Текст книги "Мать Сумерек (СИ)"
Автор книги: Анастасия Машевская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 34 страниц)
Глава 8
Гор повертел в руках послание, найденное на подушке в спальне. Так и эдак. Ничего – ни тебе адресата, ни отправителя. Печать из серого сургуча без всякого символа.
Повертел, усмехнулся. Никакой сноровки, посмеялся он. Как только требование шпионить за Бану стало неким официальным приказом, пошли ненужные атрибуты: такие вот послания и серый бесприметный сургуч.
Гор прицокнул: лучший способ делать секретное дело – спрятать его за обыденными действиями, которые прежде повторял регулярно, ничего не меняя. Если бы Юдейр прислал сообщение, как присылал раньше, в открытую – насколько возможно в их деле – было бы меньше внимания.
Гор сломал печать, развернул лист. И приятно удивился: письмо не от Юдейра. Кажется, он все-таки умнее, чем можно было ждать. Послание отправил Таммуз и всего с одной строчкой: «Я не забуду твою помощь».
Змей усмехнулся: отличный парень! Он не забудет, улыбаясь, перечитал Гор. Иными словами: забудет сам Змей, Таммуз напомнит Алаю, как нечист на руку Гор. Но вместе с тем, поскольку у Змея отличная память, стоит Таммузу стать царем, он найдет Тиглату достойное применение.
– Щенок, – не удержался Гор, растягивая. Мелкий, заносчивый сучонок, но отчаянный, и смелей всех, кого Гор встречал в Аттаре. Если подумать, разве сам Гор не был таким по юности? Разве не потому, что узнал в Таммузе себя, он кинулся помогать юнцу?
Послание Таммуза Гор сжег. Благополучно устроился на кровати, в удовольствие выспался. На утро едва не опоздал к царю, и Алай, придирчиво ощупав Змея взглядом, заметил, что, дескать, совсем не похоже на советника так выглядеть.
Они собирались каждое утро, всерьез размышляя о грядущей атаке на Ласбарн. Гор хорошо взбаламутил восточную часть страны, что граничила с Адани, стравил их, вынуждая при малейшей атаке приграничья обвинять друг друга. Этим стоило сейчас пользоваться с особым рвением. А западная часть пусть остается на совести ясовцев. Даже если предположить невиданное – будто Ласбарн сплотиться против захватчиков, и кочевники с запада придут на помощь востоку, все равно им не поспеть. Тут самое главное – своевременное вмешательство из Гавани Теней.
Что касается восточного Ласбарна, разгром которого по договору приходился на долю Орса, тоже не стоило торопиться. Возможность во многом единственная, и бить надо наверняка. Именно поэтому, обложившись с головы до ног терпением, Стальной царь ежедневно вел со Змеем переговоры: перво-наперво – о проводниках. Ведь в самом деле, если допустить, что со зла за колонизацию ласбарнцы перерезали всех орсовцев в пустыне, должно было остаться хоть что-то! Все, кто выжил, упрямился Гор, давно слились с самими ласбарнцами и теперь едва ли сдадут членов семьи.
Царь не сдавался и, в общем, не зря. Золото переубедит кого угодно.
Закончив с проводниками и прикрытием, Алай внимательно изучал донесения Гора об оазисах и возможных путях поставки снабжения, потом – о добыче в северных рудниках Орса (южные-то он проиграл аданийцам!) железа для вооружения, о поставках леса и строительстве осадных орудий, о недостатке крепежа для последних и военном масле для освещения и поджогов… Впрочем, что там, в пустыне можно поджечь – подтрунивал Змей, и Алай понимал, что уж с кем, а с пустынниками и правда никогда не вел боев, так что все привычные стратагемы и приготовления мало применимы.
Это ничего, успокаивал Гор. Он во всем поможет Стальному царю. Время еще есть. В конце концов, для начала совместной атаки Ласбарна вместе с Ясом, необходимо дождаться появления наследника. Благо, новости о родах Джайи, судя по срокам, должны прибыть уже скоро.
