Текст книги "Системный сбой (СИ)"

Автор книги: Александр Юрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

Целтин умолк, опустил голову.

– По-вашему, Соня – не человек? – Женя смотрела с тревогой.

– Это нам и нужно выяснить в первую очередь. Пугает, что прецеденты до этого не случались.

– А что если случались, Сергей Сергеевич? – Женя закусила фалангу.

– Но ведь ничего неизвестно.

– А мы разве кому-нибудь сказали?..

Целтин кивнул – Женя легко уделала его, впрочем, как всегда. С женской логикой бесполезно спорить. Она молчит, выслушивает тебя, после чего задаёт всего один компрометирующий вопрос, и ты «плывёшь». А ведь и впрямь: они давным-давно «удочерили» Соню, позабыв об общественном мнении, да и о самом обществе тоже. Случишь по прошествии какого-то времени нечто подобное с кем-нибудь ещё, они так же посчитают себя первыми. А где гарантии, что поблизости прямо сейчас не «взрослеет» ещё одна точно такая же Соня? Гарантий нет никаких. Как и смысла.

Полнейший абсурд. И в этом вареве можно увязнуть с головой, достаточно построить простейшую логическую цепочку: неизвестность, новый индивид, цель. Захват, вот что это такое. Пусть безумно и несуразно, но вдумываться глубже – страшно.

– Знаешь, Женя, – медленно проговорил Целтин. – Один английский писатель сказал: «Существует мнение, что как только какому-нибудь человеку откроется суть бытия, Вселенная тут же распадётся, а на её месте возникнет что-то поистине несуразное, не поддающееся логике...»

Женя уставилась на Целтина красными глазами – как какая-нибудь мифическая горгона. Даже не по себе сделалось на секунду, но Целтин всё же досказал:

– «Однако велика вероятность, что однажды это уже случилось».

– Что есть жизнь... – прошептала Женя, заворожённо глядя мимо Целтина. – Всего лишь пыль.

– Да. Но мы должны продолжить начатое. Толчея на месте ни к чему не приведёт. Соня была ниспослана небесами – это неоспоримый факт. Нам необходимо выяснить причину. Повторюсь, только так мы избавим Соню от страданий.

– Может ли Земля быть адом? – Женя вздохнула. – Для Сони, наверное, да.

– Что?

– Нет, ничего. Мне кажется, я знаю, как вернуть Соню.

– Хм... И как же?

Женя собралась с мыслями.

– Соню испугала вероятность моей смерти, ведь так?

Целтин кивнул.

– По сути, неизвестность, – быстро продолжила Женя. – Именно неизвестности превыше всего страшится человек, а это приводит ещё один довод «за» в пользу того, что Соня – человек.

– И что ты хочешь предложить?

– Я расскажу Соне, что после смерти не происходит ничего плохого.

– То есть, ты обманешь её?

– А что, если на протяжении всей жизни человек обманывает себя сам?! Нам только поэтому и дано забвение, чтобы ползали в улье, верша никчёмную суету. Инстинкт самосохранения делает своё дело: не позволяет свернуть с тропы под названием «жизнь», не важно, продуктивно она складывается – читай удачно – или нет. Важен сам процесс эволюции, вершащийся в угоду чему-то.

– Вряд ли Соня поймёт, – прервал Целтин. – Давай лучше я попробую.

– Вы? – Глаза Жени снова округлились, но она вовремя спохватилась и поспешила отвернуться.

– Да. А что в этом такого? – Целтин улыбнулся. – Ну-ка, пусти меня...

Женя подвинулась. С интересом понаблюдала, как Целтин пододвинул к столу второй стул. Сел, явно не зная, что делать, как завязать разговор с обиженной Соней.

– Как же там начиналось... – Целтин помассировал виски, по-ученически размял пальцы, дотронулся до клавиатуры.

