Текст книги "Аномальщики. Трилогия(СИ)"

Автор книги: Андрей Бондаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 48 страниц)

– Бах-х-х! – глухо разнеслось над речной долиной. – Ба-бах!

Глава девятая

Если я отключу батарейку...

– Всё, отталкиваю, – объявил Подопригора. – Удачи!

– К чёрту! – браво откликнулась Натка. – То бишь, до скорой встречи...

Надувная резиновая лодка отчалила и, встав наискосок относительно речного течения, начала медленно удаляться от берега.

Иван Павлович, тревожно подёргав крыльями длинного носа, принялся задумчиво оглаживать лысину.

– Вы чем-то встревожены, уважаемый Председатель клуба? – насмешливо промурлыкала Лизавета. – Вас что-то беспокоит?

– Это точно, беспокоит, – неуверенно вздохнув, подтвердил Профессор. – Запах. Дунул бойкий ветерок с того берега, и тут же пахнуло чем-то до боли знакомым. Чем, интересуетесь, конкретно? Извините, любознательные юноши и девушки, но пока не могу вспомнить.... А у тебя, Сергей, почему такое хмурое выражение лица?

– Лодка идёт очень медленно, – недовольно покачал пегой головой начальник метеостанции. – Рыжий как-то неуклюже, с видимым трудом, работает вёслами. Ничего не понимаю.

Валентина подошла к береговой кромке, присела на корточки и, погрузив правую руку в реку, сообщила:

– Странное ощущение, будто бы это не вода, а плотный ягодный кисель, от души насыщенный кукурузным крахмалом, – зачерпнув в ладонь другой руки речной воды, уточнила: – Очень вязкая и тяжёлая водица. Аномальная, короче говоря. Да, встречают нас здесь – в очередной раз – откровенно неприветливо...

Только через десять-двенадцать минут ярко-оранжевая лодка пристала к противоположному берегу.

– Наши выбрались на каменистую косу, – принялась комментировать зоркая Лизавета. – А Рыжий-то знатно подустал, хотя и строит постоянно из себя неутомимого здоровяка. С видимым трудом разжал ладони, освобождаясь от вёсел, а сейчас, болезненно морщась, делает наклоны-приседания.... Теперь выгружают рюкзаки и прочие вещи. Всё, покончили с разгрузкой. Разворачивают надувной челнок носом к нам. Женька садится за вёсла.... Справится ли он с приличным течением и местной аномальной водой? Как бы не занесло лодку в прибрежный коряжник – со всеми вытекающими печальными последствиями.

– Мой брат справится, – пообещала Валентина. – Хиловат и мускулы не накачанные? Может быть и так. Зато не обделён фамильным упорством. То бишь, упрямством. Не подгадит и обязательно выгребет...

Следующие двенадцать-пятнадцать минут прошли в сопровождении отчаянных воплей-криков:

– Жека, не тушуйся! Вперёд! Греби!

– Спиной работай, а не руками! Спиной!

– Правым веслом забирай! Правым! Ещё! Ещё!

– Эй, навались! Молодец! Наддай!

Наконец, лодка причалила в нужном месте.

– Первым делом, разворачиваем плавсредство, – принялся командовать Подопригора. – Женька, иди на нос. Отдыхай и восстанавливай дыхание. Руки затекли? А ты потряси ими. Активней, активней, чтобы полностью восстановить нарушенное кровообращение. Валентина, держи моё ружьишко и пробирайся к брату. Смотри, не сними случайно с предохранителя, оно заряжено.... Так, я приземляюсь на центральное "гребцовское" сиденье. Подом залезает Лиза. Палыч, предварительно оттолкнув лодку от берега, забирается последним и обустраивается на корме...

– Подожди, Серёжа. Не суетись, – попросила Лизавета. – Похоже, что с отчаливанием придётся слегка повременить.

– Почему? Что-то случилось?

– Случилось. Посмотрите-ка, отвязанные аномальщики, на противоположный берег.

– Ничего себе! – испуганно выдохнула Валя. – Кто это бродит, по-деловому принюхиваясь, рядом с нашими рюкзаками? Это же...

– Да, это снежный человек, – со странными нотками в голосе подтвердил Иван Палыч. – Он же йети. Достойный, надо признать, экземпляр.

