Текст книги "Хищные птицы"

Автор книги: Амадо Эрнандес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)

Глава тридцать четвертая

Долли вышла к нему в роскошном вечернем туалете от Диора, дополненном со вкусом подобранными драгоценностями. Ее волосы источали едва уловимый аромат тонких французских духов.

– Ты выглядишь просто великолепно. С тобой не сравнится никакая Мона Лиза.

– Спасибо. – Девушка зарделась от удовольствия. – А скажи мне, Мандо, что тебе больше всего во мне нравится: прическа, платье или духи?

– Мне нравится все, но больше всего – ты сама. Даже если б ты сделалась вдруг лохматой, если бы исчез аромат духов и если бы на тебе оказалось самое дешевое платье.

Долли рассмеялась.

– Ну, говори, куда мы теперь направимся, Я ведь в Париже новичок, – обратился к ней Мандо, как только они уселись в машину.

– Сначала ты скажи, что ты хочешь на ужин: французские, американские или испанские блюда?

– А разве найдется в Париже человек, который бы пожелал есть американские блюда, кроме самих американцев, конечно? Бутерброды с сосисками и свиные отбивные?

Долли снова развеселилась, вспомнив, как сразу после войны все питались одними сардинами и пресной колбасой, от которых ее тошнило. Она предложила маленький ресторанчик на берегу Сены с пикантным названием «Запретный плод». Маленькие парижские ресторанчики – это не то что манильские «карихан де бангау». В Париже они отличаются от больших лишь своими размерами, но отнюдь не обслуживанием и элегантностью, зато зачастую превосходят большие своей кухней. В «Запретном плоде» играл оркестр. У двери их встретил швейцар в расшитой ливрее, какие в Маниле носят кучера катафалков. Он ловко распахнул дверцу автомобиля, взятого Мандо напрокат в отеле, и очень галантно подвел их к самым дверям ресторана, где уже ожидал метрдотель. Не успели они расположиться за столиком, как словно из-под земли выросли два официанта. Один принял заказ на аперитив и вино, другой – на ужин.

Заиграл оркестр, и Долли попросила, чтобы Мандо пригласил ее на вальс. Нежно сжимая ее руку, Мандо вывел девушку в круг, где в интимном полумраке медленно кружились пары. Он едва прикасался к Долли, словно опасаясь ненароком повредить это хрупкое создание. Красивое гибкое тело девушки покоилось в его объятиях. Она склонила голову на плечо Мандо, и молодой человек с наслаждением вдыхал аромат ее волос.

Долли самозабвенно отдавалась танцу. Она еще толком не знала, кто такой Мандо, но начинала трепетать при одной мысли о нем. На следующее утро после их первой встречи он показался ей даже привлекательным. Он был довольно рослым для филиппинца, хорошо развит физически. Она нашла, что он в меру интеллигентен, а в благородстве его она убедилась накануне. Долли невольно сравнивала его с теми мужчинами, которых она достаточно перевидала на своем еще коротком веку. Он, конечно, совершенно не похож на полковника Мото, эту полусонную змею. Выигрывал он и в сравнении со своекорыстным и самовлюбленным Уайтом. Ну, а уж о Пьере и говорить не приходится: тот отличался полным отсутствием уважения к кому бы то ни было и удивительным легкомыслием. На уме у него были одни только развлечения. К Мандо девушка испытывала безотчетное доверие, которое ей не было знакомо прежде. Сейчас она ощущала себя птицей в уютном гнездышке – так ей было покойно и приятно. Она машинально поглаживала руку партнера и будто невзначай прикасалась щекой к его губам.

В Мандо боролись два противоречивых чувства, и в этом выразилась его раздвоенность – он помнил прошлое. Возможно, порыв Долли искренний и обусловлен признательностью или симпатией. Ну а если это всего лишь желание подразнить его, поиграть им, как это свойственно кокеткам? И все же он не был уверен, что устоит – «не перейдет на ее половину дома», вместо того чтобы захлопнуть распахнутую дверь и бежать прочь.

Еще совсем недавно Мандо убеждал себя, что Долли ему не нужна, что для Мандо Плариделя ухаживание за ней лишено какого бы то ни было смысла, что в Париже сколько угодно женщин еще более привлекательных. В Париже можно стать королем, если у тебя водятся деньги, а у Мандо их предостаточно. Но Долли рядом, она в его объятиях, он ощущает аромат ее волос и совсем не отдает себе отчета в том, что если не он сам, то его сердце попало в ловушку. Ему казалось, что эта легко скользящая в танце красавица, воздушная, невесомая, каждым словом своим дающая понять, какие глубокие чувства она питает к нему, не имеет ничего общего с той капризной и вздорной девицей, которую он знал когда-то.

Мандо утешал себя мыслями о том, что унижения, которые ему пришлось испытать в доме Монтеро, со временем забудутся; это не шрам, оставленный предательским ножом Мартина на всю жизнь. – К тому же нет худа без добра: если бы все были с ним милы и добры, он до сих пор находился бы в услужении у Монтеро, и ему никогда не открылась бы возможность повидать мир. Тут его размышления прервались: танец окончился. Они вернулись к столику, и официант ловко откупорил для них бутылку шампанского.

– Ты представляешь, сегодня звонил Пьер и молил о прощении. У него даже хватило смелости просить о свидании.

– Примирение всегда сладостно. Оно наверняка бодрит и опьяняет, как это шампанское, – ответил Мандо.

– А ты знаешь, что я ему ответила? «Я тебя прощаю, но больше мы никогда не увидимся».

– Но почему же? Разве у тебя есть другой, этот амэрикэн? – копируя Пьера, сказал Мандо, и оба весело рассмеялись.

– И вовсе не американец, а филиппинец, – игриво поддержала шутку Долли. – Знаешь что? Давай это отпразднуем! – Подняв бокал, она звонко чокнулась с Мандо.

Расплатившись и щедро вознаградив официантов чаевыми, Мандо и Долли из «Запретного плода» отправились в ночной клуб «Пуэрта дэль соль», стилизованный под испанский кастильо. Посмотрели флор-шоу в испанском стиле, потанцевали, а затем предприняли экскурсию по ночным заведениям Парижа, побывав еще в двух или трех местах. Рассвет их застал в «Мулен Руже». Долли настолько опьянела, что тут же уснула в такси, положив голову на колени Мандо. Зная о строгих правилах пансионов, куда вход после полуночи запрещен, тем более в нетрезвом виде, Долли еще в ресторане «Запретный плод» предупредила Мандо: «Если я буду немного навеселе, вези меня куда хочешь, только не в пансион, а назавтра мы придумаем мне алиби». Мандо велел шоферу ехать в «Ритц». Разбудив знакомого официанта, он попросил его принести в номер горячего чаю. Одну чашечку он дал Долли выпить, а из другой старательно обмыл ее лицо. Потом уложил ее на кровать, а сам в пижаме устроился на софе в кабинете. Но поспать ему не удалось. У Долли разболелась голова, она несколько раз призывала его на помощь. У нее открылась рвота, и ему пришлось отнести девушку в ванную комнату, обтереть мокрым полотенцем и переодеть в банный халат, поскольку ее вечернее платье было перепачкано, Мандо и сам едва держался на ногах: сказывалось полное отсутствие привычки к спиртному. Нескольких бокалов шампанского было для него более чем достаточно, а в этот вечер он впервые в жизни утратил над собой контроль.

Мандо проснулся, когда солнечные лучи, проникшие в комнату сквозь распахнутое настежь окно, ударили ему в лицо. Первое, что он увидел, открыв глаза, была женщина, нежно обнимавшая его во сне. На полу валялся халат. Долли была доверчиво беззащитна в своей очаровательной наготе. Поначалу ему подумалось, что все это просто сон, наваждение, кошмар похмелья. Но, протерев глаза, он убедился в реальности увиденного. Мандо нежно погладил спутавшиеся волосы Долли, потом прижался губами к ее губам, еще хранившим горечь алкоголя и аромат духов Герлен. И снова забылся глубоким сном.

Глава тридцать пятая

Как говорят, и счастье и несчастье никогда не приходит одно. У Мандо были все основания считать свои сделки успешными. Ему довелось многое повидать, он набрался впечатлений на всю жизнь. А тут еще нежданно-негаданно на его голову свалилось новое сокровище в лице Долли. Тот памятный вечер сразу же сблизил их. Филиппинская красавица буквально опьянела от Мандо и никак не могла протрезветь. Была ли это «настоящая любовь», сказать трудно, но ее непреодолимо и страстно влекло теперь к Мандо. Правда, эта страсть могла оказаться сродни страсти к новому платью, пока оно новое…

Мандо тоже постоянно находился в приподнятом настроении, в присутствии Долли казался необычайно оживленным. Теперь они почти все время проводили вместе. Отвергнув приглашение Пьера, она отправилась в Канн с Мандо. Там в уютном отдельном коттедже они провели целых две недели, хотя приехали всего на несколько дней. Не возвращаясь в прошлое, не думая о будущем, они всецело посвятили себя настоящему и тщательно отгораживались от всего, что могло нарушить радость их самозабвенного наслаждения.

Долли сделалась неотъемлемой частью его существования в Париже, и Мандо боялся думать о том, что будет, когда она уедет в Манилу. Не хотелось думать и о том, что она принадлежит к другому, враждебному ему классу. Мандо гнал прочь преследовавшие его мысли. Вскоре из США прибыл его агент Майк. Они совещались с ним почти весь день о том, как переправить бриллианты в Америку: ведь если воспользоваться законным путем, пришлось бы израсходовать все капиталы Мандо на уплату ввозной пошлины в США.

– Предоставь это мне, я постараюсь все устроить наилучшим образом, – пообещал наконец Майк.

– А именно?

Майк, как великую государственную тайну, сообщил ему на ухо всего лишь фамилию члена делегации одной из банановых республик в Организации Объединенных Наций.

– Мы пригласим его, а я знаю способ, который действует безотказно, – похвастался Майк. – Деньги, вино и женщины открывают нам возможность, воспользоваться правом дипломатической неприкосновенности его багажа.

Мандо знал, что подобным же образом наживались и некоторые филиппинские дипломаты, в том числе и послы.

По временам Мандо испытывал отвращение ко всем этим торговым операциям и сделкам, в которые он был втянут волею обстоятельств. И только сознание того, что это делается во имя многих людей там, на Филиппинах, помогало преодолевать это неприятное ощущение.

На следующий день Мандо устроил банкет в честь латиноамериканского дипломата, полковника Моски. На банкете не было ни Долли, ни Элен. Зато гостей развлекали три молоденькие танцовщицы стриптиза из «Карусели», с распорядителем которого близко сошелся Мандо. Расстались они друзьями. Полковника на такси отправили в прекрасном расположении духа вместе с понравившейся ему девицей. «Свою» Мандо отвез домой, щедро вознаградив, чем та была немало удивлена, потому что столь нетребовательные клиенты ей попадались не часто.

На следующий день все трое встретились вновь за обедом. Моска сулил Мандо золотые горы и бурно выражал восторг по поводу отличного вечера.

Экспансивный полковник бил себя в грудь:

– Приказывай мне, я твой друг, теперь мой черед служить тебе. Филиппинец и латиноамериканец – родственные души, – разглагольствовал дипломат. – У них один характер, один темперамент. Оба они – сыновья матери-Испании…

– Вот только в одном мы не схожи. У нас нет пристрастия к революциям, а вы, чуть что не так, сразу же восстаете против своего правительства, – продолжил его мысль Мандо.

– А за чем же у вас дело стало, амиго мио? – весело откликнулся полковник и тут же перевел разговор на другую тему. – Ну, довольно о политике. Уверен, что вчерашний ужин влетел вам в копеечку, но зато какие девочки! С такими я готов гулять всю ночь напролет!

– Ваша – гвоздь программы в «Карусели», – не без гордости сообщил ему Мандо.

– Ну, гвоздь-то она, положим, не только в «Карусели», но и в постели. Я в этом вполне убедился. – Полковник загоготал, довольный своим каламбуром. – А как ваши? – спросил он, в свою очередь.

– Тело у нее великолепное, как у гойевской махи. Если бы она попалась на глаза какому-нибудь охотнику за талантами из Голливуда, из нее наверняка вышла бы звезда первой величины, – откликнулся американец.

Полковник с удовлетворением покрутил ус.

– Да, французы заслуживают того, чтобы перед ними снять шляпу. Они, безусловно, знают толк в трех вещах: вине, духах и женщинах. Но вы должны обязательно побывать у нас. Наши девушки тоже хороши. Горячи, как тамалес[63]63
  Тамалес (латиноамер.) – кукурузная или рисовая водка, как правило, домашнего приготовления.


[Закрыть], хотя, может быть, и проигрывают в сравнении с парижанками, они как рисовая водка рядом с шампанским. – И он опять довольно хохотнул.

– Наши американские девицы тоже хоть куда, одни бедра чего стоят, – как истый техасец, расхвастался Майк.

– Ну уж нет. Американки холодны, словно индейка из холодильника. Правда, у них есть одно достоинство: они весьма постоянны в своих привязанностях, всегда пьют пепси и читают комиксы. У меня есть одна такая в Вашингтоне, – разоткровенничался полковник.

Его «проницательность» вызвала смех у Мандо и даже у Майка.

– Ну а ты нам все-таки скажешь, что за цыпленочек достался вчера тебе? – не отставал любопытный латиноамериканец.

– С виду она действительно походила на цыпленка, а оказалась настоящей курицей. Поэтому у меня испортилось настроение, и я отвез ее домой.

– Жаль, что ты не отправил ее ко мне, – с сожалением протянул полковник, – а то бы я, как говорится, одним выстрелом подстрелил двух куропаточек.

– Еще не все потеряно. Вот номер ее телефона. – Мандо написал номер на салфетке и передал через стол полковнику.

В последующие несколько дней Мандо привел в порядок все свои дела и был готов вылететь в Нью-Йорк в любую минуту. Вместе с Майком они проводили полковника Моску на вокзал и посадили в поезд, следовавший до Шербура, откуда он должен был отправиться теплоходом в США. На прощание Мандо подарил ему золотые швейцарские часы.

– Пусть этот маленький сувенир напоминает вам о нас. Мы будем встречать вас в нью-йоркском порту. Фелис бьяхе[64]64
  Фелис бьяхе – счастливого пути (исп.).


[Закрыть].

Выходя из-под сводов вокзала, Мандо поигрывал в кармане маленьким ключиком. Накануне они с Долли устроили прощальный ужин, весь день и весь вечер провели вместе. По привычному маршруту объехали несколько полюбившихся им ресторанов, а затем уединились в номере Мандо.

Глава тридцать шестая

Нежные объятия и страстные поцелуи Долли и Мандо в тот долгий парижский вечер оставили их все-таки чужими. Что, в сущности, узнала о нем Долли? Ей так и не удалось проникнуть под маску туриста, в некотором роде космополита Мандо Плариделя, какими выглядят многие ему подобные путешественники вдали от родины. А что мог сказать Мандо о Долли? Ему тоже не удалось узнать, какая она, настоящая Долорес Монтеро, хотя она щедро дарила ему свое тело и свою красоту. Он так и не понял, действительно ли она полюбила его или только развлекалась. А может быть, ей просто сделалось тоскливо в Париже, который так и остался для них чужим. А что он сам испытывал к Долли? Трудно сказать. Несмотря на самые нежные чувства, обуревавшие его при виде Долли, мысль о мести никогда не покидала его: И может быть, только ради этого ему хотелось пленить Долли еще больше, заставить полюбить себя еще крепче, чтобы потом… потом… но что было бы потом, он не знал.

Лежа с Долли на широкой кровати в своем номере, он тщетно пытался найти ответы на все эти вопросы. Долли тоже хотелось знать, не последний ли в ее жизни мужчина этот Мандо? Не то ли «самое-самое», о чем так долго мечталось?

Это был их последний шанс, их последний вечер в Париже. Мандо крепко обнял девушку. Сквозь тонкую комбинацию просвечивало смуглое тело, четко обозначились маленькие упругие груди, они будто два упитанных близнеца выглядывали в вырез сорочки. Ее обнаженные бедра как бы сами собой приникли к его бедру. В этот миг Долли казалась ему верхом совершенства, какой-то античной скульптурой.

– Ты не хочешь выпить, Дол? – спросил он, лаская ее грудь.

– Нет, пить я не хочу, я хочу тебя, дарлинг[65]65
  Дарлинг – дорогой (англ.).


[Закрыть]. – С затуманенным негой взором она обеими руками ласково обхватила руку. Мандо и припала к ней губами. Она осыпала поцелуями его руку, потом грудь и плечи, пока ее губы не достигли его губ. Уста их сомкнулись в долгом поцелуе.

– Я так счастлива, – едва смогла прошептать Долли. – А ты?

– Я же не мертвец, чтоб не чувствовать всего этого, – так же шепотом отвечал ей Мандо.

Мандо приподнялся и, взяв Долли на руки, положил ее к себе на колени. Поясок комбинации развязался, и она предстала перед его взором во всей красоте своего нагого тела. Мандо смотрел на нее и не мог насмотреться, он не переставая гладил рукой потаенные прежде сокровища, которые Долли не пыталась больше скрывать от него.

– Ты видишь, я – твоя. – Лицо ее светилось радостью.

– Надолго ли? – спросил Мандо.

– Пока ты любишь меня.

– Но ведь я скоро уезжаю.

– А почему ты так торопишься? Почему не хочешь подождать меня, чтобы мы могли вместе возвратиться в Манилу? Всего несколько месяцев. Ведь нам так хорошо с тобой. Разве ты не хочешь этого?

– Я уже и так основательно забросил все свои дела и совершенно выбился из графика. Меня уже заждались в Америке, – оправдывался Мандо.

– Значит, дела для тебя важнее, чем я?

– Ты тоже для меня теперь много значишь, Дол. Просто так случилось, что я вынужден в данный момент прежде всего подумать о деле.

На некоторое время оба умолкли. Долли высвободилась из объятий Мандо и села с ним рядом. Так они и сидели среди груды подушек, молча глядя друг на друга.

– У меня такое предчувствие, что после Парижа… – начала было Долли.

– Наш Париж не может кончиться так сразу. Мы же будем вместе и дома, в Маниле, в Багио. – Мандо нежно поцеловал ее в щеку.

– Давай выпьем немного, – предложила теперь Долли.

Мандо достал из холодильника мартини. С бокалами в руках они вдвоем втиснулись в одно кресло и с наслаждением смаковали чудесный напиток.

– После твоей любви наибольшую радость мне доставляет вино, – призналась Долли после третьего бокала.

– Я оставляю тебя здесь, в Париже, – напомнил ей Мандо.

– Вот это-то и печалит меня больше всего на свете.

– Ну, твои друзья не дадут тебе скучать, когда меня здесь не будет, – поддразнил ее Мандо.

Долли пребольно ущипнула его за ухо.

– Кто же это станет меня развлекать, по-твоему? Уж не Пьер ли? – И она громко рассмеялась.

– А тот американец?

– Line is busy, very busy with mister Plaridel[66]66
  Линия занята, прочно занята мистером Плариделем (англ.).


[Закрыть]. – И она расхохоталась еще громче.

– Ты не проголодалась, Дол?

– Когда ты рядом, я не могу ни о чем думать, кроме тебя, дорогой. – Она неожиданно обняла Мандо и уткнулась лицом в его грудь.

Допив бутылку мартини, они, не сговариваясь, поднялись и пошли в ванную комнату. Мандо встал под горячий душ, а Долли растерлась полотенцем, смоченным холодной водой, и подушилась своими любимыми духами.

– Ты знаешь, я пьянею от аромата твоего тела и твоих духов больше, чем от вина, – признался ей Мандо.

– Для этого женщины и употребляют духи, милый, чтобы оттенить естественный запах тела.

Красивые в своей наготе, они в обнимку вышли из ванной и бросились в постель. Тела их сплелись.

– Как это говорил распорядитель в «Фоли Бержер»: «Дамы и господа, сегодня наш последний вечер в Париже!» – пошутил Мандо.

– Нет, это наша последняя ночь в раю, – поправила его Долли.

– Да, ты права.

– Ты не хочешь выключить свет?

– Очень трудно отыскать счастье в темноте, дорогая.

Казалось, их тела слились навечно… Свет в номере Мандо горел до утра.

Глава тридцать седьмая

Спустя пять дней после расставания в Париже Мандо, Майк и полковник Моска встретились вновь, на этот раз за завтраком в «Атлетик клаб» в Нью-Йорке. Все шло по плану: Майк с Мандо, как и договорились, встретили полковника в порту, чтобы получить свой чемоданчик с «сувенирами»: драгоценности прибыли в полной сохранности. Полковник был чрезвычайно возбужден. Смазанные бриллиантином волосы ослепительно блестели, нафабренные усы были лихо закручены кверху. Мандо обратил внимание на дорогой камень в булавке для галстука – в Париже у него этой булавки не было. Мандо даже засомневался, не из его ли коллекции он ее позаимствовал. Но полковник быстро рассеял все подозрения. С таинственным видом он сообщил своим новым друзьям, что заколка с драгоценным камнем имеет самое прямое отношение к очень важной новости, которую он собирается им поведать. «Уж не запродал ли он на корню свою Банановую республику Уолл-стриту?» – невольно подумал Мандо. Все, однако, было значительно прозаичнее, но все-таки достаточно интересно. Полковник собирался жениться на богатой американской вдовушке, а точнее – на мультимиллионерше, с которой познакомился на пароходе.

Майк вскочил от удивления с места и, воздев руки к небу, воскликнул:

– Мандо, ты только погляди, наша сделка – всего лишь грошовый бизнес по сравнению с тем, что задумал этот латиноамериканский гений. Вот кто приобрел миллионное состояние, к тому же без всяких капиталовложений!

– О мистер, не оскорбляй, пожалуйста, своего друга, – с притворным возмущением урезонивал его Моска. – Взгляни на меня, на мою внешность, на мою выправку. Разве может хоть одна вдова – пусть даже с миллионами – устоять передо мной?

Майк потребовал от Моски подробного отчета о своих приключениях. Впрочем, это даже не было приключением, здесь уместнее употребить испанское слово «конкиста» – «завоевание». В первый же день на теплоходе «Иль де Франс», терпеливо резавшем воды Атлантики, Моску представил ей знакомый атташе из Госдепартамента. Разговор зашел о красотах Латинской Америки, куда вдова собиралась в будущем году. Разумеется, полковник немедленно предложил ей свои скромные услуги.

– Если вам нужен спутник, знающий Латинскую Америку как свои пять пальцев, можете располагать мной.

Галантерейная обходительность и откровенное фанфаронство произвели неизгладимое впечатление на эту уважаемую особу. Она даже вынула очки и, водрузив их на свой крупноватый нос, бесцеремонно оглядела элегантного полковника с ног до головы, очевидно, для того, чтобы удостовериться в реальности его существования. Моска вскочил, лихо щелкнул каблуками и принял стойку бравого вояки, получающего орден из рук самой королевы. Видимо, оставшись довольной результатами осмотра, вдова мультимиллионера состроила некое подобие улыбки и милостивым жестом разрешила ему сесть.

– Но вы ведь женаты, не так ли? – поинтересовалась она, словно изучая латиноамериканца, прежде чем решиться взять его в услужение.

– Никак нет! Р-разведен! – по-военному четко отрапортовал Моска.

– О-о…

Вечером в салоне она танцевала только с ним.

– Вы, латиноамериканцы, оказывается, большие мастера танцевать, – польстила она полковнику.

– Но мы еще большие мастера по части любви, – с солдатской прямотой ответил он.

– Так, может быть, эти Порфирио Рубироса и Дон Жуан ваши соотечественники?

– Сказать вам по правде, сеньора, так они оба сидят во мне, но лучше называйте меня моим настоящим именем – Карлос.

– Прекрасно! Карлос! Карлитос!

Из танцевального зала они вышли на верхнюю палубу. Посвежело, и галантный кавалер не мешкая накинул свой суконный сюртук на богатырские плечи американки. Уже на следующий день Моска почти окончательно уверовал в то, что в его сети идет самый большой улов в Атлантике.

– И тогда она собственноручно сняла эту булавку со своего платья и приколола к моему галстуку. Вот и вся история, – закончил он свой рассказ.

– Да, но ты не рассказал нам о том, как она выглядит, – не унимался Майк.

– Ну, конечно, красотой ей не затмить тех девиц из «Карусели», – откровенно признался вновь испеченный жених. – Ей сорок пять лет, вес около ста килограммов, на счету в банке четырнадцать миллионов.

– Тяжеловес по всем статьям, – резюмировал насмешник Майк. – Только не старовата ли она? Тебе, если не ошибаюсь, всего тридцать восемь.

– Да, она немного постарше меня, но выглядит моложе своих лет. Впрочем, какое все это имеет значение? – с философским спокойствием отвечал умиротворенный завоеватель вдовьего сердца. – Ее красота – в чековой книжке. Муженек-то был нефтяным и стальным королем, она унаследовала все его акции.

– Везет же тебе, командир. Ну, в добрый час! – напутствовал его Мандо.

– Когда же свадьба? – поинтересовался не без зависти Майк.

– Через неделю, – огорошил их полковник.

Майка тут осенило, что драгоценности могут прийтись как раз кстати полковничьей невесте, и ей они вполне по карману. Он потребовал, чтобы его представили вдове.

– Женившись на ней, ты можешь смело выставлять свою кандидатуру в президенты страны. Победа будет тебе обеспечена, потому что в избирательной кампании главное – деньги, – полушутя-полусерьезно сказал он.

– Вообще ты теперь сможешь занять любой пост в условиях нашей демократии. Выборы – это аукцион: кто больше заплатит, тот и победит, – без тени иронии заметил Мандо.

– Камарадос, пара кэ?[67]67
  К чему, друзья? (исп.).


[Закрыть] Как только я женюсь, прощай, политика! Не знаю, как у вас на Филиппинах, Мандо, у нас все лезут в политику с единственной целью – разбогатеть. Как только добираются до казны, сразу же уходят в отставку, если их только не успеют сбросить при очередном перевороте или во время революции. Тогда они переезжают в Штаты или в Европу, покупают виллу и до конца дней наслаждаются жизнью. Зачем мне лезть в президенты, если я женюсь на миллионерше? Зачем мне тогда обкрадывать и без того нищее государство?

– Ну, если так, то каковы твои планы на будущее? – поинтересовался Майк.

– Планы? – переспросил Моска. – Амиго, человек, у которого есть миллионы, может обойтись и без планов. Он просто наслаждается жизнью. Моя будущая жена хочет, чтобы я ушел в отставку и занялся ведением ее дел. А чего мне еще желать в жизни? – И он привычным движением закрутил свой пышный ус.

Как и предполагал Майк, мультимиллионерша купила через его посредство у Мандо гарнитур стоимостью в четыреста тысяч долларов и, кроме того, кольцо с тремя изумительными камнями за пятьдесят тысяч – свадебный подарок жениху.

Америка пленила Мандо прогрессом во всех областях. «Да, вот чудо так чудо!» – то и дело восклицал он. Казалось, нет вещи, какую здесь нельзя было бы купить. И как бы в подтверждение его мысли, Майк сообщил ему, что один ювелирный магазин изъявил готовность приобрести все оставшиеся драгоценности оптом за пять миллионов.

– Неплохая цена, а главное – оптом, без всякой возни, – потирая руки, говорил Майк.

– Да, но на днях меня посетил один покупатель, коллекционер. Всего за несколько антикварных вещиц он предложил мне миллион долларов, – начал было Мандо.

Майк перебил его:

– Если так, отложи их побыстрей в сторону, а то с минуты на минуту нагрянут оценщики из магазина. Я уже договорился.

Агенты богатого американского ювелира за пять миллионов купили у Мандо все, что осталось, и изъявили готовность купить еще. Мандо оставил лишь несколько небольших камней на покрытие личных расходов. Он прикинул, что часть сокровищ, хранившаяся у Тата Матьяса в Маниле, потянет, пожалуй, миллиона на два с половиной.

Итак, с бриллиантами и другими драгоценностями было покончено. Но Мандо предстояло еще завершить другие дела. Прошло уже более двух лет, как он покинул Филиппины. В каждом городе, куда он приезжал, его ожидало письмо от Магата с подробнейшим отчетом о делах газеты и о важнейших событиях на родине. События эти не радовали: выросла безработица, почти по всем провинциям прокатились крестьянские волнения. Судя по одному из писем, дела на асьенде Монтеро шли из рук вон плохо, отношения между арендаторами и доном Сегундо обострились до предела. Пастор был отстранен от должности управляющего и вместе с дочкой перебрался на свой крохотный участок. Старик держится молодцом и целиком и полностью на стороне крестьян. Пури шлет ему привет и благодарность за открытки, которые получает регулярно. Тата Матьяс здоров и по-прежнему читает каждый выпуск, сурово критикуя при этом всех и вся. В последнем письме содержалась просьба поскорее приобрести ротатор и некоторое другое оборудование для газеты. В конце стояла приписка: «И еще ты всех нас очень обрадуешь, если сообщишь, когда думаешь возвратиться домой».

Когда он вернется? Это зависит не только от него, он вовсе не тратил времени попусту, если, конечно, не считать парижских развлечений. До встречи с Долли ему удавалось противостоять всем соблазнам, хотя – и это он видел на примере филиппинских студентов в Европе и Америке – это было весьма нелегко. Он открыл счета в двух нью-йоркских банках еще на шесть миллионов долларов. Кроме того, ему удалось сделать крупные вложения в акции солидных корпораций, для чего потребовалось перевести часть капиталов из Испании и Англии. Он стал крупным дельцом. По совету миллионерши сеньоры де Моска, Мандо купил почти на два миллиона долларов акций нефтяных и сталелитейных компаний, поскольку дивиденды от таких вложений – и это ему наглядно продемонстрировала супруга полковника – были куда выше, нежели от помещения капитала в банки. Теперь для Мандо настало время подводить итоги своей деловой активности в разных странах Европы и в Соединенных Штатах Америки.