Текст книги "Доказывание истины в уголовном процессе: Монография"

Автор книги: Андрей Кухта

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц)

Если вспомнить, что в большинстве государств уголовно-процессуальное законодательство вообще не предусматривает такой процедуры, как возбуждение уголовного дела, то становится понятно, насколько заформализована нашим правом процедура получения доказательств. Уберите постановление о возбуждении уголовного дела, откажитесь от формального порядка возбуждения уголовного дела и целая система искусственных ограничений по получению доказательств упадет, и окажется, что без них можно доказывать.

Основной конструктивный порок современного российского уголовного процесса состоит, на наш взгляд, в том, что создан труднопреодолимый барьер по легализации данных, полученных сторонами в ходе досудебного производства, в качестве доказательств. Упор сделан на следственные, письменные гарантии получения фактов по делу. В то время как подлинной гарантией было бы удостоверение судом в качестве фактов доказательственных данных, представляемых ему сторонами.

Мы являемся сторонниками максимальной свободы доказательства, а именно: чтобы все доступные, относящиеся к делу доказательства принимались во внимание и чтобы судья в соответствии с доказательной ценностью их принимал для установления подлежащих доказыванию фактов.

Существование доказательственного права является одним из факторов, которые отличают юридический процесс от других форм исследований событий, которые имели место в прошлом. Все эти факторы определенным путем объясняют (хотя и не без необходимости) идиосинкратическую обработку доказательств юристами. Но гораздо более значим тот факт, что уголовный процесс проводится государственными органами, использующими исключительно формализованные правила о доказательствах, результатом чего является то, что от суда отсекается значительная часть материала, который является в основном относимым и который любой здравомыслящий исследователь захотел бы принять во внимание при реконструкции фактов.

Следует прислушаться к мнению таких авторитетов, как Бентам, Тайер, Стифен[392]392
  Логическую доктрину относимости Стифен ставил в центр теории доказательств, а правила допустимости считал вторичными.


[Закрыть] и других, о деформализации доказательственного права. Именно Бентам был бескомпромиссным в своем утилитаризме. Он подверг в своих работах сокрушительной критике правила, несправедливо ограничивающие способности субъекта, устанавливающего факты, достичь логического решения путем выведения рациональных выводов из наиболее полного сильного доказательства[393]393
  См.: Holdsworth S.W.S. A History of English Law. – Boston, 1926. – P. 113.


[Закрыть]. Он, в частности, писал: «Если на основании правил судопроизводства судья оправдывает обвиняемого, которого он считает виновным; если он присуждает гражданина к потере такого права, которое, по его убеждению, закон желал сохранить ему; словом, если дело разрешается противно тому, как бы оно было разрешено по правде свободным от формальных стеснений судьею, – можно быть уверенным, что правила судопроизводства нехороши»[394]394
  Bentham J. Rationale of Judicial Evidence. – P. 13.


[Закрыть].

Тайер говорит о примитивных идеях, сохраненных в некоторых из старых правил, что приводят к исключению большого количества доказательств, которые нужно было бы допустить, если бы только логическая относимость была взята как единственный тест допустимости. Фактически, правила доказывания, в которых закон был заинтересован на всем протяжении его истории, исключительно никогда не зависели от логической доктрины относимости. Они никогда не были исключительно правилами для ведения процесса рассуждения[395]395
  Cм.: Thayer J.B. A Preliminary Treatise on Evidence at the Common Law. – P. 263.


[Закрыть]. Скорее они принимают существование этих процессов. Но связаны они прежде всего с выбором материала, на который воздействуют эти процессы. «Когда некто предлагает доказательство, – пишет Тайер, – он предлагает иначе, чем в отношении того, что уже известно, доказать факт, который должен использоваться как основание вывода к другому факту. Он предлагает, возможно, представить чувствам суда видимый объект, который может снабдить основанием для вывода; или он дает свидетельство, устное или письменное, чтобы действительно доказать факт; в том числе путем прямых показаний, чтобы ему поверили или не поверили, смотря по тому, как мы доверяем свидетелю, но основание вывода (подразумеваемое). Предъявляя доказательство, мы снабжаем суд новым основанием для рассуждения. Это не значит, что нам необходимо путем рассуждения вывести это основание; этим просто говорится, что если без него данное рассуждение не состоится, или, по крайней мере, не возможно его сделать сейчас, то предъявляйте его. Новый элемент, таким образом добавленный, и есть то, что мы называем доказательством»[396]396
  Thayer J.В. A Preliminary Treatise on Evidence at the Common Law. – P. 263–264.


