Текст книги "Мать Сумерек (СИ)"
Автор книги: Анастасия Машевская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 34 страниц)
В одну из таких ночей Шиада отослала собственный морок на остров, попав в призрачном виде на Ангорат беспрепятственно. Она возникла из воздуха в домике Артмаэля, разбудила среди ночи, накинулась с вопросами. Не имея возможности коснуться жрицы, Артмаэль встал так близко, как мог, чтобы улавливать хотя бы слабую вибрацию родной энергии, запах особенной, только Шиаде подвластной магии. Он говорил, что делал все, что мог, чтобы облегчить тяготы девочки. И хотя она еще не начала долгий путь посвящения жриц Праматери, она уже была безмолвна и мрачна. Всякие краски слетели с лица ребенка, когда она поняла, что мама, сколько ни зови, не приходит. Объяснять же девочке, что перед ней настоящий отец, Артмаэль не решался. Она и так слишком запуталась, где правда, а где нет, и отчаянно, до боли в каждом пальчике и ноготке, нуждалась в матери.
Призрак Шиады накрыл лицо ладонью: если бы она только могла явиться. Но, испуганная за судьбу дочери, Шиада не находила себе места, вздрагивая от каждого шороха, опасаясь любых скорбных вестей.
– А тому, кто боится священных Троп, нечего на них делать, – с пониманием подхватывал Артмаэль.
Отправится же просто так, через Летнее море, имея под сердцем шестимесячное создание, казалось не менее рискованным.
– Но у тебя нет выбора, – настаивал Артмаэль. – Ты ведь сама знаешь, чем заканчивается такое измальское одиночество. Девочка зачахнет окончательно.
– Замолчи!
Таких предположений Шиады вынести не могла. Одну дочь она уже покинула, пропустила, не доглядела. Одну дочь она уже отдала Нандане, так и не показав, насколько велико могущество других ликов Праматери. И повторно этого не вынесет.
– Я поговорю с Агравейном, – пообещала жрица.
Артмаэль вопреки ожиданиям Шиады, что вот сейчас она приободрится хоть немного, усмехнулся:
– Едва ли это поможет. Агравейн был счастлив, что не его дочь, которую мы втроем упорно выдаем за его, оказалась подальше от тебя, и ты теперь можешь быть полностью сосредоточена на его королевских интересах.
Шиада не стала реагировать: ясно, что в друиде говорит обида. За то, что жрица отняла у него всякую возможность открыто называть и любить то, что ему дорого. Со временем, когда Лиадала, несчастное брошенное дитя, забудет свою настоящую мать перед натиском божественного культа, когда забудет лицо отца-короля, Артмаэль тоже окончательно разучиться видеть в ней кровную дочь. И что тогда останется им всем, четверым, кроме сожаления и уныния?
Тот, кто сызмала посвящен Богу, лишен выбора. И все, на что он может надеяться – найти утешение и силу в служении, которое избрал поневоле. Которое избрал, будучи духом, задолго до того, как обрел форму человека в утробе одной из матерей Этана. Найти – и верить, что когда-то давно, будучи духом, выбрал сознательно и добровольно. Если у духов вообще есть нечто сродни воле.
Вернув морок в Аэлантис и очнувшись от чар, Шиада в ту ночь не легла спать, а, написав по записке Агравейну и Удгару – на случай, если свою Агравейн порвет, не дочитав – покинула дворец. Накинула, как в давние времена, зачарованный завесный плащ притворства, изобразив из себя немощную полубезумную старуху, и медленно побрела в сторону Летнего моря, надеясь на гостеприимство племен в Ургатской степи и имея за пазухой лишь пол краюхи хлеба.
Агравейн действительно бы не понял: зачем ей надо к дочери, надо ли ей к дочери – или это очередная уловка для встречи с Артмаэлем? Поэтому проще было вовсе избежать объяснения, даже если подобная выходка и делала из неё трусиху. Даже если из-за подобных выходок Агравейну все чаще приходилось проклинать Судьбу за любовь, которой та связала его еще в утробе непреложной силой пуповины.
Любовь, в которой нет честности, всегда – проклятие.
