Текст книги "Хищные птицы"

Автор книги: Амадо Эрнандес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)

Глава пятьдесят вторая

Жара в этом году наступила раньше, чем обычно; по шоссе, ведущему из столицы в курортный город Багио, обгоняя друг друга, словно на автомобильных гонках, мчались роскошные лимузины, принадлежащие сорока знатным семействам Манилы.

В одной из этих машин ехал Монтеро с супругой и дочерью. Их ждало новое, только что отстроенное бунгало в фешенебельном районе неподалеку от «Мэншен Хаус», летней резиденции президента страны. С конца февраля до начала июня в Багио весело и беззаботно отдыхала элита филиппинского общества. Толпы праздных людей кочевали из «Мэншен Хаус» в «Пайнз Хотел», рассеивались по ресторанам и различным увеселительным заведениям. Воскресная служба в соборе превращалась в своеобразную демонстрацию мод.

В одной из комнат монтеровского бунгало после сытного обеда собралась компания любителей покера. Но сегодня у заядлых картежников не оказалось желания ни сесть за покер, ни просто выпить. Дон Сегундо призвал друзей, чтобы обсудить с ними весьма важный вопрос и просить о помощи. В порядке исключения, за обеденный стол был допущен даже капитан Пугот, которого Монтеро вызвал для доклада. Однако по окончании обеда ему пришлось откланяться: дальнейшее его присутствие не требовалось.

Донья Хулия и Долли отбыли по приглашению архитектора Понг Туа-сона на очередное празднество в «Пайнз Хотел». С некоторых пор Долли перестала сторониться Понга и теперь уже не топала ногами, когда он говорил ей о своих чувствах.

В комнате для покера тем временем обсуждались вопросы, связанные с деятельностью тайной корпорации Монтеро – Сон Туа. В начале «заседания» Монтеро, как заправский политический деятель, охарактеризовал обстановку в стране, не забыв упомянуть и о растущей безработице, и о начавшейся борьбе с коррупцией, и о взрыве национализма. Теперь, когда общественное мнение вынудило полицию принять меры по борьбе с контрабандой, корпорация Монтеро оказалась в затруднительном положении и вынуждена была действовать более изощренно. Вот тут-то и мог пригодиться сенатор Ботин, который готов был на все, лишь бы остаться на второй срок в сенате. К тому же его жалованье было не столь велико, чтобы он мог удовлетворить свои малые и большие прихоти.

– Теперь все стало значительно сложнее, чем прежде, – со злобой в голосе проговорил Ботин. – Всякие там Маливанаги и их приспешники, вроде таинственного Мандо Плариделя, ужасно мутят воду.

– Да, опасные люди, – согласился Монтеро.

Сон Туа изобразил подобие улыбки:

– У нас, у китайцев, есть надежное средство против опасных людей.

– У армии тоже есть надежные средства, – подхватил Байонета.

Монтеро и Добладо, переглянувшись, одобрительно улыбнулись. Однако сенатор Ботин оказался решительным противником радикальных мер.

– Я предпочитаю кулак, обернутый бархатом, – сказал он.

– Железный кулак, обернутый бархатом, – поправил его генерал.

– В конце концов известно несколько способов, как зарезать цыпленка, – примирительно заметил дон Сегундо. – Но мы хотели бы знать, вы с нами, сенатор, или нет?

– А разве я сказал, что не с вами?

Еще один стаканчик виски, и сенатор откланялся, унося в кармане конверт, полученный от хозяина бунгало.

Разговор постепенно опять вернулся к событиям недавнего прошлого.

– В воздухе пахнет грозой, – заметил Добладо.

Монтеро развил его мысль:

– Да, все признаки налицо: митинг на площади Миранда, пожар на моей асьенде.

– Пожар! – вырвалось у Добладо.

– Мы, правда, их упредили, но если бы не успели этого сделать, то могли бы быть очень серьезные последствия.

– Куда уж серьезнее?! Пожар!

– Но пока еще мы господа положения, – ответил Монтеро.

– Надолго ли?

– До тех пор, пока те, кто находится у власти, вроде тебя, не потеряют головы, а мы, имеющие деньги, не разучимся платить.