[Закрыть]. В этом смысле термин «доказательство» является термином судебной процедуры и «передает что-то в суде»[397]397
  Ibid. – P.264.


[Закрыть]. Право о доказательствах этого вида касается способа производства доказательства, квалификации свидетелей, а главное – того класса доказательственного материала, который по той причине или другой исключается. Эта исключающая функция – характерная черта в нашем доказательственном праве[398]398
  Ibid.


[Закрыть].

Когда сэр Руперт Кросс в 1972 году заявил, что он работает ради наступления того дня, когда объект его научных изысканий (доказательственное право) исчезнет, он имел в виду уничтожение правил доказывания. Он так ставил вопрос: «Если мы придем к ликвидации исключительно юридических правил о доказательствах, если мы в результате уйдем от доказательственного права, что останется? Ответ, разумеется, будет тот, что останутся доказательства. Для всех, кто работает с доказательствами, кроме юристов, этот ответ кажется очевидным. Уберите закон, и тогда останется то, что составляет учение о доказательствах в собственном смысле: относимость, выводы, обобщения, стандарты доказательства, вес, вероятность – все это темы, представляющие в высшей степени интерес для философии, но также важны и для практики. «Новая школа доказательств», которая выделяется среди подобных работ за последние лет тридцать, выступает, чтобы быть катализатором, с одной стороны, процесса восстановления отношений юристов с богатой интеллектуальной производственной базой их предмета, а с другой, обеспечения их полезными методами анализа, приготовления и выведения дел, включая способы работы с комплексом вовлеченной массы фактов»[399]399
  Цит. по: Murphy Р. An Introductory Essay. – Р. 18.


[Закрыть].

В нашей литературе высказывались мнения того же рода. Как отмечается учеными, правовая регламентация судебного доказательства не должна ставить искусственных ограничений при интенсивном информационно-технологическом развитии[400]400
  См., например: Агутин А.В. Мировоззренческие идеи в уголовно-процессуальном доказывании. – С. 149–157; Бабаков В.А. О системе средств доказывания в гражданском процессе // Права человека: пути их реализации: Материалы Международной научно-практической конференции. – Саратов, 1999. – С. 54; Сахнова Т.В. Судебная экспертиза. – М., 1999. – С. 212 и далее.


[Закрыть]. А.С. Александров пишет: «Но в настоящее время мы наблюдаем издержки формализма, усиление догматизма в доказательственном праве, что не может не вызвать беспокойства. Этот новый формализм (мы бы назвали его «дурным») прежде всего проявляется в толковании критерия допустимости доказательств»[401]401
  Александров А.С. «Похвала» теории формальных доказательств. – С. 47.


[Закрыть].

Действительно, при прочтении судебных речей известных юристов XIX века обращает на себя внимание то, что практически никогда не оспаривалась законность получения доказательств на предварительном расследовании. В оценке доказательств в суде стороны делали упор на логику доказывания, психологию преступника, анализ неблагоприятной социальной среды и пр. Стороны, уважая друг друга, не ставили под сомнение честность судебного следователя и полиции, которые устанавливали факты[402]402
  См., например: Кони А.Ф. Избранные произведения. – Т. 1. – С. 91, 92.


[Закрыть]. В суде происходила борьба по существу полученных и представленных суду фактов; происходило исследование доказательств с их содержательной стороны, имела место аргументация, в том числе риторическая; вопросы о допустимости доказательств поднимались крайне редко. В настоящее же время основной стратегией защиты является критика процедуры получения стороной обвинения доказательственных фактов, а именно: порождение сомнений у судьи в допустимости доказательств – протоколов следственных действий – ввиду допущенных органами предварительного расследования нарушений уголовно-процессуального закона[403]403
  По данным А.С. Александрова, указанной стратегии отдают предпочтение 85 % опрошенных; на втором месте идет идеологическая деконструкция, далее – деконструкция репутации (свидетелей обвинения, потерпевших, должностных лиц правоохранительных органов) и, наконец, риторическая.
  См.: Александров А.С. «Похвала» теории формальных доказательств. – С. 46.


[Закрыть].

В связи с этим мы полностью поддерживаем выводы, сделанные в диссертационной работе О.В. Головановой. Разрешение проблемы, связанной с легализацией самостоятельного собирания адвокатом доказательств, видится не в придании следственной формы адвокатскому расследованию, не в наделении адвоката властными полномочиями на производство следственных действий, а тем более принудительных мер, не в бюрократизации и документализации его познавательной деятельности, а в расширении рамок допустимости для данных, полученных адвокатом, деформализации понятия доказательства, введении понятия «предварительное доказательство» и «судебное доказательство».