* * *
Конные посланники Агравейна и Удгара настигли Шиаду на биваке в одном из поселений Ургатских кочевников. А с ними – и сам король, который заявил, что, скинув государственные дела на Старого короля, помчался вслед за женой. Не следует королеве на сносях путешествовать столь далеко, тем более в одиночку. И раз уж её одолевает столь настойчивое желание увидеть старшую дочь, ей достаточно было попросить у короля помощи. Беременным, конечно, вечно что-нибудь этакое приходит в голову. В срок вынашивания женщина особенно открыта провидению и почти всегда пребывает в пограничном состоянии между миром людей и миром Богов. А значит, какие-нибудь прочие духи или демоны тоже могут нашептать будущей матери непонятно что. Иначе это путешествие без охраны со стороны Шиады, на взгляд смеющегося короля, было не объяснить.
Но когда Агравейн и Шиада оказались наедине в шатре – одном из привезенных конной гвардией Аэлантиса – король схватил жену за шею огромной могучей дланью и с силой толкнул в сторону. Шиада успела всхлипнуть от неожиданности, прежде чем услышала хруст позвонков от толчка. Полными паники глазами она уставилась на мужа, отступая:
– Ты что себе позволяешь?! – зашипела жрица, потирая шею.
Агравейн не отвечал. Он снова, в пару безразмерных шагов настиг супругу, схватил за волосы, потянул, заламывая голову назад, чтобы Шиада смотрела на него прямо, не имея шанса спрятать глаза и слукавить, как обычно.
– Если бы ты только не носила мою дочь, – прошипел Агравейн в ответ голосом, какого Шиада никогда от него слышала.
Подобная фраза и особенно тон подействовали на жрицу оглушающе. Ей практически захотелось зарыдать: неужели даже он не способен понять, что и почему ей так важно?!
– И что бы ты сделал? – с ужасом спросила она. Кто угодно – но он не может ей угрожать. Кто угодно – но он не должен её ненавидеть! Как ни посмотри, она и впрямь слишком часто и сильно любила этого короля перед Вечностью, чтобы отказаться от него в теперешней жизни. – Что бы ты сделал, Агравейн?! – найдя в себе силы, Шиада поймала лицо мужа в ладони, притягивая, вынуждая Агравейна наклониться.
Женщина смотрела напряженно, вглядываясь, пытаясь уяснить перемену, что в нем произошла. Кусала губы и тянулась к Агравейну.
– Что бы ты сделал, не носи я дитя? – в голосе мелькнула влажность. – Как только тебе в голову пришло …
Агравейн не поддался, оттолкнув Шиаду в грудь.
– Я бы сделал то, чего не рискнул сделать на Тропах Нанданы, – процедил он все тем же чужим и далеким голосом. Отошел от жрицы, распрямился, поглядел сверху-вниз. – Клянусь, – добавил он с болью и вселенской печалью в глазах, – весь Этан был бы счастливее, если бы ты просто не родилась.
Шиада отшатнулась сильнее, чем от удара.
– Ты … ты понимаешь, что говоришь? – выдохнула она с дрожащими губами. – Ты ведь знал, ты согласился тогда, в святая святых храма Нанданы, что у меня будет дочь от другого мужчины. Так почему позволяешь своей ненависти к Артмаэ…
Агравейн перебил, злобно рассмеявшись.
– Ненависть к Артмаэлю? – переспросил он. – Что ты, Шиада. Я не ненавижу его, я сочувствую ему. Потому что даже если сейчас ты скажешь, что останешься на Ангорате навсегда, это будет значить, что ты останешься с ним – мужчиной, который, наверное, даже более несчастен из-за тебя, чем я. Но ничего, – улыбнулся Агравейн совсем нечеловечески, – мне есть чем утешится – у меня есть сын. Ему тоже есть чем – у него есть другие дети и, как и у меня, женщины на любой вкус. А вот что будешь делать ты, когда увидишь, что девочка, ради которой ты разрушила жизнь себе и нам, плевала на тебя и даже не помнит, как выглядит какая-нибудь другая мать, кроме Богини?
Шиада не выдержала – подлетела к Агравейна и со всей злостью влепила пощечину.
– Заткнись, Агравейн!
Тот расхохотался.
– Негоже так говорить с королем, радость моя.
– А, значит, гоже с королевой и следующей храмовницей?!
– Второй среди жриц, полагаю, ты хотела сказать, – поправил Агравейн. – Это больше в твоем духе.
Шиада сдалась:
– Я не понимаю, что происходит, – она снова отошла от супруга и принялась укладываться на ложе для сна.
– Ничего, – Агравейн вскинул руки, наблюдая, как Шиада в очередной раз сбегает от корня их проблем. – Просто люди, наученные понимать Богов, не способны понимать людей.
Шиада вздрогнула мимолетно, потом заставила себя лечь, до боли в пальцах цепляясь за походный плед. Напряглась всем телом, чтобы не шевелиться, не подавать вида, как задевают её слова мужа.
– Я посплю с остальными. Боюсь во сне пнуть тебя случайно коленом, а рисковать здоровьем ребенка нельзя.
Когда шелохнулся полог, и тяжелые шаги немного удалились, Шиада сглотнула ком слез.
* * *
Прибыв на священный остров, Агравейн мрачно торжествовал: Лиадала чуралась Шиады, как огня. По крайней мере, она начала говорить, шепнул Артмаэль, видя, как девочка испуганно пятится от матери, бормоча, что та ей только видится. Агравейна девочка признала намного быстрее: папа не приходил к ней в видениях, не обещал перед разлукой приходить, когда понадобиться, и потому теперь Лиадала точно знала, что Агравейн – настоящий.
Только на четвертый день, убедившись, что мама никуда не исчезает, Лиадала, все еще доверчивый ребенок, зарыдала в голос, переворачивая души всех ангоратских жрецов, что мама, наконец, здесь. Она плакала, кулачками растирая слезы по маленькому личику, и ругала мать, что та бросила её. Она колотила Шиаду ручками со злости, и уже в следующий момент прижималась к материнской груди, вскормившей её, припадая головой. Потом подтягивалась выше и душила Шиаду в объятиях.
Шиада рыдала в ответ. Сыновья, мужская гордость, это всегда горизонтальная линия в роду. Если в ком она, Шиада, и может продолжится – как сама Шиада, как Итель, которой была рождена в семье Стансора, как служительница вечного культа – то только в дочери. Так почему она решила, что в мире есть хоть что-то более важное, чем она?
Но ведь там, в Аэлантисе, у неё остался сын, маленький Идгар, которому уготовано стать королем. Разве ему не нужна мать? И разве не отказывались все ангоратские жрицы за свою жизнь хотя бы от двух сыновей, чтобы неустанно оставаться жрицами?
Решение нужно было принять – Агравейн настойчиво требовал возвращения в Архон, ибо дела королевства нельзя игнорировать вечно или вечно скидывать на плечи человека, который и за предшествующую жизнь всерьез от них утомился. Потому, поговорив с Неллой, Шиада встретилась с Агравейном в день отплытия и на этот раз сообщила, глядя в глаза.
– Я останусь здесь до родов. За пару недель Артмаэль проводит меня по священным Тропам в Аэлантис. А пока я нужна нашей дочери, и постараюсь сделать все, что могу, чтобы облегчить её дальнейший путь.
Агравейн, молчаливо оглядел Шиаду с головы до ног. Он мог бы сказать, что девочка, которую сейчас жена держала за руку, не его дочь, но в чем был виноват ребенок? Пожалуй, именно этому ребенку больше других досталось невзгод от её матери. Агравейн приблизился, подхватил дочку на руки.
– Маленькая Лиа, – ни к чему ребенку видеть разочарование со столь ранних лет. – Моя Лиадала, – улыбаясь, протянул мужчина. – Ты удивительная девочка, – он прижал ребенка и крепко поцеловал в висок. – Славная и прекрасная, как цветок.
– Как мама? – улыбнулась девочка, счастливо глядя на отца.
– Как мама, – кивнул Агравейн. – И могущественная, как папа, – улыбаясь, добавил король. Девочка в ответ нахмурилась и вздохнула.
– А тебе обязательно уезжать? Здесь очень красиво, знаешь? Я могу показать тебе, – с готовностью предложил ребенок.
– Знаю, радость моя. Но во дворце остались дедушка Удгар и братец Идгар. Они очень скучают по тебе, и, если их не подбодрить, они сильно расстроятся.
– Ты привезешь их повидаться? – оживился ребенок.
– Лучше ты приезжай.
– Обязательно приеду! – пообещала девочка. – Как только пойму, как Нелла и Артмарь, – по-другому она еще не могла сказать имя настоящего отца, – заставляют великанов грохотать копьями.
– Хорошо, – засмеялся Агравейн. – Мы будем тебя очень ждать. Поторопись, – Агравейн снова поцеловал девочку и поставил на землю. – Шиада, – он подошел, поцеловал женщину в лоб. – Береги нашу дочь, – попросил он, и Шиада не поручилась бы, о ком именно сейчас шла речь.
– Ты… – Шиада поймала за руку отвернувшегося мужа, уже готового отплыть. – Ты не станешь возражать против моей задержки здесь? – неужто до него, наконец, дошло? Сердце жрицы заколотилось рьяно: не зря, не зря она его полюбила и согласилась быть женой. Праматерь ничего не делает просто так, и когда Всеблагая назначила в вечные спутники и мужья ей именно Агравейна, в этом воистину был великий промысел.
Агравейн обернулся, потрепал супругу по руке, его державшей, и аккуратно, но настойчиво расцепил пальцы Шиады.
– Поступай, как считаешь нужным. Я больше не могу мотаться за тобой туда-сюда. У меня дела в Аэлантисе, – степенно произнес король.
Он поднялся на борт лодки вместе с двумя сопровождавшими гвардейцами, кивнул провожавшим жрицам и жрецам. Потом отвернулся спиной и более не взглянул. Лиадала радостно махала папе ручкой вслед. А Шиада, неотрывно смотря на мужчину, за чьей широкой, могучей спиной столько лет она стояла, как за Часовым, охраняющим ангоратскую твердь, слизывала с губ катящиеся слезы: нет ничего оглушительней осознания, что тебе отказал в уважении человек, который дорог.
* * *
– Са, ты уверен?
Маатхас поднял глаза от развернутой бумаги. Он сидел в кабинете, который они с таншей теперь делили на двоих, и покручивал в пальцах перо в чернилах.
– Странно это, Хабур. Я бы еще понял, возьмись меня отговаривать остальная родня, но ты…
– Я тебя не отговариваю, – тут же осек Хабур, – хотя Маатхасов в такой ситуации можно было бы понять. Но назначить преемником Бану…
– Если мой ребенок, неважно будет это Шиимсаг или Шинбана, наследует сразу два танаара, значит и получить он должен одномоментно два танаара, – настоял Сагромах. – Два, как один. Сдвоенные, как половины одного яблока. С его правления Пурпурно-Лазурный дом должен быть един, а, значит, и получить он должен его как нечто цельное.
– Но как это воспримут в твоем чертоге?
– А как они воспримут?! – Маатхас широко раскинул руки. – Бансабира – мать наших детей. У нас равные права по обе стороны от крепости Валарт.
– Слушай, – Хабур попытался утихомирить брата. – Я ведь этого не отрицаю и не спорю. Просто высказываю опасения, что не все могут воспринять твое завещание так же однозначно, как я.
Тут Сагромах указал на Хабура пальцем.
– Вот именно поэтому рядом с ней и будешь ты. На, – Маатхас быстро свернул пергамента и протянул Хабуру. – Надо сделать копий и распространить по всем танаарам.
– По вашим двум или вообще по всем? – уточнил Хабур, принимая бумагу.
– Начни с севера, там поглядим. Едва ли до нас есть кому-нибудь дело.
– Мой вождь, – в кабинет Маатхаса ворвался Ниим, – гонец от Руссы, – заявил блондин, передавая Сагромаху запечатанный пергамент.
Сагромах благодарно кивнул, поднявшись, взял письмо, развернул. Быстро пробежал глазами.
– Честно сказать, в последние годы Яфур стал вполне достойным соседом, – протянул он. – Жаль. Надо сообщить тану. Она у себя?
– Видел её на псарнях около часа назад. Прикажете отыскать?
– Подожди-ка, – влез Хабур. – Я правильно понял? Гайер унасле…
– Тан! – врезавшись плечом в дверной косяк, влетел Аргат – рослый, взъерошенный, испуганный. Аргат прошел с Маатхасом всю Бойню в авангарде, руководя его «воителями неба», и едва ли прежде Сагромах видел сподвижника таким.
– Ар….
– Тану, – выдохнул тот, окончательно бледнея.
Сагромах взвился немедленно, бросился к двери. Облокотившись на проем, Аргат пропустил тана в коридор.
– В первом же гостевом покое! – крикнул Аргат вслед. Только сейчас он позволил себе перевести дыхание.
– Что стряслось? – гаркнул Хабур, но прежде, чем Аргат успел ответить, Ниим ухватил того за плечо.
– Не знаю, – отозвался Аргат, поглядев на блондина. – У неё кровь. Мы были на псарне, Мантр донес её, я помчался искать лекарей и тана.
Ниим коротко кивнул, отодвинул Аргата, рванул. Теперь Хабур опустил руку на плечо товарища.
– Переведи дух, – мрачнея, сказал он.
Аргат оглянулся. У него были невероятного оттенка насыщенно синие глаза.
– Лекари уже должны быть там, – зачем-то обронил он. Хабур промолчал.
* * *
– Бану! – Маатхас отыскал нужную комнату без труда: в чертоге усиливалась суматоха, на первом этаже стоял удушливый запах паники.
– Бану!
Позвал Сагромах снова, влетая в спальню. И замер, белея на глазах. Дрожащие губы не производили ни звука.
– ПРИВЕДИТЕ ЕЁ В ЧУВСТВО!! – орал Гистасп. Тахбир был здесь и выталкивал за дверь плачущую Иттаю.
– Папа, – на голос стонущей на простынях матери выбежали близнецы Шиимсаг и Шинбана.
Сагромах не шевелился, глядя на лекаря. Тот устроился меж раздвинутых танских ног, и его руки, как кровать и пол под таншей, багровели густыми пятнами. Помощники и повитухи суетились над Бану, делая все возможное.
– БАНУ! – заорал Сагромах, рванув вперед и упав на колени. – ЧТО С НЕЙ?! – обернулся он на врача.
Лекарь коротко глянул на Сагромаха, потом в дверь и опять на тана:
– Уведите отсюда детей.
В прошлый раз голос его был гораздо более обнадеживающим и бодрым. А от такого тона…
Сагромах потерял дар речи.
– Уведите детей, тан! И вы, все остальные, вы тут ничем не поможете! – заорал лекарь. – Где вода?! Почему еще не принесли?!
Видя, что тан не двигается, Тахбир взял его за шкирку и поволок вон. Ему надо хоть немного прийти в себя.
– Шухран, – позвал ахтанат, и телохранитель Бансабиры вывел детей в коридор.
– Что с мамой? – насупившись, уставился Шиимсаг на Шухрана. Ответить ему никто не мог. Туда-сюда бегали служанки, помощницы и помощники лекаря. Задыхаясь, стенала Бану.
– Еще же… почти месяц… – абсолютно бессмысленно выдохнул Сагромах.
– Сагромах, возьми себя в руки! – настоял Тахбир, но тот был абсолютно невменяем.
– Мне надо вернуться, – пригвоздил тан.
– Отец, – в коридоре показался Гайер, уже вполне рослый девятилетний мальчик с глазами Эданы Ниитас на лице, наследованном от Яфура Каамала. – Что с мамой? – он попытался заглянуть за спину Сагромаха. Видно не было почти ничего – без конца бегали какие-то люди – но обилие красного не могло ускользнуть даже от слепого.
Глаза на детском лице стали неестественно большие.
– Мама умрет? – тихо и твердо спросил Гайер. Шухран выкатил на ребенка глаза: у него нет никаких для него ответов. Только страх.
Услышав вопрос, Шинбана подошла ближе к отцу и, вцепившись в его бедро, заплакала. Сагромах безотчетно положил ладонь ей на темечко, но даже не взглянул.
– Она не умрет, – прошептал ребенок, всхлипывая. Это немного отрезвило.
– Маме не хорошо, Гайер, – отозвался Шухран. – Она вскоре поправится, – заявил убежденнее, чем верил сам.
Тахбир, видя происходящее, терял терпение.
– Уведи детей, Сагромах! – зашипел он. – Им страшно.
Сагромах стоял, как прибитый гвоздями. Тахбир вскрикнул:
– Они видели мать в крови! Сейчас им особенно нужен отец.
– Мне надо вернуться, – тупо повторил тан.
Тахбир поджал губы, сжал челюсти, перевел дыхание – и от души приложил Сагромаху в челюсть. В другой ситуации тан свалился бы от звона в ушах, но сейчас лишь тряхнул головой.
– Отведем их вместе, и ты о них позаботишься, – прошелестел Са.
– Хорошо.
Мужчины увели детей, отдав на попечение женщин. Шухран обещал бдеть на страже под дверью и, чуть-что, немедленно дать знать.
Когда тан, кое-как успокоив дочь и сына, вернулся, его настиг дикий крик из-за двери, и уже от этого тан испытал облегчение: по крайней мере, она жива. Но как надолго при таких-то болях?!
У дверей за время отсутствия Сагромаха выстроился живой коридор из тех, кому молодая танша была особенно дорога по разным причинам. Сагромах увидел в первых рядах Хабура и Аргата, а рядом с Мантром стоял Гистасп, которого, видать, тоже выперли. Серт, стоявший поодаль, прижимал руки к губам и явно молился.
– Хоть что-нибудь? – жалобно спросил он у всех разом.
Хабур молча облизнул губы.
Сагромах завыл, ломанулся в дверь, но Шухран и Ниим встали вплотную.
– Лекарь сказал, что, если его будут отвлекать, – белыми губами выдавил Гистасп, – он не поручится ни за одного из них.
Сагромах, не веря ушам, посмотрел на Гистаспа, назойливо, насквозь, будто от этого был шанс, что вот сейчас альбинос скажет, что все в порядке, и тан может войти. Но тот молчал. Сагромах схватился за собственные, тронутые сединой виски, и, зарычав, упал на колени.
* * *
За последние шесть часов на пол сползли многие. Сползли, замерев в молитвенных жестах. Сагромах раскачивался взад-вперед, не зная уже, вздрагивать ли ему в ужасе от каждого нового крика Бану, или благодарить Праматерь, что она хоть как-то подает признаки жизни.
– Праматерь Всеблагая… – шептал тан в исступлении.
Наконец, дверь отворилась, показался лекарь. Сагромах вскочил так, будто подлетел на горючем порошке.
– ЧТО ЭТО?! – заорал он совершенно неистово, оглядывая передник доктора, красный от воротника до подола. – ОТКУДА СТОЛЬКО КРОВИ?! ЧТО ЗА УБИЙСТВО ТАМ СЛУЧИЛОСЬ?!
– Сагромах, – Хабур попытался взять брата за руки со спины, связывая, успокаивая. Качнул головой, и Шухран тут же пришел на помощь. Следом подключился Вал.
– ЧТО С НЕЙ?! – Сагромах не успокаивался и, вырвавшись, с боем ворвался в спальню.
Бансабиру поддерживали за подмышки, давая опираться на приставленное к кровати кресло. Она рычала, изо всех сил стараясь вытолкнуть из себя дитя, и Маатхас, бросившись к ней, видел, как чрево выходит вместе крохой, которая никак не желала его покидать. Он делился между желанием хоть как-то её поддержать и страхом причинить еще большую боль. Видя его метания, одна из повитух крикнула на тана:
– Не трогайте её!
– Ба…
– НЕ ТРОГАЙТЕ ЕЁ! – свирепее приказала она. Маатхас посмотрел в лицо жены – без тени красок или сознания, в бессильной ярости и усталости одновременно – и понял, что едва ли она видит, кто перед ней.
Вместе с лекарем в покой зашли Мантр и Хабур и выволокли тана наружу.
– ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ?! ЕЙ НАДО ПОМОЧЬ! ТЫ СЛЫШИШЬ?! – орал Маатхас в закрывшуюся дверь, сопротивляясь.
– Сагромах, – позвал Хабур. – Сагромах.
Тот обернулся рвано: кто здесь? Что еще?
– Са, – еще тверже позвал молочный брат. – Посмотри на меня, посмотри, – Хабур развернул
Сагромаха к себе лицом и встряхнул за плечи. – Доктор сказал, что у неё…
Он не знал, как сказать.
– Я видел, – шепнул Сагромах, оседая в полном бессилии. – Я видел.
– И повреждены нижние ребра, – добавил Гистасп. Маатхас повернул голову в его сторону едва-едва.
– Он спросил, чья жизнь из них двоих тебе важнее, – продолжал Хабур, переведя дыхание. – Я сказал, что Бану.
Маатхас снова посмотрел на брата – будто видел второй раз в жизни и никак не мог вспомнить, где и когда же был первый.
А потом сполз на пол, раздирая себе лицо пальцами, цепляясь за волосы, молясь, взывая, сетуя. Почему он настолько бессилен?! Почему ничего не способен сделать, чтобы помочь ей?! Спасти её! Спасти. Её!!
Его все слышали, но никто не отвечал. Дан отошел на несколько шагов – ближе к Серту. Теперь и его молитва была особенно горяча.
* * *
Лекарь выглянул в коридор спустя час, прижимая красную ладонь к губам. За дверью раздавался высокий детский плач. Маатхас даже думать не хотел, что это могло бы значить. Он ничего не спрашивал и только трясущимися руками поддерживал голову, чтобы не уронить её прямо в пол.
– Тан, – позвал лекарь.
– Сагромах, – позвал и Хабур, видя, что брат не реагирует. Маатхас посмотрел на целителя, потом на Хабура, качнул головой, и тот помог ему подняться.
– Я сделал, что мог, – сообщил врач. – Но правда такова, что образ жизни, который тану ведет с детства, не годится для роженицы.
Маатхас покрылся пятнами. Серт прислушивался особенно остро – это было видно по сведенной судорогой спине – но не оборачивался.
– Что ты сказал?!
– Её прошлые роды, вы помните, дались ей с трудом. Среди моих повитух есть те, кто был и при рождении ахтаната Гайера, и они говорят, что тоже видели мало хорошего.
– ТЫ МОЖЕШЬ СКАЗАТЬ ТОЛКОМ?! – заорал Сагромах вне себя от ярости и страха.
– Кроме тех трех, которых вы растите, у тану больше не может быть детей. Или им, или, скорее всего ей, это будет стоить жизни.
– Так тану жива?! – обернулся Серт, и стало видно, что у него мокрое лицо.
– Пока да. Дотянет до утра, будет жить.
Маатхас схватился за грудь. И даже Аргат, привязавшейся к новой госпоже за такой-то срок, спрятал лицо в широких ладонях.
– Ничего не говорите детям, – настоял лекарь.
Хабур кивнул вместо брата.
– Она спит? – спросил Гистасп.
– Да. Мы дали ей крепкий отвар, чтобы она заснула. Потеря крови огромна, как и болевой шок. О других повреждениях я уже говорил.
Иттая, которая в свое время подошла тоже и теперь держалась за руку Гистаспа, судорожно вздохнула.
– Могу я взглянуть на малыша? – спросил, наконец, Сагромах.
Доктор набрал полную воздуха грудь.
– Если пообещаете не говорить об этом танше.
– Что? – не понял Хабур.
– Мальчик…
– Это мальчик? – на краткий миг осветилось лицо Сагромаха, пока он не понял, что этот маленький изверг подвел Бансабиру к самой роковой из черт.
– …не доживет до утра. Едва ли тану Яввуз успеет взять его на руки. И… будет лучше, если нет. Ей и так предстоит тяжелое известие.
Сагромах его уже не слышал. Смысл случившегося, наконец, всем весом обрушился на него. Он закрыл лицо руками и, обнятый со спины Хабуром, горестно зарыдал.
