Текст книги "Доказывание истины в уголовном процессе: Монография"

Автор книги: Андрей Кухта

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 32 страниц)

Следует отметить, что любой вид знания понимается как субъективный образ объективного мира, где субъективное – это то, что свойственно субъекту, производно от его деятельности. В этом отношении познавательный образ, будучи продуктом деятельности субъекта, всегда включает в себя элемент субъективности и не только в форме выражения знания, но и в его мыслительном содержании. Но так как деятельность субъекта направлена на определенный объект и преследует своей целью его правдоподобное отображение, содержание знания обязательно включает в себя и объективный момент, который в силу практической обусловленности познавательного процесса является определяющим.

Нашло признание в уголовно-процессуальной науке и то, что не все качественные признаки находят прямое отражение в окружающей действительности и, следовательно, непосредственно проявляются вовне. К примеру, умысел лица, совершившего преступление, довольно редко получает отражение на (в) предметах материального мира, но это не означает, что он не может быть установлен в процессе уголовно-процессуального познания. Поэтому Е.А. Доля считает, что возможность познания невидимого, неслышимого заложена в самих событиях объективной реальности, в объективных связях, существующих между явлениями, доступными для непосредственного восприятия органами чувств[707]707
  См.: Доля Е.А. Использование в доказывании результатов оперативно-разыскной деятельности. – С. 5.


[Закрыть]. Более того. Отечественные теоретики учитывали творческий процесс познания и влияние абстрактных представлений, языка на формирование знание. То, что в сознании исследователя факт часто оказывается нераздельно связанным с его теоретической интерпретацией, указывал еще Ф. Энгельс[708]708
  См.: Маркс К. Сочинения / К. Маркс, Ф. Энгельс. – Т. 20. – С. 456.


[Закрыть]. Сам В.И. Ленин тоже считал различие между идеальным и материальным небезусловным[709]709
  См.: Ленин В.И. Полн. собр. соч. – Т. 18. – С. 151.


[Закрыть]. Для того, чтобы понять природу, человеку необходимо не только ощущать материю, но также конструировать целый ряд абстракций, которые «условно охватывали» бы постоянно движущуюся и развивающуюся природу. Эти абстракции могут включать в себя элементы фантазии: «Подход ума (человека) к отдельной вещи, снятие слепка (=понятия) не есть простой, непосредственный, зеркально-мертвый акт, а сложный, раздвоенный, зигзагообразный, включающий в себя возможность отлета фантазии от жизни; мало того: возможность превращения (и притом незаметного, несознаваемого человеком превращения) абстрактного понятия, идеи в фантазию (in letzter Instanz = бога). Ибо и в самом простом обобщении, в элементарнейшей идее («стол» вообще) есть известный кусочек фантазии. (Vice versa: нелепо отрицать роль фантазии и в самой строгой науке…)»[710]710
  Ленин В.И. Полн. собр. соч. – Т. 29. – С. 330.


[Закрыть].

Как уже указывалось выше, фантазия допускалась основоположником теории отражения в процесс познания природы. Материализм – акт веры, такой, каким может быть акт веры в бога, выбор идеализма. Существуют некие концептуальные построения, которые берутся нами в качестве культурных постулатов при выстраивании определенной познавательной стратегии. Эти постулаты сродни мифам, по крайней мере, их роль такая же – вносить управляемую структуру в поток чувственного опыта. Здесь уже намечается смычка с современными постклассическими представлениями о производстве знания, о которых мы уже начали говорить в первом параграфе. Так, по Куайну, постулируемые сущности упрощают наши представления о потоке действительности[711]711
  Цит. по: Грэхэм Л.Р. Естествознание, философия и наука о человеческом поведении в Советском Союзе. – С. 50.


[Закрыть]. Однако не будем забегать вперед.

На определенном этапе развития уголовно-процессуальной науки в нее вошло понятие «информация», которую трактовали как совокупность сведений, определяющих меру наших знаний о тех или иных фактах, событиях, и их взаимосвязи[712]712
  См.: Мамиконов А.Г. Управление и информация. – М, 1975. – С. 83.


[Закрыть]. Р.С. Белкин доказывание определял как процесс извлечения, накопления, переработки, передачи и использования «доказательственной информации»[713]713
  См.: Белкин Р.С. Теория доказывания: Научно-методическое пособие. – М., 1999. – С. 75.


