Текст книги "Том 4. Солнце ездит на оленях"
Автор книги: Алексей Кожевников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 33 страниц)
У маляров она спросила, богаты ли они мелом.
Маляры обступили ее:
– А вам сколько, зачем?
И, когда узнали, что мел нужен для школы, писать, завернули Ксандре ком с человеческую голову.
– Сколько стоит? – спросила она.
– Об этом смешно говорить. Вообще мел стоит копейки. А мы дали вам из остатков. Берите еще! – И маляры начали выбирать хорошие кусочки.
Колян набил ими свои карманы.
Мел совершенно успокоил Ксандру. Зайдя к Крушенцу поблагодарить его за хлопоты и попрощаться с ним, она развернула глыбу мела и сказала торжественно:
– Вот закладной, фундаментальный камень. На нем мы построим нашу школу.
5С очередным поездом выехали из Мурманска, а через десять часов сошли на станции Оленья. Там остановились у оленевода, где ждала Коляна его упряжка и собака Черная Кисточка.
Впереди был стоверстный бездорожный переезд. Колян с Ксандрой уложили на санки и крепко-накрепко привязали багаж, переменили русскую городскую обувь на лопарские тоборки. Пили отвальной чай. Молча и, казалось, вполне равнодушно глядевшая на сборы, хозяйка вдруг подсела к Коляну и спросила, кивнув на Ксандру:
– Девушка – руся?
– Да, русская.
– Отпусти ее обратно.
– Почему? – спросил Колян.
А Ксандра сказала:
– Меня никто не везет и не держит, я еду сама.
– Такие вы оба хорошие, веселые, и мне жалко вас. Вот послушайте, какое было дело. Один молодой лопарь работал на железной дороге и привез оттуда девушку-русю. Красивая была, светлая да румяная, как первая молодая заря после долгой полярной ночи; коса белая, пушистая, мягкая, как у песца хвост. – Лопарка потрогала косу Ксандры. – Вот такая. Весь поселок ходил дивиться на эту русю. Придут, выспрашивают, особенно женки:
«Глянется ли наша лопарская жизнь?»
Руся отвечает:
«Вот скребу, мόю, стараюсь поприглядней сделать».
И верно, когда ни придут, она скребет да моет что-нибудь: чашки, ложки, котлы, чайники. Щенков мыла: они, говорит, без этого паршивеют, разводят блох. И лайку бухнула в корыто с водой, только та вырвалась, убежала и больше не подходила к ней близко. Даже тупу, всю тупу – и стены и пол, и потолок – решила вымыть. Трет прутяным веником, скоблит ножом, моет с мылом, как лицо.
Приехали отец с матерью проведать ее, спрашивают:
«Как, дочка, живешь-можешь?»
«Какая тут жизнь? Проклятье, наказанье! – Бросила веник, плачет, жалуется: – Дым глаза выел. Волосы каждый день мою, а все равно грязны, черны. От самой пахнет, как от трубки. Чадная жизнь. Камелек чадит, хозяин не выпускает изо рта трубку – чадит. Соседи придут – чадят».
Соседи, какие были тут, потушили свои трубки. Она заметила это, перестала плакать, засмеялась, будто ей подарили песца.
А муж курит. Она и говорит ему:
«Ты хуже самого малого теленка. Он дает своей матери покой, не всегда тянет ее. А ты вечно сосешь свою трубку. Задушил меня. Вот хорошие люди погасили».
«Они в гостях, дома накурятся. А мне и дома покурить нельзя? Неужли с каждой трубкой выходить за порог?»
«Хороший муж бросил бы совсем».
«Хорошая жена сама подает мужу трубку».
И поругались. А потом чуть ли не каждый день ссора. В поселке только и видели: то она бежит к соседям жаловаться, то бежит он, то – соседи к ним, мирить.
– Все из-за трубки? – спросил Колян.
– Подряд пошло. Иной раз и не поймешь, из-за чего. Сильно разные были люди. Сколь ни старалась руся отмыть тупу, сломала об нее все руки, всю свою душу – и не отмыла. Стала просить мужа, чтобы стесал черное. Оно правильно, другого способа не было. А муж уперся:
«Все так живут, и ты проживешь».
Тогда руся придумала новое:
«Не хочешь сделать мне малой уступки, и я буду без уступки. Строй новую избу, с русской печью. Не построишь – уйду».
