Текст книги "Самая сладкая ложь (СИ)"
Автор книги: Анастасия Эльберг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 33 страниц)
Глава 20
Когда Махмет сел на место пассажира и прикрыл дверь машины, Константин смотрел на похоронную процессию.
– Здравствуй, – сказал он тихо.
– Я знаю, что у вас не принято приветствовать других во время траура, – ответил Махмет. – Мне хочется уважать традиции.
– Традиции. Самая жалкая привязанность человека. – Константин оглядел его. – Как твоя рана?
Махмет продемонстрировал руку, сделав ею неполный круг.
– Даже не болит. Почти, – поправил он себя, после чего осторожно добавил: – А ваша?
Константин усмехнулся.
– И моя не болит. Почти. Юджин даже не поприветствовал вас с Лией?
Махмет удивленно посмотрел на него.
– Юджин? Не понимаю! При чем же здесь Юджин?
– Вариантов слишком мало, чтобы ошибаться.
– Но Юджин не мог этого сделать! Это ведь… – Он замолчал, подбирая нужное слово. – Это ведь подло – стрелять в спину! – Махмет тряхнул головой и вытянул спину. – Он должен за это ответить!
Константин успокаивающе положил руку ему на плечо.
– Мы решим этот вопрос позже.
– Мы обязательно должны его решить! – не успокаивался Махмет. – Вы знаете, что у нас делали с таким людьми? У нас…
– Знаю, – перебил его Константин. – Потом. Все будет потом.
Махмет теребил рукава куртки.
– Я бы мог перевязать ей рану, – сказал он. – Я пытался остановить кровь, но…
Константин передернул плечами.
– Замолчи, Махмет. Подожди меня здесь. Я сейчас вернусь.
Йосеф стоял без движения и смотрел на то, как друзья и родственники по очереди кладут на могилу камни. В руках он держал небольшой молитвенник, до сих пор открытый на странице с каддишем [3]3
Иудейская погребальная молитва.
[Закрыть]. Он удостоил взглядом подошедшего Константина и опустил глаза, изучая написанное.
– Бог – справедливый судья, – проговорил Константин негромко. – Мне всегда казалось, что в этой фразе есть что-то святотатственное.
– Мне тоже, – ответил Йосеф. – Если честно, я не думал, что вы придете.
– Моя религия запрещает мне посещать похороны, но я счел своим долгом придти и поговорить с вами.
Йосеф снова посмотрел на него.
– О чем?
– Мы могли бы поговорить о многом, – ответил Константин, разглядывая людей. – Знаю, у вас не принято этого говорить, но я хочу выразить вам свои соболезнования. Когда умирает близкий человек, вам хочется поделиться своим горем с другими. У меня на этот счет имеются личные соображения, но я не буду высказывать их потому, что они будут чужды вам с духовной точки зрения.
Йосеф закрыл молитвенник, положив закладку между страниц.
– Я пытаюсь понять вас, – сказал он. – Мне казалось, что я должен ненавидеть вас, но и ненависти к вам я не испытываю. Так что позвольте выразить соболезнования и вам. Или в вашейрелигии, – подчеркнул он слово «вашей», – это не принято?
– В моей религии смерть воспринимается как что-то, что рождает новый поток духовной энергии. Я думаю, это не зависит от религии, смерть в любом случае рождает что-то, потому что с концом всегда приходит начало, это закон нашей жизни. Но не думаю, что это кого-то утешит. – Константин помолчал. – Если я заставил вас страдать, Йосеф, простите меня.
– Да. – Йосеф опустил руку, в которой он держал молитвенник, и снова посмотрел на могилу. – Простите и вы меня. Не думаю, что мы можем сказать друг другу что-то еще.
– Будьте сильны. Страдания даются нам для того, чтобы мы понимали истинный смысл вещей. Иногда он открывается людям только после того, как они переживают несчастья.
– Спасибо, – ответил он и, опустив голову, сосредоточился на собственных мыслях.
Махмет до сих пор сидел в машине. Он изучал людей, которые шли к выходу с кладбища.
