Текст книги "Теория Глупости, или Учебник Жизни для Дураков-2"

Автор книги: Андрей Яхонтов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 44 страниц)

Андрей ЯХОНТОВ
ТЕОРИЯ ГЛУПОСТИ
или
УЧЕБНИК ЖИЗНИ ДЛЯ ДУРАКОВ – 2

ОГЛАВЛЕНИЕ

Почему можно (и нужно) убивать мужей и жен – Глава 3

Что мужчина делает стоя, женщина сидя, а собачка – поднимая лапку – Глава 4

Как стать членом Думы, Совета Федерации, Совета Безопасности – Главы 5, 8

Почему проигравший получает все – Глава 3

Как воскреснуть из мертвых, способы воскресения – Главы 1, 2, 3, 4, 5, 7

Как держать себя с милиционерами – Главы 2, 3, 5, 8

Горнолыжное снаряжение – Глава 4

Как продать наркотик – Глава 7

Кто у вас родится (Психологический практикум и практические занятия в одном флаконе) – Глава 2

Как пройти тест на допинг-контроль и наличие алкоголя в крови – Глава 8

Правила игры в подкидного дурака – Главы 4, 9

Как создать семью – Глава 7

Почему из двух зол надо выбирать большее – Глава 3

Как стать Президентом – Глава 9

Как сочинять телесериалы – Глава 2

Как отличить петрушку от кинзы и наоборот – Глава 4

Правила поведения на рынке и в магазине – Глава 4

Почему добрая ссора лучше худого мира – Глава 6

Правила пользования презервативами – Главы 1, 8

Как снизить уровень холестерина в крови – Глава 5

Как победить ФСБ, КГБ, НКВД – Глава 8

Как избежать зависти – Глава 3

Классификация глупостей (большие, малые, средние) – Главы 1, 4, 7, 9-10

Как войти в правительственную комиссию по расследованию причин случившегося – Главы 6, 8

Как получить Госпремию или звание Народного артиста – Глава 7, 5

Виды и способы утреннего похмела – Глава 3

Как стать лауреатом Каннского фестиваля – Глава 1

Как пробиться в отряд космонавтов – Глава 5

Как выиграть в казино – Главы 3–5, 7-10

Как стать миллионером – Главы 1-10

На каком этаже взорванного дома лучше находиться – Глава 8

Правила дрессуры собак – Глава 5

ПРОЛОГ

Шли годы… Вернее, бежали… То размеренной ровной цепочкой, затылок в затылок, как сбившиеся в кучку стайеры на долгой дистанции, то быстро-быстро и вприпрыжку, с оглядкой, рывками-урывками – будто арестанты из тюрьмы…

ПРОДОЛЖЕНИЕ ПРОЛОГА

КАКИЕ ЭТО БЫЛИ ГОДЫ? (пояснение для дураков).

Трудные, безумные, я бы даже сказал, непосильные для многих и многих, однако, сулящие надежду, благодатные для судеб родины. Об этом вещали с высоких трибун умные ораторы, рассуждали искушенные докладчики, толковали в газетах духовные пастыри и пахари нивы народного просвещения.

При всем огромном уважении к их интеллекту и желании согласиться с их доводами и поверить в лучшее, годы эти оказались совсем уж отчаянными лично для меня. Долгими бессонными ночами я пытался осмыслить суть и причины столь вопиющего несоответствия того, что слышал, и того, что со мной происходило, и осознавал полнейшую неспособность прийти хотя бы к малоутешительным успокоительным выводам. Ведь если я был частичкой великой державы, идущей полным ходом к счастью и благоденствию, то должен же был – пусть в малой степени – испытывать прилив оптимизма и духовный подъем? А этого почему-то не получалось. Напротив, меня снедала тоска, удручал страх, душило отчаяние. Собственно, жизни как таковой не было. Она споткнулась, остановила течение, впала в агонию и кому одновременно (если такое – с медицинской точки зрения – возможно).

Вывод. Думать я еще не умел. Этому предстояло учиться.

ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ

Да, весна, как и прежде, одаривала и манила легковерных листочками надежды.