– Что же это получается? Рыжий оставил карабин на берегу? Вот же, законченный раззява! – возмутилась Лизавета. – Как такому оболтосу можно доверять серьёзные дела? Деятель легкомысленный. Любитель пенного пива.... Лохматое существо, воспользовавшись Пашкиной забывчивостью, подхватило передними лапами карабин за ствол, подозрительно его обнюхало, недовольно фыркнуло, размахнулось и.... Трах-тарабах! Приклад разлетелся в щепки.... Вот же, зараза! Вернее, целых две. Одна – йети. А вторая, естественно, Рыжий...

– Плохи дела, – объявил Женька Петров. – Йети брезгливо отбросил остатки карабина в прибрежные кусты, развернулся и уверенно зашагал в сторону леса. Теперь, помогая себе длинными передними лапами, перешёл на некое подобие ленивой рыси.... Ребята, там же Рыжий и Птичка! Надо что-то делать!

– Валюха, давай сюда ружьё, – велел Сергей. – Быстрее!

– Надеюсь, ты не намериваешься застрелить снежного человека? – неожиданно забеспокоился Профессор. – Этого нельзя делать! Ни в коем случае! Как-никак, древнее реликтовое существо. Стреляй, пожалуйста, поверх его головы, чтобы только напугать.

– Не надо бухтеть под руку. Не мешайте, Палыч...

– Бах! – разнеслось над речной долиной. – Ба-бах!

– Ничего не произошло, – удивилась Валентина. – Лохматый йети, как ни в чём не бывало, продолжает путь. Даже не дёрнулся.... Ты промазал, майор запаса?

– Вот ещё, – ловко перезаряжая ружьё, обиделся Подопригора. – Не дождётесь.... Попал, конечно. Причём, оба раза. Может, у этого снежного монстра очень толстая шкура? Или же под ней наличествует солидная жировая прослойка, в которой и застряли ружейные пули? Не знаю.... Так, вылезайте все из лодки! Живо у меня!

– Серёжа, ты хочешь переправиться на тот берег? – испуганно ахнула Лизавета. – Один?

– Надо же помочь ребятам.

– Не пущу!

– Лиза, есть такое слово – "надо". Понимаешь?

– И-и-и-и...

– Ну, не плачь, пожалуйста. Всё будет хорошо. Я быстро. Раз-два, и уже вернусь за вами. Даже соскучиться не успеешь. Обещаю...

– Бах! – разнеслось над речной долиной. – Ба-бах!

– Похоже, что Сергей промазал, – извлекая из ножен охотничий нож, огорчился Назаров. – Алмаст, как ни в чём не бывало, браво чешет в нашу сторону. Уходим. Попробуем спрятаться в лесу.

– Ничего не получится, – перекидывая через голову кожаный ремешок бинокля, возразила Натка. – У снежных людей – обострённое обоняние. Он нас вычислит – по запаху – вмиг.... Надо забраться на берёзу. Нет другого выхода. Подсади меня, Рыжий.

– Пожалуйста.... Хватайся за нижнюю ветку. Хоп! Уселась? Молодец. Теперь лезь выше.

– А ты?

– Я за тобой.... Хоп. Хоп. Здравствуйте, мадам.

– Мадмуазель.

– Извини. Давай, мадмуазель, ставь подошву сапога на сук. Подтягивайся. Перемещай другой сапог в развилку между этими двумя ветвями. Снова подтягивайся...

– Убери, наглец, ладонь с моей попы!

– Прости, соратница Птичка, – притворно засмущался Пашка. – Это же я сугубо для пользы общего дела. Лезем дальше.... Так, высота уже приличная. Останавливаемся и гнездимся, спустив ноги вниз, на данной толстой ветке. Двигайся ближе. Хватайся за моё плечо. Крепче.... А твой злобный алмаст не заберётся на берёзу вслед за нами?

– Он не мой, а общественный. В том смысле, что насквозь природный. Кроме того, йети не умеют лазать по деревьям. По крайней мере, так мне говорил Афоня.

– Шаман? Врал, наверное, красуясь перед маленькой и доверчивой девочкой.

