Текст книги "Хищные птицы"

Автор книги: Амадо Эрнандес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)

Глава двадцать седьмая

Из столовой губернатор Добладо провел гостей в комнату с кондиционированным воздухом. Весь пол от стены до стены был застелен толстым ковром. Вокруг низенького столика из черного дерева стояли софа и несколько кресел. Середину комнаты занимал круглый стол, сделанный из цельного ствола уникального филиппинского дерева с очень твердой древесиной. Сверху стол был покрыт зеленым бархатом. За этим столом могло свободно разместиться человек десять. Стену украшала искусно выполненная копия известной картины, а на шкафу из махогани[55]55
  Махогани (исп. – вест-индск.) – название тропического дерева с очень прочной древесиной от желтого до красно-коричневого цвета, идущей на изготовление дорогих сортов мебели.


[Закрыть] стояли статуэтка Психеи из слоновой кости и небольшие электрические часы. Освещение в комнате было тщательно продумано; днем оно регулировалось с помощью стеклянных ширм, а вечером по желанию хозяина либо загорались флюоресцентные лампы по четырем углам комнаты, наводнявшие ее ярким светом, либо изящные торшеры, создававшие приятный интим. Из столовой сюда перенесли бутылки со спиртным, бокалы и лед в блестящем серебряном ведерке. На столе были расставлены коробки с дорогими сигарами.

– Налить вам еще бренди, монсеньер? – услужливо предложил Оскар.

– Спасибо, во время игры я не пью. Дайте-ка мне лучше сигару.

– А вот у меня все наоборот, – похвастался Монтеро. – Чем больше пью, тем больше мне везет. К сожалению, сеньоры, сегодня я пью только шерри, да и того не вволю.

– Есть две причины, по которым одни пьют во время игры, другие – нет, – вступил в разговор судья. – Тот, кто пьет во время игры, пьет для куража, а тот, кто не пьет, – просто хочет получше сосредоточиться.

– Я пью только потому, что мне хочется выпить, а вовсе не для куража, – сердито ответил Монтеро. – Я делаю ставку не на силу и власть алкоголя, а на карты. И если мне выпали пять тузов, можешь призывать на помощь всех святых римской церкви, ничто тебе не поможет.

– Давайте не будем поминать святыни всуе, – ласково пожурил их епископ.

– У меня тоже все иначе, – не замедлил признаться генерал. – Сейчас я вам открою свой секрет игры в покер. – При этом он так закатил глаза, будто собирался сообщить своим партнерам о готовящемся государственном перевороте. – Когда мне приходит плохая карта, я делаю ставку повыше. Попробуй перекрой!

– Это, генерал, старая военная тактика, – спокойно заметил сенатор. – Чем хуже у вас дела, тем больше вы кричите о своих победах.

Это замечание развеселило всех присутствующих. Но генерал Байонета, нимало не смущенный, тут же удачно парировал:

– Если моя тактика неверна, сенатор, то вы, по крайней мере, знаете, как вам поступать, когда у меня на руках плохая карта.

– Я это запомню. – Довольный сенатор снова расхохотался.

На столе появилась запечатанная колода карт и маленький ящичек с фишками.

– Ну как, правила старые? – обводя взглядом собравшихся, спросил Оскар.

– Первое наше правило – расплачиваться только наличными, не так ли? – поспешно ответил Монтеро.

– Если так угодно господам, – дипломатично согласился хозяин. – С другой стороны, ведь недаром говорят, что настоящего джентльмена можно узнать только за карточным столом.

– Ну, хорошо. Приступаем. Сколько будет в котле? – поинтересовался сенатор.

– Начнем с маленького: в банке тысяча песо, – ответил ему банкомет. – Но при желании можно и увеличить эту сумму.

– Помилуйте, господа, тысяча песо! И вы называете это «начать с маленького»? – взмолился сенатор. – Да ведь жалованье конгрессмена составляет всего шестьсот песо в месяц.

– Не считая всяких скидок, надбавок и побочных доходов, – весело подхватил Монтеро, обменявшись с сенатором красноречивым взглядом.

– Дай-ка мне фишек, – попросил сенатор, протягивая Оскару, исполнявшему обязанности кассира, шесть новеньких ассигнаций по пятьсот песо каждая.

– Наверное, только что из-под пресса Центрального банка, – пошутил тот и помахал в воздухе хрустящими купюрами, чтобы всем было видно.

Оскар отсчитал сенатору двадцать белых фишек по десять песо каждая, восемь фишек красного цвета по сто песо, две голубых по пятьсот и одну желтую, стоимостью в тысячу песо.

