355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Амадо Эрнандес » Хищные птицы » Текст книги (страница 23)
Хищные птицы
  • Текст добавлен: 26 октября 2016, 22:13

Текст книги "Хищные птицы"


Автор книги: Амадо Эрнандес



сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

Глава сорок восьмая

Мандо справился с минутным замешательством и, сделав знак Пури оставаться на месте, побежал догонять Долли. Он настиг ее внизу, у самого выхода.

– Долли, минутку!

Долли остановилась. Ее лицо выражало крайнее раздражение. Она чувствовала себя оскорбленной до глубины души невниманием Мандо и полным отсутствием уважения со стороны этой Пури.

– Будь добра, потерпи немного, – умоляюще произнес Мандо.

– Это все, что ты хотел мне сказать?

– Я признаю, что был не очень вежлив с тобой, но, понимаешь, исключительно важное дело тут…

– Да, конечно, дело твоей распрекрасной кузины важнее всего на свете. – Она сделала особое ударение на слове «кузина».

– Я приду к тебе сегодня вечером.

– Не стоит утруждать себя, ты ведь так занят, – ехидно заметила Долли, когда они остановились у машины.

– Так, значит, до вечера, Дол? – снова повторил Мандо, когда она уже взялась за руль.

– Меня дома не будет. Прощай! – И спортивная машина стремительно сорвалась с места.

Вернувшись в кабинет, Мандо решил объяснить Пури все относительно Долли.

– Это была Долли, дочка дона Сегундо Монтеро.

– Да, мы с ней поговорили, – ответила Пури и добавила: – Она, кажется, не в духе.

– Она пришла пригласить меня пообедать, но, как ты понимаешь, мне совсем не до обеда.

– Я думаю, что она больше разозлилась на меня, а не на тебя.

Мандо прибрал на столе бумаги, сложив их в аккуратные стопки.

– Пойдем, Пури, – сказал он.

По дороге они заглянули в кабинет Магата.

– Ты идешь, Гат? – спросил Мандо.

– Нет, я должен дождаться Даноя. Мы придем вместе.

Когда Мандо привел Пури к себе домой, там его поджидал доктор Сабио, беседовавший с Тата Матьясом. Они уже знали о происшествии на асьенде, – Мандо успел сообщить им об этом по телефону. Вскоре пришли и Даной с Магатом. Даноя волновала судьба товарищей, и он забросал Пури вопросами. После обеда доктор Сабио попросил Пури рассказать все не торопясь и по порядку. Все с самого начала, начиная с того момента, когда их автобусу преградили дорогу вооруженные стражники. Пури, как могла, все изложила подробно, стараясь не опускать никаких мелочей, даже самых незначительных. Рассказывая, как Пугот пригрозил выжать нужные показания из ее отца, она не выдержала и разрыдалась. Мандо успокаивал Пури, убеждая, что давно минули времена, когда управляющий мог распоряжаться жизнью арендатора, что ныне существуют законы, обязательные для всех – и для богатых, и для бедных.

– В том-то и дело, что законы – всего лишь пустая бумажка, – заметил Даной. – Мы в этом давно убедились на собственной шкуре. У помещика свои законы, и нам, арендаторам, правды не сыскать.

– Может быть, так было раньше, но ведь вы сами виноваты в этом, поскольку мирились с беззаконием, – возразил ему Мандо. – Всякий закон может обратиться в пустую бумажку, если в него не верить и не пользоваться им. Проводить в жизнь законы должны не только чиновники, но и народ, все те, кто страдает от беззакония. Дитя не плачет – мать не разумеет.

– Ты же знаешь, что маленький человек он и есть маленький. А в судах найдет правду только тот, кто выложит кругленькую сумму наличными, – упорствовал Даной.

– Но я тебе говорю, что надо бороться с врагом его же оружием, – продолжал терпеливо разъяснять Мандо. – Есть законы, по которым любой нарушитель должен будет отвечать перед судом. Да кроме того, маленький человек теперь далеко не такой уж маленький. Ты видел, сколько нас было на митинге? Это же огромная сила; у нас есть свой рупор – газета «Кампилан», у нас есть такие замечательные защитники, как доктор Сабио, сенатор Маливанаг…

Доктор Сабио согласно кивал головой. По рассказу Пури он составил себе полное представление о том, что случилось с Пастором и его товарищами. Ему было ясно, что капитан Пугот допустил явное нарушение законности: своевольный арест, рукоприкладство. Надо было продумать, как действовать, чтобы прежде всего как можно скорее освободить арестованных.

– Конечно, все это придумал не Пугот, – заметил Магат. – Он всего-навсего исполнитель чужой воли. Нужно выяснить, кто стоит за его спиной. Кому это выгодно?

– Ясно – кто. Но, кроме дона Сегундо, в этом деле, как пить дать, замешаны губернатор Добладо и генерал Байонета, – предположил Даной.

– Во время пожара капитана Пугота не было на месте, тогда почему же он привез с собой солдат? – заметила Пури.

– Вот видите?! А я что говорил! – воскликнул Даной.

– Они свое получат, – уверенно проговорил Мандо. – Пусть лучше доктор Сабио расскажет, как идут дела с покупкой имения.

– Как вы знаете, – начал профессор, – крестьяне-арендаторы обратились с просьбой к правительству, чтобы оно выкупило у Монтеро его асьенду, а затем в рассрочку продало землю крестьянам.

– Да, правильно, этого мы и добивались, – подтвердил Даной.

– Как бы там ни было, правительство сейчас не собирается этого делать, – продолжал профессор. – Во-первых, у него нет на это денег, а во-вторых, нет желания брать на себя лишние заботы. Редкое государственное предприятие не приносит убытков ввиду крайней бюрократизации системы управления и засилия в бюрократическом аппарате людей малокомпетентных, попавших на свои места благодаря политическим интригам, а также связям с сильными мира сего, многие из которых сами являются крупными собственниками. Так что получается порочный круг. Поэтому на правительство рассчитывать нечего. Я лично разговаривал с доном Сегундо и прямо предложил продать асьенду Университету Свободы. Сначала он наотрез отказался, а затем заявил, что уже имеется покупатель – один иностранец-миллионер. Фамилию он назвать не пожелал, но мне почему-то кажется, что это не кто иной, как его приятель Сон Туа. Поскольку наш закон запрещает иностранцам владеть землей, он может ее купить разве что через подставных лиц. Поэтому я объяснил, что ему выгоднее продать ее нашему Университету, по крайней мере тогда сделка будет законной. В конце концов он дал понять, что может согласиться продать асьенду Университету, если цена окажется для него приемлемой.

«Считайте, что вам весьма повезло, если мы купим у вас эту асьенду, – сказал я тогда ему. – У вас, наверное, голова кругом идет от всех этих беспорядков и разногласий с арендаторами».

«Именно это, – заявил Монтеро, – и сдерживает меня. Кое-кто из тамошних хамов еще вообразит, что я их испугался. Посмотрим, у кого больше выдержки».

Беседа с Монтеро окончательно укрепила доктора Сабио и его друзей в мысли приобрести асьенду, потому что теперь они были абсолютно уверены в том, что дон Сегундо не остановится ни перед чем, чтобы навести на своей земле «порядок».

– Да, – задумчиво проговорил доктор Сабио, – подумать только, как быстро развивается наука и техника и как медленно меняется человек. Как много еще на земле человеческой жадности, жестокости, слепого себялюбия.

Пури принесла горячего кофе. Стали обсуждать, как быть с ней и Даноем. Мандо предложил с разрешения доктора Сабио поместить Пури в женское общежитие Университета Свободы, а Даною пожить у него в доме.

– Я хочу быть там, рядом с отцом. Я не могу прятаться, – убежденно заявила Пури.

– Бога ради, успокойся, мы сделаем все, что в наших силах, – спокойно, но твердо ответил Мандо.

Глава сорок девятая

Усталые и голодные, издерганные до предела, томились узники под замком в штабе гражданской охраны. У каждого окна и у дверей стояли часовые, строго исполнявшие приказание капитана Пугота морить заключенных голодом и не пускать к ним никаких посетителей. Даже воды им не давали вдоволь: на двадцать пять человек раз в день приносили одну бадью воды из пруда. В тесном помещении штаба одни лежали на полу, другие сидели, прислонившись спиной к стене. Пастор, Манг Томас и еще несколько человек тихонько переговаривались между собой, обсуждая случившееся.

– Это все из-за того, что мы были на митинге, – предположил кто-то.

– Ничего подобного, все было задумано еще до того, как мы собрались в Манилу, – возразил Манг Томас. – Только у них не было повода, а теперь он нашелся.

– Да-да, теперь мы будем расплачиваться за их преступления, – проговорил один из крестьян.

– Так поступали всякие подлецы еще во времена Христовы, – отозвался Манг Томас. – Если бы наши друзья в Маниле смогли прознать про все это…

– Обязательно узнают, – с уверенностью ответил Пастор. – Всех ведь в нашем баррио не запрешь дома, да и в других деревнях теперь уж, поди, знают. Да взять хоть мою Пури, – не трусиха, не дура, сообразит, что надо делать.

– Твою Пури, как и других тоже, хорошо стерегут, – возразил тот же крестьянин.

– Да ее ничем не запугаешь, она не хуже любого мужчины, – с гордостью сказал Пастор, – обязательно что-нибудь придумает.

– Слава богу, что Даной остался в Маниле, – вздохнул Манг Томас. – Уж он-то наверняка все сделает, чтобы вызволить нас. Огонь-парень.

Незаметно подкрался вечер. Голод крестьяне переносили стойко, – им не привыкать. Просили только воды, но на их зов никто не отвечал. Запертая снаружи на висячий замок, дверь изнутри казалась огромным немым великаном.

Часов в семь вечера явился наконец капитан Пугот. Разумеется, он ни словом не обмолвился о том, что весь день провел в Маниле, обсуждая положение на асьенде с губернатором Добладо, с прокурором и с начальником военной полиции. Предварительно он доложил обо всем дону Сегундо Монтеро и генералу Байонете, которому был обязан устройством на должность управляющего.

– Ну, как дела? – спросил он у сержанта.

– Никаких происшествий! – четко отрапортовал тот.

– Посетителей не было?

– Никак нет!

– Заключенных кормили?

– Никак нет.

– Молодец. Сегодня мы переправим их в столицу, – объявил он и, подумав, отдал распоряжение: – Накормить арестованных, а то еще, чего доброго, протянут ноги раньше времени.

– Есть накормить арестованных!

Примерно через час после этого охранники внесли в помещение, где держали арестованных, дымящийся котел с жидким рисом.

– Давайте набивайте себе брюхо! – скомандовал сержант.

Арестованным не дали ни черпака, ни мисок, ни ложек, но тем не менее, когда через час сержант снова заглянул к арестованным, в котле не осталось ни крупинки. Сержанту оставалось только подивиться, каким образом заключенные справились с целым котлом горячей, как огонь, каши. Однако стоило ему заметить ухмылку на лицах арестованных, как недоумение его тут же сменилось злобой, и он приказал в отместку не давать им ни капли воды.

На грузовике, позаимствованном Пуготом в местном полицейском отделении, всех заключенных в тот же вечер увезли в Манилу. Грузовик сопровождал бронетранспортер с охранниками и солдатами. Въехав во двор военной комендатуры, грузовик остановился у длинного приземистого строения с каменными замшелыми стенами и деревянной крышей, похожего на амбар. В нем располагалась сама комендатура и казармы. Сюда и было решено поместить необычных арестованных. Рядом с караульным помещением находилась камера предварительного заключения в двадцать квадратных метров, слабо освещенная единственной тусклой лампочкой, от грязного цементного пола тянуло холодной сыростью, в воздухе носился рой мошкары, по стенам ползали огромные черные тараканы. Напротив камеры помещался туалет, в котором постоянно не было воды, и за нею приходилось ходить во двор казармы… «Здесь их будут надежнее охранять», – рассудил капитан Пугот, опасавшийся, что недовольные крестьяне из окрестных баррио попытаются освободить арестованных товарищей.