– Заканчивай трепаться! – рассердилась Наталья. – Шаманы никогда не врут. Не врут и не обманывают. Они, просто-напросто, не умеют этого делать. Мол, не их жизненная стезя.... Вот, из-за тебя, недоверчивого, ремешок порвался. Чуть Лизкин бинокль не уронила вниз. А в карман штормовки не влезает. Куда теперь его девать? Ладно, пусть пока полежит на коленях.... Ой, слышишь? – перешла на испуганный шёпот. – Сухая ветка хрустнула. Хрустнула под чьей-то ногой? Или же под лапой? И пахнет как-то странно.... Это он?

Пашка осторожно раздвинул ладонями тоненькие берёзовые веточки, усыпанные крохотными светло-зелёными листочками, заглянул вниз и, нервно передёрнув плечами, подтвердил:

– Припёрся, скотина мохнатая. Амбре? Есть немного. Только пахнет не падалью-гнилью, как можно было ожидать, а.... Не знаю, чем конкретно. Но запашок запоминающийся.... Кстати, можешь говорить нормальным голосом.

– Почему?

– Алмаст, задрав голову вверх, смотрит прямо на нас.

– Ой.... Только смотрит?

– Ага. Изучающее и недоумённо. Словно бы не зная, что делать дальше. Задумался, понимаешь, морда...

– А какой он из себя?

– Наклони голову вниз, да сама посмотри. Если, конечно, интересно.

– Не могу.

– Почему?

– Я очень боюсь, – помолчав секунду-другую, призналась Натка. – Во-первых, если ты помнишь, высоты.... На сколько метров мы поднялись от поверхности земли? По стволу берёзы, я имею в виду? На двенадцать? На пятнадцать?

– Да, ну. Дай Бог, если на десять. Может, на одиннадцать.

– Всё равно, страшно.

– А чего ты боишься – "во-вторых"? – заинтересованно прищурился Назаров.

– Конечно же, снежного человека, находящегося внизу, у корней берёзы.... Что это ты так ехидно хмыкаешь? Я же, всё-таки, женщина. То есть, девушка.

– Ты – в первую очередь – будущий буровой мастер. А значит, не имеешь права отступать перед всякими и разными страхами.... Помнишь, что нам говорили на первой лекции цикла – "введение в специальность"? Мол: – "Буровой мастер на дальнем участке – это триста тридцать три профессии, вместе взятые. То есть, и шериф, и армейский генерал, и гробовщик, и укротитель диких животных..."?

– Помню я, – извинительно вздохнула Наталья. – Только, всё равно, страшно.... Слушай, Рыжий, заканчивай строить из себя не весть что. Повыёживался пару минут, и достаточно. Рассказывай, давай, про алмаста. Иначе обижусь всерьёз и навсегда.... Ну, какой он?

– Вообще-то, я представлял себе снежных людей слегка другими, – признался Пашка. – Более дикими и первозданными, что ли.... Этот? Ростом метра два с хвостиком. Лохмат. Широкоплеч. Маленькая, слегка приплюснутая голова. Клыкаст.

– Ой!

– Да, ладно тебе, Птичка. Клыки не очень-то и длинные. Так, сущая ерунда. И, вообще.... Ощущается в облике и поведении этого существа нечто картинное. Картинное и неправильное.... Что ещё имеется заслуживающего внимания? Глаза. Круглые, янтарно-жёлтые, неподвижные, очень яркие. Натуральные прожектора.

– У-у-у-у! – раздалось снизу. – Ры-ы-ы! У-у-у-у! Ры-ы-ы-ы...

Звуковая какофония, наполненная лютой ненавистью и вселенской тоской, стихла только через три-четыре минуты.

– Солидно и натурально, – одобрил Назаров. – До сих пор холодные мурашки бегают по спине. Туда-сюда, туда-сюда. А ещё и очень громко. Даже уши слегка заложило.... Может, на это и было рассчитано? Мол, мы заткнём пальцами уши и, потеряв равновесие, свалимся вниз?

– Вполне жизненная версия, – согласилась Натка. – Разумная, по крайней мере, – наморщив нос, забеспокоилась: – А это ещё что такое? Шорохи, стуки, возня какая-то. Пыль, перемешанная с непонятной трухой.... Апчхи! Апчхи! Вот же, зараза.... Что он там делает?

– Разворошил старый осиновый пень, а теперь, подражая собаке, активно работает задними лапами – чтобы всякая гадость поднималась наверх.... Апчхи! Апчхи! Блин, как бы ни упасть.... Держись, Птичка, за меня. Крепче держись...

