Текст книги "Мать Сумерек (СИ)"
Автор книги: Анастасия Машевская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 34 страниц)
Глава 11
Алай Далхор стоял на балконе самого верхнего этажа, размышляя о предначертании, которое ему не дается. Он снарядил армию для войны в Ласбарне спустя несколько лет после того, как Джайя родила Яасдурам сына. Змей возглавил её и регулярно отправлял вести об успехах. Порой, не все было гладко, но в целом, Ласбарн был практически смят, и Тиглат обещал вернуться в течении месяца.
Однако никакого удовлетворения царь не чувствовал. Договор с Ясом оказался почти аннулирован. Алаю нужен был Змей, чтобы хоть как-то урегулировать выполнение обязательств Яасдурами или танами или кто там вообще отвечает за военное дело! Но чтобы подавить Ласбарн, ему тоже нужен был Змей. Алай был далеко не молод и сам вести войска не решался. Да и стоило ли теперь вести войска? Ласбарн должен был утихнуть, чтобы Орс мог отбить злосчастные рудники и крепости с обширными лесными угодьями у проклятых аданийцев. А как сейчас воевать с Адани, если его дочь царствует там? Если его внуки унаследуют эту державу? Если его сын, который мог бы более всех других сгодиться для его собственного, орсовского трона, теперь охраняет аданийский?
Алай оперся о парапет, будто спрятав голову между плечами. Как все переменилось! Неужели и впрямь есть Бог, который управляет чем-то из-за кулис мировых подмостков? Неужели Случай – и есть Бог? Или Бог – это нечто иное, что предопределяет и случай тоже, лишая его на самом деле всякой случайности?
– Мой государь! – на балкон вошел гонец. От Змея, понял Алай: только ребята Ти глата всегда укутывались так, что оставалась одна полоска для глаз.
Гонец упал на одно колено:
– Прошу прощения, государь! У меня срочные вести из Адани! – твердо отрапортовал гонец.
Алай поглядел на мальца с опущенной в почтении головой. Много ли можно отдать и пожертвовать, чтобы видеть это почтение каждый день? Достаточно ли он, Алай, уже отдал? Стоило ли это почтение того, что он отдал?
– Мой царь, – напомнил гонец снизу, держа на вытянутых руках свиток с посланием.
У него приятный голос, подумал Далхор.
Алай повернулся обратно к парапету. Положил руки на ограждение.
– Умеешь читать?
– Да, мой царь, – твердо отрапортовал гонец.
За чтецами посылать долго – пока толстобрюхи доберутся до этого этажа! А сам Алай в последний год чаще только подписывал бумаги, нежели читал. Да, Змей сейчас бы пригодился особенно. Ладно, делать нечего. Если будет что-то совсем уж в край тайное, гонца всегда можно казнить, чтобы не разболтал кому лишнего. Как ни жаль.
– Тогда прочти сам. У меня ослабло зрение.
– Мой царь? – уточнил гонец, что понял его верно.
– Прочти, – потребовал Алай, опираясь ладонями на стену, словно это помогало ему чувствовать опору лучше.
– Как прикажете.
Алай слышал, как гонец открутил боковую крышку, как потянул из тубуса пергамент. А потом вдруг почувствовал у шеи леденящую сталь, и голос, который прежде казался приятным, теперь звучал по-настоящему знакомо.
У Алая заколотилось сердце.
– Я привез тебе, владыка Орса, весть о смерти твоей дочери Таниры. Дочери, которую ты бросил на произвол судьбы на чужбине, где, пойди она по рукам бродячей солдатни, никто бы и слова против не сказал. Дочери, которую отдали в надругание слабоумному и слабохарактерному идиоту. Дочери, за которую ты даже отказался мстить.
– Таммуз! – дернулся Алай, но Таммуз не пустил. Он развернул нож и плашмя прижал лезвие к горлу отца, чтобы дать тому понять, что разговор не закончен.
– Давай поговорим! – Алай поднял руки в жесте полного отсутствия угрозы.
– Что же ты захотел поговорить теперь, десять лет спустя, а? – Таммуз быстрым жестом стянул повязку с лица.
