Текст книги "Системный сбой (СИ)"

Автор книги: Александр Юрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)

– Тут ступеньки, осторожнее.

Целтин испуганно кивнул, всё же обернулся, но листка и след простыл.

Показалось?

Не может быть.

Хотя ясно, что показалось. Ведь за дверьми никого нет. Детей эвакуировали. Или... Или...

Целтин почувствовал, как шевелятся на затылке волосы.

Укус собаки. Избавление. Таблетка, предложенная Громовым. Все эти вращения и трансформации, так похожие на те, какие претерпевала Алиса из сказки про зазеркалье... Она ведь тоже перед этим что-то съедала или выпивала! К тому же, не стоит забывать, что его окружают федералы, которые ничуть не удивились прибытию какого-то там профессора-самоучки, более того, так легко посвящают, по сути, человека с улицы в таинство засекреченных списков. Понятно, не всему стоит верить на слово, хотя и красиво поют, без фальши. Но и не секрет, что им что-то нужно и что просто так теперь не отпустят. Ещё этот листок...

А ведь дети всё ещё тут!

Целтин не знал, радоваться озарению или нет. Одно понятно: нужно молчать. С пансионатом и впрямь что-то не так. Адронный коллайдер, может быть, спровоцировал некую инвариантность, но напрямую влиять на местную аномалию вряд ли мог. К тому же эксперимент давно прекращён, а несуразица тут так и прёт. И эти два кекса тянут в подвал... Да-да, лестница вовсе не на верхние этажи. Вниз и в темень, такое ощущение, в преисподнюю!

Громов уже спустился на нижнюю площадку, когда Целтин с Панфиловым нагнали его. Стоял, почёсывая подбородок, снова над чем-то размышляя. Завидев сосредоточенное лицо гостя, потупил взор, шумно вздохнул, как бы давая понять, что сокрытое за очередной дверью, не в силах объяснить даже он сам.

Целтин невольно обернулся. Увидел сквозь стены притихших внутри тёмных комнат детишек, склонившихся у запертых дверей, в надежде услышать, что происходит снаружи... Поскорее мотнул головой, гоня наваждение прочь.

– Дети... – прохрипел он. – Как давно здание пустует?

Панфилов чуть не оступился.

– Зачем это вам? – вздохнул Громов.

– Просто... Такое ощущение... – Целтин мялся, ругая себя на чём свет стоит. – Наверное, показалось. Говорят, от места многое зависит в плане восприятия окружающей обстановки. Знаете, многие слышат в покинутой Припяти детские голоса...

– Так-то город-призрак, – улыбнулся Панфилов. – Поверьте, тут всё намного проще.

Целтин изобразил на лице облегчение, хотя внутри была напряжена каждая жилка.

– Как далеко вы продвинулись в вопросе изучения нейросетей? – в лоб спросил Громов, поворачивая в скважине ключ.

Целтин растерялся – уж как-то внезапно федерал переключился с одного на другое, точнее перестал выдавать информацию, возжелав её получать. Вот он, час «че», время «икс», точка невозврата, в которой многое обретает смысл.

– Как вы узнали?

Громов устало улыбнулся, даже не соизволил ответить.

– Вы же не думаете, что столь основополагающие моменты, такие как телепортация инородных сущностей извне, могут пройти мимо нас, напрямую занимающихся разработкой данного вопроса? – Панфилов прищурился, латекс его щёк блестел.

– И давно? – Целтин уже понял, что юлить нет смысла – ими воспользовались, остаётся лишь принять данность и надеяться, что все тонкости федералам всё же не известны.

– С самого начала, – быстро ответил Панфилов, вмиг разрушив надежды. – Или думаете только вам удалось проследить так называемый «след»?

– Да, конечно... – Целтину хотелось выть от осознания собственной никчёмности. Ну, действительно, как можно было быть такими легкомысленными?! «Большой брат» следит за нами даже на стульчаке унитаза – это когда вы живёте жизнью простого обывателя, который и думать не думает, что-то предпринимать. Если же вы приняли инородный сигнал, слежка распространится не только на вашу жизнь, но и на то, что сокрыто внутри неё на уровне подсознания. Чтобы утаить факты нужно перестать мыслить. Нужно превратиться в апаллический овощ или умереть – только так появится шанс утаить информацию, да и то не факт.

