355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Амадо Эрнандес » Хищные птицы » Текст книги (страница 12)
Хищные птицы
  • Текст добавлен: 26 октября 2016, 22:13

Текст книги "Хищные птицы"


Автор книги: Амадо Эрнандес



сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)

Глава двадцатая

Однажды ранним утром, сразу после завтрака, Мандо и Магат отправились в асьенду Монтеро, располагавшуюся на Центральном Лусоне. Магат сидел за рулем джипа. Друзья решили лично убедиться в состоянии дел только что организованного на территории асьенды сельскохозяйственного союза, о котором были изрядно наслышаны. Они хорошо знали, что пропасть между латифундистами и арендаторами после войны разверзлась еще более. Стремление землевладельцев вернуться к старой системе аренды порождало беспорядки, – крестьяне требовали перемен. Предполагалось, что доктор Сабио поедет с ними, но у него возникли срочные дела в Кабанатуане. От асьенды до Кабанатуана было всего минут сорок пять езды, поэтому доктор обещал приехать на асьенду, как только освободится от дел. Он знал во всех тонкостях, какие отношения существуют между помещиками и арендаторами в этом районе страны. Но он хотел кое-что выяснить на месте, поскольку будущий Университет Свободы, как предполагалось, купит эту асьенду, с тем чтобы организовать здесь опытную ферму.

По дороге Магат и Мандо, оба хорошо знавшие положение в деревне, естественно, разговорились о земле. Уж кто-кто, а они не раз слышали собственными ушами жалобы крестьян: «Все кругом меняется, только асьендеро относятся к нам по-прежнему».

– А помещику что, – заметил Магат, – он знай свое твердит: «Закон надо уважать». А какой это закон и чьи интересы он защищает, сам знаешь.

– Вот поэтому-то задача нашей газеты и состоит в том, чтобы всесторонне осветить аграрную проблему, не упуская ничего из виду. Здесь мы должны действовать смело и не дать сбить себя с толку. Сейчас после войны пропаганда ведется слишком активно, – подчеркнул Мандо, – поэтому мы не должны слепо доверяться любой информации. Надо научиться препарировать каждое сообщение, отделяя голый факт от пропагандистских наслоений.

– Да, хорошо бы обследовать все острова архипелага, но сначала мне нужно съездить за границу, в Европу и Соединенные Штаты, – продолжал Мандо. – А вообще я бы запретил выезжать за границу тем, кто не ознакомился досконально со своей собственной страной.

– Но в этом не наша вина. Живя в колониальной стране, мы приучились действовать с оглядкой на господина. Нас всегда уверяли в том, что колонизаторы здесь находятся для нашего же собственного блага, что все, что они здесь внедряют, хорошо для нас: и их язык, и их образ жизни, и их товары, и даже их пороки. А филиппинец превратился в настоящую обезьяну, он неподражаем в своей способности к имитации и адаптации. Но вот, черт побери, почему мы так хорошо усваиваем все плохое? Наши женщины предпочитают национальному костюму тонкие облегающие фигуру платья. Молодежь стремится побольше развлекаться и поменьше работать. Нашим маленьким детям уже не нравится синаинг[44]44
  Синаинг (тагальск.) – рисовые лепешки домашнего изготовления.


[Закрыть]
– подавай им хлеба, сластям из кокоса они предпочитают американские конфеты, им уже не по душе бананы, яблоки нравятся больше. И учительница твердит в школе: «An apple a day drives the doctor away»[45]45
  «Ешь по яблоку в день – и не нужен доктор» (англ.).


[Закрыть]
, – вместо того чтобы объяснить детям, что американцы едят яблоки потому, что у них нет бананов.

Мандо от души рассмеялся, однако не мог во всем согласиться с Магатом.

– Мне кажется тем не менее, что во многих наших соотечественниках глубоко укоренились совершенно определенные понятия о нормах поведения свободного человека, – возразил Магат. – Ведь среди политических деятелей, немало таких, кто после освобождения уже успел побывать в других странах, но до сих пор не удосужился посетить острова Батанес или Холо. У нас стало традицией, когда выпускники медицинских или юридических колледжей, имеющие, конечно, средства и связи, сразу же отправляются в Америку на стажировку. При этом совсем не принимается в расчет, что лишь у немногих действительно есть желание пополнить свои теоретические и практические знания… Это свидетельствует лишь о несовершенстве и скудости знаний, полученных в наших университетах, в то время как некоторые из них существуют значительно дольше Гарварда.

