Текст книги "Мать Сумерек (СИ)"
Автор книги: Анастасия Машевская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 34 страниц)
Русса уставился на сестру с изумлением: доходчиво.
– И потом, – продолжала танша, – в академии как раз взращивают «меднотелых», офицеров, рядовых, и даже женские подразделения сейчас тренируют там. Принципиально важно, чтобы все они были не только славными воинами, но и неукоснительно преданными подданными. Чувства верности и привязанности может взрастить только человек, который сам предан до глубины души, – нежно заговорила женщина, касаясь его лица.
На этих словах Русса воссиял, зацвел, как ландыш, и, ласкаясь, потерся о руку на своей щеке.
– Наконец, Раду – самый могучий из всех «меднотелых», и было бы логично, чтобы именно он возглавил их пятитысячную гвардию, главная задача которой – костьми лечь, но обезопасить мою жизнь. А малый отряд телохранителей – с ним справится и Вал. Он отлично подходит для этой должности, как знаток в должностных перестановках.
Русса смотрел на Бану с восхищением: как? Как она всегда ухитряется предусматривать все? Учитывать чужие погрешности, мотивы, чувства, достоинства? Как прилаживает к выгоде сильные стороны одних, пряча за таковыми слабости других и наоборот? Это и есть дар управителя? Или все еще дар полководца?
Русса терялся в догадках.
– Бансабира, – зашептал брат трогательно, притягивая сестру за плечи. – Это… это просто удивительно. Я с радостью приму…
– Разве я не сказала, что ты все испортил? – вдруг осадила сестра, скидывая мужские руки с плеч. Она отошла и отвернулась. – Я назначу тебя комендантом академии только после того, как твоя верность моим приказам снова будет вне сомнений.
– Но я…
– Отправляйся на границу с Раггарами. Возьми две тысячи человек, из них три сотни – «меднотелыми», и возглавь местные гарнизоны. Только когда неприятности с Золотым домом будут исчерпаны, Русса, я верну тебе достоинство, сравнимое с тем, которое ты имел, будучи командиром моей гвардии.
Действительно, сравнимое. Так уж повелось в Пурпурном танааре, что среди всей воинской орды было три человека, имевших право беспокоить тана в абсолютно любое время дня и ночи: командир «меднотелых», глава флота и комендант военной академии. Даже капитан разведки, едва ли не самого важного подразделения в любой армии, имел четкие сроки для беспокойства тана – между заходом и восходом солнца.
Русса закусил губу и приблизился к Бану со спины. Крепко-крепко обнял.
– Как скажешь. Я сделаю, как ты скажешь.
Бансабира прикрыла глаза, накрыв сжимавшие её руки.
– Знаешь, в моей жизни есть несколько человек, которым я доверяю. Это Гистасп, – Русса вздрогнул, но перебивать не стал. – Это Тахбир, Ном-Корабел, Рамир, Ул, Сагромах. Это Адна и даже, если подумать, Дан. Дан дурак и идиот, но он не предатель.
Бансабира слышала, как брат усмехнулся где-то рядом с её ухом.
– Есть те, на кого я могу положиться – это Гистасп, – Русса вздрогнул снова и снова смолчал, – Бугут, Серт, командир моей разведки, Вал, Шухран и Раду.
Русса почувствовал, как робко шевельнулась Бансабира.
– Есть те, кого я люблю, – тихонько разоткровенничалась сестра. – Это был наш отец, это была Шавна, о которой ты ничего не знаешь, это Сагромах, и, как ни смешно, Ном-Корабел, мой дед и Серт.
Русса вздохнул, плотнее сжав сестру в объятиях.
– И есть только один человек, которому я доверяю, на которого полагаюсь и которого люблю, – Бансабира шевельнулась в мужских руках и обернулась к Руссе, посмотрев прямо в лицо. – Это ты. Так зачем ты все испортил? Почему сейчас, чтобы сохранить власть, я вынуждена отослать единственного человека, который никогда не сделает мне зла и всегда пригреет на груди? В котором бьется такое же, как у меня сердце и течет одинаковая с моей кровь?
– Бану! – всхлипнул Русса. Её голос, нерв, чувства – все достигли самых недр сердца.