Целтин чувствовал себя использованным. Именно такое чувство, наверняка, все эти годы испытывала Соня – бедная малышка, которой тоже воспользовались для достижения каких-то возвышенных целей. Да, они все хотели помочь, но за неимением основополагающих знаний, топтались на месте, чиня лишнюю суету. Каково при этом было Соне? Вопрос. Думается, паршиво. Только представьте себя, доведённого до отчаяния и сбитого с толку, в толпе мельтешащих людей. У них свои проблемы, они замечают вас только когда это нужно им самим. Да, они вам сочувствуют, но ровно настолько, насколько пугало может сочувствовать белой вороне. Потом, возможно, кто-нибудь всё же осознает свою ошибку, однако к тому времени становится уже слишком поздно. Так, как поздно сейчас. Первопричина проблемы остаётся на другом уровне, до неё не дотянуться просто так. Отмотать время назад тоже не получится – палочки, как в рекламе, не пересекаются, – событийность идёт своим чередом, множа обиженных и обидчиков. И что самое гадкое, каждый считает, что воспользовались именно им.

Пока Целтин боролся с противоречиями, Громов отпер дверь.

– Сейчас вы увидите такое, что может перевернуть ваше мировоззрение с ног на голову, – полковник переступил порог, оглянулся. – Тут правда ступенька, осторожнее.

– И не нужно ничего подписывать? – с дуру ляпнул запутавшийся Целтин.

– Поверьте, это ни к чему, – Панфилов по-дружески приобнял за поясницу, но ровно настолько, чтобы придать дополнительного ускорения, иначе Целтин мог простоять на ступеньках вечность.

Наперекор ожиданиям подвальное помещение оказалось ярко освещено. В потолке холодно мерцали люминесцентные лампы. Вдоль стен висели на вкрученных кронштейнах светильники с лампами накаливания. Облицовочный гипсокартон потрескался, несколько кронштейнов не выдержали нагрузки – светильники валялись на полу, источая едкий, ослепляющий свет. Пахло непонятно... Каким-то тальком, скорее даже детской присыпкой. У Целтина не было обычных детей – Соня, естественно, не в счёт, – потому он не был сведущ в вопросах детской гигиены, а из всех запахов только этот и знал... Ещё с детства.

Запах присыпки.

Ну конечно же! Ведь тварь вселилась в девочку – так все твердят наперебой. Потому Громов и интересовался на счёт нейросетей. Возможно, ему даже нет дела до Сони. Ему нужно выковырнуть из головы ребёнка пришельца. Чтобы изучить, выведать секреты перемещения сквозь пространство-время, познать послесмертие. Если всё пройдёт гладко, заслать на тот свет научную экспедицию, разнеся из дробовика поочерёдно головы команде добровольцев, ведь как-то иначе разрушить барьер между явью и навью вряд ли возможно.

Под ногами похрустывал кафель. По правую руку сгрудились автоматы для стирки грязного постельного белья. Лавочки вдоль прохода заставлены измерительным оборудованием. Целтин, силясь не споткнуться, разглядел осциллограф, спектрометр, переносную радиостанцию Р-148 «Малыш»... Откуда здесь взялась такая редкость – большой вопрос.

Целтин огляделся и понял: в подвале вообще нет современного цифрового оборудования, только советские аналоговые прототипы, давно выработавшие ресурс и годные лишь для показа публике, как редкостные музейные экспонаты. Разница лишь в том, что весь этот раритет исправно работал: шипела гарнитура «Малыша», подмигивал диаграммой осциллограф, поблескивал кристаллами-анализаторами спектрометр... Приборы трудились, что-то вычисляли, регистрировали неведомые Целтину параметры. Зачем в прачечной нужно измерительное оборудование и радиостанция – ещё больший вопрос, но сосредоточится на нём Целтину не позволили.

– Так нужно для чистоты эксперимента, – Громов словно прочитал мысли. – Взгляните.

Целтин уставился на указующий перст полковника ФСБ, будто перед ним возник сам Святой Лука!