– Хватит тебе этого, сенатор? – улыбаясь, обратился он к нему и сам же ответил: – Наверняка хватит. Вон уже и с лица спал.

– Всякому свое. Вот если бы что-нибудь перепало от репараций или от бартерной торговли[56]56
  Бартерная торговля – товаро– или услугообмен без использования денег, меновая торговля.


[Закрыть], тогда другое дело.

Оскар старательно и аккуратно заносил в список, кто сколько прикупил фишек. Первым в списке значился сенатор. Он собрал все свои фишки, несколько раз тщательно пересчитал их и разложил перед собой аккуратными кучками.

– А ты, судья? – обратился Оскар к Пилато.

– И мне столько же.

Фишки быстро таяли в ящичке, превращаясь в звонкую монету. Епископ Димас обменял пять тысяч песо, Монтеро с генералом – по шесть. Игроки удобно устроились за круглым столом.

– А ты разве не станешь с нами играть, Оски? – поинтересовался епископ.

– Сыграйте сначала впятером, без меня.

– Но ведь можно и вшестером.

– Я пойду распорядиться насчет закуски, – увиливал губернатор.

– И насчет выручки, – не утерпел, чтобы не съязвить Монтеро.

– Ну, братия мои, начнем, благословись, – объявил епископ Димас, осенив крестным знамением лежавшую перед ним колоду карт.

– Аминь, – прошептал сенатор.

Не прошло и трех часов, а перед епископом выросла груда ассигнаций – четыре тысячи шестьсот песо, добытые в жаркой схватке. Больше всех проиграл генерал. Губернатор, как и подобает содержателю великосветского игорного притона, положил в карман проценты с выигрыша – сто пятьдесят песо. Он никогда не оставался внакладе.

– Епископ, превосходно играющий в карты, – это что-нибудь да значит, – заметил не без зависти сенатор.

– Да уж, во всяком случае, больше, чем сенатор, хорошо разбирающийся в покере, – живо откликнулся судья Пилато.

– Даже играя в покер, следует творить молитву, и ее услышит господь, – терпеливо наставлял епископ свою алчную паству.

– Или сатана, – не выдержал генерал Байонета.

– Сеньоры, приятно играть, но не мешает и закусить. – Губернатор Добладо снова приглашал гостей к очередной трапезе.

Воздав должное изысканным яствам, они продолжили баталии за карточным столом. По-прежнему выигрывал епископ, и так же фатально не везло генералу. И деньги и фишки горой высились перед верным служителем церкви, тогда как представитель доблестного филиппинского воинства успел разменять почти двадцать тысяч песо и спустил их без остатка. Монтеро и Ботин тоже проиграли тысячи по три. Несколько увеличил свой капитал судья. Во время очередной раздачи карт генерал Байонета потребовал новую колоду, третью за вечер. Стоявшая перед ним бутылка наполовину опустела. Нет игрока, который не верил бы в какую-нибудь примету. Чего только не перепробовал за сегодняшний вечер незадачливый генерал: он несколько раз пересаживался со стула на стул, попросил сменить стакан, из которого пил виски, тер каблук своего башмака о морду какого-то животного, изображенного на ковре, требовал новую колоду. Но проигрыш неумолимо возрастал, стремительно приближаясь к тридцати тысячам песо.

– Что сегодня происходит с нашей доблестной армией? – с притворным сочувствием вопрошал Монтеро во всеуслышание.

– Генерал, а как вы объясните, что спокойствие во многих частях страны существенно нарушено? – отвлекаясь от игры, уже серьезно обратился он к помрачневшему генералу. – Что, в конце концов, случилось? Не можете же вы не знать?

Генерал Байонета хотел было уклониться от ответа, но, смекнув, что здесь это не удастся, решил объяснить:

– В присутствии таких компетентных лиц, как уважаемый сенатор и не менее уважаемый губернатор, я не беру на себя смелость утверждать, что дам исчерпывающий ответ. Думаю даже, что им гораздо больше известно о причинах нынешних беспорядков. К тому же судья Пилато и его преосвященство тоже могут кое-что рассказать по этому поводу. Я всего-навсего солдат. Мой первейший долг – охранять закон или, другими словами, пресекать любые попытки его нарушения.

– Вероятно, большинство согласится со мной, если я скажу, что причина нынешних беспорядков кроется в прошедшей войне. – Губернатор перехватил у генерала инициативу. – Война основательно дезорганизовала нашу экономику, и сразу, одним махом, ее не восстановишь. Налицо тяжелые последствия войны – безработица, голод, нищета. Одними советами делу не поможешь. Нет ничего страшнее голодного человека… Голод и нищета породили армию воров и бродяг. А что еще остается делать этим несчастным? Красть и клянчить у тех, кто, как они считают, живет в достатке и даже роскоши…

– И в мирное время, и во время войны тем паче люди мало думают о боге, – начал епископ Димас свою застольную проповедь. – Это прискорбно и достойно порицания. – Забыли бога и бедные и богатые. А стоит человеку забыть о боге, как он тотчас же превращается в пособника дьявола.

– Ну, я-то к таким не принадлежу, – с наигранным возмущением воскликнул Монтеро, видимо, целиком приняв слова епископа на свой счет. – Вы, монсеньер, свидетель, сколько я жертвую на церковь. Жена моя возглавляет Католическую женскую организацию, а дочь участвует в сборе средств в пользу Красного Креста. Где вы еще найдете такого ревностного почитателя?

– Да я не тебя имею в виду, Монти, – отмахнулся епископ. – Как будто ты один у нас в стране.

Задетый хвастовством Монтеро, Оскар тоже не пожелал оставаться среди тех, кого осуждал отец церкви.

– О, сеньор миллионер, – игриво вставил он, – только не следует уподобляться фарисею, который подает бедным милостыню один раз, а потом круглый год сосет из них соки. Разве не правда, монсеньер? По воскресеньям вы отпускаете грехи, а с понедельника до субботнего вечера люди пребывают в грехе…

– Никак, Оски, ты решил покаяться, не сходя с места? – поддел друга-губернатора Монтеро.

В оживленную беседу вступил и судья Пилато, уже давно порывавшийся изложить свою точку зрения. Он оглядел по очереди всех, подолгу останавливая глубокомысленный взор на лице каждого из присутствующих, изящным жестом стряхнул пепел с кончика сигары и торжественно начал:

– Вот нас, судей, частенько обвиняют в существующем положении. Вынесешь не особенно строгий приговор, кричат «снюхался с обвиняемым», вынесешь суровый – тебя тотчас же обвинят в жестокости, пристрастии и еще черт знает в чем. Выиграет адвокат в суде дело важной персоны, обязательно заподозрят судью во взяточничестве. Осудишь какую-нибудь мелкую сошку, за спиной начинают шептаться: «конечно, суд не для бедного человека». Но ведь суд в каждом отдельном случае выносит приговор по определенному делу, а не просто человеку. К тому же законы устанавливает не суд. Мы руководствуемся не нашими личными побуждениями и пристрастиями, а законом. Только законом!

– Вот именно! И я о том же говорю: долг превыше всего. Чувство долга важнее всяких эмоций. И если для выполнения долга требуется прибегнуть к силе, то и задумываться здесь не над чем. В этом состоит долг солдата.

Все внимательно посмотрели на генерала.

– Не помню, кто это сказал: «Когда человек стыдится содеянного, то он всегда прячется за словами об исполнении долга», – с язвительным сарказмом изрек сенатор Ботин, взглянув генералу прямо в глаза.

Байонета не спасовал:

– Когда солдат стыдится и боится исполнять свой долг, ему лучше поискать другую профессию, например, заняться политикой.

– Почему же? Неужто политикам неведомо чувство долга перед родиной?

– Я только хотел сказать, сенатор, – не сдавался генерал, – что с политиками дело обстоит гораздо проще, поскольку политик в основном выражает настроение своих избирателей. И если ему удается в чем-то их ублажить, то он уже считает себя вправе думать, что порядок восторжествовал во всем мире, что везде и всюду дела обстоят так же хорошо, как в его собственном избирательном округе. Солдату же ничего не остается, как выполнять свой долг, нравится это ему или нет… Политик идет на поводу у так называемого общественного мнения, солдат же – никогда!

– Вы хотите сказать, генерал, что армия не верит в демократию? – пытался его усмирить сенатор Ботин.

– Ну, это совсем не то, что я хотел сказать. Вы слишком уж далеко хватили, сенатор. Мой тезис: армия – это не политика.

– Мне тем не менее кажется, что существует расхождение между вашими действиями и политикой, прокламируемой правительством, – стоял на своем Ботин. – При республиканском строе правления все органы власти, включая армию, должны придерживаться демократической системы. А ваше кредо «тот, кто должен быть уничтожен, будет уничтожен», по-моему, несовместимо с такой системой, разве не так? Вы предлагаете более радикальное средство от голода и болезней, чем всеобщий мор. Не знаю, известны ли вам жалобы жителей на злоупотребления ваших солдат. Каждый раз, как начинается очередная кампания по усмирению граждан и наведению порядка в какой-либо провинции, больше всего и чаще всего страдает ни в чем не повинное мирное население, а не так называемые «подрывные элементы». Вы, желая погасить огонь, заливаете его бензином.

На лице генерала Байонеты мелькнула кисловатая улыбка, но всего лишь на мгновение. Стиснув челюсти, он приготовился к отражению любого удара сенатора.

– Есть болезни, вроде рака, которые требуют хирургического вмешательства, – снова загорячился он. – Армию обычно сравнивают либо с мечом, либо со стеной. Чем она станет, зависит от нее. Есть два пути: либо попустительствовать преступникам, либо защищать престиж правительства. Именно на этом зиждется мой принцип: «Тот, кто должен быть уничтожен, будет уничтожен». И поэтому согласны вы со мной или нет, но только армия является настоящей опорой демократии. Те, кто не следует учению церкви и не чтит закон, должны иметь дело с нами.

– Но социальные проблемы еще никогда не разрешались силою оружия, – не унимался сенатор.

Поглощенные спором, гости губернатора Оскара Добладо совершенно не заметили появления еще одного гостя. Хозяин воспользовался паузой и представил всем доктора Сабио, известного многим и как крупный ученый-политик и как основатель Университета Свободы.

– Вас, доктор, наверняка заинтересует эта беседа, – провозгласил губернатор, но прежде следует закусить.

– О, мне будет достаточно чашки кофе, – скромно ответил профессор.

– Мы тут обсуждаем ныне царящие в стране беспорядки. Все обеспокоены резким падением нравов в народе, – кратко резюмировал застольные дискуссии хозяин дома. – Одним словом, воровство, грабежи, убийства, беспорядки на каждом шагу. Ясно, конечно, что все это – последствия войны…

Отхлебнув кофе, доктор Сабио посидел некоторое время молча, словно раздумывая над тем, что только что услышал.

– Я застал самый конец разговора между генералом и сенатором. Положение в стране, разумеется, отнюдь не радужное, но я лично не склонен все сваливать на войну, хотя она и усугубила трудности. Это не главная причина. Взять хотя бы те же самые грабежи и убийства. Разве до войны не были известны имена таких бандитов, как Зимогар, Тьяонг Акьят и другие? Разве не возникали восстания колорумов, сакдалистов, тангуланов[57]57
  Восстания колорумов, сакдалистов, тангуланов – крестьянские восстания на Филиппинах в XX веке.


[Закрыть] в Булакане? Ведь шла же непрестанная война между констабулярией и племенами моро на юге. Так что все это началось не сегодня, и пытаться объяснить все войной – значит ничего не объяснить. – Доктор Сабио говорил спокойно, уверенно, словно читал лекцию студентам. Он отхлебнул еще глоток кофе и продолжал: – Вы, конечно, спросите, а в чем же кроется первопричина такого положения. У меня на это есть один ответ: виной всему эксплуатация человека человеком, проявляющаяся в самых различных формах. В нашем обществе каждый стремится обогатиться за счет ближнего своего, и это приняло поистине катастрофические размеры.

– Вот и я говорю, что в этом повинны как богатые, так и бедные, – торжествуя свою правоту, воскликнул епископ Димас.

– Вы правы, монсеньер, – отвечал ему доктор Сабио, – но лишь при одном условии: если рассматривать ухудшение положения в синхронном плане. Но вначале виноват был только один – тот, кто воспользовался тяжелым положением другого, тот, у кого зародился злой умысел. Думаю, все согласятся со мной, что и в первородном грехе были повинны не только Адам и Ева. Очевидно, бог знал все наперед, создавая дьявола в обличье змея…

– Бог наделил человека разумом, чтобы он мог отличить зло от добра. Он свободен в своем суждении, – возразил епископ.

Остальные гости молчали, никак не выражая своего отношения к тому, о чем говорили профессор и епископ.

– А что происходит ныне? – продолжал доктор Сабио свою импровизированную лекцию. – Каждый тянет в свою сторону. Те, кто наверху, шагают прямо по головам нижестоящих. Те, кому так или иначе повезло, не думают ни о чем другом, кроме собственного благополучия. Не успел человек занять какой-нибудь солидный пост, как уже спешит обзавестись виллой, парой автомобилей, начинает сорить деньгами направо и налево. Разумеется, каждый труд должен быть вознагражден, но государственный чиновник не имеет морального права жить несравненно лучше среднего нашего гражданина, которому, как предполагается, он служит.

– Даже если у него есть частный капитал, доставшийся в наследство от родственников? – спросил с некоторым вызовом сенатор Ботин.

– Даже в этом случае, – решительно ответил профессор. – Он ведь должен подавать пример остальным гражданам. Когда страна переживает тяжелые дни, по-моему, никто не имеет морального права на какие-либо излишества и роскошь. Разве это несправедливо?

– Моя совесть чиста, мне незачем беспокоиться. Но почему это человек не волен жить так, как ему хочется и как он того заслуживает? – раздраженно спросил сенатор.

– А что вы предлагаете, доктор? – поинтересовался, в свою очередь, судья Пилато.

– Нужно, чтобы страна раскрыла глаза на то, что творится наверху, и знала, что происходит внизу. Быть только хорошим специалистом и в совершенстве знать свое дело теперь недостаточно. Необходимо глубокое понимание моральных устоев общества, своего долга перед ближними. Одним словом, надо научиться быть человеком и настоящим патриотом.

– Религия, – воскликнул вдохновенно епископ, – религия – вот что нужно сейчас стране. Наше общество погрязло в материализме. Как вы считаете, доктор, следует преподавать закон божий в учебных заведениях? – Епископ совершенно явно намекал на Университет Свободы, где этот предмет был исключен из программы.

– Первое, чему научился человек, – спокойно отвечал доктор Сабио, – страху перед богом. Человек испокон веков привык преклоняться перед всем непонятным и еще непознанным. Но пришло время – и наука стала быстро осваивать природу. Теперь уже кажется, что не существует тайны, в которую не сумел бы проникнуть пытливый ум человека. И теперь человек озабочен не столько тем, чтобы обеспечить себе благополучие в загробной жизни, сколько тем, чтобы обрести счастье при жизни. Отсюда – снижение интереса к религии, упадок веры. Но осталась христианская мораль, этика, дошедшие до нас со времен великих пророков всех религий. Ее мы и изучаем, хотя у нас церковь отделена от государства. А обязательное введение закона божьего противоречит, насколько я себе представляю, законам нашей страны. Христианская мораль и непосредственные нужды народа, страны в целом в наше время тесно связаны друг с другом.

– Хотя и не могу во всем согласиться с вашими доводами, – подытожил спор епископ, – но должен признаться, что некоторые из них разделяю полностью. Наука ограничена в своем познании человека, и лишь господь бог всемогущ. По моему мнению, ограниченные возможности науки должны дополняться верой. Или, следуя Фоме Аквинскому, мы должны признать, что истина едина, и тогда истина научная и истина религиозная должны соединиться.

Епископ повернулся всем корпусом в сторону своего оппонента и неожиданно в упор спросил:

– А позвольте поинтересоваться, доктор, какого вы вероисповедания?

Все взгляды тотчас устремились на профессора: интересно, удастся ли ему увернуться от удара. Но доктор Сабио не растерялся.

– Вероисповедание – это тайна совести каждого человека. Но если уж вы так настаиваете, монсеньер, то извольте, я отвечу: моя вера – истина.

– Истина есть бог, – изрек епископ. – Бог – единственный наш путь, он есть жизнь… Буду рад как-нибудь побеседовать с вами более обстоятельно.

– Благодарю вас, монсеньер. Сочту за честь навестить вас, как только выдастся время. Однако примирение между истиной и религией невозможно…

Губернатор Добладо нутром ощутил потребность вмешаться и пригласил гостей снова к круглому столу.

– Было бы неплохо продолжить наше сражение, – обрадовался генерал, которому давно не терпелось возобновить игру в надежде хотя бы немного отыграться. – А вы, доктор, играете в покер?

– Очень редко, да и игрок я никудышный, – честно признался доктор Сабио.

– Доктор пришел сюда совсем по другому делу, – поспешил ему на выручку губернатор. – Он предлагает обсудить вопрос о приобретении Университетом одной асьенды в нашей провинции.

Монтеро пристально посмотрел на губернатора.

– Какой асьенды?

– Вот как раз перед вами и владелец этой асьенды, – вместо ответа Оскар представил доктору Сабио дона Сегундо Монтеро.

– Да, мне действительно нужно с вами переговорить, – подтвердил доктор Сабио, – но, очевидно, лучше сделать это в более подходящей обстановке.

Монтеро не осталось ничего другого, как согласиться. И доктор Сабио откланялся. Компания возобновила прерванную игру.