Текст книги "Хищные птицы"

Автор книги: Амадо Эрнандес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)

Пури стремительно встала из-за стола, намереваясь уйти, но Мандо успел удержать ее за руку. Ей ничего не оставалось, как снова сесть.

– Прошу вас, Пури, пообещайте до моего возвращения оставаться такой же, какая вы сейчас.

– А почему я должна вам это обещать? – искренне удивилась девушка.

– Потому что… – Мандо пришлось остановиться на полуслове, так как в этот момент его окликнул Пастор. Проводив гостя, он вернулся к прерванной беседе с Мандо. Однако Мандо снова повторил, что ему пора ехать.

– Я непременно напишу вам, – пообещал Мандо, и Пури поняла, что эти слова обращены к ней.

– Да хранит вас господь в этом долгом путешествии, – проговорил Пастор торжественно, словно читая молитву. – И сообщите нам, ради бога, если вам доведется случайно где-нибудь встретить моего племянника.

– Разумеется, сообщу непременно, – крикнул Мандо уже из кабины джипа и, выезжая со двора, помахал рукой Пастору и Пури.

Глава двадцать четвертая

События разворачивались таким образом, что Мандо Плариделю пришлось ускорить отъезд за границу. Провожали его на аэродроме только два человека: Магат и Андрес. Доктор Сабио дал Мандо несколько рекомендательных писем к ученым-коллегам – профессор долго жил в Европе и Америке до войны. Устроившись на своем месте в самолете, – Мандо прильнул к иллюминатору, оглядывая в последний раз родную землю, помахал рукой Магату и Андресу, стоявшим поодаль, но они ничего не увидели. Несколько часов полета – и самолет совершит посадку в Мадриде, откуда Мандо начнет свое путешествие по Европе.

Мандо оставил дома в надежных руках Тата Матьяса лишь незначительную часть сокровищ Симоуна, большую же часть он захватил с собой. Для провоза драгоценностей через таможни он заказал специальные чемоданы с потайными отделениями, которые трудно было обнаружить даже при самом тщательном досмотре. Ему многое предстояло сделать в будущем. А для этого нужно было основательно пополнить свои знания. Первым делом ему хотелось досконально изучить организацию большой современной газеты, постичь все до мелочей, начиная с набора и верстки и кончая продажей. По возвращении на Филиппины он предполагал приступить к изданию интересного и вместе с тем общедоступного по цене журнала или многостраничной газеты с миллионным тиражом, через которую можно было бы оказывать давление не только на правительство, но и на весь ход политических событий в стране.

Мандо поставил также перед собой цель тщательно изучить современные методы ведения сельского хозяйства, земледелия и животноводства и ознакомиться с принципами кооперирования.

Перед отъездом Мандо пришлось продать несколько драгоценностей. Покупатели нашлись быстрее, чем он предполагал. Разбогатевшие в войну нувориши с жадностью скупали все, что попадалось под руку, – земли, дома, драгоценности.

Узнав о продаже старинных украшений, донья Хулия немедленно явилась их посмотреть. У нее буквально дрожали руки, когда она перебирала разложенные перед ней бриллианты. Однако по мере того, как ей называли цену, энтузиазм ее ослабевал. Ей пришлось ограничиться покупкой кольца с огромным камнем «кошачий глаз», светящимся в темноте, за который она скрепя сердце уплатила десять тысяч песо. Три бриллианта ушли к приятельнице доньи Хулии, вцепившейся в них так же, как и в известного сахарозаводчика. Узнав обходным путем, что один индийский махараджа готов выложить за три бриллианта двенадцать тысяч фунтов стерлингов, дама более не колебалась и заставила своего любовника немедля пожертвовать кругленькой суммой в пятьдесят тысяч филиппинских песо. Еще одно кольцо стоимостью в семь тысяч песо купил член кабинета. Когда Мандо осведомился через своего агента, не покупает ли тот его для своей жены, он получил лаконичный ответ:

– Для своей секретарши.