Аналогия возникла в голове не просто так. За скамейками с оборудованием возвышался крест в два человеческих роста, укрытый целлофановой накидкой. Целтин отчётливо разглядел широкую поперечину на высоте полтора метра от пола, ещё одну, чуть уже, у верхнего основания. Дальше, точнее ниже, начались проблемы – мозг перестал соображать, мысли путались, сознание оказалось перегруженным, как оперативка давшего сбой компьютера, столкнувшегося с непосильной задачей, которую просто невозможно решить при помощи алгоритма стандартных команд.

Вот и в реальности стандартная модель дала трещину. Логика куда-то подевалась, а без неё Целтин никак не мог. Он-то привык всё взвешивать, анализировать, разбирать вплоть до субатомных уровней. Только после скрупулёзного изучения всех сопутствующих процессов делать тот или иной вывод. И не важно сколько времени займёт вся процедура – процесс познания он таков: длителен и тернист. Спешка же только собьёт с верного пути. Ступать нужно аккуратно, дабы не упустить мелочей, от которых зачастую зависит конечный результат. Ведь так просто пройти мимо очевидного, что на первый взгляд незаметно, а на деле является основополагающим.

Здесь же его просто поставили перед фактом: так есть!

И так было.

На кресте был распят человек, и Целтин не знал, что с этим делать. Все недавние разговоры отошли на второй план. Разбираться ни в чём не хотелось. Над сознанием властвовал всего один наиглупейший вопрос: каким образом его втянули в эту треклятую секту? Лучше пожать руку свидетелям иеговым, сесть за один стол с лжепророком, закопаться в могиле, дабы преодолеть пространство... Лишь бы оказать подальше отсюда! Забыть и не вспоминать. А если воспоминать, то как сон. Как страшный сон. Как те кошмары, что видит по ночам Женя.

– С вами всё в порядке? – осведомился откуда-то издалека ангельским голоском Панфилов. – Сергей Сергеевич, вы пугаете нас...

Целтин вздрогнул. Отогнал прочь непутёвые мысли. Постарался взять себя в руки.

– Что это такое?

– Это... – Громов только сейчас опустил руку. – Знать бы мне, что это.

– Ступайте за мной, – позвал Панфилов, быстро обходя скамейки. – Собственно, мы и хотели спросить это у вас. Интересует, знаете ли, мнение сведущего в данном вопросе специалиста.

Пока Целтин протирал глаза и, спотыкаясь, пробирался за Панфиловым, Громов дёрнул какой-то рычаг, и занавес пал...

Целтин так и замер на полпути, с отвисшей челюстью, – он-то ожидал увидеть распятую девочку, а увидел голого мужика, сидящим в кресле и пускающим от переизбытка эмоций пузыри. Естественно, никакого креста не было и в помине, за спиной сапиенса раскорячились штативы капельниц, всевозможные кронштейны и столики с оборудованием. Проводов было мало, из вены торчал катетер, голова брита наголо, одет в бумажный подгузник – по всему беспомощный аут.

Но только вот зачем он тут? И где обещанная апаллическая девочка?..

Снова поворот, да такой, что только глаза держи.

Целтин медленно поднёс ладони к лицу. Уставился на линии на руках. Понял, что не помнит, где оставил чемодан с вещами.

Глава 9. ДЕЖАВЮ.

Она застыла у входа в огромный туннель – в точке, которую доселе преодолевала в едином порыве души, толком не запомнив действия. Хотя, возможно, действие принадлежало вовсе не ей. Кому-то свыше. Некоей посторонней сущности, истиной цели которой она так и не познала, в силу убогости своего мышления. Ей были уготованы знаки, событийность оставляла синяки и ссадины, последний раз она чуть было не умерла... Но всего этого оказалось недостаточно. Хлебая мелкими глотками из чаши судьбы, дабы познать истинную суть момента, она так увлеклась процессом, что сама не заметила, как сосредоточилась на рутине – глотках, – позабыв о главном: что ничто не настанет просто так, в угоду примитивной упёртости. Подсказки во сне должны были сподвигнуть к реальным действиям, к шагам, которые так и не были предприняты, ввиду несостоятельности мысли. Ещё она боялась, до дрожи в коленях. Не за себя, за Соню. Ведь помочь малышке и впрямь могло лишь чудо.

– Чудес не бывает, – голос был хриплым, как после длительного молчания, когда злишься, неизменно проглатывая желчь.

– Что, дежавю?

Женя вздрогнула. Посмотрела на стоящего – руки в брюки – Гнуса. Как давно подросток подошёл Женя не знала. Она не могла сказать, сколько уже втыкает, глядя на чёрный зев бункера, разверзшийся в немом удивлении от созерцания наконец-то объявившейся в реале Жени, словно и сам встречал её раньше, где-то там, за незримым горизонтом, но в гости, по какой-то причине, не ждал. Такое ощущение, жизнь наконец сдвинулась с мёртвой точки, в которую её подвесила сама Женя, сосредоточившись, исключительно, на кошмарах. Кольцо лопнуло, как в фантастическом фильме; сюжету дали ход, вот только сценарист замешкался, ввиду чего, Женя не знала, что говорить, как себя вести, куда деть руки, во что упереть взгляд... Необходимо импровизировать, а этого Женя делать не умела. Сначала за неё всё решала система, потом Целтин, сейчас она осталась одна. Один на один с полуночным кошмаром, который материализовался средь бела дня, под шелест ветра и щебетанье птиц.

– Жень, ты в норме? – По другую руку остановился Димка, по обыкновению, принялся крутить головой, высматривая младшую.

Иринка носилась в траве, средь высоких былок тимофеевки, где заразительно трещали кузнечики. Солнце палило нещадно, но мелкой, такое ощущение, всё было ни по чём: подкрадывалась, разводя руками стебли, будто плыла в воде; завидя жучка замирала, меняясь в лице; прыгала, почти рыбкой, силясь накрыть ладонями жертву. Если никто не попадался – дулась, нахмурив гусеницы-брови. Когда бросок был удачным, прыгала на месте, держа ладони ковшиком на уровне груди, не желая расставаться с сокровенным. Рассмотреть пленника конечно же не получалось. Тот был решителен и быстр – достаточно небольшой щёлки между пальцами: в глаз, рикошетом от носа, в траву и наутёк. Ирка стояла, опустив руки, как отчаявшийся бедняк, прищурив ушибленный глаз, с недвусмысленным выражением разочарования на лице, решая, что делать дальше: смеяться или плакать. Затем над ухом, вальяжно жужжа, заходил на посадку очередной беспечный жуколёт, плюхался на листок подорожника; ещё не догадываясь, что его ждёт, принимался старательно сворачивать крылья...

Иринка прыгала, по лягушачьи поджав ноги...

Белое выходное платьице в красный горошек давно превратилось в платье для коктейлей с преобладанием зелёного и бордового. Не хватало блёсток и хрустальных граней.

Димка махнул на сестру рукой.

Мати ещё подрывалась что-то кричать Иринке, сама, такое ощущение, не понимая, что на неё нашло – детей она недолюбливала, точнее не понимала, страшась в этой жизни одного: однажды стать мамой.

– Правда, что ли, была уже тут? – Лобзик не отличался любезностью, правила хорошего тона были ему неведомы. – Со Скиллом?

– Скилла от Бони сейчас не оттащишь, – перебил Гнус. – А она в такую дыру и не подумает соваться. Оно ей надо?

– Скилл, это которого с ВадМихом гебня приняла? – Димка прищурился.

– Было дело... – Гнус осклабился, повернулся к Жене, будто той было интересно. – Там гей-парад намечался на днюху ВадМиха. Собирались до Неглы запилиться, но их ещё на «дэ-6» дачло срисовало.

– Гонишь! – возмутился Стил. – Откуда там дачло? Спецлиния закрыта давно.

– А хрен тебе в хайло! – возразил Лобзик. – Там неподалёку, в хаботнике, двух бомжей червяк раскатал, так красным шапкам вводная была: палить по страшному, чтоб никто больше по забутовкам не шарился, кишками своими не рисковал. А то «кэ-эр» уже от дерьма ни хрена не контачит!

Подростки заржали. Даже скупой на эмоции Гнус улыбнулся.

Подошла Мати.

– Вы бы хоть по-человечески разговаривали, она же не понимает ничего.

Все уставились на Женю, как на имбецила. Кажется, даже Иринка оторвалась от своего занятия, засунула вымазанный кузнечиковой какой палец в рот и только что не смаковала. Женя аж назад невольно подалась, чуть не споткнулась об собственную тень, закачалась над кашками-ромашками, как в песенке у Крапивина. Пришлось поскорее взять себя в руки, нацепить на лицо глупую улыбку, чтобы хоть как-то сойти за нормального человека, который и впрямь просто споткнулся.

– Да ну... – Стил был явно удивлён, за что незамедлительно схлопотал подзатыльник от недовольной Мати.

– Короче ВадМих – это Вадим Михайлов, основатель диггерского движения, – популярно объяснила Мати, стреляя в пацанов зеленоватыми молниями из-под прищуренных ресниц. – Скилл – это так, сошка, которая просто тёрлась рядом, чтобы засветиться. И надо сказать, у него это получилось. Недалеко от Неглинной фейсы повязали весь парад – читай проникновение безобразно большой массой лиц, – ну и Скилл провёл сутки в обезьяннике, бок о бок со своим идейным вдохновителем, – сбылась ещё одна его давняя мечта. Естественно, последний его малость просветил, указал на недостатки, главный из которых заключался в том, что под «кислотой» соваться под землю – всё равно что из дробовика в голову целиться: рано или поздно бахнет, даже если палец на крючке не держать! Скилл тогда почувствовал себя амёбой – сам поделился, – настолько инфантильной показалась ему вся его прежняя жизнь. Проспавшись, Скилл впал в глубокую депрессию, так что на какое-то время выпал из общественной тусы и из сферы нашего внимания... – Мати остановилась перевести дух; Стил смотрел на подругу с немым восхищением.

– Насыщенно, – усмехнулся Гнус.

– Я бы даже сказал, глубокомысленно, – кивнул Лобзик, отходя к машине.

Мати наморщила носик: мол, сами придурки!

– Скилл любитель милитари, – объяснил Димка. – Подземка – это конечно красиво, но уже приелось. Хочется чего-то нового. Точнее неизведанного. А такие вот бомбари, как этот, и есть рассадник тайн и слухов. Романтика, одним словом.

– Во-во! – поддакнула Мати, радуясь, что нашла союзника. – Неясно, как Скилл вышел на Бони – ей до него уж точно не было никакого дела, – но после знакомства с тёткой, его жизнь сделала крутой поворот.

– В смысле? – всё же молвила Женя.

– Шлифанутая она, – снова влез Гнус. – Причём на всю башню.

– Есть немного, – согласился Димка. – Организует через интернет частные туры. Нелегальные. Охраняемая военка. Запретные зоны. Подземные коммуникации Припяти – вообще что-то с чем-то!

– Чернобыльская зона отчуждения? – удивилась Женя.

– Оттуда такие фото выкладывают в сеть – зашатаешься! – Мати достала мобильник, протянула Жене. – Там сталактиты и сталагмиты в подвалах домов, белые, будто крашеные!

– Это извёстка, – холодно сказал Гнус. – Только такие, как ты и ведутся, впечатлительные, блин.

Женя понаблюдала, как расширились от гнева ноздри Мати; девочка отдёрнула руку с мобильником, так и не дав взглянуть на фотки.

– Она ещё и радиоактивная, – подытожил Димка. – Об этом, понятное дело, никому не говорят, но суть даже не в этом. Бони не сопровождает своих клиентов. Игра сводится к выживанию так, если бы прямо сейчас на нас с вами упала атомная бомба. Вот ты, Мати, к примеру, знаешь, что нужно делать в таком случае? Как себя вести? Куда двигаться?

Мати отступила, ошалело уставилась на Димку, словно тот спросил, чем она собирается заняться после смерти. Хотя, по существу, так оно и было – одного беглого взгляда на Мати было достаточно, чтобы констатировать: бороться за жизнь внутри атомного холокоста она не намерена – ни к чему, когда всё уже и так решено.

– Хм... Никто не ответит на этот вопрос, потому что никто не верит, что так, в действительности, может быть.

– А ты сам, что намерен предпринять, прежде чем «Дядя Сэм» накроет тебя с головой? – едко заметил Гнус и закурил.

– Без понятия, – Димка развёл руками. – Поэтому люди и едут по указанному Бони маршруту. Чтобы что-то почувствовать.

– Что почувствовать?! – неожиданно вскипел Гнус. – Как свободные ионы разрушают клетки в твоём организме?! Ты считаешь, что с этим можно что-то поделать? Как-то преодолеть? По-твоему, можно запутать следы, убегая от смерти?!

– Гнус, ты чего? – не к месту влез Стил.

– Заткнись! – лихо осадил Гнус. – Или думаешь за умного сойти, рассуждая о неизбежном? – Снова кирпич в сторону Димки.

– Гнус, какая муха тебя укусила? – возмутилась Мати. – Он же не о том совсем! Ты гонишь сейчас, неужели сам не понимаешь?

– Да, Гнус, не кипятись, – всё же взял себя в руки Стил. – Ты это у Бони при встрече спроси...

– Какие у неё лады со смертью, – перебила Мати.

Гнус сплюнул. Собирался что-то возразить, но Женя не позволила.

– Существует вероятность, что человеческая сущность – каждого из нас – заключена в параллельности. Из расчёта наших поступков и складывается судьба. То есть, будущее каждого из нас не предопределено. Событийность можно изменить, причём на каждом отрезке пространства-времени, на протяжении которого мы мыслим, а значит существуем.

– А как быть за его пределами? – прищурился Гнус, и Женя поняла, что никакая муха парня не кусала, он всё предусмотрел заранее, словно уже побывал на этом своём отрезке, куда всех остальных закинуло впервые.

– Боюсь, это наш крест. Несовершенство трёхмерного мира. Мы можем перемещаться лишь в трёх координатах, время для нас – табу, – Женя сглотнула, сама не понимая, зачем вчерашним школьника вся эта «высшая математика».

– И кто всё так устроил? – не унимался Гнус. – Бог или зелёные человечки?

– Гнус, ты чё, серьёзно в инопланетян веришь? – Стил стоял, подперев руками бока, радостный, что получилось так легко отомстить приятелю – сам подставился.

Мати прыснула в кулачок.

Гнус не удостоил недостойных даже косым взглядом.

– Скорее всего, те пришельцы, которых вы имеете в виду под определениями «инопланетянин» и «зелёные человечки», не существуют, – Женя смотрела под ноги, как школяр у доски, стесняющийся открыть свои знания перед шушукающимися одноклассниками.

– То есть, есть и другие? – Мати посмотрела сначала на Димку, потом зачем-то на копающегося в кузове Лобзика.

Тот выглянул из-за «Тундры», точно почувствовал этот взгляд. Ничего не говоря, тыкнул пальцем в направлении Жени: мол, вот она, инородная сущность, прямёхонько у вас под носом, а не где-то там в небесах, куда смотреть, только шею воротить!

Мати нервно хихикнула.

– Но откуда вам знать? – спросила она, оборачиваясь на Женю.

Девушка вздрогнула, как от порыва ледяного ветра.

Вокруг потемнело – солнце заслонилось облаком в форме сказочного рептилоида. И впрямь повеяло холодом... изнутри, из бомбаря. Однако внутрь чрева смотрела одна Женя, возможно, только она и чувствовала. Остальные запрокинули головы, пялились вверх, на тварь, сожравшее светило, как хурму.

Всё вокруг сошло с ума. Выходит, она одна нормальная. В таком случае, происходящее и впрямь что-то значит(?).

– Я изучаю сны. Кошмары. Точнее природу их происхождения, – Женя вздрогнула, поскорее отвела взор от провала в бетонной стене.

– И как это связано с пришельцами? – спросил Гнус, прослеживая Женин взгляд. – Там нора, типа этой? Ход? Во сне?

Женя обняла себя руками за плечи.

– Пятьдесят на пятьдесят, – выдохнула она, беспорядочно скача взором по обступившим её ребятам.

– Это как? – не понял Димка. – Женя, ты серьёзно?

– Да! – Пришлось почти крикнуть, чтобы ответ получился эмоциональным.

– Спятили? – Мати покрутила пальцем у виска. – Это всего лишь сон. Как он может куда-то вести? Вы только послушайте себя со стороны.

– Бред сивой кобылы, – поддакнул Стил, но остался серьёзен.

– Объясни, – потребовал Гнус.

Женя пожала плечами. Сказала, смотря перед собой:

– Часть психоаналитиков считает, будто сон, есть ни что иное, как разрозненные обрывки событий, включая надежды, мечты, воспоминания – всё это расплывчато и неясно, по сути бред, вымысел. Другая часть, напротив, уверена, что сновиденья вовсе не сумбурны, а является частью чего-то запредельного, отстоящего в стороне от нашего логичного мира, а потому, на первый взгляд, лишённого смысла, не имеющего объяснения. Как астрономы не видят во вселенной антиматерии – которая, как показывают опыты, всё же существует, – так и психоаналитики не могут определить ту октаву, на которую смещены друг относительно друга реальность и иллюзия. Где проходит тонкая грань, за которой начинается безудержная фантазия, а материя утрачивает присущие ей свойства и что нужно предпринять в действительности для того, чтобы достигнуть резонанса, который бы открыл врата.

– Фантазия? – медленно проговорил Гнус, как бы смакуя слово на языке.

– Но если такое место действительно существует... – Димка задумался. – То именно из него и происходит наша реальность. Кто-то придумал мир там у себя, где есть такая возможность, и вот он воплотился в реальности тут, у нас. В месте, где есть материя – основа строительства, гравитация – как глобальное информационное хранилище, физические законы, описывающие поведение различных инерциальных систем в тех или иных условиях, а также момент их взаимодействия, когда одного вяло текущего процесса, такого как расширение вселенной, для дальнейшей эволюции уже недостаточно!

– Ты ещё тепловой баланс сюда приволоки с энтропией, – сплюнул Гнус.

– Хочешь сказать, что во сне мы видим ни что иное, как мастерскую, в которой Папа Карло выстругал первое полено? Да брось! – Стил приподнял руки ладонями вверх на уровне живота, как чаши весов; смотрел то на одну, то на другую кисть, словно дожидаясь, которая всё же перевесит.

– А мне кажется, что всё и впрямь вырисовывается, – Димка поёжился. – Сон – это дежавю. Фантомная память прошлой жизни.

– Прошлой жизни не бывает, – развела руками Мати. – Реинкарнация – бред. Как, впрочем, и другие религии. Кучка фанатиков, помешанных на вере в несуществующее, потому что смысл утерян окончательно. Потерянные люди.

– Только не для общества, – цыкнул Гнус.

– Да, только не для него, – кивнула Мати. – Обществу как раз такие и нужны. Ими проще помыкать. Таким ничего не надо взамен. Зомби.

– Дело в том, что момент реинкарнации невозможно доказать, – молвила Женя. – Даже если допустить, что перерождение – читай переселение сущности, именуемой в простонародье душой, из одного тела в другое – естественный процесс, такой, как, например, вспышки сверхновых, мы сталкиваемся с информационной проблемой, такой как память.

– А сверхновые причём? – не поняла Мати.

– Они вспыхивают и умирают, порождая новую материю, – объяснил Димка на скорую руку.

– А, – протянула Мати, явно ничего не поняв.

– Хочешь сказать, перерождённый ничего не вспомнит из своей предыдущей жизни? – Гнус как-то странно скривился, будто так и норовил поймать на лжи.

– Именно, – улыбнулась Женя. – И тут не нужны доказательства или эмпирические наблюдения. Новый мозг не связан со старым, а значит, никакой обмен информацией невозможен.

– А как же информативные каналы вселенной? – Лобзик подошёл, вытирая руки ветошью. – Не он ли пел о гравитации, в колебаниях которой заключён некий код? – Кивок в сторону Димки.

Женя опешила. Только сейчас до неё дошло, что шпана-то вовсе не шпана, какой кажется. Наверняка детки родились с золотой ложкой во рту, а потому учёба их особо не заботит. Как говорится, талант-то есть, потребность отсутствует. Ну не пристало золотой молодёжи учебник штудировать, да конспектики зубрить, куда почётнее по подземным коммуникациям ползать, милитари исследовать, повышать кругозор... Вдруг однажды наткнёшься на такую вот Женю. Эти-то дождались, значит и другим недолго осталось. Момент истины, вот в чём суть.

– Не уверена, что удел гравитации, переносить из одной головы в другую воспоминания, – Женя прищурилась. – Сами подумайте, если наши души действительно меняют тела как перчатки, в таком случае, смысл отсутствует, как таковой. Перед взором вьётся жуткая несуразица. Да и на счёт очереди я бы призадумалась...

– Какой очереди? – напряглась Мати.

– Той самой, как в больнице, – Женя снова улыбнулась, беседа становилась ненавязчивой. – Хотя, может быть, там всё по талонам уже.

– Ёрничаешь? – ухмыльнулся Гнус. – Вижу, тебе забавно.

– Просто дурь всё это, – отмахнулась Женя. – Причём отборнейшая. Да и размышлять на сей счёт не хочется. Ведь рано или поздно, Земля погибнет. Не станет Солнечной системы. Разлетится, как пух, галактика Млечный путь. Что станется со Вселенной – и вовсе не дано знать. Куда попадёт сущность, именующая себя «человеком»? – Женя развела руками. – Хоть убейте, не знаю.

– Уснёт, – Гнус аккуратно почёсывал шею за ухом, взгляд витал где-то над Женей, по всему, парень фантазировал.

– Прям голливудский финал, – присвистнул Лобзик. – Не хватает только МакКонахи и Хэтэуэй.

– А чё, классный фильмец, – Стил показал большой палец.

– Ты про «Интерстеллар»? – Димка улыбнулся. – Один минус: инопланетян в нём так и не показали.

– А они там были? – призадумалась Мати.

– Но ведь кто-то помог Кубу вернуться домой, – Димка потёр висок. – Хотя по сценарию, это были люди, только сверхразвитые, открывшие для себя четвёртое измерение.

– Получается, твоя работа целиком построена на предположениях, – Гнус усмехнулся. – Какой же ты учёный?

– Гнус, уймись! – приказала Мати. – Она-то чего тебе сделала?

– Сейчас скажет, что на свет появилась, – заржал Стил.

– Перебьёшься, – цыкнул Гнус. – Я просто пытаюсь понять, что именно собрало нас всех вместе и привело в это место.

Повисла гнетущая тишина, даже лютый сквозняк куда-то делся. Солнца по-прежнему видно не было. По лягушачьи прыгала Иринка. Скользили по земле тени облаков... Всё вроде как и прежде. Всё, да не всё. Антураж сменился. Декорации погожего летнего денька кто-то подменил чёрными абстракциями. Кажется, реальный мир треснул, система дала сбой, часть фазового пространства оказалась стёртой. Хотя нет. Это просто их всех выдернуло из действительности. Кукловоду не понравились, как ведут себя куклы, он намотал нить на вагу, придумывая наказание.

– А разве не случайность? – нарушила молчание Мати, ища ладонь Стила. – Хорош прикалываться, а.

Фантомный пузырь лопнул, шепнув напоследок осколками тоники, событийность на этом отрезке прямой восстановилась.

– Ты считаешь, что наша встреча не случайна? – Женя проницательно заглянула в глаза Гнуса; тот без натуги выдержал взгляд, ответил не менее бронебойным, так что щекам тепло стало.

– Думаю, ты лучше моего знаешь ответ на этот вопрос, – Гнус сощурился, будто в глаза ему бил ослепительно-яркий свет.

Жене показалось, что стало светлее. Она машинально задрала голову вверх и чуть не обомлела. Добрая часть небесной сферы окрасилась в бордовый цвет. Там, за гранью, повторялись вспышки, носились туда-сюда размытые точки, падали и вновь взмывали членистоногие, чем-то похожие на шершней...

– Не может быть... – Женя попятилась, споткнулась, села, больно ударившись копчиком.

В лицо дохнуло химией, обожгло слизистую носа и носоглотки. Грудную клетку сдавил болезненный спазм. В мозг воткнули вязальную спицу. Слёзы из глаз слегка разбавили агрессивную среду, но тут же и сами причинили вред: веки щипало, а проморгать влагу не получалось. Такое ощущение, на неё и впрямь напал стальной шершень! Тот самый, которого смело ударной волной во сне пару часов назад.