– Да, об этом мы часто беседовали с доктором Сабио, – ответил Мандо. – Тогда-то он и поделился со мной впервые идеей создания Университета Свободы. Он считает, что главное в подготовке специалистов – это профессионализм, что студенту необходимо давать глубокие и всесторонние знания в определенной узкой области по избранной им специальности. А то у нас студентов обучают всему, а в конечном счете они ничего толком не знают, или, по меткому определению Джорджа Сантаяны[46]46
  Джордж Сантаяна (1863–1952) – американский философ и писатель, сторонник критического реализма.


[Закрыть]
, они становятся «варварами от специализации». Доктор Сабио считает, что образование должно покоиться на трех краеугольных камнях: высокий уровень науки, патриотизм и общедоступность.

– Это был бы серьезный удар по всем «комбинатам, производящим специалистов», – подхватил Магат.

Мандо рассказал Магату и еще об одной идее доктора Сабио – увязать образование с привитием учащимся практических трудовых и профессиональных навыков. Он считает, что школьники, начиная с самых младших классов, на практике должны узнавать, как растет рис на полях, как из сахарного тростника делают сахар, и так далее.

Их джип застрял в длинной очереди на подступах к временному мосту через реку. Старый каменный мост был разрушен в войну, и теперь по обе стороны временного моста выстроились вереницы различных автомашин и повозок.

– Вот возьми, к примеру, эти автомашины, – заметил Магат. – На первый взгляд, их обилие вроде бы свидетельствует о прогрессе. Но поскольку у нас нет собственного бензина, нет собственных авторемонтных заводов, они превращаются в тяжкое бремя для нашей экономики. До войны среди всех азиатских стран Филиппины стояли на первом месте по закупке в Соединенных Штатах автомобилей и бензина.

– Печальная необходимость, – поддержал его Мандо.

– Мне кажется, что в стране должна быть густая сеть электрифицированных железных дорог. Уж что-что, а наладить производство электричества мы можем, его не придется закупать за границей: рек и водопадов у нас хватает. К тому же это дешевое и удобное средство передвижения. Грузовики быстро выходят из строя на наших дорогах. Да и обслуживание их обходится очень дорого. В Маниле и окрестностях нужно провести трамвайные линии, и непременно, чтобы собственником было государство и чтобы использовался филиппинский капитал.

– Пожалуй, ты прав, и прежде всего в отношении трамвая. Ты бы написал об этом в «Кампилане». Настало время филиппинским лидерам взять в свои руки управление промышленностью и разработкой полезных ископаемых. Солидный капитал часто лежит под спудом только потому, что наши капиталисты не желают рисковать. Они предпочитают давать деньги в рост, под проценты, где им надежно гарантирована прибыль, а не вкладывать, скажем, в развитие рыболовства. Они скорее согласятся построить кинотеатр, нежели фабрику или завод.

– Если бы японцы пробыли здесь подольше, они наверняка начали бы разрабатывать наши недра, – высказал предположение Магат.

– Американцы со временем сделают то же, но тех хотя бы можно было заставить действовать на паритетных началах.

– Такой путь для нас неприемлем. Стоит разрешить иностранцам разрабатывать наши богатства, и рано или поздно они приберут их к рукам. И, по-моему, уже недалек тот час, когда Филиппины превратятся в некое подобие Гавайских островов, или Панамы, или еще какой-нибудь банановой республики. И если даже наша индустрия шагнет далеко вперед, мы все равно будем прозябать в нищете.

За разговором они не заметили, как выехали на равнину, поросшую кустарником и низкорослыми деревьями. Дорога здесь оказалась совершенно непригодной для езды даже на джипе, его без конца швыряло из стороны в сторону. Во время оккупации места между Булаканом и Нуэва Эсихой пользовались дурной славой из-за частых ограблений и убийств.

Вспомнив об этом, Мандо пошутил:

– Теперь все здешние грабители перебрались в города: там труднее отличить волка от овцы.

– Тут до сих пор осталось немало всякого сброда. Поэтому не стоит преуменьшать опасность. В конце концов, мы едем в очень беспокойный район: на асьенде Монтеро сейчас большие беспорядки, не так ли?

– Но теперь бандиты совсем другого рода, да эти беспорядки и не назовешь грабежом, – возразил Мандо.

– Другие, говоришь? – вдруг спросил Магат, сбавляя газ. – Может быть, ты еще скажешь, что все они – деточки одной мамаши? По-твоему, рисалевский Кабисанг Талес был уважаемым и трудолюбивым гражданином по имени Телесфоро Хуан де Диас до того, как у него отобрали землю. А после этого он вдруг превратился в грозного бандита по кличке Соколиный Глаз.

Воцарилось долгое молчание. Упоминание имени Кабисанга Талеса снова напомнило Мандо о Симоуне. Он умолк и стал восстанавливать в памяти историю медальона Марии-Клары. Она подала его вместо милостыни прокаженному, а тот, в свою очередь, подарил молодому врачу Басилио. Затем медальон перешел в руки Хули, дочери Кабисанга Талеса, как знак любви молодого врача. Кабисанг Талес, «выменял» на этот медальон пистолет Симоуна. И вот теперь Мандо, став обладателем сокровищ Симоуна, получил и этот медальон с такой удивительной историей.

Он очнулся от своих размышлений, когда джип уже въезжал в асьенду.

– Вроде бы где-то здесь, – не очень уверенно проговорил Мандо.

– Да, это и есть асьенда Монтеро. – Магат кивнул головой в сторону арки, на которой выцветшими буквами было выведено «Асьенда Монтеро».

Мандо припомнил, что в последний раз был здесь во время войны, в тысяча девятьсот сорок третьем году, по заданию партизан. Как-никак это его родные места: здесь он родился, здесь вырос и отсюда уехал в столицу, чтобы стать прислугой в доме Монтеро. С тех пор на асьенде ничего не изменилось: те же жалкие крестьянские домишки, разбросанные на большом расстоянии друг от друга. Он переписывался одно время с дядей, знал, что они неплохо жили со своей единственной дочерью, но потом переписка оборвалась. И даже когда он наведывался сюда однажды по заданию командира партизанского отряда, он не мог с ним повидаться: таков был строжайший приказ. Он помнил, как трудно ему было удержаться и не заглянуть к ним, как приходилось старательно обходить стороной их домик. А как хотелось посмотреть на свою двоюродную сестру, дочку дяди Пастора. Теперь она, несомненно, стала взрослой и красивой девушкой.

На землях этой обширной асьенды находилось два больших поселка и несколько деревушек. Первая попавшаяся им на глаза деревенька представляла собой горстку домишек, крытых пальмовыми листьями. Мандо и Магат обратили внимание, что засеяны лишь некоторые участки, большая же часть территории асьенды густо заросла дикой травой – талахибом, и на нее начал свое наступление лес. Вокруг царила какая-то тревожная тишина, и Магату невольно пришло на ум сравнение с затишьем перед боем.

Мандо долго раздумывал, стоит ли рассказать другу еще об одной причине его поездки на эту асьенду. Он полагал, что встреча с дядей Пастором будет весьма им полезна хотя бы потому, что он один из арендаторов. Ему невдомек было, что за это время дядя сделался уже управляющим. Мандо вспомнил, что виделся с ним последний раз на похоронах своей матери в Маниле. Он в то время был совсем мальчишкой, и звали его просто Андоем. Пастор приезжал тогда вместе с женой и дочкой. После похорон Андой уговорил дядю Пастора взять его с собой в деревню, но дол Сегундо воспротивился, заявив, что в благодарность за долгую службу его родителей он соглашается нести расходы по обучению юноши. Так маленький Андой оказался слугой в доме Монтеро.

Тогда Пастор думал, что мальчику лучше остаться в услужении у Монтеро, по крайней мере, он сможет учиться. В деревне же ему не на что надеяться, он на всю жизнь останется простым крестьянином. Мандо не мог припомнить, доводилось ли ему встречаться с дядей после этого. Даже когда умерла дядина жена Нана Хильда, дон Сегундо не разрешил ему поехать на похороны. А когда Пастор, сделавшись управляющим, стал частенько приезжать в Манилу, Мандо уже партизанил в горах.

Поразмыслив, Мандо все же решил не рассказывать Магату о дяде, потому что тогда пришлось бы объяснять слишком многое из своего прошлого, а в настоящий момент он не склонен был этого делать.

Магат остановил джип у ворот дома. Выйдя из машины, они кликнули хозяина, но никто не ответил. И только на их повторный зов из окна высунулась голова девушки. Пышные волосы еще хранили следы недавнего купания. Магат незаметно толкнул Мандо локтем.

– Добрый день, – в один голос оживленно поздоровались друзья.

– Добрый день, – ответила девушка.

– Нельзя ли повидать управляющего? – как можно учтивее спросил Мандо.

– Подождите минутку. – Девушка быстро спустилась по лестнице во двор. – Вам нужен отец? Он скоро придет. Присаживайтесь, пожалуйста.

Друзья опустились на длинную скамью. Отсюда было видно скромное убранство комнаты: стол, две скамьи, несколько старых стульев. Однако их взоры непрерывно следовали за девушкой. Она была в простеньком платье, но красота ее не нуждалась в изысканных нарядах. Магату она показалась прекрасной орхидеей, укрытой ветвями ползучего растения в чаще леса. Мандо же уподобил ее сверкающим жемчужинам из железного сундучка Симоуна.

«Какой прекрасный цветок вырос в этой глуши!» – изумлялся Магат, откровенно любуясь томными с поволокой глазами девушки, ямочками на щеках, проступавшим сквозь смуглую кожу румянцем.

Мандо мысленно сравнивал ее с Долли Монтеро. Да, Долли красива, но красота ее сродни искрящемуся шампанскому в дорогом хрустальном бокале, которое хотелось выпить залпом. У этой девушки красота была совершенно иная. Чистая и застенчивая, ее красота не опьяняла, не сбивала с ног, она походила на сияние звезды, проглядывающей сквозь тучи.

Мандо встал:

– Меня зовут Мандо Пларидель, а это – мой товарищ Магат. Мы – журналисты из Манилы.

– Магат Далисай, с вашего позволения, – уточнил Магат.

Девушка улыбнулась и без всякого жеманства ответила:

– А я дочь Пастора, управляющего здешним имением. Зовут меня Пури.

Мандо буквально утратил дар речи. «Так если она дочь Пастора, то, значит, моя двоюродная сестра, эта Пури», – с трудом соображал он, ни на минуту не отрывая взора от своей милой кузины.

Глава двадцать первая

Магату ожидание управляющего не было в тягость. Он даже был рад, что приходится ждать, потому что беседовать с Пури и просто глядеть на нее было для него сущим удовольствием. Для Мандо же время тянулось бесконечно медленно. Он с нетерпением ожидал возвращения Пастора, потому что вовсе не был уверен, что этот Пастор и есть его дядя: мало ли Пасторов на Филиппинах, да и Пури, конечно же, не одна. Может быть, здесь всего-навсего случайное совпадение? Может быть, до поры до времени ничего не рассказывать о себе? Пури теперь постоянно будет у него на уме. В конце концов не произойдет ничего плохого, если и родственники и Магат узнают, что с ним приключилось за эти годы, но ведь помимо друзей есть еще и враги – семейство Монтеро и их приспешники, например. Его тяжкие раздумья прервал приход Пастора.

Гости почтительно поднялись ему навстречу. Пури представила их отцу. Мандо не мог не уловить сходства Пастора со своей матерью.

– Садитесь, садитесь, – широким жестом пригласил их Пастор, осведомившись о цели посещения. Он взялся за спинки стульев, стоявших у стены, но друзья в один голос запротестовали:

– О, не беспокойтесь, пожалуйста, нам и здесь очень удобно, – и уселись на скамью.

Пастор прошептал что-то на ухо дочери. Та быстро юркнула в кухню.

Магат принялся подробнее объяснять цель их приезда на асьенду: им нужно разобраться во всем, что тут происходит, и написать статью о положении здешних крестьян-арендаторов.