А осень этими листочками сорила, заваливала ими улицы, мотовски сыпала напропалую, заставляя дворников с утроенной энергией работать метлами и очищать тротуары и мостовые от скукожившихся и пожелтевших трупиков несбывшихся мечтаний…

Лето изнуряло жарой и навязчивым изобилием предложений и искушений: купания в прохладной реке, сбора грибов и ягод, вариантов поехать куда-нибудь на море… Но заштрихованный дождями воздух напоминал о мнимой, бутафорской подоплеке этой сезонно недолгой роскоши, лишал благие намерения дальнейшей перспективы, подменял сладость радужных замыслов думой о практической их невыполнимости в условиях истаивающего тепла, нестойкого материального достатка и реального отсутствия плюрализма личных возможностей…..

Зима сурово примораживала остатки иллюзий.

ПРАВИЛЬНОСТЬ

И все же порой меня охватывало странное, почти шизофреническое чувство правильности происходящего. Логичности творящегося. Разумности свершаемого. Я начинал верить в будущее. Хотя оставался – я это отчетливо ощущал – внутри прахом идущего настоящего.

Со мной случались приступы онормаливания. Хотелось покупать вещи, набивать ими квартиру, обустраиваться так, будто собираюсь вековать-обывать предолго и бессрочно. Это были счастливые моменты: я забывал, что можно износить не так уж много костюмов, прочитать лишь определенное количество книг, а потом – придется оставить и покинуть все с таким трудом и воодушевлением собранное…

Я терялся в догадках. Негодовал на себя. Старался рассуждать здраво. Даже вычерчивал и анализировал параболы и амплитуды своих настроений. Пугался: не грозит ли примиряющая с действительностью защитная реакция организма началом раздвоения моей и без того постоянно противоречащей самой себе личности?

Почему, почему мне было неуютно – на фоне все ускоряющей брожение и пестрящей разнообразием карнавальной веселости и вакханалии череды дней? Если мелодия бытия разыгрывалась по законам классической партитуры и правилам нотной грамоты – откуда врывались в стройные ее созвучия аккорды какофонии и диссонансной фальши?

Внезапно и с большим опозданием я очнулся и прозрел, обнаружив: в сумбуре солнечно-пасмурных превращений мне мучительно не хватает, до кислородного голодания не достает незаменимого компонента и элемента – Маркофьева! Без него, светоча и кумира, героя и победителя, философа и ученого, поэта и композитора, танцора и певца мое пребывание в подлунном мире стало пропащим, неполным, никчемным. Пустым и пресным. Недосоленным, недоперченным, недоваренным – как приготовленное неумелой хозяйкой блюдо. Он, царь и бог, богач и бедняк, мудрец и провидец, футболист и хоккеист – привносил в мою пустопорожнюю тягомотную биографию подобие смысла, сообщал мыслишкам вселенский масштаб и космический размах… Без него я был не я. А отторгнутая от гумуса корневая система или, напротив, почва, на которой ничего не произрастает.

Ах, как ярко, насыщенно, лихо мы жили в эпоху расцвета нашей дружбы и воплощения маркофьевских начинаний и свершений – в науке, культуре, общественных сферах и подвижничестве на благо масс… Как много успели осуществить, внедрить, претворить… И сколько еще роилось в наших мозгах планов… Увы… Неумолимое течение реки времен и населяющие ее бобры-обстоятельства разлучили тех, кого, казалось, невозможно разъединить. Устраивая запруду за запрудой, громоздя один барьер над другим, исподволь влияя на развитие событий, – развели нас по разные стороны плотин и мостов…

ТРОЛЛЕЙБУС

Нельзя сказать, что я вовсе и окончательно потерял Маркофьева из виду.

Однажды в троллейбусе, погрузившись в чтение, с головой уйдя в реферат, подготовленный к защите моим учеником, я совершенно не обратил внимания на подошедшего, нет, подкравшегося сзади сдобного человека, который что было мочи гаркнул мне в затылок:

– Ваши проездные документы! – И, когда я вздрогнул и нервно дернулся, громко и радостно захохотал.

То была мимолетная, беглая встреча. В салоне, оказывается, работала бригада контролеров (и Маркофьев был в их группе), двое его мордоворотов-коллег прицепились к какому-то несчастному "зайцу", поволокли его на выход, Маркофьев, размахивая удостоверением, бросился им помогать, мне он лишь успел сообщить, что трудится в системе не то охраны общественного порядка, не то в транспортной милиции…

БАНК

Следующее свидание произошло, когда я ринулся вызволять сбережения родителей из внезапно обанкротившегося банка. Собравшаяся перед входом толпа скандировала:

– Деньги! Деньги! Деньги!

Отдельные граждане истошно выкрикивали:

– Верните наши кровные!

Многим, особенно пенсионерам, делалось дурно. Их увозили завывавшие сиренами "скорые помощи". Прохаживавшиеся с дубинками и полосатыми жезлами вокруг сборища милиционеры призывали людей не митинговать и разойтись по домам. Тут я и увидел Маркофьева – он протискивался сквозь скопление наэлектризованных бедолаг к мраморным ступеням, на которые в этот момент как раз выходил для встречи с народом то ли владелец, то ли управляющий, то ли просто облеченный доверием начальства клерк в дорогом костюме и с дымящейся сигарой во рту. Сделав затяжку и выпустив колечко дыма, банковский служащий поднял руку, наступила тишина.

– Со временем вам все будет вам возвращено, товарищи! – произнес дебелый господин.

– Когда? Когда? – зашумели недовольные.

– Со временем, – повторил парламентер. И хотел уйти. Но его остановил возглас Маркофьева:

– Как мне быть? Помогите! Я пришел положить деньги в ваш банк и не могу войти…

Лощеный тип остановился. Повернулся к Маркофьеву и взглянул на него с интересом.

– Пойдемте со мной, – сказал он.

В этот момент Маркофьев заметил меня. Глаза его радостно блеснули. Он, как чайка, как буревестник, взмахнул рукой-крылом, показывая, чтобы я следовал за ним, приглашая в полет. Я повиновался. И, ввинчиваясь, пролезая, раздвигая спрессованные, будто купюры в пачке, животы, кости, груди, неуверенно приблизился.

– Но я здесь по другому вопросу, – пробормотал я. – Мне нужно забрать вклад…

– Помалкивай! – дернул меня за полу пиджака он.

Миновав четыре кордона вооруженной охраны, мы (что и требовалось Маркофьеву) попали в чрево финансового муравейника, где кипела жизнь, сновали кассиры и кассирши, шуршали выползавшие из факсов депеши… Я-то полагал, что увижу запустение вымерших помещений, услышу гулкую, звенящую тишину. Управляющий, поблескивая золотой оправой извлеченных из янтарного очешника цейсовских окуляров, пригласил Маркофьева в свой устланный коврами и увешанный картинами кабинет и, искоса поглядывая в мою сторону (Маркофьев притащил меня и сюда тоже), вполголоса рокотал:

– Вы меня очень, очень заинтересовали… Вы меня потрясли… Я хочу предложить вам сотрудничать… У вас поразительное, нетрадиционное мышление…

Маркофьев кивал и соглашался подумать о совместных проектах.

Свои деньги, очутившись в недрах подземных хранилищ, он, разумеется, выгреб сполна. (Я помогал ему тащить мешки). Мне же он пообещал содействовать в получении беспроцентного кредита. Я, как и было велено, не проронил ни звука. Хотя недоумевал: о каком кредите идет речь, зачем он нужен? Но я ни пикнул. Я ведь вполне отдавал себе отчет, что имею дело с гением, не похожим на остальных туполобых человекодикарей. Кстати, по-прежнему осаждавших фасад банковского здания.

Нас выпустили через потайной ход.

– Чтобы не раздражать стадо идиотов, – объяснил управляющий.

Садясь в машину с затемненными стеклами, которую ему предоставил будущий финансовый компаньон, Маркофьев обещал мне:

– Обязательно позвоню…

Я ждал. Неделю, две, месяц…

КАННСКИЙ ЛАУРЕАТ

А когда снова встретил друга – еле узнал его. Изо рта у Маркофьева свисали длинные вожжи слюней, говорил он замедленно и с большим затруднением, взгляд блуждал и был неуловим. На вопросы этот полунормальный субъект с явно заторможенным развитием отвечал пространно и невпопад. Испугавшись, что его шарахнул инсульт, я не знал, как себя правильно держать и о чем заикаться (не о здоровье же!), но он вдруг подмигнул и горячо зашептал:

– А ты как думал? Не так просто стать лауреатом Каннского фестиваля. Там дают награды только прибабахнутым. Гениальность – это ведь сумасшествие, юродство, неадекватность. Я стал таким. – Он слизнул, ловко подцепил языком стекавшие по ложбинке над верхней губой сопли. И продолжал. – Пойми, гений – это деньги. Бешеные суммы. Мало придуриваться и закручивать усики как Сальвадор Дали. Надо еще и впаривать свою гениальность. Надо шестерить. Продавать картины – по миллиону баксов за штуку. Короче, я пригласил членов жюри в свой замок и, когда они собрались, запер двери и объявил: никто не выйдет наружу, пока не будут опустошены все винные подвалы и не будут съедены все запасы еды. Мой деспотизм никого не огорчил! Совсем нет. Даже обрадовал. Люди остаются людьми. Любят пожрать и выпить на чужой счет. Когда все было съедено и выпито, каждый получил от меня конверт. С энной суммой. И я огреб высшую награду. Был отмечен и замечен. Превознесен. И рукоположен. Стал знаменит!

– Что за фильм? – спросил я.

Он махнул модно истатуированной рукой. Ах, какое элегантное (теперь я это различил) на нем было рубище!

– Вышел тут на меня один автомобильный альянс… Попросил, чтобы я его прославил. В завуалированной форме. Отвалил на раскрутку проекта… Неплохо отвалил. Я взялся. Ты меня знаешь. Работы я не боюсь…

ТРАУРНАЯ ЗАМЕТКА

А потом я наткнулся в газете на короткое сообщение в черной рамке: «При налете грабителей на обменный пункт трагически погиб искусствовед и рационализатор, религиозный паломник, химик по профессии и призванию, любящий отец и примерный семьянин Маркофьев». Родным и близким выражалось сочувствие.

Контрольные вопросы. Как Маркофьев получал премии? Как он вызволял свои сбережения? Почему не звонил?

Неправильный ответ. Потому что погиб.

Правильный ответ. Вы найдете в последующих главах.

Вывод. ВСЕГДА НАДО ДЕЙСТВОВАТЬ НЕТРАДИЦИОННО!

ПРОДОЛЖЕНИЕ ПРОДОЛЖЕНИЯ ПРОЛОГА

Я скучал по нему, закадычному однокашнику и наставнику, тосковал, вспоминая наши славные подвиги и победы, головокружительные забавы и приключения…

Сам, без Маркофьева, я (как ни прискорбно было в этом признаваться) ничего не значил.

Доходили слухи: он руководит семинаром драматургов, читает лекции по теме рачительного использования океанского дна, выступает учредителем всемирной федерации девичьего кик-боксинга…

Вопрос на опережение событий. Неужели я, не старый еще человек обречен был жить лишь воспоминаниями и питая несбыточные фантазии?

Ответ. Конечно, нет!

ОКОНЧАНИЕ ПРОЛОГА

Я вознес молитву о возвращении Маркофьева в круговерть и круговорот моих дел и дней.

Мольба, как стало ясно из воспоследовавших перипетий, была услышана.

Полезный совет. Хорошенько подумайте – прежде чем взывать к Провидению с просьбой! Сбывается именно то, чего вы действительно хотите.

Памятка. Сбывается только одно, главное желание.

ИТОГОВЫЕ ВЫВОДЫ (разжевывание прочитанного для непонятливых)

Человек рассчитывает на чудо. И оно в 99 случаях из 100 – происходит! Он не погибает от ветрянки и коклюша в детстве, не загибается от сердечного приступа в зрелости, бездарные выбиваются в руководители, а талантливые не околевают от голода, дурнушки выходят замуж, детям удается поступить в институт, зарплату непостижимым образом прибавляют именно плохо работающим, а взяточники не попадаются на вымогательстве…

Чудеса буквально обступают нас со всех сторон!

ГЛАВА ПЕРВАЯ
СТАРЫЙ ДРУГ

НА АРБАТЕ

На Арбате, из пестрой толпы лотошников, торговавших солдатскими и офицерскими ушанками с кокардами, ремнями с медными пряжками, а также Хохломой, расписными матрешками и Павло-Посадскими цветастыми платками – взгляд мой выхватил знакомую фигуру. Я не поверил собственному зрению, боязливо отвел глаза, страшась признаться, что вновь встретил того, чьего появления, возникновения, возвращения не чаял дождаться. Маркофьев! Это был он! Бунтарь и наперсник, художник и философ, скульптор и композитор, горлан и орлан, наставник молодежи и защитник стариков, отец и брат страждущих, лидер ищущих, глыбища и матерый человечище, пожиратель дамских сердец и шпагоглотатель-иллюзионист, воплощенный идеал всех времен и народов! Я рванулся к нему. Увы, вид его… Заставил меня притормозить, застыть на полдороге. Охладил накал радости и принудил сбавить обороты восторга… Стоптанные сандалеты, истертый воротник ковбойки, клочковатая щетина небритости, замусоленная хозяйственная сумка в руке… Кричащие, взывающие об оказании скорейшей помощи подробности заставляли усомниться в том, что передо мной прежний колосс и геркулес. Я замер, колеблясь. Он сам шагнул ко мне.

