Текст книги "Современная испанская повесть"

Автор книги: Алонсо Самоа Висенте

Соавторы: Эдуардо Бланко-Амор,Луис Альфредо Бехар,Мануэль де Педролу,Антонио Мартинес Менчен,Даниель Суэйро
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 34 страниц)

Ремей, стоя на пороге, приглашала всех самим посмотреть – или, вернее, понюхать. Мы повиновались и впервые за весь вечер пришли к единому мнению. Тогда старуха стала изо всех сил колотить в дверь Негра, крича, что кое у кого нет и намека на воспитание и хороши мы все будем, если каждый начнет выливать горшки в комнату соседей. В конце концов дверь распахнулась, и на пороге появился Негр. Воспользовавшись минутным затишьем, он сказал, что, если его сейчас же не оставят в покое, пусть пеняют на себя. Кроме того, кухня – вполне подходящее место для подобных дел. Мы поняли, о чем идет речь. У старухи не нашлось на это возражений, и она удалилась, крича, что Негр может складывать чемоданы: таких жильцов ей ни за что на свете не надо. Сеньора Ремей, видите ли, не привыкла иметь дело со всяким вонючим сбродом. По пути на кухню хозяйка попыталась поведать нам свою родословную, сплошь состоявшую из особ знатных и даже, как мне показалось, отмеченных наградами. Однако нас мало интересовали их высокие достоинства. Мы обнаружили, что уже очень поздно и пора ложиться спать. Я по – братски разделил матрас с Сильвией, вытащив его из‑под кровати. Кажется, меня действительно допустили в дом, поскольку пи у старика, пи у его жены мое появление возражений не вызвало. Однако следующий день показал, сколь глубоко было это заблуждение. Благодаря не совсем обычным обстоятельствам в первый вечер на меня почти не обратили внимания, зато наутро, когда мы с Сильвией уже намеревались отправиться в вестибюль «Вангуардии», старик набросился в коридоре на Жуана и заявил, что комнаты, кажется, на гостей не рассчитаны; кроме того, хозяип посоветовал впредь быть умнее и не водить в дом подозрительных типов. Да, он знает, Жуан и раньше оставлял ночевать случайных знакомых, но после пропажи подсвечника не желает больше видеть в доме чужих. Очевидно, перебрав за ночь все возможные варианты, супруги решили обвинить в краже гостя. Жуан защищал меня как мог, уверяя, что я проживу в квартире совсем недолго, только до тех пор, пока не пайду подходящего жилья. Поскольку разговаривать спокойно в доме было не принято, мужчины быстро перешли на крик, выясняя этот несложный вопрос. Жуан заявил, что имеет право делать у себя что захочет и приглашать кого захочет, ведь комната принадлежит ему. Старик с такой точкой зрения не согласился и добавил, что отныне лично займется этим делом и найдет другие средства. Жуан тут же ответил ему каламбуром, в котором упомянул имя жены хозяина; тот удалился в такой ярости, что, по словам молодого человека, сам себя щипал за ляжки. Как бы там ни было, соображал Клешпя туго, и это позволило нам прожить спокойно еще несколько дней. Утро мы с Сильвией посвящали чтению бесплатных номеров «Вангуар– дии», а по вечерам обходили те конторы и учреждения, где поменьше претендентов. Не будь моя спутница такой невежественной, она давпым – давно нашла бы работу. Но девушка ничего не знала и не пыталась узнать. Кое – где ее охотно бы взяли просто за красивые глазки, но при этом намекали, какого рода услуги им требуются, и Сильвия отказывалась; только на четвертый день пам подвернулась роль в массовке на киностудии. Там собралось человек двести, и всем тщательно разрисовали физиономии, дабы придать соответствующий вид. Наша сцена длилась какие‑нибудь две минуты, но повторяли ее раз сто. Под вечер режиссер, кажется, успокоился, нам заплатили по пятьдесят песет и отпустили на все четыре стороны. Однако блаженство оказалось недолгим. С эгоизмом, свойственным молодости, мы решили отметить первую удачу и в результате к вечеру снова остались без гроша в кармане. Чтобы избежать упреков, решено было ничего не говорить брату Сильвии. О нашем участии в фильме так никто никогда и не узнал. И надо же, неприятности начались в тот же день. Старик, обдумав случившееся, насколько позволяли ему извилины, заявил, что комната, может быть, и принадлежит Жуану, но проходят– то в нее по хозяйскому коридору. Открыв нам дверь – у Сильвии не было ключа, так как на каждую семью полагалось только по одному, – Клешня безо всяких разговоров впустил девушку, а мне преградил дорогу, вытолкнул меня на площадку и захлопнул дверь перед самым носом. Я слишком растерялся, чтобы что‑либо предпринять, но из квартиры скоро подоспела помощь. Сильвия обо всем рассказала Жуану, который воспринял действия Клешни как личное оскорбление. В прихожей раздались громкие голоса и шум борьбы. Разговор шел на повышенных тонах, и я отчетливо слышал каждое слово. Хоть коридор и не сдается, доказывал Жуан, право передвижения по нему должно быть свободным не только для квартирантов, но и для их гостей, так как это единственный путь в комнату. Однако старик не уступал: в конце концов, он здесь хозяин, и жильцы пользуются коридором не по праву, а из милости. Очевидно, бедняга совсем не соображал, что говорит. Шуан расхохотался и спросил, как это он пришел к таким противозаконным выводам. Клешня, конечно, ни к чему такому и не думал приходить, но ответил, что ни перед кем не обязан отчитываться. Брат Сильвии возразил, что, разумеется, не обязан, но все‑таки можно было бы говорить повежливее, это ведь совсем не трудно. Дальше я не понял ни слова: оба заговорили одновременно и с такой убежденностью, что совсем перестали слышать друг друга. Я по – прежнему стоял на лестнице и терпеливо ждал, чем же закончится поединок, не подозревая, что все только начинается. Это стало очевидно, когда вмешалась старуха. Стоило ей заслышать крики – она не могла усидеть на месте. Скандалы при – тягивали сеньору Ремей, как мед – муху. Хозяйка внесла в спор еще большую неразбериху, напомнив о пропаже подсвечника. Разговор принял неожиданный оборот, и я совсем отчаялся что‑либо понять. Старуха опять пригрозила позвать полицию, но Жуан ответил: пожалуйста, пусть зовет, все равно сама первой окажется вне закона. Не знаю, откуда он такое взял, да и правда ли это, но брат Сильвии сказал, что в комнаты можно пускать только трех жильцов, а у стариков их десять, включая ребятишек, которые тоже люди и имеют бессмертную душу. Его слова произвели на хозяйку некоторое впечатление и даже заставили на минуту замолчать. Но тут подоспели другие квартиранты, и дискуссия возобновилась с новой силой. Теперь уже говорили не только все сразу, по и обо всем сразу. Наружу выплыли давние и недавние обиды, а кто‑то даже посетовал па погоду, чем окончательно сбил спорящих с толку. Думаю, что это сказал Жуан – единственный человек, не утративший чувства юмора. Остальные слишком отупели от нищеты. Когда же разговор вновь вернулся к изначальной теме, хозяин – жильцы из принципа приняли мою сторону – заявил, что если кто хочет звать гостей, пусть снимает особняк. На старика немедленно накинулись со всех сторон (в переносном смысле слова) и стали кричать, что если так рассуждать, то вообще никого приглашать нельзя. Тогда кривому пришлось сделать различие между гостем, который вечером Уходит домой, и гостем, который остается ночевать. Разница гут не в сути, а в степени, уточнил Клешня. Я по – прежнему стоял на лестнице, припав ухом к двери, и старался не проронить ни слова. В пылу спора жильцы совсем забыли обо мне; возможно, так продолжалось бы до глубокой ночи, если бы не спасительное появление сеньора Дамиане, переписчика. Он сухо приветствовал меня как знакомого незнакомца, поскольку никто не дал себе труда представить нас друг другу, и открыл дверь своим ключом. Естественно, воспользовавшись случаем, я проскользнул вслед за ним. Все были так увлечены беседой, что ничего не заметили. Наш писака получил деньги за сверхурочную работу, и теперь в кармане у него лежал лотерейный билет. Семья питалась впроголодь, но двадцать пять песет на лотерею находились всегда. Воспользовавшись всеобщим замешательством, сеньор Дамиане решил потереть билет о горб старухи. Переписчик был суеверен. Однако исполнить задуманное оказалось не просто: хозяйка ни минуты не стояла на месте. Бедняга и так и сяк вертелся у нее за спиной, пытаясь осуществить задуманное. Он так суетился, что в конце концов сеньора Ремей заметила его маневры, и разговор резко изменил тему. Неизвестно почему, к великому неудовольствию старухи, все вдруг принялись выяснять, выигрывает ли билет, если им потереть о спину горбуна. Сеньора Ремей, услышав такое, возмутилась до глубины души: она не признавала себя горбатой и дефект своего телосложения называла искривлением позвоночника. Старик тоже вознегодовал и закричал, что не потерпит подобного издевательства, что все это козни злобных невежд и еще не известно, кто здесь болван! Тут один из присутствующих – в суматохе я не понял, кто именно, – сказал, будто негры приносят такую же удачу, как и горбатые. Негр ужасно разозлился, сделал слишком резкое движение и головой задел скромную люстру под потолком. Во все стороны брызнули осколки, и у бедняги по лицу потекла кровь. Его подружка завизжала, а старуха стала требовать немедленного возмещенпя убытков, жалея разбитую люстру. Одна только жена переписчика догадалась оказать Негру первую помощь. Порез на лбу оказался поверхностным, и молодой человек ничуть не расстроился. Пожалуй, даже напротив – он единственный сохранил полное спокойствие. Когда старуха заговорила об уплате, Негр осведомился, что опа думает по поводу разгрома, учиненного в его, комнате. Возможно, под влиянием недавних событий он успел забыть о своем решении не платить за квартиру. Подруга напомнила ему об этом, но Негр продолжал вести разговор так, как будто хотел получить деньги сию же минуту. Старик заметил, что сейчас речь не о деньгах, а о пребывании в доме чужих людей, и только тут увидал меня среди собравшихся. Не осмеливаясь осуществить прямое нападение, кривой накинулся на Жуана и потребовал моего немедленного изгнания, в противном случае он за себя не ручается. Брат Сильвии возразил, что здесь