– Я думаю, что в следующей жизни Лия станет солнечным светом, – сказал он, когда Константин сел за руль.
– Почему ты так решил?
– Потому что солнечный свет всегда и повсюду. Солнце светит всегда, а если оно за облаками, то оно все равно светит, только самому себе, и ждет, когда облака рассеются, и оно снова будет дарить свет другим.
Константин повернул ключ зажигания.
– Ты веришь в переселение душ?
– Нет, – признался Махмет. – Но вы верите, а это главное.
– Слишком жестокая это кара – стать солнечным светом. Тяжело делать добро бескорыстно. Люди делают добро, но их всегда греет мысль о том, что кто-то их поблагодарит. А теперь представь себе, как тяжело быть солнечным светом. Ты даришь всем тепло. Даришь всем, потому что ты вездесущ. Но знаешь заранее, что никто тебя не поблагодарит. Кто же будет благодарить за солнечный свет? Люди не умеют благодарить за само собой разумеющиеся вещи.
Махмет печально опустил голову.
– Но ведь мы можем благодарить за солнечный свет, – сказал он. – Это ведь нам ничего не стоит…
– В этом-то и беда, – ответил Константин. – Люди уверены в том, что все в этом мире чего-то стоит. А на самом деле даже человеческая жизнь не стоит и гроша.
Негромкий стук в боковое стекло заставил его повернуть голову.
– Капитан, – сказал майор Толедано, – не могли бы вы выйти? Я хочу сказать вам пару слов.
Константин вышел из машины и снял перчатки, положив их в карман плаща.
Рядом с Боазом стоял лейтенант Гордон. Лицо у Гилада было то ли взволнованное, то ли испуганное – во всяком случае, выглядел он совершенно потерянным, как человек, который только что узнал шокирующую новость и теперь переваривает ее, не зная, как реагировать. А чуть поодаль ждали два молодых человека в темной одежде, которые, несмотря на сумеречную погоду, не снимали солнцезащитных очков.
– Что-то случилось? – заговорил Константин. – Я могу узнать, что тут делает охрана?
– Да. – Боаз достал из кармана наручники. – Они здесь для того, чтобы проводить вас, капитан. Вы арестованы по обвинению в пособничестве исламистскому террору. Вы дали Мустафе Мухаммеду Хусейни яд, достали поддельные документы для его жен и передали документы из его сейфа в руки руководства группировки «37». Подробности мы выясним позже. А пока прошу вас пройти со мной.
Константин посмотрел на Гилада, но тот стоял, опустив глаза.
– Я могу узнать, как вы пришли к таким выводам, майор?
– У меня есть даты ваших полетов в Дамаск. А еще у меня есть показания сержанта Габриэль Нафтали, которая достаточно нам рассказала. Думаю, вы были заинтересованы в том, чтобы убрать информатора, как никто другой. Если бы не решение Махмета ехать по другой дороге, работа была бы безупречной. Сержант, надо сказать, держалась молодцом. Всю вину она взяла на себя и несколько раз повторила, что вы имеете ко всему этому только косвенное отношение.
– Боаз, я все объясню, но для этого мне нужен доступ к моему сейфу. Документы, которые находятся там, прояснят картину. Я хотел сделать это позже, до этого мне следовало решить пару вопросов, но…
Боаз покачал головой.
– Увы, ты не можешь получить доступ к своему сейфу. По крайней мере, до того, как мы не проверим его. Лейтенант Гордон, – повернулся он к Гиладу, – поможет нам это сделать. В его присутствии просмотр секретной информации будет законным. Вы ведь поможете нам, лейтенант?
– Да, – ответил тот обреченно.
– Теперь все стало понятно, – сказал Боаз. – В том числе, и твои разговоры об источниках информации. – Он помолчал пару секунд, после чего отдал наручники одному из молодых людей. – Уведите его, пожалуйста. На сегодня я свою работу закончил.
– Ваши руки, сэр, – попросил молодой человек.
– Боаз, – заговорил Константин, – я должен достать документы из сейфа. Мы теряем время, это глупо! Да нет, это просто чудовищно!
Майор Толедано повернулся к нему спиной и направился к машине.
– Мы потеряли слишком много времени, капитан, – сказал он на ходу. – Простите, мне нужно подумать. Слишком многое на меня свалилось в последнее время. Я должен это переварить.
Глава 21
Майор Толедано приветственно кивнул охраннику, и тот пригласил посетителя следовать за ним.
– Капитан хорошо себя чувствует? – спросил Боаз, с отвращением рассматривая камеры по обе стороны коридора. – Он что-нибудь просил?
– Нет, – коротко ответил молодой человек. – Он даже к еде почти не прикасался. Только к хлебу и воде. Он сказал, что не ест помои и предпочитает человеческую еду. И он не хочет со мной разговаривать. Сказал, чтобы я не приближался к нему, сохраняя дистанцию в три метра, иначе он за себя не отвечает.
– Другого я не ожидал услышать. Спасибо. Дальше я пойду один.
В небольшой камере было почти темно – в такой час свет уже выключали. Боаз застал Константина за довольно-таки странным для такого времени суток занятием: он отжимался от пола. Майор Толедано принялся считать количество отжиманий, но остановился на ста, ибо поймал себя на мысли, что завидует коллеге по-белому.
– Ты в неплохой форме, – подал он голос. – Больше ста раз?
– Сто двадцать, – поправил его Константин, поднимаясь и отряхивая ладони. – Чем могу быть полезен?
– Я пришел для того, чтобы с тобой побеседовать.
Боаз открыл дверь камеры, воспользовавшись полученными от охранника ключами, и вошел внутрь.
– Тут тесновато, – заметил он. – И скучно, наверное?
– О, что ты. Наконец-то я получил возможность побыть наедине с собой, и рядом нет ничего, что бы отвлекало внимание. Медитация в таком месте приносит хорошие результаты. Конечно, неделя без чего-либо, что хотя бы отдаленно напоминает книги, не была для меня приятной, но я получил возможность проанализировать свое духовное состояние.
– И к каким выводам ты пришел?
– Мне хочется принять горячую ванну, выпить бокал хорошего вина и нормально поужинать.
– Тебя должна была допрашивать Нурит, но она отказалась по личным причинам. Пойдем. Я хочу закончить это как можно быстрее. Если бы и у меня была возможность отказаться, я бы это сделал.
… Боаз изучал принесенные документы и поглядывал на Константина, который сидел напротив него и набрасывал что-то на клочке бумаги. Майор Толедано в очередной раз безмолвно удивлялся выдержке коллеги – бледный, с темными кругами под глазами, он выглядел совершенно измотанным, но держался, как всегда, подчеркнуто вежливо, не сутулился и ни одним взглядом или жестом не выдавал своего внутреннего состояния. А внутреннее состояние его оставляло желать лучшего, в этом Боаз был уверен.
– Впервые вижу, чтобы кто-то сидел напротив меня в комнате для допросов и выглядел бы таким спокойным, – заметил майор Толедано. – Спорт помогает держать себя в тонусе?
– Да, – кивнул Константин. – Жаль, что в обычное время я не уделяю ему много времени. Содержимое моего сейфа уже изучили, как я понимаю?
– Мы не нашли там ровным счетом ничего интересного и полезного. Пара конвертов с деловой перепиской и другие ненужные бумаги. – Боаз отложил документы, которые он держал в руках. – Послушай, Константин. Я не знаю, о чем мы с тобой будем разговаривать. Я долго думал о том, какие темы я буду поднимать на допросе, пытался составить какой-то план, но у меня ничего не получилось. Не буду говорить о том, что я сейчас чувствую. Не буду говорить и о том, что я успел передумать за эту неделю. Я пытался осознать, как ты, именно ты и никто другой, оказался на этом месте. Я хочу спросить у тебя вот что: как у тебя хватило наглости делать все это и смотреть всем в глаза?
Константин продолжал рисовать.
– Иногда люди совершают какие-то поступки, майор, потому что они верят в правильность своих намерений. Они верят в то, что эти поступки, пусть даже и не совсем законные, прольют на что-то свет, кому-то помогут, что-то решат или же откроют путь чему-то новому. Человек не может жить без веры. Ему обязательно нужно во что-то верить. Вера – это пристань. Человек живет, верит и знает, что при желании он сможет у этой пристани отдохнуть. Иногда вера эта оказывается ложной, а иногда нет. Ну, а иногда вера не открывает своего истинного лица. Так сказать, ждет своего часа.
Боаз сцепил пальцы.
– И какое же отношение это имеет к нашему разговору? – спросил он.
– Ровным счетом никакого. Потому что, как я уже сказал, я не имею отношения к передаче информации Мустафе. По крайней мере, в том смысле, в котором ты это понимаешь.
Майор Толедано бросил на стол папку и поднялся.
– Лжец! – крикнул он. – Какого черта ты лжешь сейчас, когда уже все ясно?! Или ты думаешь, что у тебя и на этот раз получится выйти сухим из воды?!
Константин сделал успокаивающий жест рукой, на миг оторвавшись от рисунка, и снова вернулся к работе.
– Да, я передавал Мустафе сведения, и не раз, – продолжил он спокойно. – Иногда это были важные сведения. Иногда эти сведения могли поставить под угрозу человеческие жизни. Но это не связано с планами операций и списками сотрудников, которые передавал Мустафе информатор.
– А с чем это связано?
– С тем, что ты нашел в моем сейфе.
– Там ничего не было! Или я должен перечитывать твои деловые письма?!
Константин пожал плечами и отложил ручку.
– Если вы так настаиваете, майор, пусть будет так.
– Хватит темнить, – сказал Боаз твердо. – Я уже сказал, что на этот раз тебе меня не обхитрить!
– По-моему, на данный момент темнишь ты, – возразил Константин. – Я прекрасно знаю, что лежало у меня в сейфе.
Боаз взъерошил волосы.
– Мы ничего там не нашли, Константин, – сказал он. – И это только доказывает тот факт, что выдвинутое против тебя обвинение в полной мере соответствует действительности. А теперь расскажи мне – обещаю, это не выйдет за пределы этой комнаты. Ты убил Ицхака?
Константин поднял на него глаза и улыбнулся.
– Давайте послушаем ваше мнение на этот счет, майор.
– Я уже говорил, что я думаю по этому поводу. Но я хочу услышать от тебя правду. Сейчас это уже ничего не изменит, и ты все равно отправишься в тюрьму.
Константин остановил собеседника жестом.
– Ты хочешь слышать правду? Хорошо. Я бы убил Ицхака. Этот человек сделал много вещей, недостойных и офицера, и специалиста по террору, и мужчины. На мой взгляд, он заслуживал смерти. Но я не убивал его, потому что у меня не было права вершить суд. Лично мне он не сделал ровным счетом ничего плохого, равно как и ничего хорошего. Было бы глупо убивать кого-то только потому, что он тебе не нравится.
– Зная тебя…
– Некоторое время назад Мустафа понял, что он устал от такой жизни, и решил уйти на покой. Он наладил хорошую связь с «комиссаром» и планировал совершить честную сделку – большое количество важной информации, которое позволило бы Ицхаку не только взять с поличным группировку «37», но и подобраться к другим частям Седьмого отдела в обмен на приличную сумму денег. Мустафа видел в «комиссаре» Бен Шаббате человека чести, но он ошибся. В последний момент Ицхак решил рассказать о сделке своим коллегам. Мустафа узнал об этом случайно. Он предупредил Ицхака, что делать этого не стоит. Предупреждал он его не один раз, но «комиссар», уверенный в своем превосходстве над Мустафой и сосредоточенный только лишь на том, что он получит, выдав группировку «37» во главе с одним из самых опасных сирийских террористов, ничего не слушал. Ему необходимо было уехать. Оставить ко всем чертям этот сирийский отель. Если бы он покинул страну, все было бы в порядке. А в результате Ицхак поплатился жизнью за то, что обманул Мустафу.
– Почему Мустафа тогда обратился именно к тебе?
Константин задумчиво потрепал волосы.
– Не знаю, – честно признался он. – Меня самого это удивило.
– И скажи, пожалуйста, откуда тебе все это известно?
– А вот об этом, майор, я буду говорить лично с господином директором, если он меня об этом попросит.
Боаз поднялся.
– Вы уже уходите, майор? – спросил Константин, снова подвигая к себе рисунок.
– Мне здесь душно, – сказал он и в подтверждение своих слов слегка расслабил узел галстука. – И я не испытываю никакого желания разговаривать с тобой. Подумать только: главный аналитик, человек, у которого есть доступ ко всей – ко всей! – засекреченной информации, человек, который должен являть собой идеал профессионализма и чести… – Он махнул рукой. – Пустое. Если бы я знал, какой ты сукин сын, ты бы приблизился к этому месту только через мой труп!
– Это можно было бы устроить, майор, – ответил собеседник, наклоняясь над рисунком и сосредоточенно изучая незаконченные линии.
Боаз взял со стола принесенные документы и потряс ими.
– Будь моя воля, я бы не только посадил тебя в тюрьму, но и вырвал бы тебе язык!
– Вырванный язык никогда не останавливал человека, который хочет добиться своей цели. То есть, действительно хочет. Вы понимаете, майор? На что вы готовы для того, чтобы добиться своей цели?
– Не на то, чтобы убивать.
– А как же две мусульманские семьи в арабской деревне, в той самой, где вы часто бывали во время армейской службы?
Боаз, который уже направлялся к двери, остановился и повернулся к Константину.
– Две мусульманские семьи в арабской деревне? – переспросил он. – Я не ослышался?
– Нет, вы не ослышались. Две мусульманские семьи. Женщины, мужчины, дети и старики. Старший лейтенант Толедано и несколько солдат, которые находились в его подчинении, купили в арабской деревне свежий сыр и возвращались в лагерь. До комендантского часа оставалось немногим больше двух часов. И вдруг выпрыгнувший из какого-то переулка мальчик бросил камень в одного из солдат. Попал в голову, в висок. Солдаты бежали за мальчиком до тех пор, пока он не привел их в дом, где жили две семьи. Только мальчика солдаты как следует не разглядели, а детей в доме было несколько. Когда старший лейтенант Толедано спросил, кто бросил в солдата камень, никто не ответил. Старший лейтенант Толедано спросил еще раз, но ответом снова была тишина. Отряд остался в районе дома, солдаты следили, чтобы оттуда никто не выходил. Что случилось с утра, майор?
Боаз молчал, покусывая губы.
– Они взорвали дом, – ответил он. – Вместе со всеми, кто был внутри. Потом выяснилось, что под домом был целый склад оружия, патронов и взрывчатки. Меня судили, оставили при звании, но отстранили. А через некоторое время я решил, что мне стоит разорвать контракт и покончить с армией.
– И ты решил придти сюда? Неплохой вариант для очистки совести.
– Откуда тебе известна эта история?
– Вы, кажется, собирались идти, майор? И вам было душно. Мы увидимся на трибунале. Вы не успеете соскучиться.
Глава 22
Молодой офицер, сидевший рядом с господином директором, обратился к Константину.
– Встаньте, пожалуйста.
Обвиняемый поднялся.
– Ваше полное имя, звание, личный номер?
– Константин Натанаэль Землянских, капитан, личный номер ….
– Ваша должность?
– Руководитель отдела по ведению допросов.
– На основе имеющихся у нас доказательств, военный трибунал обвиняет вас в пособничестве исламистскому террору, передаче засекреченной информации и использовании служебного положения с целью получения личной выгоды. Вам понятна суть предъявляемых обвинений?
– Так точно.
Офицер кивнул, предлагая Константину сесть, и повернулся к Боазу.
– Вы можете задавать вопросы, сэр.
Задумавшийся Боаз легко вздрогнул от неожиданности, но быстро взял себя в руки и, поднявшись, оглядел немногочисленных присутствующих.
– Вы входили в число работавших с террористической группировкой «37» лиц, которой руководил Мустафа Мухаммед Хусейни, капитан. Я прав?
– Так точно.
– Вы начали заниматься этой работой еще до того, как был убит «комиссар» Ицхак Бен Шаббат. И вы проходили основным подозреваемым по делу об его убийстве. – Боаз показал господину директору тонкую папку. – Вот тут находятся материалы дела, сэр. Вы хотите на них взглянуть?
Господин директор устало покачал головой.
– Вас освободили за недостатком доказательств, капитан, хотя все говорило против вас. Вас освободили также и для того, чтобы вы продолжили работу с группировкой, потому что в этой работе вы к тому времени серьезно продвинулись. Военный трибунал решил пойти вам навстречу. Но вы доверия не оправдали. Больше двух лет вы передавали Мустафе и другим руководителям группировки важнейшие сведения, тем самым ставя под угрозу человеческие жизни, в том числе, и жизни ваших коллег. – Боаз старался сдерживать эмоции, но все же нервно передернул плечами. – Пользуясь положением руководителя аналитического отдела, положением человека с неограниченным доступом к засекреченной информации, вы регулярно делились этой информацией с врагом. Сэр, – снова обратился он к господину директору, – я считаю, что могу закончить на этом свой короткий монолог. Увы, сказать мне нечего. Разве что признать свою вину, как начальника службы безопасности. Я должен был относиться к этому вопросу более внимательно. Но я просто не мог подумать, что можно ожидать такого от капитана Землянских, человека, репутация которого всегда была безупречна. – Он опустил голову. – Я закончил, сэр. Спасибо.
Молодой офицер вертел головой, глядя попеременно то на Боаза, то на Константина, то на господина директора. Последний кивнул.
– Капитан, – сказал он, обращаясь к обвиняемому. – Вы, вне всяких сомнений, помните, как сидели в этой комнате, на этом месте, передо мной. И я это тоже помню. Я был уверен в том, что вы невиновны, что это досадная ошибка. И поэтому я с легким сердцем наложил вето на обвинительный приговор военного трибунала. Вы знаете, что этим правом председатель закрытого трибунала может воспользоваться только один раз. И я воспользовался им ради того, чтобы спасти вашу карьеру. Я всегда был о вас хорошего мнения, капитан, это вы тоже знаете. Я считал вас одним из лучших сотрудников моей организации. Вы были преданы своему делу. Если бы я принимал такие решения в одиночку, то на ваших плечах давно были бы погоны майора, а через два-три года вы бы уже стали моим заместителем. Вы находились на первом месте в списке людей, которым я мог передать свои полномочия. Майор Толедано уже говорил о том, что у вас всегда была безупречная репутация. Что до мелких просчетов и ошибок, то их делаем мы все. – Господин директор сцепил пальцы и опустил взгляд, хотя до этого он смотрел Константину в глаза. – Я до сих пор считаю, что вы не убивали «комиссара» Бен Шаббата. И мне бы хотелось верить в то, что обвинения майора Толедано ровным счетом ничего не стоят, но на моем столе лежат доказательства вашей вины. Мне неприятно говорить это, капитан, но при всем моем уважении к вам я должен принять решение. Полагаю, вы уже знаете, каким оно будет.
– Так точно, сэр.
– Если вы хотите что-то сказать, у вас есть такая возможность.
Константин скользнул взглядом по офицеру и по Боазу, а потом посмотрел на господина директора.
– Мне нечего сказать, сэр. Я признаю свою вину.
Господин директор повернулся к офицеру.
– Мы удалимся для обсуждения. Возьмите материалы дела.
Офицер поднялся и начал собирать лежавшие на столе папки, как вдруг дверь зала распахнулась, и на пороге появился Гилад Гордон. Присутствующие дружно повернулись.
– Я могу узнать, что вы делаете на закрытом заседании трибунала, лейтенант Гордон? – спросил Боаз.
Но Гилад не удостоил майора Толедано ответом. Он прошествовал между расставленными стульями к столу господина директора. В руках он держал несколько толстых папок и коробку из темного пластика.
– Лейтенант Гордон, – снова заговорил Боаз, – это переходит все границы. Вы хотите, чтобы вас вывели отсюда силой?
Гилад, на которого угроза, по-видимому, не подействовала, остановился перед господином директором, положил принесенные вещи на стол и взял под козырек.
– Лейтенант, – сказал господин директор, отвечая на приветствие, – мы вас не ждали, и разрешения на то, чтобы переступать порог этой комнаты, у вас не было. Но, думаю, вы объясните нам, что происходит.
– Сэр, – вежливо ответил Гилад (дышал он часто и, судя по всему, торопился, когда шел в зал заседаний), – я должен сообщить вам кое-что очень важное.
– Важнее, чем заседание закрытого трибунала, лейтенант? – подал голос майор Толедано.
Господин директор осуждающе покачал головой.
– Подождите, майор. Давайте выслушаем лейтенанта.
– Я, – продолжил Гилад, до сих пор пытаясь отдышаться, – обманул должностное лицо, воспользовавшись служебным положением.
– А теперь немного поподробнее, лейтенант, будьте так добры, – сказал господин директор.
– Я присутствовал при обыске сейфа капитана Землянских в его офисе. Уполномоченный офицер достал оттуда все, кроме того, что сейчас лежит на вашем столе. Я сказал, что это принадлежит мне. Я солгал. Это вещи капитана Землянских. Он просил забрать их до того, как его арестовали, но майор Толедано запретил ему что-либо доставать из сейфа.
– То есть, вы забрали документы из сейфа в тот момент, когда уполномоченный офицер проводил обыск?
– Нет, сэр. Полчаса назад я лично открыл его и достал документы.
Воцарившееся в комнате молчание нарушил Константин.
– Я сообщил уполномоченному офицеру шифр сейфа. Он передал вам его, лейтенант?
– Нет. Я взломал шифр.
– Как вам удалось взломать тройной шифр за пятнадцать минут?
– Вы часто открывали его при мне, и я знал две первые комбинации. Третью я угадал. Это дата рождения вашей бывшей жены и дата вашей свадьбы.
Константин откинулся в кресле и посмотрел на господина директора. Тот несколько секунд сосредоточенно молчал.
– Я не одобряю ваш поступок, лейтенант, – сказал он. – Он выглядит еще более непристойно в свете того, что вы теперь занимаете пост главного аналитика. А теперь, капитан, – повернулся он к Константину, – объясните мне, почему ваш бывший консультант позволяет себе открывать ваш личный сейф, да еще таким варварским способом.
И господин директор кивнул, приглашая обвиняемого подойти к столу.
Константин открыл одну из папок.
– Здесь вы можете найти нашу переписку с Мустафой, от первого до последнего письма. Также в этой папке есть письма Мустафы и «комиссара» Бен Шаббата. Они долго общались, и общение это продолжалось до самой смерти Ицхака. Контактировали они часто и были близко знакомы. «Комиссар» Бен Шаббат продавал Мустафе информацию. Когда Мустафа понял, что «комиссар» хочет превратить это сотрудничество в выгодную только для него, Ицхака, сделку, он решил убрать его. Что и сделал в тот знаменательный вечер. Все это можно узнать, прочитав письма. А если вас это не убедит, то можно обратиться ко второй папке. Тут есть подробная информация о состоянии банковского счета «комиссара» Бен Шаббата, а также документы, связанные с финансами: чеки, расписки, договора. Кроме всего прочего, здесь есть информация о полетах «комиссара» в Дамаск и информация о встречах с Мустафой.
Воспользовавшись очередной паузой, господин директор начал перебирать содержимое второй папки.
– Откуда у вас это, капитан?
– Эти документы получены мной от самого Мустафы, лично. Мной получено и кое-что еще. – Константин кивнул на коробку. – Здесь несколько жестких дисков – это вся база данных группировки «37». Вы можете просмотреть их, воспользовавшись одним из компьютеров в комнате связи – главный программист с радостью согласится вам помочь.
Теперь даже сидевший спокойно майор Толедано вскочил и подошел к столу, разглядывая содержимое коробки.
– Вот это да! – воскликнул он. – Константин, да ты ведь… – Он развел руками, не находя других слов.
– А здесь, – продолжил Константин, взяв очередную папку, – есть то, что вам не понравится, сэр. Это имена сотрудников, которые передавали информацию группировке «37». Некоторые из них уже тут не работают, некоторые – обычные служащие, а на несколько имен я бы посоветовал вам обратить пристальное внимание. Взамен Мустафа попросил у меня дать его женам и детям беспрепятственно уехать из страны, а также выписать им чек на определенную сумму.
– И яд. Для того, чтобы у него была возможность умереть с честью, – закончил господин директор.
– Так точно, сэр.
Боаз по-прежнему изучал бумаги и жесткие диски.
– Это бомба! – заявил он. – Теперь у нас в руках вся группировка! Ненормальный! Почему ты молчал?!
– Вероятно, потому, что вы не верили мне, майор, а я не видел смысла вас в чем-то убеждать.
Господин директор поднялся и подошел к Константину.
– Капитан, я виноват перед вами. – Он посмотрел на Боаза. – Майор, примите надлежащие меры в отношении сотрудников, чьи имена значатся в этих списках. И позовите доктора Мейер. Думаю, нам следует сообщить ей последние новости.
Боаз безмолвно кивнул и вышел. За ним отправился и секретарь – офицер, который уже успел собрать материалы дела.
– Вы, Гилад, – сказал господин директор, обращаясь к лейтенанту Гордону, и тот вздрогнул, услышав обращение по имени, – хоть и совершили недостойный аналитика поступок, но помогли нам пролить свет на это дело. Так что история о том, что вы взломали самый надежный сейф в этом здании, останется между нами. Сейф капитана Землянских еще никому взломать не удавалось. Впрочем, – нахмурился он, – почему капитана? Конечно же, майора. И, Гилад, разумеется, капитан Гордон. Но никак не лейтенант.
… Услышав скрип открывающейся двери, Габриэль повернула голову. Некоторое время она изучала гостя, после чего снова повернулась и стала разглядывать стоявший перед ней стакан с водой.
– Чего ты хочешь? – спросила она негромко.
Константин подошел к ней и, повесив плащ на спинку стула, сел напротив.
– Меня уже допрашивали, – сказала Габриэль, не поднимая глаз.
– Ты голодна?
– А ты пришел для того, чтобы пригласить меня на ужин?
На стол лег большой светло-зеленый конверт.
– Здесь паспорт на твое новое имя, билет до Парижа в один конец и подписанный чек. У тебя есть двадцать четыре часа для того, чтобы покинуть страну.
Габриэль рассмеялась и положила руку на конверт.
– Покинуть страну? Как ты это себе представляешь? Меня арестуют в аэропорту.
– Технические проблемы буду решать я. Но у тебя есть только двадцать четыре часа. Ни минутой больше.
– Ты хочешь сказать, что сейчас я могу подняться и уйти, и меня никто не остановит?
– Именно так. Угощайся. Я знаю, сигареты у тебя забрали.
Габриэль закурила и сделала пару нервных затяжек.
– Не понимаю, зачем ты это делаешь, – сказала она. – На твоем месте я бы сделала все, чтобы упрятать меня подальше. Хотя тебе не пришлось бы ничего делать – это и так произошло бы.
– Мы договаривались, что поможем друг другу. Ты помогла мне, а я выполнил свое обещание.
Она вздохнула.
– Если бы тогда, давным-давно, все прошло гладко, меня бы здесь не было. Мне не надо было в это ввязываться. Я чувствовала, что из этой ямы мне уже не вылезти, но что-то заставляло меня дергать тигра за усы. В этом месте всегда окажется кто-то, кто умнее тебя. А как ты узнал про Париж?
– Как-то я заметил, что вы с Гиладом занимаетесь французским. Тогда я не придал этому особого значения, но потом понял, что к чему.
Габриэль забрала конверт.
– Все это гадко, – сказала она. – Так не должно было произойти.
– Уже ничего не изменить, хорошо это или плохо. Мне пора идти. Надеюсь, твои мечты сбудутся.
– Я хотела сказать тебе спасибо, – проговорила она тихо. – И… попросить у тебя прощения.
