Текст книги "Красные и белые. На краю океана"

Автор книги: Андрей Алдан-Семенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 58 страниц)

– Явился по вашему приказанию,– начал он, обращаясь к Южакову.

– Именем революции ты арестован! – крикнул Южаков, вставая. – Оружие на стол, подлец!..

Индирский выхватил наган, молниеносным ударом сбил висячую керосиновую лампу и, стреляя наугад, выскочил на улицу.

Ревком напасть на Булгино не решился: предупрежденные Индирским, елагинцы приготовились к обороне, а сил для решающего штурма у партизан по-прежнему недоставало.

В начале мая в ревком явился иссушенный голодом и долгой таежной дорогой охотник. Пошатываясь, прошел он от двери до стола и рухнул на скамью. Южаков кинулся было к нему, но охотник, путая русские слова с якутскими, сказал:

Я проводник Джергэ – привел из Якутска отряд кому-нисимов охотскому собискей ревэикому 1 . Неподалеку от Охотска на нас напали белые...

Два месяца шел отряд, но на Кухтуе его заметил Матвейка Паук, промышлявший в тайге белку. Он-то и сообщил о приближении красных. Елагин устроил засаду, и перебил почти всех бойцов.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Море было беспредельным и синим, воздух влажным и звучным, но Андрей не замечал утренних красок, внимание его приковал силуэт японского крейсера, выраставшего из воды медленно, но непреклонно.

Несмотря на ранний час, жители высыпали на берег: первые корабли Охотск всегда ждал как престольного праздника. На этот раз радость ожидания сменилась тревогой: крейсер бросил якорь и навел орудия на городок.

Напрасно Южаков разглядывал крейсер: на палубах было пустынно, обессиленно висел флаг с восходящим солнцем островной империи.

– Вот ведь душемотатели! Сидят по каютам, а пушками пугают. Как называется крейсер? – спросил Южаков.

– «Ибараги»,– ответил Андрей.

– Что это такое?

– Не знаю.

От «Ибараги» отчалила шлюпка с двумя парламентерами: они пригласили представителей городской власти на крейсер. На переговоры отправились Илья Щербинин и Василий Козин.

Все оказалось необычным на японском крейсере: перед кают-кампанией пришлось снять сапоги и надеть матерчатые туфли и потом много кланяться, отвечая на поклоны командира, и неловко было сидеть на камышовых тэтах, держа на отлете палочки для еды, завернутые в папиросную бумагу, и пить бренди из крошечных рюмочек.

1 Советский ревком (якутск.). 638

Василий даже позавидовал Щербинину – тот, не замечая цветных фарфоровых тарелочек с непонятными кушаньями, с интересом смотрел на японца: скуластый, с седым бобриком волос, полковник был весь предупредительность. Василий прислу–шалея к его сюсюкающему голоску, пытаясь угадать, куда же он клонит.

– Корусак был прохим черовеком,– говорил командир крейсера. —Он присинил много вреда и русским и японсам, даже своим офисерам. – Японец взял из вазы с фруктами нож, стал кромсать ананас. – Корусак резал всех, резал безразбор-сиво, пока самого не приконсили борсевики,– улыбнулся он широким ртом.—Но борсевики тозе не хотят друзбы с нами и постоянно нарусают согласие. Особенно недрузелюбны к японсам во Владивостоке, но теперь уже все консено. Теперь все консе-но: в Приморье русские купсы братья Меркуловы свергли бор-севиков...

– Это правда? – спросил Илья Петрович.

– Засем скрывать такую новость? Братья раздвигают гра-нисы своей врасти,– развел руками японец. – Они готовят военную экспедицию на Охотское поберезье. Не верите мне, так вот газета...

«Экспедиция в Охотск и на Камчатку под начальством есаула Бочкарева предпринимается в целях расширения территории Приморской земской управы»,– прочитал Василий и подумал: «Есаул Бочкарев? Неужели тот самый, что сжег в паровозной топке комиссара Лазо?»

– Ваш визит мы рассматриваем как вмешательство в русские дела,– без обиняков заявил Щербинин.

– Мы хотим полусить компенсацию за собственность подданных нашего императора...

– Рыбные промыслы грабил Сентяпов.

– Кто сейсас здесь правит, тот и отвесает.

– Коммунисты не несут ответственность за разбойничьи грабежи.

– Я надеюсь, мои орудия будут крепсе моих слов...

Не желая осложнений, Щербинин начал торговаться о сумме компенсации, пока не сошлись на шести фунтах золотого песка.

– Хоросо, хоросо, японсы – люди сивиризованные и не станут спорить по пустякам. Вазен принцип, господа! При-нсип – верикое дело,– говорил японец, провожая Щербинина и Козина до трапа.

В эту минуту с правого борта показался катер: Козин узнал в человеке, сидевшем рядом с мотористом, Ивана Елагина. Катер красиво развернулся и пристал к «Ибараги». Лицо командира крейсера расплылось в улыбке, бн снова был весь почтительность, весь доброжелательность и прижал руки к сердцу.

– Их встреча не предвещает ничего хорошего для Охотска,– сказал Василий.

– Что же тут хорошего, если ворон к ворону летит,– согласился Щербинин.

Для городка наступило бессонное время: «Ибараги» с утра до вечера курсировал по взморью, по ночам его прожекторы ощупывали каждый квартал.

Через день в океане опять появились черные стволы дымов. Они приближались к берегу, пока не превратились в грязно-серые пароходы, на их палубах, слегка прикрытые брезентом, стояли морские орудия. «Свирь» и «Кишинев» кинули на рейде якоря, но капитаны высадиться на берег не спешили. Тогда Щербинин решил послать к ним парламентером Блейда.

На своем щегольском катере американец помчался к сумрачной громаде «Свири», впаянной в вечернюю воду взморья. Орудия, нацеленные на город, угнетали: к неизвестности всегда относятся настороженно. Парламентера встретил низенький, с бульдожьими челюстями, есаул.

– Здравствуйте, мистер Блейд! Рад вас видеть своим гостем. Вы меня пока не знаете, но это ничего. Скоро узнаете...

– Откуда известно мое имя? – спросил Блейд, опасливо пожимая мясистую ладонь есаула и наметанным глазом замечая, что грозные орудия – фанерная бутафория и только одно настоящее.

– Я привез вам письмо от Олафа Свенсона...

– С кем имею честь разговаривать? – спросил Блейд.

– С начальником Северного экспедиционного отряда Валерьяном Ивановичем Бочкаревым.

В кают-компании есаул объяснил цели экспедиции.

– Правительство братьев Меркуловых решило взять под свою руку Охотское побережье, Камчатку и Чукотку. Мне поручено навести здесь порядок. И я наведу его! – самодовольно хрипел Бочкарев. – Сейчас жду приезда господина Елагина, чтобы совместно начать действия против Охотска, если город не подчинится добровольно. Вы. знакомы с Елагиным?

– Иван Иннокентьевич – мой друг.

– Ваши друзья – мои друзья. Попрошу свезти Охотскому ревкому ультиматум о безоговорочной сдаче, а пока вот письмо от Олафа Свенсона.

Свенсон советовал своему представителю не жалеть золота, не скупиться на оружие, быть щедрым на провиант и товары. Фирма идет на любые расходы, чтобы помочь успеху Северного экспедиционного отряда.

Пока Дуглас Блейд читал письмо, Бочкарев, развалившись в кресле, курил сигару.

– А теперь взгляните на это,– протянул он Блейду плотный лист, усеянный машинописью, с размашистыми подписями и печатями.

«Мы, нижеподписавшиеся, заключили настоящий договор о нижеследующем,– прочитал Блейд.– 1. Я, начальник Северно-

го экспедиционного отряда Бочкарев, предоставляю все преимущества перед иностранными подданными в отношении торговли в Охотско-Камчатском крае Олафу Нильсовичу Свенсону, а также разработки золотых приисков. 2. Я, американский подданный Олаф Нильсович Свенсон, взамен предоставленных мне в вышеизложенном пункте прав и преимуществ снабжаю отряд Бочкарева всем необходимым за наличный расчет золотом или сырьем: 3. Все грузы, идущие в адрес Северного экспедиционного отряда от Олафа Нильсовича Свенсона, свободны от налогов и пошлин».

– Что скажете, мистер Блейд?

– Олл райт! Колоссально! Это то самое, о чем я мечтал на русском Севере еще до революции. Теперь мечтьі сбываются. Если бы еще сокрушить наших соперников «Гудзон Бей» да «Кунст и Альберс»,– эти ловкачи прямо из-под носа выхватывают пушнину,– пожаловался Дуглас Блейд.

– Я согну их в бараний рог...

– У меня есть список всех соперников.

– Подберу петлю на шею каждому подлецу...

– Мешают нам и японские фирмы. ^

– С ними придется поделикатничать. Братья Меркуловы снарядили мою экспедицию на иены. Ничего не попишешь – политика!

Дуглас Блейд подумал: «Он устремился в политику, словно в бандитский набег», а вслух сказал:

– Да, политика! Ради нее не только самураям, но и большевикам улыбаемся.

– Передайте мой ультиматум без улыбок. Если не выкинут белого флага, я расстреляю их городишко. Кстати, не проговоритесь про фанерные пушки, ведь заметили мои декорации.

– Не беспокойтесь, раздую панику! Но городу и так и этак не устоять против вас, господин же Елагин станет драться с красными, как лев...

Ревком долго обсуждал ультиматум Бочкарева. На тех, кто предлагал сдаться, как ушат холодной воды подействовало сообщение, что именно Бочкарев сжег в паровозной топке Сергея Лазо. Угроза артиллерийского обстрела также повлияла на решение; чтобы сохранить город и избежать кровопролития, ревком решил покинуть Охотск.

Партизаны уходили в тайгу с надеждой на скорое возвращение и взяли с собой только самое необходимое. Феона и Андрей прихватили теплые вещи да недельный запас провианта.

Бочкарев и Елагин разграбили все дома, все торговые склады, кроме фирмы «Олаф Свенсон». Бочкарев предложил догнать ушедших партизан и ликвидировать их как опасных преступников. Елагин, Сентяпов, Индирский согласились. В Охотск привезли несколько тунгусов, собрали русских рыбаков и от

21 А. Алдан-Семенов

имени их постановили: «Вся суверенная власть на Охотском побережье принадлежит съезду представителей населения. Молить господа бога о возвращении на престол государя императора...»

– Это вы сочинили такое постановление? – спросил Елагин у Бореньки Соловьева.

– Вам не нравится стиль?

– Мне его глупость не нравится. Молить бога о возвращении на престол государя императора, когда он уже пятый год на том свете? Бред сумасшедшего – такая мольба!

– Я имел в виду бессмертную монархическую идею,– оправдывался Боренька.

– Идите-ка к чертям с вашей бессмертной идеей! Управлять Побережьем станем я и Бочкарев, вот это и надо отразить в протоколах монархического съезда.

Бочкарев снарядил карательный отряд под командой Матвейки Паука.

– Беглецов догнать и вернуть в Охотск. Большевиков лучше сразу отправить на тот свет. За малейшее сопротивление – пулю в лоб, и хранит вас господь! – напутствовал карателей Бочкарев.

– Приведи мне Феону живой и невредимой,– приказал Елагин Матвейке Пауку.

Пятнадцатый день вел партизан охотник Джергэ на Маю-ре-ку; болота сменялись лесными завалами, тропу пересекали бурные потоки, люди спали у. костров, под моросящим дождем. Обувь развалилась, Одежда изодралась, провиант кончился. Начались болезни, на тропе замаячили могилы.

Феона поражала своей выносливостью Андрея, на ее потемневшем, исхудалом лице лихорадочно горели глаза, между бровями пролегла резкая морщина.

– Почему ты все время молчишь? – спрашивал Донауров.

– Я теперь словно камень при дороге. Существую безмолвно,—признавалась она. – Жить по-настоящему – это изменяться, к лучшему ли, к худшему ли, но изменяться, я же окаменела.

К исходу шестнадцатого дня Джергэ привел беглецов на Аллах-Юнь, где стояли две хижины. Аллах-Юнь было таким печальным, затерянным местом, что даже эхо в его ущельях звучало зловеще. Южаков разместил женщин и больных в хижинах, мужчины стали вязать плоты, Джергэ советовал спускаться на плотах до Алдана, который вынесет их на Лену.

Большой привал продолжался два дня, люди отдохнули и воспрянули духом.