– Положение трудового народа должно стать в центре внимания всей страны, будь то рабочие или крестьяне. На их плечи легло все бремя войны. И что же они получили в награду за все принесенные ими жертвы?

Пастор, слушая Магата, одобрительно кивал головой, Мандо пристально вглядывался в лицо Пастора, и чем дольше он глядел на него, тем больше находил сходства со своей покойной матерью.

– Это очень хорошо, – откликнулся Пастор. – Крестьяне, конечно, обрадуются, когда узнают, что их судьбой заинтересовались в Маниле. Кстати, хозяин нашей асьенды тоже живет в Маниле. Может, вы его знаете?

– Да, знаем. Его имя знают все. Как бишь его… – прикинулся забывчивым Мандо. – Ах да, Сегундо Монтеро.

– Именно так, – обрадованно воскликнул Пастор и тут же с нарочитой почтительностью добавил: – Дон Сегундо Монтеро.

– Каждая уважающая себя газета должна публиковать достоверные факты, – продолжал Магат. – А то некоторые газеты в Маниле, рассказывая о беспорядках на вашей асьенде, утверждают, что это, мол, дело рук подстрекателей. Но ведь то же самое говорит и сам Монтеро. Мы же хотим написать правду. И поэтому мы здесь. Наша газета «Кампилан» превыше всего ставит правду и объективность.

– Ну, если так, то тем более вам надо говорить не со мной, поскольку я управляющий, – неторопливо начал Пастор. – Раз для вас самое главное правда, вы должны прежде всего встретиться с руководителями нашего крестьянского союза. Бедственное положение крестьян не скроешь.

– Это – ваше мнение. А вы высказывали его владельцу асьенды? – спросил Магат.

– Можно подумать, что глухой способен услышать мои слова, – раздраженно ответил Пастор. – Сколько можно ему говорить об одном и том же? Всякий раз, как приезжаю в Манилу, обязательно говорю. Да что толку? Только злоба да попреки в ответ. В последний раз предупредил, что найдет мне замену, если я не буду исполнять его волю. Ну что ж, ему виднее. – Пастор рассказал, что в начале японской оккупации прежний управляющий проявлял чрезмерную прыть, заставляя арендаторов увеличить долю, выплачиваемую ими помещику. Он открыто заявлял, что это необходимо для пользы японской армии. Однажды ночью к нему постучали, как говорят, партизаны. С тех пор его никто не видел. – Я не хочу так закончить, – сказал в заключение Пастор, – у меня есть дочь… – И все, не сговариваясь, обратили взгляд на Пури, появившуюся в дверях как раз в этот момент. Она одарила их лучезарной улыбкой. – Взаимному ожесточению пора положить конец. Но решать все нужно и по закону и по справедливости. – Уверенный в своей правоте Пастор умолк.

– А здешние крестьяне обращались за помощью к правительству? – спросил Мандо.

– Они уже сыты по горло обещаниями правительства. Они обратились к губернатору, а тот не придумал ничего иного, как призывать к смирению и терпению. Когда крестьяне продолжали настаивать на своем, он пообещал поговорить с доном Сегундо. Однако пока никаких результатов.

– Да-а, можно себе представить эти переговоры, – задумчиво проговорил Магат.

– Губернатор и дон Сегундо связаны вот как. – Пастор сцепил указательные пальцы рук, – поэтому…

– Если так, то, конечно, долготерпению должен прийти конец, – вставил Магат.

Пастор в знак согласия кивнул головой. Пури приблизилась к отцу и зашептала что-то ему на ухо. Выслушав ее, Пастор встал и сердечно обратился к гостям:

– Друзья, давайте сначала пообедаем вместе.

Магат и Мандо переглянулись. Только теперь они заметили, что полдень давно прошел и близится вечер.

– Не беспокойтесь, пожалуйста. Нам уже скоро надо трогаться в обратный путь, – начал отказываться Мандо.

– Спасибо, нам бы не хотелось доставлять вам излишнее беспокойство, – поддержал его Магат.

– Пожалуйста, не отказывайтесь. – Пастор взял Мандо за руку и повел к накрытому столу в большой кухне. – Отведайте нашего синиганга[47]47
  Синиганг (тагальск.) – суп из рыбы с кислыми фруктами.


[Закрыть]
.

– Отведать синиганг нас не надо долго упрашивать! – с восторгом подхватил Магат. – Нам довелось попробовать его в горах, где мы оба партизанили в годы войны.

– Вы были партизанами?

– Да. Остается ли ваше приглашение в силе?

– Конечно! Это – ваш дом.

Он сел во главе стола, а слева и справа от себя усадил гостей. Пури отошла в сторонку и молча наблюдала за гостями.

– Садись с нами, дочка, – пригласил ее отец.

– Да, да, пожалуйста, – буквально взмолился Магат.

Как только мужчины устроились поудобнее, она подала блюдо с дымящимся рисом и отдельно каждому принесла по чашке синиганга с куском бангуса[48]48
  Бангус (тагальск.) – местная, так называемая «молочная» рыба типа сельди.


[Закрыть]
и соевым соусом на блюдечке. На столе стояло блюдо с вяленым мясом и холодная колодезная вода.

– К сожалению, у нас в деревне нету льда, – с улыбкой проговорила девушка. – Она села на другом конце стола против отца.

– Деревенская пища – самая здоровая, – потирая руки, воскликнул Магат.

После долгих колебаний Пастор решился наконец задать мучивший его вопрос:

– Вот вы были партизанами… А не знали вы случайно моего племянника по имени Андой? – Старик внимательно следил за реакцией гостей.

– Андой? – переспросил Магат, силясь припомнить партизана с таким именем. Он выпятил нижнюю губу и уставился в потолок, словно пытаясь увидеть небо сквозь маленькое отверстие в кровле. Мандо сделалось вдруг очень жарко, он отпил большой глоток воды из стакана.

– Он, похоже, одного возраста с вами, – продолжал между тем Пастор. – Когда я видел его в последний раз, он был еще совсем мальчишкой. Единственный сын моей родной сестры. Умирая, она просила меня позаботиться о нем. До войны он жил в Маниле у владельца этой асьенды. А потом пропал. Сначала ходили слухи, что его схватила японская контрразведка, потом мне рассказывали, будто он подался в горы к партизанам. С тех пор о нем ничего не слышно. – Пастор глубоко вздохнул. Лицо его выражало тоску и печаль.

– Нет, мне не встречался партизан по имени Андой, – заговорил наконец Магат. – Может быть, ты, Мандо… – обратился он к другу.

Чтобы скрыть охватившее его волнение, Мандо старался придать своему лицу сосредоточенное выражение.

– Андой? – воскликнул он вдруг. – Ну как же, помню. Только мы привыкли называть его Энди. Он был высокий, худой, сильный. Помню, он рассказывал, что до войны учился в колледже и жил в семье Монте… Монтеро. Да-да, Монтеро. Вероятно, он имел в виду дона Сегундо Монтеро…

– Он жив? – нетерпеливо прервал его Пастор.

– Не знаю. В последний раз мы виделись с ним еще до того, как японцы напали на нашу базу в Сампитане. Он тогда держал путь в Инфанту. Горячее было время. Когда мы прощались, он передал мне небольшую коробку и просил, если я окажусь на равнине, – а я как раз направлялся туда, – разыскать его дядю по имени то ли Кастор, то ли Пастор и передать эту коробку его дочери.

– Ну, конечно, это был он, и никто другой. Ты помнишь, Пури, своего старшего брата Андоя? – обратился Пастор к дочери. Девушка лишь молча кивнула головой.

– Коробка эта у меня.

– А что в ней?

– Он не говорил, и я никогда не интересовался. Я ее вам как-нибудь привезу.

– Может быть, мне лучше самому за ней приехать, – предложил Пастор, – а то неудобно как-то вас беспокоить.

– Нет, это – мой долг перед Энди. Я должен был сразу же вас разыскать… – Мандо заметил, что девушка внимательно разглядывает его. Он поднял на нее глаза, и та, не выдержав его пристального взгляда, потупилась.

Магат же недоумевал: «Что за странная история с Энди». Но партизанский командир из Калаяана не мог знать всей жизни Мандо, как не знал, например, при каких обстоятельствах появился страшный шрам у него на щеке, в их первую встречу его не было.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю