Текст книги "Мать Сумерек (СИ)"
Автор книги: Анастасия Машевская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 34 страниц)
– Как только вернусь к ласбарнцам, сразу двинемся в Орс, осядем там.
– Отцу это вряд ли понравится – что ты не стравил Адани и Ласбарн, а помог аданийцам и приволок гадостливых ласбарнцев ему под столичные стены.
– Ну а кто ж ему скажет? – удивился Гор. – К тому же, аданийцы все-таки понесли существенные потери, пока я травил Даната, и некому было руководить контратаками в наших стычках.
– Почему, кстати, – вдруг прищурился Таммуз, – ты ни разу не предпринял серьезную масштабную битву?
– А зачем? – искренне изумился Змей. – Знаете, ваше высочество, я ведь из Храма Даг. Там очень быстро учишься знать цену малому составу и максимально эффективно им пользоваться. А что до ласбарнцев под стенами Аттара – ну право, Алаю достаточно знать, что аданийцы их разбили на голову, – Гор оскалился совсем чудовищно – во многом из-за шрамов, морщин и хитрости. – Хорошие бойцы, натасканные мной лично или теми, кто натаскан мной лично, пригодятся и мне, и, будем честны, вам. В известный момент, – Гор подмигнул.
– Но разве ты не говорил, что эти ребята идут за тобой из ненависти к Орсу, потому что понимают, как важно объединиться с Адани или что ты там еще им наплел? – было видно, что Таммуз немного запутался. Царевич растерянно поглядела на собеседника.
– Конечно. Но, когда стало ясно, что Адани – лишняя трата времени, разве не логичнее сразу, коль уж есть такая возможность, устроиться тайно в Орсе? Ничто так не рушит страну, как её население.
Особенно, если оно враждебно властям. А все мои бойцы уже давно истово убеждены, что объединение с Адани якобы ради укрепления щита против Орса было обычной уловкой, маневром, призванным обратить внимание царя Алая и усыпить его бдительность.
– Мол, ласбарнцы и аданийцы активно заняты друг другом, можно не опасаться одних и дожать других?
– Точно, – улыбнулся Гор.
– И так думает мой отец? – не отставал царевич.
– Ваш отец думает, что по-прежнему живет в собственном дворце.
Таммуз перевел дух.
– Полагаю, мне вы это говорите, потому что не боитесь, – без тени вопроса обронил царевич. Один взгляд этого человека нагонял на Таммуза жуть. Как бы он ни был решителен в том, что делал, общение со Змеем давалось ему не без труда.
– Что вы сдадите меня Алаю? – Гор расхохотался. – Я вас умоляю. Я столько дельных идей ему подал и сам же осуществил, что, поверьте, сумею выставить врагом даже вас при желании. Но, мне казалось, сейчас у нас одна цель – установить вашу власть в Шамши-Аддаде.
Таммуз как-то особо заинтересованно и по-новому взглянул на Гора.
– А тебе-то они что сделали, что ты так их давишь?
– Мне? – казалось, от самой постановки вопроса Гор серьезно растерялся. Будто никогда прежде даже не думал о причинах, почему делает то, что считает выгодным. – Ну, не знаю, – пожал плечами. – Я орсовец, все-таки. У меня в крови ненавидеть аданийцев за какое-то там древнее предательство или еще чего.
Таммуза это не убедило, особенно беззаботный тон собеседника, но спрашивать подробнее не имело смысла: Змей явно не планировал откровенничать.
– Ладно, – вздохнул царевич, – если ты придумал, что делать с ласбарнцами в Орсе – удачи. Мне надо подумать теперь о собственной участи.
Гор с пониманием усмехнулся:
– Сарват тоже явно не одобрит, что именно вы стали освободителем Красной Башни.
Таммуз в подтверждение поджал губы и выкатил глаза: что и говорить тут.
– Другое дело, если бы вы могли вообще не зависеть от одобрения царя Сарвата, – почти по-змеиному прошелестел Гор.
Таммузу не надо было объяснять дважды. Он качнул головой:
– Слишком уж много Салинов передохло в последнее время. И всем нравится спихивать подозрения на меня, – отвёл глаза. – Понимаю, что на моем пути иначе никак, но сейчас стоит хотя бы сделать видимость, что я на их стороне.
Гор прицокнул языком, тоже качнув головой.
– Э, нет, не стоит. Сарват женится, наплодит всяких царских удальцов, и плакала всякая ваша надежда на успех.
– Что вы предлагаете? – раздраженно бросил Таммуз. Гор, однако, самообладания ничуть не терял.
– Сделать так, чтобы вас, ваше высочество, и рядом со столицей не было, когда царь Салинов отбросит копыта.
– Вы что, Змей, готовы сами…? – Таммуз выглядел поистине обескураженным.
– Ну, – протянул он, – мне все равно в ту сторону. Могу по дороге в Орс заглянуть к вашему шурину. На огонек, так сказать.
Таммуз поперхнулся воздухом.
– Вы серьезно, что ли?
– А что такого? – Гор развел руками. – Я, все-таки, первый номер Храма Даг. Лучше нас наемников во всем Этане не сыскать. Поверьте. Я везде бывал, от Ургатской степи до Мирассийской державы.
– То есть, Храм Даг?
– Это совершенно наилучший вариант, если надо избавиться от человека, – подтвердил Гор, а потом, не удержавшись, со смешком добавил, – если, конечно, нет возможности без свидетелей огреть его куском статуи по голове.
Таммуз не стал уточнять, что кусок статуи ему не поднять, но вот приложиться здоровенным мраморным сколом он вполне мог. А статую, в конечно счете, сделал крайней.
– И ты, как боец этого храма, Змей …
– Э, не совсем, – Гор тут же перебил. – Давайте уточню, – он поднял руку в жесте, соединив кольцом большой и указательный пальцы и выпростав остальные прямо. – Первый номер сто шестого поколения Храма Даг и его самый легендарный его боец за всю историю – Тиглат Тяжелый Меч, не Змей. Поэтому, именно Тиглат Тяжелый Меч – беспримерный в Этане наемник и убийца. Так что, и заказ для Храма Даг примет только Тиглат.
Таммуз, окинув собеседника почти восхищенно, спросил:
– И сколько Тиглат возьмет с меня за свои услуги?
Гор ответил – Таммуз побелел. Гор повел бровью:
– Ну, мне надо кормить и прятать прорву ласбарнцев среди орсовских земель и стен. Как минимум, пока они не найдут укрытие за какой-нибудь непримечательной работой.
Таммуз быстро прикинул ситуацию:
– А если я найму в Храме другого убийцу.
Гор зажегся, как звезда, блеснув ледниками глаз:
– Но я – лучший.
– И это слишком большая честь для Сарвата.
Гор улыбнулся:
– Он все-таки царь и брат вашей супруги, – деликатно напомнил Змей.
Таммуз прикидывал в уме и так, и эдак, но никаких других решений в голову не приходило. И не могло прийти: похоже, Гор всегда предлагает принять решение, но на деле оно давно принято им самим, и никакого выбора Змей не оставляет, сколь бы ни улыбался.
– Я попробую найти деньги так быстро, как смогу.
Гор расцвел: при обеспечении он сможет поддерживать ребят и вербовать потихонечку новых прямо под носом у Стального царя.
– Ну что вы, – Гор великодушно махнул рукой, – можно рассчитываться со временем. Месяц за месяцем или пару раз в год, – щедро предложил он.
Таммуз даже в мыслях не стал представлять, что будет, если попытаться обмануть этого мрачного угрюмого наемника.
– Там, глядишь, царевич Салман станет царем, самый неуправляемый элемент на вашем пути к власти в Шамши-Аддаде исчезнет, людская злоба иссякнет, печаль умножится. А тут – вы, ваше высочество, тот, кто в самое тревожное время – первое конфликтное столкновение с внешним врагом после смерти царя Тидана – подал людям надежду. Эх! – Гор почти с завистью вообразил размах столичного празднества и радости.
– В таком случае, – торжественно пообещал Таммуз, – я нанимаю тебя, первый номер Храма Даг, Тиглат Тяжелый Меч, для убийства царя Сарвата.
Гор в ответ оскалился почти безобразно.
– А что так тихо-то? – сдерживая раздражение, спросил Гор. – Вы бы еще погромче об этом заявили. У стен ушей больше, чем у человека, царевич. Но, в любом случае, – Гор предпочел не задерживаться на скабрезностях, дабы не стать свидетелем какой-нибудь молодецкой истерики, – я берусь.
