Текст книги "Красные и белые. На краю океана"
Автор книги: Андрей Алдан-Семенов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 55 (всего у книги 58 страниц)
– Какое же это насилие, если ради тебя я отказываюсь ог всех других женщин? Это любовь! К тебе, Феона, любовь...
еона печально подумала: «Ради спасения отца я уступила Индирскому, но почему еще должна уступать Елагину? Отца не воскресить, Андрей, возможно, расстрелян, а я все чего-то ладу,
на что-то надеюсь. Или, утратив высокие чувства чести и верности, не хочу лишать себя низменных?»
Решение Феоны казнить Индирского – виновника ее бед и позора – утверждалось в ее сердце постепенно, но решительно, и стало как бы смыслом ее отношений с Елагиным. Банда, созданная Индирским и Сентяповым, ушла в тайгу. Феона потеряла ее следы. ,
С болью наблюдала она разгул белых в родном городке. Есаул Бочкарев оставил в Охотске чаотьсвоих сторонников, боч-каревцы не признали власти Елагина, сами занялись грабежами, грязным развратом. Жизнь человеческая на Побережье стала дешевле гальки, ценность имели лишь золото, спирт, женщины. Дунька – Золотой пуп создала «союз общедоступной любви», девки ее разгуливали в собольих шубах, шапочках из голубых песцов, из серебристых лис, но плясали голыми во всех кабаках. ;
– В тайге сто рублей – не деньги, семьдесят лет – не старуха,– смеялся Елагин.
Он спрашивал Феону, о чем она постоянно думает, устраивал своего рода проверку ее мыслям и чувствам. Жестокий со всеми, он вел себя с Феоной мягко, нежно, словно ее чистотой надеялся смыть с себя кровавую тину. Иногда ему хотелось свести ее до уровня уличной девки, и он с ревнивой злостью го– . ворил:
– Почему нет прежнего яркого блеска в твоих глазах? Куда подевались твои очаровательные улыбки, где твоя легкая походка, твой стремительный облик? Что с тобой, Феона? Ты любила хорошие меха – хочешь, подарю целую гору? У меня есть золотой самородок—«кровь дракона», бери! Есть редчайшие гранаты, ониксы, сердолики – возьми их. Они украсят тебя, Феона...
Она даже не улыбалась на его слова, и не загорался прежний свет ее глаз, который Елагин так обожал. Он все больше запутывался в паутине своей любви и был готов отказаться от славы таежного властелина – мстителя за утраченные права и привилегии, если бы Феона ответила взаимностью на его любовь.
В таком опьяненном состоянии встретил он генерала Ракитина. Генерал высадился в Охотске с группой офицеров и объявил себя военным начальником Побережья.
– Я реквпзую всех лошадей для военных целей, а вам предлагаю слиться с нашей дружиной и вместе шагать в Якутск,– заявил генерал.
– Лошади к вашим услугам, я же останусь на Побережье,– сурово ответил Елагин.
– Не подчинитесь даже приказу генерала Пепеляева?
– Я подчиняюсь только господу богу...
– Позвольте, позвольте! Куликовский заверил генерала
Дитерихса, генерала Пепеляева, меня лично, что туземцы я^дут не дождутся опытных командиров.
– Куликовский —старый болтливый дурак, Сам небось остался во Владивостоке.
– Он в Аяне с генералом Пепеляевым.
– Не ожидал от него такой прыти. А где же Дуглас Блейд?
Вот он-то остался во Владивостоке, всякие торговые дела задержали. От имени фирмы «Олаф Свенсон» он вручил гене’ ралу Пепеляеву сто тысяч долларов.
– Когда загребаешь у нас миллионы, можно отваливать и побольше. Но не в Блейде дело и даже не в фирме «Олаф Свен-сон», дело в том, что нет людей, готовых серьезно бороться. Кто руководил здешними мятежниками? Авантюристы, невежды, не-удачники, им и деваться-то некуда. Таежные кондотьеры,’ де’ шевые как уличные девки. Вот почему я со своими людьми вы-хожу из этой идиотской игры в восстание, я теперь только та’ ежныи волк и, поверьте, умею хватать за горло...