– Держусь. Ой!

– Ну, в чём дело?

– Что-то холодное прилетело снизу и прилипло к щеке.... Ай! Оно ползёт! Апчхи! Щекотно.... Павлик, сними, пожалуйста.

– Снял и отбросил в сторону.

– Что это было?

– Ни – "что", а – "кто", – ухмыльнулся Пашка. – Короед. Жирный такой. Бело-кремовый. С чёрными мохнатыми лапками.

– Ах, ты, сволочь хренова! Да не ты, Рыжий. А этот, который алмаст.... Ну-ка, держи меня крепче. Сейчас я ему.... Вот, тебе! Получи, гадина!

Девушка размахнулась и метнула вниз какой-то предмет.

– Чем швыряемся? – поинтересовался Назаров.

– Лизкиным биноклем, – смущённо шмыгнув носом, призналась Натка. – Не выдержала и слегка вспылила. Блин горелый. Теперь придётся извиняться и оправдываться.... Кстати, всё стихло. Ни трухлявой пыли, ни жирных короедов.

– Это точно. Благодать однозначная...

– Зубы заговариваем? Ну-ка, наглец, убрал потную ладошку с моей талии!

– Убрал, пардон, с чего?

– Сейчас, хам трамвайный, засвечу в глаз. Хочешь сказать, что я настолько толстая и уродливая? Мол, даже талия отсутствует?

– Присутствует-присутствует, – поторопился заверить Пашка. – Вот же она, талия. Чётко ощущается.

– Руку убрал!

– Всё-всё. Уже и поухаживать нельзя.

– Ухажёр выискался, – возмущённо фыркнула Наталья. – Нашёл место и время.... Может, заглянешь, всё-таки, вниз? Что там произошло?

– Загляну, не вопрос...

Через полминуты Назаров, нерешительно откашлявшись, объявил:

– Похоже, что ты убила снежного человека. Вернее, вывела его из строя.... Навсегда вывела? Временно? Разберёмся, понятное дело.

– Продолжаем шутки шутить и изощрённо издеваться над скромной девушкой? Неблагодарное, ей-ей, занятие.... Может, действительно, засветить в наглый глаз? Типа – от всей нежной и трепетной души?

– За что – засветить? За чистую правду? Женская несправедливость, воистину, не знает границ.... Ладно, заканчиваю с трёпом. Дело обстоит следующим образом. Хвалёный алмаст лежит спиной вверх, уткнувшись мохнатой головой в высокий муравейник. Передние длиннющие лапы непринуждённо разбросаны в стороны. Задние неловко согнуты в коленных суставах.... Лизкин бинокль? Нет, нигде не видно. Зато чуть правее неподвижного йети на земле – вперемешку с прошлогодними сосновыми шишками – валятся красно-чёрный цилиндрический предмет. Ну, как пальчиковая батарейка от телевизионного пульта, только длинная и гораздо большего диаметра.

– Батарейка? – удивлённо переспросила Натка. – Большая-большая? Откуда она взялась в этих диких северных лесах? Военные потеряли? Или же американские шпионы? А, Рыжий?

– Нет, наивная мадмуазель Птичка, упомянутые тобой личности здесь ни при делах. Все гораздо проще и прозаичней. Красно-чёрный цилиндр обронил вышеупомянутый алмаст, ныне обездвиженный. Видишь ли, в затылке нашего снежного человека наличествует прямоугольная выемка с открытой "крышечкой"....

– Это как же? Н-не понимаю. Н-не верю.... Это же....

– Прекращай заикаться, – посоветовал Пашка. – Кстати, кто из нас двоих приходится правнучкой знаменитому путешественнику и исследователю Леониду Алексеевичу Кулику? Чего молчишь?

– Глупый вопрос. Конечно, я.

– Вот, именно, ты. Поэтому изволь соответствовать славе авторитетного предка. Ну, прогуливаясь по дикой северной тайге, неожиданно повстречалась с роботом. Или, допустим, с роботом-андроидом. Бывает. По крайней мере, я про такое читал в толстых фантастических романах.

– С роботом-андроидом?

– Очень похоже на то. Ты, бросив бинокль, случайно угодила в нужную точку, расположенную на его лохматой голове. После этого крышечка отщёлкнулась и батарейка выпала из гнезда. Вернее, не батарейка, а какой-нибудь "биологический аккумулятор".... Ага, кто-то бежит со стороны речного берега. Видишь?