Таммуз воспрял. Обговорив ещё несколько деталей, они уже почти простились, как вдруг, напоследок, Таммуз задал еще один вопрос.
– Интересно, а на ваше имя храм когда-нибудь принимал заказы? Ведь, если подумать, вас тоже можно ненавидеть и желать убить.
– Я лучший из ныне живущих бойцов, – напомнил Гор.
– Но это ведь не уменьшает количества ваших врагов? Если представить, что вы бы не были таким, если допустить, что есть человек, способный одолеть вас в честной схватке, как думаете, он бы взялся?
Гор ответил сухо:
– Если это не какой-нибудь однозначный пень, определенно нет. Видите ли, в Храме Даг полно внутренних законов. Потому что без них все бы принимали нас за разбойников и головорезов, вроде беглых ласбарнских рабов. И среди прочих установок, есть довольно строгое о том, что все старейшины Храма Даг, то есть бойцы с рангами от третьего и выше, являются для Багровой обители предметом гордости, а, значит, навсегда для всех заказчиков храма остаются неприкосновенны.
– Вот оно как, – только и протянул Таммуз.
– Увы, – Гор посмеялся, – удавить, утопить, сгноить, замучить до смерти меня просто так нельзя. Да, даже вам, ваше высочество. – Таммуз сделал вид, что и в мыслях не было, а Гор закончил. – Храм обязан отомстить, послав убийц.
На другой день каждый из них отправился собственным направлением: Таммуз примкнул к пустившимся в погоню на юг командирам и армии, а Гор повел обманом спасенный отборный отряд ласбарнских конников на север, к столице Западного Орса.
* * *
«Погонщики ласбарнцев», аданийское войско, рассчитывавшее на разъяренный штурм вражеского лагеря, были разочарованы тем, что нашли. Вскоре встретили командира – где-то на полпути продвижения Таммуза. Он, как мог, успокоил ребят. Все ведь хорошо, ну разбежались эти дикари по окрестным землям за границей Адани – и ладно. Пусть теперь саддарам жизнь портят.
Командиры всерьез хмурились, но кивали.
* * *
– Значит, Маатхас там? – спросил мужчина подручного, который только что вернулся в гостиницу на окраине города вокруг пурпурного чертога.
– Наверняка, – кивнул разведчик.
– Давай живее, – гаркнул вожак. – Поднимай всех и готовьтесь.
– Мы едем все? Или кого-то отослать сразу на юг?
Вожак цокнул:
– Это же Мать лагерей. Скажи что безосновательно – и вся страна заклеймит клеветником. Сначала надо убедиться, застать их в открытую, а после разносить по всем углам. Поедем все – я хочу поймать Бану за руку.
* * *
Влюбленные засыпали, просыпались, занимались любовью, пристально глядя друг другу в глаза. У Бану опухли губы, налились отметины от поцелуев, болел затылок от того, как Маатхас, увлекаясь, оттягивал волосы, и даже немного саднило промежность. У него были разодраны плечи и вся спина, от женской хватки на буграх мышц, затекших и забитых от постоянной опоры, проступали синяки в форме подушечек пальцев.
Но почти до рассвета остановиться не могли оба.
* * *
Чтобы не допустить никаких эксцессов, Гистасп дважды за ночь, крадучись, приходил к спальне тану – проверить, все ли в порядке, не случилось ли чего. Он не задерживался надолго, но оба раза, слушая стоны госпожи и звериное рычание Маатхаса, улыбался с теплом в сердце: должен же был хоть кто-то стереть с её физиономии вечно скучающее, надменное и чуточку презрительное ко всему выражение.
Интересно, повезет ли ему, Гистаспу, точно так же? Ведь, как ни посмотри, они с Бану отличаются только тем, что танша привыкла браться за дело с места в карьер и удивлять потом всех заранее продуманной игрой, а он, Гистасп, обычно пускается в рассуждения о том, почему игра не стоит свеч.
* * *
Бансабира заснула незадолго до утра, первой. Маатхас умиленно смотрел на неё, ощущая каждой клеткой, как именно сжимается при ударах сердце и разжимается снова. Вот, оказывается, что значит, чувствовать пульс жизни.
Бану лежала рядышком, в неудобной, чтобы обнять её, позе лицом к нему, посапывая, как дитя. Он вытянул руку немного над собой и запутался пальцами в белом золоте волос.
Все печали изглаживаются с чела человека, который любит взаимно.
Много ли значило наличие у неё какого-то прошлого, если этой ночью, с ним, она впервые открывалась до глубины сердца?
Много ли значил весь его, Сагромаха, опыт, если он так долго был дураком? Сколько меж ними залегло недомолвок и разочарований. Сколько было глупостей и игр, нелепых, бессмысленных, как стало очевидно этой ночью? Как много обрушилось слов…
И все – лишние.
* * *
Маатхас, разбуженный сиянием солнца сквозь приотворенное окно, попытался лечь поудобнее и плотнее прижать Бану к себе – когда она успела перевернуться к нему спиной, и как давно он обнимал её? Видать, немало, раз рука затекла. И вдруг весь сжался и взвыл.
– Сагромах? – сквозь сон подернулась Бану, едва ворочая языком. – Что … случилось что?
– Ммм, – измученно промычал он, не в силах передать, как невыносимо ломило спину.
* * *
– Надо послать за завтраком, – растрепанная и помятая, Бану с трудом уселась на кровати. Все её тело тоже болело, в особенности руки и ноги. Но Маатхас явно страдал сильнее, и Бансабира помогла ему устроиться удобнее, полусидя-полулежа, подоткнув под поясницу подушки.
– Я как старик какой-то, – немного пристыженно протянул тан, всерьез ощутив укол от собственного превосходства в годах.
– Да ладно … тебе, – не менее робко отозвалась Бану.
Все-таки смущается, подумал Сагромах и обнял женщину, заставляя Бансабиру покраснеть сильнее. Вспоминать, что они вытворяли, оказалось мучительно стыдно, и Бансабира прятала глаза.
– Думаю, лучше спускаться вниз, – вздохнув, признал тан. – Тебя хватятся за завтраком.
Бансабира фыркнула, пожав плечами:
– Я Мать лагерей: никто и бровью не поведет, если я не появлюсь, но кто-то из моих ребят скажет, что все в порядке. Вдруг, я среди ночи умчалась по каким-нибудь безумно важным делам куда-нибудь, непонятно куда? – с иронией спросила женщина.
Мужчина усмехнулся.
– Гистасп все уладит? – без тени вопроса спросил Сагромах.
– Надею…
– ТАНУ! – Гистасп, легок на помине, заколотил в дверь. – Тану, это срочно!
Маатхас ощутил, как вздрогнула в его руках Бану, словно взведенная тетива.
– Гистасп? – неопределенно спросила она из-за двери.
– Этер Каамал в чертоге! – сообщил генерал.
Маатхас подобрался тоже. Нахмурился, обеспокоенно поглядел на Бану.
– Как узнал…
– Зайди, – не колеблясь, велела танша. Гистасп, не раздумывая, отворил дверь.
– Бану! – только и успел возмутиться Сагромах, когда та, скинув одеяло, выскользнула из постели – нагая и светящаяся от отражения солнечных лучей на алебастровой коже. – Бансабира! – настойчивее вспыхнул Маатхас, когда женщина даже не откликнулась на первое его недовольство.
– Не время для скромности, – сдавленно бросила танша, подхватывая одежду. Быстро осмотрела корсаж и платье в руках. – Это все слишком долго, – определила Мать лагерей, кинувшись к стулу, на спинке которого висел халат, который танша обычно носила в покоях перед сном. Запахнулась.
– Бану…
– Сагромах! – в голосе женщины слышалась мольба. – Сейчас не время для всего. Если Этер узнает, тут же осведомит Дайхатта, и тридцать тысяч копий уплывут в руки раману Тахивран, – не давая мужчине опомниться и злясь, что все приходится ему разжевывать, Бансабира метнула взгляд на генерала. – Лигдама ко мне. И приведи следом Гайера. Быстрей.
Гистасп только кивнул и тут же исчез.
– Одевайся поскорей, пожалуйста.
Кое-как прибрав кровать, Бану рванула в туалетную, огляделась, и попыталась, как могла скоро, переодеться. Благо, несколько комплектов одежды, пошитых по образцу из Храма Даг, всегда лежали наготове.
Гистасп едва успел привести сонного плачущего Гайера и переглянуться с Маатхасом, который старался пригладить бугры на неровно заправленной кровати. Лигдам бегом ворвался в комнату для одеваний и пока оставил там всю принесенную к вчерашнему ужину снедь. Все становилось до смешного очевидно, и он не раскрывал рта. Вынырнул обратно, заслышав шаги в коридоре – и как раз вовремя.
– Где же моя любимая невестка? – сияя, как отполированный праздничный кубок, в спальню Бану шагнул рыжебородый Этер.
Маатхаса приметил сразу и растекся в самодовольной ухмылке. Вот же гнусная шлюха – спуталась-таки с Лазурным выродком.
Маатхас скрипнул зубами – и вдруг обнаружил, что держит за руку Гайера. Что? Кто и когда успел?
– Ахтанат, – учтиво поклонился Гистасп. Этер только заинтриговано глянул на него, но значения не придал.
– Гляжу, Сагромах здесь. Сколько лет, сколько зим.
Этер шагнул вперед, и мужчины, вцепившись друг в друга одинаково дерзкими взглядами, пожали руки – как перед поединком на турнире.
– Этер, – поздоровался Маатхас.
– Не ожидал увидеть тебя тут, – пропел Каамал. Гистасп сверкнул глазами: в голосе Этера мелькнули интонации, знакомые всякому, кто знал его отца по прозвищу Льстивый Язык. Не дай Боги, чтобы этот бесстрашный рубака обрел хитроумие Яфура. Права танша: нельзя иметь соседом эдакую проблему, к тому же при его-то деньгах.
– Уже играешь роль моего брата? – ехидно осведомился Этер. – Только с Гайером или в этой постели тоже стараешься? – Этер, наконец, перестал ухмыляться и движением коротко остриженной головой указал на кровать. Маатхас оскалился – и сжал пальцы Этера до хруста.
Не к добру, сглотнул Гистасп.
– Что тут происходит? – строго спросила танша, выходя из туалетной. Её взгляд пронизывающе уперся в Этера, и даже тому сделалось не по себе.
– А, Этер, – чуть поджала губы, оглядывая деверя с головы до ног. – Рада видеть. Мы собрались прогуляться. Пойдем с нами, расскажешь, зачем прибыл.
– Эм, – неожиданно замялся Этер. – Сестрица, – по-свойски заговорил Каамал, отпустив, наконец, руку Маатхаса, – я едва с коня слез, дай дух перевести.
Бансабира смерила его взглядом еще более презрительным, чем прежде: если так утомился сидеть в седле, зачем тогда вообще в него лез? А если и влез, то что тут забыл, в её комнате. Сидел бы дома…
– Лигдам, – сухо скомандовала танша. – Распредели моего родича и его свиту, вели обиходить лошадей и слуг. Пойдемте, тан, – чуть обернулась к Маатхас и протянув руку, перехватила ладошку Гайера.
– П… после вас, – Этер от скорости решения попросту растерялся, но учтиво поклонился, пропуская Бану в дверь первой. Она, однако, не оценила.
– Из моего покоя последней выхожу я, Этер. Шевелитесь, – «просто выведи его, Лигдам» – умоляли зеленые глаза. Оруженосец понял верно, но дерзить наследнику Серебряного дома не мог насмелиться. Гистасп собрался с духом первым: кажется, это всегда приходится делать ему.
– Я еще не все сообщил, госпожа. Пока вы были в военной академии случилось несколько важных событий, вам следует узнать до прогулки, – настойчиво сообщил генерал.
Бансабира недовольно посмотрела на него и уселась за стол.
– Полагаю, ты позволишь мне остаться, сестра, – бодро произнес Каамал, оглядываясь в поисках свободного стула.
– Разумеется, нет, – отрезала Бану. – На одного из моих генералов раз за разом совершаются покушения, и мне никак не удается поймать демона за хвост. Надеюсь, ты собирался доложить об этом? – вздернула бровь, глянув на Гистаспа так, что тот и вправду серьезно напрягся.
– Сведений мало, но что-то есть.
– Этер, можешь поздороваться с племянником за дверью. Тан, – сделала тонкий жест пальцами, убеждая Сагромаха выйти. – Идите вперед. Гайер, родной, ступай с дядей…
– Тану, – казалось, Этер сам не знал, чему бы ему возмутиться, но возмутиться наверняка следовало.
– Ахтанат, – надавила танша, подчеркивая разницу в положении.
Едва мужчины вышли, Бану бросила на Гистаспа и Лигдама взгляд.
– Когда он приехал на самом деле? – потребовала сухо.
– Не знаю, – честно сознался генерал, – но судя по всему засветло.
Танша скрипнула зубами, но Лигдам спасительно качнул головой:
– Ниим с утра был на конюшне, он бы сообщил.
От сердца немного отлегло: и впрямь. В спальню снова ворвался Маатхас с канючащим Гайером за руку.
– Этер заявил, что пойдет отдыхать.
Бану оглядела собравшихся, встав.
– Он пошлет гонца отцу и Аймару, – и шагнула к двери. Гистасп опрометью бросился следом, поймал за плечо.
– Тану, возьмите себя в руки, – навис, заговорил спокойно и рассудительно, тоном, который наверняка убеждал её. – Сорветесь вот так – и дадите Серебряным лишний повод пустить о вас дополнительную парочку сплетен. Если сегодняшняя ночь кончится очевидными последствиями, – альбинос посмотрел женщине на живот, – у этого ребенка и без того будет достаточно трудная жизнь, чтобы еще отбиваться от грязи, которую с радостью в него швырнет Этер Каамал.
– И что делать? – тупо спросил Сагромах из-за плеча генерала, недовольный тем, что Гистасп лезет в их жизнь. Сейчас стало особенно, как никогда прежде, трудно сносить мужское присутствие рядом с ней. Но если упрекнуть в подобном, Бану укажет на дверь, глазом не моргнув.
– Займитесь, чем планировали. Разведчиков я возьму на себя.
– Не теряй времени, – шепнула женщина, прямо глядя в бесцветно-серые глаза. Гистасп широким шагом покинул комнату. Бану, сцепив зубы, глянула на Сагромаха. Тревожно, но решительно. «Пойдем», – говорил этот взгляд.
Бансабира подхватила сына на руки, успокаивая. Гайер, долгое время не знавший кровной матери, привыкал к ней медленно, но, благо, уже узнавал и не чурался.
Маатхас подсуетился: накинул Бану на плечи легкий плащ. На всякий случай. Помог спуститься.
Взяв несколько человек охраны, что держалась позади, таны преодолели северные укрепления чертога, и теперь шли по холмам, засаженным цветами. Гайер отчаянно вертел головой, разглядывая торчавшие поодаль развесистые ели и будто заточенные, как лезвие кинжала, сосны. Он любил воздух и чувствовал себя на улице в солнечные летние деньки преотлично. Маатхас косился на женщину с ребенком одним глазом и думал, что все выглядит вполне умилительно, если бы не хмурая черта промеж аккуратно прибранных бровей молодой госпожи. Время от времени Бансабира спускала Гайера на землю, отпуская побегать. Потом, чуть позже, Сагромах раскрывал могучие объятия, и недолюбленный ребенок вдруг становился доверчивым, будто очарованный. Шел в подставленные руки, с восторженным визгом забирался Сагромаху на шею.
Искреннее человеческое тепло ничем не заменить.
Бансабира смотрела на все это с улыбкой в душе – и с облегчением: одной ей с ребенком не управиться в жизни. Есть женщины, рожденные под луной Илланы, Величающей плодородие. Из них выходят лучшие матери в мире. Она, Бансабира, рождена под сумраком Кровавой Шиады, и слеплена для другого.
Потому сейчас Бану, как бы ни отвлекалась, могла думать только об одном. Придерживая ножки Гайера, свисающие ему на плечи, Маатхас поглядывал на Бану – немного придирчиво.
– Думаешь, Гистасп справится?
Бансабира молча пожала плечами.
* * *
Гистасп справился, о чем и доложился сразу, как Бану и Маатхас вернулись с прогулки.
– Са, – дослушав рапорт генерала, Бансабира выдохнула и, сокращая расстояние, положила ладонь на мужскую грудь. Маатхас тут же накрыл её своей, тоже сделав шаг навстречу и чуть склонив голову.
– Где вы так долго были? – без предупреждения в Малую залу ворвался Хабур.
Увидев пару, разделенную лишь тонкой полоской воздуха, и Гистаспа, который чуть отводил глаза, Хабур мгновенно понял все. Переглянулся с альбиносом (тот почти незаметно вздернул бровь), посмотрел на Бансабиру (танша неловко отвернулась от пришельца), и заявил:
– Ладно, неважно. Жаль, я не застал вас с утра-пораньше. Каамал…
– Мы в курсе, – кивнул Маатхас. Теперь, когда таится смысла не было, он приобнял Бансабиру за плечо, и, обретя смелость, женщина решительно развернулась к Хабуру.
– Я послал убийц за гонцами, – оповестил Гистасп.
– Нер прибыл в чертог три часа назад и сразу столкнулся со мной в конюшнях. Я попытался объясниться, но он тут же отослал своего человека и принялся болтать со мной про лошадей и еще какую-то чушь, видно, чтобы я не мог принять ответных мер. Сами понимаете, толкнуть его в грудь и заявить, что у меня дела, я не мог.
Тут Хабур перевел глаза с танши на Маатхаса, и тот сообразил. Конечно, устроить разборки в Пурпурном чертоге с Этером, значило не только рассорить Сагромаха с якобы союзником, но и втянуть в них Бану, а этого Сагромаху хотелось меньше всего. Все ведь и впрямь ясно, в душе улыбнулся Хабур. Хвала Праматери.
– Как только я освободился, – продолжил мужчина, – кинулся искать тебя, Сагромах, но… найти не сумел.
Гистасп посмотрел на него с легкой нотой заинтересованности, за которой опытный глаз мог различить тщательно скрываемое недовольство: Хабур что, укоряет тану Яввуз в чем-то?
Маатхас, похоже, расценил внезапно скомканное окончание фразы молочного брата схожим образом и чуть шагнул вперед, заслоняя Бансабиру. Хабур уже в мольбе вскинул ладони: и в мыслях не было обвинять никого ни в чем. Напротив, кажется, Хабур всерьез рад за него, Сагромаха – вон, как глаза светились.
– Стало быть, у гонцов Каамала три часа форы и наиотличнейшие лошади? – Бану прищурилась.
– Боюсь, что так, – кивнул седоусый Хабур. Бансабира отстранилась от Сагромаха. Со строгостью в лице подошла к окну.
– Кого ты послал? – не оборачиваясь, спросила Гистаспа.
– К Яфуру пару человек из своих мечей, по тракту к Дайхатту отрядил Ри.
Бансабира почти незаметно повела головой в сторону генерала: странный выбор, не говоря о том, что Гистасп самовольно влез в сотню Серта.
– Из всех крепких конников он самый худой, – объяснил генерал.
«Но даже он может не нагнать этеровского гонца», – услышали все в повисшей тишине покоя.
Мать Воздаяния, вздохнула Бану. Ни Юдейра, ни Рамира, чтобы подключить силы разведки, а Варна еще никто не знает. Ему нужно, по меньшей мере, полгода, чтобы наладить сообщение с теми, кого оставили напоследок Юдейр и Рамир, и еще полгода, чтобы восполнить пробелы там, где, лишенные знакомых предводителей, дезертировали несколько человек.
Бансабира, не стесняясь, нахмурилась, провела ладонью по лицу, уперлась ладонями в оконную раму.
Именно сейчас отчаяннее всего нужна была рука из тени. А у неё даже тени не оставалось.
Со злостью Бансабира закусила губу. Видимо, предопределение все же есть, и её – в том, чтобы никогда не потакать желаниям. Нет смысла винить в чем-то Маатхаса: собственная слабость Бансабиры привела к таким последствиям. Не уступи она, Этеру не за что было бы ухватиться.
Любовь превращает в размазню – она знала это всю жизнь. И именно поэтому, должно быть, так сильно и так по-особому восхищалась Гором.
Танша набрала полную грудь воздуха, сжала зубы.
– Итак, мне придется положиться на удачу? – без вопросительной ноты спросила она у собравшихся. – Что на недоумка, посланного Этером, свалится звезда с неба или его конь угодит в яму на дороге? Сорвется в обрыв, потонет в Бенре? – спросила без единой эмоции в лице. – Этер предлагает мне ждать благоизъявления или возмездия судьбы, – потерла губы, – которую выбрал для меня. Ранди Шаут тоже пытался навязать судьбу, которую выбрал для меня, – усмехнулась танша и примолкла.
Связать Ранди Шаута ей последовательно помогли сначала Рамир, потом Юдейр.
Рамир и Юдейр.
Рамир и Юдейр…
Неужели она, как и Сцира Алая, ничего из себя не представляет без помощи мужчин, скрытых временем Матери Сумерек? Неужели все, чего она достигла, добилась только этими, чужими руками, и теперь нет ничего, что осталось бы в её собственных?!
От осознания никчемности Бансабира была готова взвыть.
– Я возьму сына. Гистасп, распорядись об обеде и позови Руссу, – ровно велела она, медленно оборачиваясь.
– Слушаюсь, – со скучающим видом отозвался генерал, отдал ребенка матери и вышел. – Пойдемте, тан, – позвал он, уходя. – Я провожу вас.
Маатхас глянул на Бансабиру. Ничего, кроме невозмутимости, в ней не было.
– Я приду вечером.
Женщина кивнула: едва ли Сагромах виноват в чем-то, кроме её утомленного счастьем тела.
И – яды Шиады! – воспрявшей души.
* * *
Сагромах отправился в отведенный покой и, что случалось редко, попросил Хабура оставить его наедине с самим собой.
Никогда прежде Маатхас не встречал людей, которые бы так пугались собственной доброты, счастья, удовольствия. С ней никогда не было легко, и даже минувшей ночью – сейчас Сагромах мог вспоминать с улыбкой – Бану долгое время умоляла погасить свечи, чтобы тан не видел шрамов, щедро рассыпанных по всему телу. Как ей приходится раз за разом разжевывать ему свои замыслы, так и ему постоянно приходится объяснять ей, что любят – не за красоту тела. Любят целиком, всего человека, до донышка, до каждого несовершенства и недостатка.
Вроде шрамов, которые он целовал один за другим, заставляя женщину в его руках расслабиться – и растаять.
Он потратил полночи и больше половины сил, чтобы Бансабира смогла, наконец, довериться ему и особенно – себе. И хотя он всерьез опасался, что после двух раз силы его иссякнут – в конце концов, он давно не юнец – в некотором смысле Сагромах гордился собой. Он явно намного опытнее и мудрее в вопросах, в которых, как раньше он привык думать, лучше понимают женщины.
Что ж, чем не очередное доказательство, что он влюблен в самую необычную из них? Он научит её не видеть зла в любви, как научил не чураться, не важничать, звать себя по имени. Тан улыбнулся, вспомнив, с какой нежностью Бану растягивала длинное «Сагромах» и как прерывисто, бессвязно выдыхала краткое «Са».
Многое опять идет вкривь и вкось, но главное в любом поединке – не сдаваться, даже если мышцы в руке немеют на последнем взмахе меча.
* * *
Бансабира, облаченная в военную форму, в которой чувствовала себя увереннее, сидела у окна, не различая, как медленно сумерки сменяются ночью. Няня возилась с Гайером, которого в присутствии в чертоге Этера, танша боялась отпустить от себя и на шаг.
Однако на ночь все-таки приходилось оставлять его из-за Сагромаха: невозможно ночевать с ними обоими. Поэтому и сегодня Гайера приютили Тахбир и Итами, в которых Бансабира не сомневалась.
* * *
Сагромах пришел, молча сел рядом с Бану, пододвинув себе стул. Накрыл лежащие на коленях женские ладони своей. С момента обнаружения ситуации с гонцами, минуло двое суток. Маатхас знал, что прошлую ночь Бансабира не спала: она изводилась, не могла наслаждаться близостью (хотя Сагромах, как мог старался, несмотря на страшную боль во всех мышцах), а потом, кое-как заснув, ворочалась, просыпалась, и уже в половине пятого сидела у окна, как сейчас.
Её было не утешить и не поддержать, и Маатхас спросил первое, что пришло на ум, чтобы хоть как-то разговорить женщину.
– Зачем ты отослала Руссу из чертога?
Спросил просто так, но, судя по тому, как внутренне подобралась Бану, попал в какой-то живой угол.
– Этер не только намеревался убить Гайера: он всерьез пытается пустить обо мне сплетню, будто Гайер сын Руссы. Не нужно ему никаких лишних поводов взболтнуть еще что-нибудь, – Бансабира даже не посмотрела на Сагромаха, отвечая сдержанно и сухо. – К тому же, случись что со мной, Русса окажется в числе первых претендентов на наследование.