Данные, полученные обеими сторонами на досудебном производстве, в равной степени должны признаваться только предварительным фактическим материалом, а судебными доказательствами они могут стать только при представлении их суду главным образом из первоисточника. В связи с этим следует предусмотреть в законе механизм выдачи судом по ходатайству адвоката повесток с официальным вызовом лица в качестве свидетеля для дачи показаний в судебной процедуре, связанной или с рассмотрением дела по существу, или отдельного его вопроса (при реализации судебного контроля)[404]404
  См.: Голованова О.В. Адвокатское познание по уголовному делу: Дис… канд. юрид. наук. – Н. Новгород, 2008. – С. 83.


[Закрыть].

«Любые сведения», которые, в нашем понимании, могут быть допущены судом в качестве доказательств каждой из сторон, это сведения, полученные незапрещенным законом способом. Как говорил Тайер, «если это не исключено по некоторому правилу или принципу закона, то все, что логически доказательно, допустимо»[405]405
  Thayer J.В. A Preliminary Treatise on Evidence at the Common Law. – P. 265.


[Закрыть].

Скажем несколько слов о проблеме вероятности (которая является сквозной для нашего исследования) в свете понятия доказательства. Признание того, что реконструкция спорных прошлых событий в судебных процессах должна быть достигнута через отношение к предопределенным стандартам вероятности и неабсолютной уверенности, сделало понятие вероятности частью обращения (пользовательской ценности) судебного доказательства. Известно, что были интенсивные дебаты на предмет того, является ли доказательство в зале суда совершенно математическим, или по сути нематематическим. Проверка показала несостоятельность попыток ввести элементы математики в объяснение закономерности доказывания[406]406
  Cм.: Murphy P. An Introductory Essay. – P. 10–11.


[Закрыть]. В общем смысле вероятность связана с определенной степенью веры в правильность суждения, подвергаемого сомнению, которая зависит от доказательства, представленного или чтобы поддерживать, или опровергать данное это суждение; а в более определенном (специальном) смысле вероятность касается измерения тенденции к повторяемости с устойчивой частотой определенного явления[407]407
  Ibid.


[Закрыть].

Исходя из понятия вероятности Ашинстейн предлагает следующее общее (то есть не только юридическое) определение доказательства: Е является потенциальным доказательством гипотезы Н, только если (1) Е является истинным; (2) Е не делает Н необходимым; (3) вероятность Н по Е является существенной; и (4) вероятность связи между Н и Е является существенной[408]408
  См.: Achinstein Р. The Nature of Explanation. – Oxford, 1983. – P. 326.


[Закрыть]. То, что подразумевается под этим определением, применительно к пути, по которому проводится доказывание в зале суда, полагаю, является совершенно очевидным[409]409
  Ibid. – P. 322–336.


[Закрыть].

Характеристика Ашинстейна ценна, потому что она суммирует несколько пунктов о доказательстве.

Во-первых, у нас часто будет неуверенность в том, верно ли доказательство Е, и мы должны быть в состоянии представить природу этой неуверенности. Частично это повлечет необходимость более точно определиться с тем, каким доказательством мы думаем, что располагаем.

Во-вторых, если доказательство Е не влечет за собой (или делает необходимым) гипотезу Н, это просто означает, что Е является неокончательным. Предположения 3 и 4 поднимают проблемы относительно уместности и силы Е для Н и природы аргумента или цепи рассуждения, которое связывает Е и Н.

Дэвид Скум вывел важное различие между установленным фактом того, что обстоятельство, имеющее доказательственное значение для того, чтобы Н случилось (Е), и предложением доказательства того, что данное обстоятельство случилось (Е*). Он утверждал, что показание свидетеля W о том, что обстоятельство Е случилось, не является на самом деле доказательством того, что Е случилось, но является доказательством того, что свидетель W верит в то, что Е случилось. На этой основе вывод о том, может или нет Е* быть взято как Е, может быть разложен на серию предварительных выводов, которые должны быть исследованы при оценивании Е*. Например, объективная вероятность веры W и доверие к нему[410]410
  Cм.: Schum D.A. The Evidential Foundations of Probalistic Reasoning. – P. 39.


[Закрыть].