– Да, прав был сенатор, – вздохнул генерал. – Очень многое изменилось к худшему. Раньше, например, генерал был все равно что царь. Теперь же офицера может предательски застрелить в спину его же собственный солдат. Или, к примеру, миллионер! Раньше для него не было ничего недоступного. А теперь что получается? Боится какой-то газетенки. Того и гляди, притянут к ответу.

– Правильно. Теперь чем больше взятка, тем больше шуму, – поделился Сон Туа своим горьким опытом. – Плохие нынче пошли люди. Злые, подлые пошли люди.

Дон Сегундо невольно вспомнил те блаженные времена, сразу же после войны, когда у него, на посылках служили американские офицеры, а в порту его неизменно встречали жены различных правительственных чиновников, проносившие, минуя таможенный контроль, его чемоданы, набитые контрабандными товарами. Да и сами чиновники были куда послушнее и сговорчивее нынешних. Они, бывало, довольствовались дружеским похлопыванием по спине или какой-нибудь мелкой подачкой. «А теперь каждый сразу же норовит войти в долю! – с раздражением подумал Монтеро. – Таможеннику приходится отваливать столько, что самому почти ничего не остается. Один вкладывает капитал, а другой получает проценты».

В разговор вмешался Добладо:

– А я вам скажу, хорошо, когда берут взятки. Гораздо хуже, когда отказываются.

– Вроде этой «Кампилан» или сенатора Маливанага, – подхватил Сон Туа.

– Для каждого горшка – свой ухват, – хитро подмигнул генерал. – Если не ошибаюсь, этот журналист из «Кампилана» – друг Долли.

– Ха! – ощетинился Монтеро. – Что ты этим хочешь сказать?

– А то, что будет очень кстати, если мисс Монтеро использует свое влияние на Мандо Плариделя.

– Не дело ты говоришь, сынок, не дело, – укоризненно покачал головой Сон Туа.

Генерал тотчас же припомнил, что его зять, архитектор, давно увивается за Долли. И ему ничего не оставалось, как выразить надежду, что к Мандо наверняка можно найти какой-нибудь подход.

Покончив, так сказать, с общими вопросами, члены корпорации перешли к обсуждению конкретных дел, которыми должна заниматься корпорация.

– Чем больше риску в деле, чем больше в него вложено, тем больше прибыль, не так ли? – мечтательно заметил Сон Туа.

Было решено создать фонд для борьбы с разными радикалами как в Конгрессе, так и за его пределами и любыми средствами упрочить свое положение.

Когда вернулись дамы в сопровождении Туа-сона, гости уже разъезжались.

Глава пятьдесят третья

После завтрака дон Сегундо расположился на террасе своего бунгало в удобном кресле с газетой в руках и стал ждать, когда его дочь сойдет вниз. Он хотел воспользоваться отсутствием доньи Хулии, отправившейся на рынок, и поговорить с дочерью с глазу на глаз.

На ум дону Сегундо уже в который раз пришло вчерашнее замечание генерала: «…будет очень кстати, если мисс Монтеро использует свое влияние на Мандо Плариделя». Здраво поразмыслив о делах корпорации, он пришел к мысли, что и в самом деле весьма кстати прибегнуть к помощи Долли. «Ведь она – близкий друг этого Плариделя, – рассуждал он сам с собой, – и ей вполне уместно обратиться к нему с любой просьбой. Да, за последнее время его газета приобрела огромную популярность. И с каждым разом ее выступления против антипатриотизма, против контрабанды и взяточничества становятся все более гневными и решительными».