– Да, не молодею, – как и раньше легко читая мои мысли, сказал он. – Но ничего, держусь. Пока. И могу себе кое-что позволить. Пойдем, угостишь кружкой пива…

Не оглядываясь, знакомой твердой и в то же время расхлябанной, неторопливой и одновременно летящей, стремительной походкой он направился к приветливо трепетавшему на ветру брезентовому пологу с ленточной надписью "Бекс", "Бекс", "Бекс" (живо напомнившем мне баранье блеянье) вдоль всего навеса. Следуя по пятам, я не мог не залюбоваться могучим торсом и бугристостью спины, волнообразностью лопаток и набыченностью загривка… Все – и командно-уверенный тон, и простота в общении, и непререкаемость произносимого – выдавали в ниспосланном мне, кажется, самими небесами сподвижнике прежнюю неукротимую, недюжинную натуру. Но как он все же переменился! Над скулами нависли складки, лицо напоминало вспухшую подушку, волосы поредели и завядше поникли – будто жнивье на заброшенном поле.

Сердце мое болезненно сжалось.

ВОЗЬМИТЕ НА ЗАМЕТКУ (попутное соображение)

Если при встрече с человеком, которого вы долго не видели, он, окинув вас беглым взглядом, говорит: у вас цветущий вид – надо срочно обратиться к врачу или хотя бы задуматься о здоровье. С чего ему делать подобные заявления – как не от испуга и не в целях самообороны, дабы самого себя успокоить после потрясения от увиденного? Если нормально выглядите – никто и внимания на ваш внешний вид не обратит и ни слова не скажет!

ПИВО

Мы расположились на пластмассовых стульях за пластмассовым столиком и подозвали официанта. Напротив сиял вывеской магазин «Джинсовый рай», в недавнем прошлом именовавшийся «Диетой», в витрине «Букиниста», где теперь торговали антиквариатом и кожаными штанами, словно вели молчаливый диалог стоящие друг к другу анфас бюсты наряженного в жилет фирмы «Левис» Сталина и Александра Третьего в бейсболке от «Версаче».

– Все меняется, – стрельнув у расположившихся рядом и потягивавших темный "Гиннес" десятилетних беспризорников сигарету и закурив, промолвил Маркофьев. – Прежние ценности уступают место новым. Вернее, старым. Вернее, старым новым. – Он посмотрел на меня виновато и, щелчком стряхнув столбик пепла на клеенчатую скатерть, признался. – Увы, как и раньше, путаюсь, не могу без твоей помощи точно выразить мысль. Хочу сказать, а не получается… Короче, все когда-то уже было… Старое становится новым и наоборот… – Он взял из стаканчика, в котором плотным снопиком стояли зубочистки, одну и принялся ковырять ею в ушах.

Я смотрел на него, и прошлое постепенно воскресало.

Он же отчетливо, и как бы заново учась говорить, произнес:

– МУЖЧИНЫ ВСЕГДА ВРУТ. А ЖЕНЩИНЫ ВСЕГДА ГОВОРЯТ ПРАВДУ. ТОЛЬКО ПРАВДА У НИХ КАЖДУЮ МИНУТУ МЕНЯЕТСЯ.

И улыбнулся – застенчиво и лукаво. Как в давние студенческие годы.

Я проследил направление его взгляда. Мимо следовали две смазливенькие куколки.

– Подружки! – крикнул Маркофьев. – Возьмите меня и моего друга в игрушки! Подруливайте!

И шепотом поинтересовался:

– Деньги есть? А то я на нуле. После отдам.

Секелявочки зыркнули на нас оценивающе и, негодующе покачав одинаково взлохмаченными головами, прогарцевали мимо.

– Хрен с ними, – сказал Маркофьев. – Найдем других. Мужчина – вымирающий вид, а женщин вокруг пруд пруди… Сами попросятся к нам на праздник, на файф-о-клок и банкет. Я тут получил телеграмму от Клавки Шиффер. Приглашает на презентацию. Коллекции платьев и шуб от Пако Рабанни… Поехали? Мотанем на недельку в Галапагос? Оттянемся… Развеемся… Оторвемся…

Я воззрился на него, окончательно узнавая. Смотрел на товарища юных лет и вечного своего кумира и антипода и не мог насмотреться. Как дорог он мне был, как много, безмерно много значили каждое его движение, каждый жест, каждое слово! Ликованию моему не было предела.

КАРМА

Отхлебнув пенного напитка, мой воспитатель и духовник заговорил совсем гладко… И на привычном для себя и для моего слуха языке.

– Помнишь моих несчастных родителей-инвалидов? Безумную жену Лауру… И других моих бедных жен… Детей-недоносков… Семья – последнее, что у меня осталось. Прибежище и защита. Надежда и опора… Денег нет, работы нет, идей никаких… Я потерял все. Утратил пароходы, загородные дома, машины, яхты, крикетные и гольфовые поля, теннисные корты и бильярдные столы, даже академический институт, которым руководил. Кому нужна сегодня наука? – Он горько усмехнулся. И сам ответил. – Никому. Так же как не нужны литература и искусство. Честность и порядочность. Ум и совесть… Да что там… Страшное, циничное время… – Махнув рукой, он опорожнил кружку залпом. И заказал следующую. После чего без паузы продолжил. – Чем пробавляюсь? Гоню дома раствор… Для личного пользования… Вот и все занятия… Что поделаешь, тяну карму…

Попутные контрольные вопросы. Как тянете свою карму вы? Отчаиваетесь из-за неудач? Пасуете перед трудностями? Ездите на рандеву с Клавкой Шиффер? Или другими топ-моделями? Никуда не ездите?

Ответы. Если "да" в смысле "отчаиваетесь", то это глупость! БОЛЬШАЯ ГЛУПОСТЬ. Цель данной книги научить и посоветовать – как остаться ни с чем, ни на что не претендовать, быть довольным тем, что имеешь. Это и есть главное благо. "ЕСЛИ У ТЕБЯ НЕТ БОТИНОК, ЭТО ЕЩЕ НЕ САМОЕ ХУДШЕЕ, ЕСТЬ ЛЮДИ, У КОТОРЫХ НЕТ НОГ", – любил повторять Маркофьев. Кто не понял этой элементарной жизненной мудрости – должен попытаться ее принять. Кому не удастся проникнуться этим пафосом – тот, боюсь, окажется среди проигравших и не поймет уже вообще ничего. (О средней и малой глупости – речь впереди.)

БУРЛАК

Подумалось: Маркофьев и точно стал похож на бурлака, впрягшегося в непосильную петлю, тяжкую лямку. Какой кармический груз он волок? Я не успел задать вопрос, мой вновь обретенный дружбан опередил меня.

– А как у тебя? – спросил он.

Я замялся, не зная, что отвечать. На мне был ладно подогнанный и отглаженный костюм, отутюженная розовенькая сорочка и галстук с загадочными абстракционисткими загогулинами. Я сиял выбритостью. И благоухал импортным рижским одеколоном. Мелкое, недостойное, злорадное искушение – облечь в слово мысль, которая назойливо вертелась на кончике языка: сколько веревочке ни виться (правильно говорил мой отец, негодными средствами не достичь успеха!) – не имело права восторжествовать, оскорбительному для доверившегося мне собеседника замечанию не следовало давать шанс сорваться с уст и обидеть страдальца. Да, грех наличествовал: в прежней жизни Маркофьев обманывал меня, измывался надо мной, даже хотел убить, принес мне бездну мытарств и бед, но теперь-то ведь оказался сторицей наказан – и недостойно и низко было пинать поверженного хотя бы и перечнем (или беглым перечислением) собственных успехов и достижений. Достаточно было уже того, что я присутствовал при воплощенном торжестве справедливости, наказании за ложь, воровство, распутство. Воздаяние заблудшему и не желавшему возвращаться на праведный путь забулдыжке, похоже, щедро отмерило само бескомпромиссное Провидение, надзирал же за приведением приговора в исполнение безжалостный Рок. Нужны ли были дополнительные зуботычины еще и от меня, тоже ведь далеко не идеального, порой весьма путаного и уж точно – слабого человека? Нет, не мстительную радость я испытал, а грусть и сожаление. Напрасно потраченные бесценные мгновения бытия, исковерканные нравственные принципы, крах зиждившихся на мнимых основах карьерных построений – может ли быть зрелище печальнее? Кроме того я как никто понимал (а я научился многое понимать): лишения и неудачи подстерегают и могут настигнуть каждого, в том числе и праведника, самому мне было к резким поворотам и капризам Судьбы не привыкать, за долгие годы я притерпелся к всевозможным передрягам… Каково же переносить удары и затрещины везунку и баловню, намастырившемуся лишь властвовать и побеждать? Такое даже страшно было представить.

Пока я предавался этим невеселым размышлениям, Маркофьев допил вторую, а потом и третью кружки. И спрятал их в свою потертую сумку.

– Признайся, прозябал небось без меня? – спросил он. И почти с ликованием продолжил. – Давай по четвертой, а потом пойдем ко мне, угощу растворчиком… Для дорогого друга не жалко ничего. Откупорю литруху…

ПОКА ШЛИ

Пока брели к нему, останавливаясь, а то и присаживаясь под сенью каждого попадавшегося на пути бара, я много чего успел порассказать. Не хвастал, а просто и бесхитростно повествовал. О том, что наболело. И о том, в чем я находил утешение. Что успокаивало, примиряло со все более и более непостижимой, а то и враждебной по отношению ко мне действительностью.

Да, никакими особыми достижениями прошедший в отсутствие друга отрезок жизненного пути вроде бы отмечен не был. Никаких чрезмерных трагедий тоже, хвала звездам, не произошло. (Все еще предстояло). Тем не менее, добытые в сражениях с неблагоприятными препонами завоевания наличествовали… А то и вселяли… Совестясь, я признался: дела мои неплохи. Люди вокруг живут не слишком обеспеченно и разудало… Мне же (в общем-то, если разобраться) неоправданно и необъяснимо везет…

У меня и квартира, и еда в достатке. Родительский "мурзик" все еще в сносном состоянии и на ходу, только кардан по-прежнему барахлит… Главное же – я обрел надежную спутницу жизни и, значит, чего уж там темнить, – прочный тыл.

Слушая мои возгласы, всхлипы, умиленные причитания, Маркофьев взглядывал на меня все встревоженнее.

– Ты не болен? – спросил он. И приложил руку к моему лбу.

Я мотнул головой, стряхивая его ладонь.

– Странно, – сказал он. – Когда несколько лет тому назад мы с тобой расстались, был заметен явный прогресс. Неужели все пошло прахом и насмарку? Неужели ты не извлек никаких уроков, неужели забыл обо всем, что мы обсуждали? – И, сам с собой рассуждая, произнес. – Глупость имеет тенденцию самовосстанавливаться и возрождаться из пепла.

Я признался:

– Если честно, я никогда не был так счастлив, как в последние год-два… Да, под твоим влиянием и напором я чуть не сбился с пути, чуть не разуверился в окружающих людях и наличии в бесспорно непростой действительности неколебимого каркаса моральных постулатов. Без них здание жизни просто рухнуло бы… Надеюсь, с этим ты согласен? Материальные трудности – пустяк. Ерунда. А вот родственная, созвучная душа… Встреченная посреди хаоса не всегда бескорыстных взаимоотношений…

Выпалив тираду, я замолчал. Маркофьев смотрел на меня с ужасом и ничего не говорил. Когда же я в деталях поведал, как невероятно, сказочно сложилась моя личная ситуация, на глазах у него навернулись слезы.

Я был тронут такой реакцией до глубины…

Контрольный вопрос № 1. До глубины – чего?

Ответ. Правильно, души.

Контрольный вопрос № 2. Что вы знаете о душе, что она есть такое?

Ответ: впишите сами.

Контрольный вопрос № 3. Почему люди постоянно апеллируют к этой неуловимой эфемерной субстанции?

Ответ. Не потому ли, что такая ссылка на неуловимое не налагает никаких обязательств?

МОЯ ЛИЧНАЯ ЖИЗНЬ

Он ведь не знал обо мне практически ничего. Никаких подробностей – после того момента, как пытался меня отравить, подсыпав мне в бокал яд. Он тогда (я был увезен на «неотложке» в больницу) даже решил: я умер. А теперь был несказанно рад, что я выкарабкался.

Я считал своим долгом заявить: я выжил благодаря любви. Сильному и всепобеждающему чувству. Я не считал нужным это скрывать и сомневаться в этом.

Прямо после выписки из больницы я отправился к Веронике – симпатичной длинноносой медсестричке, спасшей меня, вытянувшей с того света, чудом справившейся с тяжелейшей формой интоксикации, поразившей мой организм. Да, я отправился прямо к Веронике, будто к себе домой, другого не подразумевалось и не могло подразумеваться. Иначе быть не могло! Замечательная девушка околдовала меня заботой и вниманием, ей удалось не просто найти противоядие, нейтрализовать порошок, подсыпанный в мой коньяк Маркофьевым, ей удалось отогреть мое заледеневшее и начинавшее мертветь в атмосфере предательств и непонимания сердце.

– Это нормальная среда обитания любого индивида! – восклицал Маркофьев. – Другой просто не бывает. Именно в такой среде сердце проходит наилучший тренаж, как на высокогорье, в иных, нереальных, тепличных условиях, о которых ты грезишь, оно бы мгновенно одрябло, ослабло, пришло в негодность…

(Иногда приходится слышать риторический вопрос: ЧТО ПИЛ МОЦАРТ? Отвечу: ЧТО САЛЬЕРИ НАЛИВАЛ – ТО И ПИЛ. Пил что ни попадя, потому что добрячки доверчивы. И сами на потраву окружающих не способны. Я же дошел до того, что впал в транс ненависти и ослепления и готов был крушить чужие жизни направо и налево. Наотмашь.) Вероника привела меня в чувство. Приголубила. Вдохнула в мою грудную клетку порцию весенней нежности и желания помогать и сочувствовать, терпеть и сопереживать.

Когда вошли к ней в квартиру – навстречу нам устремилась поджарая белая кошечка с голубыми глазами и голубым, нет, скорее, серебристым пятном на груди.

– Долли! – всплеснула руками Вероника, присела, подхватила замурлыкавшую красавицу, прижала ее к себе. Столько в этом порыве было тепла и ласки, что у меня перехватило дыхание. Сам стесняясь этой мечты, я подумал: так она будет прижимать к груди нашего ребенка.

НЕОБХОДИМОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ

– Разнюнился, – воспитывал меня впоследствии, когда я в миллион первый раз воспроизводил сцену тисканья кошки, Маркофьев, – Опустил руки, вот и получил аперкот. Нокаут… Нет, расслабляться и нюниться нельзя. Ни в коем разе. Ни на секунду… Ни с кем. Пока ты на ринге, будь готов к отражению ударов постоянно. И с самых неожиданных сторон.

С чего я, в самом деле, решил, что у нас будет ребенок? Если обнимают и тискают кошку или собаку или тебя самого – еще не значит, что любят. ПОВЕРИТЬ В ТО, ЧТО ВАС ЛЮБЯТ – СРЕДНЯЯ ГЛУПОСТЬ. Не самая большая, но и не малая…

А если обманывают – значит, заслужил. Возможно, всей предыдущей дурацкой (или по-дурацки прожитой, что одно и то же) жизнью.

90 % УСПЕХА

– Небось читал ей стихи и выплескивал всякие другие бредни? – спрашивал Маркофьев. – Да? Я не ошибся? А женщинам нужно совсем другое. Им нужно вкручивать: то, что они надели – им к лицу. И все. И больше ничего не требуется. Это – девяносто процентов успеха.

Читать женщинам стихи – это малая (извинительная) глупость. Валяйте, если вам нравится. Мир от этого не рухнет.

Предупреждение. Хотя в отдельных случаях может рухнуть ваше семейное благополучие.

НОЧЬ НЕЖНА

Ужинали с Вероникой при свечах, Долли ходила вокруг и мурлыкала – хрустально, как музыкальная шкатулка.

– Мой папа – музыковед, – в тон ее нежным грудным ариям рассказывал я.

Вероника смотрела на меня сквозь язычки пламени загадочно и страстно, мурашки бежали вдоль позвоночника. Пригубив уж точно не отравленного вина (ах, какое это блаженство – сбросить напряжение, не подозревать ежеминутно, что тебя хотят устранить), я размяк и видел, будто в пелене: желтую лампу под потолком, уютную строгую мебель, гардины на окнах… Не верилось в собственное умопомрачительное везение (и правильно не верилось!). Думалось: "Неужели я нашел то, что искал? Неужели такое бывает и возможно? Покой, отзывчивость, верность, искренность?"