Взятый в свое логическом заключении анализ Скума отрицает традиционное юридическое различие между прямыми и косвенными доказательствами, потому что даже показание, в котором W прямо утверждается, что Е имело место, требует критической оценки данного показания и выведения выводов по этому поводу субъектом доказывания. Анализ Скума подтверждает определение Ашинстейна: Е* представляется для подтверждения Н, но это только потенциальное доказательство Н, если (в числе прочего) оно является достоверным.

Итак, в своем простейшем смысле доказательство должно быть определено как любой (относимый) факт, который определенным образом помогает в выведении заключений, как благоприятных, так и неблагоприятных по отношению к некоторым гипотезам, чье доказывание или опровержение проводится[411]411
  Дальнейшие рассуждения о структуре доказательства, рассматриваемого уже как аргумент, находятся в следующем параграфе.


[Закрыть].

Мы полагаем, что в использовании доказательств многое построено на фактических презумпциях (прежде всего, речь идет о свидетельских показаниях). Любой человек связывает со словом «доказательство» прежде всего нечто такое, что позволяет ему рассуждать рационально, основательно и надеяться на получение верного, полезного знания. Мы говорим, что в уголовном процессе существует презумпция, что и доказательства обвинения, и доказательства защиты, тем более если они имеют законную форму, – факты. Но это опровержимая презумпция. Чтобы унять преждевременную веру в надежность средства познания истины, мы как бы условливаемся до вынесения решения по делу говорить о доказательствах в их внешнем проявлении – это показания свидетеля, вещественное доказательство, документ, то есть еще не факт-3, а «любой факт» (факт-2).

Доказательственное право является отличным от логических процессов рассуждения; но оно основано на них и исходит из существования этих процессов. Голд пишет, что из этого бывает три последствия.

Во-первых, правила закона о доказательствах часто принимают отрицательную форму исключений к этим принятым процессам рассуждения и выводят, что тот или иной факт, у которого на общих принципах рассуждения есть очевидная ценность, не должен быть допустим в суде.

Во-вторых, большое количество дел улаживаются посредством этих принципов рассуждения без потребности в определенных правовых нормах. Так, с самого раннего периода суд констатировал наличие определенных очевидных фактов и действовал на основании того, что является очевидным для разума. Только когда закон о доказательстве начинает разрабатываться, потребность в различении случаев, в которых он может таким образом действовать, и случаев, в которых он это не может, возникает; и впоследствии свод правил относительно того, какие факты суд может в судебном порядке удостоверить и какие не может, появляется. Точно так же с самого раннего периода было очевидно, что существование определенных фактов создает презумпцию (предположение) относительно существования других фактов. Но это опять же является вопросом, который зависит от принципов рассуждения, а не от определенных правил о доказательстве. Только на более поздней стадии развития закона функция предположений относительно бремени доказывания была проанализирована и сведена к регулированию.

В-третьих эти презумпции дали начало большому своду правил, которые из-за формы, в которой они выражены, как предполагалось, были частью закона о доказательствах. Это должно быть частично обусловлено естественным разнобоем между принципами рассуждения и правилами доказательства, а частично тем фактом, что эти презумпции часто выражаются в форме prima facie[412]412
  Переводится как «прежде всего, с первого взгляда, первоначально, судя по имеющимся данным; в прядке опровержимой презумпции; поскольку не будет опровергнуто надлежащими доказательствами, при отсутствии доказательств в пользу противного».


[Закрыть] правила (презумпции права) – «эта доказательственная форма утверждения часто приводит к мнению, что существо суждения доказательственно; и затем к дальнейшему понятию, что поскольку оно доказательственно (очевидно), то оно принадлежит закону о доказательстве»[413]413
  Thayer J.В. A Preliminary Treatise on Evidence at the Common Law. – P. 315.


[Закрыть]. Факт – то, что многие из этих презумпций – часть материального права[414]414
  См. об этом в параграфе «Доказывание».


[Закрыть]. Но здесь, как и в других случаях, материальное право было развито через процессуальное право; и в этих случаях через часть процессуального права, которое, будучи заинтересованным в манере доказательства, естественно соединяется само с доказательственным правом.

Мы должны констатировать то, что при анализе понятия неизбежно имеет место умножение смысловых вариантов термина «доказательство». Если раскладывать по вертикали, то мы выявляем следующие модификации «доказательства»:

1) информация, эмпирические данные; след;

2) факт-2;

3) факт-3.