Сейчас у него появилась надежда, что Долли поможет его корпорации устоять перед яростным натиском «Кампилана», если Мандо взбредет в голову добраться до них. Памятуя о том, каким успехом Долли пользовалась у японцев и американцев, дон Сегундо уверовал в успех своего замысла. Возможно, он не подозревал, что за щедрые услуги, которые ему оказывал полковник Мото, а потом американцы, Долли расплачивалась своим телом. Что же касается знакомства Долли с Мандо в Париже, то у него зародилось подозрение, что оно отнюдь не сводится к духовной близости, как ему объяснили. И тем не менее с присущей всем родителям склонностью к заблуждениям он продолжал верить в непорочность и духовную чистоту своей очаровательной дочери. «Да, – рассуждал он, – ей импонирует внимание мужчин, их ухаживания, она не прочь пококетничать с влюбленными в нее молодыми людьми, но не более того». Он считал также, что с Понгом можно не торопиться: выдать за него Долли никогда не поздно. Сейчас важно заняться Мандо. Он наверняка не сможет отказать Долли, если она его о чем-нибудь попросит. К тому же Мандо показался ему весьма покладистым.

Долли появилась в прекрасном расположении духа. Заметив отца, погруженного в чтение газеты, она незаметно подошла к нему сзади, обняла за шею и поцеловала. Полистав «Сосайети», она уселась завтракать.

– Па, а где мама?

– Она с самого утра уехали на рынок.

– А почему она не взяла меня с собой, я ведь сказала, что поеду с ней вместе.

– Она не захотела тебя будить. У тебя же нет никаких дел сегодня с утра, не так ли?

– Так. Только вечером я иду с Понгом на банкет архитекторов.

– Этот Понг не отстает от тебя ни на шаг, – заметил отец.

– Здесь, в Багио, лучше всего иметь постоянный эскорт.

– А как поживает твой друг-журналист? – как бы между прочим осведомился отец.

– А-а, тот? Да он вечно занят. У него какие-то бесконечные дела.

– А сюда он не приедет?

– Откуда мне знать?

– Ну а почему бы тебе не пригласить его к нам погостить на несколько деньков?

– А что, у тебя есть к нему дело? – Долли с любопытством взглянула на отца.

– Да нет, особых дел у меня к нему нет, просто хотел бы познакомиться с ним поближе.

– Для чего?

– А разве он не без ума от тебя, дочка? Естественно, каждый отец желает получше узнать претендента на руку своей единственной дочери.

– Но ведь ты с ним уже познакомился, па. И кажется, имел возможность побеседовать тогда, помнишь, на банкете в честь моего приезда. К тому же я рассказывала тебе о нем в письмах из Парижа.

– Однако у меня нет о нем представления как о личности. Я не знаю ни его привычек, ни характера…

– Не понимаю, зачем тебе все это нужно?!

– Ты как-никак моя дочь.

– Ну и что же? Разве я похожа на тебя? А если тебе не понравятся его привычки и характер? Что тогда? Разве недостаточно того, что меня они вполне устраивают?!

– Я смогу тогда высказать тебе свое мнение.

– А если я им пренебрегу?

– Ты вольна поступать, как сочтешь нужным, Дол. Но я хотел бы сделать все, что должен сделать любой отец в подобной ситуации. Ты уже взрослая.

– Спасибо, папочка. Если ты настаиваешь, я приглашу его к нам. Но я не могу тебе обещать, что он соблаговолит принять мое приглашение.

– Как так? Разве он может отказать тебе?

– Ты просто не знаешь этого человека.

Сразу же после завтрака Долли заказала междугородный разговор с Манилой, точнее, с редакцией газеты «Кампилан». Ей повезло: Мандо оказался на месте. Это был их первый разговор после размолвки, которая произошла в тот злополучный день, когда она заехала за ним в редакцию, чтобы вместе пообедать.

– Как там у вас в Багио? – спросил Мандо.

– Прохладно, не то что в Маниле, – ответила Долли.

– Ну, поэтому туда и приезжают люди.

– А мне хочется тепла.

– Ты говоришь загадками.

– Вот если бы ты приехал сюда…

– Здесь, в Маниле, стоит ужасная жара.

– Так когда тебя ждать? – напрямик спросила Долли.

– Ты меня приглашаешь?

– А зачем бы я стала тебе звонить? Это ведь я позвонила, а не ты, кстати.

– Постой, мы собираемся устроить там конференцию редакторов газет. Может быть, я приеду вместе с Магатом.

– Я так и знала, что только ради меня ты не в состоянии приехать, – слегка пожурила его Долли. – Но и на том спасибо. Надеюсь, когда ты приедешь в Багио, у тебя найдется время навестить меня.

– Договорились, Дол.

– Стало быть, мне ждать тебя?

– Да, непременно, Думаю, что мы хорошо проведем время – на то это и Багио.

Голос Долли потеплел, зазвучал радостно. И Мандо живо представил себе ее очаровательную улыбку.

– А ты приедешь только с этим Магатом? – лукаво спросила она.

– А с кем же еще?

– Не знаю, может, ты возьмешь с собой и свою кузину… ну ту деревенскую девчонку.

– Долли, не будь такой злой.

Через два дня Мандо и Магат прибыли в Багио и поселились в «Пайнз Хотел». Двое суток почти без перерыва длилась конференция редакторов национальных газет, съехавшихся сюда со всей страны. Гостиницу, ресторан, бар наводнили журналисты. Такого скопища представителей газетной братии не знала еще великосветская столица. Мандо и Магат представили на обсуждение проект филиппинизации средств массовой информации в стране, включая прессу, радио и телевидение. В случае его одобрения проект должен быть передан для утверждения в Конгресс.

Проект не привлек к себе того интереса, на который рассчитывали Мандо и Магат – ни борьба за права трудящихся, ни достоверность-информации, за которые они так горячо ратовали, не встретили сочувствия собравшихся на конференцию. Казалось, никто даже не заметил того, в каком безысходном положении оказались игороты[75]75
  Игороты – одно из небольших филиппинских племен в северной гористой части Лусона (неподалеку от Багио).


[Закрыть], которых согнали с насиженных мест только потому, что люди со средствами пожелали строить виллы на этой благодатной земле. И все эти бесчинства совершаются под видом прогресса и цивилизации… Обескураженные и подавленные, Мандо и Магат поднялись к себе в номер. Не успел Мандо принять душ и переодеться, как позвонила Долли.

– Ты обедаешь у нас, – тоном, не допускающим возражений, заявила она.

– Я приглашен один?

– Да, папа хочет с тобой поговорить.

– Только-то?

– И я хочу, чтобы ты был рядом со мной, – нежно проворковала она в трубку.

Долли никак не могла четко определить свое отношение к Мандо. Кто же он ей? Любовник, жених или просто знакомый? За все время знакомства у них никогда не заходил разговор на эту тему. Поэтому она была не вправе предъявить ему какие-либо претензии, у него тоже весьма щекотливое положение. Одно она сознавала совершенно отчетливо – ей нужна та чистая дружба, которая завязалась между ними в Париже. Она прекрасно сознавала, что уступила ему тогда в Париже не только потому, что ей надоели ухаживания иностранцев, прекрасно знавших к тому же о ее баснословном богатстве. Мандо резко выделялся на фоне окружавших ее мужчин не только образованностью и умом, но также обаятельными манерами и умением сохранять достоинство в любой ситуации. Все эти качества Мандо весьма импонировали Долли, тем более что он был ее соотечественником.

Теперь, когда Мандо приехал в, Багио и был где-то совсем рядом, Долли надеялась, что ей удастся вернуть прошлое, хотя бы на короткий миг, удастся утолить любовный голод, неистребимую жажду наслаждений. Кроме того, она рассчитывала избавиться от злополучного Понга. Итак, Долли с нетерпением ждала встречи с Мандо.

Однако не одна Долли ждала с ним встречи. Тщательно готовился к ней и дон Сегундо. Он собрал о Мандо всю доступную ему информацию и, изучив ее, пришел к выводу, что некоторые черты в этом молодом человеке явно ему импонируют, например, его исключительная честность и принципиальность, хотя он никак не мог взять в толк, зачем Мандо с его богатством и возможностями понадобилось заделаться каким-то «радикалом». Его предупредили, чтобы он не обольщался насчет мягкости манер и кажущейся доброты и покладистости молодого человека. Но дон Сегундо утешался уже тем, что Мандо, по крайней мере, принял приглашение на обед. «А там…»

И отец и дочь испытывали, пожалуй, одинаковое волнение, готовясь к встрече с этим человеком.