– Мы здесь как осужденные на смерть, только не знаем, когда исполнят приговор,– сказал Андрей.

642

■

– И осужденные на смерть надеются на чудо,– ответил Южаков, поворачиваясь к подошедшему проводнику. – Якутск не скоро замаячит, Джергэ?

– До него еще сто кесов, если тайгой шагать.

– Семьсот верст по оленьим тропам, а сколько водой?

– Не знаю, однако. В Якутск людей посылать надо. Двухтрех посылай, один умрет, второй дойдет, а все вместе не успеем до зимы добраться. Морозы ударят, пропадай тогда люди,– предупредил Джергэ.

– Кто одолеет такой путь до Якутска? Кого я могу послать почти на верную гибель? – спросил Южаков.

– Я мало-мало вынесу...

– А второй кто? С кем бы ты пошел, на кого бы положился в такой дороге?

– Вот на него можно положиться,– показал проводник на Донаурова.

– Что ты скажешь на это, Андрей? – рсторожно спросил Южаков.

– Джергэ и ты – самые выносливые среди нас, я уверена, вы дойдете до Якутска и вернетесь с помощью. Спасая всех, ты спасешь и меня,– сказала Феона.

Андрей наклонил голову в знак согласия. На рассвете Джергэ и Донауров отправились в свой далекий опасный путь. Вечером того же дня к Аллах-Юню подошли елагинцы. Они незаметно окружили почтовую станцию, устроили по кустам засады и ждали, когда люди улягутся у костров.

Отличные охотники, они стреляли без промаха, убивали наверняка. Под пулями их винчестеров первыми пали Илья Щербинин и самые опытные из партизан, лишь Алексей Южаков оказал отчаянное сопротивление. Елагинцы уничтожали захваченных врасплох, измученных и голодных людей, подвергая их самым подлым пыткам. Вскрывали животы, вытаскивали кишки и развешивали по деревьям, вырезали на лбах кровавые звезды, женщин вешали вниз головой над огнем.

Матвейка Паук несколько раз предлагал Южакову сдаться: тот отвечал выстрелами.

Паук'оцепил ночные кусты надежным, как показалось ему, караулом, но на рассвете он не обнаружил Южакова.

– На берегу лежала оморочка, сам видел,– выругался Паук. – Вывернулся, подлец, из моих лап, да недалеко уйдет. Я не прикончил; тайга доконает. Сколько мы в плен похватали?

– Одна баба осталась,– отозвался кто-то.

Паук посмотрел на Феону и вспомнил наказ Елагина доставить ее в Охотск целой и невредимой.

– Скажи спасибо Елагину, что одной тебе жизнь уберег. Уж лучше с ним спать в кровати, чем в могиле,– цинично добавил он.

21

ГЛАВА ПЕРВАЯ

В дымчатом небе, на распростертых, как пиратское знамя, крыльях, носился ворон и пронзительно каркал:

– Беда, люди, беда!..

И разворачивался, и мчался над унылыми ■'сопками, над таежными трущобами, резкая тень его мелькала всюду, и раздавался везде рыдающий голос птицы: • ,

– Горе идет по тайге!..

Над оленеводами, и охотниками, и рыбаками простирал свои крылья ворон, и падало с высоты яростное предупреждение:

– Некуда деться людям от боли!..

Ворон опускался до самой земли, но тут же взмывал к ложным не греющим солнцам, что стояли по сторонам настоящего.

Ложные и настоящие солнца казались призрачными видениями Полярного .круга и, подобно ворону, предупреждали о власти зимы, голода на тусклых просторах Севера...

Якутская тайга жила на привозном хлебе и товарах: все—от муки до швейной иголки – завозилось русскими, американскими, японскими коммерсантами. За ружье охотники расплачивались соболями, за табак и чай отдавали голубых песцов. Беличьи хвосты и черно-бурые лисы были разменной монетой при расчете за муку, дробь или порох. .

В годы мировой и гражданской войн привоз товаров в тайгу прекратился: необозримые ее районы оказались в отчаянном положении. На таежных жителей бременем легли всякие повинности и налоги; почтовая гоньба, перевозка войск, принудительные разверстки на мясо, молоко, рыбу, пушнину разоряли охотников, оленеводов, рыбаков.

Голод обрушился на таежных людей.

644

Голод шагал по берегам Лены, Алдана, Маи, по голым плоскогорьям Улахан-Чистая, по гиблым болотам Олы.

И где касался он костлявой рукой становищ – там коченели трупы, дымились развалины, чернел пепел забвения.

Пароходные гудки не оглашали северных морей, шхуны не привозили товаров, карбасы не высаживали искателей золота.

Проводники не пробивали новых троп в зарослях, купцы не торили старых трактов.

Зато шаманы колдовали по стойбищам, предсказывая час, когда крылья ворона закроют красную звезду.

Зато от наслега к наслегу, из улуса в улус спешило капсэ о начале мятежей и восстаний.

Во главе мятежей становились тойоны, за оружие брались шаманы. Якутские купцы объединялись с русскими богачами, белые офицеры становились вожаками повстанцев.

Уже давно плели тайную сеть антисоветского заговора якутские буржуазные националисты. Они обратились за вооруженной помощью к белогвардейскому правительству братьев Меркуловых, окопавшихся во Владивостоке, к японским оккупантам, американским миллионерам, 'грабившим сказочные сокровища русского Севера. Таежные князьки – тойоны, купцы – компрадоры, русские золотопромышленники снабжали заговорщиков деньгами и оружием.

В то же время якутские руководители извратили решения по национальному вопросу, которые принял Десятый съезд партии большевиков. ' _

Они начали ликвидацию кулаков и тойонов, принудительное кооперирование бедноты. Кулаки, тойоны, шаманы лишались своих земель, имущества, гражданских прав, выселялись за Полярный круг. Убогие хозяйства кочевников закрепляли на постоянном месте, звероловов заставляли пасти оленей, оленных людей посылали на золотые прииски.

Загибщики думали, что пришло время сокрушить старый мир тайги, сломать и сжечь обычаи, привычки, сложившийся веками уклад жизни.

Левацкими загибами советских руководителей Якутии воспользовались контрреволюционеры всех мастей. Во главе мятежа встали колчаковские офицеры, служившие в военных организациях Якутска.

Мятеж начался с побега группы офицеров. Двадцатилетний корнет Васька Коробейников с товарищами захватил на реке Мае караван барж с промышленными товарами и увел их в поселок Нелькан, где жил, тоскуя по политическим авантюрам, Петр Андреевич Куликовский.

Всю жизнь кидался он из одного приключения в другое, под-польничал, конспирировал, принимал участие в борьбе революционеров против самодержавия. Шаг за шагом отступал он от революционных идей, пока не превратился в непримиримого

врага большевизма. В конце двадцатого года Куликовский оказался в Якутске, надвигающаяся старость погасила его мятежный пыл. После разгрома колчаковщины он забрался в глухоманное поселение Нелькан и Стал скромным экспедитором кооперативного товарищества «Холбос». У него было время поразмыслить над печальным вопросом: жизнь прошла, мечтания о переустройстве России обратились дымом и прахом.

Осенью двадцать первого года в Нелькане появилась группа мятежных офицеров. Петр Андреевич воскрес для приключенческой жизни, когда к нему явился Коробейников,– в старом эсере опять забушевала страсть к политическим комбина-• циям.

Петр Андреевич устроил банкет в честь корнета и спросил у гостей: как офицерский мятеж превратить в народное восстание? И сам же ответил на него: левацкие загибы якутского ревкома, губчека, ревтрибунала – хорошие козыри в руках мятежников.

– Фунт кирпичного чая, аршин ситца дивные дела сотворят в борьбе с большевиками. Грешно их не использовать, дважды грешно не раздуть пожар восстания при таких обстоятельствах. Да здравствует право свободно жить на свободной земле – вот девиз, под которым пойдут в бой инородцы,– вдохновенно проповедовал Петр Андреевич. – Раздувайте пожар восстания! Пусть выгорит вся тайга, зато мы озарим половину мира...

От имени якутского народа собравшиеся создали военную и гражданскую власти. Петр Андреевич возглавил власть гражданскую, а корнет Коробейников двинулся на Якутск.

Восстание распространялось с ужасающей скоростью, мятежники свергали Советы по наслегам, громили гарнизоны по улусам. Поздней осенью Коробейников с трех сторон осадил Якутск. Гарнизоном города командовал нерешительный человек, он пассивно оборонялся, страшась вступить в открытую схватку с мятежниками, но и корнет не мог взять Якутска штурмом, теряя драгоценное время и боевой дух на мелкие набеги и засады.

Куликовский сообразил, что без опытных, знающих свое кровавое ремесло вояк не свергнуть Советов, и решил обратиться за помощью во Владивосток, к правительству братьев Меркуловых.

Нельканские купцы собрали депутацию и в своем обращении написали, что народности севера восстали против красных угнетателей, просят Меркуловых послать им военачальников и взйть под свою руку якутскую тайгу.

Депутация, возглавляемая Петром Андреевичем, с сумками золотого песка, с тюками драгоценной пѵшнины выехала в Охотск.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Второй месяц Джергэ и Андрей Донауров брели в Якутск. Давно остался позади Аллах-Юнь, а цель по-прежнему была недосягаема.

Андрей потерял представление о времени, усталость и голод подавляли все мысли, даже Феона стала далеким, неясным видением. Иногда хотелось лечь на снег и погрузиться в белое безмолвие, но Джергэ убивал такое желание шуткой:

– Работай, догор ногами, если хочешь жить. Не вымрет рыба от щуки, человек от работы...

– Где мы теперь, Джергэ?

– Одолеем еще перевал, и будет Чурапча, пройдем от Чу-рапчи еще два дня, две ночи – и Якутск...

Ночь застигла их на перевале. Снег плясал по обрывам, поднимаясь вертучими столбами, в волчьей проседи тумана скрывались пропасти. Джергэ зажег костер, сварил еще днем убитых куропаток, двух отдал Андрею, одну взял себе.

– Надо поровну делить, я без тебя все равно пропаду. – Андрей проглотил кусочки белого мяса, разжевал хрупкие косточки и еще сильнее почувствовал голод.– Куда подевались таежные люди? Ни одной живой души на тропе!

– Тайга не город. Это в городе людей как комаров на болоте,– рассмеялся Джергэ.

Андрей тоскливо подумал: «У Феоны не осталось продуктов и нет зимней одежды. А что, если Бочкарев пошлет погоню за ушедшими?» Он напрасно отгонял эту мысль, опять вспомнилось, что именно Бочкарев сжег в топке паровоза комиссара Лазо. «Гиена в образе человека! И такие люди ходят по земле? С кем-то живут, любят кого-то?»

Он прилег у костра, поджав ноги, старался уснуть и не мог: все рассматривал звезды, зеленые, словно рысьи глаза. Проснулся от холода, костер погас, на востоке кровенела заря. Джергэ уже встал и, как голодный зверь, нюхал -воздух.

– Дымом пахнет, кто-то оленину варит. Нам поспешай надо.

Они опять шагали, оскальзываясь на обледенелых скалах. Когда сошли с перевала, Джергэ заметил серую струйку дыма на белом фоне сопки. Вскоре они стояли перед охотником-якутом.

Охотник встретил их опасливо, но все же накормил олениной, дал махорки. Лишь после длительных расспросов, узнав от них все капсэ, сообщил:

– Комунисимы отобрали у таежных людей олешек, ружья, пушнину. Сапсем все отобрали, воевать их надо. Теперь собираются у всех тойонов языки резать...

– Языки? Комунисим? – рассек вопросами свою фразу

1 Догор – друг (якутск.).

Джергэ и в ужасе повернулся к Донаурову: – Зачем комуниси-му чужой язык?

Андрей объяснил, что старейшины-тойоны лишаются права голоса на народных собраниях. Джергэ сокрушенно покачал головой и все повторял:

На сходке голоса нет, а в яранге? Как с бабой разговаривать, как детишек ругать?

– Пропадет сапсем тайга, народ тоже помирай. Воевать надо, я вот иду в Чурапчу на помощь Саха-Омук 1 . Теперь каждый якут помогает Саха-Омук, – убежденно сказал охотник затаптывая костер.

В Чурапче их задержали часовые, Андрея повели в штаб мятежников. Он торопливо обдумывал, за кого себя выдать, что говорить, когда его втолкнули в тесную, грязную хижину, украшенную царскими флагами. На стене рядом с иконами висел портрет Николая II, за дощатым столом в полушубке и шапке сидел молодой человек – кудрявый, с чувственным ртом, сизыми, студеными глазами.

Кто вы такой? – с надменной усмешкой спросил он, снимая шапку: кудрявые волосы рассыпались по плечам.

Торговый агент фирмы «Олаф Свенсон» из Охотска,–солгал Андрей.

– Как очутились в Чурапче? ѵ

– Ехал по торговым'делам в Якутск.

– На чем же ехали?

– Олени пали от голода.

– Разве не знаете, что Якутск осажден моими войсками?

: Охотск не имеет связи с Якутском, а я уже второй месяц в пути.

– И Охотск не знает о нацодном восстании поотив большевиков?

– Вероятно, нет.

Странно! Я послал нарочных с воззванием к жителям Побережья переходить под знамена моего восстания, – подчерк-пул два последних слова молодой человек. – Мне известно, что Охотск захвачен есаулом Бочкаревым, красные бежали в’ Ал-лах-Юнь. Мне известно это, а что происходит в Якутске, вы не знаете. Я вам не верю...

Может быть, ведь я так давно из Охотска, – согласился Андрей.

– Вы шли через Аллах-Юнь?

– Другой тропы из Охотска нет.

– В Аллах-Юне были до резни или после? – как о чем-то совершенно обыденном спросил молодой человек.

– О к акой резне речь? —сразу похолодев, спросил Андрей.

–1 Саха-Омук – «Якутская нация» – националистическая организация, существовавшая в Якутии до 1928 года. (Прим, автора.)

Ш

– Отряд Елагина догнал красных в Аллах-Юне и перерезал всех.

– Как всех? И мужчин и женщин?

– Над бабами потешились, для того и бабы,– молодой человек смачно сплюнул и похабно выругался. – А вы знаете, с кем разговариваете? Корнет Василий Коробейников, командующий народной армией Якутии...

Но Андрей уже не слышал, что говорил Коробейников, кровь отхлынула от его лица, в глазах почернело, он сполз со скамьи на пол.

– Что с ним? Положите его на скамью,– приказал Коробейников. – Приведите в сознание...

Андрей пришел в себя, сказал упавшим голосом:

– Я обессилел от голода и усталости.

– Вас накормят и отправят в Якутск на олешках. Никто из повстанцев не задержит на дороге, если доставите якутскому ревкому мой ультиматум о сдаче. Своих офицеров послать не могу – повесят,– словно оправдываясь, .добавил Коробейников. ,

Предложение было таким неожиданным и счастливым, что Андрей согласился без колебаний.

– Со мной шел проводник. Его тоже арестовали. Прошу освободить.

– Он якут? Пусть едет с вами как представитель восставшего народа. Даю сутки на отдых, а завтра в путь.– Корнет мягко, по-волчьи ступая, прошелся по избе. – Возможно, вы и не торговый агент, а большевик и мне следует вас повесить, но я подожду. Захвачу Якутск, и люди позабудут даже звук этого проклятого слова,– серебристо рассмеялся Коробейников, не убирая с лица надменного выражения. – Если вы действительно работник фирмы «Олаф Свенсон», то сработаетесь и со мной. Скоро я стану полным хозяином тайги и Побережья, и фирма ваша не пожалеет для меня ни долларов, ни оружия.

С пропуском в кармане Андрей и Джергэ спешили в Якутск, их не задерживали патрули, не останавливали заставы -мятежников. По обочинам тракта горели костры, то и дело сновали лыжники, к Якутску и в Чурапчу ехали всадники, шли вооруженные охотники, на оленьих нарах везли туши мороженого мяса, связки сушеной рыбы.

– Пропуск Коробейникова кое-что значит. Никто нас не задерживает,– сказал Андрей. – Поражаюсь, что этакий юнец стоит во главе многих людей.

– Земля черна, да на ней трава растет, снег бел, да его собаки пачкают,– философски отозвался Джергэ.

В каждой снежинке сияло по солнцу, но дымчатые тени деревьев, чёрные стены тайги, пронзительный визг нарт были

сильнее негреющих солнц. Андрей вновь погрузился в безысходную свою тоску. «Неужели Феона погибла в Аллах-Юне?» От этой мысли сжималось сердце и жизнь превращалась в бессмыслицу, ничего не оставалось, кроме жестокой тоски и мести.

Под Якутском их опять задержали, на этот раз уже красные, но Джергэ ухитрился бежать. Андрея доставили в Чека, дежурный не стал тратить время на расспросы и посадил его в одиночную камеру. Только через три дня Андрея вызвали к председателю Губчека.

– Белый шпион, – уверенный в своем предположении, сказал председатель.

Андрей объяснил, кто он, зачем шел в Якутск, передал не отобранный дежурным ультиматум корнета Коробейникова. Председатель прочитал ультиматум, небрежно отшвырнул, сказал убежденно:

– А все-таки шпион!

Андрей не стал спорить, торопясь вызвать сочувствие к людям, оставшимся в Аллах-Юне; он рассказал об их трагическом положении и попросил о помощи.

– Им уже ничего не нужно. Все уничтожены врагами, кроме одной женщины...

– Как ее зовут? – быстро спросил Андрей, и робкая надежда встрепенулась в его сердце.

– Мне не передали ее имени. А вам-то какое дело до женских имен?

– В Аллах-Юне я оставил жену.

Какая-то светлая искра промелькнула в свинцовых глазах председателя,

– К сожалению, не знаю имени женщины, оставшейся в живых. Бандиты увели ее в Охотск, а всех остальных прикончили, так донесли охотники – свидетели расправы в Аллах-Юне,– ответил председатель, но, спохватившись, спросил подозрительно:– Почему оказались у корнета Коробейникова?

Андрей снова объяснил.

– Сомнительный вы человек. А нам сомнительные и подозрительные не нужны, пока попридержу до выяснения личности.

А восстание тем временем ширилось. Несколько тысяч мятежников готовились к штурму Якутска. Гарнизон и горожане попали в тяжелое положение: не хватало бойцов, оружия, боеприпасов. Ревком объявил город на военном положении, по ночным улицам ходили патрули, всех подозрительных отводили в комендатуру. Ревком обратился за помощью к Реввоенсовету Пятой армии. Из Иркутска радировали, что посылают большой, хорошо вооруженный отряд под командой партизана Каланда-рашвили. Отряду предстоял трехтысячеверстный путь в суровых условиях зимы, в опасной атмосфере засад и тайных ловушек противника.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Стояла заиндевелая ночь.

На почтовой станции было многолюдно, по лавкам сидели полураздетые вооруженные люди, в дымном свете коптилок взблескивали кинжалы, рукоятки сабель, насечки кавказских поясов, ордена. Русская речь перемежалась грузинскими словечками, чеканным говором латышей, сюсюкающим акцентом бурятов.

В центре общего внимания находился длинноволосый, с роскошной бородой, пожилой человек с красивым лицом, с черными веселыми глазами. Был он в черкеске, но в меховых пыжиковых торбасах, поверх черкески еще была безрукавка из желтого хрома; орден боевого Красного Знамени мерцал на груди.

Нестор Каландарашвили – новый командующий войсками Якутии и Северного края – со своим штабом ночевал на почтовой станции таежного тракта. До Якутска оставалось несколько переездов, долгий путь близился к концу. Командиры и бойцы экспедиционного отряда страшно устали от изнурительной дороги, и командующий приказал устроить продолжительный привал. Бойцы плотно поужинали, выпили по стопке спирта, выданной из неприкосновенных запасов, и улеглись спать по домам таежного поселка.

Командующий со штабом разместился в школе, но теснота, чад коптилок, спертый воздух угнетали и-командиров, и самого Нестора.

– Что приуныли, орлы? – спросил Нестор, обращаясь ко всем сразу. – Недурно бы сейчас по стаканчику доброго кахетинского, да нет у меня солнечного вина. Кацо,– обратился он к интенданту,– что там у тебя осталось?

Интендант подал жестяные кружки, соленые грибы и ломтики черного хлеба.

– Поднимаю тост за боевой дух, за прошлые и будущие победы! Еще выпьем за окончание нашего похода. Сколько походов мы совершили, а сколько придется еще совершить! – Сочный, вкусный баритон Нестора звучал душевно и ободряюще.– А почему не весел Строд, отчего приуныл Асатиани?