– Умоляю, позволь мне повернуться и взглянуть на тебя, сын мой, – голос Алая дрогнул, когда он понял, какой великий шанс предоставила Судьба, позволив встретиться с сыном, которого он уже не надеялся увидеть.
Однако Таммуз едва ли разделял настроение родителя.
– Ты ведь не хотел говорить ни когда нас уволакивали из дому, ни когда я просил твоей помощи, ни когда Таниру разрывало на части во время родов и я умолял отбить её у этого выродка Салмана, чтобы она больше не испытывала того ужаса!
Таммуз схватил отца за ткань одежды и рывком развернул к себе лицом, снова тут же приставив к горлу нож.
– Я клянусь, Таммуз, – сразу начал Алай, едва увидел сына, – у меня не было другого выбора.
Господи, как же он изменился! Сейчас из-под капюшона формы гонца на него глядел самый настоящий мужчина: упрямый, твердый, решительный. С удивительными серебристыми глазами покойной царицы Орса Джанийи.
– Таммуз, – выдохнул Алай, – ты так похож на мать…
Таммуз тряхнул отца:
– Не смей говорить мне о матери, которую ты сгноил в этом дворце своим равнодушием, мерзкая скотина! О, ты ведь не знаешь, да? Ты даже не пытаешься сейчас узнать, как умерла твоя дочь! ТВОЯ. КРОВНАЯ. ДОЧЬ! – орал Таммуз. – Она умерла, рожая девочку, которую хотела назвать Джанийей. ДЖАНИЙЕЙ! И для этой маленькой Джанийи у меня, в отличие от тебя, Стальной царь, есть подарок: я подарю ей могущество всего своего царства, которое унаследую от тебя.
– Ты что, всерьез намерен перерезать горло родному отцу? – Алай старался сохранять хладнокровие, но пот уже прошиб. Таммуз не шутит.
Таммуз никогда не шутил. Если он что и унаследовало от отца, то это отсутствие чувства юмора.
– Перерезать? – с немного придурковатой интонацией переспросил Таммуз и, будто уточняя, повертел кинжалом у отца перед глазами. – Нет, что ты. Я не такой дурак, чтобы меня потом обвиняли в отцеубийстве.
Алай сглотнул: что бы Таммуз ни задумал, похоже есть пара минут, а это уже успех в такой ситуации.
– Мой царь! – раздалось из двери, ведущей с основного коридора на балкон, и Алай облегченно вздохнул.
– Хвала небесам! – шепнул он, оборачиваясь на голос Змея. – Змей, немедленно… Ты же должен быть в Ла…
– Мы заняли дворец и перекрыли все выходы из столицы, – отрапортовал Тиглат, неотрывно глядя на Таммуза, – чтобы Тай не смог вывести Амана.
– Отлично.
– Как это пони… – Алай осекся сам. Да как понимать? Все очевидно.
– Не трогай Амана, я тебя умоляю, Тиглат!
– Увы, если государь прикажет мне обратное, не смогу не подчиниться.
– Государь? – Алай схватил сына за грудь, потянув одеяние. – Таммуз, не верь ему! Он предаст тебя, как предал меня! Он…
– Не тяните тут, – спокойно приказал Тиглат. Прежде, чем он вышел, Таммуз кивнул и, не оборачиваясь на отца, с силой толкнул того в грудь.
Алай еще успел услышать, как хрустнул позвоночник – прямой и булатный, как тяжелый двуручный меч – от столкновения с неприступным ограждением парапета, а потом полетел вниз.
* * *
Змей не был ни в каком Ласбарне. Пять лет он тренировал армию, убеждая, что если ясовцы отвергнут условия договора, то в борьбе за Адани и его детей Алаю придется полагаться только на себя. Пять лет Тиглат методично подставлял и заменял на всех важных постах людей, верных семье Далхор, на тех, кто был верен ему самому. Кто-то уходил по доброй воле, снабженный деньгами и домом где-нибудь в окраинах Иландара, кого-то находили всплывающим в местной речке. Пять лет Тиглат подмешивал в питье Алая настой, притупляющий память и зрение, чтобы Алай более не мог прожить без помощи своего советника, и чтобы в один день Тиглат мог подсунуть ему приказ о наследовании короны его старшим способным к продолжению рода сыном Таммузом.