[Закрыть]. Информация есть отображенное состояние явления, а информационный процесс – отражение состояния (передача свойств одного явления другому). С этим вполне согласуется предположение, по которому содержанием следов, отпечатка в отражательных процессах будет состояние взаимодействовавшего объекта, то есть информация.

Авторы, которые развивают информационный подход в понимании доказательств и доказывания, исходили из материалистической трактовки информации[714]714
  См. об этом: Усманов Р.А. Теория и практика использования криминалистической информации в процессе раскрытия и расследования преступлений. – Челябинск, 2006. – С. 46 и след.


[Закрыть]. Объяснение информационных процессов велось на основе теории отражения. Идеи отражения и разнообразия отражаемой информации обусловливают принципы подхода в определении информации, процессов ее передачи и переработки и получения знания об обстоятельствах преступления. Применительно к процессуальному познанию изменения в материи, социальной среде как результат отражения в них события, явления есть информация об этом событии, явлении, то есть те самые фактические данные, с помощью которых только и можно судить о событии преступления. «Поскольку же любое событие преступления необходимо (как и любой процесс) отражается в окружающей среде, элементами которой являются не только вещи, предметы, но и люди, в чьем сознании отражается событие преступления, постольку и процесс возникновения информации о преступлении носит необходимый, повторяющийся, устойчивый и общий характер, то есть является закономерностью»[715]715
  Белкин А.Р. Теория доказывания. – М., 1999. – С. 30.


[Закрыть].

В литературе указывается, что уголовно-процессуальное познание связано в первую очередь с семантическим и прагматическим аспектами информации. Данное обстоятельство обусловлено тем, что для познания по уголовному делу наибольший интерес представляет деятельность субъекта познания, который собирает данные о фактах предмета доказывания, строит на их основе версии, исследует и оценивает сведения, формирует истинное и достоверное знание. Иначе говоря, нас интересует содержательная сторона информации, процессуальные способы ее материального выражения, проблемы, связанные с получением и целенаправленным использованием информации. Информация является узловой деталью между фактом и знанием. Факт предшествует информации, порождая ее. Последний элемент – знание, занимает последующее, за информацией, положение, является производным, порождается ею. Таким образом, информация является средством, при помощи которого субъект ретроспективного познания устанавливает факт[716]716
  См.: Бурданова В.С. Поиски истины в уголовном процессе. – С. 10–14.


[Закрыть]. Абстрактные формы мышления позволяют выйти на эмпирико-рациональные, а затем и конкретные практические действия с тем, чтобы посредством новых ощущений, восприятий, представлений получать недостающую фактическую информацию и вновь попытаться выстроить модель (образ) происшедшего, сопоставляя его с тем, который необходим как юридический факт для правильного разрешения уголовного дела. И так до тех пор, пока не будет сформирован образ (модель), содержащий всю необходимую информацию, достаточную для формулирования позиции по делу, оснований для решения, ходатайства, то есть какого-либо вывода.

Исходная доказательственная информация (то есть весь несистематизированный комплекс сведений о спорных фактах), которой располагает субъект доказывания и которую он может представить правоприменителю, уполномоченному разрешить правовой спор, проходит соответствующую обработку через мышление субъекта доказывания[717]717
  См.: Новицкий В.А. Теория российского процессуального доказывания и правоприменения. – С. 61–62.


[Закрыть]. Так, А. Пиюк отмечает: «Фрагменты реальной действительности, существующие объективно, вне нашего сознания, отражаются в знаниях и представлениях, получаемых в процессе познания в виде информации»[718]718
  Пиюк А. «Истина» или доказанная достоверность // Российская юстиция. – 1999, – № 5. – С. 43.


[Закрыть]. Однако далеко не все процессуалисты отождествляли информацию со знанием, которое можно отождествить с доказательством[719]719
  Критика подобных взглядов содержится в ряде работ процессуалистов.
  См. об этом, например: Левченко О.В. Презумпции и преюдиции в доказывании: Монография. – Астрахань, 1999. – С. 16–18.


[Закрыть]. Существуют различные объяснения того, как информация (исходная информация, информационные данные) превращается в факты, доказательства.

Как уже указывалось в первом параграфе первой главы нашей работы, мы разделяем информацию, эмпирические данные и факты; последние мы считаем доказательствами, первые – нет. Полагаем, пришло время уточнить нашу позицию по данному вопросу, то есть высказать свое отношение к понятию «информация». Ранее отмечалось, что в отечественной криминалистике и уголовном процессе информацию трактуют в материалистическом свете. Но можно уточнить представление об этом феномене из других источников.