Освободившись от царя, Змей приступил к обязанностям наставника – для нового наследного царевича Амана, младшего из детей Алая, и своей дочери. Глядя на Намарну, взъерошенную и колючую в отношениях с отцом, Гор всерьез недоумевал, зачем вообще когда-то взял её с собой. Между ними ничего общего, кроме чресл её матери. Вот же…
– Змей! – один из стражников отвлек от наблюдения. В руках у него был свернутый пергамент. – Тебе, – протянул он.
Гор едва заметно дернул бровью, взял лист, развернул. Улыбнулся: а вот это как надо. Значит, прищурился Гор, вглядываясь в строчки послания Юдейра, Мать лагерей устраивает судьбу клана на всякий лад, а пока все дружно по уши барахтаются в свадебных приготовлениях, темнит воду на собственном севере?
Юдейр писал, что пока ничего точно разузнать не удается, но в сугробах танше точно, как намазано. Может, пытается стать своей среди северян, увлеклась всякой охотой на моржей. Может, сомневается в том, что делает, а среди астахирских круч ей никто не докучает. Там вообще никто никому не докучает – там бы выжить.
Гор улыбнулся – почти незаметно, но так, что ледяные глаза засветились теплом. Раньше он сказал бы, что Бансабира не сомневается, никогда. Теперь правильнее было думать, что сомнения ей не вредят. Раз она снова решила выбрать кого-то, кроме его самого, Тиглата, пусть будет так. Ирэн в Храме Даг была права: что он сделал, чтобы стать ближе к ней?
Раньше, он мог бы кинуться что-то делать, но после разговора с подругой понимал, что больше не вправе лезть в жизнь девочки, которую сломал и построил одновременно. Юдейр писал, что избранник танши обладает главным качеством, и потому теперь Гор отчетливо принимал решение уйти в тень, где ему и место.
А вот то, что Бану третирует бывший родич, который баламутит воду на юге её танаара, Гора взволновало. Он рассержен, действует сгоряча, писал Юдейр, а горячая голова всегда летит с плеч первой. Гор соглашался. Участвовать в судьбе Бану он не намеревался – теперь есть другой человек, кто может о ней заботиться – но в ответном письме Юдейру не удержался от строчки всяко сохранять бдительность.
В конце концов, заметил Гор про себя, когда дверь за посыльным в Пурпурный танаар закрылась, если Бансабира и достойна умереть от чьей-то руки, то только от его. Лицом к лицу. Больше никаких тайн.
Раньше, пока не узнал о её повторном готовящемся браке, Гор допускал мысль, что совместный поход на Ласбарн окончательно объединит их. Их крайняя встреча в песках была весьма непривычной. Слишком теплой, слишком откровенной, слишком грустной. Разве не потому, что от чувств ему просто снесло голову, он, бросив все дела, помчался за Бану вослед в Багровый храм?
Её первая ночь прошла в Ласбарне. С ним, Гором, тоже могла бы быть там. Это символично.
И глупо, усмехнулся над собой Гор. Кажется, годы делают из него романтика или идиота. Теперь в лучшем случае они с Бансабирой смогут сохранять дипломатические отношения. На это Гор способен не был. А, значит, наиболее предпочтительным будет не видеться вовсе. То есть либо ему, либо ей не участвовать в походе на Ласбарн.
* * *
Гор размял шею и настрочил длинное письмо Таммузу. Сейчас парню стоило все силы сосредоточить на создании безукоризненной репутации. Утрировать и усугублять ситуацию в стране еще одной кончиной ни в коем случае не следует. После смерти Сарвата Адани нуждается в иллюзии стабильности хотя бы на пару лет. К тому же, чтобы заручиться поддержкой знати и особенно простых людей, потребуется время. К Таммузу потеплели в южных аданийских провинциях. Столицу так просто не возьмешь, он наверняка и сам давно понял. Но при должном упорстве двух-трех лет вполне хватит.
В такой ситуации Гору оставалось придумать, как удерживать от активных действий Стального царя.
Гор поскреб по всем погребам в поисках мало-мальски значимых плохих новостей. Заботы да хлопоты всякого разного рода, требующие участия владыки. Алай, впрочем, не считал, что, как минимум половина принесенных на следующий день новостей имеет к нему отношение. Все хозяйственные вопросы замка и столицы всегда решали женщины семьи Далхор, авторитетно заявил царь.