Он не смог найти никаких слов, только крепче обнимая сестру. Поэтому слово снова взяла танша:
– Сегодня поужинаешь со мной. Потом надлежит собираться.
Русса кивнул.
– Можно я возьму с собой Раду? С ним мне, честно сказать, надежнее.
Бану улыбнулась самым краешком губ – чтобы смягчить категоричный отказ.
– Нет.
– Какова его участь? – тон сестры Русса уловил мгновенно и спросил тревожно, без иллюзий.
Бану не торопилась с ответом, указала на стол. Они принялись за еду: свежеиспеченные лепешки с творогом и зеленью, запеченное с овощами в соку мясо северного оленя, убитого вчера в зачертоговой чаще охотниками, яблоки, мед и чай. Все немного остыло. Руссе так нравилось больше – не обожжешься, а вот Бансабира любит горячую пищу – все повара чертога знали.
– Ему, как и тебе предстоит доказать мне, что он все еще может быть полезен.
– Каким образом? – уточнил бастард, отметив, что отныне речь о доверии не идет.
Бансабира набрала полную грудь воздуха, откладывая в сторону серебряную ложку для жаркого. Трудно сказать такое вслух впервые.
– Раду должен убить Этера Каамала.
Русса выронил кусок лепешки, который жевал в прикуску к мясу, и едва при этом не подавился. Но смолчал и тут же продолжил есть. Её цели – его цели. Пусть приказывает.
* * *
Русса и Маатхас встретились в полутора часах верхом от чертога. Признав друг друга, мужчины кратко разбили бивак, разделив на двоих поздний завтрак. Услышав новости, Сагромах сдержанно и вдумчиво кивнул.
– Жаль, что тебя не будет на нашей свадьбе, Русса. И Бану, я уверен, тоже жаль.
– Знаю. Поэтому прошу, – нахмурился Русса, глядя в черные глаза собеседника, – пусть она запомнит этот день как лучший. У Бану вряд ли было в жизни много хорошего. Уж стоящую свадьбу она заслужила.
– Тану заслужила больше, – улыбнулся Маатхас. – Я постараюсь дать ей все, что выше моих сил.
Интонации тана вызвали в голове Руссы смелую догадку.
– Ты был с ней? – без тени упрека осведомился бастард. Сагромах не стал увиливать.
– Был.
– Тогда женись скорее.
Маатхас ничего не ответил: всем так нравится ему указывать, что делать! Мужчины доели, и вскоре сподвижники убрали походный стол. Тан и бастард прощались, пожимая руки до локтя.
– Дорожи ею, Сагромах, – проникновенно шептал Русса на ухо будущему родичу. – Бану любит тебя.
Маатхас чуть отодвинулся, дрогнул.
– Она сама сказала? – по-мальчишески спросил тан с детской наивностью в глазах.
– Вчера вечером, – ухмыльнулся в ответ Русса и отпустил танскую руку. – Будь счастлив, Сагромах.
– Будь благословен, Русса. Я намекну Бану, чтоб не задерживала тебя на границе дольше положенного. Свалишь все на помощников и вернешься сюда.
«Когда у нас появится ребенок» – додумал тан, когда бастард Сабира Свирепого отъехал на полста шагов.
* * *
Гистаспа выпустили из темницы неожиданно и безо всяких объяснений. Первым делом генерал попытался увидеться с Матерью лагерей – надо внести ясность в происходящее. И попросить прощения за ту ребяческую драку с Руссой, к тому же при свидетелях. Дурак он был, что полез давать сдачи. Но ведь и так, сколько сдерживал бойцовские инстинкты. Что б его! Так прощения не просят…
Пока Гистасп фантазировал, что скажет танше при встрече, достиг её кабинета, деловито кивнул стоявшим на страже Атаму и еще какому-то «меднотелому», привычно широким шагом встал вплотную к двери… и был остановлен.
– Вы не можете войти, господин, – бездумно пялясь перед собой, отрапортовал Атам.
– Что ты сказал? – Гистасп так удивился, что даже вытянулся в лице.
– Вы не можете войти, господин, – так же безразлично выговорил «меднотелый». Тц! – прицокнул Гистасп. Второй стражник, имени которого Гистасп не помнил или не знал, держался не так убедительно и заметно трусил, настойчиво преграждая дорогу генералу.
Хм, вдруг насупился Гистасп. Атам оба раза назвал его «господином», а не генералом или командующим. Прежде такого не было. Или это своеобразная дань родству с Яввузами?
– Доложи тану, – он предпочел бы не развивать конфликт перед дверью. И так кругом оказался виноват.
– Никак не могу, господин, – отозвался Атам, не сводя широко открытых и невидящих глаз с противоположной стены. – Тану велела не беспокоить.
Гистасп вдруг испытал настойчивое желание по-детски топнуть ногой, ворваться с криком в кабинет, схватить таншу за плечи и заорать, что все это уже ни капельки не смешно! Что хватит его донимать своим паршивым характером и тыкать в дерьмо, как котенка! Он не маленький! И он тут, вообще-то, пострадавшая сторона!
Но Гистасп только конвульсивно шевельнулся, когда мышцы непроизвольно сократились, откликаясь на сиюминутный замысел куда-то идти. Дрогнув, оглядел стражников, неестественно обернулся и зашагал по коридору, просто чтобы хоть куда-то двигаться.
Следующим пунктом были покои с ожидавшей там Иттаей. Жена встретила восторженно и радушно. Боги, Бансабира явно из редкой породы параноидальных деспотов и садистов: постоянно заставляет её, Иттаю, расставаться с любимым. Это же попросту бесчеловечно, так издеваться над женским сердцем! – заходилась Иттая, прижимаясь к груди мужа. Тот отодвинул её аккуратно, но непререкаемо, и заявил, что трепать имя тану за спиной госпожи не позволит даже ей.
Когда Гистасп сказал, что должен переодеться и заняться делами, Иттая побелела. Ну нет, сейчас начнется: «Не уходи!», «Какие дела?! Мы не виделись месяц!» и все в этом духе. Предвкушая скандал, Гистасп, изнывая, закатил глаза.
Однако, вопреки его ожиданиям, Иттая лишь обижено заметила, что и не знала о наличии у мужа «теперь каких-то дел». Гистасп ничего не понял, переоделся, поцеловал Иттаю в губы – коротко, чтобы отвязаться, и вышел на улицу. Не время просиживать штаны.
И только когда мужчина рванулся узнавать об обстановке в корпусах «меднотелых», делах в академии, о патрулях в городе и успехах в тренировках личной охраны танши, он понял, что все неизвестным образом изменилось.
Его не подпустили даже близко.
За ближайшим ужином, сидя с таншей за одним столом, как член семьи, Гистасп пытался поднять разговор о насущном, но танша скроила такую физиономию, будто вообще впервые видела этого человека и никак не могла взять в толк, кто его сюда позвал. Гистасп взбесился, но удержал себя в руках.
Только после ужина Бансабира сама посмотрела альбиносу в глаза и потребовала:
– Ко мне.
Оказавшись в кабинете госпожи, Гистасп первый раз на своей памяти даже не ждал, что ему предложат сесть. Что ж, пусть будет, как угодно. Если на то пошло, он будет оправдываться, твердо решил Гистасп, будет объяснять, опровергать, защищаться и клянчить помилование, если потребуется. Но выживет и останется вхож в эту спальню: его путь рядом с Матерью лагерей едва начался.
Бансабира, меж тем, спокойно расположилась, где обычно. Повисло тугое, как лук из роговых пластин, молчание. Бансабира измаялась за этот месяц, и теперь не знала, как начать. В кабинет неожиданно ввалился Дан, большой, взъерошенный, превративший ситуацию в еще более нелепую.
– Тану! – загремел он, не пожелав разбираться, что к чему. – Там тан…
Мускулы в лице танши, наконец-то, хоть немного дрогнули – и Бану приняла привычный безразлично-презрительный ко всему вид.
– Займись пока сам, – отозвалась, смекая, о каком тане речь. Сделала жест, чтобы Дан убрался. Тот не медлил.
Гистасп за это время набрался смелости. Хвала Праматери, танша решила все прояснить наедине.
– Судя по тому, с чем я столкнулся сегодня, я больше не генерал, – протянул альбинос.
Увиливать не было смысла.