Можно в других терминах: досудебные доказательства, то есть любые фактические данные, полученные сторонами до представления их суду и судебному исследованию (включая данные адвокатского расследования и данные, полученные в результате оперативно-разыскной деятельности), и судебные доказательства, то есть доказательства, которые используются в суде для установления фактов по делу. Если раскладывать понятие «доказательство» по горизонтали, то мы можем выявить в нем «факты» (которыми доказывают доказываемые факты) и «источники сведений, информации».

И последнее, на наш взгляд, в законодательном определении такого глобального понятия, как «доказательства», необходимы широта формулировок, конструктивная двусмысленность, минимализм юридической техники, которые дают возможность вознаграждающей интерпретации гибко приспосабливать закон к контексту.

§ 3. Доводы

Под сюжетом я разумею тему, в которой снуются разные положения-мотивы.

А.Н. Веселовский

Настоящий параграф будет посвящен своего рода «terra incognita» для современной уголовно-процессуальной науки – понятию «довод» или «аргумент». Вполне разделяем вывод В.А. Новицкого о том, что значение понятия «довод» юридической наукой недооценено. Не определено место доводов в современном доказательственном праве России. Между тем четкое определение процессуального статуса довода (аргумента) могло бы ощутимо повлиять на упорядочение всего доказательственного права России. Не содержит точного ответа на вопрос о том, что такое довод, и теория доказывания. Понимание доводов субъектов доказывания в юридических науках как бы подразумевается, что приводит к существенным упущениям в понимании «юридического доказывания» в целом. Прения сторон не признаются доказательствами как таковыми российским законодателем. Их доказательственное значение вообще не определено[415]415
  См.: Новицкий В.А. Теория российского процессуального доказывания и правоприменения. – С. 185–186, 227–228.


[Закрыть].

Непримиримой к понятию «факты-аргументы» можно квалифицировать позицию представителей следственно-информационной трактовки доказательств. Так, В.С. Балакшин пишет, что «аргументы – это не доказательства в уголовно-процессуальном смысле, а логические приемы, логические способы выведения знаний из других знаний, без которых невозможен процесс доказывания. Однако в основу знаний об обстоятельствах общественно опасного деяния в любом случае должны быть положены фактические данные, полученные в установленном законом порядке и закрепленные с помощью языковых знаков-символов и других средств фиксации в соответствующих источниках»[416]416
  Балакшин В. С. Доказательства в теории и практике уголовно-процессуального доказывания (важнейшие проблемы в свете УПК Российской Федерации). – С. 32–33.


[Закрыть].

Вот и практика суда с участием присяжных заседателей показывает, что председательствующий в напутственном слове предостерегает присяжных от того, чтобы принимать решение на основании аргументов сторон, а основываться исключительно на исследованных в судебном заседании доказательствах. По поводу разъяснения понятия «довод» присяжным заседателям интересные данные отмечает С.П. Гришин. В частности, он приводит следующее выражение: «Но не все, что вы здесь увидели и услышали, является доказательствами. Не являются доказательствами аргументы и заявления сторон. Речи сторон в прениях позволяют систематизировать доказательства, но сами по себе не являются доказательствами»[417]417
  Гришин С.П. Напутственное слово председательствующего к присяжным заседателям – новый источник права // Уголовное право. – 2005. – № 4. – С. 65–67.


[Закрыть]. Комментируя это положение, С.П. Гришин подчеркивает, что в УПК под доказательствами надо понимать факты, неискусственные доказательства, а под аргументами, иначе доводами, понимаются технические доводы, то есть соображения юристов, которые выводятся из своей речи, интерпретации ими фактов, но не логические умозаключения из фактических данных, представленных и нашедших подтверждение в суде[418]418
  См.: Гришин С.П. Напутственное слово председательствующего к присяжным заседателям – новый источник права. – С. 66; Он же. Судебное следствие в смешанном уголовном процессе (гносеологический, процессуальный и тактикокриминалистический аспекты). – М„2008. – С. 112–117.


[Закрыть].

В наставлениях присяжным, которые даются в американских судах, разъясняется: «Как я говорил Вам ранее, Ваша обязанность состоит в том, чтобы устанавливать факты. Делая это, Вы должны рассматривать только доказательства, представленные в ходе судебного разбирательства, в том числе данные под присягой показания свидетелей и предметы, которые Вам предъявлялись. Помните, что любые утверждения, возражения или аргументы, сделанные юристами, – не доказательства. Функция юристов состоит в том, чтобы отметить те вещи, которые наиболее значимы или наиболее полезны для их стороны в деле, и они так делают, чтобы привлекать Ваше внимание к определенным фактам или логическим выводам, это может увлечь Вас. При окончательном анализе, тем не менее, Вы должны полагаться только на собственное воспоминание и интерпретацию доказательств, которые проверялись в данном деле. То, что юристы говорят, не обязательное для Вас»[419]419
  «Court's instructions to the jury at the conclusion of trial» // www.usdoj.gov/-atr/cases/f0300/0365.htm


[Закрыть].

Полагаем, что судьи предостерегают присяжных от опасности быть увлеченными односторонней интерпретацией фактов сторонами и оценками, с которыми аргументаторы предлагают им согласиться. Доза скептицизма, несомненно, необходима для взвешенного анализа доказательственного материала. Но несомненно и то, что сама необходимость специального наставления присяжным по данному пункту свидетельствует о существовании феномена влияния доводов. Это тем более так, если иметь в виду, что аргументативны не только речи в прениях, а сами следственные и процессуальные действия сторон. Наиболее убедителен скрытый довод, то есть связь, устанавливающаяся между аргументатором и судьей во время исследования доказательств. Ввиду этого нам кажется правильной позиция, которая состоит в том, что доводы выступают не только как доказательства, как средства доказывания, но и как «оболочка доказательств», придают им «процессуальную жизнь», поэтому ими пропитано все доказывание субъекта. Именно доводы субъектов доказывания имеют большую возможность влияния на правоприменителя, чем доказательства[420]420
  Новицкий В.А. Теория российского процессуального доказывания и правоприменения. – С. 227.


[Закрыть].

Некоторые доводы воспринимаются присяжными как убедительные и влияют на принятие ими решения, а другие остаются пустыми словами. Очевидно, есть нечто, помимо доказательств, что влияет на позицию присяжных. Важно понять, что. Важно понять отличие довода (аргумента) от доказательства, ведь, на наш взгляд, состязательный процесс накладывает отпечаток именно на первую категорию – довод. Мы говорим о доводе как форме использования «состязательного доказательства» – «litigious evidence» (по словам Вигмора)[421]421
  Wigmore J.H. The Science of Judicial Proof. – P. 16.


[Закрыть].

Как уже отмечалось, некоторые юристы отождествляют понятие доказательства с понятием довода[422]422
  См., например: Коваленко А.Г. Институт доказывания в гражданском и арбитражном судопроизводстве. – С. 117.


[Закрыть]. Наверное, это не совсем верно. Несмотря на тесную связь доказательства, факта и довода их нельзя отождествлять. Так, М.А. Гурвич отграничивал «доказывание» от «доводов», то есть соображений, которыми аргументируется отношение (или его отсутствие) тех или иных фактов к рассматриваемому делу и юридическое (правообразующее или правоотрицающее) значение этих фактов[423]423
  См.: Гурвич М.А. Лекции по советскому гражданскому процессу. – М., 1950. – С. 99.


[Закрыть]. В то же время несомненна глубокая связь между ними. Поэтому необходимо внимательно проанализировать понятие довода в контексте уголовно-процессуального доказывания и в связи с родственными ему понятиями.

Из обычного употребления слова «довод» мы знаем, что «довод – это мысль, приводимая в доказательство чего-нибудь»[424]424
  Ожегов С.И. Словарь русского языка. – С. 146.


[Закрыть]. Довести до сведения, уведомить кого-либо о чем-либо. Всякое доказывание позиции субъекта имеет свой тезис, основание и доказательства (аргументы). Тезисом называется положение, при котором категории истинность и ложность выясняются посредством доказательств, то есть доказыванием. Причем доказательство, посредством которого выясняется ложность тезиса, называется опровержением. Все положения, на которые субъекты ссылаются как на доказательства и из которых следует истинность доказываемого тезиса, называют основаниями или аргументами[425]425
  Новицкий В. А. Теория российского процессуального доказывания и правоприменения. – С. 133.


[Закрыть].

По мнению В.А. Новицкого, статус аргументации полностью зависит от правового статуса личности, ее излагающей. С помощью аргументов поясняется значение и доказательств, и доказываемых фактов. Аргументация субъекта доказывания – основа, на которой зиждется все доказывание[426]426
  См. там же.


[Закрыть]. По его заключению, отдельные доводы (аргументы) играют роль доказательств, другие – нет[427]427
  См. там же.


[Закрыть].

Полностью с этим нельзя согласиться, но наличие сильно развитого субъективного начала в доводе несомненно. Несомненно и то, что довод доводу рознь. С античных времен имеется деление аргументов на аргументы ad rem (к существу дела) и аргументы ad hominem (к человеку), поскольку в делах судебных люди действуют не только по велению рассудка, но и «голоса сердца»[428]428
  См.: Владимиров Л.Е. Учение об уголовных доказательствах. – С. 196.


[Закрыть].

Предельно упрощая суть проблемы, можно заметить, что довод – это и есть средство доказывания; довод – это выведение из факта, доказательственного факта, вывода. Источник сведений о доказательственном факте исследуется, проверяется сторонами и в результате получается факт-2. Выведение из факта-2 вывода о доказываемом факте (правильность тезиса), которое делает сторона, и есть довод. Довод – эта предлагаемое стороной основание для судебного решения, значит, это предпосылка для судебного решения. Проведем теперь анализ имеющегося у нас материала, касающегося понятия «довод».

Как уже отмечалось, Аристотель выделял два рода доказательств: искусственные доказательства, то есть те аргументы, которые оратор выводил из своей речи, и неискусственные – те которые стояли вне его речи[429]429
  См.: Аристотель. Риторика. Поэтика. – С. 9.


[Закрыть]. Нетехнические доказательства привходят извне, как, например, свидетельские показания, и достаточно просто уметь их «использовать». «Технические доказательства» оратор добывает при помощи диалектического метода[430]430
  См.: Аристотель. Риторика. Поэтика. – С. 10.


[Закрыть]. Эти доказательства подразделяются на три вида: их следует искать или в характере оратора, либо в расположении, в которое приведен слушатель, либо, наконец, в самом логосе, доказывает ли он на самом деле, или только создает видимость доказательства[431]431
  См. там же.
  Аналогичную классификацию аргументов мы можем встретить и у других античных риторов.
  См., например: Цицерон М.Т. Об ораторе // Три трактата об ораторском искусстве. – М., 1972. – С. 152.


[Закрыть]. Доказательства искусственные, по мнению М.Ф. Квинтилиана, суть трех видов: признаки, доводы, примеры[432]432
  См.: Квинтшиан М.Ф. Двенадцать книг риторических наставлений. – Т. 1. – Кн. 5. – С. 337.


[Закрыть]. Главная их отличительная черта то, что они прибегают к общим местам. В то же время он негативно оценивает такие искусственные доказательства, которые совершенно основываются на искусстве и состоят в уверении и убеждении слушателей, пренебрегая доказательствами, сравнивая их с пением сирен[433]433
  См. там же.


[Закрыть]. Квинтилиан говорил: «Подобные общие места, которые в речь входят, служат только пособием и украшением доводов, и как бы тело покрывают сии жилы (то есть доказательства. – А.К.), коими судное дело связывается»[434]434
  Там же.


[Закрыть]. «Я не спорю, чтобы не надобно бы стараться угождать слушателям; но надлежит более возбуждать страсти. Однако в том и другом скорее успеем, когда совершенно убедим судью в истине: а сего достигнуть без доводов и других утвердительных пособий не можно»[435]435
  Там же. – С. 338.


[Закрыть].

Согласно Квинтилиану, «довод есть способ доказать одно через другое, и сомнительное утверждать через несомнительное: то и нужно, чтобы в каждом деле были такие обстоятельства, которые не требовали бы подтверждения, ибо нечем было бы доказывать или подтверждать, если бы не имелось сказать ничего верного, или таковым кажущегося, дабы сомнительное сделать вероятным. За известное же и верное принимаем, во-первых, то, что подлежит чувствам, то есть что видим, что слышим (каковы суть признаки). Потом общим мнением признано. Потом, что общим мнением признано… Кроме того, что предписано законами, что принято в обыкновение… людьми»[436]436
  Квинтилиан М.Ф. Двенадцать книг риторических наставлений. – Т. 1. – Кн. 5. – С. 344.


[Закрыть].

Из слов основателей науки об убеждении вытекает, что доводы имеют сложную структуру, в них входят доказательство нетехническое и общее место и именно ими в условиях состязательности убеждают судью в истине: «Всякое искусственное убеждение состоит или из признаков (признаком называется то, что подлежит которому ни есть из наших чувств и собою что-то доказывает), или из доводов, или из примеров»[437]437
  Там же. – С. 341.


[Закрыть]. Доводы предназначены для убеждения судьи и признания правоты оратора.

Для сравнения, в русском уголовно-процессуальном языке термин «довод» имел свой специальный «разыскной» смысл: «довести» означало доставить в орган следствия, привлечь к розыску; он был связан и с использованием такого разыскного средства, как повальный обыск. Различались показания обыскных людей с «доводом» и «без довода». Показать что-либо с доводом означало сказать, что такой-то человек ограбил тогда-то и такого-то человека, похищенное отнес в такое-то место. Но и при показании с доводом вовсе не требовалось, чтобы обыскной человек говорил только о том, что он воспринял своими чувствами; достаточно было, если он убежден в том, что говорит. Показать «без довода» значит вообще сказать, что такой-то человек – ведомый разбойник и не только теперь, и «допреже сего скрадывал». Показание с доводом уже нельзя считать послушеством, то есть свидетельствованием, в его исконном значении средства состязательной борьбы сторон[438]438
  См.: Сергеевич В. Лекции и Исследования по древней истории русского права. – С. 619, 620.


[Закрыть].

Иными словами, в состязательном судопроизводстве доводами оперируют равноправные стороны перед судом, имея намерением убедить его в своей правоте; в розыске обвиняемого доводят до правды по делу следственным обыском. Очевидно, и в современном предварительном расследовании можно с определенной степенью условности говорить об аргументации следователем постановления о привлечении в качестве обвиняемого или обвинительного заключения. Однако в классическом понимании аргументация немыслима вне состязательного контекста, конкуренции доводов сторон, выбора арбитром по своему внутреннему убеждению в пользу одной из сравниваемых, альтернативных позиций.

Чтобы ничего не оставить из средств, способных к выяснению определения «довод», попробуем найти указание на смысл этого термина в законе и в судебной практике. Из употребления термина «довод» в УПК РФ можно обнаружить, что используется этот термин во многих значениях. В части 2 статьи 14 УПК говорится об «опровержении доводов». В части 4 статьи 235 УПК употребляется выражение «бремя опровержения доводов». Очевидно, что в указанных случаях слово «довод» употребляется как синоним «доказательства». На эту мысль наводит сопоставление смысла выражений «бремя доказывания» (ч. 2 ст. 14 УПК) и «бремя опровержения доводов». Доводы опровергаются контрдоводами и доказательствами. Однако из смысла других предложений, где употребляется слово «довод», такой вывод не вытекает. В части 5 статьи 321 УПК говорится о «доводах заявления», которые «излагаются в том же порядке после изложения доводов основного заявления». Очевидно, что довод нельзя отождествлять с «доказательством», понимаемым, скажем, в смысле статьи 74 УПК, поскольку здесь подразумеваются сведения об обстоятельствах, взятых в их источниках (то есть это, по терминологии древних риторов, «нетехнические доказательства»). Довод же – это нечто такое, что излагается стороной в письменном или устном тексте. На это же указывает и смысл предложения, содержащегося в пункте 4 части 1 статьи 363 УПК. В нем употребляется выражение «доводы лица, подавшего жалобу». В другом месте текста УПК мы встречаем такое предложение: «Суд заслушивает выступления стороны… в обоснование своих доводов» (ч. 3 ст. 377 УПК). С таким же по смыслу предложением мы встречаемся в пункте 3 части 2 статьи 404 УПК, где говорится о «копиях иных процессуальных документов, подтверждающих, по мнению заявителя, доводы, изложенные в надзорной жалобе (представлении)». Понятно, что «доказательства» (в классическом уголовно-процессуальном значении термина «доказательство») не имеет смысла подтверждать или опровергать – ни «иными процессуальными документами», ни «дополнительными материалами», ни чем-либо еще. Точнее сказать, такое выражение было бы бессмысленным с точки зрения «нормального» для уголовно-процессуального языка словоупотребления. Значит, законодатель подразумевает под доводом то, что доказывают, то в чем стороне надлежит убедить суд. В разъяснениях Пленума Верховного Суда РФ также встречается термин «аргумент»: иногда его смысл отождествляется с «правовым основанием»[439]439
  См. пункт 1 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 23 декабря 2008 года № 28 «О применении норм Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации, регулирующих производство в судах апелляционной и кассационной инстанций» // Российская газета. – 2009. – № 2 (4826). – 14 января.


[Закрыть], но чаще он используется в выражениях «доводы жалобы» или какого-нибудь другого документа[440]440
  См., например, пункт 16 постановления Верховного Суда РФ от 10 февраля 2009 года № 1 «О практике рассмотрения судами жалоб в порядке статьи 125 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации» // Российская газета. – 2009. – № 27 (4851). – 18 февраля.


[Закрыть].