Информация – это не столько то, что говорится, сколько то, что может быть сказано. Информация есть мера возможности выбора. Информация – это свобода выбора при построении сообщения, и, следовательно, она представляет собой статистическую характеристику источника сообщения. Иными словами, информация – это число равновероятных[720]720
  Вероятность – это отношение числа возможностей ожидаемого исхода к общему числу возможностей.


[Закрыть] возможностей, ее тем больше, чем шире круг, в котором осуществляется выбор. Полученная информация, очевидно, представляет собой известное обеднение того несметного количества возможностей выбора, которым характеризовался источник до того, как выбор осуществился и сформировалось сообщение. Следовательно, для того чтобы сократить информационные возможности источника и повысить возможность передачи сообщений, возникает нужда в коде. Код ограничивает комбинационные возможности задействованных элементов и число самих элементов. Он выстраивает из имеющегося репертуара символов систему различий и оппозиций и закрепляет правила их сочетаний[721]721
  Код – это модель, являющаяся результатом ряда условных упрощений, производимых ради того, чтобы обеспечить возможность передачи тех или иных сообщений. Это структура, представленная в виде модели, выступающая как основополагающее правило при формировании ряда конкретных сообщений, которые именно благодаря этому и обретают способность быть сообщаемыми. Сигнал – это ряд дискретных единиц, рассчитываемых в битах информации.
  См.: Эко У. Отсутствующая структура. Введение в семиологию / Пер с итал. – М., 1998. – С. 66, 67.


[Закрыть]. Упорядочивающая функция кода позволяет осуществить коммуникацию, ибо код представляет собой систему вероятностей, которая накладывается на равновероятность исходной системы, обеспечивая тем самым возможность коммуникации. В любом случае информация нуждается в упорядочении не из-за ее объема, но потому, что иначе ее передача неосуществима[722]722
  Цит. по: Александров А.С. Введение в судебную лингвистику. – С. 156.


[Закрыть]. Информация корректируется кодом, устанавливающим систему вероятностей. В статистическую неупорядоченность источника вносится упорядочивающее начало кода. Однако и сам код в свою очередь информативен. Код вносит в физическую систему некий порядок, сокращая ее информационный потенциал, но по отношению к конкретных сообщениям, которые формируются на его основе, сам код в определенной мере оказывается системой равных вероятностей, упраздняемых при получении того или иного сообщения[723]723
  См там же.


[Закрыть].

Если в коммуникации участвует человек, мы должны говорить уже не о мире сигналов, а о мире смыслов. В судебной дискурсивной практике имеет место уже не сигнализация, но процесс означивания. Сигнал в этом случае – значащая форма, которую адресат-человек должен наполнить значением. В языковой коммуникации, имеющей место в уголовном процессе, кодом является язык. Язык юридический – уголовно-процессуальный, который состоит из естественного языка и специальных правовых терминов. Связь означающего с означаемым произвольна, но навязанная языком, она не может быть изменена по произволу говорящего. Означаемое – это то, что благодаря коду вступает в семасиологические отношения с означающим[724]724
  См. там же.


[Закрыть]. В то время как исходные денотативные значения устанавливаются кодом, созначения зависят от вторичных кодов или лексикодов, присущих не всем, а только какой-то части носителей языка[725]725
  Лексикод выстраивается как система значащих оппозиций, но может не включать в себя правил сочетания, отсылая к тем, что установлены основным кодом, лексикодом которого он является. Коннотативный лексикод приписывает другие смыслы означаемым денотативного кода, но использует правила артикуляции, предусмотренные последним.


[Закрыть]. Означающее все более и более предстает перед нами как смыслопорождающая форма, производитель смыслов, исполняющийся множеством значений и созначений, благодаря корреспондирующим между собой кодом и лексикодами. Сам факт того, что «наши мысли являются» нам не иначе как в словах, неизбежно наводит на мысль, что сам источник сообщения также подвластен коду. Язык его механизма заставляет говорить так, а не эдак, предписывая говорящему говорить одно, а не другое. А если так, то подлинным источником и хранилищем потенциальной информации следует считать сам код. Код, рассматриваемый как система вероятностей, ограничивающая равновероятность источника, но в свою очередь оказывающаяся равновероятностной по отношению к небесконечному, хотя и достаточно длинному ряду выстраиваемых на его основе сообщений[726]726
  См.: Александров А. С. Введение в судебную лингвистику. – С. 157.


