Текст книги "Хищные птицы"

Автор книги: Амадо Эрнандес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 27 страниц)

Глава шестьдесят третья

Опасения Мандо вскоре же оправдались. На следующий день он получил приглашение за подписью президента республики на совещание в президентский дворец. Такие же приглашения были присланы доктору Сабио и сенатору Маливанагу. Президент уже не раз выступал против «подстрекательства крестьян к бунту». И хотя он не называл имен, все трое приглашенных ныне на совещание благодаря ему получили кличку «радикалы» и отлично понимали, о ком идет речь, когда упоминался «один сенатор с амбициями», «профессор одного университета» или «редактор одной левой газеты». Все трое решили встретиться накануне вечером и выработать общую позицию.

– Приглашение президента выглядит прямо-таки как ультиматум, – сказал доктор Сабио.

– Как нам следует себя вести? – спросил Мандо.

– Отправимся завтра в логово ко льву, – шутя ответил Маливанаг.

– Сначала давайте попытаемся сообразить, зачем он нас вызывает, – начал доктор Сабио. – Что он задумал? Нам надо быть во всеоружии, необходимо заранее, подготовить анализ серьезных проблем, стоящих сейчас перед страной, и предложить ему пути их решения.

– Прекрасно, – поддержал его сенатор, – а то нас все время упрекают в отсутствии позитивных предложений, мол, они только и знают, что критиковать.

На следующий день в назначенный час все трое предстали перед президентом. Он предложил им сесть и сразу же перешел к делу.

– Я пригласил вас сюда, сеньоры, поскольку положение в стране чревато серьезными осложнениями. Если вы не захотите мне помочь, может произойти непоправимое. – И он взглянул на висевшую на стене картину Хуана Люны «Споляриум»[78]78
  «Споляриум» или «Сполярий» (лат.) – название известной картины выдающегося филиппинского художника Хуана Люны, брата Антонио Люны, изображающей одноименную арену, на которой первые римские императоры травили дикими зверями христиан; впоследствии сюда стаскивались тела погибших в бою гладиаторов.


[Закрыть].

– Я не хочу беспорядков и не хочу прибегать к помощи армии. Вот поэтому-то я и пригласил вас, господа. Ознакомьтесь с сообщениями военных. – Он протянул донесение сенатору.

Тот быстро пробежал его глазами и передал Мандо и доктору Сабио. В секретном донесении говорилось о том, что в любую минуту могут начаться серьезные беспорядки, и в качестве зачинщиков назывались они трое.

– Но этот доклад изображает положение весьма односторонне, господин президент, – возразил сенатор.

– Вы знаете, что моя цель – обеспечить порядок и стабильность в стране, – проговорил президент, особо выделяя слова «порядок», «стабильность». – Вы, безусловно, знаете, какими методами действует армия, и мне не хотелось бы прибегать к крайним мерам. Вот почему я и попросил вас прийти.

– Вот здесь меморандум, который мы втроем приготовили для вас, – обратился к нему сенатор Маливанаг. – Тут перечислены основные проблемы, приводятся жалобы крестьян и рабочих, потом мы даем краткий анализ положения и предлагаем эффективные, на наш взгляд, меры, – пояснял сенатор.

Президент бегло просмотрел текст меморандума.

– Я вижу, некоторые требования вполне справедливы и обоснованны, – резюмировал он. – Но большинство из них мы пока не в состоянии выполнить: у нас нет средств. – Он снова полистал меморандум и заметил: – А вот тут уже идут одни угрозы. Правительству нельзя угрожать, господа.

– Мы ничего не добавили от себя, мы только довели до вашего сведения мысли и высказывания униженных и угнетенных людей, – ответил Мандо Пларидель. – Они как нельзя лучше характеризуют обстановку в стране, в отличие от доклада армейского штаба.

– Вот этот пункт, например, где идет речь о строительстве школ, дорог и больниц в баррио, еще можно рассматривать, мы попытаемся изыскать и средства. Но дальше содержатся уже совершенно немыслимые требования: упразднение гражданской охраны. Но ведь земледельцы правы: им нужна защита. Или вот это требование: убрать из асьенд полицию. Но ведь она именно для того и послана туда, чтобы обеспечивать соблюдение порядка и законности. Подобные требования я не могу удовлетворить. А здесь уж совсем нечто фантастическое – требование экспроприировать асьенду, а землю распределить между арендаторами. У нас все-таки демократия, а не диктатура. Не могу же я действовать в нарушение закона об аренде?! Его нельзя так вдруг отменить…

– Если так… – начал было доктор Сабио.

– Мой вам совет, – прервал его президент, – отправляйтесь по баррио Центрального Лусона, в первую очередь на асьенду Монтеро. Поговорите с крестьянами. Скажите, чтобы они проявляли терпение и понимание, что правительство думает о них. Объясните им, что я делаю все, что в моих силах, разумеется, в рамках закона, что я их всех люблю, что сердцем я с простыми людьми, которые отдали мне свои голоса, избрав на этот высокий пост. Но в то же время я не бог и не диктатор.

– Но мне кажется, что их терпение давно иссякло. Их притесняли и продолжают притеснять помещики и управляющие асьенд, а они мрут от голода и болезней и не в состоянии послать детей в школу, – раздраженно заявил сенатор.

– Не забывайте, что война окончилась совсем недавно, оставив после себя огромные разрушения. – Президент попытался уклониться от прямого разговора. – Вы не вправе требовать, чтобы я поправил все за какие-нибудь два-три года. Тем более что я пока не вижу ни от кого поддержки.

– Крестьяне выстрадали уже не одну, а несколько войн, – напомнил ему доктор Сабио.

– И коль скоро они не видят никакой помощи от вашего правительства, то, вероятно, у них нет другого способа, кроме… – Мандо не закончил свою мысль.

Президент прервал его:

– Я догадываюсь, вы хотели сказать, что крестьяне утратили веру в правительство и решили действовать по своему разумению. Но мое правительство не допустит самоволия. Запомните раз и навсегда: я не склонен предоставлять армии особые полномочия, но если крестьяне перестанут уважать закон, тогда…

– Но они уже на грани отчаяния! – с жаром воскликнул сенатор. – Что они видят в жизни? Обещания, снова обещания, запугивание, угрозы, насилие. По-моему, господин президент, уже настало время сменить пластинку. Вам представился удобный случай спуститься на грешную землю, стать поближе к людям, которые вас избирали. Помогите своей несчастной стране. Покиньте на время свой дворец, поезжайте в баррио, деревни, посмотрите своими глазами на бедственное положение крестьян. Пускай вы запачкаете башмаки на грязных деревенских улицах, но зато вы сами сможете увидеть страдания и слезы в глазах матерей, которым нечем кормить своих детей…

– Вам кажется, – медленно начал президент, картинно прикрыв ладонью глаза, – что президент, обладая высшей исполнительной властью в стране, может делать все, что ему заблагорассудится. Но это не так. И вот я с удовольствием сменил бы свою высокую должность на скромное место какого-нибудь профессора или журналиста. Признаюсь вам откровенно, господа, у меня очень часто оказываются связанными руки. Вы даже не можете себе представить, какое огромное давление мне приходится испытывать со всех сторон. На меня давит и моя собственная партия, и церковь, и армия, и бизнесмены, и иностранцы, и, наконец, пресса и радио. Вам известно, что я отнюдь не богат, хотя мог бы сделаться миллионером в двадцать четыре часа. Попробуйте вы, Маливанаг, сесть в мое кресло, посмотрим, как у вас получится.

– Я же говорил вам, высокоуважаемый господин президент, что это – две связанные одна с другой проблемы, – тоном соболезнования начал Мандо. – Крестьян к вам во дворец не пускают, к ним вы ездите разве что в период предвыборной кампании. Я с сожалением должен вам сообщить, что в настоящее время ваш престиж среди простых людей, среди ваших избирателей, совершенно неудовлетворителен.

– Какой престиж? – всполошился президент.

– Ну, ваш престиж. Ныне он весьма далек от того, каким его пытаются изобразить ваши придворные борзописцы. Уважение к вам падает…

– Ну уж не такой безобразный у меня облик, если судить по большинству наших газет, да и американских тоже, – возразил президент.

– У них просто специальные очки на носу, – усмехнулся Мандо.

– Ну конечно же, не такие, как у редактора уважаемого «Кампилана», – попытался съязвить президент.

– Но зато газета «Кампилан» сообщает своим читателям святую правду, не зарабатывая на этом баснословных прибылей, как другие издатели, – несколько резковато ответил Мандо.

– Ведь это вы первыми распространили слух о якобы готовящемся против моего правительства перевороте? – спросил президент.

– Я могу этим гордиться: другие до сих пор отмалчиваются.

– А вы, сенатор Маливанаг, тоже слышали о готовящемся перевороте до того, как прочитали об этом в «Кампилане»?

– Похоже на то, господин президент, что вы обо всем узнаете последним, – ответил тот.

– Ах, так вот, значит, откуда берутся предатели! – воскликнул президент. – И эти люди осмеливаются заявлять, что мой престиж упал, что в стране зреет недовольство правительством. А вы знаете, что меня подбивают ввести диктатуру?! Вот так! Но уж если я стану диктатором, то многие головы покатятся в грязь.

– Я думаю, что народ не допустит этого, – вежливо сказал доктор Сабио.

Президент возвысил голос:

– Даже ради того, чтобы спасти республику?

– Ни ради чего! Нет такой цели, во имя которой можно решиться на такой шаг, – отпарировал доктор Сабио. – Вам грозит переворотом кучка зарвавшихся военных, которым не дают покоя лавры Латинской Америки. Но они всего лишь факиры на час. Любой переворот можно ликвидировать, если вас поддержит вся страна.

– Ну а если спокойствие и здравый смысл изменяют главе государства, поскольку демократическая форма правления доставляет ему слишком много хлопот, тогда он становится диктатором, как небезызвестный Гитлер. Но в этом случае страна наверняка выступит против, и произойдет революция – и ее-то уж не остановить никакими силами, – добавил Мандо.

– Послушайте, господин Пларидель, – вспылил президент, – вы позволяете себе чересчур дерзкие речи.

– Я только хотел подчеркнуть всю серьезность сложившегося положения, – ответил Мандо, и их взгляды встретились.

– Вы, наверное, сейчас уже сочиняете очередную передовицу для вечернего выпуска, – не без желчи бросил ему президент, но Мандо промолчал, и разговор как-то сам собой прекратился.

– Господа, – снова заговорил президент, – я призвал вас сюда вовсе не для того, чтобы вы меня поучали, как лучше исполнять президентский долг. В этом я пока не нуждаюсь. Я вижу, что с вами очень трудно договориться, поскольку вы не хотите помочь мне в решении главной задачи – в обеспечении мира и порядка. Ну что ж, я ознакомил вас с секретным донесением военных, и уж не извольте меня винить в том, что случится.

– Господин президент! – в один голос воскликнули все трое.

– Я вам раскрою карты, – ответил он. – Перед вами выбор – или вы остановите своих товарищей, или приготовьтесь к самым тяжелым последствиям.

– Так кто же должен наводить порядок? Мы или вы? – спросил сенатор.

– Значит, вы бросаете мне вызов?

– А вы нас запугиваете? – в свою очередь спросил сенатор.

– Господа, я хочу избежать кровопролития, но если вы…

Он с шумом отодвинул кресло и встал. Маливанаг, Мандо и доктор Сабио тоже поднялись со своих мест. Лицо президента побагровело. Но Маливанаг решился нанести последний удар, пытаясь образумить президента.

– Высокоуважаемый господин президент, безусловно, вы, и только вы вправе принимать решение. Но мы хотим лишь напомнить, что можно убить нас троих, можно убить еще сотню или тысячу крестьян, но убить весь народ невозможно. Против всей страны идти бессмысленно.

– В моих руках как раз находится список тех, кто пошел против страны, – холодно проговорил президент. – И я приму все меры для того, чтобы они понесли заслуженное наказание. До свидания, господа.

Уже у самого выхода из дворца их догнал адъютант и попросил вернуться.

– На Центральном Лусоне начался мятеж, – завопил президент, едва они переступили порог его кабинета. – Вводится чрезвычайное положение. Я приостанавливаю действие конституции!

– Попробуйте лучше остановить волны в море! – в тон ему ответил Мандо.

Они молча сели в машину Мандо и поехали в небольшой ресторан на окраине Манилы.

– Надо успеть как следует пообедать, прежде чем нас посадят, – грустно пошутил Мандо.

На асьенде Монтеро творилось нечто невообразимое. Все арендаторы и батраки высыпали на улицу, все волновались, шумели. Обсуждали создавшееся положение. Вспоминали, как воевали против японцев. В адрес охранников сыпались оскорбительные замечания и грубые шутки. Прибыл Рубио с письмом от рабочих Манилы и других городов.

«Мы, свободные крестьяне и рабочие, – говорилось в письме-обращении, – имеем право жить как люди и не хотим оставаться рабами».

Вечером перед поместьем собралась огромная толпа народа. Пастор взял факел и поджег выставленные на всеобщее обозрение три чучела, в которых все безошибочно узнали Сегундо Монтеро, губернатора Добладо и генерала Байонету. Через минуту они сгорели дотла под громкие возгласы крестьян: «Смерть чудовищам! Пусть подохнут, как этот кровожадный пес Пугот!», «Да здравствует социальная справедливость!», «Да здравствуют Филиппины!».

Но радость крестьян оказалась преждевременной. Толпа вдруг затихла: в ворота асьенды въехали два грузовика с солдатами и охранниками. А за ними следом показался приземистый танк. Солдаты проворно соскочили с машины и открыли огонь по толпе. Застигнутые врасплох, крестьяне шарахались из стороны в сторону, а им вдогонку неслись пули. Пощады не было никому.

Капитан, командовавший солдатами, пересчитал – раненых и убитых: двадцать семь! Среди солдат, разумеется, никто не пострадал. Подойдя к одному из трупов, он ногой перевернул его лицом кверху. Это был Пастор. Капитан узнал его.

– Ну вот и ты, Пастор, – почти что миролюбивым тоном сказал он. – Вчера был Томас, а завтра будет Даной. Приказано на вашего брата патронов не жалеть.

Той же ночью в укромном месте на окраине города, до утра совещались Мандо, Магат, Рубио и Даной. У первых двух был большой опыт партизанской борьбы, двое других отличались выдержкой и бесстрашием. Перед тем как расстаться, Мандо сказал, выражая общее мнение: «Ну что же, братья, приложим все усилия к тому, чтобы это был наш последний и решительный бой, после которого страна обретет наконец подлинную свободу и филиппинцы станут в ней хозяевами. Свобода, Равенство и Братство! За это мы не пожалеем своих жизней!»