нет ничего удивительного: за такого подозрительного типа, как наш хозяин, вообще никто поручиться не может. Последние слова опять изменили ход беседы, но жильцы уже заметно утомились и вскоре разбрелись но комнатам. Сильвия взяла меня за руку и увела к себе, а Жуан в гордом одиночестве еще долго выяснял отношения со стариками. Мы поощряли его мужество громкими аплодисментами, а иногда даже кричали «ура!», чтобы подбодрить беднягу. Когда Жуан наконец махнул рукой и вернулся в спальню, он едва дышал. Дабы восстановить иссякшие силы супруга, жена достала бутылку коньяку, хранившуюся для особо торжественных случаев. Брат Сильвии горько сетовал, что теперь за целый вечер не сможет напечатать ни строчки. Тем не менее, выкурив сигарету, чтобы коньяк не ударил в голову, он уселся за кухонный стол, где стояла машинка, лежали книги и листы бумаги. Жуан переводил новеллу Генри Джеймса. За неимением словаря он обходился своими силами. Познания молодого человека в области английского были весьма поверхностными, и добрая половина слов оставалась непонятой. В тех случаях, когда контекст не помогал, Жуан, ни капли не смущаясь, вставлял несколько строк от себя. Мне не довелось прочесть перевод, да и сомневаюсь, чтобы его где‑нибудь опубликовали. А то было бы любопытно взглянуть на плод этого вынужденного сотрудничества. Машинка трещала вовсю, и никто даже не пытался заснуть. Скуки ради мы начали обсуждать недавние события. Жуану наша болтовня нисколько не мешала; лежа напротив, когда попадался слишком трудный абзац и приходилось останавливаться и придумывать что‑нибудь подходящее взамен, он прерывал работу и вставлял несколько слов в нашу беседу. Неудивительно поэтому, что вскоре разговор сам собой перешел на литературную тему. В этой области познания Жуана и его супруги оказались неистощимыми. Они перечитали все на свете. Интересно только, где и когда, ведь в комнате почти не было книг. Тем не менее оба уверенно рассуждали обо всех знакомых и о некоторых совершенно незнакомых авторах. Жуан так и сыпал именами: Эптон Синклер, Синклер Льюис, Льюис Стоун… Последний, правда, был киноактером, но в фильмах Жуан тоже здорово разбирался. Генри Джеймс, Джеймс Джойс, Джойс Кэри, Кэри Грант… И так далее. Он говорил о писателях как о хороших знакомых, которые охотно делятся с ним своими мыслями. Создавалось впечатление, что он лично присутствовал при ссорах Кафки с отцом, он наизусть зпал предсмертное письмо Маяковского и был в курсе всех сплетен: Эзра Паунд сидит в сумасшедшем доме, Элиот собирается принять католицизм, Папини[11]11
  Джованни Папини (1881–1956) – итальянский писатель; сформировался под влиянием идей Кроче. Центральное произведение Папини, роман «Страшный суд», опубликован посмертно (1957).


[Закрыть] уже написал восемьсот страниц своего «Страшного суда», книги, которая успела сменить дюжину названий… Он знал решительно все. Во время беседы брат Сильвии продолжал стучать на машинке, как будто разговаривать и переводить одновременно проще простого. Так могло бы продолжаться до утра, если бы во втором часу на пороге комнаты не появилась супруга переписчика и не попросила нас замолчать. Дети до сих пор не сомкнули глаз и не переставая плакали. Увлеченные болтовней Жуана и его жены, мы их даже не слышали. Решено было укладываться спать, к немалому огорчению переводчика, который как раз ощутил прилив вдохновения. Подозреваю, что вдохновила его пачка сигарет, купленная мною в результате нашей кинематографической деятельности. На следующий день там не оказалось ни одной сигареты, но зато окурков полно – около двадцати. Жуан, узнав, что я их собираю, счел такой выход вполне подходящим. Раз уж сигареты наши, не стоит устраивать из‑за них проблем, сказал он. В восемь брат Сильвии был уже на ногах и вскоре снова уселся за машинку. Мы все давно проснулись, потому что детишки Дамиане вставали рано и, освеженные сном, расходовали энергию в самых буйных играх, которые только могли придумать. Возле умывальника, как всегда, выстроилась очередь. Умывальник стоял в коридоре, и мыться приходилось на виду у всех. Если кто‑нибудь хотел ополоснуть ноги, он брал ведро и наполнял водой из‑под крана. Некоторые, правда, делали попытки мыть ноги прямо в рако вине, однако старуха тщательно за этим следила и ни в коем случае не позволяла. Однажды Негр даже решил выкупаться целиком, но хозяйка схватила метлу и погналась за ним по коридору. Молодой человек не воспринял ее действия всерьез и стал носиться по квартире, легко преодолевая барьеры в виде стульев, которые выставляла на его пути старуха. Говорят, тогда все соседи столпились в прихожей сеньоры Ремей, чтобы поглазеть на удивительные гонки. Но я не верю. Негр, при его‑то росте, не мог беспрепятственно бегать по квартире, не стукаясь головой о притолоки. Так или иначе, благодаря старухиным порядкам вымыться не было никакой возможности, но я ни разу не слышал, чтобы жильцы жаловались. Все они ходили в большей или меньшей степени грязными; Жуан, правда, утверждал, будто это не грязь, а признак богемности. Ополоснув лицо и руки, мы с Сильвией, слегка умытые, вышли на улицу, взяв с собой тощий ломоть хлеба, полученный в качестве завтрака у жены Жуана. Накануне пришли ответы из контор, куда мы писали, и поэтому прежде всего предстояло сделать несколько обязательных визитов. Однако ни один из них не увенчался успехом. И вот наконец судьба преподнесла нам подарок в виде объявления одинокой старухи, которая искала себе образованную и хорошо воспитанную девушку. Сильвии показалось, что она отвечает обоим требованиям, и мы немедленно, даже не пообедав, отправились по указанному адресу. То есть я остался на улице, а Сильвия поднялась наверх. Ждал я долго, но зато, когда девушка вернулась, лицо ее сияло. Полный триумф. Старуху требовалось развлекать с девяти утра до восьми вечера за обед и десять песет в день. Бедняжка была парализована и не выходила из дому. Ночевать девушка могла у себя, так как на ночь ее сменяли монахини. Плата сразу показалась мне недурной, даже щедрой, что довольно странно для человека в летах. С возрастом люди обычно становятся скупыми, особенно те, у которых есть деньги. Позже нашлось объяснение такому великодушию. Старуха была сущим дьяволом, и, кроме монашек, которым положено Жертвовать собой ради ближнего, никто ее вынести не Мог. Однако, пока это обстоятельство оставалось для нас тайной, Сильвия просто сияла от счастья. Девушке хотелось поскорее обрадовать родных, и мы поспешили домой. Мы ожидали определенных затруднений, но не могли предположить, что дело зайдет так далеко. Старик караулил дверь с полудня и, чтобы не прозевать нас, даже обедал в прихожей. Услышав стук, он носмотрел в глазок и, убедившись, что это мы, велел мне убираться куда подальше. Я не хотел подводить девушку и собрался било уходить, но она не пустила. Войдем вместе, уверенно сказала Сильвия. Каким образом, оставалось загадкой. Через глазок мы с Клешней обменивались любезностями, но все безрезультатно. Тогда Сильвия правой рукой нажала па звонок, а левой принялась колотить в дверь. Старик, стоя по другую сторону, не знал, куда деваться, но не открывал. Мы сообщили, что собираемся продолжать в том же духе весь вечер. Хозяин воспринял это известие с вполне понятным ужасом, но продолжал упорствовать. Звонки и стук не прекращались часа два. Когда один из нас уставал, другой тут же сменял его. Что самое странное, из квартиры не доносилось ни звука, точно все вымерли. Несколько соседей высунули носы на лестницу, но скоро соскучились и исчезли. Они давно привыкли к более шумным сценам, а в данном случае зрелище было однообразным. Мы остались без обеда и в шесть часов все еще торчали на площадке. В начале седьмого в квартире послышались шаги – Негру и его подружке понадобилось выйти из дому. На этой почве немедленно возник конфликт. Старик понимал: стоит ему открыть д_Вер_Ь – _{и М}ы тут же этим воспользуемся. Разгорелась ожесточенная дискуссия. Негр сказал, что умывает руки, что ему плевать на наши проблемы и старик не имеет права не пускать его в кабаре, где он зарабатывает хлеб насущный. Решение приняли минут через десять: Клешня позвал на помощь супругу, подвинул сундук с подсвечниками к двери ровно настолько, чтобы мог пройти один человек, и, подготовившись таким образом, снял крючки и засовы. Негр в сопровождении жены выскользнул наружу. Мы с Сильвией изо всех сил налегли на дверь, стараясь помешать старику закрыть ее. Схватка продолжалась несколько секунд. Преимущество в силе было на нашей стороне, но на стороне хозяина был сундук. Исход поединка решила старуха. Пока кривой мужественно сражался, она схватила швабру, просунула в щель длиннющую руку и начала щедро раздавать удары. Мы отступили, и дверь захлопнулась. Старики так ликовали, что, наверное, минут пять поздравляли друг друга. Странно, что Жуан не пришел нам на помощь, а ведь он не мог не слышать шума… Ответ на этот вопрос мы получили в начале вось мого, когда увидели, как брат Сильвии с женой поднимаются по лестнице веселые и довольные. Оказывается, устав стучать на машинке, молодой человек решил подышать свежим воздухом. Взяв с собой супругу, он отправился в кино. Это и называлось дышать сеожим воздухом… Увидев, что творится дома, оба помрачнели. Жуап вставил ключ в замочную скважину, и мы приготовились атаковать дверь. Ключ повернулся, но старики успели задвинуть засов. Уверенные, что теперь уже пикто не откроет – дома сидела только жена переписчика с детишками, и та не высовывала носа в коридор из страха перед сеньорой Ремей, – хозяева удалились па кухню или в столовую. Жуан чуть не сорвал голос, требуя отпереть ему – постоянному жильцу. Все напрасно. Через некоторое время наша компания пополнилась: пришел с работы сеньор Дамиане, а потом вернулись из кабаре Негр с подругой. Вчерашняя история повторилась, только теперь скандал перекочевал на лестницу. Я несколько раз собирался смыться, но меня не пустили – вопрос о моем пребывании в квартире вдруг стал жизненно важным. Таким образом жильцы отстаивали свободу действий. Если они уступят сейчас, то и впредь будут уступать, пояснил Жуан и привел несколько убедительных примеров из прошлого. Пришлось остаться. Когда все уже устали от крика, переписчик предложил взять крепость каким‑нибудь другим способом: оставить в покое неприступную дверь и воспользоваться обходным маневром. В считанные минуты был разработан план. Нижние соседи, слегка напуганные количеством народа, впустили нас на галерею. Переписчик потребовал лестпицу, по таковой не оказалось: соседи были людьми непредусмотрительными. Если бы не Негр с его ростом, операция бы сорвалась. Взгромоздившись на стул, который хозяйка квартиры заботливо застелила газетой, парень ухватился за перила наверху. Мы подсадили его, он подтянулся и через несколько минут был уже на балконе. По указанию переписчика все действия производились в полном молчании, и старики ни о чем не догадывались. Негр вырос перед ними словно из‑под земли, и мы услышали, как наверху с грохотом упал стул, а потом раздались истерические вопли Клешни, который призывал па помощь супругу, дабы отразить нападение. Черный ход был открыт, но хозяин, не переставая кричать, поспешил к двери и запер ее. До сих пор не понимаю, как ему это Удалось. Так или иначе, Негр, перегнувшись через пери ла, откуда‑то сверху крикнул нам, что ничего не вышло. Жуан велел передать старику, что, если он не откроет, мы перебьем все стекла. Па соседних галереях начал собираться народ; Негр выполнил поручение Жуана, но хозяева сделали вид, будто ничего не слышат. Тогда, продолжая следовать полученным указаниям, лазутчик высадил каблуком одно стекло и с угрозой в голосе сказал: «Раз!» Затем он подождал несколько минут, но старики упорствовали. Негр разбил еще одно стекло: «Два!» Дверь открылась, когда он уже собирался разделаться с третьим. Однако, судя по воплям и шуму наверху, хозяева дружно кинулись на беднягу. Мы не стали больше ждать, вихрем промчались через квартиру, выскочили на площадку, даже не поблагодарив соседей, и взлетели по лестнице. Негр в свою очередь бросился бежать по коридору и отодвинул засовы… Мы ввалились в прихожую, и как раз вовремя. Старуха опять схватила швабру и ударила несчастного по голове. Негр, который еще не совсем оправился от недавнего столкновения с люстрой, упал как подкошенный. Дальнейшие события с трудом поддаются описанию: подружка Негра бросилась на хозяйку с твердым намерением разорвать ее в клочья, а переписчик, обеспокоенный отсутствием жены, ворвался в квартиру и принялся руками и ногами колотить в дверь своей спальни, предусмотрительно запертую хозяевами снаружи. Насмерть перепуганные дети орали как резаные, и мы разделились на две группы: одни пошли посмотреть, что случилось в комнате Дамиане, а другие принялись разнимать разъяренных женщин. О Негре забыли. Наконец Снльвия догадалась вылить на него ведро воды. Придя в сознание, молодой человек заговорил на никому не известном языке, который полиглот Жуан сначала принял за балканский, но потом установил, что это всего – навсего американский сленг. Рассуяадения на лингвистические темы несколько успокоили присутствующих, однако Негр так и не произнес больше ни слова на нашем языке, как будто никогда его не знал. Между тем была уже поздняя ночь, а никто еще не ужинал. Женщины поспешили на кухню, а подруга Негра позвонила в кабаре и предупредила, чтобы сегодня их не ждали, так как произошел несчастный случай. Жуан, радуясь победе, загорелся мыслью купить ракеты и устроить фейерверк. Голод заставил его забыть об этих намерениях, а поев, он к ним больше не возвращался. Старики заперлись у себя в комнате и два дня почтя не по – назывались. Попытки преградить мне путь в квартиру прекратились. Волей – неволей хозяевам, кажется, пришлось смириться с моим присутствием. Кроме того, Жуан отвинтил и спрятал все засовы и задвижки, чтобы окончательно деморализовать вражескую сторону. Ни Клешня, ни старуха не предприняли никаких ответных действий. Увы, никто не подозревал, что они собираются с силами для более решительного наступления. Тем временем Сильвия начала работать и возвращалась домой в десятом часу. Я же целыми днями бродил по улицам. Когда это занятие надоедало, я останавливался возле какого – нибз^дь театра и открывал дверцы подъезжавших такси в надежде на чаевые. Однако и здесь царила жесточайшая конкуренция. Редко когда мне перепадало больше двух – трех песет, которых хватало только на кусок хлеба. Если бы не Сильвия, просто не знаю, как бы я тогда обходился. Девушка кормилась у подопечной старухи и полностью располагала заработанными деньгами. Благодаря умению разжалобить кого угодно ей удалось получить плату вперед; девушка купила новые туфли за сто двадцать песет, а остальные тридцать потихоньку перекочевывали в мой карман, точнее, в мой желудок. Жуан в свою очередь тоже вступил в полосу относительного благополучия. Причиной тому явился не только упомянутый выше перевод, но и перепечатка новеллы, полученной от одного автора, с которым брат Сильвии был немного знаком. Все это могло обеспечить кусок хлеба по крайней мере на месяц. Молодой человек смотрел на жизнь с оптимизмом. Как и остальные члены семьи, он отличался щедростью и часто приглашал разделить с ними трапезу. Жаль только, что его жена отвратительно готовила: суп и жаркое были у нас дежурными блюдами. Мамаша Дамиане и подруга Негра не намного превзошли ее, хотя послушать их – лучше поварих не найти. В дни перемирия женщины собирались на кухне и говорили о кушаньях, которые могли бы приготовить, если бы не приходилось изо дня в день стряпать обеды. У жены переписчика настольной книгой являлась «Кар– менсита, или Секреты кулинарного искусства». Видимо, сама она питалась одними рецептами, потому что семье Дамиане приходилось хуже других. Может быть, поэтому они и слыли самыми тихими жильцами, конечно не считая детишек. Особенно сам переписчик: этот никогда ни во что не вмешивался и предпочитал держаться в стороне. Но в тихом омуте черти водятся. Однажды жеяа Жуа->

на видела, как он входил в какой‑то отель с подругой Негра. А ведь дома кто угодно поклялся бы, что они едва знакомы. Возможно, конечно, все это выдумки: невестка Сильвии очень интересовалась подобными вещами, хоть и пыталась скрыть свое любопытство. Через несколько дней после того, как были сделаны эти наблюдения, у молодой четы сломалась кровать. Одна из ножек не выдержала, и супруги грохнулись на пол. На время их матрас поместили рядом с нашим. То есть мы только думали, что на время. На другой день Жуан завел разговор о случившемся с хозяином. Поскольку отношения по моей вине были испорчены, тот заявил, что, если жильцы хотят спать как положено, пусть чинят кровать за свой счет. Напрасно Жуан возражал, что мебель хозяйская, а они только снимают ее, так же как и комнату. Старик не сдавался, и в конце концов брат Сильвии поклялся, что не заплатит ни гроша за чужую вещ'ь. Пришлось нам всем спать на полу. Жуан с супругой почувствовали себя немного отмщенными, когда Клешня попал головой в ночной горшок. Он выносил сосуд в полусонном состоянии и споткнулся о ковер. Судьбе было угодно, чтобы хозяин застрял в горшие намертво. Очевидно, аромат сильно подействовал на него, потому что бедняга потерял сознание. Сеньора Ремей, услыхав грохот, зажгла свет и немедленно разразилась пронзительными воплями. Все повскакали с постелей. Зрелище нам открылось весьма поучительное, и прошло минут десять, прежде чем кто‑то догадался освободить кривого от необычного головного убора. Еще десять минут потребовалось на то, чтобы вернуть Клешне хоть ту спо_: собность соображать, которая у него имелась. Очевидно, мы несколько перестарались, так как на следующий день хозяин, еще не придя в себя от унижения, развил небывалую деятельность и снова взялся за старое. С этих пор попытки проникнуть в дом стали безнадежным мероприятием. Клешня нашел вернейшее, с его точки зрения, средство: повесил на дверь цепочку. Ее длина была тщательно подогнана так, чтобы пройти мог только один человек, да и то не слишком толстый. Больше всего страдал от этого переписчик, широкоплечий и плотный, несмотря на полуголодное существование. Ему приходилось каждый раз проделывать сложнейшие манипуляции, которые, по совести говоря, больше были рассчитаны на публику. Мера, принятая кривым, не встретила одобрения среди квартирантов; они даже собирались сорвать цепь, как только старик отвернется. Однако Клешня не зевал. Теперь он даже газету читал в прихожей, наблюдая за передвижениями жильцов. Это намного увеличило расход электричества, но хозяин не отступал. Он решил добиться своего любой ценой. Не смущало старика и то, что его единственный глаз страдал от чтения при тусклом свете лампочки; кривой твердо решил пожертвовать собой ради дела. Таким образом, жильцы с утра до ночи находились под строгим контролем. Стоило повернуть ключ в замочной скважине – хозяин вскакивал с места, готовясь грудью встретить непрошеного гостя. Вход был надежно защищен, и не знаю, что бы я делал, если бы одно из окон в комнате Жуана не выходило на лестницу. Теперь оно служило мне дверью. Услышав на площадке условный свист, брат Сильвии или его жена просовывали в окно гладильную доску, которая одним концом опиралась на подоконник, а другим – на перила, и я шел по ней, как эквилибрист. В первый раз старик ничего не заметил и, когда мы столкнулись в коридоре, уставился на меня как на привидение. В дальнейшем, когда наш трюк был раскрыт, гладильная доска превратилась для хозяина в объект жгучей ненависти. Однажды Жуан одолжил ее жене переписчика, старик завладел ею, и доска бесследно исчезла. На следующий день я не застал на месте своего мостика. Брат Сильвии с супругой и другие жильцы, настроенные против кривого, искали доску по всему дому, но напрасно. Клешня довольно потирал руки, а сеньора Ремей ехидно усмехалась. В конце концов пропажу нашли: нижние соседи стали кричать, зто кто подвесил к балконной решетке гладильную доску. Оказывается, старик привязал ее к прутьям решетки. Впоследствии этот эпизод повторялся неоднократно, поскольку кривой очень пристрастился к такого рода уловкам. Иногда поиски затягивались часа на два, а я тем временем терпеливо ждал на лестнице. Жена Жуана даже перестала одалживать доску соседкам: наша драгоценность исчезала именно из их рук. Однако такая мера только ухудшила положение. Обе женщины, лишившись своего давнего законного права, тут же переметнулись на сторону хозяев и при каждом удобном случае твердили, что никто не имеет права водить в дом посторонних, которые бог знает чем занимаются. Тут опять выплыл случай с проклятым подсвечником, и все дружно решили, что стянул его именно я. Супруга Негра якобы даже видела мепя за этим черным делом. Брат Сильвии так разозлился, что на следующий день подобрал на молу нескольких бродяг и привел их ночевать. Гости проникли в комнату по гладильной доске. Когда старики увидели у себя в доме этих типов, оба чуть не упали в обморок. Мужчины гуськом вышли в коридор, дружно паправилнсь к умывальнику и основательно помылись, что для них было совсем нелишне. Как только к хозяину вернулся дар речи, он накинулся на Жуана. Тот охотно признал: да, действительно, у него гости. Кривой заорал, что это так не пройдет, ни за что не пройдет, и стал повторять одно и то же, как испорченная пластинка. Старуха не захотела отставать от мужа и принялась оскорблять бродяг, пронять которых оказалось нелегко: они и не такое слыхали. Под строгим наблюдением брата Сильвии гости тщательно вымылись, и Жуан даже лично проверил, не осталось ли у кого грязи за ушами. Теперь коридор был похож на озеро. Дети переписчика тут же взялись мастерить бумажные кораблики. До чего смышленые ребятишки! Один из бродяг, человек уже немолодой и спокойный, сам того не желая, подлил масла в огонь. Он мылся последним и, поскольку сеньора Ремей как всегда крутилась рядом, изрыгая проклятия, величественным жестом попросил ее посторониться. Старуха восприняла это как агрессивный выпад и замахала своими граблями. Гость едва избежал оплеухи. Тут терпение его иссякло, и он принял вызов. Чтобы выжить, этот человек на своем веку усмирил не одну женщину. Но сеньора Ремей тоже была не промах, а потому нисколько не смутилась. Она быстро сунула руку в рот, вытащила вставную челюсть, положила ее на край умывальника и атаковала бродягу, успевшего встать в оборонительную позицию. Тут вмешались все остальные и не допустили кровопролития. Интересно, что когда старуха хватилась протеза, его на раковине не оказалось. А вместе с зубами бедняжка лишилась своего главного оружия. Теперь, как она ни старалась, ни одного слова разобрать было нельзя. Руки, однако, служили ей исправно, как и прежде. Первыми жертвами стали дети переписчика. Очевидно, старуха решила, что это все их козни. А может, начать с ребятишек показалось ей проще. Не делая никому снисхождения, сеньора Ремей раздала каждому по тумаку. Само собой разумеется, оба мальчишки кинулись в комнату под защиту матери, а самая младшая напустила лужу. Но никто не обратил на это внимания: и так кругом была вода. Жена переписчика как тигрица ринулась на обидчицу, но несколько растерялась, когда та потребовала вывернуть карманы детей. Оттуда извлекли множество разнообразных предметов, начиная от обрывков бечевки и кончая звеном от цепочки в клозете; был найден даже неизменный коробок с мухой, свидетельствующий о преемственности поколений, но старухиных зубов не оказалось. Не оказалось их и на полу, куда переместились поиски. Протеза не было нигде. Разумеется, тогда решили обыскать и бродяг, но тут же выяснилось, что они люди солидарные, ибо дружно воспротивились нашим посягательствам. Жуан заявил, что его друзья деликатные натуры и, если кто‑нибудь вздумает шарить у них в карманах, гости немедленно покинут дом. Истолковав слова молодого человека буквально, старики кинулись к незваным визитерам. Тем временем я, воспользовавшись всеобщим замешательством, решил поближе изучить цепь на двери, неосмотрительно покинутой кривым. Цепь действительно оказалась крепкой, и справиться с ней средствами, имевшимися в моем распоряжении, то есть голыми руками, не представлялось возможным. Чтобы хоть как‑то отомстить за свое бессилие, я схватил с сундука подсвечник и хотел спрятать его. Однако Клешня, обеспокоенный моим отсутствием, пулей влетел в прихожую и поймал меня с поличным. Посыпались обвинения и угрозы; чтобы сбить старика с толку, я предложил почистить все подсвечники по песете за штуку. Кривой грубо отверг это предложение и молча указал мне на дверь. Не обращая на него внимания, я направился к умывальнику, где кипело сражение. Старик крутился все время рядом, а потом поведал все супруге. Та «разу же забыла о бродягах и, встав на цыпочки для пущей важности, заявила, что я разоряю дом, бывший до моего появления полной чашей. То есть сказал это Клешня, выступавший переводчиком при жене. Жуан поддержал игру и ответил на некотором подобии французского, очень похожем на старухино бормотание и, видимо, принадлежавшем к той же языковой группе. Я перевел его слова. Положение становилось забавным. Старуха нападала на нас при содействии мужа, Жуан защищался на иностранном языке, который я толковал на свой лад, дабы вразумить сеньору Ремей… Бродяги были в полном смятении. Конечно, им много пришлось повидать в жизни, но это уж слишком! Один даже сказал, что если немедленно не уйдет, то потом всю ночь не сможет сомкнуть глаз: это не квартира, а сумасшедший дом. Остальные с ним согласились и решили смы ться. Тут все внезапно улеглось. Жуан очень не хотел отпускать гостей и попытался задобрить их, чтобы хоть как– то удержать. Но бродяги не дали себя обмануть и направились к двери. Когда они вышли, в квартире воцарилось гробовое молчание, длившееся до утра. А на следующий день Жуан привел новую партию оборванцев и клятвенно заявил, что, пока на двери цепочка, в доме перебывают бродяги и нищие со всего города, а если понадобится, то и предместий. Однако старики теперь были научены опытом, и, как только гости Жуана выходили в коридор помыться, хозяйка оказывалась тут как тут и захлебывалась лаем. Это получалось у нее непроизвольно из‑за отсутствия зубов, но на посетителей производило неизгладимое впечатление: примерно через полчаса они покидали поле боя. Что верно, то верпо, зрелище разыгрывалось захватывающее. Переписчик иногда даже пораньше уходил с работы, чтобы не опоздать к началу. Негр с подругой, узнав о происходящем, перестали являться в кабаре, где с ними, кстати сказать, скоро расторгли контракт по причине частых пропусков. Неожиданно для себя бедняги оказались без работы. Старики с беспокойством думали о приближении начала месяца: они были не уверены, что получат плату за комнату. И правда, первого числа подруга Негра вдруг вспомнила о разгроме, устроенном у них во время поисков подсвечника. До сих пор хозяева считали – или делали вид, что считают, – похитителем меня, но теперь, почуяв, куда ветер дует, они резко изменили мнение и заявили, что возместят убытки, только когда женщина вернет украденное. А пока плату надлежит вносить ежемесячно. Когда же подруга Негра категорически отказалась, старик ответил, что никому не позволит над собой издеваться и мы еще посмотрим, чья возьмет. Его предсказание не замедлило сбыться: вскоре у Негра таинственным образом стали пропадать вещи. Пользуясь отсутствием жильцов, супруги Пулича потихоньку перетаскали из их комнаты все, кроме одежды, которая была на Негре и его подруге, обобрав их до нитки. Однако молодые люди не остались в долгу и перешли в контрнаступление. В один прекрасный день с сундука исчезли все подсвечники. Сеньору Ремей пришлось уложить в постель. Пришел врач и сказал, что у пациентки сердечный приступ и ей необходим полный покой, в противном случае он за ее жизнь не ручается. Нечего и говорить, что такой совет пришелся как нельзя кстати. На следующий же день в квартире разыгрался очередной скандал. У старика стащили булку. Само собой разумеется, подозрение пало на Негра – главного зачинщика всех безобразий. Этот нахал даже не пытался ничего отрицать. Если верить Жуану, приблизительно переводившему речи Негра, тот заявил, что есть только один способ вернуть украденное – вспороть ему живот. Пока дружно обсуждали целесообразность этой меры, сеньора Ремей орала из комнаты, спрашивая, что происходит. Чтобы успокоить супругу, кривой после каждой реплики просовывал голову в дверь и передавал старухе сказанное, искажая факты, дабы очернить Негра. Молодой человек махнул на все рукой и не обращал на ложь старика никакого внимания. Да он и не понимал, что говорит Клешня. Похититель время от времени ощупывал себе живот, словно проверяя, надежно ли спрятана булка. Эта наглая выходка (иначе ее назвать нельзя) положила начало смутному периоду в жизни квартиры. Ничего нельзя было спокойно оставить – вещи пропадали. Теперь все, уходя, запирали свои комнаты па ключ, и вдобавок навешали замков, которые ровным счетом ничего не изменили: не стоило ни малейшего труда открыть тонкие, как фанера, двери. Впрочем, пропажи, за исключением продуктов, исчезавших в чужих желудках, большой ценности не имели. Некоторые предметы кочевали по комнатам и в конце концов возвращались к законным владельцам. Ибо теперь под предлогом поисков собственного добра обитатели квартиры пустились во все тяжкие. Больше других страдал хозяин. Подсвечники так и не нашлись; такая же участь постигла многие другие предметы. За какую‑нибудь неделю наше жилище опустело. Осталась только мебель, которую трудно было сдвинуть с места. Старуха не вставала с постели. Припадок следовал за припадком по мере того, как муж рассказывал ей о происходящем. Жуан страшно боялся за машинку и поэтому отнес ее к своему приятелю. И теперь он по вечерам уходил туда работать. Хозяин был бы рад вообще разогнать жильцов и поселить новых. Но никто и не думал переезжать. У стариков мы чувствовали себя как дома. Чтобы выжить нас, Клешня начал применять к остальным те меры, которые когда‑то применял ко мне одному. Отныне Дверь не открывали никому. Кривой денно и нощно караулил в передней с вальком в руках, и если кто‑нибудь отваживался туда сунуться, ему приходилось горько об этом пожалеть. Старик не ел, пе пил, не ухаживал за же-