[Закрыть].

Таким образом, говоря об отправителе, мы должны считать его источником информации, имея в виду, что чем бы ни была продиктована его речь, в акте говорения правила кода неизбежно регулируют и ограничивают разнообразие и богатство потенциальных высказываний[727]727
  См. там же.


[Закрыть]. В зале суда источниками и передатчиками информации являются люди: Они говорят непосредственно сами за себя (дают показания) или говорят заочно письменной речью (протоколы следственных действий, иные письменные документы и пр.), или говорят за предметы (вещественные доказательства). Адресатом речевого сообщения является судебная аудитория. Один и тот же код используется отправителем информации и ее получателем? Применительно к судебному разбирательству можно сказать, что нет. Обстоятельства коммуникации сами по себе оказываются чем-то вроде референта сообщения, однако сообщение не указывает на них, но в них разворачивается, осуществляясь в конкретной ситуации, которая и наделяет сообщение смыслом. Наличие референта ориентирует в выборе соответствующего лексикода, реальное положение вещей заставляет предпочесть тот или иной код. Обстоятельства определяют выбор кода. Непреложная реальность конкретных коммуникативных обстоятельств решающим образом влияет на семиологический универсум культурных конвенций, она укореняет в повседневной жизни сугубо теоретический мир абстрактных кодов и сообщений, подпитывая холодную отстраненность и самодостаточность семиотических смыслов жизненными соками природы, общества, истории[728]728
  См.: Александров А.С. Введение в судебную лингвистику. – С 158–159.


[Закрыть].

Сообщение как значащая форма, которая должна ограничивать информацию (и она ее ограничивает), поступая из канала связи и преобразуясь в ту физическую форму, в которой его и опознает адресат, само служит источником новых сообщений. И тогда оно проявляет те же свойства (но не в той степени), которые отличали источник, а именно свойства неупорядоченности, двусмысленности, равновероятности. В таком случае можно говорить об информации как возможности выбора на уровне сообщения, ставшего означающим, когда оно получает истолкование на основе того или иного лексикода и, следовательно, окончательный выбор зависит от адресата. Эта вторичная информация, источником которой является само сообщение, отличается от информации источника: если последняя представляет собой физическую, количественно исчисляемую информацию, то первую следуют назвать информацией семиологической, она не исчисляется с помощью количественных методов, но определима через ряд значений, которые могут возникнуть под воздействием разных кодов. Физическая информация отражает статистическую равновероятность источника. Семиологическая информация предполагает целый спектр возможных толкований. Физическая информация определяется кодом как коррекцией, выполненной в пробабилистских терминах. Семиологическая информация есть результат разработки, выбора сообщения-означаемого. Для обеих характерно то, что обе они определяются как состояние неупорядоченности в сравнении с устанавливающимся порядком, как возможность двоичного выбора, совершаемого на основе уже осуществленного выбора[729]729
  См.: Александров А. С. Введение в судебную лингвистику. – С 158–159.


[Закрыть]. И физическая, и семиологическая информация – это «информация», воплощающая состояние свободы, которой еще только предстоит принять на себя какие-то ограничения.

С лингвистической точки зрения, речевая коммуникация происходит как процесс кодирования и декодирования языковых сигналов, если оба участника коммуникации одинаково владеют языковым кодом, то передача мысли должна быть всегда успешной. Однако этого не происходит – и слушающий, и читающий не воспринимают смысла речи полностью или воспринимают не так, как того хотели говорящий и пишущий. Перечисление факторов, могущих служить помехой в восприятии и понимании речи, выяснение так называемых «шумов». К этим факторам пришлось отнести действительные помехи в канале коммуникации, такие, как неясное произношение, нечеткость восприятия сигналов, ослышка и другие подобные и отвлекающие факторы – когда реципиент развлечен переменами в окружающей обстановке и поэтому не внимателен, отсутствие у реципиента навыка в восприятии данного вида речи, отсутствие у реципиента так называемых фоновых знаний, которые могут быть различны у коммуникатора (говорящего и пишущего) и реципиента и т. п. Одним из факторов оказалось толкование полученной речи. Одна посылка текста (message) всегда сосуществует с другими, полученными по этому же или другим каналам коммуникации (то есть видам словесности). Реципиент поэтому воспринимает единичную речь на фоне других речей и совместно с ними. При этом разные речи являются помехами одна другой, то есть каждая не только занимает время и внимание реципиента, но и содержит свою содержательную информацию, которая не обязательно согласуется между собой по смыслу. Для понимания речи в любом виде словесности (канале коммуникации) эти сопутствующие высказывания играют существенную роль. Для толкования смысла речи решающим является обращение к основным, исходным видам речи, то есть к устной диалогической речи в обыденном общении[730]730
  См.: Александров А.С. Введение в судебную лингвистику. – С. 157.