Глава пятьдесят четвертая

Мандо улыбнулся, представив себе, как через несколько минут он увидится с Долли. Ее дом и сердце вновь открыты для него. В радостном настроении он спустился вниз и в холле гостиницы столкнулся с Магатом.

– Еще один вечер в Париже! – с лукавой усмешкой изрек тот, узнав, к кому он собрался на обед.

Изобразив недоумение на лице, Мандо игнорировал прозрачный намек друга, ему не хотелось оправдываться.

Долли встретила его в дверях их роскошного бунгало и, ущипнув за руку, игриво проговорила:

– Хорошо, что выбрал время нас навестить. Ты еще не забыл, как я выгляжу?

– Давай не будем упрекать друг друга, Дол.

Долли провела Мандо в гостиную, где в глубоком кресле сидел дон Сегундо.

– Папа, вот и Мандо, – ласково сказала Долли.

Дон Сегундо поднялся и пожал гостю руку. Вслед за этим в комнату вплыла донья Хулия и церемонно приветствовала Мандо.

– Когда вы приехали в Багио? – осведомился хозяин.

– Сегодня в полдень.

– И надолго намерены здесь задержаться?

– Завтра начинается конференция. Она продлится дня два. Сегодня у нас пятница. Значит, уеду, наверное, в понедельник.

– Вы, очевидно, очень спешите?

– Да. Весьма нежелательно надолго покидать редакцию. Сейчас мы открываем новую типографию, скоро начнет работать наша радиостанция – в общем, забот хватает.

– А-а…

– Я надеюсь, ваша семья почтит присутствием торжественное открытие.

– Ну, если вы предупредите заранее, то, во всяком случае, я непременно буду.

Донья Хулия пригласила всех в столовую. Стол был накрыт на четверых.

– У вас здесь все навевает тишину и спокойствие, – заметил Мандо.

– Ну, не совсем так, – включилась в разговор хозяйка. – У нас постоянно в гостях Понг Туа-сон. – При этом она бросила беспокойный взгляд на дочь. – Не далее как вчера были губернатор Добладо, генерал Байонета, сенатор Ботин. У Долли всегда гости.

– Мама, но я ведь часто отказываюсь принимать кого бы то ни было. Мы здесь для того, чтобы отдыхать. Правда, папа? – быстро откликнулась Долли.

– Что касается Багио, то это не вполне удачное место для отдыха, – ответил дон Сегундо. – В этот сезон и не разберешь, где ты, в Маниле или в Багио. Здесь тебе и правительство, и все коммерсанты, и все высшее общество. Где тут отдохнуть!

– К тому же цены здесь раза в два выше, нежели в Маниле, – не преминула вставить донья Хулия.

– Тут всегда было так, – откликнулся дон Сегундо. – Зато в это время года здесь есть все. А на такую массу народа, какая собирается в Багио, не напасешься. В Багио все предусмотрено для небольшой группы избранных гостей, а тут столпотворение какое-то. Недавно даже приезжали на экскурсию продавцы и продавщицы из манильских магазинов – несколько полных автобусов. Так они бумагой и пакетиками из-под еды замусорили весь Бернхам-парк. Если пускать сюда всяких бездельников, которые будут мусорить, то скоро придется отсюда бежать без оглядки. Люди ведут себя тут так же отвратительно, как и в Маниле.

Мандо промолчал, решив не затевать дискуссию по поводу того, кто может, а кто не может отдыхать в Багио. От Монтеро он и не ожидал ничего другого. После обеда все чинно перешли снова в гостиную. Дон Сегундо распечатал коробку сигар, а Мандо с Долли закурили сигареты. Донья Хулия задержалась на некоторое время в столовой, отдавая распоряжения слугам, а потом удалилась к себе. Долли улучила момент и незаметно выскользнула из гостиной.

– Я тут недавно прочитал в вашей газете заметку о событиях на моей асьенде, – начал Монтеро, как только они остались вдвоем.

– Все новости, которые публикуются в «Кампилане», получены из достоверных источников: от наших собственных корреспондентов.

– Но никто не свободен от предубежденности, это относится также и к корреспондентам, – заметил дон Сегундо.

– Я думаю, нас в этом трудно обвинить. Единственно, чего мы хот, им, это – правдивого освещения событий. Мы беспристрастны в своих суждениях. Наш единственный союзник – истина.

– Вам никогда не приходило в голову, господин Пларидель, что сама истина многолика и что справедливость – понятие отнюдь не однозначное? Что справедливо по отношению к одному, несправедливо по отношению к другому. О какой же истине у нас наиболее определенное представление, позвольте вас спросить?

– Что касается событий на вашей асьенде, то тут много такого, о чем можно говорить с полной определенностью. Во-первых, пожар устроили не те люди, которых в этом обвиняют; во-вторых, их арест и содержание под стражей являются вопиющим нарушением закона; в-третьих, при ваших методах управления асьендой, а также методах ваших доверенных лиц ни о каком мире и порядке там не может быть и речи.

– Ваши выводы скороспелы. Разве мои методы управления чем-нибудь существенно отличаются от методов других землевладельцев? Что касается арендаторов и батраков, то мои действия в отношении их вполне соответствуют существующим законам. Если законы плохи, нужно их заменить, но это не моя забота. Я вкладываю деньги. И разве, получая доход от вложенного капитала, я совершаю преступление?

Но если вам известно, что закон, которому обязаны подчиняться ваши крестьяне, плох, зачем же вы препятствуете их борьбе за его отмену? Ведь они пребывают в постоянной и неизбывной нужде, в то время как вы…

– Мое богатство создано не ими, – ответил дон Сегундо, не дав себе труда дослушать до конца. – С самого начала войны и до сего дня асьенда не приносит никакой прибыли. То, что они находятся в постоянной нужде, объясняется их же собственным невежеством. Крестьяне – это грубое, невежественной, ленивое и подверженное порокам стадо.

Стряхнув пепел с сигары, он сделал минутную паузу, словно для того, чтобы убедиться в воздействии своих слов на собеседника.

– Вы, наверное, плохо знаете характер крестьян. Чем, к примеру, они занимаются между севом и жатвой? Как распоряжаются своей долей урожая? Вместо того чтобы растянуть продукты на целый год, они умудряются израсходовать их за один месяц. Отсюда и нищета. Поэтому не стоит винить помещика.

Мандо понимал, что дон Сегундо отчасти прав. Конечно, большинству крестьян приходится, не разгибая спины, трудиться круглый год, чтобы как-то прокормить свою семью. Но спорить он считал излишним. Более того, ему хотелось попытаться кое в чем убедить дона Сегундо.

– Частично я согласен с вами, дон Сегундо, – начал Мандо. – Но мне ясно также, что ваши интересы и интересы арендаторов – все равно что вода и масло, которые невозможно смешать. А в результате пожара и ареста крестьянских лидеров разрушен последний мост к взаимопониманию. Я охотно вам верю, что до сих пор асьенда приносила вам одни убытки, но ведь и крестьяне не могут удовлетвориться существующим положением. Поэтому я хочу сделать вам деловое предложение. Дело в том, что есть корпорация, которая согласна купить у вас эту асьенду, дон Сегундо, если вы сойдетесь в цене…

– Мне уже не раз и не два делали подобные предложения, – не раздумывая, ответил Монтеро. – И правительство, и китайский миллионер Сон Туа. Я уже стал подумывать о том, чтобы продать асьенду и разом избавиться от всех хлопот. Поэтому если мне дадут приличную цену, то я, пожалуй, согласился бы.

– Если ваша цена покажется разумной…

– Разумная цена – это рыночная цена. Вы же знаете, что земля не стареет и не портится.

– Доктор Сабио, кажется, уже разговаривал с вами на эту тему, – напомнил ему Мандо. – Если удастся купить у вас землю, то она перейдет в собственность Университета Свободы, и доктор Сабио станет управлять асьендой от имени корпорации.

– Да-да, мы действительно говорили, – согласился дон Сегундо. – Он рассказал мне о намерении Университета организовать опытное хозяйство на территории асьенды, чтобы оно приносило одинаковую пользу и для студентов и для крестьян. Но цена, которую он тогда называл, показалась мне чрезмерно заниженной. И я ему, помню, ответил словами одного епископа, у которого покупала что-то группа католиков: «Я рад, что все вы католики, и, я надеюсь, добрые католики». Но в этой сделке мы выступаем не как собратья по вере. Здесь следует руководствоваться американским правилом: «бизнес есть бизнес». На том мы и расстались.

– Вы опытный коммерсант, дон Сегундо, – вкрадчивым голосом сказал Мандо. – И не мне вас учить, как лучше продать землю, приносящую лишь убытки.

– Бывает и так, что потери вдруг оборачиваются прибылью.

– Разве? – искренне удивился Мандо.

Дон Сегундо решил, что настало время уязвить Мандо.

– Ну вот, например, ваша газета. Не будете же вы отрицать, что «Кампилан» приносит убытки. И немалые. Тем не менее вы продолжаете ее издавать и даже расширяете дело.

– Но ведь газета – это не бизнес, а орган информации, – возразил Мандо.

– Не обманывайте себя.

– Дон Сегундо, смею вас заверить, что «Кампилан» – это совершенно не деловое предприятие, – горячо ответил Мандо.

– Если вы настаиваете, я не стану спорить с вами, но в таком случае ваша газета – нечто из ряда вон выходящее.

– Ну разве есть, скажем, что-нибудь общее между «Кампиланом» и асьендой Монтеро?

– Если уж на то пошло, так я вкладываю капитал в асьенду, чтобы расширить производство риса в стране, а вы вкладываете деньги в газету, чтобы улучшить службу информации в нашем государстве, если пользоваться вашими же формулировками. Разве не так?

– С одной стороны…

– Поэтому-то ваша газета так яро критикует все, что происходит на моей асьенде.

– Мы критикуем всякие нарушения, в первую очередь взяточничество, коррупцию, контрабанду, ложь…

– Но, с другой стороны, вы всячески поощряете слепой, неразумный национализм, радикализм – одним словом, безоговорочно поддерживаете всех неимущих против имущих.

– Господин Монтеро, – начал было Мандо, но дон Сегундо перебил его:

– Итак, ваши друзья хотят купить мою асьенду. У меня есть контрпредложение, если вы на него только согласитесь…

– Я вас слушаю.

– Если мне вздумается купить у вас «Кампилан», разумеется, за хорошую цену, вы продадите газету?

– Разумеется, нет, – не раздумывая, ответил Мандо.

– А если я предложу вам обмен?

– Обмен? На что?

– Давайте обменяем вашу газету на мою асьенду, – медленно, чеканя слова, проговорил Монтеро.

От неожиданности Мандо даже привстал. Он не понял, что Монтеро пытается заманить его в ловушку. Конечно же, Монтеро и не думал покупать газету.

– И вы займетесь изданием газеты? – не скрывая удивления, спросил Мандо.

– Газета – мощное оружие в любых руках, – резонно ответил дон Сегундо.

– И вы, несомненно, измените направление газеты, если она перейдет в ваши руки?

– Газета – это такая же собственность, как и любая другая, – уклончиво ответил Монтеро.

– Возможно. Только не «Кампилан», – уже с раздражением проговорил Мандо и встал. – Этого никогда не будет.

В самый напряженный момент их разговора в гостиной появилась Долли. Шедший за ней слуга нес поднос с кофейным сервизом. Долли собственноручно разлила кофе по чашкам. Крепкий запах кофе смешался с терпким ароматом ее духов, и Мандо снова мысленно вернулся в Париж.

– Папа, уже десять часов. Тебе пора отдыхать. Ведь Мандо приехал вовсе не для того, чтобы весь вечер спорить с тобой. – Она снова удалилась, шепнув на ухо своему гостю, что приглашает его на террасу любоваться луной.

Старый Монтеро поднялся со своего кресла.

– Господин Пларидель, мне кажется, теперь я узнал вас достаточно близко.

– Хорошо, если так, но ведь вы можете и ошибаться.

– Я узнал главное: мы с вами по-разному смотрим на многие вещи.

– Возможно, так оно и есть на самом деле.

– Вы не проявляете желания прийти к какому бы то ни было соглашению.

– Я был бы рад, но это не так легко.

– А ведь у вас, кажется, есть кое-какие планы относительно моей дочери?