– Да, – теряя интерес, обронила Бану и уткнулась в какие-то бумаги на столе. Исключительно, чтобы произвести впечатление абсолютного равнодушия к происходящему.
Гистасп сглотнул. Это все? Все, что он заслужил за годы верной службы? «Да»? И причем таким тоном, будто его, Гистаспа, вообще тут нет! Мужчина усмехнулся – чего и следовало ожидать. Он мог просить пощады и оправдываться, но верить, что объяснять свои поступки возьмется она, Мать лагерей, было элементарно абсурдно.
– Я могу узнать, почему? – спросил безо всякой надежды и с неугасимой горечью досады, растекающейся до кончиков пальцев.
Бансабира поглядела на альбиноса с тем вопросом, из-за которого её окружение зачастую чувствовало себя неуклюжими криворукими недоумками: «Разве не очевидно?».
– Потому что у меня в армии и без тебя есть стоящие генералы, – снизошла тану.
Гистасп окончательно остолбенел. Почти бесцветные зрачки утратили всякое выражение, придавая мужчине вид человека, потерявшего память. Он глядел на непроницаемое лицо танши, безрезультатно пытаясь что-то сказать.
Бансабира поерзала в кресле, ощущая, как от долгого в нем пребывания за последние несколько дней затекла поясница. Повертелась так и эдак, выбирая позу поудобнее, и в оконцовке расположилась чуть боком, перекинув ноги через правый подлокотник. Неторопливо, будто никого другого в кабинете больше не было, принялась дальше читать какую-то околесицу, назначение которой тот же Гистасп далеко не всегда мог объяснить.
Да священные волки Нанданы! – вспылила Бану в душе. Невозможно делать вид, будто ей в самом деле все равно!
Листки в пальцах дрогнули, Бану, неосторожно их смяв, отстранилась и, бросив на альбиноса краткий взгляд, вполголоса заметила:
– А вот стоящего советника нет ни одного.
Гистасп чуть пошевелился.
– Чт-что вы сказали? – заикнулся он.
– Ты оглох в темнице от сырости?
Гистасп мотнул головой: голос пока не подчинялся.
– На тебя нападали больше года, – принялась объяснять Бану. – Теперь, когда все вылилось в открытый конфликт с моим братом и, к тому же, задело смерть отца, в армии, по крайней мере, среди офицеров, все точно разделятся: за тебя и за Руссу. А если поделятся офицеры, непроизвольно поделятся остальные. Русса, конечно, сглупил, – в сердцах бросила танша, стремительно сбрасывая ноги, разворачиваясь к столу всем корпусом и швыряя злополучные бумаги. – Признаться честно, я всегда думала, что заслуживаю врагов поумней.
– И более чужих? – продолжил Гистасп. – Русса ведь не враг.
– В том и дело. Но он бросил камень в озеро, полное чудищ. Невозможно нравится всем, это ясно. Меня вот ненавидит большинство хатов, поскольку я беспощадно отнимаю их золото. Но обожает армия, поскольку я не жалею этого золота для них – в разумных пределах. А зачем продаваться хатам и быть в глазах остальных проклятыми предателями, если можно помогать мне выбивать золото из хатов силой и быть отважными бойцами, элитными частями или даже героями?
Гистасп затруднился ответить, хотя бы потому, что не мог уловить, как сказанное связано с происходящим в конкретно его судьбе.
– С твоей ситуацией все гораздо хуже, – по-прежнему рассуждала Бану. – За Руссой последует кто-нибудь еще, кто захочет за что-нибудь с тобой поквитаться, а потом еще и еще. Идиоты, знаешь, никогда не переводятся, инициативные идиоты – особенно. И как бы здорово я ни подготовилась к битве с раману Тахивран, мне не победить, если в нужный момент одного из моих генералов никто не станет слушаться.
Закусив губу, Гистасп кивнул и уставился в пол. Если бы он только раньше распознал наверняка, кто добивается его гибели. Если бы смог предотвратить все в одиночку, всего происходящего можно было бы избежать. Если бы он только не заблуждался насчет Тала, был умнее, не зацикливался на нелепой догадке… Кретин!
– С другой стороны, – продолжала Бансабира, – я не могу потерять тебя. Ты слишком умен, Гистасп. И ты, – Бану взяла, наконец, тон помягче, – ты мой друг.
Гистасп беспричинно улыбнулся. Праматерь, что с ним сделала жизнь?! Расцветает от похвалы девчонки, годящейся ему в дочери! Но ведь сам выбрал.
Бансабира, наконец, мотнула головой в сторону пустующего стула по другую сторону стола. Гистасп приблизился осторожно и охотно сел.
– Половина хорошего совета – знание того, где его взять. Мне нужен твой совет, Гистасп. Никто и никогда не помогал мне в этом так хорошо и добросовестно.
– Порой, и я не находил для вас нужных решений, – справедливость требовала напомнить ей несколько ситуаций.
– И в этом ты тоже единственный. Когда ты совсем не знал, что делать, ты разделял со мной ответственность за то, что придумывала делать я.
Наконец, мужчина вздохнул.
– Значит, – все еще немного робко уточнил альбинос, – теперь я ваш советник?
Бансабира тоже вдруг улыбнулась:
– Именно. Маджруху поручено следить, чтобы в скрипториях сделали копии указа о твоем назначении, сколько получится. С этого дня ты – советник, которому следует помнить, – снова взяв строгий тон, акцентировала женщина, – от кого зависит его жизнь.
Гистасп кивнул: он и прежде не забывал.
– Дружба с сюзереном – самая трудная из всех.
– И самая выгодная, – вполголоса заметил танша.
Гистасп засмеялся в открытую: точно. То, что он был генералом, все равно никто не забудет, и его слово в воинских рядах по-прежнему будет иметь вес. Влияние в невоенных вопросах возрастет, а риск помереть в авангарде в какой-нибудь заварухе практически сведен к нулю. Ну да, он больше не распоряжается войсками, но, положа руку на грудь: кто и когда на его памяти распоряжался ордами пурпурных, кроме Сабира и Бану?
– Что ж, – Гистасп набрал полную воздуха грудь, – я присягал вам уже, но позвольте дать повторную клятву. Сим клянусь быть полезным всем, чем располагаю, могу и не могу Матери лагерей, тану Яввуз Бансабире. Это честь для меня, – он улыбнулся шире. – Право, я уже был готов идти на публичную плаху на рыночной площади, а тут … Вы умеете удивить, – шепнул альбинос. – Да благословит вас Кровавая Мать Сумерек!
Из недр груди Гистаспа по всему телу разлилась и ударила в голову безудержная волна радости. Той самой, какую испытываешь, достигая жизни, которая всегда представлялась идеальной.
Однако следующая фраза танши озадачила советника.
– Если всерьез думаешь, будто я чего-то не знала о твоей роли в участи отца, – Бану чуть наклонила голову, и в её взгляде на миг мелькнуло снисхождение, – ты совершенно ничего не смог обо мне узнать за время, что провел рядом.
Мужчина подобрался судорожно.
– Думаешь, Русса единственный прочесывал лес в поисках злосчастного растерзанного кабана? Ведь ты же убил его, чтобы спасти моего отца. И хотя ты помчался с телом Сабира в лагерь, следы убитого животного должны были остаться. Или хотя бы следы удирающего раненого зверя там, где мы нашли человеческую кровь.
Гистасп, как рыба, беззвучно открыл рот.
– Ты столько раз оговаривался, и я все ждала, когда наберешься смелости. Знаешь, это многого бы стоило – зайди ты ко мне в кабинет и скажи, глядя прямо в глаза, что убил Сабира Свирепого.
Гистасп дрогнул, подивившись неуместной мечтательности в женском голосе. В сердце залегло приятное чувство: она верила в его храбрость.
– Где был твой самый серьезный прокол?
Альбинос едва заметно качнул головой, а потом спохватился и предположил:
– Плечо подводило тана хуже самого никчемного солдата, конь дернул, Сабир не удержал поводья… – Гистасп прикрыл глаза, вспоминая свои объяснения. – Вы знали, что тан Сабир Свирепый мог управляться с любым конем без поводьев вообще.
Бансабира мрачно облизнулась:
– И без стремян.
Сабир всерьез скрывал таланты в верховой езде, демонстрируя разве что ближайшим доверенным мечам да дочери, когда та была совсем крохой и едва ли помнила. Потому что, если об этом будут говорить все, повторял тан, во всяком сражении от него можно ждать, что вот сейчас тан бросит поводья и будет стрелять из лука, или умудрится взяться за копье, или даже возьмет два одноручника. А неожиданность всегда предоставляет свои несравненные преимущества. Конечно, в Ясе были выдающиеся конники, но с годами сноровка утрачивалась у большинства. Сабир оказался исключением. В конце концов, именно с его примера Бансабира уже в пять бесстрашно вскарабкивалась на лошадь, цепляясь за гриву, и Сабир тогда только и успевал вскочить в седло позади дочки.
Гистасп обреченно выдохнул: отпираться бессмысленно.
* * *
– По… почему я…
– А что бы я выиграла от твоей казни? – Бану поняла Гистаспа молниеносно. – Мой отец бы все равно не воскрес.
– Умоляю! – Гистасп вскочил на ноги, оперся на стол ладонями, горячо смотрел Бансабире в глаза. – Умоляю, поймите, почему я так поступил! Я был вынужден!
– Конечно, какие у тебя были альтернативы? – с таким пониманием отозвалась танша, что Гистаспа едва не вывернуло наизнанку.
Он заставил себя продолжать:
– Пожалуйста, тану. Дайте мне возможность объяснить.
Бансабира всматривалась в его лицо и понимала: Гистасп давно держал в себе это признание, изводился им. Как прежде еще дольше изводился необходимостью выбирать между ними – Сабиром и его дочерью. Она стерла эмоции с лица: Гистасп заслужил хотя бы быть выслушанным.
– Если бы вернулись вместе с Сабиром, он бы подавил вас, это же очевидно! Рано или поздно вам бы осточертело жить по его воле, и разгорелся бы семейный конфликт! Всякий, кто видел вас с отцом вблизи, мог понять: как соправители вы бы никогда не ужились! Русса бы делился между чувством вины перед вами и этой его щенячьей сыновьей преданностью, – цинично выплюнул альбинос. – Вы и покойный тан взаимно разочаровались бы друг в друге, и в итоге в выгоде остался бы только Адар, потому что, скрепя сердце, Сабир завещал бы танаар ему! И потом… Дойдя до Гавани Теней, вы не выказывали никакого желания сменить династию Яасдур на династию Яввуз. Узнай об этом остальные таны, вас сочли бы выскочкой, которая только бахвалится силой, но не может на деле ничего. А если бы все-таки узурпировали власть – сочли бы выскочкой, которая пытается отбить себе неположенное, и это спровоцировало бы новую волну боевых действий. Север был гол, его взяли бы налетом, а остальным до вас было бы рукой подать! Ну скажите, разве вам тогда не был нужен повод, чтобы наскоро уехать домой?! – Гистасп, наконец, взвиваясь, вытянулся в струну. – И, скажите, – он вдруг попросил, самым настоящим образом заумолял, – вы же понимаете…
Он потерял контроль над собой и просто замолчал. Понимает, кивнула Бану. Понимает, что от чудовищной необходимости выбирать между ними Гистасп поседел – просто он альбинос, и этого никто не заметил. Бансабира не смогла не улыбнуться: он восхитителен, как никто. Он самый удивительный из людей, если мог все эти годы так владеть собой и при этом так терзаться совестью. А что до отца… Гистасп все сказал правильно: она сама едва ли не теми же словами когда-то объясняла это Аймару Дайхатту.
– Вот потому ты и жив, – обронила танша, убедившись, что мужчина закончил. – Ты понимаешь ход моих мыслей. Ты не предавал Яввузов, но при этом остался верен мне, и я могу не опасаться, что кто-нибудь из родственников переманит тебя посулами. Твои твердые принципы позволили тебе выжить. Любая последующая месть теряла смысл. К тому же, оставалось много всего, с чем я всерьез боялась не разобраться. Чужой чертог, чужие люди, не знающие меня и вряд ли жаждущие подчинения. Я бы не обошлась без опытного помощника. И, как видишь, не ошиблась, – заговорила Бану деловито. – Ты помог мне раздавить Отана и таким образом обессилить Адара, лишив надежд на танское кресло. Тем же ты помог приструнить Видарну. Теперь женился на Иттае, и это позволит мне контролировать ее, Тахбира и главное Тала. Сейчас они выглядят покладистыми, но, кто знает?
Уж он-то знает, нашел силы усмехнуться в душе Гистасп, не перебивая.
– Даже нынешний твой поступок совсем не повлек за собой никаких серьезных осложнений, наоборот! – оживилась Бансабира. – Я нашла людей, которым скину текущую грязную работу. Русса прижмет на границе Раггаров, и так хоть раз в жизни окажется полезен, а Раду убьет Этера Каамала. Либо отмоются, либо понесут заслуженное наказание, все как нельзя лучше, не так ли? – не дожидаясь ответа, танша резюмировала. – Словом, ваша ссора оказалась как всегда вовремя. Ты вообще зачастую поступаешь ко времени.
Гистасп, дослушав, окончательно сравнялся цветом лица с мрамором. Он сглотнул, заведомо предчувствуя, что услышит сейчас.
– Все верно, Гистасп, – усмехнулась танша. – Я помиловала тебя…
Гистасп не выдержал и зажмурился.
– … из жалости к себе.
Она не сводила с альбиноса глаз. Тот сжался, сцепив кулаки, стиснув зубы, боясь взглянуть правде в лицо. Вскинул голову, будто перещемило меж позвонков. Бану наблюдала с интересом и сочувствием, но иначе было нельзя: ей пережить поступок Гистаспа было ничуть не легче, чем ему на него решиться. Гистасп обязан сейчас страдать хотя бы от растоптанного достоинства.
– Зато все, что ты сделал после возвращения в чертог, ты сделал правильно, Гистасп, – выдохнула женщина. – И был полезен, как никто. Даже Юдейр так не сгодился ни разу.
– Стало быть, я жив только до тех пор, пока нужен?
Бану посмотрела изумленно:
– А что такого? Если Русса не справится на границе, я заменю его кем-то еще. Если Раду убьют Каамалы, заменю его. Если я не рожу Сагромаху ребенка, он заменит меня. Если я позволю кому-нибудь завоевать крепость на своих землях или не пойду отбивать её обратно, меня заменит танаар. В вопросе полезности, Гистасп, люди мало отличаются от мебели. Когда стул под тобой сломан, и ты не можешь на него сесть, разве ты не меняешь его на другой?
Он смотрел на неё по-настоящему открыто.
– Мне казалось, я многое о вас знаю, но… вы беспримерно жестоки.
– Мы оба страшные люди, Гистасп, – танша не стала отпираться. – Для человека, который любит меня столько лет, твой поступок тоже лежит за гранью оправданий.
Гистасп не отнекивался.
– В таком случае, я сумею быть вам нужным.
– Гистасп…
– Я. БУДУ. НУЖЕН! – заорал советник, с каждым словом вколачивая в стол кулаки. От неожиданности Бансабира дернулась назад. Глаза будто сами расширились. – Даже если у меня не будет совета для вас, я буду нужен. Вот увидите. – Он решительно бросил вызов.
Дурень.
– И как же? – тану, оглушенная его напористостью, осведомилась почти безынтересно.
– Я буду делать ту работу, которую больше некому поручить, – пригвоздил Гистасп. Он бросил на жертвенный алтарь слишком многое, чтобы теперь, увидев начало восхождения госпожи, отказаться быть рядом. Если такова цена – пусть. На его памяти один малый уже заплатил подобную, и не похоже, чтобы жалел.
– Когда не смогу быть вашим советником, я стану вашей рукой из тени, – еще тверже заявил Гистасп.
Бану выгнула брови: ой ли? Она поднялась, и чуть вздернула голову.
– Прости, но для этой работы у меня уже есть Юдейр.
– Я сумею быть вам нужен! – снова сорвался альбинос.
– Ты уже мне нужен, Гистасп, – успокоила женщина. – Не драматизируй и услышь, наконец. Ты нужен мне как советник. Не как рука из тени – как голос. Не как подчиненный – как товарищ и друг. Разве то, что ты до сих пор жив, несмотря ни на что, ничего не доказало тебе? Но выпустить одного из вас раньше другого я просто не могла.
– Тогда как же… – Гистасп смотрел на таншу глазами кота, которому оторвали хвост.
Женщина встала, обошла стол и положила Гистаспу руку на плечо.
– Тебе надо подумать обо всем.
– Тану…
– Бану? – в кабинет заявился Сагромах, быстро переводя глаза с одного собеседника на другого. – Что тут происходит? Я помешал?
Бансабира с благодарностью в душе перевела глаза на Сагромаха. Он как никогда вовремя. Или, усмехнулась танша, если точнее – он как всегда вовремя.
– Нисколько, – учтиво кивнула Бану, возвращаясь за стол, – мой советник как раз собирался оповестить Раду о его новых обязанностях.
– Раду… – начал Гистасп.
– Скажи, что у него самое большое – год. И поторопи Маджруха, о твоем назначении должно быть объявлено как можно скорее.
– Та…
– Не беспокой меня.
Гистасп скрипнул зубами. Все вопросы, все протесты – все придется отложить или забыть. Он жив. О большем в подобной ситуации и мечтать не следует. Да и… если подумать… Он, похоже, станет вполне счастлив, когда придет в себя?
– Слушаюсь.
Альбинос кивнул – Бансабире, прощаясь, Сагромаху в приветствие – и покинул кабинет. Выйдя за дверь, широко улыбнулся. Танша сколько угодно может строить из себя бесчувственную рыбину, но у неё горячее сердце, и оно всерьез привязалось ко многим людям.
* * *
– Да благословит тебя Мать Сумерек, – протянул тан, отстранившись от губ невесты и прижав Бану к себе.
– И тебя.
Сагромах привез новости: Хабуру были доверены последние приготовления. Семья Сагромаха тоже со всей прытью ввязалась в организацию мероприятия. Не все, конечно, были рады, что тан жениться. Некоторые давно смирились с его холостяцким образом жизни и надеялись увидеть свое имя в числе первых претендентов на солидное наследство Лазурного дома. Но в целом, большинство вздохнуло с облегчением: наличие ясной и прямой преемственности – всегда залог спокойствия. В противном случае дрязги промеж родичей Сагромаха после его кончины неминуемы. А воевать сейчас по-прежнему никому не хотелось.
Конечно, женитьба не дает потомства сама по себе, но она дает возможность заиметь таковое, притом, что имеет наибольшую значимость, законное. А в его наличии сомневаться не приходиться: с одной стороны, Бансабира Яввуз уже родила одного мальчишку, посреди войны причем, значит, не дохлая. С другой, с древних времен знают и лекари, и мудрые люди: когда все происходит по любви и для удовольствия, вероятность зачатия значительно выше. И если так, шептались тетки и двоюродные братья Сагромаха, поглядывая на тана, то за детьми в этом браке дело не встанет.
Сагромах перво-наперво приготовил письменные копии брачного договора, в котором прописал, что брак будет заключен совместными силами жрецов на границе двух танааров. После бракосочетания супруги обязуются поочередно проводить по три месяца в доме одного, потом другого, либо иной, оговорённый меж ними срок, вдвоем, если обстоятельства не требуют от каждого находится в собственном чертоге. Со временем в пункте бракосочетания должен быть возведен крупный хорошо укрепленный город, который будет еще одним пристанищем для встреч родственников и впоследствии станет резиденцией наследника, которому надлежит равно воспитываться при обоих домах. И, разумеется, в договоре было прописано, что наследник у обоих домов будет один, а, значит, его, Сагромаха, и её, Бансабиры, владычество – последний этап, когда Пурпурный и Лазурный танаары управляются порознь.
Тем не менее, гласил договор, на сегодняшний день дома управляются именно порознь. Каждый из супругов на обеих территориях обладает всеми правами и властью: распоряжаться казной, вершить справедливость, объявлять войну соседям. Но – и это главное – исключительно с одобрения законного хозяина дома, за которым в любом спорном вопросе на своих землях остается решающее слово.
– Я подумал, – прокомментировал Сагромах, видя изумленное лицо Бану, – ты захочешь иметь некоторую гарантию, что я не намереваюсь этим браком ограничивать твою свободу. Думаю, будет справедливо, если главой Пурпурного дома Яввузов будешь ты, а главой Маатхасов – я.