[Закрыть].

На наш взгляд, доказательство появляется только тогда, когда воспринятая информация понята человеком в виде смысла[731]731
  См.: Винер Н. Кибернетика и общество // Творец и будущее / Пер. с англ. – М., 2003. – С. 19.


[Закрыть]. Понимание смысла является предпосылкой доказательства[732]732
  См.: Доказывание и понимание. – Киев, 1986. – С. 6.


[Закрыть]. А вообще, по нашему мнению, этот термин (информация) обедняет, огрубляет представление о том, как люди в процессе речедеятельности получают знания об обстоятельствах дела. Поэтому-то вместо информации уместнее использовать термин «факт». Соответственно информация или, иными словами, раскодированная субъектом система сигналов, которые он воспринимает с помощью органов чувств, не может квалифицироваться как факт, а только как одна из составляющих факта-знания.

Поскольку в получении, восприятии (и переводе) первичной, исходной информации и заключается акт взаимодействия субъекта и объекта (понимаемых в классическом виде), постольку именно на этот момент мы должны обратить особое внимание. Очевидно, надо трактовать эту информацию, эти эмпирические данные, которые неотделимы от своего носителя (именно он и способен оказывать раздражение органов чувств), в системе привычных для процессуалиста координат «доказательство – источник доказательства». Факт же это качественно иной продукт мыслительной деятельности по сравнению с информацией. Мы считаем, что доказательства надо отождествлять не с информацией, а с фактами, в том смысле, который был изложен в первом параграфе первой главы нашей работы. Можно сколько угодно рассуждать об информационных процессах, каналах, по которым транспортируется информация от одного получателя к другому, это не даст адекватного представления о том, как в реальности происходит установление фактов в уголовном судопроизводстве. Познание – это не информационный процесс, его скорее надо сравнивать с пониманием, происходящим во время речевого обмена.

При рассмотрении ретроспективного познания в динамике, можно выделить три основных элемента, составляющих его внутреннюю структуру: факт, информация, знание. Уголовно-процессуальное познание направлено на выяснение событий прошлого, оно преимущественно носит опосредованный характер и сводится к установлению и использованию фактов. Установление факта происходит в результате некоего акта взаимодействия субъекта и объекта. Объяснение этого взаимодействия не как отражения, а как всеобъемлющего события составляет нашу следующую задачу. Прежде чем приступить к ее решению, подведем промежуточные итоги.

Мы разделяем осторожный оптимизм в способности достижения истины по уголовному делу. Познание истины в уголовном процессе не составляет какого-либо исключения из общего правила и осуществляется в соответствии с существующими законами познавательной деятельности человека. Его следует рассматривать как частный случай познания[733]733
  См.: Пашкевич П.Ф. Объективная истина в уголовном судопроизводстве. – М., 1961. – С. 34.


[Закрыть]. Вера в способность рационального познания реального события необходима процессуалисту. Однако знание об этом событии может носить только вероятный характер. Соответственно важно сформулировать и обосновать символ такой веры.

Уголовно-процессуальное познание не есть процесс отражения объективной реальности, снятие и последующее использование информации. Оно есть получение примерного вероятного представления на основе данных чувственного опыта, осмысленного в языковых категориях. «Объективное знание» – это не копия в сознании субъекта предмета действительности, а его модель, то есть данные эмпирики плюс интеллект.

Между ощущением и самим предметом существует несколько звеньев-посредников, преломляющих воздействие, идущее от объекта, его трансформирующее. Опосредованная связь предметов и ощущений делает ощущения не тождественными объектам, хотя, конечно, они заключают в себе, в своем содержании некоторую объективную информацию о них. Таким образом, трудности познания, основанного на чувственных данных, возникают сразу же, как только мы приступаем к нему, даже если объектом выступает неживая природа. Но в гораздо большей степени они возрастают при познании общества и самого человека. Процессы и явления, которые имеют здесь место, часто невозможно отобразить при помощи органов чувств, например, такие социальные феномены, как социальная общность, власть, честь, достоинство, идеал, совесть и т. п.