Мандо буквально опешил от такого поворота беседы и не знал, что ответить. Однако, собравшись с мыслями, он задал дону Сегундо встречный вопрос:

– А разве одно с другим как-то связано?

– Может быть, и нет… Но, с другой стороны, почему бы им и не быть связанными?

«Вот он настал, решительный момент, – мысленно сказал себе Мандо, – теперь уж я ни за что не отступлю!»

– Если бы вы знали, кто я есть на самом деле, вы сделали бы одно из двух: либо прокляли меня, либо – самого себя.

Словно испугавшись, дон Сегундо попятился назад. Лицо Мандо Плариделя вдруг показалось ему знакомым.

– Ну и кто же вы такой?

– А разве вы не помните меня?

– Кто вы? – уже испуганно повторил Монтеро, отступая в глубь гостиной.

– Об этом вы узнаете через несколько часов, прежде чем я покину Багио.

Дон Сегундо взял себя в руки, опасаясь обнаружить боровшиеся в нем противоречивые чувства: страх и любопытство. В словах Мандо он уловил скрытую угрозу. Он, пристально вглядываясь в обезображенное шрамом лицо молодого человека, старался проникнуть взглядом сквозь его темные очки и прочитать, что написано у него в глазах. Монтеро мучительно напрягал память, пытаясь припомнить, кто этот человек, так внезапно возникший на его пути и, несомненно, причастный к какой-то тайне. Он вышел из гостиной, не попрощавшись.

Поразмыслив немного в одиночестве, Мандо отправился на террасу. Легкий бриз донес до него аромат знакомых духов. Долли шла ему навстречу. Ярко светила луна, небо было усеяно звездами, казавшимися светлячками, приютившимися на огромном дереве где-то далеко у самого горизонта, на высоком холме. Долли молча приблизилась к нему, своей холодной рукой взяла его руку. В душе Мандо кипела злоба, он понимал, что ничего путного не получится и из разговора с Долли.

– Отец разозлился на тебя? – спросила она наконец.

– Мы никогда не сходились с ним во взглядах. – Он нарочно сделал упор на слове «никогда», хотя Долли, конечно, было это непонятно.

– Мандо! – вкрадчиво-нежным голосом заговорила она.

– Долли, может быть, с сегодняшнего вечера ты не захочешь больше меня видеть.

– Мандо, что произошло? – удивилась она.

– Я хочу повторить тебе то, что сказал твоему отцу: если бы он знал, кто я такой, то проклял бы либо меня, либо самого себя.

– А кто ты?

Мандо снял очки и тремя пальцами прикрыл шрам на левой щеке. При этом он внимательно наблюдал за Долли, которая тщетно пыталась воскресить в памяти прошлое и попытаться найти ключ к разгадке его тайны. Она подошла к нему вплотную и посмотрела прямо в глаза. Потом отняла пальцы, скрывавшие шрам, и продолжала разглядывать его лицо, которое она столько раз целовала, столько раз прижимала к своей груди в те счастливые минуты, которым, как она понимала, уже не суждено повториться. Она интуитивно почувствовала, что сейчас произойдет что-то непоправимое.

– Кто ты, Мандо Пларидель? – спросила она таким тоном, словно всегда опасалась обнаружить в нем самозванца.

– Известно, что все без исключения подвержено воздействию времени… И тем не менее я умудрился остаться самим собой. Я такой же, каким был прежде, разве что сделался старше, умнее и опытней, но об этом знаю лишь я один.

– Да кто же ты?

Мандо снова надел очки и обнял девушку за плечи.

– Ты забыла, совсем забыла своего маленького слугу, – на которого постоянно кричала, а то и поднимала руку, можно сказать, раба, который прислуживал тебе когда-то до войны. Забыла несчастного подростка, которого постоянно колотили и оскорбляли твои родители. Того самого, которого вы во имя верноподданнической любви и преданности Японии выдали японской контрразведке. Ну, теперь вспомнила?!

Долли замерла, словно пораженная громом.

– Андой! – вырвалось у нее, но это восклицание было похоже скорее на стон. Лицо ее исказил ужас.