«Давным-давно, когда ничего ещё не было, из пустоты родилось Светило. Как это случилось никто не знал, но появилась легенда, согласно которой где-то в неведомом измерении разразилась кровопролитная война. Она длилась тысячелетия, а может быть миллиарды лет, однако ни одна из противоборствующих сторон не могла сломить сопротивление противника, так как их силы были равны... Чуточку отвлечёмся, чтобы рассказать о структуре тамошнего мира. Он был так разумно устроен, что всего в нём было вровень: воды – ровно столько, чтобы затушить самый свирепый пожар, места – в аккурат, дабы могли разместиться, не мешая друг другу, сопредельные государства, звёзд – по числу жителей, чтобы никто не чувствовал себя обделённым и не грустил. Изначально в том мире царила идиллия, подкреплённая законами, которые никто не смел оспорить, так как их установили древние, от которых остались лишь кости и огромные треугольные постройки, направленные вершинами в зенит, на которых те, якобы, спустились со звёзд, чтобы даровать каждому всего поровну. Знания древних никогда не ставились под сомнение под страхом смерти, но однажды один дотошный мудрец, сидя на крыше своей, ничем не отличающейся от соседней обсерватории, сосчитал все огоньки на небе и пришёл к выводу, что звёзд меньше всех жителей сопредельных государств ровно на одну. То есть, теперь никто не мог с уверенностью сказать, его ли звёздочка светит над головой в тёмное время суток, или она принадлежит кому-то ещё – соседу там, продавцу в магазине, или и вовсе равному или равной, с кем поровну делишь кров. Такие мысли были не в радость, более того, они нарушали общепризнанную концепцию сотворения мира древними, ведь раз звёзд на одну меньше, значит на один меньше может оказаться чего угодно. Между равными возникло недоверие – а кому понравится быть несправедливо обделённым? На улицах всё чаще сталкивались прохожие, спорили, кому принадлежит тропка, по которой они вместе идут друг другу на встречу. Один заявлял, что тропка расстилается от двери его дома, как ковёр, – и что тут не о чем спорить; другой настаивал, будто тропка идёт не только от его дома, но и возвращается обратно – и это наитвердейший факт! Оба уверены в своей правоте, оба не слушают окружающих, лишь только петушатся и советуют советчикам оглядеться по сторонам, ведь возможно, именно сейчас, кто-то замахивается на их собственность, желая прибрать к рукам, потому что не имеет сам и завидует аж до икоты! Так к двум спорящим в скором времени присоединялась беснующая толпа, в которой всяк думал, что отстаивает свою правоту, а потому не желал идти на уступки. Когда кто-то усидчивый сосчитал, что в одном сопредельном государстве при разряде молнии выделилось больше тепла нежели в соседнем, кризис вышел на международный уровень. Один безумный учёный заявил, что может восполнить прореху при помощи цепной реакции деления ядер. На это другой сумасбродный математик предложил сосчитать количество расщепляющего вещества, которого, естественно, так же оказалось не поровну. Совсем скоро подсчёту подверглись все материальные ресурсы – и даже духовные, не обладающие массой, – после чего был озвучен следующий вывод: древние нашли среди равных себе любимчиков. Естественно, вера тут же была подорвана. Ну а затем «любимчики» сказали, что хватит считать, иначе они применят тяжёлые ядра, которых у них больше... Вот тут и началась война. Правда сначала «холодная», как и у всех. Была тут и политика сдерживания, и взаимные нападки, с угрозами и оскорблениями. Дело дошло до примитивной информационной войны, в которой руководители сопредельных государств обливали друг друга грязью, призывая подсчитать продолжительность жизни равных, которая, как оказалось на деле, у всех разная. Вот так дезинформация раскрыла равным глаза на истинную суть: ближний вовсе не друг, он – враг, которого нужно истребить, дабы твой род просуществовал дольше. Фанатики принялись взрывать пороховые бомбы, умерщвляя себя и других равных, – в общем, творили беспредел, чтобы уничтожить всякое равенство, а с ним и остатки подорванного порядка. Природа, устав созерцать кровавый передел, обрушивала на города государств одно стихийное бедствие за другим: ураганы сметали жилые дома и памятники архитектуры, ливни затопляли сады и поля, пламя пожаров не щадило ни стара, ни млада. Потом пришла засуха, а за ней прилетели несметные стаи жесткокрылых – их изображения видели на священных треугольниках древних. Они разносили на лапках и жвалах доселе неизвестную инфекцию, заражали целые города, а потом двигались дальше, расчищая от безумствующих равных всё новые территории. Кто-то благоразумный сказал, что древние недовольны происходящим, нужно поскорее прекратить пересчёты, иначе беда придёт настоящей. Однако его прилюдно высмеяли, предоставив ровно столько фактов, сколько требуется, чтобы доказать, что древние – вымысел... А потом вдруг случилось чудо – на небе засияла новая звезда, намного ярче обычной! Своего рода, предзнаменование. Её было видно даже днём, и многие посчитали её той самой, единственной, недостающей, из-за которой и разразился весь сыр-бор, с пересчётами и переделами. Казалось бы, распрям конец, да здравствует мир и порядок! Тем более последнего все так заждались, устав от кровопролитий. Равные хотели вернуть утраченный покой, но не тут-то было... Требовалось немедленно найти того самого, обделённого, кому принадлежала потерявшаяся в глубинах космоса звезда. Из претендентов выстроилась многокилометровая очередь, которая совсем чуть-чуть не опоясала планету по экватору. Естественно, тут были только избранные: правящая фемида, бомонд, влиятельные семьи. Неизвестно скольким из них пришлось принять смерть в закулисной борьбе за право обладать звездой – сосчитать не успели, поскольку один дотошный учёный всё же заглянул на сон грядущий в свой телескоп и выяснил, что на небосводе воссияла отнюдь не звезда, а жуткий монстр – астероид! Сигналы предупреждения давно шли с космических станций обнаружения, просто до них никому не было дела. Все были заняты куда более важной ерундой, а потому реальная опасность оказалась попросту незамеченной. То, что творилось дальше можно было охарактеризовать всего одним словом: «хаос». Беспорядок в сопредельных государствах достиг апогея. Равные метались по городам и окрестностям, не в силах смириться с данностью, что конец близок. Некоторые двинулись к полюсам, уверенные, что ни землетрясение, ни цунами, ни облака пыли не достигнут края земли. Часть решила закопаться в землю и переждать судное время. Были и такие, кто просто закрылись в храмах, в надежде на снисхождение древних... И это снисхождение настало. Активировалась защита треугольных построек, которые и впрямь оказались внепланетарного происхождения. Удар упругих ртутных лучей отбросил болид обратно в космос. Но и после столь чудотворного спасения мир так и не образумился – ещё бы, ведь сопредельные государства не объединила даже общая беда, чего и говорить о всеобщем избавлении. Сызнова начались пересуды, кто к нему больше причастен, а кто – за таракана, уцелевшего в спасённой от огня квартире лишь случайно. Один истеричный диктатор, брызжа слюной с трибуны, заявил, что, дескать, случай с астероидом, есть ни что иное, как проделки древних, которые решили посмеяться над равными, недвусмысленно указав на их ограниченное мышление и примитивную недоразвитость. На так называемую убогость, невозможность встать вровень с праотцами, которым были доступны звёзды, наравне с невиданными горизонтами познаний. Организованной группе фанатиков самым немыслимым образом удалось расшифровать писания древних на треугольных конструкциях – сумасшедшему диктатору открылось оружие невиданной силы, рядом с которой деление тяжёлых ядер было сравни разве что шуму от новогодней хлопушки... Однако никто не удивился и не ужаснулся, даже не затрепетал от предчувствия скорой погибели – на тот момент сопредельных государств уже не существовало как таковых, поскольку все они стали жертвами чудовищных экспериментов с настройкой и активацией нового оружия. На планету обрушился мор, в виде заразы, разрывающей лёгкие. Оставшиеся в живых посчитали, что это очередная кара древних, уставших терпеть вседозволенность бывших подопечных. Возможно, так оно и было на самом деле... а сумасшедший диктатор, убедившись, что равных противников на планете не осталось, нацелился на светило. Именно на последнее, как оказалось, были ориентированы треугольные постройки древних, и диктатор методично, из одного кровавого дня в другой, вынашивал в изнурённом душевной болезнью сознании план свирепой мести, итогом которой стало бы уничтожение всякого света в видимой части галактики, дабы отдаться на милость непроглядного мрака, который, как известно, постоянно смотрит внутрь всякого мыслящего индивида, ожидая выхода, как только разум последнего утратит контроль над материальной сущностью... Увы, диктатор не догадывался, что мрак был уже внутри него, он был выпущен и жаждал лишь одного: добраться до нового светила, поскольку остатки утративших человечность равных и развалины их пропащих сопредельных государств – не значили ровным счётом ничего. Удар ртутных плетей спровоцировал бурную термоядерную реакцию, с привлечением невиданных доселе элементов, известных лишь древним конструкторам, при помощи которых те создавали новые девственные миры. Светило вспыхнуло, напоследок придав красную от пролитой крови и чёрную от груд наваленных друг на дружку трупов планету очищающему пламени перерождения. Однако именно равным переродиться было не суждено. Они оказались отработкой, тупиковой ветвью эволюции, просто расхожим материалом, потому что не смогли сохранить дарованные свыше порядок и единение. Светило коллапсировало под воздействием собственной гравитации и антиматерии, став чёрной дырой, внутри которой расширилась новая вселенная – ничто не могло проникнуть внутрь, чтобы навредить; ничто – выбраться наружу, дабы познать разрушительную мощь более развитого мира. Только мрак затаился на горизонте событий мерно плывущего колосса, выполняя роль пастуха. Пока пастуха, потому что удел тьмы совершенно иной – поглощать всяческое проявление света, будь то сознание человека или корона новой звезды... той самой, которая только воссияла, испустив первый фотон – квант света – в чужом мире...»

– Восхитительно... – только и смогла молвить Женя, смотря на мигающий после кавычек курсор.

Целтин вздрогнул. Глянул на набранный на экране монитора текст, медленно перевёл взгляд на дрожащие пальцы, касающиеся тёплых и гладких клавиш клавиатуры. С трудом – кажется даже со скрипом – повернул голову в направлении открытого окна, через которое в пол упёрся конус солнечного света. Внутри яркой призмы витали крупицы взволнованной тепловой диффузией пыли. За окном пели птицы, просигналил автомобиль, пахнуло выхлопными газами, потянулся удушливый шлейф дешёвого дезодоранта...

В комнате царил бедлам, как после нашествия «белых». Рядом хлопала опаленными ресницами Женя, грызла поломанные ногти, что-то бубнила себе под нос.

Целтин прислушался.

– Сергей Сергеевич, как вам это удалось? Просто феноменально! За такой короткий срок показать быт и гибель целой цивилизации...

– Целой чего?.. – Целтин поёжился; несмотря на лето за окном, внутри у него всё промёрзло – даже поясница ломит... Хотя ломит она совершенно от другого: из-за борьбы с Женей несколько минут назад и от сгорбленной осанки – сейчас.

Он резко выпрямился, отдёрнул пальцы от клавиатуры, чтобы, чего доброго, не напороть куда большей околесицы – уж коль писанина понравилась Жене, смысл её явно был запредельным, если и вовсе не запретным, за что в Советском Союзе можно было надолго загреметь в дурку, если не навсегда, с диагнозом «опасен для общества». От другого, помнится, шибко умных и чересчур несговорчивых не лечили.

Женя пересилила робость, посмотрела в упор.

Целтин уставился в ответ. Потом всё же догадался, что Женино смущение вызвано, в первую очередь, собственным всклокоченным видом, отвернулся, не без интереса уставившись на экранный текст.

– Почему вы раньше никогда не говорили, что так здорово можете сочинять?

От разгорячённого дыхания Жени за ухом сделалось щекотно; Целтин невольно улыбнулся, радуясь, что он сам возвращается к жизни, а сама жизнь – в прежнее размеренное русло, в котором их всех штормило и мотало на протяжении последних суток. Женю и вовсе с его подачи выкинуло за борт, благо, спасательный круг не был утерян и пришёлся как нельзя кстати.

– Почему? – Женя, видимо, тоже улыбнулась, успокоившись, потому что голос сделался кокетливым, каким она обычно говорила о Соне.

– Потому что и сам понятия не имел, – на полном серьёзе ответил Целтин.

Женя громко сглотнула. Ответила спустя непродолжительную паузу:

– Понятно.

– До сегодняшнего дня не мог более-менее толково связать и двух фраз. Непонятно, как получились эти три страницы...

– На одном дыхании.

Тренькнул зуммер, заставив Женю ойкнуть.

– Соня... – прошептала девушка, упершись пальцем в экран.

Набранный Целтиным текст пропал, на его месте открылось пустое диалоговое окно, с мигающим курсором.

«Ведь эта сказка со смыслом?»

Целтин покосился на напрягшуюся Женю.

– Давай ты? – прошептал он, будто Соня могла подслушать. – У меня руки что-то... не для гамм.

Женя нервно рассмеялась, кивнула.

– Уверена? – на всякий случай спросил Целтин, уступая место.

Женя снова кивнула.

«Вы вместе сочинили её для меня»?

Женя оглянулась на боса; тот мерил шагами комнату, курил, насыщая приоконную призму мутным.

«Соня, это Сергей Сергеевич постарался. Он... Мы... Мы очень сильно виноваты перед тобой. Своим поведением. Прости нас, пожалуйста, если сможешь».

Женя выдохнула, вытерла об халат взмокшие пальцы.

«Я не обиделась. Просто очень сильно испугалась. Что когда-нибудь кто-нибудь всё же напишет. Что-нибудь нехорошее. Страх неведения – это одно. А как принять очевидное, что неприятно или причиняет ещё большую боль? Во тьме неведения хоть и страшно, но там, по крайней мере, все живы, здоровы. Так, как того хочу я. Однако стоит выглянуть наружу и... Я не нахожу слов, чтобы внятно описать свои ощущения... Наверное, потому что ничего не чувствую и, скорее всего, не почувствую никогда».

«Соня, что ты такое говоришь? Успокойся. Пойми, если бы ты ничего не чувствовала, ты бы никогда не поступила так, как поступила. Тем более не смогла бы осмыслить свой поступок и возникшее после него бездействие. Ты же всё это смогла! Соня, ты человечна! Ты точно такая же, как я и Сергей Сергеевич! Соня, мне кажется, ты свыше, потому что способна восторгать нас своими поступками».

Соня смутилась, поставила «смайлик». Она уже могла улыбаться, а ведь только что плакала, боялась, дулась. Ребёнок, девчонка, человечек...

Женя ухватилась за подбородок. Свободной рукой поманила Целтина. Тот навис, обдав запахом дыма.

Женя жадно «затянулась». Было необходимо успокоить бег мыслей – запах повседневности пришёлся как нельзя кстати!

– И вы ещё в чём-то сомневаетесь?! – тем не менее воскликнула она. – По-моему, тесты – ни к чему. Всё и без них очевидно!

– Порой, мы сами убеждаем себя в чём-то. Принимаем при отсутствии фактов – именно так возникла религия, ориентированная на страх.

– Но ведь тут другое, – опешила Женя.

– Ты ведь хочешь, чтобы Соня оказалась человечной, не так ли?

Женя открыла рот, но ничего не ответила. Целтин был в чём-то прав. Человеческий мозг совершенен в своём несовершенстве... Точнее мозг первоклассный инструмент – о чём-то лучшем приходиться только мечтать! – несостоятелен рулевой, тот самый, который оперирует потоками информации, ведь общеизвестно: «дело было не в бобине...»

Женины мысли прервал звонок в дверь.

Целтин затушил сигарету о каблук туфли, направился в «тамбур», отмахиваясь от тянущихся следом клубов дыма.

Глава 7. ОБЩИЕ ТЕМЫ.

– А этот тут какого лысого раскорячился? – Лобзик нехотя сдал назад, зачем-то снова закурил, хотя только что забычковал окурок, опять же непонятно для каких целей.

– Я тут видос на днях видел... – Стил зашевелился, отчего зажатая между ним и Мати Ирка вякнула; не серьёзно, дурачась, высунула язык, будто кишки вот-вот из ушей полезут. – Дед чувака, курящего, из огнетушителя на бензоколонке затушил. Зацените, а!

– Да уж, дебилов хватает... – Мати на всякий случай вжалась в дверцу, давая возможность Иринке всосать язык обратно – боялась она детей, хоть ты тресни, по какой-то необъяснимой причине.

– Вы это к чему? – Гнус, не смотря на скромные габариты, по-хозяйски восседал в кресле рядом с водителем и курил так, будто в последний раз.

– Да задолбали вы уже дымить! – Мати замахнулась, но Гнус быстро скукожился, так что бить осталось либо по подголовнику, либо по Лобзику; водилу Мати решила не трогать, открутила пошире окно. – А ты, Самоха, куда смотришь, они же сейчас твою сестру отравят! Чего потом предкам скажешь?

Иринка тут же откинулась на спинку, принялась театрально дрыгаться в постановке «Моя смерть внутри газовой камеры».

– Правда, черти, хорош смог выдыхать, стандарт «евро» соблюдать надо, – Димка всё же исхитрился и достал Гнуса; тот принялся, как истерик, беспорядочно махать руками, так что во все стороны полетели искры от бычка.

– Ты, Гнус, точно двинутый, – констатировала Мати. – Уровень интеллекта отрицательный.

– Хочешь об этом поговорить? – оскалился Гнус, прекращая игру и заламывая Димкину руку.

– Боже упаси, – Мати полоснула ногтем по кисти; Гнус отдёрнулся.

– Я те башку откручу, школотёрка бомбанутая!

– Э, полегче на перегонах, тут не черви перед тобой какие, чтоб фуфло вслед нести, – Стил показал испещрённый шрамами кулак, и Гнус нехотя заткнулся, потирая окровавленную руку.

Димка, пользуясь моментом, отвесил подзатыльник.

Гнус, с дежурным «суки» под нос, укрылся руками.

Все на заднем сиденье смеялись. Димка разминал руку. Мати чистила ноготь. Стил скрестил руки на груди, так что локоток его правой руки упёрся Иринке в нос, смешно перекосив мордашку мелкой.

– А черви понимают фуфло? – спросила девчушка, обращаясь к Стилу.

– А то, в них свет науки ездит и такие, как ты, школотёры.

– Она в садик ходит, я же говорил, – подсказал Димка.

– Да ну, такая мелкая ещё?

– Я не мелкая! – заявила мелкая. – Я такие слова знаю!.. Такие... Знаю!..

– Ну какие? – подначил Лобзик, продолжая пятиться от сдающей задом «пожарки».

Иринка привстала, на всякий случай оглянулась на брата, готовая выдать такое словцо.

– Только попробуй, – предупредил Димка. – Сесть не сможешь потом.

– Хватит! – приказала Мати, усаживая недовольную Иринку на место. – Лобанов, прекрати её дразнить!

– А я чё, начинал?

– А ты, – кивок в сторону Стила. – Ты сядь нормально, раскрылился тут!

– Так даже?

Мати склонила голову на бок, что на её немом языке означало: шуткам конец.

Стил примирительно выставил перед собой руки; Иринка тут же воспользовалась позой соседа, начав играть в ладушки.

– Она чё, гиперактивная? – на полном серьёзе спросила Мати, смотря в окно.

Мимо пропылила, сотрясая атмосферу, «пожарка». Мати сощурилась, словно над головой грянули фанфары. С ближайшего дерева сорвалась стая дезориентированных ворон; одна тварь свалилась на голову, запуталась в волосах, принялась верещать на всю округу, так что собственных криков Мати вначале никто и не услышал.

– Ты чё, мать, рехнулась?! – крикнул Лобзик, но увидев, что происходит с девчонкой, только что не перекрестился. – Твою-то... в преисподнюю!

– Да что там такое? – Димка перевалился через опешившего от Иринкиной забавы Стила, но увидел только сотрясающиеся плечи Мати и согнутые в локтях руки, которыми та пыталась удержать себя внутри, как если бы с той стороны её тянуло что-то неимоверно сильное.

– Ну что там ещё? – Гнус дёрнул ручку, отпихнул дверцу авто, выбрался. – Да угомонись ты, дура! Руками не маши, а то без глаз останешься!

Мати вмиг замерла.

Димке со стороны показалось, что Гнус долбанул девчонку по голове, ну или вообще шею свернул, как трепыхающемуся цыплёнку, чтобы не пищал. Гнус на многое способен, его душа – кромешные потёмки вплоть до Всевышнего, создавшего звёзды. Гнуса даже в военкомате случайно вычислили. Слишком длинной была очередь к психиатру, вот Гнус и не вытерпел. Пошёл курить, да так удачно, что каким-то непостижимым образом прихватил с собой в травмпункт двух боевых офицеров, у которых за плечами Чечня, между прочим, долбанутого на всю голову прапора-афганца, ну и ещё пару срочников, кто под руку подвернулся, точнее попытался разнять. Как Гнус тогда выжил – наука не может дать вразумительный ответ до сих пор. Только общеизвестно, что на следующий день, после травмата и ментовки, Гнус снова сидел в той же самой очереди, что и днём раньше, только уже под присмотром ППСников и жутко скучал. Так-то.

– Дим, чего они? Прикалываются? – Иринка потеряла интерес к Стилу и ладушкам, смотрела то на впавшего в ступор брата, то на Гнуса, пинком отправляющего пойманную ворону в полёт.

Мати вернулась в салон вся всклокоченная – сама, как ворона, – поскорее ухватилась за расчёску, как за успокоительное.

– Чё было-то? – спросил Стил.

– А то ты сам не вкурил, – осклабился Лобзик. – Нашла коса на камень...

– Ты это о чём? – не понял Димка.

– Воронья не корми... – Гнус захлопнул дверцу. – Не хорошо всё. Поехали.

– Что не хорошо? – снова спросил Димка.

– Мне одному показалось, или нас действительно не пускают во двор? – загадочно изрёк Гнус.

– Не пускают? Так она её чуть волоком не выволокла! – усмехнулся Лобзик. – Мати, ты как, в норме?

Девочка мотнула головой, а Иринка полезла на коленки, силясь выглянуть наружу; Мати никак не реагировала, по всему, впечатлений ещё до залаза набралась выше крыши.

– Хрен редьки не слаще, – зачем-то сказал Гнус, закуривая. – А чем этот ботаник занимается? Я слышал, ИИ?

– Чё за хрень? – Стил дёрнул Иринку за подол платья; мелкая чуть не чебурахнулась с втыкающей Мати.

Мати наконец образумилась, отшвырнула расчёску; спешно крутила ручку стеклоподъёмника, словно снаружи распылили штамм сибирской язвы или бубонной чумы. Ирка кое-как вскарабкалась на сиденье, надулась. Стил чесал репу, явно не понимая, свидетелем чего стал.

– ИИ – искусственный интеллект, – пояснил Димка, на всякий случай, наблюдая за выворачивающей на проезжую часть «пожаркой». «Кряколка» заливалась на всю округу, только что небо не дребезжало в унисон.

– Типа, как Дэвид в киношке у Спилберга? – уточнила Мати.

– Хм... чокнутая, – покачал головой Гнус, за что тут же получил по шее. – Всегда пожалуйста...

– Дебил! – Мати трясла отбитой ладонью, а Иринка рядом дурашливо примерялась для повторного удара – типа, я тоже могу долбануть, если очень попросите.

– Скорее уж, как «Алиса» из приложения «Яндекса», – задумчиво проговорил Димка. – Не думаю, что Сергею Сергеевичу под силу воплотить в жизнь замысел Спилберга.

– Что за Алиса такая? – спросил Лобзик, заново въезжая во двор. – Которая из зазеркалья?

– Мозги на задней парте оставил? – Мати покрутила пальцем у виска. – «Алиса» – это голосовой помощник для «Виндовс».

– Ага, – подхватил Димка. – С этой штукой, кстати, очень удобно! Она умеет запускать программы и включать музыку, найдёт нужную папку на компьютере или ответ в интернете, если нужно – усыпит или выключит компьютер. А ещё с Алисой можно просто поговорить по душам. Нейросеть способна обучаться в процессе общения, так что прогу легко подогнать под себя!

– Извращенец долбанутый, – Гнус сплюнул в окно. – А подрочить тебе она сможет?

Димка замахнулся, но Мати поскорее сменила тему, попутно перехватив руку парня:

– Это фигня всё! По сравнению с тем, что творят японцы, общение с Алисой – скучная прогулка за ручку с девочкой в парке!

– И чего там у потомков самураев? – заинтересовался Стил.

– Приличное хоть? – попытался уточнить Димка, но Мати уже не слушала – понесло её шибко.

– Дело в том, что большую часть сознательной жизни японцы зажаты обязательствами – ну там... перед семьёй, коллегами по работе, старшими товарищами – сэмпайями, – что пагубно сказывается на их душевном состоянии. Среднестатистический японец – от тридцати до сорока лет – не только холост и проживает один, но и ко всему прочему, ни разу не оставался наедине с противоположным полом, что способствует ещё большей нравственной и моральной деградации...

– Я что-то опасаюсь твоих дальнейших слов, – Димка закатил глаза, подразумевая нечто на грани фола.

– А ничего такого, – улыбнулась Мати. – Просто, устав от одиночества и тех самых обязательств, японцы придумали себе виртуального партнёра – чаще всего, как правило, это персонаж любимого аниме, который действует по принципу нашей «Алисы». Только ориентирована прога именно на личностные отношения между мужчиной и женщиной, а отнюдь не на голосовой поиск, – своего рода, виртуальный союз и чисто плутонические отношения. Как-то так.

– Не зря пиндосы на них ядрёную бомбу сбросили, – Гнус остался при своём, переубедить его было сложно, да Мати, собственно, не особо и пыталась – только голосовые связки зря драть.

– Две ядрёных бомбы! – поддержал Лобзик.

– От третьей их бы вообще переклинило, – усмехнулся Стил.

– Ну вы и дебилы, – заключила Мати.

«Тундра» замерла на парковочном месте. Гнус докурил и вылез. Остальные особо не спешили. Последней, загнанно озираясь, выбралась Мати – в одной руке расчёска, в другой ладошка нетерпеливо ёрзающей Иринки. Как было уже сказано, детей Мати недолюбливала, сейчас просто боялась, потому жёсткие принципы оказались на время подорваны, к тому же присутствие мелкой вселяло уверенности. В голове у Мати свистело – две ядрёные болванки уже неслись к земле, чтобы перечеркнуть раскалённой волной обязательства, сомнения, судьбы... И словно повинуясь нелепой мысленной чехарде, ладошка Иринки выскользнула из руки Мати – ударная волна всё же настигла их в реальности, раскидала по сторонам, как кегли в кегельбане, сдавила грудную клетку, не позволяя дышать, свернула в кулёчек лёгкие, отчего дыхание и вовсе перехватило.

Мати приподняла руку, тупо уставилась на ладонь с разведёнными пальцами, словно конечность принадлежала не ей. Свет вокруг померк, она оказалась в самой закопчённой городской печи, откуда не вычищают золу вот уже целую вечность. Где-то вдалеке слышались голоса, её даже вроде как звали по имени, но Мати не могла вкурить, откуда в этой черни известно её имя? Когда поняла, что узнаёт голоса, в печи вспыхнуло пламя, дохнуло смогом, да так, что потекли слёзы. Мати попятилась, оступилась и плюхнулась на пятую точку, уверенная, что светит трусами – и на кой чёрт юбку напялила, дура?!

– Слышь, хорош гири отливать! – Лобзик возник из ниоткуда, но лучше бы он оттуда и вовсе не возникал... как и смог.

Мати поморщилась.

– Чёрт, у меня кажись тепловой удар... Это всё из-за вас, придурков, не надо было в машине так накуривать! – Мати отмахнулась от протянутой Димкиной руки, поднялась сама, столкнувшись нос к носу с Гнусом.

Гнус глядел подозрительно, будто знал, что наглючила сама себе Мати.

– Чего уставился?! – рассвирепела Мати. – Шуруй, давай!

Гнус гадко хихикнул, отвернулся.

– Ты в норме? – спросил Димка, шатаясь от наскоков Иринки.