Мы разделяем мнение, что процесс познания, не должен восприниматься как непосредственное получение копии предмета реального мира. Понятие «отражение» фиксирует скорее результат, а не операционную сторону познавательной деятельности, поскольку процесс познания далеко, не всегда имеет отражательную природу. Это означает, что познание, имеющее своим результатом образы предметного мира, осуществляется преимущественно не отражательными по природе операциями[734]734
  См., например: Микешина Л.А. Новые образы познания и реальности / Л.А. Микешина, М.Ю. Опенков. – С. 10–11.


[Закрыть].

Полагаем, что сенсорные данные можно рассматривать как материал, в котором субъекту дается предметное содержание и который в процессе восприятия подвергается различным способам переработки уже не отражательного характера – выбору, интерпретации, категоризации. Необходимо представлять познание как процесс выдвижения гипотез и затем их апробации, а также предсказание новых объектов, свойств, процессов. Это означает, что познание является не только «копированием» действительности, но предстает преимущественно как процесс выдвижения субъектом предположений, а также согласования собственных предположений с опытом, знаниями, предположениями других субъектов. Как правильно пишет О.В. Голованова, «в этом случае, субъект познания рассматривается в единстве чувственности, мышления и деятельности. Он реализует свою активность в двух различных направлениях: в объективизации, как ориентации субъекта в мире, и раскрытии смысла существования субъекта в мире»[735]735
  Голованова О.В. Адвокатское познание по уголовному делу: Дис… канд. юрид. наук. – С. 53.


[Закрыть].

В отечественной теории познания уделяется определенное внимания таким познавательным операциям, как репрезентация (представление сущности познаваемого явления с помощью посредников – моделей, символов, а также знаковых, логических и математических систем), интерпретация (выявление смыслов и значений, содержащихся в каких-либо символах), конвенция (введение норм и правил, знаков, символов, языковых и иных систем на основе договоренности, соглашения субъектов познания), связанным с коммуникативной природой познавательной деятельности.

Как пишет Д.А. Бочаров, при семиотическом подходе к функции доказывания относятся функции замещения реального события знаковым эквивалентом, коммуникативная и суггестивная функции, функция селекции и организации фактических данных в рамках правовой позиции, фиксаторная функция и т. п.[736]736
  См.: Бочаров Д.О. Доказування у правозастосовчій діяльності загальнотеоретичне питания: Автореф. дис… канд. юрид. наук. – Харків, 2007. – С. 11.


[Закрыть].

Структура идеального источника информации может быть выражена схемой: материальный объект → знак → информация. Функция сигнала – носителя информации в идеальном источнике переходит на знак. Знак (буквы, цифры, слова, тексты, коды и т. д.) является субститутом оригинала. Знаки только представляют, поэтому могут быть носителями информации об оригинале только тогда, когда они имеют для субъектов коммуникации значение, то есть если на их основе уже сформированы идеальные образы объектов, которые они представляют[737]737
  См., например: Колдин В.Я. Информационные процессы и структуры в криминалистике / В.Я. Колдин, Н.С. Полевой. – С. 32.


[Закрыть].

На проблему языкового посредничества (вербализацию), как уже отмечалось, также обращали внимание. Примером может служить следующее рассуждение: «В уголовно-процессуальном доказывании диалектически сочетаются чувственно-предметное восприятие и логическое, абстрактное мышление. Их взаимосвязь и единство позволяют создать образ (модель) происшедшего события и облечь знания о нем в вербальную форму»[738]738
  Балакшин В С. Доказательства в теории и практике уголовно-процессуального доказывания (важнейшие проблемы в свете УПК Российской Федерации). – С. 19.


[Закрыть]. Фактические данные должны облечены в словесно-знаковую форму и содержаться в установленном законом источнике, то есть роль словесно-знаковой формы заключается в процессуальном закреплении доказательств[739]739
  См. там же. – С. 27, 28, 35.


[Закрыть].

Вместе с тем, можно констатировать, что для отечественной уголовно-процессуальной мысли свойственно сводить лингвистическую проблему доказывания к терминологической, вербальной проблеме, проще сказать, к чисто технической, инструментальной. И даже наиболее прогрессивные из современных теоретиков пишут: «Юридической способностью в воспроизведении выступает правовой язык. Язык представляет особую сложность для непрофессиональных субъектов доказывания, ведь набор профессиональной юридической терминологии столь специфичен, что представляет отдельные трудности даже у начинающих юристов. Специфика правового языка обусловлена точностью и рациональностью правового мышления. Эти свойства правового языка и образуют его стилистическую умеренность. Для правового языка характерна высокая степень правовой нормализации значений используемых понятий и выражений»[740]740
  Новицкий В.А. Теория российского процессуального доказывания и правоприменения. – С. 62.


[Закрыть].

Между тем проблема «понимание – доказательство» приобретает специфическую постановку в свете естественного языка. В проблематику познания – понимания, на наш взгляд, языковая тема должна входить по-новому (возможно в бытийственном плане), через такие категории, как интерпретация (но не декодирование), смысл (вместо информации)[741]741
  Если говорить языком традиционной грамматики, то смысл – это та самая «законченная мысль», которая является обязательным атрибутом предложения. Мы обмениваемся не словами и их значениями, а мыслями, используя слова (как и язык в целом) всего лишь как средство общения, или, правильнее сказать, как средство осуществления деятельности общения. Первым и исходным является в деятельности общения мысль. Она идет всегда впереди языка, а в своем языковом воплощении подчиняет себе язык, сообразуясь, разумеется, с его особенностями. В своем языковом выражении оно состоит из последовательности слов, организованной по правилам грамматики данного языка. Но эта последовательность, с точки зрения целей деятельности общения, имеет свою ценность постольку, поскольку составляющие ее единицы оказываются компонентами смыслового целого. В этом смысловом целом они теряют свою автономность и как бы растворяются в нем. И мысль, и речь – это деятельность, оперирующая дискретными единицами знакового характера и использующая каждая в отдельности свой язык, свои синтаксические правила. Смысловое содержание или смысл – не деятельность, а некоторое образование (оно не может разбиваться на части), представляющее собой результат этой деятельности. В своем законченном или «выраженном» (посредством языковых средств) виде смысл обычно вступает в новые связи с другими смыслами, включаясь в нескончаемую цепь деятельности мысли и тем самым сохраняя свою жизненную, творческую силу. На уровне мысли такой смысл образует мыслительную единицу более высокого порядка, а на языковом уровне также сложную по своему образованию речевую единицу, которая именуется предложением.
  См.: Звегинцев В.А. Язык и лингвистическая теория. – 2-е изд. – М., 2001. – С. 168, 169.


[Закрыть], контекст интерпретации и пр. При этом интерпретации, которая находится на стыке лингвистического и нелингвистического, языка и жизненного опыта[742]742
  См.: Рикер П. Герменевтика и психоанализ / Пер. с фр. И.С. Вдовина. – М., 1996. – С. 100.


[Закрыть], мы отводим особую роль в доказывании, которое происходит в условиях состязательности[743]743
  В настоящее время психологи настаивают на вездесущности толкования, которое существует даже на уровне восприятия. Следует говорить об отсутствии единственного толкования как об общем правиле. Факт поддержки лишь одного толкования или вера в существование лишь единственного толкования является свидетельством какой-либо системы верования или определенной системы восприятия мира.
  См.: Александров А.С. Введение в судебную лингвистику. – С. 161–162.


[Закрыть]. «Ясность текста или понятия не может быть абсолютно обеспечена, если между комментаторами не существует соглашения о сужении контекста для толкования. Таким образом, необходимость в толковании является общим правилом, а отсутствие толкования является искусственно созданным и исключительным случаем»[744]744
  Цит. по: Александров А. С. Введение в судебную лингвистику. – С. 211.


[Закрыть].

Множественность интерпретаций (существование конфликтующих знаний) перестает, таким образом, быть нежелательной, хотя и временной, и в принципе исправимой, и становится конститутивным свойством знания. Иначе говоря, интерпретирующий разум рождается вместе с примирением человека с внутренне плюралистической природой мира и ее неизбежным последствием – амбивалентностью и непредзаданностью человеческого существования. Это примирение со случайной природой мира и всего знания не является для интерпретирующего разума признаком слабости и капитуляции[745]745
  См.: Карнозова Л.М. Возрожденный суд присяжных. Замысел и проблемы становления. – М, 2000. – С. 81.


[Закрыть].

Главная мысль современного эксистенционально-антропологического подхода к проблеме познания / доказывания состоит в том, что когда субъекты доказывания оперируют смыслами, передающими мысль с не всегда определенными понятийными границами, всегда есть место для переинтерпретации, эрозии передаваемого речью смысла и одновременно имеет место восполнение его, привнесение новых оттенков. Так возникает сомнение, так получает основание проблема искажения, утраты смысла при обсуждении обстоятельств дела, но также восстановление и обогащение его – посредством диалога, обеспечиваемого состязательной процедурой, посредством подключения новых, ценностных моментов к первичным данным в процессе их верификации, восполняющей переинтерпретации. Если традиционный гносеологический подход элиминировал познающего субъекта, его ценностно-смысловую структуру, его заинтересованное, «участное мышление» (М. Бахтин) и рассматривал результат познания только с точки зрения истины как соответствия полученного знания объекту, то теперь квалифицирующие характеристики познающего субъекта квалифицируются не как источники искажений и артефактов, а как конститутивный момент человеческого познания[746]746
  См.: Карнозова Л.М. Возрожденный суд присяжных. – С. 81.


[Закрыть].

Укажем несколько принципиальных лингвистических постулатов, необходимых для осознания важности языковой природы уголовно-процессуального познания. Нет такой грани, где кончается язык и начинается память, намерения или убеждение. Основу понимания, по мнению знаменитого отечественного филолога и мыслителя А. Потебни, составляет внутренняя языковая форма, посредством которой люди находят точки взаимопонимания и согласия. «Понимание не повторяет, не дублирует говорящего, оно создает свое представление, свое содержание; и говорящий, и понимающий остаются каждый в своем собственном мире; слово дает только направление, острие конуса. Между тем говорящий, и понимающий вовсе не остаются каждый в своем собственном мире; напротив, они сходятся в новом, третьем мире, мире общения, они обращаются друг к другу, вступают в активные диалогические отношения. Понимание чревато ответом»[747]747
  Цит. по: Бахтин М.М. Собрание сочинений: В 7 т. – М., 1996. – Т. 5. – С. 209.


[Закрыть].

В.С. Соловьев писал, что познание осуществляется в слове и через слово, в котором мышление получает свое бытие. Мысль неразрывно связана со словом, опирается на язык, который благодаря указанию на достоверность обозначаемого им способствует наделению истины метафизической сущностью, а не только гносеологической. Онтологизация процесса познания в русской религиозной философии была обусловлена самобытным пониманием природы слова[748]748
  Цит. по: Безлепкин Н.И. Философия языка в России: К истории русской лингвофилософии. – СПб., 2001. – С. 317.


[Закрыть].

Слово, по Аксакову, выступает как тот новый мир, благодаря которому природа, дух, жизнь, все бытие осознанно и действительно предстает перед человеком. Неразрывная связь мысли со словом означает, что человек посредством слова не просто в сознании «повторяет предмет», но это удвоение есть новое возвращение к самому себе на почве знания и выражается предлогом со: co-знание. Человек со знанием, с полным отчетом в этом понимании предмета и есть познающий субъект[749]749
  Цит. по: Безлепкин Н.И. Философия языка в России: К истории русской лингвофилософии. – С. 113.


[Закрыть]. Не копирует окружающую среду. Напротив, человек все развивает из себя и все внешние впечатления подчиняет тому образцу, который лежит в глубине его духа. Объективная реальность есть только предлог, толчок для познания. Истина, по мнению Аксакова, не может быть открыта чисто интеллектуальным путем, она не есть лишь суждение. Ценностный смысл имеет истина – дорационалистическое убеждение[750]750
  См. там же. – С. 114–115.


[Закрыть].

Так, Г.Г. Гадамер утверждает, что язык – это универсальная среда, в которой осуществляется само познание. Способом этого осуществления является истолкование, интерпретация. Проблема языкового выражения есть проблема самого познания. Всякое понимание – истолкование, а всякое истолкование развертывается в среде языка, который, с одной стороны, стремится выразить в словах сам предмет, с другой же – является языком самого толкователя[751]751
  См.: Гадамер Г.Г. Истина и метод. – С. 452.


[Закрыть]. Он же указывал на важность контекста, в котором происходит интерпретация: «Принадлежность истолкователя тексту подобна принадлежности оптического центра, перспективе, заданной в картине […] тот, кто понимает, не выбирает точку зрения по собственному произволу, а находит свое место данное ему заранее»[752]752
  Там же. – С. 388.


[Закрыть].