Ракитин слушал Елагина с чувством уважения к этому силъ’ ному, волевому человеку и со страхом перед его лесной властью. Ссориться с ним было опасно, довериться – невозможно.
Что из себя представляют люди Бочкарева? – спросил он,
В отдельности каждый головорез, вместе – шайка раз’ боиников. Но бочкаревцы —ангелы в сравнении с Индирским. Сн переметнулся к нам из стана красных, но этот тип —преда’ тель по призванию. Вот кого повешу с наслаждением если поймаю!
Ракитин курил, слушал, думал о Елагине: «У него ненависти хватит на целый полк, жаль, что не верит в успех нашего по-хода». Но мысль его тут же изменилась. «Сам-то я верю? На’ зываю поход кровавой фантастикой, но иду потому, что некуда больше шагать. Как все усложнилось, все перепуталось в рус’ ской судьбе!»
На другой день в штаб Ракитина явились человек с винче-стером за плечом и кривоногий бородач со зверским выраже’ нием в лице.
Как вас п едставить гене’алу? Кто, откуда, с какой целью? – спросил Энгельгардт, подозрительно оглядывая пришельцев.
Командир белого партизанского отряда Индирский...
Ракитин незамедлительно и с нескрываемым интересом при’ нял Индирского.
Запоздало узнал о вашем приходе, господин генерал, а то давно бы уже был в Охотске. У меня двести орлов, стреляющих без промаха, я и мои орлы готовы разделить с вами все тяготы, все радости великого похода,—высокопарно выговорил Индир-
– Рад иметь таких союзников! Кстати, в вашем отряде был правитель Охотского края Сентяпов. Где он?
і– Разошлись в политических взглядах, и Сентяпов покинул отряд. Думаю, пошел к Бочкареву, что сидит в Наяхане.
– Вам знаком путь из Охотска на Якутск?
– Похвалиться не могу, зато Матвейка Паук знает как свои пальцы. Старатель. Орел первой величины. Он дожидается в вашей приемной.
Ракитин пригласил Паука в кабинет; тот вошел, покачиваясь на кривых, обутых в унты ногах. Косматые волосы и борода усиливали и так зверский вид его, а оловянные глаза неприятно настораживали. На вопрос генерала Паук отвечал не задумываясь и даже покровительственно:
– Знаю ли тропу на Якутск? Еще бы спросили, знает ли Матвей Максимович разницу между золотым самородком и бронзовой втулкой! Будьте спокойны, с Матвеем Максимовичем в тайге пропасть не можно.
– Прекрасно! – сказал Ракитин. – Вы русские патриоты, а вот Елагин наотрез отказался участвовать в нашем походе.
– И вы уговаривали этого савраса? – ахнул Индирский. – У борова больше любви к своему хлеву, чем у Елагина к отечеству. Лесной бандит! Морской пират! Попадись он мне, живьем сожгу и пепел развею!..
Ракитин сардонически улыбался, слушая гневную филиппику Индирского и вспоминая вчерашнюю брань Елагина.
После месячной канители Ракитин сколотил дружину добровольцев, оставил своим заместителем капитана Энгельгардта и выступил в тысячеверстный поход на Якутск. Перед выступлением послал с оказией письмо воеводе Дитерихсу.
«В глубине якутской тайги, на военной тропе древних охотничьих племен, верящих в бога нашего так же, как все православные люди, я встречусь с генералом Пепеляевым. Под священными знаменами Иисуса Христа возьмем Якутск и пойдем дальше через Сибирь – к светлопрестольному граду Москве»,– писал генерал.
Он передал послание командиру канонерки «Батарея», уходившей во Владивосток, не думая, не гадая о том, что по иронии судьбы в этот же самый час Дитерихс бежал на японском крейсере в Токио.
Ракитин обладал ясным умом и едва ли начал бы безумный поход, который сам называл фантастическим бредом, если бы знал о бегстве последнего белого правителя.
Два^ цве^та времени – красный и белый – полыхали в Восточной Сибири, постепенно достигая самых глухоманных мест. Острота классовых схваток достигла своего предела и в больших армиях, и маленьких отрядах, оружием становилось не число бойцов, а социальные страсти.
Историки любят описывать события крупномасштабные, с огромным количеством человеческих масс, армий, стран, городов, охваченных водоворотом войны. Чем больше вовлечено судеб в войну, тем монументальнее, историчнее становится она, полагают историки, и это почти бесспорно, но бесспорно и дру-
В тайге, под замороженным небом, шли навстречу друг Другу две небольшие армии. Шли к какой-то Лисьей Поляне – ничтожной географической точке,—чтобы сразиться: одни —за свои идеи, другие за свои привилегии. Эта таежная схватка красных и белых —маленький, но совершенно необходимый штрих в эпопее войны, без него была бы неполной трагическая картина народных потерь.
Только через месяц после выхода из Якутска Строд достиг таежной слободки Амги; здесь узнал он о тяжелом положении гарнизона в селе Петропавловском.
Пепеляевцы одержали победу на Алдане, неподалеку от Петропавловского. Наши понесли крупные потери,—рассказывал начальник гарнизона. – Пепеляев со всей дружиной сейчас на реке Миле...
– Это далеко от Амги? – спросил Строд.
– Верст двести.
– Куда же он направится?
– Пепеляев может захватить сперва Петропавловское, если пронюхает, что там большие запасы провианта и оружия.
А если генерал пойдет на Якутск? Центр-то Якутии ему важнее какой-то Амги,– возражал Строд, стараясь представить себя на месте Пепеляева: «Как бы я поступил в таком случае?»
Строду одно было ясно: Пепеляев не минует Амги, и у него, Строда, есть приказ – погибнуть, но не пропустить генерала на Якутск. С такими размышлениями он улегся спать. Рано утром Строда разбудил начальник гарнизона.
Нарочный из Якутска с приказом от командующего войсками...
Байкалов приказал немедленно выступить на Петропавловский и сменить командира гарнизона Дмитриева, в случае нужды оставить Петропавловский и действовать в тылу Пепеляева. Дмитриеву приказывалось вернуться в Амгу и там держать оборону.
– Теперь все ясно. Ты остаешься в Амге или со мной? – спросил Строд Донаурова.
Иду с тобой. Ведь надо же передать воззвание Пепеляеву,– ответил Андрей.
Оно уже не играет серьезной роли. Гораздо важнее тебе попасть в Охотск.
– Если придется действовать в тылу Пепеляева, мой уход облегчен, согласился Андрей и тут-же подумал: «Мой путь на Охотск – это путь к Феоне и к самому себе».
Вечером того же дня отряд Строда вышел из Амги. Джергэ, и прежде бывавший в этих местах, показал на равнину, с трех сторон окруженную тайгой:
– Вот она, Сасыл-Сасы...
– Лисья Поляна! – воскликнул Андрей, пытаясь разглядеть в холодном сиянии луны равнину, и вдруг тоска овладела им, сердце защемило от предчувствия близкой и потому особенно грозной опасности.
На пятые сутки Строд подошел к Петропавловску. Беспечность командира Дмитриева возмутила его, он долго разгуливал по наслегу, заглядывая в избы: крепко, по-домашнему спали бойцы. Спал и сам Дмитриев, укрывшись с головой одеялодо. Строд сорвал одеяло, вытащил из-под подушки командира наган.
– Твоя беспечность граничит с изменой! За этакое дело отдают под военно-полевой! – не сдерживая ярости, распекал он Дмитриева.
– Пепеляевцы врасплох не застали бы, у меня разведчики зоркие,– оправдывался Дмитриев, торопливо надевая штаны и от спешки путаясь в них.
Строд созвал командиров на военный совет, в избе сразу стало душно, шумно, под потолком повисло'облако табачного дыма. Андрей слушал разговор командиров, стараясь по внешнему виду определить их характеры: занятие обманчивое и неблагодарное.
Рядом со Стродом сидел Дмитриев – свежий, веселый от сознания, что с него снята ответственность за отряд. Он уже был весь на обратном пути в Амгу, и происходящее мало интересовало его.
Запрятался под божницу яйцеголовый фельдшер Капралов; у него непроницаемое, будто застегнутое на незримые застежки, лицо.
Адамский, командир взвода, юркий как ртуть, вертел нечесаной головой, заглядывая в рот, ловя каждое слово Строда.
Кто они, эти люди? Храбрецы, трусы? Как поведут себя в минуту опасности, за пулеметом, в рукопашной схватке, в плену, на допросе? Все было загадкой для Андрея.
В избу в клубах морозного пара ввалился пулеметчик.
– Беда, беда! Пепеляев захватил Амгу, наши разгромлены, командир Амгинского гарнизона бежал...
– Да ты рехнулся! Да я за такие шутки!.. – остервенился Строд.
– Вот они расскажут,– показал пулеметчик на троих красноармейцев.
Строд повернулся к вошедшим, но даже он, часто попадавший в таежные передряги, почувствовал себя не в своей тарелке. Бойцы с почерневшими физиономиями, распухшими носами, скрюченными пальцами пошатывались от голода, от изнурения.
Они рассказали о гибели почти всего амишского гарнизона, – Нужно спутать планы Пепеляева,– решил Строд. – Мы возвращаемся в Амгу, чтобы преградить генералу путь в Якутск,
Порхал мелкий снежок, курились наледи, хрустели под но-гами сугробы, таежное безмолвие нарушали треск, скрип, храп, человеческая ругань, оленье хоркание, лошадиное ржание,—< от катящегося вала звуков разбегалось зверье, одни вороны мелькали между деревьями, сопровождая отряд.
^Донауров брел за розвальнями, на которых полулежал больной красноармеец. Время от времени тот просыпался, изумленно глазел на Андрея и начинад свой сбивчивый рассказ о гибели амгинского гарнизона.
Андрей слушал и представлял, как захваченные врасплох красноармейцы выскакивали на улицу и попадали под пулеметы пепеляевцев. Над Амгой в ту ночь стоял морозный туман, люди не отличали своих от чужих, и не было с ними командиров, которые могли бы приостановить панику.
– Молчат они и лезут, молчат и лезут,– повторял боец. – Перед самым рассветом мы впятером спрятались в тайге. Пошагали в Петропавловский, изголодались, обморозились, совсем ослабели. Неподалеку от Петропавловского два бойца легли на снег и не встали, а мы на карачках, но доползли...
Над Андреем посвистели распахнутые крылья, грозвучало карканье, и ворон умчался в тайгу, как раскрещенная тень смерти.
Ворон да ворона – самые добрые птицы, только и советуют: «Кра-ди, кра-ди, кра-ди»,– сказал боец, и это было совсем неожиданно.
Андрей поглядел в седое, с оранжевыми разводами небо. Справа в морозной мгле стояло солнце, окруженное полосами ложного света; слева,,над темной зеленью елей, высились горные вершины. Может быть, оттого, что вершиньі походили на облака, у Андрея появилось радужное настроение.
Горные вершины, в своем величии равные только богу манили к себе, хотелось взвиться над миром, встать на одной из таких вершин и оттуда увидеть все скрытое от сердца от ума Ьще хотелось тишины, близкой к безмолвию Севера ’
Строд решил устроить привал, но Джергэ посоветовал пройти еще несколько верст. ^
’ кочевать надо на Лисьей Поляне. Там юрты есть там сено и вода, однако. р ’
„ ЗЛ 6ЧерУ тайга расступилась, открывая широкую равнину с разбросанными по ней стогами сена; между стогами чернели юрты, слабые дымки курились над остроконечными крышами
пытаа»и олев а и ЛИ Л ° ШаД " Заржад "' зв0н,е защжм "
Опыт научил Строда быть осторожным, перед ночевкой он решил осмотреть Лисью Поляну: якутское, со свистящими со-' гласными, название Сасыл-Сасы резало слух, и почему-то настораживало, и словно в чем-то обманывало.
– Не признаю предчувствий, а все-таки Сасыл-Сасы – это скверно звучит,– сказал он.
С востока Лисья Поляна обрезалась сопкой, покрытой густым ельником, на западе соединялась с безымянным озером, и там находилось самое открытое место. С севера поляну прикрывала березовая рощица, на юге она сливалась с тайгой.
Чадила коптилка, потрескивали дрова, куржавела от мороза юрта. Разговоры угасли, командиры погрузились в сон. У ледяного окна, положив голову на щиток, дремал пулеметчик, светила легкая, как облако, луна.
У березовой рощицы, на дороге, ведущей в Амгу, часовые зябко постукивалй валенками, черной стеной поднималась тайга, из ее глубины донесся волчий вой и злобно взметнулся над Лисьей Поляной.
Потом все стихло.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
«Сняли три поста часовых. Красные^расположились в четырех юртах. Из труб идет слабый дымок, по-видимому, все спят».
Генерал Вишневский прочел донесение, широко перекрестился, сказал полковнику Андерсу:
– Пора начинать, брат-полковник...
Андерс отдал команду, продрогшие до костей дружинники расправили плечи, проверили оружие. Полковник вынул маузер из кобуры и первым, оступаясь в снег, зашагал на Лисью Поляну.
Генерал Вишневский, наконец, дождался своего звездного часа. Еще с вечера он стоял в засаде у Лисьей Поляны, разведчики аккуратно доносили ему о приближении отряда Строда.
Вишневский слышал, как красные вышли на Лисью Поляну, Все разнообразные звуки большой массы людей улавливал он, принюхиваясь к едкому запаху разводимых костров. Решил взять красных перед рассветом, когда сон особенно беспробуден Всю ночь держал генерал в напряжении себя и добровольцев, не позволяя ни вздувать кобтров, ни курить.
Все складывалось так, как хотелось Вишневскому, красные часовые убиты бесшумно, Строд и его бойцы спят, Андерс с офицерами беспрепятственно приближаются к юртам. Он взглянул на часы: бледные от фосфорического свечения стрелки показывали пять минут шестого.
Дружинники окружили яранги с красноармейцами, но и сами не заметили стоявшую поодаль юрту, в которой были Строд,
Джергэ, Донауров. Они входили в юрты, вздували камельки, собирали между спящими их винтовки. Кто-то обнаружил груду мильсовских гранат, вынес из юрты, швырнул в сугроб, словно гнилой картофель, кто-то будил красноармейцев: те приподнимали головы, зевали, потягивались. Один из бойцов попросил цигарку.
– Закуривай и молчи. – Офицер сунул ему в рот папиросу.
– Что за человек? Ты откуда взялся? – недоуменно спросил боец, удивляясь длинной тонкой папироске.
– Не шевелись, болван! – с жестяной холодностью скомандовал офицер. – Комиссары арестованы, а вам ничего дурного не будет. Всех солдат Пепеляев возьмет в свою дружину.
В юрту вошел полковник Андерс, подозрительно оглядел проснувшихся красноармейцев.
Что, проспали свободу, голубчики? Кто командир ?—* спросил он.
Из-за печки вылез Дмитриев, встал перед Андерсом.
– Я командир, а Строда тут нет.
– Где же он?
– А вот где! – Дмитриев ударом ноги опрокинул полковника, выскочил из юрты, на выходе столкнулся с дружинником, тот выстрелил в него, но не попал.
От выстрела проснулся пулеметчик, вышиб из окна льдину, заменявшую стекло, ударил из «люиса» длинной очередью в ночь.
Лисья Поляна ожила, заговорила, задвигалась. Красноармейцы вываливались из юрт, падали в сугробы, сухо защелкали револьверные выстрелы, зло заработали пулеметы.
Быстрота измученных таежными переходами бойцов поразила даже Строда; он вздохнул облегченно: замешательства нет, паника не вспыхнула. Всемогущий случай спас от разгрома его отряд, сознание воинского долга предупредило панику, ко еще никто, даже сам Строд, не понимал: спасение на Лисьей Поляне определено всем логическим ходом событий.
Уже два месяца скитались красноармейцы по снежным лесам Севера: спали у костров, ели мерзлый, твердый как гранит хлеб, постоянно, напряженно ждали встречи с противником. По ночам их не оставлял инстинкт самосохранения, сколько раз бойцы просыпались с криками «Белые, белые!», и долго не приходило успокоение, и таежная ночь переполнялась опасными шорохами.
Было еще одно обстоятельство, подготовившее спасение на Лисьей Поляне, – ненависть. Победа или смерть – девиз древний, но для бойцов Строда этот девиз имел психологическое значение.
Победа означала спасение себя вместе с утренними зорями, любимыми женщинами, смерть – конец света не только для
них, но и всего живого – сущего. Все это и еще многое иное, чему нет определения на языке страстей, сделало бойцов Строда хозяевами положения.
Но пепеляевцы продолжали владеть своим преимуществом: используя стога сена как прикрытие, они приближались к юртам. Строд уже слышал их прерывающееся сопение, в этот миг кто-то швырнул гранату в один из стогов. Сено вспыхнуло, стог кровавым фонтаном раздвинул туман. При ярком свете Строд сперва увидел Донаурова с новой гранатой в руке, потом черную цепь пепеляевцев: они шли молча, увязая в глубоком снегу.
– Андрей дал огоньку, молодец! – похвалил Строд и оглянулся.
Пулеметчик колдовал над своим «люисом»– перекосило патрон, и он зубами пытался выдернуть его из ленты, в спешке сломал зуб и хрипло дышал, выплевывая на снег кровавые сгустки.
– Сейчас, сейчас, подождите, я сейчас,– бормотал он, но открыть огня не успел.
Пуля разворотила ему голову. Строд шагнул к пулемету, но Джергэ опередил. «Люис» в ловких пальцах проводника заработал нервно, торопливо, Джергэ бил в упор, не целясь, пылающие стога хорошо освещали пепеляевцев.
– Так, так, так! – бессмысленно, с ненужной усмешкой повторял Джергэ, и Строд улавливал его слова сквозь пулеметный лязг.
Он что-то крикнул изо всех сил, но не услышал своего голоса: его толкнуло в грудь и обдало жаром. Он хотел бежать – ноги не повиновались, хотел выстрелить – маузер выпал из ладони. Строд покачивался, не двигаясь с места, раскачивались и стога, и туман, и бойцы, и рваные пятна взрывов, потом все стало разваливаться на части.
Строд открыл глаза и с удивлением увидел перед собой цветы и листья, они искрились, поблескивали, освещая память студеным сиянием. «Что за цветы, где я?»
Цветы погасли, на их месте чернел лед, вставленный в раму окна, в юрте слоилась мгла, за оленьими шкурами слышались негромкие голоса. Строд прислушивался, но не мог понять, о чем говорили.
– Я ранен в грудь, никого нет, неужели пепеляевцы победили и я в плену? – прошептал он, приподнимаясь со скамьи. Плотная повязка на груди мешала, Строд сдвинул ее с места.
В юрту вошел Донауров.
– Где мы? Что с нами? – спросил Строд,
– Сидим на Лисьей Поляне.
•—. А где пепеляевцы?
Они потеряли свыше сотни человек убитыми тепеоь зализывают раны. ^ за-
онм п ?ос МЫ?_С УСШгаем спросил & Р»Д.-А мд?-повторил
'– И мы потеряли многих
1 – Нельзя ли поточнее?
– Пятьдесят пять человек потеряли мы, не считая раненых
– Ты это взаправду? раненых,
– Как можно лгать при таком несчастье?
– Еще одна подобная победа, и мы погибли
В юрту вошел Дмитриев, принявший командование над осажденным отрядом. Его обросшая бородой физиономия плотно заиндевела, в глазах затаилась печаль ПЛ0ТН0
– Генерал Пепеляев ультиматум прислал...
Читай,—приказал Строд, зажимая пальцами рот– пѵля застряла в легком, и кашель вызвал кровотечение У ”
Ко “ «Г “ окружены со всех сторон. Сопротивление бесполезно Во избежание напрасного кровопролития предлагаю сдаться
Гтя Р м Н п РУЮ ЖИЗНЬ „ к Р асноа Р ме йцам, командирам и коммуни-
Дмирпёв ІеЛЬ " ЫИ ° ТВеТ К две " адца ™ Дня»,-прочел
– Не рано ли празднует победу генерал?'■Прежде чем ответить, я хотел бы осмотреть наши позиции.
Дмитриев и Донауров под руки вывели его из юрты, он за-
А Й ТІО I» П Л II ... л ^ невозмутимо плыли
облака, так же невозмутимо стояла темная на голубом небе тзигз. * /
Строд горько подумал: «Природа равнодушна к нашим страданиям и бедам и не заметила, что произошло на Лисьей Поляне». Он перевел взгляд на искрящуюся равнину, по которой были разбросаны мертвые.
«Генерал! Вы бросили вызов всей Советской Сибири и России. Вас пригласили сюда купцы-спекулянты и предатель – эсер Куликовский. Народ не знал вас... Сложить оружие наш отряд отказывается и предлагает вам сдаться на милость Советской власти, судьба которой не может решаться здесь...»
Написав последнюю строку, Донауров украдкой глянул на искаженное болью лицо Строда.
– Отнеси ответ Пепеляеву и там останься. Разрешаю гово-рить о нашем положении что угодно, но самое главное – постарайся уити в Охотск и наладить связь с тамошними большевиками. Мы больше не увидимся. Прощай! – Строд горячими пальцами пожал ладонь Андрея.
Дружинники задержали Донаурова на таежной опушке и вызвали из вежи полковника Андерса.
– В чем дело? Что случилось? Шпиона поймали? Так вздерните его на пихте,—заворчал Андерс.
– Это красный парламентер...
– Парламентер? – Андерс отвернул воротник оленьей дохи и вгляделся в Донаурова.
– Черт побери, не может такого быть! Не может быть! – растерялся он. – Неужели это Андрей Донауров?
Донауров тоже не верил своим глазам: казалось совершенно невероятным встретиться с петербургским приятелем на Лисьей Поляне, в центре якутской тайги. Несколько мгновений они рассматривали друг друга, потом бросились в объятия.
– Не буду спрашивать, как очутился в тайге, скажи только: ты красный? – спросил Андерс.
– У меня нет цвета времени. Я человек, обстоятельствами поставленный в безвыходное положение. Как попал– в отряд Строда, расскажу после, теперь проведи к Пепеляеву.
– Пойдем, представлю генералу...
В просторной яранге, около железной печки, сидели пять офицеров, шестой стоял заложив руки за спину. Был он в красной шерстяной фуфайке, меховых штанах и торбасах; на лице, обросшем черной бородой, тлели умные и непреклонные глаза.
– Брат-генерал! Строд прислал парламентера, но это мой петербургский друг. У красных оказался по чистой случайности, готов поручиться своей головой,– с ходу начал Андерс, но Пепеляев остановил его движением ладони.
– О друзьях-приятелях потом, брат-полковник. Вы принесли мне письмо?
Андрей подал пакет, Пепеляев похлопал им по своей ладони с апломбом военного, ожидающего весть о полной капитуляции противника. Спросил:
– Какой у вас чин?
– У красных нет чинов.
– У нас тоже вместо чинов «брат-генерал» да «брат-солдат». Орлам нужны крылья, солдатам – военное братство, а то, что вы случайный человек в отряде Строда, уже облегчает вашу участь. – Пепеляев вскрыл конверт, скривил в усмешке губы. – Строд предлагает сдаться на его милость. Он что, рехнулся? Спятил? Спрыгнул с ума? – Пепеляев поставил ногу на табурет, вынул записную книжку и карандаш. Написал, выдрал листок, подал Андрею. – Передайте Строду: переговоры закончены, продолжаются действия...
– Я не желаю возвращаться обратно,—пробормотал Донауров.
– Такое я называю предательством, а предателей расстреливаю. Не надо завязывать парламентеру глаза, пусть видит, сколько у нас солдат и пулеметов, и сообщит Строду. Авось они образумятся,– сердито ответил Пепеляев.
Андерс привел Донаурова в свою землянку, угостил спиртом, накормил жареной олениной. И говорил без передышки,
перескакивая с одной темы на другую, путаясь и тяжело вспоминая.
– Прошло всего-навсего пять лет, а что сталось с Россией, с нами что? Можно ли было вообразить нашу встречу в якутской тайге, на какой-то Лисьеи Поляне? Неисповедимы пути твои, господи! Из Петрограда сюда? В волчьи заросли, в медвежьи берлоги, на край океана? Помнишь нашу последнюю встречу у меня на квартире? Кажется, это было сто лет назад...
Андерс говорил и видел Невский проспект, дворцы, театры, магазины, Донауров ел и видел те же, теперь недосягаемые, проспекты и здания столицы.