Теперь оставалось затаится и ждать, когда случайная смерть царя станет обнаруженной и по нему воспоют молебн.
Когда трагическая кончина Алая была обнародована, а Стальной царь обрел, наконец, последнее пристанище рядом с давно почившей супругой, настал момент для решительных действий. Было обнаружено завещание государя, которое полностью шло вразрез с его собственными решениями последних лет и вразрез со всей орсовской политикой. Зачем было готовить в цари Амана, если на деле трон предназначался Таммузу? Зачем нужно было воевать в Ласбарне, если посмертной волей царя оказался отказ от притязаний на аданийские земли, из-за которых было пролито такое огромное количество орсовской крови?
Тем не менее, завещание было, и было зачитано прилюдно, лично Змеем, но похоронах Алая. Тай, младший брат усопшего, выступил против идеи привезти из Адани Таммуза, но как верный подданный, Тиглат сообщил, что уже отправил кортеж за новым царем. А уж по его прибытии пусть августейшая семья сама разбирается, кто из них троих достоин воссесть на трон Западного Орса.
Подобное дистанцирование от интересов правящей семьи одни восприняли с одобрением, другие – с тревогой. Тиглата это не занимало ни много, ни мало. Пересуды о последних новостях давали ему шанс незаметно в общей суете устроить фальсифицированное приветствие Таммуза в Аттаре. Чтобы усилить суету и обсуждение, Змей спустил в толпу немного подробностей, которые вполне соответствовали истине: семью Таммуз оставляет в аданийской столице, во всяком случае пока. Но поскольку он верховный главнокомандующий аданйиской армией, то наверняка явится с внушительным сопровождением.
Переодетый Таммуз – какой-то воин, по телосложению напоминавший нового царя – возглавлял весьма развернутую процессию. Его закутали в сияющие доспехи так, что лица из-за шлема было не различить. Да и к тому же, ну кто в этой толпе мог в свое время видеть вблизи царевича и уж тем более наверняка помнить его черты, чтобы признать того четырнадцатилетнего подростка в сегодняшнем благородном муже и правителе.
Охрана у подставного Таммуза и Таммуза настоящего была особенная. Охранником был едва ли не каждый третий, хотя, конечно, никто из них не знал, что охраняет, возможно, «не того государя». Гор предусмотрел все, и, наблюдая собственный триумф из окон дворца, Таммуз впервые подумал, что его отец, наверное, тоже когда– то вот так же был многим обязан Тиглату.
Однако, как ни старался Тиглат, а даже ему было не под силу заставить весь Орс единодушно принять Таммуза в качестве нового царя. Много в стране было тех, кто открыто выказывал поддержку Аману, в коронации которого видели настоящее последнее волеизъявление Стального царя. Другие считали, что один царевич слишком мал, а другой – уже давно стал чужаком в родном доме, и потому лучшим претендентом на трон станет Тай Далхор, младший брат и правая рука почившего владыки, человек, проживший жизнь в его тени и знавший при этом все его замыслы и надежды.
Потому первым приказом Таммуза, едва он взошел на трон, стал приказ о казни обоих претендентов. Причем Тая Таммуз приказал казнить в открытую, а вот убийство Амана, мальчика, за смерть которого Таммуз не желал быть нареченным братоубийцей, новый царь доверил Тиглату или «одному из его ребят».
«Один из его ребят» управился быстрее, чем можно было ожидать, сообщив о случайном нахождении тела царевича под стеллажом оружия в арсенале. Его придавило случайно, когда Аман, судя по всему, был намерен поупражняться с мечом.
Наверное, задел что-то или, может, крепления и подпоры старые, износились. Вот стеллаж с тяжелеными копьями и упал аккурат на молодого Далхора, размозжив тому пару ребер и голову.
* * *
Таммуз и Змей уединились в приемной палате царя. Таммуз сел в кресло отца, расслабил спину, оперевшись на спинку. Положил руки на истертые временем подлокотники. Закрыл глаза. Мысль об отце не давала покоя и не приносила радости. Но в последние недели Таммуз приучил себя думать о том, что в этом кресле сидели многие предки и до Алая Далхора. Например, его дед. Таммуз рос, когда дед и шестеро его сыновей воевали с племенными союзами скахир, и точно знал, что войну выигрывали полководцы. Сам дед зачастую оставался во дворце, видел, как рождались на свет его внуки, заботился о брошенных воеводами невестках. Его дед был семейным человеком и всегда горько сожалел, что именно на его век выпало вести войны, ибо он не был задуман Господом для подобных свершений.
Дед искренне и глубоко верил в Господа. Нередко Таммуз думал, что унаследовал свою истость веры от матери и от него. И сейчас Таммузу казалось, что дух деда все еще с ним.
– Нравится? – спросил Змей с неопределимым выражением в голосе.
– М-м, – еще более неопределенно отозвался Таммуз. – Не знаю.
Он открыл глаза, осмотрелся. Впервые он видел приемную залу Далхоров с места главы целого государства.
– Вы теперь царь.
Таммуз поднял глаза к потолку и глубоко вдохнул, словно теперь и воздух мог оказаться совсем иным, нежели был прежде.
– Едва ли это признают все.
Гор усмехнулся и сел напротив.
– Ну, не без этого. Потребуется какое-то время, чтобы устранить наиболее активных несогласных с вашим правлением.
Таммуз задумался.
– Приход к власти всегда такой?
Гор пожал плечами: почем ему знать?
Таммуз глядел на молчаливого собеседника, пытаясь понять, что же, в конце концов, им движет. Тиглату было уже больше сорока: он стал короче стричь волосы, у него осеребрились виски, грубее от времени и непогод сделалась кожа вокруг шрамов. Откуда они у него, эти два параллельных шрама? Есть ли что-то человеческое за непроницаемой маской из льдистых серо-голубых глаз, высокого лба и рубцов во всю левую щеку?
Как часто за рубцами вообще остается что-нибудь человеческое?
Гор глядел в ответ на царя с некоторой долей непринужденности и расслабленности, как если бы вокруг не происходило, общим счетом, ничего особенного.
– Ты что-нибудь чувствовал на казни Тая? – вдруг спросил царь. Гор с интересом поднял бровь. – Ну, он был свидетелем, как ты долгие годы трудился на благо Орса. Я бы даже сказал, вы делали одно дело. Думаю, его разочарование от твоего предательства было особенно велико.
– Пожалуй, – Гор опустил уголки губ в безмятежном предположении. – Если бы меня не звали здесь змеем, наверняка сейчас я был бы Тиглат Вероломный. Но в здешних широтах змей и так означает коварного гада.
– И тебя это не задевает?
Гор пожал плечами:
– Ваш отец звал меня Змеем девять лет, и весь Орс ему вторил. Едва ли стоит удивляться тому, как я поступил.
Таммуз хмыкнул.
– Значит, чтобы избежать предначертания, которое отпустил мне отец, достаточно сменить твое прозвище.
– Может быть. Не знаю, – честно ответил Гор. – Было время, и я был искренне верен Алаю Далхору. Во всем Этане он представлялся мне лучшим из владык.
– Тогда почему ты помог мне? Явно ведь не потому, что разделял мою ненависть и обиду?
Гор не изменился ни в позе, ни в лице, но Таммуз кожей почувствовал, как мгновенно перед ним оказался другой человек.
– Разве мы не говорили об этом прежде? Я увидел в вашем положении нечто схожее с тем, что давным-давно пережил сам. И чем отчаяннее вы действовали, тем больше росла моя симпатия. А что до Алая… – Гор задумчиво прищурился, потом немного наклонился, сцепив перед собой пальцы рук. – Алай очень любил разговоры начистоту и отчего-то решил, будто за пять-шесть лет службы я тоже их невыносимо полюблю. А это не так.
И хотя не было сказано ничего особенно острого, Таммуз понял, что диалог Змей обрубил. Что ж, значит, пора отдать ему какие-нибудь распоряжения. Какие угодно, лишь бы он перестал смотреть насквозь своими устрашающими прозрачно-голубыми глазами и занялся делом. Да, видать в этом была проблема отца: Змей заскучал без интересной работы и принялся вытворять, что на ум придет. А как всякий выходец Храма Даг, он наверняка считал интересной только разнообразие и сложность убийств.
– В таком случае, – Таммуз тоже постарался сменить тон. В конце концов, он столько лет примерял на себя бесконечные роли при аданийском дворе! – Тиглат, обеспечьте безопасность моей коронации и моего ближайшего правления. Зачистите все провинции от зачинщиков мятежей и всех тех, кто будет подбивать людей к беспорядкам. Сделайте все, чтобы в самом скором времени я смог на законных основаниях объединить свой трон с аданийским без всяких вопросов.
– Это все? – Гор со скучающим выражением приподнял брови. Негоже мальчишке заносится в приказах, рассудил Гор.
– Жду отчета, – отозвался Таммуз, и Гор беззвучно усмехнулся одним лишь краешком губ.
* * *
Охота на китов закончилась всего через две недели после приезда Кхассава на крайний север его владений, чему раман был несказанно рад. Зато потом активно развернулась охота на моржей, и первое время лежбища этих громадных созданий вызывали у Кхассава острый приступ то паники, то тошноты. Чуть позднее он приноровился, и, хотя китобоем он так и не стал, пару моржей смог свалить лично.
Из дюжины его охранников, которые гостили здесь вместе с раманом, от руки Бьё Водяного Быка погибло трое, от руки хромого Альдна, старшего из братьев Адальмы – еще один. Кхассав терпел: четыре бойца не стоят всего того золота и кораблей, которых предоставит ему Мать лагерей. За умение молчать и ладить с северянами местные даже дали ему прозвище – Хас Терпеливый, что, по словам Арла, означало, что южанин был признан обретшим достаточно ума, чтобы понимать жизнь.
Незадолго до окончания срока выполнения первого условия, Бансабира позвала мужа, рамана и Хабура поговорить без свидетелей.
– Итак, полагаю, я достиг успеха? – начал Кхассав первым, и выглядел как мальчишка, гордый собой до неприличия. – Сказать откровенно, тану, сколь Терпеливым меня ни зови, а я уже немного изнемог.
Он действительно был горд не без причин: то, что он вменял в вину Джайе, которая не смогла подружиться с Бану Яввуз, ему, похоже, удалось. Хотя бы в той степени, в которой можно успеть подружить за неполные пять недель.
– Мне казалось, за исключением тех четырех неудач с вашей охраной, которые случились в самом начале, вы нашли здесь определенное очарование.
Тут Кхассав слукавить не мог:
– Нашел, – прицокнув, признал раман. – Воистину, это место не забыто Богами, а охраняется ими.
Сагромах хмыкнул, вспомнив их давний разговор:
– Поняли, наконец, насколько хорошо за пазухой у дракона?
– А то! – усмехнулся Кхассав. – Хотя, сказать честно, я все же предпочитаю, чтобы яйца не замерзали всякий раз, когда идешь помочиться, – вдруг перевел глаза на таншу. – Простите, тану.
Бансабира махнула рукой и, прикрыв лицо рукой, затряслась от хохота. Да, еще пара месяцев и этот «нежный хлюпик» будет здесь как свой.
– Ну, мне кажется, кое-кто из местных женщин не раз помогал отогреть их? – пошутил Сагромах.
Кхассав засмеялся в ответ:
– Не все же вам развлекаться. Зато я точно единственный южанин, который наверняка спал с островитянкой с севера, – похвастался он.
В дверь гостиной постучали – Анаис принесла танше горячего меда, как та просила, и тут же вышла обратно. Бану налила себе, отерла ладошки, придвинулась носом к исходящему паром напитку.
Они как обычно в гостиной сидели на многослойных медвежьих шкурах вокруг невысоких круглых столов.
– Я, честно сказать, надеялась, что вы немного отдохнете здесь, – прошептала Бану.
– Что? – Кхассав остолбенел. Разве это условие – гостить здесь – не было вызовом?
Бансабира пожала плечами под широким меховым плащом.
– Лучше всего отдыхать именно здесь. Здесь все в голове встает на места, и в сердце, знаете, – Бану повела рукой в сторону, – в сердце становится чисто.
– Как вокруг?
– Точно.
– Кажется, для вас это очень дорогое место.
– Я бывала тут и до того, как начала участвовать в китобойне. Несколько раз. Но да, оно памятное хотя бы тем, что именно здесь я окончательно поняла, за кого выйду замуж, когда шанс выбирать представился мне самой.
Кхассав с интересом посмотрел на Бансабиру, потом, наконец, расслабился, облокотился на согнутые колени.
– Стало быть, теперь, когда выбираете вы сами, тану, я могу предложить вам – вам обоим, разумеется – поехать со мной в столицу, как только утрясется ваша встреча со старшим сыном?
– Если вы о том, намерена ли я выполнить обещание – да. Я ссужу вам золото, сколько я могу выделить, на нужды похода и поставлю семьдесят пять морских боевых единиц, как мы и уговорились.
– Но о личном участии речи по-прежнему не идет? – Кхассав печально качнул головой. – Тану, тан, – он поглядел на них поочередно, – неужели я по-прежнему настолько не достоин вашего доверия?
Сагромах усмехнулся – и в этом не было издевки или высокомерия.
– Не в этом дело, – объяснил он. – Вы отправляетесь завтра на моржей с остальными?
– Конечно! – чуть подобрался мужчина. Охотится на моржей всерьез будоражило ему кровь.
– И я тоже, – сказал Сагромах.
– А вот я больше не участник, – призналась Бану с некоторой печалью в улыбке.
Кхассав нахмурился: что стряслось? А потом дошло.
– Серьезно?
Бансабира взметнула бровь.
– Мы скажем сегодня за ужином, – ответил за неё Маатхас.
Кхассав надолго замолчал. Наконец, изрек:
– Я должен вас поздравить, но, простите, прежде хочу спросить: если я дам вам срок, скажем, лет пять, для того, чтобы этот ребенок подрос достаточно, и вы могли покинуть его также, как сейчас оставляете других детей ради этой охоты, тогда вы пойдете со мной на Мирасс? Не как подданные, а как союзники?
Бансабира и Маатхас переглянулись.
– В обмен на два условия, – ответил Сагромах.
– Опять? – Кхассав едва не взвыл.
– Что поделать, – усмехнулась Бансабира. – Не переживайте, первое из них совпадает с тем условием, которое вы должны выполнить в обмен на ссуду и корабли.
Кхассав заинтересовался.
– Откажитесь от необходимости присутствия северян в столице в качестве представителей. Всех северян, – уточнил Маатхас.
– Всех? Но это неслыханно. Северянам и так позволено многое, в сравнении со остальными.
– Всех, – перебив, настояла Бану. – Мой брат не может поехать с вами. Его вскоре ждет свадьба с правнучкой Идена Ниитаса, а если я скажу деду, что не могу выполнить давний сговор из-за обязательств перед столицей, рухнет все, чего я добивалась столько лет.
– Что именно? – рискнул уточнить раман, не совсем понимая, что женщина имеет в виду.
– Имя, которое во все времена было гарантом честной сделки, – отозвался Хабур вместо танши.
– Хм, – хмыкнул Кхассав. – Аргумент достойный, но как быть с вами, Маатхас, и с Каамалами?
– Вы отпустите мою кузину домой и назначите ей охрану в сопровождении, чтобы она прибыла в целости и сохранности, – ответил Сагромах. – А что до Каамалов…
– Яфуру наследует мой сын. Однажды вы выдвинете требования представительства и ему, но у него только один брат и одна сестра и более никого на данный момент. Оба они претендуют на наследство: Шинбана по праву первенства, Шиимсаг по праву мужчины. И каждого надо учить быть таном в любом случае, даже если Шинбана однажды станет залогом крепкого союза. Мне просто некого вам дать, – Бану развела руками.
– Отмените закон о представительстве в отношении северян, Кхассав, – Сагромах рискнул назвать раман по имени. – И мы выполним ту часть договора, о которой уже условились.
– А второе? Ну то, другое второе условие, которое мне необходимо выполнить, чтобы через пять лет вы все-таки собрали хотя бы часть своей орды и помогли мне сокрушить Мирасс? В чем оно?
Нелегко с ними торговаться, признал Кхассав. Потому что они не торгуются: они предлагают, требуя. Хочешь помощи – выполняй условия, ничего иного.
Но неожиданно Сагромах расцвел:
– Пообещайте каждую осень хотя бы на три недели приезжать сюда на китобой.
Кхассав даже не сразу уловил: ослышался, что ли?
– А? – переспросил он на всякий случай. Бану захохотала. Маатхас тоже засмеялся – в отросшую бороду.
– Если холод здешних мест больше не отпугивает, а Таир и другие ребята вашей охраны приноровились, если песни у костров и свобода отношений больше не вызывает зависть, приезжайте, раман, – пригласил Сагромах.
– Вы серьезно? – он даже подумать не мог, что все может обернуться так. Кхассав перевел глаза на Бану: а ну как сейчас он согласится, а потом выяснится, что все это глупый розыгрыш Бану Кошмарной?
– Абсолютно.
Кхассав не мог поверить. Это что же? Предложение дружбы такое? Ну, хотя бы приятельства, да? Кто-то готов стать ему, Кхассаву Яасдуру, близким человеком не по принуждению, как Джайя, не из-за отсутствия выбора, как Илия, которая не могла отказать в отношениях самому ахрамаду Яса, не по приказу, как стал ему другом Таир, вынужденный охранять его безопасность уже добрых пятнадцать лет, а просто так? По своему желанию?
– Не обижайтесь, – продолжала Бану, – но вы единственный Яасдур, которому я могла бы сделать такое предложение. Вы не ответственны за поступки женщин своей семьи, а с вами иметь дело вполне гоже.
Кхассав посмотрел на таншу расширенными под насупленными бровями глазами, и вдруг выдохнул:
– Прикажи человеку явиться строго в срок, и увидишь, насколько на него можно положиться. Поручи ему важное дело, и увидишь, чего стоит его слово. Поговори с ним, чтобы узнать его взгляды. Напои его, чтобы узнать каков он, и предложи ему награды, чтобы увидеть, насколько скромен… Классическое искусство стратегии, – он выдохнул в восхищении, не сводя с Бансабиры глаз.
– Ну так что? – подначил Сагромах. – Дело к завтраку, я есть хочу.
– Я с радостью выполню эти условия, тан Маатхас, тану Яввуз. И с радостью пожелаю вашему будущему ребенку долгих и здоровых лет счастливой жизни. Но взамен и у меня есть два условия.
Бансабира с интересом вздернула бровь.
– Слушаем, – произнес Сагромах.
– Во-первых, через пять лет вы приедете в Гавань Теней, чтобы окончательно обговорить план взятия Мирасса, а затем возглавите в атаке два самых крупных и ударных крыла в сборных войсках державы.
– Принято, – с достоинством согласился Сагромах. Они с Бансабирой давно оговорили участие с этой кампании, и сошлись на том, что время от времени тем, кто является солдатом по роду деятельности, необходимо воевать, ибо в ином случае они превращаются в трутней и нахлебников на шеях селян и ремесленников, которые тоже состоят в армии, но в мирное время ведут хозяйство всего танаара.
– А второе? – спросила танша.
– А второе подсказал сегодня Сагромах. Я настаиваю, чтобы наедине в любом месте мы могли звать друг друга по именам. Клянусь, меня черт знает сколько лет не звали по имени достойные люди.
Сагромах молча протянул руку. Кхассав откликнулся мгновенно и перевел глаза на Бану. Та улыбалась, присматриваясь к раману, который теперь протягивал руку и ей.
Молодцы, конечно, оба: реши они, что единственное рукопожатие решило и за неё, Бансабира наверняка отказалась бы из принципа. Но не теперь. Упертость не лучшее человеческое качество, подумала Бану, и крепко обхватила ладонь государя.
* * *
С подданными можно дружить, с удивлением понял Кхассав тем утром. С подданными, хотя бы с некоторыми, стоит дружить, осознал он вечером, когда, узнав новость в семье танов, вся усадьба безумствовала в массовом кутеже.
– Ох, не зря, не зря! – в один голос бубнили Гед и Аргерль.
– Мы слушали танские вопли ночами? – проворчала какая-то старушка из пожилых обитательниц.
– Не зря они приехали сюда, коль скоро Праматерь благословила их! – твердо отрезала хозяйка дома. Она по-прежнему была интересна и хороша, и сапфировые глаза Амракс явно унаследовал от неё.
Не зря, точно не зря, соглашался в душе Кхассав, участвуя в празднике, распевая песни, воздевая кубок с отличной медовухой из привозных запасов Лазурного дома.
* * *
Не зря он приехал сюда, думал раман, когда остальные еще не проснувшись, отсыпались после праздника.
Он подозвал Таира и перекинулся с ним парой фраз. Если Бану ссудит ему столько, сколько может, значит, надо, чтобы она могла побольше. И значит, пришел тот срок, когда танша, воспитанная в Багровом храме, чей девиз наказывал иметь опытные руки в обращении с золотом и временем, должна была получить доступ к особенным богатствам.
Таир соглашался со всеми доводами и отвечал на все вопросы. Получив необходимые сведения, Кхассав отдал приказ:
– Как только вернемся в Гавань Теней, кончай с Каамалом.
* * *
К концу ноября Кхассав мастерски колол дрова, разжигал камины, выучил несколько северных песен, освоил местный диалект, который особенно сильно прослушивался в речи не столько «астахирцев», сколько островитян, был свидетелем, что Харо и Анаис все-таки вступили в связь, привык к регулярным сношениям танов в гостиной зале, стал гостем на свадьбе Шухрана и веселушки Адальмы и доподлинно знал, что младший из братьев последней всегда имеет такой мрачный вид не потому, что злонравен, а потому что глух от осложнения острой лихорадки, настигшей его в юности.
Единственное, чего так и не выяснил Кхассав за срок выполнения первого условия – откуда все-таки у Бьё такое чудное прозвище.
* * *
Лиадала Тандарион, номинальная дочь короля Агравейна и Второй среди жриц, росла трудно. Первые несколько месяцев оказались особенно тяжелыми. Далеко немолодая, уставшая и лишенная жизненных сил молодости Нелла едва справлялась, и зачастую с малышкой находилась какая-нибудь из старших жриц.
Первое время девочка почти постоянно плакала. До хрипоты звала мать, не могла спать сама и не давала другим. Затем – отказалась есть, и еду в неё приходилось заталкивать почти силой. Наконец, по мнению храмовницы, произошло наиболее страшное – ребенок замкнулся в себе и окончательно перестал разговаривать с людьми.
Голос Лиадалы с тех пор стал слышен только ночами, когда во снах девочку мучали видения, и она никак не могла разобрать, что уже произошло, а что – еще нет.
Шиада в ту пору тоже просыпалась ночами – в утешающих объятиях Агравейна, заливаясь слезами от того, как надрывно слышит плач дочери по другую сторону Летнего моря. Или Завесы?
Это все мороки, видения, приговаривал Агравейн, стараясь успокоить. Но в отличие от дочери, Шиада хорошо различала реальность и варианты, которым еще предстоит случится, и знала, что где-то от мрачного ужаса неизвестности задыхается её дочь.
Шиада перестала спать ночами, уединяясь на балконе спальни, вглядываясь в темноту, гладя нарастающий живот. Было ли так же у неё самой, когда она пятилетним ребенком прибыла на Ангорат? Наверное, было, поправляла себя жрица. Она хорошо помнила свой страх перед тишиной и безмолвием обета молчания, когда настигает провидение Праматери. Но ведь покойная Мэррит, её собственная мать, успела объяснить дочери, хотя бы то, что увиденного не нужно ни бояться, ни прятаться от него.
Иногда в такие ночи Агравейн тоже просыпался, приходил на лоджию, кутал Шиаду в одеяло и говорил, что у неё под сердцем еще одна дочь, принцесса рода Тандарион, и королева обязана заботиться и о её здоровье тоже. А значит – самое время вернуться в тепло и поспать. Порой Шиада соглашалась, порой – целовала заботливую руку, пригревшую её, и отсылала короля спать в одиночестве. В другие случаи, утомленный работой или разбитый вином, которого накануне выпил больше разумного, Агравейн спал беспробудно и не всегда в их с Шиадой спальне.