– Подопригора – с ружьём наперевес – чешет, – обрадовалась Наталья. – Молодец, смелый. Передвигается короткими перебежками. Диагональ туда, диагональ сюда. Опытный вояка, как-никак.... Давай-ка, Рыжий, спускаться с дерева, пока наш проводник, находясь в охотничьей запарке, не начал палить во все стороны...

Они слезли с берёзы, задержались на полминуты возле неподвижного тела йети, вышли из леса, встретились с Сергеем и рассказали ему – в ярких красках – о происшествии. Пашка, естественно, продемонстрировал трофейную "батарейку".

– Офигительно-неожиданный поворот событий, – согласился Подопригора. – Есть, что называется, над чем поразмышлять.... Ладно, вашего таинственного робота-андроида мы осмотрим потом. Первым делом, надо переправить через Малую Мутную ребят, оставшихся на том берегу, и перенести в лес всю поклажу. Шагаем, братцы, к реке...

Отряд – в полном составе – собрался у корней гигантской берёзы только через полтора часа.

Аномальщики, ободряюще перемигиваясь, подошли к неподвижному буро-серому лохматому телу, постояли, переминаясь с ноги на ногу, рядом, помолчали.

– А, ведь, я не промазал, – известил Подопригора. – Одна пуля вошла в тело под левой лопаткой, вторая – в районе поясницы. Впрочем, стрелять в роботов, похоже, дело зряшное и бесполезное. А пахнет от данного снежного андроида.... Не знаю, честное слово, чем. Но приметный такой запах, запоминающийся...

– Что будет, если поместить "батарейку" на прежнее место? То есть, вставить её в прямоугольный вырез, расположенный на затылке йети, и захлопнуть крышечку? – заинтересовалась любопытная Птичка. – Как думаешь, Рыжий?

– Скорее всего, ничего хорошего, – криво улыбнулся Пашка. – Например, оживёт, вылезет из муравейника и начнёт кусаться. Опасный и безответственный эксперимент, короче говоря.

– Ну, и ладно. Не будем на этот раз, так и быть, экспериментировать....

– Переверните, пожалуйста, его на спину, – попросил глухим голосом Иван Палыч.

Назаров, Сергей и Женька Петров – общими усилиями – выполнили просьбу Профессора.

– Вот, это глазищи! – восхитилась непосредственная и мечтательная Валентина. – Очень красивые. Янтарные. Прямо-таки тигриные, только зрачок странный, двойной. Сейчас мы с Жекой всё это по-быстрому изобразим-зафиксируем в альбомах.... Эй, Палыч, что с вами? Лицо слегка перекосилось.... Плохо? Сердце прихватило?

– Всё нормально, девочка. Успокойся. Просто...м-м-м, вспомнилось всякое...

Глава десятая

Ретроспектива 004. Палыч, нежданный спаситель

Как заслуженный профессор Лазаренко стал фанатичным и упёртым уфологом? Почему увлёкся исследованиями аномальных природных зон и многочисленных странных явлений, сопутствующих этим зонам? Может, воздавая дань изменчивой моде на всякие экзотические хобби? Или же из желания прослыть в капризной студенческой среде неисправимым оригиналом и законченным романтиком? То есть, своим в доску рубахой-парнем?

Ничего подобного. Ни до лукавой моды, ни до дешёвых понтов Палычу не было абсолютно никакого дела. И, вообще, тягу к изучению всего необычного Иван Лазаренко почувствовал ещё в те стародавние времена, когда и само слово – "уфология" было ещё не придумано. Зато хорошо были известны такие многогранные и ёмкие слова-понятия, как – "развитой социализм", "классовое мировоззрение" и "комсомольско-молодёжные стройки".

Вторая половина шестидесятых годов двадцатого века – удивительное и славное Время. Уже, вроде, закончилась знаменитая "хрущёвская оттепель", но послевкусие, как говорится, осталось. Активно и целенаправленно осваивался ближний космос. Целина была поднята ещё не до конца. В суровой Сибири гремели – на весь Мир – легендарные комсомольские стройки. Романтики вокруг было, образно выражаясь, хоть отбавляй. Всё вокруг было пропитано ею. Мол: – "Под крылом самолёта о чём-то поёт зелёное море тайги...".

Да и советская геология находилась в самом расцвете – геологоразведочные партии активно работали по всей стране: на Чукотке и на Камчатке, на Алтае и в Казахстане, в Карелии и в Якутии, в Тюмени и на Ямале. Уже было открыто знаменитое Самотлорское нефтяное месторождения. Буровые вышки – неуклонно и поступательно – подбирались к Тюменскому...

Лазаренко окончил ЛГИ имени Г.В. Плеханова с "красным" дипломом и, естественно, получил приглашение – поступить в аспирантуру. Приглашение было, безусловно, заманчивым, но.... Романтика же сплошная вокруг! Как можно было её проигнорировать? Никак, ясен пень.

"Не готов я пока стать кабинетным учёным", – рассуждал про себя Иван. – "Почему? Потому, что одной теоретической подготовки мало. Пусть крепкой и насыщенной. Необходимо подкрепить её, родимую, серьёзным практическим опытом. Для чего? Хотя бы для того, чтобы видеть основные проблемы и перспективы советской геологической отрасли, что называется, изнутри. Фундаментальная наука – вещь замечательная, солидная и заманчивая. Кто бы спорил. Но почему бы ей не взаимодействовать – самым тесным и эффективным образом – с наукой прикладной?".

Порассуждал хорошенько, подумал, покумекал, да и распределился – вместо комфортной ленинградской аспирантуры – на суровый Кольский полуостров, в заполярный город Мончегорск, который был образован в 1935-1937-ом годах на берегах живописных озёр Имандра и Лумболка, рядом с крупным (относительно крупным), медно-никелевым месторождением, открытым академиком Ферсманом.

Вот, из-за знаменитого академика, если рассуждать в глобальном ключе, всё и произошло. Казалось бы, какое отношение Александр Евгеньевич Ферсман, умерший в славном 1945-ом, имеет к событиям, произошедшим в 1969-ом году? Нонсенс, однако. Имеет-имеет, причём, самое непосредственное. Впрочем, начнём по порядку...

Геологоразведочная партия, в которую был распределён молодой специалист Лазаренко, была приписана к Мончегорскому горно-металлургическому комбинату. То есть, занималась комплексной доразведкой упомянутого выше медно-никелевого месторождения: уточнением границ залежи рудного тела, поиском новых перспективных выходов руды на земную поверхность, проектированием различных горных выработок – штреков, штолен и локальных карьеров.

И всё бы ничего, но постепенно, в процессе обработки рабочих полевых материалов, стала проявляться печально-негативная картинка. Строгие расчёты чётко и однозначно говорили о том, что заслуженный академик Ферсман слегка ошибался в своих смелых прогнозах. То бишь, открытое им месторождение, конечно, являлось достаточно крупным, но, всё же, не настолько, чтобы строить-возводить при нём такой гигантский горно-металлургический комбинат.

– Намечается досадная нестыковка, – грустил Пётр Исаевич Ворон, главный инженер ГРП. – Не густо у нас с промышленными запасами руды. Откровенно не густо. Лет на десять-пятнадцать, без сомнений, хватит. А что дальше? Комбинат-то строили на века, с советским размахом. Дороги, электрические сети, прочая инфраструктура. Даже целый город – со школами и детскими садами – умудрились построить.... И что теперь? Всё было напрасно? Кто будет отвечать за бездарно истраченные народные финансы? Кто, я вас спрашиваю? Многострадальный Пушкин? Не, я понимаю, что жёсткие и кровавые сталинские Времена остались в Прошлом. Мол, расстреливать – целыми семьями – уже никого не будут. Но, честно говоря, не хотелось бы распрощаться с партбилетом. Неуютно как-то без него.... Так что, друг Ваня, посиди-ка ты в комбинатских геологических архивах, которые начали формироваться ещё при покойном Александре Евгеньевиче. Вдруг, и отыщется чего интересного?

Молодой специалист по-честному, за три недели, полностью перелопатил архивы и нашёл-таки интересную бумаженцию – рабочий отчёт геологического отряда, возглавляемого инженером Синицыным, по итогам полевого сезона далёкого 1935-го года. В отчёте сообщалось, что при тщательном осмотре-изучении объекта – "Облямбино" были обнаружены выходы медно-никелевой руды. Причём, как следовало из текста, речь шла об очень богатых рудах, аналогичных мончегорским.

– Очень хорошо! Просто замечательно! – обрадовался Ворон. – Молодцом, вчерашний студент! Появился реальный шанс укрупнить местные промышленные запасы. Не из Норильска же, на самом деле, завозить сюда руду? Вот, Лазаренко, и займись данным перспективным делом. Тем более что весна на дворе. Если повезёт, то получишь почётное звание – "первооткрывателя". А это, братец мой, о-го-го. Денежные премии, квартира вне очереди, кандидатская диссертация на автомате. Дерзай, юноша! И удача тебя не оставит...

– А как дерзать-то? – непонимающе нахмурился Иван. – Облямбино – это что? Где оно, собственно, находится?

– Не знаю, – легкомысленно пожал плечами главный инженер. – Но точно известно, что полевой отряд инженера Синицына в тот период работал в ловозёрской тундре. Так что, выезжай, геолог, в саамское село Ловозеро и разбирайся уже на месте, мол, где, что и сколько. Прямо сейчас иди в бухгалтерию, оформляй командировку, получай суточные и полевые. А завтра к вечеру, собрав рюкзак, выдвигайся...

Лазаренко пошёл, оформился, получил, собрал рюкзак и выдвинулся: на электричке добрался до города Оленегорска, там пересел в скорый поезд "Мурманск-Ленинград" и через несколько часов сошёл на железнодорожной станции со звучным названием – "Кандалакша".

Откуда взялось такое гордое и поэтичное наименование? На этот счёт существует одна любопытная и элегантная версия. Мол, в дремучие царские времена, когда Сибирь-матушку ещё плотно не освоили и дорог до неё, хоть и плохоньких, не проложили, многих злодеев-каторжан ссылали сюда, в Северную Карелию да на Кольский полуостров. А когда казённый обоз доходил до местного острога, то с эпатируемых каторжников снимали кандалы. Типа – куда они, болезные, убегут отсюда? Глухомань, ведь, полная кругом. Мать её глухоманистую.... Легенда даже родилась такая: когда добредали усталые каторжане до этого места и от кандалов освобождались, то вздыхали облегчённо: "Всё, кандалам – ша!". Вот, и "Кандалакша" отсюда – со временем – получилась...

Сам населённый пункт? Обыкновенный припортовый городок-посёлок, каких много на русском севере – бараки, панельные многоэтажки, обшарпанные халупы, железнодорожные и строительные вагончики, приспособленные под временное жильё. Обычное дело, в общем-то. Местами на городских улицах ещё лежал серый снег, но уже отчётливо пахло долгожданной весной, ручьи текли повсеместно, журча светло и звонко.

Достопримечательностей в Кандалакше было ровно две: морской порт, забитый до отказа всевозможными судами и судёнышками, а также место впадения реки Нивы (прошу не путать с Невой), в Белое море. Действительно, очень красивое местечко – с точки зрения ландшафтной эстетики.

Ранним утром Иван вылез из поезда и, забросив за плечи тяжёлый рюкзак, направился в сторону улицы Куйбышева, где располагалось здание рыбоохранной инспекции. Что, собственно, он там позабыл? Чем хотел разжиться? Конечно же, попутной машиной. В советские времена геологи традиционно дружили с рыбоохранителями и, более того, регулярно помогали друг другу. Так, вот, исторически сложилось.

Дорога пролегала вдоль морского побережья, и Лазаренко от души поглазел на кандалакшский порт. То есть, на неуклюжие сухогрузы, загружаемые какой-то местной рудой (то ли апатитовым концентратом, то ли чем-то аналогичным), а также на непрезентабельные рыбацкие баркасы, выгружавшие на берег холщёвые мешки и деревянные ящики с пикшей, навагой и камбалой.

Непосредственно за портом располагалось устье реки Нивы. Здесь речные воды вливались в море с достаточно большой скоростью, создавая островки и целые архипелаги бело-розоватой пены, разносимые морскими течениями и капризными северными ветрами в разные стороны. Над бурными струями реки, врывавшимися в морскую стихию, взволнованно кружили шумные стаи упитанных чёрно-белых чаек, то тут, то там из воды выпрыгивали мелкие рыбёшки, по всей акватории морской губы, обгоняя друг друга, увлечённо сновали рыбацкие лодки всевозможных фасонов и размеров.

– Беломорская сельдь подошла к берегу, – охотно пояснил старик в облезлой ушанке. – Полгорода, почитай, собралось. Все дельные мужики сбежались, взяв на работе отгулы. Как же иначе? Селёдка – для настоящего помора – второй хлеб...

С попутной машиной никаких проблем не возникло, и уже через пару часов Иван, забросив рюкзак под брезентовый тент кузова, катил в нужном направлении.

Двигатель старенькой полуторки гудел надсадно и тоскливо, словно бы раздумывая: – "А не стоит ли мне помереть – раз и навсегда? Ну, его, этот несправедливый и скучный Мир. Пусть неблагодарные и глупые людишки сами прут на Крестовский перевал свою железную колымагу...".

– Этот перевал пользуется у местных мужиков дурной славой, – ловко управляясь с баранкой, вещал пожилой разговорчивый водитель. – Ранней весной и поздней осенью – место страшное, бьются здесь машины десятками за один раз. Внизу стоит плюсовая температура, а на перевале – минус. Пройдут осадки какие: сильный дождь, например, или просто туман осядет обильной росой, вот, коварная ловушка и готова. Следует на перевал колонна гружёных лесовозов, держа приличную дистанцию между машинами. И, вдруг, передний выезжает на гололёд, но ничего – со скрипом, но проезжает дальше. За ним и остальные лесовозы. Метров через двести гололёд превращается в голимый лёд: передний останавливается, буксует и постепенно скатывается под колёса второму, тому тоже деваться некуда – начинает сдавать вниз. За ним – третий. За третьим – четвёртый.... Но сдают-то лесовозы назад не строго по прямой, косоротит их постоянно на скользком льду, разворачивает поперёк дороги. А тут, как назло, с перевала спускается одинокая вахтовка. Не затормозить ей, старенькой, на скользком дорожном полотне. Ну, никак. Вот, и врезается со всей дури в развёрнутый лесовоз, и покатились все машины вниз со страшной силой, огненная полоса видна километров за пятнадцать.... Лётчики же, будучи натурами художественными и романтичными, между собой называют Крестовский перевал – "Барыней". Мол, сверху всё это здорово напоминает грудастую дебелую бабу, лежащую на спине...

Наконец, машина, надсадно хрюкнув, выбралась на перевал.

– Терский берег, – с гордостью в голосе объявил шофёр. – Прошу любить и жаловать.

Справа хорошо просматривался широкий залив Белого моря, усеянный многочисленными длинными островами, вытянутыми с юго-запада на северо-восток. Слева нестерпимо сверкала на солнце белая гладь большого озера, покрытого последним льдом. Прямо по курсу была отчётливо видна узкая неровная полоска земли, зажатая между морем и озером, по которой и змеилась дальше их раздолбанная грунтовая дорога...

Уже под вечер, жалобно постанывая, полуторка въехала в Ловозеро и остановилась около большой избы-пятистенка.

– Эта изба и есть – новый ловозёрский сельсовет. Совсем недавно построили, года три с половиной тому назад. Там даже предусмотрены две комнаты для гостей, в них сегодня и заночуем, – пояснил водитель. – Саамы? Они капризные, живут, как хотят и где хотят. Кто помоложе – в рубленых избах. А старики, в основном, предпочитают соблюдать древние традиции. Вот, те шалаши, – указал рукой на два десятка маленьких, буро-серых усечённых пирамидок, – называются – "вежи", или же – "коты", как кому больше нравится. Их каркас изготовляют из длинных сосновых жердей, старательно переплетают жерди берёзовыми и осиновыми ветками, после чего тщательно обкладывают понизу толстым слоем дёрна. Пол же очень плотно застилают еловым лапником, а лапник – в свою очередь – накрывают оленьими шкурами. В центре каждого такого шалаша из специальных камней сложен очаг для костра. А в холодные зимы лопари перебираются в "пырты", вон они, в той стороне...

Иван посмотрел в указанном направлении. Там, вдоль берега ручья, были беспорядочно разбросаны рубленые избушки без окон, оснащённые низкими покатыми крышами, крытыми всё тем же дёрном. Большинство избушек были размером три на четыре метра, но попадались и совсем крохотные – три метра на два с половиной.