– И ушла? – нетерпеливо перебила Ксандра рассказчицу.
– Не-е-т. Долго еще жевали друг друга. Муж отказался строить новую избу: и лес далеко возить, а стекло, кирпич надо от самого моря. Пошло у них – каждое слово наперекор. Муж говорит:
«Учись шить малицы, тоборки, вышивать бисером. Какая же ты лопарская женка, если ничего не умеешь по-нашему?!»
Она ему:
«Я руся и никакой другой быть не хочу. Зачем мне ваши тоборки? А бисер я не вижу».
«Если безглазая, не надо было выходить замуж».
«Я у тебя стала безглазой, ты сделал своей трубкой».
Через год снова приехали родители и увезли русю с собой. Осталось на память о ней белое пятно в тупе. Муж, сказывают, как посмотрит на него, так плакать. И руся, сказывают, тоже плачет.
– И не сойдутся? – подивилась Ксандра. – Почему?
– Говорю: шибко разные люди.
– Наоборот, одинаковые – оба слишком упрямы, – сказал Колян.
После чая вышли ловить оленей, которые паслись недалеко от станции. Ксандра попросила у Коляна аркан. Черная Кисточка мгновенно сообразила, что требуется от нее, и погнала оленей к девушке. Но Ксандра, как ни старалась, не смогла кинуть его на рога – руки разучились кидать быстро и сильно.
– Научишься снова, – утешил ее Колян. – Один раз научилась, в другой пойдет легче.
Не видя своих любимых оленей – Лебедя и Лебедушку, – Ксандра спросила, где они. Колян скрыл правду, что олени погибли от непосильной езды, а сказал, что умерли сами, от возраста. Олени живут недолго: лет десять – двенадцать.
Когда уезжали, хозяйка, совсем по-русски, перекрестила их несколько раз и потом долго глядела вслед, пригорюнясь возле тупы.
– И чего она беспокоится, что ей до нас? – сказала Ксандра встревоженно.
– Ты понравилась ей. Жалеет тебя.
– Ах, лучше бы без такой жалости! То «вернись», то история про несчастную русю…
– А ты не бойся. Эта история – выдумка. – И рассказал, как возникла она: – Один молодой лопарь – это я, а девушка руся – ты. Когда мы ехали из Хибин к твоему отцу, за нами по всей. Лапландии бежала сказка: лопарь везет себе невесту русю. Когда ты поселилась в моей тупе, к сказке прибавили: лопарь и руся женились, но живут плохо, скандалят. Потом ты уехала, и сказка перестала расти.
– Теперь она снова начнет прибывать? – спросила Ксандра.
– Да, конечно, будет расти, как у оленя рога. Скоро будем слушать новый «отросток», – пообещал Колян.
– И тебе нравится это?
– Интересно.
– Выдумывают невесть что. Нас уже поженили, разводили… Теперь снова сведут? Не вижу ничего интересного.
– Народу интересно.
– Пускай выдумывают про себя.
– Народ не спрашивает, про кого выдумывать.
– В том и горе. – Сперва Ксандра огорчилась, что попала в сказку, потом, пораздумав, успокоилась: была бы своя совесть чиста, а на чужой роток не накинешь платок.
Шел сентябрь с легкими заморозками, с ясными солнечными днями, звездными ночами, с первым тонким ледком на маленьких лужицах.
Ехали медленно. Хотя по осенней заиндевелой траве, мхам и опавшим листьям санки скользили лучше, чем летом, но олени шли еще с летней осторожностью.
Да спешить и не хотелось никому. Коляну такая жизнь – ехать, по пути стрелять жирных куропаток, ловить рыбу, собирать грибы и ягоды, отдыхать, есть и спать у костров – казалась лучше всякой другой. Нравилась она и Ксандре. Осенняя красота увядающих лесов и всякие дорожные заботы – развести огонь, почистить рыбу, сварить уху – помогали ей иногда отодвинуть главные, тревожные: как быть со школой?
Колян усиленно отвлекал Ксандру от этих дум. Незачем ломать голову прежде времени. Пока все взрослые и ребятишки вместе с ними живут на осенних рыбалках. Учить некого. Вот соберутся в зимний поселок, тогда будет видно, что делать. Помимо преждевременных забот о будущем, у Ксандры столько текущих, неотложных: надо снова научиться ловить оленей, управлять ими. И Колян подавал Ксандре то хорей, то аркан. Надо хорошо запомнить все приметы и на земле и на небе, чтобы потом без ошибки находить дорогу. Ксандре придется ездить одной. И Колян показывал на горы, на звезды, на приметные камни, деревья.
На полпути, среди ярко расцвеченных осенних берез, рябин и разных кустарников, повстречалось большое черное пятно с мертвыми деревьями.
– Пожар-война, – сказал Колян и поведал такую историю.
До революции здесь был зеленый веселый лес, как и везде вокруг. Но случилась революция, и тут начали прятаться разные люди: сперва царские офицеры, потом солдаты-дезертиры, дальше – белые от красных, еще дальше – красные от белых. Последними прятались советские партизаны из ближних поселков. Колян держал связь между ними и Мурманским подпольным комитетом: провожал людей, переносил письма и разные устные сообщения.
Приходит однажды из Мурманска с почтой. А лес горит. Колян пробрался поближе к пожару и видит, что тут орудуют белогвардейцы: шире, дальше поджигают лес, окружают сплошным огнем то место, где хоронились партизаны. И громко кричат: «Эй, кто жить хочет – выходи, сдавайся! Не выйдешь – выкурим, живьем изжарим!»
А оттуда, где партизаны, – ничегошеньки. Одно слышно: как трещит и шумит пожар.
И вдруг из огня выбежал парнишка. Он, вроде Коляна, держал связь между партизанами и семьями, приносил в лес то, чего не хватало там: соль, табак, спички… Белые схватили парнишку, обшарили всего, вывернули карманы, нашли что-то. Потом взялись бить, кричать:
«Как зовут? Кто отец? Из какого поселка? К кому приходил?»
А парнишка молчит.
Сильно били, и кулаками, и ногами, и камнями, потом уже лежачего, может быть, уже мертвого расстреляли, тут же закопали, подожгли вокруг могилы лес и ушли.
– А ты что? – спросила Ксандра шепотом. От волнения у нее пропал голос. И лицо стало таким строгим, таким страшным, что Коляна охватила дрожь.
– Я… я – ничего. Я прятался в кустарнике и…
– Что – и? Говори скорей! – требовала она.
– …и зажимал себе рот, чтобы не закричать, – долепетал Колян. Под строгим, допрашивающим взглядом Ксандры ему подумалось, что там, на пожаре, он, возможно, сделал ошибку или того хуже – преступление, из-за чего и погиб парнишка-связист.
– Почему не стрелял в белых? – продолжала Ксандра.
– Их было много, а я один. Они далеко, а мое ружье плохое, бьет близко… И… у меня так дрожали руки.
Взвесив все эти обстоятельства, Ксандра согласилась, что Колян ничего не мог сделать для спасения своего товарища.
– И что же дальше? – спросила она подобревшим голосом.
– Белые ушли. Я остался ждать, когда затихнет пожар.
Колян рассказал, что лесные пожары бывают разные. Подземные – когда горят корни деревьев и торф. Эти подвигаются медленно, тянутся долго, годами. Низовые – когда огонь бежит по земле, но невысоко, сжигает траву, опавшие листья, хвою, не задевая древесных крон. И верховые – когда огонь летит как ветер, как буря по кронам деревьев. Пожар над могилой расстрелянного получился верховой и промчался быстро. Чтобы сделать могилу приметной, Колян натаскал на нее груду валунов и пошел в поселок рассказать о случившемся народу.
– Хочешь посмотреть? – спросил он Ксандру.
– Да, да.
На пожарище, беспорядочно забросанном валунами, в одном месте стояла аккуратно сложенная валунная горка.
– Вот здесь, – сказал Колян.
– Убит?
– И лежит здесь.
– Почему не перевезли на кладбище?
Время было летнее, жаркое, а везти далеко, и покойника оставили на месте гибели, но перехоронили заново, как полагается герою: в красном гробу, с музыкой и речами. На могилу положили большой камень. Почему-то повелось, что всяк идущий и едущий близ могилы стал прибавлять свой камень, и на ней выросла хорошо приметная горка. Колян и Ксандра тоже положили по камню.
– И ты мог погибнуть? – спросила Ксандра.
– В любой час. И лежать здесь, рядом с ним.
– А что сталось с другими партизанами?
– Их предупредили из поселка, что будет облава, и они ушли из своего лагеря раньше того, как заявились туда белогвардейцы.
Поехали дальше. Кончилось тягостное пожарище. Снова кругом были веселые, яркие леса с полянами, густо усыпанными спелой брусникой, с гибкими рябинами, согнувшимися почти до земли под грузом ягод, с табунками глупых непуганых куропаток, бродивших беспечно, вроде кур на своем дворе.
А у Коляна и Ксандры было похоронное настроение; всякий разговор, казалось, мелок, не нужен. Уместно только молчание. Но, в конце концов, и молчать стало неловко. Тогда Ксандра спросила:
– О чем так задумался?
– Трудно сказать, не умею, – отозвался Колян. Но все-таки решил поделиться своими думами – положил ладонь на ладонь так, что пальцы обрисовали решетку, и сказал: – Вот сеть. Вот жизнь. Мы в ней, как рыба. Ты с Волги, я от Веселых озер, Крушенец из Мурманска, а все попали в одну сеть.
– Тебе не нравится это?
– Когда нравится, когда нет. Когда весело, когда страшно. Вот слушай! Партизаны, я, тот убитый парнишка, ты, все мы – рыба в одном неводе. Но партизаны убежали из леса чуть-чуть раньше того, как пришли белогвардейцы, – и они живы. Я пришел в лес чуть-чуть позже белогвардейцев – и тоже жив. А тот парнишка пришел без чуть-чуть – и погиб. Я мог прийти без чуть-чуть? Мог. И теперь лежал бы там, рядом с убитым парнишкой, а тебя вез бы кто-нибудь другой. Вот так могла распорядиться сеть жизни.
Оба порадовались, что к ним сеть жизни пока милостива.
Ксандре, отвыкшей от лапландских картин и примет, вся окружающая земля казалась не обитаемой человеком. Но Колян часто замечал то закоптелый конус куваксы среди таких же темных валунов, то дым костра, едва отличимый от озерного тумана, то живую тень среди множества неподвижных. Иногда он поворачивал свою упряжку на эти признаки человеческого обитания, иногда, наоборот, направлял ее прочь от них.
Заметив эти непонятные для нее маневры, Ксандра спросила, для чего они. Колян объяснил:
– Время такое. Всяк человек бродит по нашей земле: и честный оленевод-рыбак, и бесчестный вор-бродяга, и непойманный царский слуга-белогвардеец, и бежавший от новой власти солдат-дезертир. Теперь жить надо осторожно. – И, чтобы не пугать Ксандру, не договаривал: особенно если везешь такую золотую девушку.
Он постоянно держал на виду свое ружье, временами брал его в руки.
Пока опасных, подозрительных встреч не было, встречались только местные, мирные жители, промышлявшие рыбу либо перебиравшиеся на новое «отзывчивое» – прибыльное – место. При этих встречах обязательно затевался придирчивый спрос:
– Кого везешь? Куда? Откуда?
После горьких бед и обид, пережитых от интервентов и белогвардейцев, местные люди относились подозрительно ко всем пришлым. Зная это, Колян немедленно сообщал, что везет учительницу, дочь доктора Глаза-Посуда. И хмурые, подозрительные лица сразу светлели, добрели. Люди тесно обступали Ксандру. Одни спрашивали про отца: «Как жив-здоров? Приедет ли в Лапландию?» Другие зазывали в гости. Иные тут же подносили угощение: рыбу, ягоды, грибы. Ксандра была сыта: ведь рыбой полны все озера и реки, а грибов и ягод столько, что нельзя шагнуть, чтобы не наступить на них, но отказываться совсем значило непростимо обидеть, и Ксандра брала помаленьку от каждого. Почти всю дорогу ехали на готовом. Неведомо, сколько раз говорила она спасибо своему отцу за то, что оставил по себе на всю Лапландию добрую славу.
При переходе через дикие Ловозерские горы их заметил опасный человек. Сначала он хотел только попросить спичек, но, разглядев как следует все, захотел большего – устранить проводника, затем овладеть оленями, санками, продуктами, увезти девушку.
Он шел незаметно по следу, прячась за деревья, камни, кусты. Спичек попросил у рыбаков, неводивших в горном озерке. Ему дали три штуки. Он видел, что эти рыбаки, такие скупые на спички, дали проезжим большую рыбину, и, оголодалый, жадно подумал: «Скоро будет моя». Дело решил выполнить, не откладывая, наступающей ночью.
Ночевать остановились на берегу озера Куйвы. Небольшое, видимое все с одного места одним взглядом, оно славилось не меньше, чем такие неоглядные богатыри, как Ловозеро, Умбозеро, Имандра. Рассказывали, что в нем берут самые богатые уловы сига и кумжи. Что на его диких каменно-лесистых берегах запросто, ничуть не остерегаясь, разгуливают медведи. Что над ним в окаменелом виде стоят два коварных разбойника – Куйва и Павра.
Эти разбойники, а с ними целая ватага таких же, пришли из Швеции отнимать у лопарей пушнину и жемчуг. Куйва был предводителем ватаги, Павра – поваром. Пробрались разбойники и на это, тогда безымянное, озеро. А тут жил могучий лопарский колдун. Когда Павра развел первый костер и начал готовить первый обед, колдун обратил его в камень. А когда Куйва начал спускаться по обрыву к Павре, колдун и его обратил в камень. Ватага, увидев это, разбежалась.
Колян остановился так, что оба разбойника, освещенные вечерней зарей, были хорошо видны. Один уже много-много лет окаменело стоял над окаменелым котлом. Другой огромной черной каменной глыбой в виде человека был впаян в отвесный берег озера.
– Так и надо им, разбойникам! – торжествовал Колян. – Наши колдуны много их обратили в камень. Не ходи, не грабь!
Но боялся и окаменелых и, по народному обычаю, за ужином принес им жертву – плеснул в озеро каждому по ложке ухи.
Колян, ужиная, продолжал ворчать на Куйву с Парвой, знать, недовольных его жертвой и сильно разволновавших озеро и береговой лес. Ксандра думала: как интересно отразились и переплелись в лопарских легендах природные особенности валунно-каменного края с историей народа, с его борьбой против иноземных захватчиков.
Черная Кисточка, тоже ужинавшая сырым налимом, вдруг оставила его и громко залаяла. Не подготовленные к этому, Колян и Ксандра тревожно вскочили. В круг, освещенный костром, шагнул незнакомый человек и сказал:
– Добрый вечер, молодые люди!
Это был охотник, одетый по-лопарски, но явно не лопарского, а городского облика.
– Разрешите перебыть ночь у вашего костерка! Разводить свой, отдельный, мне жалко спичку, – продолжал он чуть картаво, подделываясь под лопаря. Заметив, что Ксандра кинула на него удивленный взгляд, он повторил: – Да, жалко. Здесь, в этом забытом богом краю, самое дорогое – спички, соль и табак.
– Жаль спичку, можете взять у нас уголек, – сказала Ксандра.
Вы, значит, против моего соседства?
– Если дело только в спичке, можете взять уголек, – повторила Ксандра.
– И в спичке и… Я давно не бывал в компании с такой прелестной девушкой. – Охотник сел к огню и, словно хозяин его, начал приглашать Ксандру: – Садитесь, барышня! Пожалейте свои ноги. – Затем обратился к Коляну: – И ты садись! Чего хмуришься? Я не вор, не бандит, я – честный, усталый путник. Вот отведу душу чайком – и на боковую. Чаек-то весь или остался и на мою долю?
Ксандра шевельнула чайник. В нем плеснулась вода.
– О! – обрадовался охотник. – Можно налить?
– Можно, – разрешила Ксандра.
Охотник снял тощий заплечный мешок, достал из него горсть ржаных сухарей, положил их в эмалированную кружку, залил кипятком и, не ожидая, когда разбухнут, начал выхватывать из кипятка руками. Ел и ворчал:
– Поджился я сильно, не осталось ни чаинки, ни солинки. Одни сухари. Ложку обронил где-то.
Ксандра сполоснула свою в озере и подала путнику, придвинула пакет с сахаром.
– Куда, барышня, едете? Откуда? – выспрашивал охотник.
Она отвечала с полной откровенностью. Она не видела в нем ничего подозрительного, путник как путник. Но Колян хмурился и упрямо стоял с ружьем в руках.
– А вы здесь по каким делам? – спросила Ксандра.
– Изыскатель.
– Что ищете?
– Все, что придется. Золотишко, серебришко, углишко. Не брезгую самоцветами. Словом, перебираю все камешки.
Тут у Ксандры появилось подозрение, что ночной гость только выдает себя за геолога, а на самом деле кто-то совсем иной. У геолога, представлялось ей, должен быть молоток и мешок не такой легкий и пустой, а увесистый, набитый камнями.
– Вы – один? – Она решила выведать побольше.
– В Мурманске есть база. Но я увлекся и оторвался.
– Как называется ваша экспедиция?
На это изыскатель сказал:
– Давайте, барышня, поговорим завтра утром. Я устал, хочу зверски спать.
– Извините за назойливость! – попросила Ксандра.
– Не вижу никакой вины, – успокоил ее гость. – Завтра я с удовольствием отвечу на все ваши вопросы. Рад бы и сегодня, но, поверьте, устал, как гончая собака. Где же притулиться мне? Вы как ночуете – без крыши, под небесным одеялом или сооружаете что-нибудь?
Обычно Колли и Ксандра на ночь огораживали костер куваксой. Но пускать в нее чужого человека, к тому же подозрительного, Ксандра не хотела и медлила с ответом.
– Скажите, как, где будете располагаться? – настаивал гость. – Я не хочу мешать вам.
– Не хочешь, тогда иди вон туда. – И Колян резко махнул рукой в темноту.
– Почему нельзя здесь, у костра? Места много, хватит всем.
– Ложись, ложись! Берег велик, мы найдем себе место, – отрезал Колян и начал разжигать неподалеку другой костер.
– Барышня, неладно ведь получилось, – сказал прохожий, приподнимаясь на локте. – Вышло, что гость выдворил хозяев из дома. В дороге наш дом – костер. Я заграбастал ваш костер. Пожалуй, верно, надо уйти.
Но Колян уже развел другой огонь, распялил над ним куваксу и велел Ксандре устраиваться в ней. Сам решил ночевать в санках. В хорошую погоду он любил спать под открытым небом.
Ксандра затихла в куваксе. Гость все не мог улечься и ворчал:
– Нехорошо, неладно получилось.
А уходить определенно не хотел.
При свете своего костра Колян чинил надорванную местами сбрую. Привязанные к санкам, олени щипали около воды не тронутую осенним увяданием сочную траву. Черная Кисточка настороженно поглядывала на гостя и начинала ворчать, когда он ворочался. Тогда Колян тоже взглядывал на него.
Шла борьба: Колян был уверен, что гость – злой человек, и решил не спать всю ночь. А гость решил выждать, когда, обессилев, Колян уснет. Он не знал, что сделает – это, как удастся, – но задумал многое: сонного Коляна бросить в озеро, забрать продукты, угнать оленей, увезти девушку.
У Коляна и у гостя неодолимо закрывались глаза. Гость начал думать, не лучше ли ему повести дело по-другому: не выжидая, когда заснет, прикончить проводника выстрелом. Но проводник тоже с оружием и стреляет, наверно, как все лапландцы, без промаха.
И снова вдруг залаяла Черная Кисточка. Затем послышался голос:
– Эй, Колян, убери собаку! Это мы.
Пришли два рыбака из тех, что подарили Коляну минувшим днем большую рыбину. Увидев гостя, один из них сказал грозно:
– Ты зачем здесь?! Нет тебе другого места?!
А гость уже надевал заплечный мешок и ушел, так и не надев толком.
– Кто? – спросил про него Колян.
Рассказали, что этот человек никому не ведом. На людях появляется редко и старается поскорей уйти. Где живет, что делает – никто не знает. А делает, похоже, дурное: как появился он в этих местах, у народа начали пропадать оленята, рыба с вешал, сухари из промысловых избушек.
– Пойдем догоним его, отправим в город, – начал звать рыбаков Колян.
Но они сказали, что им некогда, у них стоит в озере невод.
– Зачем бежали ко мне?
– Опасный человек. Мог обидеть и тебя и русю.
– Надо сказать про него Совету.
– Уже сказано. Скоро будут ловить.
На рассвете рыбаки ушли обратно к своему озеру, а Колян и Ксандра уехали дальше.
