355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Амадо Эрнандес » Хищные птицы » Текст книги (страница 25)
Хищные птицы
  • Текст добавлен: 26 октября 2016, 22:13

Текст книги "Хищные птицы"


Автор книги: Амадо Эрнандес



сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 27 страниц)

– Да-да. Андой.

– И ты… Предатель! Обманщик! – Долли отпрянула, терзаемая стыдом и злобой… Подумать только: блистательный Мандо Пларидель оказался презренным слугой, Андоем. Это ему она дарила свою любовь. Просто уму непостижимо. Ну что ж, зловредная змея, сумевшая так ловко ее обмануть, поплатится за свое коварство!

– Будь ты проклят! – кричала Долли в истерике.

Мандо сделал было попытку приблизиться к ней, но прежней мягкой, податливой Долли не было и в помине.

– Вон отсюда! – подобно разъяренной львице, рычала она. – Я не хочу видеть тебя, даже твоей тени! Предатель! Раб!

Мандо ушел, не сказав больше ни слова. Ушел с гордо поднятой головой. Долли долго сидела на террасе, безутешно рыдая, убитая горем. Она не замечала, что луна скрылась за тучами и прохладный ночной ветер больно колол ее тело тысячью иголок.

Глава пятьдесят пятая

Всю страну всколыхнули события на асьенде Монтеро. «Кампилан» в серии статей, снабженных фотографиями, подробно, описал бедственное положение крестьян, разоблачив несправедливость земельного законодательства. Сенатор Маливанаг потребовал от Конгресса немедленного исследования положения в сельском хозяйстве, в особенности в помещичьих владениях. Профсоюз Рубио организовал демонстрацию в поддержку требований крестьян, в которой приняло участие десять тысяч человек. Доктор Сабио со своими помощниками добивался освобождения Пастора и его товарищей.

Военная полиция, со своей стороны, предъявила арестованным обвинение в поджоге, в незаконном хранении оружия и в организации беспорядков. Она изо всех сил тщилась доказать, будто имеются неоспоримые свидетельства их виновности. Тем не менее на первом же заседании суд принял решение освободить под залог Пастора и его односельчан. Суд вынес также частное определение о незаконности их ареста, на основании которого они теперь имели право сами подать в суд на обидчиков. Капитану Пуготу было предъявлено обвинение в убийстве Манг Томаса и еще одного крестьянина.

Крестьяне решили не торопиться с похоронами Манг Томаса. Они ждали освобождения Пастора и других крестьян, чтобы воздать все полагающиеся почести своему товарищу. Тело его забальзамировали и поставили в гробу в помещении правления крестьянского союза. Вспоминали, как Манг Томас частенько говаривал при жизни: «Вот ведь подохни кто с голоду, так никто даже не заплатит за отпевание в церкви и приличного гроба не купит».

Теперь он лежал в дорогом гробу, завернутый в шелк, и у гроба день и ночь толпился народ, приходивший проститься с покойным. Ходили слухи, будто Мандо Пларидель взял на себя все расходы, связанные с похоронами Манг Томаса. Но крестьяне из окрестных деревень тоже не остались в стороне: они собирали пожертвования. Многим нечего было дать, кроме сушеной рыбы, риса или самодельного вина, но каждый готов был принять посильное участие в подготовке похорон.

Выражение лица Манг Томаса в гробу было спокойным, даже умиротворенным. У него был такой вид, словно он прилег после митинга отдохнуть да и заснул крепким сном. На нем была белая рубаха и белые штаны, а на ногах – черные носки. Крестьяне с восхищением смотрели на эти носки. Никто из сверстников Манг Томаса не помнил, чтобы он когда-нибудь носил при жизни носки. Носками ему всю жизнь служили грязь полей и пыль деревенских улиц.

У гроба стояли два венка: один от Пастора и Пури, другой от Мандо Плариделя. Вопреки похоронному ритуалу, музыки не было. Люди сидели группами, тесно прижавшись друг к другу, и вполголоса делились воспоминаниями о покойном, о том, что с ним было связано.

– Во всем мы сами виноваты, – сокрушенно говорил один из крестьян. – Если бы у нас была демократия, то мы решали бы все сами, большинством голосов. Теперь, конечно, некого винить.

– Во всем виноваты те, кто сидит наверху, – отвечал ему другой.

– Ну а кто их, по-твоему, наверх ставит? – не сдавался первый.

– Сами они туда прут. У них деньги.

– Правду говорят, кто ничему не учился, тот никогда ничего и не запомнит.

– А ты соберись с духом да попробуй стать таким же смелым, как Манг Томас или Пастор.

– Да от иных мертвых бывает больше проку, чем от некоторых живых.

Накануне похорон в баррио приехали Пастор с Пури. Пастора за день до того выпустили на свободу. Он переночевал в общежитии у дочки, а утром Мандо отправил их на своей машине домой. Мандо тоже хотел присутствовать на похоронах, но в тот день вынужден был отправиться на конференцию в Багио.

На похороны собралось довольно много народа. Проводить Манг Томаса в последний путь пришли не только крестьяне из асьенды и близлежащих баррио, но также из отдаленных мест и даже приехали из Манилы. Губернатор Добладо отдал распоряжение, чтобы ни полиция, ни гражданская охрана ни во что не вмешивались. Траурная процессия растянулась на целый километр. За гробом шли сенатор Маливанаг, Рубио с Даноем, Андрес, Пастор и Пури. Перед тем как процессия тронулась в путь, Даной долго стоял у гроба. Ни слезинки не скатилось по окаменевшему лицу, лишь крепко сжатые кулаки выдавали его состояние. Он приносил немую клятву своему старшему другу и учителю. Даной ни минуты не сомневался в том, что именно Пугот был инициатором, а может быть, и участником расправы над Манг Томасом. По выходе из тюрьмы Пастор рассказал ему об обстоятельствах загадочного исчезновения старика из камеры после того, как его, Пастора, подвергли так называемой обработке третьей степени в маленькой темной комнатушке.

– Очень странно, что они убили именно его, а не меня, – задумчиво проговорил он.

– Ну, не останься я тогда в Маниле, хоронить бы вам сегодня и меня тоже, – ответил ему Даной.

У обоих было тяжелое ощущение безысходности, беспокоили мрачные предчувствия.

– Вы вернетесь в Манилу после похорон? – спросил Даной Пастора.

– Так нам советуют и Мандо и доктор Сабио, – ответил Пастор. – Во всяком случае, для Пури лучше находиться в общежитии, да и подучиться ей не вредно, так что скучать не придется. А у тебя какие планы?

– Я отсюда никуда не уеду, – решительно заявил Даной. – Но мы не будем сидеть сложа руки и ожидать, что будет дальше.

– Да я-то тоже побуду в Маниле недолго, пока… Я не собираюсь ничего бросать… Вот только… – начал было Пастор.

– Я знаю, Тата Пастор, знаю.

У могилы, прощаясь со своим товарищем, многие говорили прекрасные слова. Присутствующим особенно запомнилась речь сенатора Маливанага. Он поклялся на могиле павшего борца довести до конца дело Манг Томаса. Добиться передачи асьенды в руки самих крестьян или корпорации, которая бы управляла ею от имени и по поручению правительства; руководствоваться во всех делах интересами трудящихся, отстаивать социальную справедливость. Траурный митинг на могиле закончился уже под вечер. Сенатор Маливанаг и Рубио уехали в Манилу. Андрес проводил Пури к машине Мандо, стоявшей поодаль. У свежей могилы остались только Даной и Пастор.

– Они ровным счетом ничего не добились, убив его, – заметил Пастор. – Теперь у него стало еще больше сторонников.

– Нужно не только продолжать его дело, – сжав кулаки, ответил Даной, – нужно отомстить им за это преступление. Я не остановлюсь ни перед чем, клянусь, тэта, даже если останусь совсем один…

– Один ты не останешься, – стиснув зубы, ответил Пастор. – Ну, пошли. – И Пастор зашагал к машине. Оглянувшись назад, он увидел, что Даной пошел в противоположную сторону и вскоре совершенно растворился во тьме.

Глава пятьдесят шестая

Не успела еще затвердеть земля на могиле Манг Томаса, как на асьенде снова пролилась кровь. Двое охранников из гвардии капитана Пугота, славившиеся особой жестокостью, попали в ловушку на узкой тропинке, ведущей к дальнему баррио, где жил Пастор. Когда другие охранники, заслышав их истошные крики, явились им на помощь, у обоих оказалось перерезанным горло. Они скончались в больнице, почти не приходя в сознание. Расследование ничего не дало, однако из путаного рассказа пострадавших явствовало, что на них напали из засады, а потом полоснули ножом по горлу. Ходили слухи, что один из стражников даже рассказал перед смертью, что их хотели пристрелить из их же собственных ружей, но старший среди нападавших приказал поберечь патроны и коротко бросил: «Перережьте горло этим гадам, да и дело с концом! – И добавил: – Пускай псы сожрут их!» Следователю очень хотелось, чтобы в числе нападавших оказались Пастор и Даной, но пострадавшие не осмелились утверждать это.

На асьенде воцарилось жуткое безмолвие: ни сборищ, ни оживленных бесед, люди вообще старались не выходить из дому. По двое, по трое по улицам селений расхаживали патрули, как правило, в сопровождении полицейского. Они бесцеремонно врывались в дома и выгоняли всех обитателей во двор для ежедневной поверки. Во всех деревнях были установлены пропускные пункты. При въезде же в асьенду устроили настоящую пограничную заставу. Всякого встречного крестьянина охранники с пристрастием допрашивали, когда он в последний раз видел Пастора и Даноя. Большинство отвечали, что видели их в последний раз на похоронах Манг Томаса, и делали вид, что готовы помочь властям изловить «преступников».

Из Багио спешно возвратился капитан Пугот и теперь носился по округе со страшной скоростью на своем джипе в сопровождении кучи охранников. Военная полиция ввела комендантский час. После восьми часов вечера появляться на улице без специального пропуска не разрешалось. В девять часов было приказано гасить в домах свет. Ночную тишину деревенских улиц нарушал только топот тяжелых солдатских сапог.

Капитан Пугот был уверен, что его охранников убил не кто иной, как Пастор с Даноем, никого другого он заподозрить не мог. Но помогали им, как он думал, какие-то пришлые люди. Ведь после войны многие бывшие партизаны не сдали оружия и продолжали оставаться в лесу, лишь изредка наведываясь в близлежащие деревни, чтобы запастись продовольствием. Со времен японской оккупации они поддерживали связи с недовольными крестьянами, которые оказывали им материальную помощь, и при случае могли воспользоваться их покровительством. Именно эти два охранника по приказу его, Пугота, убили Манг Томаса и того крестьянина. А «тулисаны» по наущению Пастора и Даноя прикончили их. Пугот приказал своим подопечным во что бы то ни стало найти «преступников» и на чем свет стоит поносил их за нерасторопность.

– Ну почему же вы, олухи, никого не схватили в тот момент? Можно любого заставить признать себя виновным.

Сержант гражданской охраны напомнил ему о решении суда по поводу двадцати пяти арестованных крестьян. Недаром судья предупредил Пугота и его подручных, что арестует в следующий раз всех за беззаконие. Кроме того, начавшееся расследование по поводу убийства Манг Томаса слегка отрезвило и сержанта, и многих других охранников. Однако на Пугота все это не произвело ни малейшего впечатления.

– Банда трусов! – ревел он. – Чего вы испугались? Ведь только вчера двум вашим товарищам перерезали горло, а вы не можете за них отомстить? Что у вас течет в жилах? Кока-кола, что ли?

В тот вечер жизнь в баррио затихла, как всегда, рано. Жители его спешили управиться с делами засветло. Никаких посиделок не устраивали и подавно. У всех на устах читалось устрашающее слово «комендантский час». Люди соблюдали предосторожность во всем, чтобы не дать никакого повода этим зверям из гражданской охраны. Особенно боялись Пугота.

В полночь крестьяне пробудились от ружейной пальбы. Неизвестно как возникший пожар перекинулся на соседние дома. Поднялся страшный переполох. Отовсюду неслись крики, стоны, детский плач. Стрельба прекратилась только на рассвете, и тогда жители баррио увидели трупы женщин, мужчин и детей посреди дымящихся пепелищ. Множество раненых терпеливо ждали помощи, но они внезапно оказались арестованными прибывшими на место происшествия солдатами и охранниками. Согласно докладу сержанта из команды Пугота, дело обстояло так: в деревню ночью ворвалась вооруженная банда, патрульный отряд обстрелял ее и отогнал в лес, но во время перестрелки пострадало несколько мирных жителей.

Крестьяне же утверждали, что никакой банды не было, что охранники и действовавшие с ними заодно солдаты стреляли по домам. Это было преднамеренное убийство безоружных мирных жителей.

Глава пятьдесят седьмая

По возвращении из Багио Мандо решил наконец осуществить свою давнишнюю мечту: бесплатно рассылать «Кампилан» в различные учебные заведения и общественные организации. Для этого пришлось увеличить тираж газеты и пойти на определенные материальные издержки. Но Мандо хотел, чтобы газета действительно служила народу. После конференции редакторов в Багио, закончившейся безрезультатно, «Кампилан» сделался еще более воинственным. Ничто не спасало тех, кто попадал на острие пера его журналистов, – ни положение, ни прежние заслуги. Огромный скандал разразился после того, как газета опубликовала «Белый список» новобогатеев и рассказала, каким образом нажиты их богатства. В списке фигурировали лица, известные всей стране, – крупные правительственные чиновники и даже члены кабинета. Сразу же по стране поползли слухи относительно целей «клеветнической кампании», развернутой газетой «Кампилан». В редакцию стали приходить анонимные письма с угрозами.

– Ну, теперь тебе, Мандо, нельзя появляться на улице без телохранителей, – полушутя-полусерьезно сказал ему сенатор Маливанаг.

Следующей сенсационной публикацией оказалась статья о зверской расправе над беззащитными крестьянами на асьенде Монтеро. Одновременно печатались материалы о причинах бедственного положения арендаторов Монтеро. Затем в газете появилось письмо, подписанное Пастором и Даноем, в котором они обвиняли помещика и его приспешников в организации бесчинств, а власти – в потворствовании наглому беззаконию и преступлениям.

«Мы хотим, чтобы наш голос услышали все, – говорилось в письме, – потому что мы – плоть от плоти того самого большинства, которое обирают, эксплуатируют, бьют, бросают в тюрьмы, над которым измываются, того большинства, которое обвиняют во всех смертных грехах только потому, что оно состоит из истинных патриотов страны, которым дороги свободы, записанные в нашей конституции. Во имя этих свобод мы пойдем на еще большие страдания, если это потребуется. Слезы и мучения наших жен и детей не ослабят нашей решимости бороться, они придают нам еще больше смелости, еще больше упорства. Мы будем идти по этому пути с высоко поднятой головой до самого конца, пока наша родина не станет действительно свободной и цветущей и пока свободой и различными благами не смогут пользоваться все филиппинские граждане. За это мы боремся сейчас. За это будут бороться грядущие поколения наших соотечественников».

На этот раз голос крестьян из асьенды Монтеро услышали миллионы людей во всех уголках страны. «Кампилан» превратился в самое популярное на Филиппинах издание.

Глава пятьдесят восьмая

Только что взошла молодая луна. Небо в россыпях алмазов навевало радостное настроение. Мандо не спеша вел машину, раздумывая о предстоящей встрече с Пури. Она по-прежнему жила в общежитии Университета Свободы. Он знал, что Пури ждет его. Они не виделись уже более недели, хотя Мандо постоянно звонил ей по телефону. Пури встретила его в холле для гостей. На ней было белое платье с голубой отделкой, прекрасно оттенявшее ее смуглую кожу. Мандо поразила не красота девушки, хотя она никогда не оставляла его равнодушным, а какая-то удивительная свежесть. Они отыскали уютный уголок и опустились в удобные кресла. В холле царила непринужденная атмосфера. Слышался мерный тихий говор, изредка прерываемый негромким смехом…

– Мне кажется, тебе здесь хорошо, – сказал Мандо.

– Почему ты так думаешь? – игриво спросила Пури.

– Потому что ты выглядишь отдохнувшей и еще более красивой, чем прежде.

– А что, я сильно изменилась? Мне все время кажется, что мой деревенский вид всем бросается в глаза.

– Нет-нет, ты красивее, чем они все здесь, вместе взятые, – с искренним восхищением проговорил Мандо.

Пури перехватила взгляд Мандо, и щеки ее зарделись. Она одарила молодого человека скромной и вместе с тем невыразимо обаятельной улыбкой.

– Что у тебя нового? – спросила она.

Но Мандо будто не слышал вопроса и продолжал неотрывно глядеть на девушку, любуясь ее необыкновенной красотой и снова невольно сравнивая ее с Долли. «Как непохожи они!»

– Так что нового, Мандо? – повторила свой вопрос девушка.

– На асьенде очень серьезное положение, – очнувшись, ответил он. – Думаю, что последует продолжение недавнего инцидента. Власти умывают руки, от губернатора и полицейских трудно ожидать справедливости. Нужно все довести до сведения президента, иначе не предотвратить нового кровопролития.

– Отец хочет вернуться домой… – с тревогой в голосе сказала Пури.

– Я же ему говорил, чтобы пока он даже не думал об этом. Их с Даноем ищут повсюду. Озверевшие охранники немедленно учинят над ними расправу.

– Пока мне удалось заставить его отложить отъезд, но уж если он надумает ехать, то я поеду вместе с ним.

– Только тебя там и недоставало.

– А какой смысл мне тут прятаться?

– Да пойми же ты наконец, что твое место именно здесь. Ты вовсе не прячешься, а пережидаешь грозу. Асьенда и ваше баррио сейчас не место для молодой девушки, тем более дочери Пастора. Поверь мне. Мы с доктором Сабио очень просим тебя остаться здесь. Мы же не посторонние наблюдатели. Мы с теми, кто борется со злом. А ты, Пури, дорога мне, ты знаешь… Я бы хотел, когда жизнь войдет в норму…

– И это тоже меня беспокоит…

– Что тебя беспокоит?

– Твоя безопасность…

– Спасибо, Пури, – живо отозвался Мандо. – Я, надеюсь, не безразличен тебе. Но со мной ничего не случится, ничего. Уж если судьба уберегла меня от японских пуль, то теперь уж наверняка пощадит ради нашей родины и ради тебя…

– Иногда мне бывает ужасно страшно, – тихо сказала Пури. – Не знаю, может быть, я становлюсь трусихой, но порой мне кажется, что борьба не для меня. Тогда, во время оккупации, когда я была еще совсем маленькой, люди удивлялись моей храбрости. Я была связной у партизан, носила им продукты и медикаменты, перевязывала раненых, – я была всюду, где требовалась моя помощь, даже выступала на собраниях. А теперь, Мандо, бывают ночи, когда я не могу уснуть…

– Знаешь, Пури, это вовсе не трусость. Просто…

– Что просто?

– Просто у тебя в сердце родились иные, новые чувства.

– Мандо!

– Да, Пури, моя любовь к тебе – это ведь не камень в пустыне.

– Не камень в пустыне… – повторила девушка слова Мандо.

– Разве это не так?

Пури опустила голову, но через мгновение снова взглянула на Мандо. Мандо взял ее за руку и ощутил тепло маленькой ладошки.

Разговор их перешел на занятия Пури, которая по совету доктора Сабио поступила на курсы домоводства.

– Хорошая мысль, – сказал Мандо. – Значит, ты уже окончила курс политических наук?

– Ты смеешься надо мной.

– Я хотел только сказать, что у тебя нет недостатка в знаниях по домоводству, но учеба никогда не помешает, во всяком случае, ты свои знания тут отшлифуешь. Что же касается политических вопросов, то благодаря имеющемуся у тебя опыту борьбы ты, мне кажется, разбираешься в них лучше, нежели иной книжный червь.

– Да, может быть, в этом я и разбираюсь, у меня, наверное, просто есть чутье, но вот знаний-то по политэкономии недостаточно. Я мало смыслю и в финансовых вопросах. Что же касается домоводства, то я ведь умею только шить, штопать да готовить кое-какие немудреные блюда. Но разве этого недостаточно? – подняв бровь, с напускной серьезностью спросила она.

– Beri gud![76]76
  Очень хорошо! (искаж. англ.).


[Закрыть]
– расхохотался Мандо. – Я знаю, что ты станешь не только хорошей хозяйкой, но и примерной матерью.

Пури лукаво взглянула на Мандо.

– А как же Долли Монтеро?

Мандо изобразил притворное удивление.

– Я даже и имени такого не помню. В моем сердце крупными буквами написано: ПУРИ.

Встреча с Пури наполнила сердце Мандо восторженной радостью. Им впервые довелось поговорить так откровенно и тепло. Они любили друг друга, в этом не оставалось сомнения.

Попрощавшись с Пури, Мандо отправился в редакцию «Кампилана», чтобы обсудить с Магатом и Андресом очередные дела. Теперь, когда печатавшиеся в газете материалы получили такой огромный общественный резонанс, забот у них заметно прибавилось. В кафе, парикмахерской, в магазине то и дело слышалось: «А ты читал в „Кампилане“?»

Естественно, такой успех газеты вдохновлял Мандо. Вот когда начнет действовать их собственная радиостанция, когда вступит в строй телестудия, думал он, тогда уж наверняка они сумеют пронять этих толстокожих толстосумов. Он выехал на плохо освещенный участок пустынного шоссе и невольно сбавил скорость. В небе ярко светила луна, поэтому он не включил фары. И, как оказалось, напрасно: он едва не врезался в стоявший впереди джип, но, к счастью, успел резко вывернуть руль. Подняв капот, двое мужчин копались в моторе, третий двинулся к машине Мандо.

– Заглох, – вместо приветствия бросил он на ходу.

– Чуть было не врезался в вас, – ответил Мандо.

– Заглох на середине дороги. Может, вы нам поможете?

Человек оглядел Мандо с ног до головы и, обойдя его машину, взглянул на номер. Тем временем Мандо подошел к джипу.

– Ну, что тут у вас? – спросил он.

Копавшиеся в моторе словно по команде подняли головы.

– Да сами не поймем. Вроде бы нет контакта, – откликнулся один.

– А у вас нет карманного фонаря? – снова спросил Мандо, наклоняясь к двигателю.

– А как же? – ответил другой и вдруг резко ударил Мандо по голове.

Но Мандо не был застигнут врасплох, он интуитивно почувствовал опасность, как только увидел троих мужчин с на редкость несимпатичной внешностью. В памяти мелькнула фраза, в шутку сказанная недавно сенатором Маливанагом: «Ну, теперь тебе, Мандо, нельзя появляться на улице без телохранителей». И вот он один против троих… Итак, Мандо был начеку и успел вовремя уклониться от прямого удара. Фонарь со звоном стукнулся о металл, а Мандо правой рукой нанес нападавшему меткий удар в челюсть. Противник, выпустив из рук фонарь, плюхнулся на землю. Но второй вцепился в Мандо сзади и пытался его повалить. Однако Мандо, изловчившись, вывернулся, но тот снова вцепился в него уже спереди. В конце концов они оба очутились на земле. Мандо сдавил противнику горло, но тут подскочил третий с пистолетом в руке и стал ждать подходящего момента, чтобы выстрелить в Мандо. «Подлые трусы!» – прохрипел Мандо и еще крепче притянул к себе того, что лежал на нем сверху.

Они катались и катались по асфальту, и тут Мандо допустил оплошность, подставив свой бок под пули. В следующее же мгновение грянул выстрел. Мандо почувствовал, как ему обожгло грудь, но в то же время он испытал облегчение, потому что сжимавшие его руки вдруг ослабили хватку, а придавившее его сверху тело обмякло. Оказывается, пуля, нацеленная в грудь Мандо, скользнула по его ребру и вошла в живот противнику. Стрелявший растерялся, а Мандо воспользовался минутным замешательством, быстро вскочил на ноги и бросился на него. Тот, не целясь, выстрелил и угодил Мандо в плечо, но Мандо, не обращая внимания на боль, схватил его за горло и так сильно сдавил, что бандит выпустил из рук оружие. Тем временем пришел в себя тот, кто хотел ударить Мандо фонарем. Оглядевшись по сторонам, он неожиданно резко вскочил и пустился наутек. Мандо вскинул пистолет и приказал ему остановиться. Угроза подействовала, и он покорно вернулся. Мандо велел ему сесть на землю и обхватить ладонями затылок. Затем Мандо дважды выстрелил в воздух и тотчас же примчались две полицейские машины. Мандо сидел, прислонившись к джипу, левой рукой он прижимал к плечу окровавленный платок, в правой держал револьвер. Он сильно ослаб от потери крови, но не спускал глаз с двух оставшихся в живых бандитов. Полицейские осторожно перенесли Мандо в полицейскую машину и повезли в больницу. Другая машина доставила в полицейский участок двух гангстеров и труп.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю