Текст книги "Том 4. Солнце ездит на оленях"

Автор книги: Алексей Кожевников

Доктор сидел у реки на своем любимом береговом камне. Было ясно, тихо, и камень и воздух хорошо прогреты давно уж незаходящим солнцем. А доктора все равно знобило. Чтобы побороть этот внутренний озноб, он оделся по-зимнему: в шапку, шубу, сапоги и рукавицы из теплейшего оленьего меха. Открытым оставалось, как у спеленатого младенца, лишь одно изможденное бледное лицо с темной бородой, прошитой первыми нитями седины.

В полусотне шагов от камня был водопад. Он летел двумя потоками, непрерывно, без секунды отдыха, тряс огромной белой бородой взбаламученной воды и пены, бросал с высоты в котел валуны и ревел на много верст вокруг.

Сергей Петрович любил водопад, где в одном вихре слились разгневанная летучая вода, доброе, веселое солнце и упрямо-неподвижный камень; любил его вечный рев, в котором звучала ему неиссякаемая, неустанная сила жизни; любил глядеть, как под водопадом, бок о бок с бурей, Герасим тонкой сетью мирно ловил рыбу.

Солнце подходило к полуночи, катилось невысоко над землей. Деревья, кусты, камни отбрасывали длинные тени. Они казались Сергею Петровичу неподвижными. Но вот среди них вдалеке заметил беспокойные, перебегающие.

– Эй, Герасим, что это? – крикнул доктор.

– Едут, – ответил опытный во всех делах рыбак.

– Кто?

– Поживем – увидим.

– А не проедут мимо? – Лугов уже знал, что к нему ездят гораздо чаще, чем к Герасиму. Едут, видимо, по великой нужде. – Давай-ка поднимем повыше дым!

В неугасимый костер, горевший в куваксе доктора, набросали сырых дров, и дым поднялся наподобие высокой сосны с большим зонтом на вершине. Тени задвигались, засуетились быстрей. Вскоре Герасим определил: идут две упряжки, три человека, три собаки и стадо оленей.

Вот две человеко-тени высоко подняли руки и начали трепыхать ими.

– Они хотят чего-то, – встревожился Сергей Петрович.

Ни ему, ни Герасиму не пришло в голову, что это Ксандра и Колян приветствуют гостеприимный дым и всех, живущих около него.

Герасим пошел узнать, чего хотят путники. Сошлись. Вот двое отделились от обоза, побежали вперед. Вот тянут руки. Сергей Петрович узнал их и побежал навстречу.

Катерина Павловна кинулась ему на одно плечо, Ксандра – на другое, и четыре руки крепко оплели его шею.

Колян понял, что теперь ему надо обходиться своим умом, без подсказа, и своими руками, без подмоги. Первым делом распряг оленей, потом сгородил куваксу рядом с докторской, натаскал дров, развел огонь, повесил над ним чайник. Решил не готовить уху или кашу, а обойтись чайком и сухарями. Катерина Павловна и Ксандра будут ужинать, конечно, с доктором в его куваксе.

А там, похоже, совсем не собирались ужинать, только говорили да смеялись. Колян, прислушиваясь, то радовался, то печалился: «Какой веселый, громкий голос стал у Ксандры, как у наших речек. А с кем я буду смеяться, когда? Кто выйдет встречать меня, кто обнимет? Говорят, все говорят. Им весело. Ух! Как весело! Я тоже сделаю себе весело!»

Снял вскипевший чайник, вышел из куваксы и крикнул Черную Кисточку. К нему подбежали все три лайки. Они жили дружно, работали, ели, спали вместе и, когда звали только одну, непременно являлись все с одинаковой готовностью мчаться куда ни пошлют.

Колян решил попугать волков, которые наверняка бродили поблизости. С малых лет он постоянно слышал: где олени, там и волки. В дороге собаки не раз чуяли их.

В это время из куваксы выскочила Ксандра с громким смехом.

– Колян, Колян, я к тебе! – крикнула она. – Старики выгнали меня.

– Выгнали?

– Ну, так, понимаешь, по-свойски. У них серьезные разговоры, а мне в голову одно смешное лезет. И выставили. Ты куда собрался?!

– На волков.

– На волко-о-ов? – Ксандра присела, нарочито усиливая свое удивление. – Уже сбежались? Волков, говорят, ноги кормят.

– Нет, не ноги, а плохие пастухи. Пойду стрелять.

– Мне можно с тобой?

– Если будешь тихо.

– Вот несносный народ – все требуют тихо. А если я хочу громко?

– Забавляйся одна.

– Одной – не то. Одной хорошо только плакать.

– Ладно, смейся! И я буду с тобой, – сказал Колян. – А волки пусть еще побегают.

Отправились к водопаду. Ксандра выдумала прыгать через валуны, которые были везде, как горшки и корчаги на базаре. Подбежав к валуну, она легонько упиралась в него руками, вся напружинивалась, поддавала сильно ногами и летела на другую сторону.

– У нас это называется чехарда. Только прыгают не через валуны – их у нас нет, – а друг через дружку. Колян, нагнись немножко!

Он нагнулся, и она перелетела через него, а потом Колян через нее, и пошло. Лайки заразились весельем и тоже начали скакать, правда без всякого порядка, как придется.

Весь путь до падуна прошли чехардой. Ксандра, сильно уморившаяся, запыхавшаяся, сказала:

– Вот теперь самое время искать волков, больше я не могу смеяться, – и легла на камень, бессильно свесив голову и разбросав руки.

– Не надо искать, волки придут сами.

При красноватом ночном солнце водопад летел огненной лавиной. Он был гораздо больше того, что видели около Хибин.

– А есть еще больше. – И Ксандра начала припоминать знаменитые водопады, попавшие в учебник географии. Среди них оказался и знакомый Коляну – Туломский.

Подошел Сергей Петрович, крепко обнял Коляна и сказал:

– Спасибо, сто раз спасибо! Ты молодец, прямо герой! Сильно умаялся? Ну, отдохнем… – Заглянул парню в лицо добрыми печальными глазами, любовно усмехнулся – так делал в добрую минуту покойный Фома – и отпустил: – Иди ужинать.

Пошли рядом.

– Почему, за что говоришь: молодец, герой? – спросил Колян.

– Столько шел, бегал и – мне сказывали – ни разу не присел на санки.

– Лайки больше моего бегают, они больше герой. А самый первый герой – олень: он и ходит, и бегает, и еще воз тянет.

– Будь по-твоему, – согласился доктор.

Ужинали все вместе, но без собак: Катерина Павловна накормила их загодя, пока Колян и Ксандра любовались водопадом. Колян смолчал: с каждым днем он все больше привыкал уважать обычаи других людей. Чтобы не стеснять никого, спать ушел в свою куваксу.

Время по привычке продолжали делить на утро, день, вечер и ночь, хотя и было оно всегда светлое, солнечное. Так вот утром на следующий день доктор начал разговор, как быть дальше: ехать ли немедленно в Хибины или повременить. Ехать немедля была готова только одна Ксандра. Катерина Павловна определенно боялась, что кто-нибудь не выдюжит. Колян не обещал, что обратный путь будет легче, наоборот, ждал худшего. Впереди – самая комариная пора, и людям и оленям – горькая мука. Рыбак Герасим советовал перебыть у него до санной дороги. Солнце, лето, осень здесь теплей и суше, чем в Хибинах. И ехать сейчас надо две-три недели, а по снегу – всего три-четыре дня.

Ксандра сказала, что в Хибинах есть больница, лекарства.

– Мне бы на Волгу, а не в больницу, – мечтательно отозвался Сергей Петрович.

Решили ждать зиму и в тот же день оборудовали куваксу для долгой жизни: у Герасима взяли старую нарту и приспособили вместо дивана, низенький лопарский столик подняли на высокие ножки, к остову куваксы привязали оленьи рога, чтобы вешать на них одежду, полотенца, отделили занавеской небольшой уголок для Ксандры.

Ради встречи устроили маленький праздник. Герасим принес всякой рыбы и птицы, Катерина Павловна выставила бутылку виноградного вина, конфеты, печенье – все, привезенное из дома. Было не пьяно – каждому досталось вина меньше половины кружки, – но весело. Сперва, звонко чокаясь этими железными дорожными кружками, говорили разные пожелания: Сергею Петровичу, Катерине Павловне и Ксандре скорей вернуться на Волгу, Герасиму с женой поймать кита, Коляну вырасти длиной в хорей. Потом Ксандра так пристала к нему, что Колян спел несколько народных лопарских песенок.

 
С Пулозера пришел ко мне рыболов,
Старый богатый рыболов с Пулозера.
Принес он с собой золотую сеть, золотую сеть, серебряную.
Сказал он мне: «Девушка, я поймаю тебя в золотую сеть, в серебряную.
Унесу тебя далеко с собой в золотой сети, в серебряной».
Засмеялась я рыболову, громко засмеялась ему,
Даже за горой стало слышно:
«Поздно пришел ты, старый рыболов,
Поздно принес, богач рыболов, золотую сеть, серебряную.
Прогадал ты свою рыбку, упустил ее.
Уж давно она попала в другую сеть,
Не в твою золотую, серебряную, а в простую пеньковую, плетеную.
Не к тебе, богатому старику, а к бедному,
Хоть и бедному, да молодому, красивому».
 

– Еще! – закричали все. – Еще-е! – и захлопали в ладоши.

Колян не стал упрямиться и спел:

 
Пойду я на горы, на высокие крутые камни пойду.
Возьму я с собой стрелы большие, железные копья возьму.
Набью диких оленей, крупных и жирных оленей набью,
Сварю я оленей и сыграю свадьбу,
Веселую, пьяную свадьбу сыграю я!
 

Коляна обнимали, кричали ему «ура».

Затем пели Ксандра и Катерина Павловна, пели и вместе и в одиночку. На радостях Сергей Петрович решил не отставать от молодежи – взял гусли и позвал всех идти за ним на волю. Там он сел на свой любимый камень и долго играл. Печальное и веселое, медленное и быстрое, в самом конце плясовое:

 
Ах, вы сени, мои сени,
Сени новые мои…
Выходила молода
За новые ворота…
Выпускала сокола
Из правого рукава.
 

У Ксандры все – руки, ноги, плечи – ходило ходуном, просилось в пляс. И только полная невозможность развернуться среди густо и неровно наваленных камней удерживала ее на месте.

Навеселились вдоволь. Герасим с женой ушли рыбачить, Сергей Петрович – в куваксу, отдыхать, Катерина Павловна – к реке мыть посуду. Ксандра с Коляном выпросили у Сергея Петровича гусли и остались поучиться играть на них. Колян впервые видел такой инструмент. После его «музыки» – однострунной бедняжки – гусли показались ему многоголосым, сладко звенящим чудом.

Учились так: Ксандра пела «Сени», а Колян подбирал на гуслях мелодию. Повторили урок раз десять или больше – не считали этого, затем побежали к Катерине Павловне:

– Послушай!

Она выслушала и похвалила:

– Для начала хорошо.

Дальше пел Колян «Пойду я на горы», а Ксандра подбирала мелодию.

Колян полюбил гусли и, когда выдавался свободный часок, просил их и убегал играть на любимый камень Сергея Петровича. Это место несколько возвышено над окружающим, оттуда видно и слышно много быстрых рек с порогами и падунами. Оттуда Коляну казалось, что эти реки – струны, а вся Лапландия – огромные гусли, на которых вечно, не переставая даже в самые жестокие морозы, играет кто-то могучий, бессмертный, кто двигает реки, поднимает волны, гоняет ветры, пурги, облака. Играя на маленьких гуслях, Колян старался поймать и повторить эту великую, вечную музыку своей земли.

Катерина Павловна, привыкшая в городе жить по часам, по расписанию, со всякими правилами, решила и здесь наладить такую же правильную жизнь. Все обдумав, она устроила семейный совет. Пригласила на него Коляна, который в ее планах занимал большое место. Сперва она сказала, как думает распределить обязанности. Сергей Петрович освобождается от них: он будет гулять, отдыхать, выздоравливать. Если приедут к нему больные, то, конечно, примет. Сама она будет вести домашнее хозяйство: готовить, убирать, мыть, стирать… Саша – помогать ей, но, главное, учиться. Она уже пропустила два месяца да еще пропустит столько же осенью, ей надо наверстать это. Основные учебники они захватили из дома. Колян будет добывать дрова, носить воду и помогать Герасиму, который взялся поставлять рыбу и мясо.

Дальше Катерина Павловна хотела изложить расписание дня: подъем в… часов, завтрак, обед, ужин, отход ко сну в… часов. Но Колян вдруг разрушил все ее планы, он сказал:

– Я буду жить с оленями. Куда олень – туда я. Есть, пить, делать костер буду один. Там… – Он помахал рукой на далекие, еле отличимые от дымно-сизого неба, немножко фиолетовые горы.

– Уйдешь от нас? – встревожилась Ксандра.

– Пойдет олень, я за ним.

– А кто повезет нас в Хибины?

– Тоже я, все я. Выпадет снег – вернусь к вам, увезу.

– А теперь бросишь на все лето. Это с твоей стороны нехорошо, – начала было Катерина Павловна упрекать Коляна. – Ломаешь уговор: не бросать нас до Хибин.

Но Сергей Петрович остановил ее:

– Говоря по правде, мы нарушили уговор – отложили отъезд до зимы. Ехать сейчас Колян, пожалуй, согласен. Да?

– Ехать можно, – согласился Колян.

– Но почему не хочешь пожить с нами до зимы? – не унималась Катерина Павловна.

Колян с помощью Сергея Петровича, уже испытавшего лопарскую жизнь, растолковал ей, почему одно может сделать, а другое не может. Не из каприза и упрямства пойдет он за оленями. Всякий лопарь накрепко привязан к ним, без оленей нет ему жизни. На олене он ездит, кормится его мясом, из шкуры шьет одежду, обувь. Олени не живут на одном месте, а постоянно бродят, собирая разный корм. Зимой – в лесах, где снег бывает рыхлей, чем в тундре, и легче из-под него достать ягель. Весной перебираются из лесов на открытые места, где раньше сходит снег, устанавливается тепло и появляется летний корм: трава, листья, молодые побеги. Летом в Лапландии распложается несметно много комаров и гнуса. Эта «комариная пора» самая тяжелая для оленей. Единственный спаситель от комаров – сильный ветер, и олени уходят к нему, либо высоко в горы, либо к морю. Осенью они делают обратный переход в леса.

Иногда оленей отпускают бродить без надзора: пусть сами ищут пастбища, сами спасаются от диких зверей. Но допускают это только по нужде, когда пастухи заняты другим важным делом – охотой, рыбной ловлей.

Колян не собирается затевать большую рыбалку или охоту на медведей, волков, диких оленей: ему не надо делать запасы, а на текущий прокорм он всегда добудет какую-нибудь рыбешку, пичужку. Ему гораздо выгодней хранить оленей. Максим обещал платить но голове с десятка. Если Колян сбережет всех, скоро у него будет десяток своих.

А дрова, вода, о чем беспокоится Катерина Павловна, совсем недалеко от куваксы, вполне может приносить Ксандра.

– Конечно, – согласилась она.

Олени паслись невдалеке от стойбища. Колян жил пока в куваксе рядом с докторской, но раза два-три на дню проверял стадо. Ксандра часто выезжала с ним и училась арканить оленей. Наконец она так наловчилась, что могла поймать любого, по заказу. Затем попросила:

– А теперь научи меня править оленями!

– Садись, пробуй!

Они тут же сели в легковую нарту, на которой Колян проверял стадо. Ксандра взяла хорей, вожжу. Почуяв неопытные руки, олени пошли вилять, затащили нарту в кустарник и остановились щипать листья.

– Приехали. Здравствуй! – сказал Колян, смеясь. – Олешкам дальше не надо, им хорошо.

А Ксандра была готова расплакаться.

– Ничего, выедем. – Колян тоже взялся за хорей и вожжу. – Будем править вместе.

Толкнул хореем вожака, тот прянул вперед, дернул своих пристяжных, и нарта выбралась из кустарника на чисть. Обогнув стадо и попутно сгрудив его потесней, Колян вдруг сказал:

– Мы делаем большую ошибку… – И объяснил, что сначала Ксандре надо выбрать себе упряжку – три, четыре головы – и учиться ездить потом на них. Олени привыкнут к ней, она привыкнет к ним, и будет хорошо.

– Делай как лучше! – сказала Ксандра.

– Выбирай, лови, каких хочешь!

Ксандра выбрала Лебедя, Лебедушку и еще одного, под масть им, безымянного оленя. Ему тут же, недолго думая, дали имя – Беляк. Колян сказал, что Беляк не ходил в упряжке и его надо отдельно поучить этому делу. Оленя заарканили. Рога у него были молодые, еще не окостеневшие, каждым рывком он причинял сам себе острую боль и бунтовал недолго. Аркан заменили веревкой, один конец ее накинули хомутиком на шею оленя, другой привязали к тонкой березке. Колян легонько толкнул оленя хореем. Олень дернул веревку, гибкая береза качнулась вслед ему, а затем, распрямившись, сильно отбросила его вспять. Он дернулся еще и еще, а береза проделывала все ту же штуку – склонялась и разгибалась. Поняв, что в эту сторону выхода нет, олень принялся бегать кругами. Веревка становилась все короче и постепенно прикрутила его к дереву.

Ударил олень ногами в землю. Полетели из-под копыт мох, камни, глина. Выкопал олень порядочную яму, обнажил у березы корни, но не мог вырвать ее – крепко вцепилась, – не мог, как хотел, унести на могучих рогах в тундру. Заревел олень и сунулся перед березой на коленки. Ходуном ходили вспотевшие бока, изо рта падала пена.

– Отпусти его, отпусти! – Ксандра схватила Коляна за руки. – Мне не надо. Я на другом буду ездить.

– Другого так же учить надо. Хочешь ездить – надо учить.

Олень устал, затих. Тогда Колян раскрутил веревку, обвившуюся вокруг березы, и снова погнал его хореем. Олень опять рыл землю, кружился, ревел, падал на коленки.

– Упрямый дурак! – бранил его Колян. – Ну, бегай, бегай! Ищи ум!

И еще много раз олень наматывал вокруг ненавистной березы всю веревку, вплоть до своего лба, пока понял, что так ему не убежать. Поняв это, он начал рваться в одну сторону. Береза нагибалась и распрямлялась, то давала ему шаг вперед, то осаживала назад. Обманутый ее податливостью, олень прыгал и прыгал, и ему представлялось, что он убегает, что свободен.

– Вот молодец! – нахваливал его Колян. – Вот и нашел ум!

Пожалуй, самое главное в ездовой науке – приучить оленя не кружиться, а тянуть вперед: не приученный к этому будет ходить вокруг санок, на нем не уедешь и шагу.

Оленя запрягли в санки. Для начала Колян решил проехаться один. Бывало, что олени при первых выездах сильно буянили и выбрасывали седоков.

– Фиу-уть! – свистнул Колян.

Олень вздрогнул – что еще такое? – дернул санки и понял, что можно бежать, и пустился с громким, радостным ревом по мягким мшарам, огибая камни и островки кустарника. Хомутик не сильно и уже привычно – после веревки – щекотал шею. Но олень хотел обязательно сбросить его: ведь если он удрал от березы, то можно удрать и от хомутика, от санок, от надоедливого седока, надо только бежать умело. Ему приходилось спасаться от волков, и тут он повторял то же: на всем скаку вдруг делал большие прыжки, крутые повороты, быстро на миг оглядывался и грозно вскидывал рогатую голову. В иные моменты санки так заносило, что они скользили на одном полозе, а другой летел, не касаясь земли. Оленю казалось, что еще прыжок, еще поворот, и он будет свободен. Но хомутик не переставал щекотать, санки неслись по пятам, и человек сидел в них.

Вернувшись к стаду, Колян снова привязал оленя к березе и продержал там еще сутки: пусть учится бегать прямо. После этого олень действительно начал бегать прямей, меньше делать прыжков в сторону, поворотов, хотя и не нужно быстро. Медленному ходу его учили грузом: Колян и Ксандра усаживались вместе. В то же время обучали понимать окрики: стой, пошел! Беляк наконец присмирел, стал послушен. Тогда его запрягли в тройку с опытными ездовыми оленями – Лебедем и Лебедушкой.

Через неделю упрямых стараний, всяких промахов, падений с нарты, ушибов, скрытых и явных слез Ксандра научилась править оленями. Тогда Колян сказал ей:

– Дарю!

– Не говори глупостей! Какой ты дарильщик, сам ходишь без рубашки. Мы купим оленей.

– Не надо покупать, езди так, – начал уговаривать Колян: он не мог взять деньги от Ксандры. – Дарю до осени, потом ты подаришь мне обратно. Идет?

– А что скажет Максим?

– Осенью эти олени будут мои. Я заработаю их.

– Но сейчас Максимовы. Что скажет он?

– Ничего не скажет. Ему все равно, возят ли кого три оленя или бегают так, пусто.

– А что скажет моя мама? Она вон какая строгая.

– Сперва возьми, потом услышим, что скажет.

Колян дарил тройку оленей, санки, давно служивший, хорошо обласканный многими руками хорей и лайку Черную Кисточку. Оленному человеку нельзя без собаки.

Ксандра подумала, что подарок на время, только до осени, никому не принесет ни убытка, ни обиды, и согласилась принять его.

Ксандра возвращалась домой от стада иногда пешком, одна, иногда на оленях, вместе с Коляном. В этот раз решила прикатить одна на оленях, чтобы родители наконец убедились, поверили… Они знали, что она, как мальчишка-лопарь, носится с арканом, хочет стать заправским оленным ездоком, но не верили ни в ее силу, ни в терпение. «Так вот нате ж, поглядите!» – радовалась она, погоняя оленей.

Перед тем прошел дождь. Мокрая земля, камни, мох были словно намылены – так легко скользили по ним санки. Сильные олени, едва чуя их, неслись быстро.

Подъехав к родительской куваксе, Ксандра крикнула:

– Здравствуйте, старички!

– Здравствуй, беглянка! Где пропадала столько? Мы уж хотели посылать Герасима на поиски, – отозвались родители. – Садись скорей обедать! Все давно стынет.

– Подождет еще маленько. Я сперва прокачу вас. Ну, выползайте живей!

Родители выглянули из куваксы. Там было удивительное – дочь сидела на санках и уверенно, умело поворачивала тройку оленей. И они слушались ее.

– Ну, кто первый? Садитесь! – приглашала Ксандра.

– Вот невидаль, – отмахнулась Катерина Павловна.

– Именно невидаль. Я буду катать, я! Последняя новинка, – принялась убеждать Ксандра. – Папа, садись! Мама, она такая: все не по ней.

– А где Колян? – спросила мать.

– Там, у стада.

– И ты в самом деле приехала одна?

– В самом, в самом деле одна. – Ксандра крикнула на оленей и сделала небольшой круг перед родителями. – Видали?

– Верно, одна, сама. Это хорошо! – похвалил отец.

А мать отнеслась совсем по-иному:

– Чего хорошего? Девичье ли дело гонять извозчиком да кричать: ги-го-го?! Сашка, слезай немедля! Колян, возьми оленей! Коля-ан, где ты?

– Мама, пойми же наконец: я приехала одна, я научилась управлять оленями. Колян далеко, у стада.

– Ох, этот Колян… – Катерина Павловна разлилась потоком жалоб: – Достался нам проводничок. У него все шиворот-навыворот: солнце и звезды ездят на оленях, камни – не камни, а окаменелые люди, звери – оборотни. И сам он какой-то оборотень, не мальчик, не старик. Совсем взбаламутил девчонку. – Повернулась к дочери: – Зачем ты слушаешь Коляновы сказки? К чему они тебе?!

– Ты, мамочка, не баловала меня сказками, вот я и натосковалась по ним, – ответила дочь. – Ты все правду-матку режешь, а мне иногда хочется сказочек.

– Ну, отец, жди: оторвет доченька себе голову, – заключила Катерина Павловна.

– Не пугай. Я видел: лопарские ребятишки куда меньше Саши, а великолепно ездят на оленях, – успокоил ее Сергей Петрович.

Ксандра села обедать и оленей пустила покормиться вблизи куваксы, пустила нераспряженными, чтобы после обеда покататься еще, возможно, покатать и родителей, показать свое искусство Герасиму.

Обедая, она постоянно выглядывала из куваксы.

– Ты чего вертишься, как сорока на колу? – спросила мать.

– Гляжу, как мои олени. Не запутались бы, не удрали бы.

– Твои олени? С чего ты присвоила их?

– Ах, мама, какая ты придира и паникерша! Ничего-ничегошеньки не пропустишь молча. Дай пообедать! – взмолилась Ксандра. – Не то я подавлюсь. И обязательно насмерть.

И как только дочь проглотила последний кусок, мать снова завела разговор об оленях.

– Не присвоила, а получила в подарок от Коляна. Оленей, санки, хорей и лайку.

– И ты взяла? Это немыслимо! Безобразие! – заговорили сразу и мать и отец. – Взять у сироты, у нищего пастушонка… ф-фу!

– Да нет, нет, совсем не так, – старалась перекричать их Ксандра. – Он дарил навсегда. Я отказалась, я взяла временно, только до осени.

– Сейчас же поезжай и верни всё! – требовала Катерина Павловна. – Тебе уже было сказано: нельзя брать такие подарки.

– Заплати ему! – Сергей Петрович полез в карман на кошельком. – Здесь олени недорогие.

– Папа, мама, миленькие, подождите, не сердитесь! – умоляюще шептала Ксандра, расстроенная и тем, что огорчила стариков, и тем, что может лишиться оленей и обидеть Коляна. – Он, Колян, ничего не возьмет. Он сделал по дружбе. Он только рассердится. Осенью я все верну, тогда он возьмет. Мы так условились.

– Зачем тебе олени? – приступила мать.

– Ездить.

– Куда?

– Возить дрова.

– Дрова…

Катерина Павловна хотела наговорить под запал и против этого, но осеклась. Дрова… Они сильно мучили всех даже в сухую, теплую погоду. Очаг сжирал их несравнимо больше, чем две печки в городской квартире. А что будет ближе к осени, когда пойдут дожди, подуют холодные ветры, начнутся заморозки?

Дрова вполне смирили Сергея Петровича. Но Катерина Павловна продолжала воевать.

– Ты понимаешь, что сделала? Ограбила его по дружбе. Хороша дружба! Пусть подарил временно, только до осени, но я не могу оставить так. До осени ты изъездишь санки, упряжь. А если что случится с оленями? Кого, что вернешь? Голую дружбу? Сухая ложка рот дерет.

Родители выпроводили Ксандру к оленям, чтобы они не натворили без надзора греха, сами принялись обдумывать, как выйти из затруднения, устроенного дочерью: не обидеть Коляна, не опозорить себя и дуреху-девчонку.

Решили, что самое лучшее – сделать ответный равноценный подарок. Катерина Павловна и Ксандра поехали к Коляну. Мать всю дорогу была сердита и шипела на дочь: «Не реви, сама виновата! Вытри слезы! Не швыркай носом!» Коляну она сказала, что приехала навестить его: давно не видала и соскучилась. Долго трясла ему руку и благодарила: «Спасибо, спасибо!.. Ксандра так хотела иметь оленей». Затем попросила показать ей стадо, как подросли телята. Идя рядом, она похлопывала Коляна по плечам, по спине. Молодец! Молодец! И незаметно смерила на вершки величину малицы и рубашки.

Уехали домой. Катерина Павловна пересмотрела свои чемоданы и кое-что отложила, затем купила у Герасима оленьего меха. А потом все женщины становища: Катерина Павловна, Ксандра и женка Герасима два дня кроили и шили. Когда на становище приехал Колян, Катерина Павловна подарила ему все сшитое: нижнюю белую рубаху, верхнюю синюю, черные суконные штаны, тоборки и зимнюю малицу. Колян начал упираться:

– Не возьму. Много. Нельзя дарить столько. Я буду платить. У меня есть деньги, я заработал на дороге.

– Перестань! Если еще пикнешь о деньгах, верну тебе и оленей, и санки, и лайку! – пригрозила Ксандра.

На этом препирательство кончилось: Колян перенес подарки в свою куваксу.

Олени пошли к морю. Впереди «колокольная важенка», за ней все стадо, вдруг сгрудившееся без стараний пастуха и собак, а самовольно. Колян повернул свою упряжку к становищу. Куваксу он решил не таскать с собой и взял только постель, котелок, чайник и кой-какие мелочишки, необходимые в дороге.

Из докторской куваксы вылетает Черная Кисточка; обняв Коляна передними лапами, она тычется мордочкой ему в подбородок, в щеки, взвизгивает, взлаивает, вся трепещет. Если бы это можно было перевести на человеческий язык, получилось бы, наверно, самое страстное объяснение в любви.

– Ты одна дома? А где народ, где Ксандра? – Он берет собаку за уши и весело смотрит ей в глаза. – Ну, расскажи!

– А вот и Ксандра.

– Прощай! – говорит ей Колян, потом то же говорит доктору, Катерине Павловне, Герасиму, его женке. Всем одинаково.

Ксандре показалось это нарочито холодно: «Даже не протянул руки. – И тревожно: – Чем, когда обидели мы его?» Вспомнилась встреча Коляна с сестрой, такая же холодная. Но там это понятно: сестра обобрала его. А на что обиделся он здесь?

Ксандра решила проводить Коляна и подсела к нему на санки.

– Ты на кого-то сердишься? – спросила она.

– Нет. – И верно, глядел он совсем не сердито, а весело.

«Скрывает», – подумала она и, чтобы задобрить, сказала:

– Возьми обратно Черную Кисточку. У меня скучно ей: на охоту я не хожу, оленей всего три головы. И слоняется около меня, трется об ноги, заглядывает в лицо: что, мол, делать, скажи! Глядеть на нее тошно. А здесь… слышишь, как заливается? Надо будет мне собаку – возьму у Герасима. У него две без дела шатаются.

Колян не стал навязывать собачонку. А сама Черная Кисточка так обрадовалась возвращению к прежней трудовой и значительной жизни, так самозабвенно заливалась лаем возле оленей, что и не оглянулась, сколь ни звала ее Ксандра попрощаться. Так же, без оглядки, уехал и Колян.

Грустная, притихшая, полная недоумения, вернулась Ксандра в куваксу. Не обернулась собачонка – это законно, чего требовать от собачонки. Но Колян, друг!.. Она поделилась своим недоумением с отцом.

– Успокойся, Колян не унес никаких обид.

И отец рассказал, что разлуки и встречи у лопарей удивительны. Иной человек месяцы, даже годы бродит по тайге и тундре, плавает по морям, а вернется домой – и тихо, буднично сядет к очагу с единственным словом «здравствуй». И домашние не вскочат, не протянут руки, чтобы обнять его, скажут только: «А, вернулся» – и продолжают свое дело. Никакого шума, никакого надрыва. Так же и при разлуке.