– Богат, должно быть, этот член правительства, – с наигранным почтением обронил Мандо.

– Богат не он, богата его жена.

За десять тысяч купила кольцо, фигурировавшее в коллекции Симоуна как принадлежавшее когда-то одному из военачальников Александра Македонского, слывшая в Маниле покровительницей искусств жена миллионера, коллекционировавшего антиквариат. Но оно не украсило его коллекции, а попало к другому завоевателю, молодому офицеру, покорившему сердце меценатки. Браслет с изумрудами и рубинами был приобретен сенатором для светской дамы, бывшей замужем за архибогачом-полупаралитиком в расчете на подарок во много раз дороже. Но самой интересной оказалась история продажи булавки для галстука с пятью рубинами и гарнитура, состоявшего из кольца с бриллиантами, мужского браслета, золотых с бриллиантами запонок. Все это купили в складчину пять светских матрон, сообща содержавших высокого, красивого, сильного жиголо[52]52
  Жиголо (франц.) – платный танцор дансинга; разг. – альфонс.


[Закрыть] без всякого образования, но умевшего говорить и по-английски и по-испански. Его единственной заботой было сохранение отличной спортивной формы. Он находился у дам на полном обеспечении: они оплачивали все его расходы, кормили, одевали и даже купили ему автомобиль и сверх того выдавали еще по пятьсот песо в месяц. В его обязанности входило принимать каждую из дам в возрасте от сорока пяти до пятидесяти лет раз в неделю и развлекать у себя на квартире. Кроме того, он устраивал специальный бенефис по субботам. Таким образом, он был занят шесть дней в неделю, но единственный выходной день он проводил в приятном обществе не кого иного, как Лилибет, лучшей подружки Долли.

У каждой из матрон, естественно, был супруг с положением, способный оплачивать ее капризы и развлечения. Сами они знали все друг о друге, а светское общество знало все обо всех вместе.

Мандо слышал множество аналогичных историй, пока продавал драгоценности, собирая необходимые ему полмиллиона.

Глава двадцать пятая

Долли быстро оправилась от неприятностей, которые ей довелось пережить в последнее время. Частную гонконгскую клинику она покидала, полностью уверовав в правоту материнских слов: «это» – дело весьма обычное среди девушек манильского высшего света, которые и девушками-то долго числятся лишь по инерции. «Девушек там можно теперь пересчитать по пальцам», – нередко говаривала она. Кто-кто, а донья Хулия знала все, что творится в округе.

Долли снова чувствовала себя прекрасно, к ней вернулись ее природное здоровье и хорошее настроение. Ей не терпелось окунуться в привычную стихию. Но донья Хулия считала возвращение в Манилу преждевременным. Она предложила ей сначала «прокатиться» в Европу, посетить несколько столиц, но подольше задержаться в Париже, чтобы присмотреться к модам, выяснить, что нового в области интерьера, поскольку в ближайшее время должно закончиться строительство их нового особняка.

Донья Хулия, как никто другой, знала, что душевное спокойствие возвращается медленнее, чем цвет лица. Кроме того, ей хотелось усыпить бдительность манильских друзей и знакомых. Впрочем, Долли не нужно было долго уговаривать. В Европу она отправилась одна, а мать возвратилась в Манилу, поставив любимого папочку перед свершившимся фактом: дочь поехала учиться в Париж и оттуда ему напишет.

– А почему ты не поехала с нею вместе? – спросил дон Сегундо, ничего не подозревавший об истинной причине гонконгского вояжа.

Нежно прижавшись к щеке супруга, донья Хулия ответила, что не могла позволить себе оставить «папочку» одного в Маниле.

Большую часть времени Монтеро посвящал теперь устройству нового особняка в Сингалонге. Для руководства отделочными работами был приглашен модный архитектор Понг Туа-сон, сын всемогущего старого коммерсанта Сон Туа, власть которого простиралась далеко за пределы Филиппин. Сон Туа покинул Китай в раннем детстве. Хилым мальчонкой с тощей косичкой привезли его в один из южных портов Филиппин в трюме маленького торгового судна. Обмануть стражу на пирсе, ему помог местный старожил-китаец, у которого он потом служил, а вернее, был рабом вплоть до своего совершеннолетия. Только после смерти старика китайца Сон Туа удалось перебраться в Манилу. Начал он старьевщиком, затем обзавелся мануфактурной лавкой, вошел в пай с некоей тридцатилетней вдовой и приобрел недвижимость, открыл игорные дома и опиекурильни, свел ряд выгодных знакомств с высокопоставленными особами в столице и окрестностях. Никто толком не знал, чем он занимался во время войны (предполагали, что возглавлял синдикат контрабандистов, работавших и на американцев и на японцев), но, подобно Монтеро, сколотил огромное, миллионное состояние.

Понг Туа-сон являлся одним из его многочисленных отпрысков, сыном той самой вдовы. Он быстро приобрел известность как архитектор и строительный подрядчик, поскольку брал низкий процент, не утруждал клиентов излишними формальностями и располагал любыми материалами. Как и другие дети Сон Туа, он именовал себя все чаще и чаще Туасоном на филиппинский лад. Одна его сестра вышла замуж за генерала, другая – за крупного правительственного чиновника. Что же касается самого Понга, то при виде Долли он становился кротким, как овца.

Когда дон Сегундо Монтеро заключал контракт на отделочные работы, он выдвинул условие, «чтобы его особняк был самый красивый на Филиппинах».

– Как пожелаете, дон Сегундо, так и будет. Можно сделать красивее президентского дворца.

В предвкушении удовольствия Монтеро даже прищелкнул языком. Это было бы очень кстати. Ведь на торжественное открытие его нового дома, возможно, прибудет наместник папы на Филиппинах, папский нунций лично освятит его, поскольку у филиппинцев еще нет своего кардинала. А его крестным отцом будет сам президент, и, таким образом, они станут кумовьями.

– Ваши апартаменты мы сделаем даже шикарнее, чем в президентском дворце Малаканьянге, установим кондиционеры, – подливал масла в огонь Понг.

– Непременно, – все больше и больше увлекался Монтеро.

– Одна ваша кровать будет стоить десять тысяч песо, хотите?

– Хочу, – живо согласился Монтеро, но вовремя спохватился. – Нет, пожалуй, относительно кровати ты лучше спроси у сеньоры Монтеро. С тех пор как мы поженились, за кровать отвечала всегда она.

Кивнув в знак согласия, Понг с полным пониманием дела принялся обсуждать убранство апартаментов доньи Хулии. Он был неуемен в лести.

– Ее комнаты не будут уступать будуару Первой Леди.

– Они должны быть даже лучше. Понимаешь, Понг, лучше!

– Ну а что касается комнаты сеньориты Долли, то обещаю употребить все свои познания и талант, – клятвенно заверил Понг дона Сегундо. Кстати, коммерсант Сон Туа однажды уже намекал Монтеро, что его сын Понг питает самые нежные чувства к Долли, что у него «темнеет в глазах и пересыхает во рту» в ее присутствии. Монтеро ответил на это шуткой: «Чтоб не сохло во рту, пусть сосет карамель».

– А как ты собираешься оборудовать комнату Долли? – стал допытываться у незадачливого вздыхателя дон Сегундо.

– Я предполагаю оформить ее в стиле покоев принцессы Маргариты в Букингемском дворце. К тому же сеньорита красивее принцессы…

– Вот как? А ты разве видел апартаменты принцессы?

– Да, на фотографии, я очень хорошо все запомнил: трюмо, кровать, ванну. Можно воспроизвести все в точности.

Молодой архитектор выдержал учиненный ему придирчивым заказчиком экзамен и через какие-нибудь две-три недели представил эскизы. На первом этаже трехэтажного особняка должны были размещаться роскошная гостиная, кабинет дона Сегундо, огромная столовая, туалетные комнаты и гардероб. На втором – комнаты для каждого из членов семьи Монтеро, а также многочисленные комнаты «для гостей» с отдельными ванными и туалетами, обставленные с кричащей роскошью. На третьем этаже – бар, еще одна столовая, поменьше, специальный зал для игры в карты и мадьонг. Небольшая гостиная с телевизором и радиолой последней американской модели, и, наконец, библиотека, где дон Сегундо будет давать интервью и вести конфиденциальные беседы. Все три этажа связывал лифт.

Решив, что парк площадью в один гектар слишком мал для такого громадного особняка, Монтеро пустил в ход все свои связи и присоединил несколько соседних участков, конфискованных во время войны японцами у проживавших на Филиппинах иностранцев. Этими участками ведала комиссия по управлению японской собственностью. Трехэтажный особняк выглядел поистине дворцом. Монтеро не останавливался перед расходами, у его архитектора не возникало никаких трудностей. Понг Туа-сон частенько говаривал своему клиенту: «Если вы хотите переплюнуть Малаканьянг, то надо раскошелиться…»

Вокруг парка Монтеро тоже шло своеобразное строительство, только совсем иного рода. Там, как грибы после дождя, ежедневно появлялись новые ветхие лачуги бездомных. Они не только возводили без ведома властей свои так называемые жилища, но нередко явочным порядком захватывали и брошенные или полуразвалившиеся здания, в том числе уцелевшие от огня и снарядов школы. Весь район буквально кишел беспризорными детьми, занимавшимися попрошайничеством и мелким воровством. Днем они располагались группами на тротуарах в ожидании подачек или случайного заработка, а вечером перебирались в развалины, превращая их в неприступные крепости. За ними следовали своры бездомных и обезумевших от голода собак…

Глава двадцать шестая

Несмотря на субботний день, губернатор Оскар Добладо встал рано, принял ванну и в девять часов утра уже спустился в столовую. Завтракал он в одиночестве. Его жене завтрак всегда подавали в постель. После тяжелой болезни донья Нинай почти все время проводила в своей роскошной спальне на втором этаже особняка в Кэсон-сити и только изредка выходила из дома, опираясь на руку своей служанки. Единственными ее развлечениями были испанские романы да телевизор. Раз в день у нее в спальне появлялся Оскар.

Сегодня губернатору предстоял трудный день, недаром он поднялся в такую рань, несмотря на бессонную ночь, проведенную за картами в компании друзей. Карты были его слабостью, он даже в молитвах просил у господа удачи в игре. Вечером у него будут гости, приглашенные на партию в покер. И во время утренней мессы в соборе святого Августина Добладо усердно молился о ниспослании ему счастья за ломберным столом. Во время обеда он призвал повара, чтобы проверить, все ли готово к приему гостей. Не может же он ударить лицом в грязь! Из лучшего ресторана должны были прислать поросенка и рыбу под белым соусом. Вина же в доме всегда имелось предостаточно.

Оскар Добладо был губернатором той самой провинции, где находилась асьенда Монтеро; и он постоянно курсировал между особняком в Кэсон-сити и официальной резиденцией в главном городе провинции. Поездка на машине обычно занимала у него не более полутора часов. К десяти часам он уже бывал в своем офисе. Утро уходило на прием посетителей и подписывание всевозможных бумаг. Раз в неделю он председательствовал на заседании Совета провинции. В половине первого он покидал свой рабочий кабинет и больше там уже не появлялся. Если кому-нибудь случалось его разыскивать, то у вышколенного секретаря наготове был убедительный ответ: «Губернатор в инспекционной поездке».

В жаркий полдень губернатор устраивал себе сиесту в уютном домике за высоким каменным забором. Там он обедал и отдыхал, коротая время до того момента, когда нужно было возвращаться в Кэсон-сити. Хозяйкой этого дома была молодая красивая женщина. Людям из ближайшего окружения губернатора было известно о ней только то, что она является родственницей его жены, рано осталась сиротой, и донья Нинай дала ей образование и что зовут ее Алинг Тинденг. При ней находились племянник четырех лет и племянница семи лет. Жившие по соседству женщины, собираясь в лавке, судачили о том, что губернатору пора было бы признать свое отцовство, раз уже он столько лет содержит своих незаконнорожденных детей. Знала ли обо всем этом его законная супруга в Кэсон-сити? Во всяком случае, если и знала, то ничем не выдавала своей осведомленности. А может быть, именно потому, что знала, и не выходила она из своей комнаты.

Оскар Добладо, сын состоятельных родителей, еще со студенческой поры усвоил образ жизни богатого бездельника. Порок он познал раньше всякой премудрости. Среди своих соучеников он не выделялся способностями, но всегда слыл счастливчиком. Полученный им с грехом пополам диплом висел в рамке под стеклом в родительском доме. Став адвокатом, он оказался в суде, но не в роли защитника, а б качестве подсудимого за участие в одной скандальной истории, приключившейся в игорном доме.

Незадолго до смерти отца он женился на девушке из богатой семьи, Нинай, и выбрал себе карьеру, открывавшую ему широкие возможности, – стал профессиональным политиком. В скором времени его звезда ярко засияла над филиппинским небосводом: на первых же послевоенных выборах он прошел в губернаторы провинции. За двадцать лет супружеской жизни детей у них так и не появилось, очевидно, из-за болезненности его супруги. Но до того, как ее разбил паралич, она любила повторять, что детей у них нет потому, что Оски весит столько, сколько полдюжины детишек, вместе взятые.

На партию в покер обычно приглашалось не более четырех-пяти человек. Но зато у каждого имелось при себе не менее двадцати тысяч песо. Игра, как правило, продолжалась с обеда до полуночи.

Первыми из приглашенных прибыли епископ Димас и судья Пилато. Епископ, седовласый человек, уже в годах, как и подобает его сану, носил черную сутану. Моложавый судья щеголял в тагальской национальной рубашке – баронг тагалог.

– Похоже, губернатор, мы явились рановато, – весело сказал епископ.

– Вы как раз вовремя, монсеньор, – любезно приветствовал его Оскар. – Мне только что звонил Монти. Он заедет за сенатором Ботином и тотчас прибудет. Может быть, выпьем что-нибудь для начала? Тебе что налить, судья?

– Виски с содовой.

– А вам, монсеньер?

– Я, пожалуй, налью себе вот этого. – Епископ взял пузатую бутылку с бренди. Налив рюмку, он отхлебнул самую малость. – Превосходно. Нет ничего лучше старого бренди.

Не успел епископ допить рюмку, как послышался зычный голос Монтеро. В дверь просунулось круглое лицо сенатора Ботина. Все четверо были хорошо знакомы между собой, не пришлось представлять гостей друг другу. Компания довольно часто встречалась за карточным столом.

– Я распоряжусь, чтобы накрывали на стол, – засуетился хозяин. – Все, наверное, голодны.

– А чем ты нас собираешься кормить? – спросил Монтеро и, увидев жареного поросенка и целую батарею бутылок, радостно потер руки. – Это как раз то, что нам нужно.

– Будет и еще кое-что, – загадочно сказал Оскар. – Да я бы вас и не приглашал, если б не было чего-то особенного. Но давайте сначала выпьем, сенатор.

– Если найдется мартини, я бы попробовал с удовольствием, – ответил тот.

Слуга по знаку губернатора тотчас принес бутылку мартини, хозяин собственноручно ее открыл и наполнил бокал сенатора.

– Я лично пью только шерри, – во всеуслышание заявил Монтеро. – Доктор прописал. Шерри все-таки натуральный продукт. Конечно, хотелось бы выпить виски или еще чего-нибудь крепкого, но коли врач запретил, значит, все, кончено. Кто хочет продлить свою жизнь, должен слушаться врача.

– У тебя что, высокое давление, Монти? – поинтересовался судья.

– Сердце начало сдавать, – вздохнул Монтеро.

– Наверняка оно пошаливает у тебя от виски, – засмеялся Оскар.

– Мне вот тоже до смерти надоел москатель. После каждой мессы пьем его в ризнице, – вступил в беседу епископ. – Поэтому за стенами собора мой желудок требует чего-нибудь покрепче. По мне, лучше всего неразбавленное бренди, никакое виски с ним не сравнится.

– Естественно, бренди придает больше сил, чем какой-то москатель, – пошутил сенатор.

– Да, Монти, скажи, пожалуйста, не твой ли это замок, что высится в Сингалонге? – вдруг спросил его в упор судья Пилато.

– Ты шутник, судья, – попытался уклониться от ответа Монтеро.

– А я уж было подумал, что это еще один храм Церкви Христа, – пошутил судья и украдкой взглянул на епископа, но тот сделал вид, что не слышал, о чем идет речь.

– Напрасно я впутался в это дело, теперь вот жалею, – принялся жаловаться Монтеро. – Строительные материалы сейчас такие дорогие, что, того и гляди, вылетишь в трубу.

– Ну, такой толстосум, как ты, не вылетит. «Sky is the limit»[53]53
  Здесь: «На земле (тебе) нет равного» (англ.).


[Закрыть], как говорят англичане. Да к тому же тебе везет, дай бог каждому. Если бы ты, к примеру, жил в Австралии, то не смог бы построить себе особняк. Сколько у тебя человек в семье?

– Трое, – ответил Монтеро, ничего не понимая.

– Только трое? – воскликнул судья. – Значит, точно не смог бы. Там площадь жилья зависит от количества членов семьи. В Австралии после войны была принята программа расширенного жилищного строительства. У них уйма бездомных, а строительных материалов хватает. Поэтому отпускают их ровно столько, сколько требуется для строительства дома на твою семью, не более. Вот так у них.

– Именно поэтому мне здесь гораздо больше нравится, чем в Австралии или где-либо еще, – полушутя-полусерьезно сказал Монтеро. – Здесь человек свободен. Если у тебя есть звонкая монета, то можешь приобрести все, что только душе угодно.

– А когда же произойдет торжественное открытие? – полюбопытствовал сенатор Ботин.

– Строительство еще не закончено, предстоит много доделать. К тому же я хочу приурочить открытие к приезду Долорес, – пояснил Монтеро. – Хулия ни за что не соглашается устраивать какие бы то ни было празднества без своей принцессы.

– А где она сейчас, Монти? Я слышал, в Париже. Это правда? – спросил епископ.

– Да, монсеньер. Она учится в Сорбонне. – Это было единственное во Франции учебное заведение, которое он знал.

– Обед подан. Прошу всех в столовую, – широким жестом пригласил гостей Оскар и, взяв под руку епископа, повел его к столу.

Стоя во главе стола, епископ Димас предложил почетное место сенатору Ботину.

– Ваше место здесь, сенатор.

– Нет, это место по праву принадлежит вам, епископ, – нерешительно запротестовал тот.

– Если следовать протоколу… – начал было святой отец, но его опередили.

– Никто, кроме вас, не может претендовать на это место, – с улыбкой проговорил сенатор. – Я всего лишь представитель законодательной власти в этой стране, вы же – посланник Рима на Филиппинах.

– Ну, если бы все законодатели в стране были похожи на вас, то не было бы, я думаю, никаких разногласий между церковью и государством, – пошутил епископ Димас.

– Мое правило: кесарю – кесарево, а богу – богово.

Оскар вмешался в эти вежливые пререкания и усадил епископа на почетное место во главе стола. Слева от него сел судья Пилато, а справа – сенатор Ботин. Дальше друг против друга расположились Оскар и Монтеро.

– Мы все в сборе, губернатор? – обратился к Оскару епископ, прежде чем опустить ложку в суп.

– Обещал приехать генерал Байонета, но, видно, где-то задержался.

– А зачем здесь нужен генерал? – подал голос Монтеро.

– Вы слышали, что его молодчики совершили налет или, как они говорят, «рейд»? – Губернатор обвел всех вопросительным взглядом. – Генерал Байонета вообще противник всяких азартных игр. Между прочим, сенатор, и ты, Монти, знаете ли вы, что он женат на дочке этого китайского миллионера Сон Туа?

– Тогда я себе не очень представляю, как он может бороться с разными пороками, в частности с азартными играми. Тогда ведь его тестю пришлось бы расстаться со своим прибыльным делом…

– Не станет он преследовать благородные игры типа монте, покера или железки. Эти игры не запрещаются законом. Не исключено, что он и сам в них поигрывает. Тогда тем лучше для нас и для этих игр.

– Вероятно, ему легко достаются деньги, и он не встает с зарей, чтобы отслужить утреннюю мессу, – с улыбкой заметил епископ.

– Вы, с одной стороны, боретесь с пороком, а с другой – поддерживаете тех, кто его поощряет. Как пила, и нашим и вашим, – не без злости сказал Оскар.

– Меня вполне устраивает то, что говорят на этот счет официальные власти, – пошутил сенатор Ботин, и все дружно рассмеялись.

В это время к губернатору подошел слуга и сообщил на ухо, что прибыл новый гость. Оскар извинился, быстро вышел и тотчас же возвратился в сопровождении генерала Байонеты, только что оказавшегося предметом столь жаркого спора.

– Сеньоры, разрешите представить вам генерала Байонету, – слегка торжественно произнес губернатор, обращаясь к гостям, продолжавшим сосредоточенно жевать. Когда генерал занял место за столом, слуга поставил перед ним бутылку виски и стакан со льдом.

– Генерал, – судья слегка привстал со своего места, – мы думали, что вы явитесь арестовать нас, когда мы будем предаваться игре в покер, а потому не начинали.

– Я бы охотнее сразился с вами за зеленым столом по поводу законности, – шутливо пригрозил ему генерал в ответ. – Вот губернатор уже попробовал, не так ли?

Оскар игнорировал намек генерала.

– Почему ты опоздал? – поинтересовался он.

– У нас было совещание с членами кабинета по вопросу об истреблении крыс на Минданао. Согласно сообщениям, они уничтожают не только посевы, но и имущество. – При этих словах генерал залпом осушил стакан виски и уселся на противоположном епископу конце стола.

– Почему вы собираетесь уничтожать крыс и мышей только на Минданао? – спросил Монтеро. – Разве они не водятся в превеликом множестве вблизи правительственных зданий и даже в самом правительстве?

– Ты что-то быстро пьянеешь от своего шерри, Монти, – заметил сенатор Ботин. – Вспомни-ка лучше пословицу: «Когда плюешь в небо…»

– Я ведь не называю имен, сенатор, – отпарировал Монтеро. – И вообще, здесь более уместна, как мне представляется, не пословица о плюющем в небо, а детская игра в «догонялки»[54]54
  В оригинале – «Кто убегает, у того золото» (тагальск.).


[Закрыть]…

– Может быть, мы все-таки дадим генералу сначала спокойно поесть? – мягко спросил епископ.

– Спасибо, я сыт. Для участников совещания был устроен обед, – ответил Байонета.

– Если так, то, я думаю, можно перейти от этого стола к другому, не менее приятному, – объявил епископ. – Спасибо, губернатор, за прекрасный обед.

Все дружно поднялись из-за стола.