Андрей распрощался с Андерсом и вернулся на Лисью Поляну.
Строд сидел у печки, кутаясь в оленью малицу и грея озябшие руки. Было больно говорить и больно дышать, но сознание ответственности за бедственное положение отряда превозмогало боль и тоску.
Жаль, что генерал не принял тебя за перебежчика, но ты все равно должен уйти в Охотск. Ты просто обязан уйти.– Строд откинулся от печки, прислонился к заиндевелой стенке юрты.
Андрей проследил за тонкими солнечными лучиками, проникшими в пулевые отверстия в кожаном верхе. Лучики, словно бледные линии, разрезали темный воздух.
Необходимо известить Байкалова о нашем положении,– сказал он.
Напиши письмо, пошлем Джергэ. Одна смерть помешает ему добраться до Якутска,– согласился Строд.
Глубокой ночью, прикрываясь туманом, Джергэ выбрался на якутский тракт. От его быстроты, выносливости и мужества зависела теперь судьба Лисьей Поляны.
Темнота постепенно белела, стыли в караулах часовые, стонали раненые. Строд, полулежа на узкой скамье, слушал их стоны и все напряженнее ожидал новой атаки.
– Почему тихо? —удивился Андрей. – Может, Пепеляев снял осаду и двинулся на Якутск? Зачем ему тратить на нас дорогое время?
Господи, хоть бы скорей они начинали! – простонал кто-то из раненых.– Лучше смерть, чем ужас без конца...
Строд хотел возразить, но передумал,– бывают положения, когда слова не имеют цены, он только приподнялся на локтях и своим движением разбудил Дмитриева. Тот повел ладонью по волосам:
„ Даже башка к юрте примерзла! Сегодня пепеляевцы из таиги и носа не высунут.
А ты все же проверь караулы,– посоветовал Строд.
Дмитриев оделся и вышел во двор, за ним выскочил Дона-уров. Морозный туман скрывал не только окопьц но и тайгу. Дмитриев вздохнул и, словно обожженный, сплюнул; слюна звякнула ледышкой у его ног.
Морозную тишину разорвал сухой, неприятный звук выстрела, потом еще и еще, и вот из тумана появились человеческие фигуры. Снежная пелена, утрамбованная прежними атаками, стала плотной, и офицеры шли в полный рост. Чем увереннее и безогляднее шли они, тем сосредоточеннее становились красноармейцы.
Дмитриев и Донауров следили за приближающимися пепе-ляевцами: теперь уже нечем остановить их – остался только небольшой резерв, спрятанный в загоне для скота. Юрта с ранеными и загон находились в центре обороны, жалкие укрытия обстреливались с трех сторон. Пули прошивали оленьи шкуры юрты, сплетенные из краснотала стенки загона, убивая и калеча бойцов.
Держась обеими руками за грудь, Строд вышел из юрты, когда дружинники уже были у окопов. Увидев командира, красноармейцы бросились в атаку, под неожиданным их ударом пепеляевцы отступили.
– Тебя ранило? – спросил Строд.
Дмитриев не ответил.
– Позови командира взвода Адамского.
– Он убит...
– Тогда начальника пулеметной команды.
– И он убит...
– Где фельдшер?
– Убит...
– Если мы продержимся дня два-три, то это хорошо, но если... – Строд не досказал своей мысли.
– В тайге, но без дров, кругом снег, а мы без воды, нет хлеба, и нечем перевязать раненых,– уныло ответил Дмитриев.
– Чего же ты хочешь? – подозрительно спросил Строд.
– Умереть, как солдат...
– Избавь меня от глупых слов, следи за действиями Пепеляева и предупреждай их. Помни: предупрежден – значит вооружен. Генерал обязательно что-нибудь выкинет, не удалось взять в лоб, попробует хитростью. Ночью придется делать вы-лазки за снегом.
– За глоток воды мы платим кровью...
Дмитриев и Донауров зорко следили за каждым подозрительным движением белых. Иногда из юрты выходил Строд и, пошатываясь, вглядывался в звездную темноту.
С таежной опушки донесся хриплый голос:
– Эй, краснюки!
– Что нужно? – откликнулся Донауров.