– Вот тут как раз неувязка, – скользко шепнул Змей.
И впрямь. Аман слишком мал, чтобы жениться. Кажется, пришел час свалить эти заботы на невестку – жену брата Тая, и дать ей в помощь пару бойких племянниц.
Змей пообещал все организовать и по-быстрому сбежал от царя, вполне расстроенный. Половина его напридуманных проблем решилась одним движением. Жаль, не стоило недооценивать Алая. Недаром ведь он царь.
Что ж, тогда стоит держаться подальше от бытовых проблем и взять что-то более масштабное.
В следующие недели Гор насобирал ото всех соседей целую кучу новостей. И пусть они были так себе, главное, гораздо больше претендовали на политику, чем подсчет забитой во дворце скотины или урожай винограда в царском саду. Он рассказывал о делах в Ваамоне, горной крепости, где теперь заведовала Ахиль, о состоянии её оскопленного супруга – запертого в монастыре бывшего царевича Халия, который явно спятил. С невиданным энтузиазмом вещал о причинах и доводах в пользу разных версий смерти аданийского царя Сарвата и о коронации дочери Алая Таниры. О трениях в их собственных землях между разными орсовскими лордами по всяким мелким вопросам и каких-то очередных требованиях церковников по всей стране. Гор даже с особенной кручинностью в лице поделился новостями, что у сына Алая родился сын от девчонки Салин, а вот у Джайи, как принесли весть, уродилась дочь и теперь явно поход на Ласбарн придется отложить до лучших времен.
– Будто раманы сами ввяжутся в бойню! – негодовал царь. Ясно же, что воевать будут таны, так что пусть бы и начинали вторжение в Ласбарн прямо сейчас. А его зять, ахрамад какой-то там пусть и дальше упражняется в попытках сделать мальчика.
Гор на это не отвечал, пожимая плечами – тут он никак не мог повлиять на ситуацию, и Алай принимал это как данность. Ему теперь становилось даже ясно, отчего советник в последние дни приходил докладывать ему о чем угодно, но только не о военных приготовлениях к ласбарнскому походу. Тем не менее, он велел подготовить и отправить в Гавань Теней письмо с поздравлениями и послание с вопросами и требованиями. Стоило бы напомнить этим заморским женолюбам, чего стоит настоящее мужское слово.
Змей снисходительно пообещал все сделать, показать по готовности и отослать сообщения.
– Что-нибудь еще? – спросил царь, и тогда Гор выдал совершенно невиданную фразу:
– Мой царь, в народе ходят толки, что ваше наследие от леди Джанийи постигли неминуемые несчастья или далекие браки, а раз так, вам следовало бы жениться снова. Мужчина в вашем возрасте без проблем может получить еще хоть дюжину детей, так что…
– Нет, – Алай отсек однозначно.
Гор безразлично кивнул, но тему не оставил, и каждый раз сообщая о какой-нибудь династии будто намерено менял интонацию. Мол, все династии пекутся о будущем, но не вы, мой царь. Алай в ответ делал бесстрастное лицо: его не интересовали Салины, хотя он и стал дедом одного из них. Его не интересовал Тройд Страбон, всеми силами восстанавливавший страну из разрухи и назначивший прибывшую в Кольдерт малютку-дочь преемницей на троне Иландара. Его даже не интересовал владыка Удгар.
Но когда Гор сообщил, что Агравейн Железногривый обзавелся новой королевой, которая по совместительству оказалась Второй среди жриц, и теперь готовился в очередной раз стать отцом, Алай сузил глаза.
– Большего баловня Этан не видывал, – пространно поведал царь, глядя куда-то мимо Змея и безотчетно потирая подбородок. – Но за тем, как настойчиво помирали его дети, какой-нибудь из Богов точно стоит. Будем надеяться, этот тоже сдохнет.
Гор, знавший Шиаду лично, никак не отреагировал. Сейчас увлекательнее и полезнее было наблюдать, как меняется лицо царя: никому и в голову не пришло бы называть его Стальным, хотя бы потому, что Гор без труда читал, насколько личные счеты Алай Далхор предъявлял к Железной Гриве.
* * *
Алай все больше стал присматриваться к Змею. После похода на Ласбарн и смерти Сарвата, к которой Змей оказался причастен, он как-то изменился. Алай не мог уловить перемену, но чувствовал совершенно точно. Он больше не был так заинтересован воспитанием внебрачной дочери, которую не так давно приволок откуда-то, в большей степени поручив девчонку женщинам во дворце и тем военным наставникам, к тренировкам которых прежде сам приложил руку. Стал проявлять внимание к мелочам, которые прежде вообще предпочел бы не заметить. Стал говорить много слов не по делу, но, когда заходил с решительно сжатой челюстью, то есть явно приходил с вопросом важным, его голос звучал суше, чем прежде.
Что, в сущности, Алай знал про этого человека? Ничего, кроме того, что ему нет равных и что он сын одного из небогатых дворян, с которым не хочет иметь ничего общего.
У Змея феноменальный, неподражаемо изощренный ум. Это Алай знал тоже, наверняка. Как он разыграл все эту партию, использовав собственные, безразмерно длинные и тяжелые в любом ударе руки, чтобы скрутить по рукам и ногам владык держав! Алай давно понял, что такой человек, как Змей, действует себе на уме, и теперь Стальной царь готов был даже верить в какого-нибудь из Богов просто для того, чтобы молиться ему из благодарности. Из благодарности, что чудовище вроде Змея для удовлетворения властолюбивых желаний, для выпуска своей разрушительной силы, выбрало именно его подданство, Алая Далхора. Чистой воды случай. Реши Змей иначе, и на месте Иландара, разваленного и едва выгребающего из руин, мог оказаться Орс.
Алай стал всерьез опасаться за верность Змея, но поймать его за руку было невозможно. Он вел переписку с Адани, для него шпионили в Иландаре, он был осведомлен в тончайших деталях о событиях в Багровом Храме, недавних пор в большей части Ласбарна, в Ясе и даже имел серьезные чувства к одной из тамошних танш. Прежде Алай думал, что это лишь его проклятье – так любить одну женщину, что даже всем шлюхам, когда становилось невмоготу, он подушками накрывал головы, чтобы не видеть.
Змей тоже умел любить так. Больше того, вряд ли Тиглат понимал сам, но Алай видел со стороны наверняка: Змей намеренно держался за это чувство, просто потому, что само по себе оно напоминало ему, что он, Тиглат, вообще способен любить. Как если бы он понимал, что неспособность любить делает человека несовершенным, звероподобным, ущербным, а Тиглат очень бы хотел быть нормальным. Он даже каким-то образом достал из Храма Даг какую-то странную одиночную серьгу с именем женщины, запавшей ему в сердце, и носил на груди, под одеждой. Пару раз, когда Алай видел Змея на тренировках в одних штанах, он примечал эту деталь.
Много размышлений приходило в царскую голову в последние месяцы. О Змее, о Джайе, о Ласбарне, о детях, плененных и потерянных среди аданийцев, и о судьбе, что наделила его властью над царством неожиданно и непрошено. Справился ли он со своей ношей хоть на сотую долю так, как должен был?
Алай не знал – и боялся узнать. Но неизменно, по несколько раз на неделе стал подниматься к парапету самого высокого дворцового этажа – здесь его редко находили и беспокоили по поводу тех дел, которые он хотел решать все меньше. Зато сомнения и страхи настигали именно тут. Алай не был бы Стальным Царем, если бы не привык за долгую жизнь бороться с ними, открыто глядя в глаза даже таким незримым врагам.
Вот и сейчас он стоял у парапета, поправляя, прокручивая вокруг запястий, многочисленные массивные золотые браслеты. Ветер задувал здесь сильнее, чем внизу, и, похоже, немного успокаивал уставшую душу.
* * *
Ситуация выходила неприятная. Бану пытались донимать днем и ночью – Иттая, Тахбир, кто-то еще. Одни приходили с просьбами помиловать, другие – с пожеланиями, которые не имели ничего общего с происходящим. Оставались незавершенными поручения, данные Гистаспу перед тем, как отправить его в темницу. Эти обязанности на время Бану повесила на Дана. Серт подошел был лучше, чем шумный бабник, но Серт даже организацию охраны тану поручил Улу и почти постоянно составлял танше компанию, когда та не хотела быть одна.
Телохранители, родственники, Лигдам – все, насчет чьей пристрастности Бансабира имела хоть какие-то, самые иллюзорные опасения, были отдалены на время.
По существу, не проходило никакого расследования. Бану не нужно было ни до чего докапываться, никого или ничего искать. Тану знала правду. Ей просто требовалось время на сделку с собственной совестью.
Болтая с Сертом, Бансабира нередко обнаруживала, что успела соскучиться. В отличие от скользкого Гистаспа, назойливо трогательного Руссы, беспрестанно опекающего Раду, требовательного Маатхаса, Серт был просто парнем. Простым, смелым, находчивым. Она успела забыть о том, как легко проводить с ним время. А вот он, как оказалось, никогда не забывал ни долга, ни личной привязанности к безупречной танше, с которой – он сбился со счета – сколько-то там раз они спасали друг другу жизнь.
В чем-то Серт напомнил Бансабире Нома. Видеться с корабелом тоже не удавалось часто, но в каждую встречу у танши возникало чувство, что она возвращается к чему-то постоянному, что не изменилось с прошлого свидания.
А постоянство и есть главное чувство, чтобы ощущать себя дома.
Они с Сертом занимались простыми, бытовыми вещами: посещали корпусы «меднотелых», тискали подрастающий молодняк на псарнях – пушистые, рослые и мощные против любой другой породы, собаки и впрямь любили таншу. Неудивительно, нюх пса всегда лучше человеческой памяти. И поскольку Бану навещала псов в чертоге каждый день, когда была дома, животные узнавали её с легкостью и радостью, особенно когда танша возвращалась из странствий.
Иногда Бансабира и Серт выезжали на охоту, которую любили оба. Танша пообещала в следующий раз непременно взять Серта с собой на забой моржей во владениях Бугута. А заодно показать ему страшную, но захватывающую китобойню.
– Надо поучаствовать, – всерьез размышляла танша, и Серт одобрял.
Так прошел почти месяц. Пустячными разговорами, комфортным молчанием, Серт сумел снять танское напряжение и помог хоть немного отвлечься от неприятностей, свалившихся на голову Бансабиры из ниоткуда. Он не сообщал никакие новости по содержанию пленников, состоянию их здоровья, и никогда не напоминал о том, что эти двое вообще существуют. А порой не напоминал и о собственном присутствии.
Вскоре ей позволили отвлечься другие хлопоты: Дайхатт писал, что готов прибыть за невестой. Событие было назначено к началу ноября. Значит, до того хорошо бы решить вопрос с Сагромахом. Вряд ли ему понравится, что она в одиночку привечает в прошлом его главного соперника.
С таким посланием из чертога вырвался гонец. И Бану была рада, что все наконец-то решается. Нет ничего изнурительней неопределенности.
– Я скучаю по нему, – неожиданно обронила она Серту во время пребывания на псарнях. Крупный самец Бадрис ласково подставлялся под руки госпожи, пока она теребила пушистую голову, холку, чесала за ушами, перевалив огромное животное на спину, щекотала живот.
– Уверен, что речь не об этом, но вы же не Бадриса сейчас имеете в виду? Безусловно, пес вам тоже всегда рад, но, думаю, дело не в нем.
Бансабира вымученно улыбнулась. Серт, конечно, молодец, он старается, как может, чтобы привести таншу к душевному равновесию. Но могучие объятия любимого мужчины были бы стократ эффективнее. Поэтому вечером того дня Бансабира отослала еще одно письмо – в Лазурный танаар – написанное собственной рукой и полное надежд.
«Я больше не могу и не хочу засыпать одна, – писала она. – Я больше не могу и не хочу просыпаться в одиночку. Я больше не хочу жить без тебя, Сагромах. Хватит возиться со свадьбой. Давай поженимся просто и быстро».
Маатхас читал, держа послание дрожащей рукой, а второй раз за разом протирая лицо, как если бы сомневался, не спит ли он. Собрался мгновенно, уже через день выехал со всем кортежем. Хоть в итоге и было решено играть свадьбу в крепости на границе, добираться до места событий Сагромах твердо решил вместе с нареченной. Быть порознь оказывалось действительно невмоготу.
Иввани – и это удивило Бану больше всего – вместе со всеми другими родственниками, Сертом, Даном и еще много кем, убедили Бану, что для торжества нужен подходящий наряд. Затягивать с пошивом некуда. Бану нетерпеливо позволила снять с себя мерки, ткнула наугад в одну из пары понравившихся тканей, заявив, чтобы ей не показывали остальные, а то «и из двух выбирать трудно!».
В размышлениях о ситуации Бансабира улучила момент сбежать из чертога. На верфи ей всегда рады – это танша давно выучила.
В компании Нома и его подпитой братии Бансабира провела дней пять. В отличном настроении, с песнями, планами и разговорами. Кузен Тал, прибывший на верфь после недавней ходки, кажется, не сердился на Бану за брак Иттаи и обещал вскоре заскочить в чертог к родным, если сестра позволит. Бану против не была, вот только поездку придется на время отложить.
– На верфи должен быть старший, – объяснила она. – А мне очень нужен Ном. Для начала, на свадьбе. Маатхас спрашивал о тебе, думаю, его тоже порадует твое присутствие. К тому же, с кем может быть веселее, чем с моряками, а? – подмигнула женщина.
Ном расцвел и пообещал прибыть.
– А Тал тем временем, – корабел треснул ахтаната по плечу, – попробует постоять у руля на суше.
Тал пожал плечами: что ж, раз надо, все сделает. Бану улыбнулась и извинилась. Как только дела для Нома закончатся, и он вернется на верфь, Тал погостит у родни.
– Да тоже мне дела, – корабел махнул рукой чуточку разочарованно. Веселиться – это, конечно, здорово. Но что-нибудь солидное он бы сделал с куда большим удовольствием, о чем и сообщил.
– И сделаешь, – с чуть изумлённо интонацией пообещала танша. – Мне надо, чтобы ты наведался по ту сторону Астахирского хребта.
Ном поднял брови и с непониманием кивнул.
– Китобойня.
Это заявление объяснило Ному еще меньше, и он поднял брови еще чуть-чуть – как мог.
– Надо подумать, что можно сделать с кораблями, чтобы они были достаточно небольшими и маневренными, но при этом, чтобы люди за борт валились реже. Тут нужна рука опытного корабела, который по одному взгляду на корму понимает, откуда росли руки у того, кто её мастерил.
Ном захохотал.
– Тут, поверьте, танша, и не я сгожусь. Но мысль вашу усек. Когда выдвигаться?
– С нашей свадьбы – сразу.
– Не вопрос, – старикан развел сморщенные ладошки и потешно улыбнулся.
– А ты, Тал, когда будешь в чертоге, зайди ко мне, обсудим и для тебя первое серьезное дельце.
Тал молча ткнул себя в грудь: дельце для меня? Бану пожала плечами: ну да.
– Я думал, мне главное тут со всем разобраться.
– Да какой из тебя мореход, если ты не ходишь дальше пролива Великаний Рог? – посмеялась тану, понимая, что совсем не смешно: ходить до морских границ с Орсом – не перепелов ощипывать.
– Надо бы заслать его в Мирасс, – Бану посмотрела на Нома. – Мне нужна партия стали и несколько твердоруких кузнецов для неё. Посмотрим, как пойдет забой на севере, если заменить все оружие и гарпуны.
Ном прищурился, глядя на Бану, поджал губы. Потом поднял палец, потряс им и заулыбался с самой хитрющей физиономией.
– А-а-а-а, – протянул он совершенно непонятно. – Вот чего, танш’, да?
Бансабира понятия не имела, о чем речь, и потому просто согласилась: да, вот того.
Вскоре вернулась домой, найдя в чертоге ту же неразрешенную распрю. Все казалось идиллией, если бы Бансабира не спрятала горестную необходимость выбирать между двумя дорогими мужчинами.
Когда пришла весть с юга Пурпурного танаара, что один из гарнизонов выстоял против набегов Раггаров не без труда, решение, наконец, отыскалось. А когда почти следом привезли депешу из Серебряного дома, нашлась и решимость к действиям с необратимыми последствиями.
Этер Каамал женился на очередной девчонке из дома Раггар. Тихо, тайно, поспешно. И так, что теперь и нападки Раггаров и вообще все происходящее как-то отчетливо и будто по волшебству вставало на свои места.
* * *
– Вы уверены? – спросил Серт, когда Бану попросила позвать ей Руссу.
Танша выгнула бровь.
Было за полдень четыре часа. Русса стоял перед ней другим человеком – обросший, похудевший. Виноватый и решительный одновременно. Нижняя челюсть заметно выдавалась вперед, выражая твердое намерение мужчины отстаивать правоту.
– Принесите еды, чая, молока, таз с водой, полотенец, мыла и бритву, – велела Бану. Все время, что Серт поторапливал прислугу, брат с сестрой не шевелились и не говорили ни о чем. Русса, ожидая, взмок.
Когда принесли бритвенные принадлежности, Бану молча усадила брата на табурет и принялась удалять жесткую черную бороду. Зарастал Русса густо, до середины щек. И сейчас женщина действовала медленно и мягко. Мужчина все ждал, ждал, что вот сейчас она намеренно неосторожным движением рассечет горло. За ней станется.
Руссе было стыдно признаваться в этом себе, но он цеплялся за жизнь.
Бансабира благополучно закончила брить брата, убрала полотенце с мужской груди, обтерла лицо с грубой кожей, указала жестом подсаживаться к столу и села напротив – на привычное место во главе. К еде не притрагивалась, и Русса, виновато опустив взгляд, тоже не смел шевелиться или даже поднимать голову. Он уперся кистями на широко расставленные ноги. Право отстаивать позицию у него было, а вот права говорить в её присутствии первым – нет.
Выжидание давалось мучительно. Невыносимо до ломоты во всех костях. До мерзкого кислотного чувства в желудке, будто его заставили принять яд. Он сглотнул нервное напряжение, ощущая, как дрожат руки и колени, как градом катится пот со лба.
Всю твердую убежденность в собственной правоте оборонять Бану смыло единственным сестринским выдохом, который сказал ему больше, чем она могла бы вслух.
– Бансабира, – Русса не выдержал, вздрогнул, отбросив всякие сомнения, бросился к сестре. Сел напротив женщины на пол, взял за предплечья и щенячьими глазами уставился снизу-вверх.
Тогда Бану вдохнула до глубины легких и позволила себе то, чего не делала никогда прежде ни с одним мужчиной – влепила брату размашистую оглушающую пощечину.
– Ты законченный идиот, – припечатала танша. – Ты последний недоумок, Русса, – умозаключила женщина и накрепко обняла за шею.
– Бану, – растерянно прошептал Русса, осторожно касаясь её рук и чувствуя закрепленные под рукавами ножи. Мужчины-воины нередко приветствовали друг друга пожатием рук до локтя, но женщина-командир могла позволить себе по надобности уклониться от этого проявления чести, когда ей стремились напомнить, что обязанности тану не совсем таковы, как она представляет.
Бансабира сдавила шею брата, грозя задушить, чтобы он попросту понял, насколько дорог. Чтобы стать ближе, она сползла на пол. А потом отстранилась и посмотрела прямо в темные глаза.
– Ты знаешь, как испортил все?
– Я всего лишь хотел…
Бансабира положила ладонь на братские губы.
– Сплетни разошлись и будут расходиться и дальше. Во всех моих ордах среди тех, кто знал Гистаспа хоть немного, отношение к нему переменится. Часть будет поддерживать его, отстаивая невиновность верного генерала, другая, напротив, займет твою сторону. А итог один: я не могу оставлять во главе десяти с лишним тысяч бойцов человека, в безоговорочной преданности которому с их стороны сомневаюсь.
– Но ведь он заслужил, – непреклонно шепнул мужчина, глубоко нахмурившись.
– Да, он заслужил оставить пост генерала, – согласилась Бансабира. – А ты заслужил оставить пост командира «меднотелых».
Русса вытаращился на сестру, вздрогнув.
– Ты более не доверяешь мне свою жизнь? – с опасением, упреком и непередаваемым ужасом спросил брат.
«Мне никогда и не следовало доверять её тебе».
– Ты серьезно?!
– Ты при всех сознался, что следил за мной, Русса. Те же, кто ополчится против Гистаспа, могут ополчится и против тебя. Один из вас, по твоим словам, убил Сабира Свирепого, другой шпионил за его наследницей. Зачем тебе это, если только ты не хочешь занять мое кресло?
– Но это абсурд, Бану! – Русса вскочил на ноги, взвился, как пружина. – Я не изменник! Не изменник! Клянусь!! – он ударил себя в грудь кулаком и снова упал на колено. – Клянусь, Бану! Спроси у Серта, я ни разу не возроптал в темнице! Я никогда не подставлю под сомнение твое решение! Я верен! Как я могу предать тебя, если сорокотысячная орда слышала мою присягу?!
Бансабира вытянула вверх руку, чтобы брат помог и ей встать. Как ни посмотри, а светские ясовские привычки неотрывно стали прилипать и к ней, Бансабире Изящной.
– Русса, – позвала, когда они с бастардом оба поднялись, – язык, который хочет сказать, не удержат никакие зубы.
– Но его может сдержать голова, – не согласился бастард.
– То есть я, – улыбнулась Бану. – К сожалению, ты не понимаешь, что, когда грызутся мои подданные, я страдаю.
Русса скроил физиономию, по которой читалось, что все он прекрасно понимает, и не надо держать его за дурака, и это все вообще не причем, и ерунду Бану говорит.
– Вы оба нарушили спокойствие в танааре. Вы нарушили покой и в семье, потому что, – видя остро назревший протест, Бану мигом перекрыла возможные возражения, – да, потому что Гистасп теперь тоже часть нашей семьи, Русса. Нравится тебе или нет, он наш зять. И если я накажу одного и помилую другого – я окажусь в плену пристрастий, которые может осуждать каждый. Пойми, наконец, я – Мать лагерей. Не мать Яввузов, а Мать лагерей. Единственная моя сила – в непоколебимости армии, её преданности и дисциплине. Дисциплина армии в том, что за всякий поступок неминуемо следует или награда, или наказание. И сейчас вы оба должны быть наказаны.
– Но я твой брат, Бансабира! И, главное, я сделал это во имя твоего же блага! Как я мог и дальше закрывать глаза на то, как жестоко ты ошибаешься насчет Гистаспа, зная, какой опасностью он угрожает тебе?!
Бансабира улыбнулась, положив ладонь на братскую щеку:
– Поверь, я не ошибаюсь насчет Гистаспа. И, пожалуй, никогда не ошибалась, – с долей грусти добавила танша.
– Бансабира…
– Речь не о нем сейчас. Если на то пошло, решение сместить Гистаспа с должности генерала я приняла год назад.
– Что?
Выходит, желаемое давно у него в руке, впал в недоумение Русса, и он просто по незнанию продолжал действовать опрометчиво?
– Пост генерала займет Бирхан.
– Но Бирхан возглавляет военную академию Яввузов дольше, чем я живу!
– Поэтому он отличный военный наставник, – согласилась Бансабира. – Это далеко не то же самое, что военачальник, я понимаю. Но он отлично умеет организовать дисциплину среди огромнейшего количества ребят. Его опыт бесценен, и я надеялась, что он передаст его тебе.
Русса обомлел, вытягиваясь в лице.
– Ты серьезно, сестра?
– Это твое место, Русса. Основы искусства стратегии Бирхан все равно постиг. Его заместителем я назначу Серта – тот отлично знает меня и безупречно реагирует на приказы, отстаивая мои интересы. Подсказывая Бирхану, он сумеет довести его до совершенства в тактических решениях, или, по крайней мере, сумеет вовремя сообщить, что что-то пошло не так. А ты возглавишь академию и научишься по-настоящему дисциплинировать солдат, станешь лучше разбираться в воинских талантах каждого. Этому не обучиться, возглавляя «меднотелых», которые в сравнении с любым, пусть даже опытным солдатом, бесстрашны и вымуштрованы, как легендарные герои древности. Нельзя обучиться доить коров, поедая масло, – веско подбила Бансабира.