Пустовавшая до той поры камера наполнилась громким говором, но в дверях сразу же показалась рослая фигура полицейского сержанта. Он строго оглядел каждого и зычно крикнул:

– А ну, тихо! Вы здесь в тюрьме, а не на митинге!

Арестованные начали потихоньку устраиваться на ночь. Манг Томасу посчастливилось – ему попался под руку старый мешок, который он расстелил на грязном полу. Остальным пришлось ложиться прямо на холодный цементный пол. Усталость быстро сморила намучившихся за день людей, и большинство сразу же уснуло, невзирая на неудобства. Уснули и Пастор с Манг Томасом, лежавшие друг подле друга.

Неожиданно Пастор ощутил прикосновение холодного металла. Открыв глаза, он увидел в тусклом свете лампочки приставленное к его шее дуло винтовки. Над ним возвышался охранник. Пастор медленно поднялся с пола. Охранник вывел Пастора из камеры и повел по коридору в дальний его конец. Манг Томас тоже проснулся. Он с содроганием сердца пытался себе представить, что сейчас может произойти в той маленькой комнатке с низенькой дверью, на которую все обратили внимание, когда их вели по коридору в камеру. Видимо, сейчас будут добиваться обещанного Пуготом «размягчения», поскольку так называемое следствие в штабе гражданской охраны на асьенде не принесло никаких результатов. Пастор, конечно, мужественный человек, но Манг Томас знал, что человеческому терпению бывает предел. Ему уже чудились удары и стоны, однако это была лишь игра воображения, через толстую дверь сюда, в камеру, не могло проникнуть ни звука. Кругом стояла мертвая тишина, нарушаемая лишь тяжелым, храпом.

В комнате, куда ввели Пастора, было совершенно темно, и вдруг его ослепил яркий свет карманного фонаря, направленного ему прямо в глаза. Двое полицейских приступили к допросу, но Пастор не мог рассмотреть их в темноте. Если судить по голосу, то они примерно одного возраста с Даноем. Вначале полицейские похвалили Пастора за примерное, как они выразились, поведение во время японской оккупации, затем высказали сожаление, что он-де сбился с пути, а то мог бы занять нынче важное положение. Был бы он, как прежде, заодно с хозяином, у него, глядишь, и землица была, и денежки водились бы. Пастор с достоинством отвечал, что не может быть заодно с теми, кто угнетает крестьян, потому что сам он – тоже простой крестьянин. Но ему не дали договорить – охранник наотмашь ударил его по лицу. Когда он пришел в себя, следователи как ни в чем не бывало спокойно сообщили ему, что его свобода находится в его собственных руках. Они одинаково вольны даровать ему свободу или же сгноить в этой дыре, поскольку против него имеются достаточно весомые улики. «Вот и выбирай сам», – с явной угрозой в голосе проговорил один из них. Пастор ничего не ответил. Изо рта у него тонкой струйкой текла кровь.

Полицейские пытались вынудить Пастора признать, что ружья, «конфискованные» у него в доме, действительно принадлежали ему и что он является одним из организаторов пожара на асьенде Монтеро. Старый крестьянин был непреклонен и уговорам не поддавался. Верзила охранник вторым сильным ударом сбил Пастора с ног. Потом помог ему подняться на ноги и снова ударил. Избиение продолжалось с перерывами два часа. «Следователи» ушли, предоставив Пастора целиком и полностью в распоряжение охранника, который, как они надеялись, сумеет вырвать у него нужное им признание. Когда они вернулись, Пастор лежал, распростершись на полу без малейших признаков жизни.

Глава пятидесятая

Манг Томас не находил себе места от тревоги за товарища: что они сейчас делают с ним? Прошло уже, наверное, несколько часов, показавшихся ему целой вечностью. Вдруг дверь открылась, и порог камеры переступил Пастор в сопровождении того самого стражника, который его уводил. Пастор не мог передвигаться без посторонней помощи. Когда охранник отпустил его руку, Пастор обмяк и тяжело осел, едва не свалившись на спавших рядом. «Мы с тобой еще не кончили, смотри!» – пригрозил охранник.

Пастор сидел на полу с поникшей головой. Он не мог шевельнуть рукой. Манг Томас помог ему лечь и шепотом спросил, что у него болит. Пастор ответил, что все тело – одна сплошная болячка. Манг Томас осторожно ощупал его тело, опасаясь, как бы не было переломов. Манг Томас не мог удержаться от слез при виде страданий своего давнишнего друга. Начинало светать.

Из караульного помещения донесся пронзительный свисток, возвещавший начало дня. Было только шесть часов утра, но уже чувствовалась жара. Вскоре арестованные крестьяне сидели вдоль стен, плотно прижавшись друг к другу, и каждый думал о своем: о превратностях последних тревожных дней, о тяготах неволи, о том, что ожидает их в будущем. Всех одинаково мучили голод и жажда. Услыхав свисток, Пастор с трудом поднял отяжелевшие веки и поискал глазами Манг Томаса, но не нашел. «Наверное, попросился по нужде», – смекнул он. В это время в камеру вошел заступивший на дежурство сержант. Это был рослый деревенский парень с загорелым, обветренным лицом. Казалось, он только что сбросил с себя деревенскую одежду и надел полицейскую униформу.

– Построиться в шеренгу! – приказал сержант.

В руках у него был список арестованных. Он окинул выстроившихся в ряд заключенных строгим взглядом и прежде, чем начать перекличку, решил произнести короткую назидательную речь.

– Все вы теперь заключенные, – начал он. – Вас посадили сюда потому, что вы бунтуете против правительства. Но хоть вы и злоумышленники, здесь вас никто не будет обижать. Кормить вас положено два раза в сутки: в десять часов завтрак, в пять – обед. Ничего плохого вам здесь не сделают, если вы не будете упрямиться и врать. И жизни вашей ничто не грозит, если только вы не вздумаете улизнуть. Хочу сразу предупредить, что пуля вас все равно догонит. Это, конечно, вам и без того понятно.

Затем началась перекличка. Сержант, очевидно, не отличался особой грамотностью, потому что безбожно перевирал все фамилии. Дойдя до фамилии Пастора, он взглянул на него исподлобья и спросил:

– Так ты у них за вожака, что ли?

– Я – один из них, – ответил Пастор, едва держась на ногах.

– Я помню тебя еще со времен японцев, – заявил вдруг сержант.

– Наверное, я и тогда был с братьями филиппинцами.

Сержант не спеша подошел вплотную к Пастору. Все напряженно следили за его правой рукой, но она осталась неподвижной.

– Ах, так ты герой у нас, – ехидно проговорил он. – Уж не потому ли ты здесь? Может быть, пришел сюда за медалью?

Пастор в упор смотрел на него, но ничего не отвечал. Сержант продолжил перекличку. Наконец список был исчерпан, а Манг Томаса так и не выкликнули. Пастор подумал, что, вероятно, произошла ошибка, что лишь по странной случайности его друга не оказалось в списке. Сержант тем временем вышел из камеры.

Как только за ним затворилась дверь, все обступили Пастора. Оказывается, не один Манг Томас, многие видели, когда его уводили на допрос. Они выражали горячее участие, разглядывая распухшее лицо Пастора в кроваво-синих подтеках. Пастор беспокоился, что у него сломано ребро, – так нестерпимо болела грудь. С подобным зверством крестьяне сталкивались только во времена японской оккупации, когда многие из них настрадались от ненавистных калибапи[74]74
  Калибапи (Каписанан са паглилингкод са багонг Пилипинас, тагальск.) – «Общество служения новым Филиппинам» – так называемая «Единая партия», созданная японскими оккупантами в конце 1942 года взамен всех распущенных политических партий и организаций, состоявшая из прислужников японских империалистов, активно помогавшая им в подавлении освободительного движения в стране в годы войны.


[Закрыть]
. Но особенно беспокоило всех исчезновение Манг Томаса. Никто не заметил, чтобы он выходил из камеры. И вместе с тем у всех на уме вертелась одна и та же мысль: «Старик наверняка теперь там, на допросе».

Около десяти часов двое солдат принесли в камеру котел с рисом, приправленным маленькими кусочками сушеной рыбы, и бидон с горячим имбирным напитком. За три дня заключения это была первая «настоящая» еда.

Глава пятьдесят первая

Вернувшись в кабинет, Мандо вызвал репортера Имана и поручил ему собрать сведения, касающиеся событий на асьенде Монтеро. Он рассказал ему все, что стало известно. Иману предстояло немедленно отправиться на место событий. С ним должен был поехать также фотограф.

Доктор Сабио, устроив Пури в общежитии, встретился с преподавателями юридического факультета Университета Свободы и поручил им составить документы, необходимые для освобождения крестьян. Нужно было доказать незаконность ареста Пастора и других крестьян.

Вечером опять собрались вместе Мандо, Магат, доктор Сабио и Даной. Позже пришли Андрес и Рубио. Все сходились во мнении, что происшествие на асьенде – не простая случайность, что это – начало крупной кампании, предпринятой властями с целью разгрома рабочих и крестьянских союзов. После горячих споров с Даноем, который утверждал, что положение рабочих значительно лучше, что крестьяне не могут вести борьбу с помещиком в рамках закона, потому что помещик опирается на бесконтрольный произвол и даже использует открытый террор в борьбе с крестьянами, Мандо подвел итог, особо подчеркнув,) что дело не в разнице положения, а в острой необходимости держаться всем вместе. «Залог победы – в единстве!» – многократно повторил он.

Доктор Сабио снова вернул всех к делу, ради которого они собрались.

– Даной, ты уверен, – спросил он, – что те тряпки и банки из-под керосина тебе не принадлежат?

– А вы сомневаетесь, доктор?

– Нет, я не сомневаюсь, но хотел получить подтверждение от тебя самого, – спокойно ответил профессор.

– Это так же верно, как верно то, что Тата Пастор никогда в глаза не видал те ружья, которые нашли у него в доме, – начал Даной. – А что касается бумаг, взятых у Манг Томаса, то вполне может статься, что их подменили, что это никакой не Устав нашего союза.

– Наши товарищи уже два дня находятся под арестом в казармах военной полиции, – напомнил доктор Сабио. – Нужно думать, как их оттуда вызволить.

– Даже во времена японцев капитан Пугот не допускал такого самоуправства: побаивался партизан. Теперь же бывшие партизаны обязаны подчиняться законам, а бывшие коллаборационисты опять командуют нами… – подхватил Магат.

– Мы обязаны быть исключительно бдительными и не спустим им с рук подобных беззаконий, – заявил Мандо. – Ведь никто же не отменял Habeas Corpus Act!

– Пока эта сволочь Пугот на свободе, я не успокоюсь! – стукнул Даной кулаком по столу.

Мандо спросил у доктора Сабио о самочувствии Пури. Тот ответил, что чувствует она себя все еще неважно, но тем не менее следует отправить ее домой, потому что она очень тревожится за отца.

– Вовсе нечего ей там делать, – отозвался Даной. – Здесь она в безопасности, а там это зверье может сделать с ней все, что угодно. Слава богу, что ей удалось сбежать от них.

– Да, там она, конечно, не будет сидеть, сложа руки, у нее пылкое сердечко, и ее не страшат никакие опасности, – подтвердил доктор Сабио.

– С самого раннего детства она привыкла бороться за свои права и за права других, – с гордостью за нее проговорил Даной. Он посмотрел на Мандо, и взгляд его красноречиво говорил: «Ну и счастливчик же ты, дружище!»

Неожиданно зазвонил телефон. Иман просил позвать Мандо или Магата. Трубку взял Мандо и попросил его быстрее приехать к доктору Сабио. Не прошло и получаса, как Иман уже сидел перед ними.

– Манг Томас и еще один крестьянин убиты! – выпалил он.

Даной вскочил с места, как-то нелепо замахал руками, потом снова сел, закрыв лицо руками. По щекам у него катились слезы.

– Согласно сообщению полиции, они убиты при попытке к бегству. Сообщение основано на показаниях капитана Пугота. Если верить ему, то они сумели выбраться из казармы, но тут были замечены охраной, приказавшей им немедленно вернуться, те продолжали бежать, и тогда охрана открыла огонь. У каждого на спине по нескольку пулевых ранений.

– А Тата Пастор? – спросил Мандо.

– Тата Пастор в тюрьме, но его теперь держат в одиночке. Подобраться к казарме не удалось, зато сфотографировали трупы убитых. Их похоронили в дальнем баррио, за пределами асьенды… Асьенда кишит слухами, – продолжал Иман. – Вообще там очень неспокойно. На каждом шагу встречаешь солдат и гражданских охранников. Такое впечатление, что асьенда находится на осадном положении. Внешне все вроде выглядит спокойно, но внутри все бурлит. С кем ни поговори, никто не верит, что Манг Томас пытался бежать; говорят, что его попросту убили. Он, конечно, не поддавался на уговоры, но ни за что не стал бы бежать. Многие опасаются, что такая же участь может постичь и Пастора.

– А с капитаном Пуготом вы не поговорили? – спросил Магат.

– Там его нет. Говорят, он там совсем не появляется. Не нашел я его и в соседнем городке. Кто-то говорил, что его вызвал в Багио дон Сегундо Монтеро.

– Ну, ему все равно не спрятаться! – пригрозил Даной.

Тут же на месте было решено срочно подготовить специальный выпуск газеты, посвященный событиям на асьенде, и поместить снимки убитых крестьян на первой полосе.

– Вот ведь кончилась война, – в сердцах воскликнул Магат, – а мы тем не менее продолжаем убивать друг друга, как во времена оккупации…

– В этом как раз и кроется первопричина многих беспорядков послевоенного времени, – стал объяснять доктор Сабио. – Одни хотели бы начать после войны все заново, другие – наоборот, жаждут вернуться к предвоенному состоянию. Тут-то и происходит столкновение двух лагерей.

– А какой от этого толк? Вот, к примеру, шумят там, в баррио, а что они могут сделать? Только оплакивать убитых? – спросил Рубио.

– Нет, не только, – вставил Даной. – Люди, которые умеют оплакивать умерших товарищей и умирать за своих ближних, не станут рабами всяких трусов. Придет день, и мы вытащим из ножен меч…

– Даной, дорогой мой, – обратился к нему профессор. – Не так уж и сложно вытащить меч из ножен. Но дело не в этом. Зло надо вырубать с корнем. Монтеро и капитан Пугот – производное господствующего мировоззрения, религии, всей системы… Ее-то и надо менять.

– А каким образом? – поинтересовался Мандо.

– Необходимо выработать более совершенное мировоззрение, создать новую систему.

– Ну а как добиться того, чтобы новая система и новое мировоззрение победили? – не отступал Мандо.

– Только путем непрерывной борьбы, – ответил доктор Сабио.

– А каким оружием бороться? Языком или пушками? – не без ехидства спросил Даной.

– На каждом этапе необходимо выбирать наиболее подходящее для этого этапа оружие, – улыбаясь, ответил доктор Сабио. – В одном случае наиболее эффективным оружием являются слово и перо, в другом ради достижения цели приходится прибегать к другому оружию. Но в любой обстановке и – в любое время прежде всего надо владеть своим интеллектом.

– Ну хорошо, пора нам всем и отдохнуть, – подытожил Мандо. – Завтра предстоит трудный день.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю