Текст книги "Системный сбой (СИ)"

Автор книги: Александр Юрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)

Мати махнула рукой.

– Все мозги набекрень с этой духотой. Ничего, оклемаюсь. Спасибо.

Димка улыбнулся: мол, с кем не бывает, ты ток теперь осторожнее.

– Эй, мелочь, держи свистульку, – Гнус стоял, склонив голову набок, и что-то протягивал в руке.

Иринка машинально дёрнулась – не знала она ещё, что от дяди Гнуса хорошего ждать нечего.

– Пусти!

– Уверена? – Димка с недоверием глядел на облупленного Гнуса – для него этот кекс был завёрнут в кальку: видно, что придумал подлость, но пока не ясно какую. – Ну, смотри...

– Я бы не ходила, Ириш, – покачала головой Мати. – Но решать тебе. Гнус, только попробуй гадость какую учинить!

Гнус даже не шелохнулся – по всему было видно, что плевал он на друзей с той самой колокольни!

Димка разжал пальцы, Иринка ускакала, даже не подозревая, что её ждёт.

– Надеюсь, ты успокаивать умеешь, – процедила сквозь зубы Мати. – Этот урод её точно до слёз доведёт.

– Всего лишь слёзы, – усмехнулся Димка. – От них ещё никто не умирал.

– Да ты, как Ницше, тот ещё оракул, – Лобзик пикнул сигналкой. – И давно этот нездоровый оптимизм с тобой по жизни?

– Ницше – мыслитель, – образумила Мати. – Был.

– Да? – Лобзик почесал затылок. – Ну и ладно... А этот Сергеич, к которому ты сестру ведёшь, случаем не Целтин?

– Он самый, – кивнул Димка. – Знакомый?

– Да не то слово... Он ведь завкафедрой в Радике был, пока его за лямуры с лаборанткой не попёрли. Принципиальный, не то слово, а на такой фигне погорел... Но, надо отдать ему должное, сон он мне два раза в год исправно портил.

– Что за лаборантка? – заинтересовалась Мати. – Почему я ничего не слышала?

– Да потому что не было ничего, – Димка покачал головой, давая понять: в век информационных технологий глупо верить каким-то там слухам, факты и те подтасовывают на раз-два!

– Чувак, ты что-то знаешь? – Стил толкнул в бок.

– Ок, только давайте без хохм. Целтин с моим батей в афгане служил. А на войне, сами понимаете, раскрывается истинный человеческий облик. Так вот батя, ничего плохого на счёт Целтина не говорил. Ни разу. А батя люто человеков недолюбливает. Более того скажу, сколько бы они не цапались по батиной горячке, так он всегда к мнению Сергея Сергеевича прислушивается. Пунцовый весь сидит, да только поперёк ничего сказать не смеет.

– Крутой перец, этот Целтин, по ходу! – Стил не скрывал одобрения. – Так а с лаборанткой, что за история, я так и не понял?

– С Женькой? Она – детдомовская. В больнице санитаркой подрабатывала, скорее даже полотёркой. Целтин после ранения дембельнулся, попал в больничку, вот там-то с Женькой и познакомился – ходила за ним, как дочка, видимо поняла, что человек хороший, каких на её пути до этого не встречалось. А Целтин её потом на факультет потянул – чувствовал долг за собой, – от себя ни на шаг не отпускал, боялся, обидят. А оно вон, как вышло – мир не без добрых шакалов... Сначала слухи поползли, потом стали прошлое ворошить, а у них никаких оправдательных документов – чужие люди. В общем, пришлось уйти и ему, и ей.

– Жесть, – Стил явно опешил. – В хайло дать тому, кто слухи пустил.

Мати уставилась на Лобзика, тот аж взвился.

– А чего я сразу?! Сдался мне ваш Целтин! Чё теперь, всех профессоров со свету сживать, если задолбали?! Он мне вообще параллелен был – что есть, что нету! Я про него только во время сессии и вспоминал. А он обо мне и сейчас не вспомнит сроду!

– Может зайдёшь? – усмехнулся Димка. – Проверим.

– Да пошёл ты, Самоха! Не на того катишь!

Заорала Иринка; все синхронно обернулись.

– Я же говорила, – вздохнула Мати. – Горбатого только могила исправит...

– Не, коллектор, – встрял Лобзик, радостный, что есть повод сменить тему. – Чё там ещё случилось?

– Горькая! – орала Иринка, тыча чем-то в живот Гнусу.

– Но ведь свистит, – недоумевал Гнус, то ли понарошку, то ли всерьёз.

– Свистит, – соглашалась мелкая, пробуя ещё раз и надрываясь с удвоенной силой.

– Я разве спорю, – пожимал плечами Гнус. – Жизнь полна разочарований.

– Не свистит больше! – топала ножкой Иринка и тут же поучала лаконичный совет:

– С другого конца попробуй.

И снова визг на грани истерии.

– Заклинило, – поморщился Димка, направляясь к дуэту вспышки и молнии.

– И часто так? – испуганно поинтересовалась Мати.

– Постоянно. Просто с Гнусом – это надолго. Он же специально.

Мати осталось только развести руками. Но она поспешила за Димкой, как могла, чувствовала, что потребуется её помощь.

Ничего криминального не происходило. Иринка – пунцовая от напряжения и обиды – дула в скукоженный стебелёк одуванчика, силясь воспроизвести хоть какой-нибудь звук, однако кроме сопения и всхлипов слышно ничего не было, а оттого по щекам мелкой катились крокодиловые слёзы.

– Бездарность, – оскалился Гнус, когда подоспела остальная процессия. – Ни в одну ноту не попала.

– А вот и попала! – разревелась Иринка уже по-настоящему. – Она в начале свистела, пока горько не стало!

– Это одуванчиковое молочко, – подсказала Мати.

– Враки! – Мелкая гневно топнула ножкой. – Молоко не горькое! А тут – тьфу! – Она не рассчитала усилия и выплюнула многострадальный стебелёк.

– Ну вот и всё... – констатировал Димка. – Теперь держись.

– Что, ещё хуже будет? – испугалась Мати, на всякий случай, прячась за Димкину спину.

– Как знать.

Иринка набрала побольше воздуха, но разреветься как следует не успела – Гнус дунул в самодельную свистульку, над дворовой коробкой метнулся и опал утиный кряк. В глазах шмакодявки заиграли блики – точь-в-точь, как у восторженных персонажей японских аниме. Руки потянулись вперёд и вверх, обиды тут же забылись, с губ слетело непреклонное: дай!

– С молочком, – Гнус протянул свистульку.

Ирка махнула рукой: мол, да хоть с горчицей, только попробовать дай!

– Так, хватит! – Мати отобрала игрушку, предупреждая отразившуюся в Иркиных глазах беду, протянула стручок акации. – Дуй.

Мелкая надула щёки и, к своему великому недоумению, крякнула!

На какое-то время воцарилась тишина, даже ветер перестал забавляться с кронами акаций – пронёсся пыльной взвесью над пустой парковкой и, без оглядки, ухнул в стену, разметав волосы, рубашки, платья.

Мати ухватилась за подол юбки, присела.

Лобзик заулюлюкал.

Гнус заслонился от поднятого мусора рукой.

Иринка осталась стоять со стручком в губах. Потом расплылась в самодовольной улыбке и побежала, вскинув руки, как крылья, жужжа на манер одномоторного самолётика, пролетающего над городской окраиной без особой надобности, в угоду самому себе.

– Улетела, – медленно проговорил Стил, как показалось Мати, на полном серьёзе.

– И что, не вернётся? – прошептала Мати, сама не понимая, откуда берутся сомнения.

– Как знать... – эхом отозвался Лобзик.

– Да вернётся, – улыбнулся Димка, снимая общее напряжение. – Вон, поворачивает уже.

– В другом месте у неё пропеллер, – усмехнулся Гнус. – Не там, где жужжит.

Мати покачала головой.

– Быть тебе в следующей жизни амёбой. Как пить дать. Извращенец.

– Нет, девчонка реально юморная, – посмеялся Стил. – Была бы постарше, запросто бы влилась в нашу компашку.

– А, Мати, тебе ведь не хватает подружки, с кем можно посекретничать?

Лобзик не договорил, получил по шее, так что еле на ногах устоял.

– Вдвоём они бы тебя запросто отваляли, – сплюнул Гнус, ловя уходящую на второй круг Иринку за шхибот. – Всё, нелётная погода.

– Пусти!

Гнус отпустил, чего не ожидала даже сама Иринка, – полетела в клумбу, только пятки сверкнули в новых туфлях.

– Гнус, ты придурок! – выругался Димка, доставая не к месту обрадованную сестру из грядки.

– Она сама попросила, – Гнус был непрошибаем, с такой миной по минному полу гулять, ни одна мина не сдетонирует, хоть прыгай на ней до посинения!

– Я катапультировалась! – заявила мелкая и показала язык. – А за меня ещё отомстят! Бее!

– Как вы с ней дома справляетесь? – спросил Стил. – Непоседа та ещё.

– У тебя нет младшей сестры? – обернулся Димка, попутно вытирая мордашку лётчицы.

Стил мотнул головой.

– Нет, ты же знаешь.

– Вот и не заводи. И предков предостереги. А то поналомают дров, потом упыхаетесь за этим волчком носиться.

– А мне нравится, – неопределённо хмыкнула Мати.

– Ты ж детей терпеть не можешь, – сказал Лобзик. – Сама рассказывала.

– Да, я их боюсь, – кивнула Мати. – Но только не Иринку. Не знаю, почему так.

– Да хватит уже её оттирать! – потерял терпение Гнус. – Давай, веди и поехали. И так уже битый час тут втыкаем.

Димка осмотрел сестру с головы до ног, удовлетворённо хмыкнул, взял за руку.

– Я быстро.

– Давай, мы пока перекурим, – махнул Лобзик, роясь в кармане рубашки.

Женя услышала в «предбаннике» топот и выглянула из-за монитора. Точнее это ей только показалось – монитор сам отлетел в сторону, повинуясь некой бессмысленности. На его месте возникла улыбающаяся мордашка, да так неожиданно, что на какое-то время Жене показалось, будто вся их работа по изучению искусственного интеллекта, есть ни что иное, как сон. Сон, который наконец-то соизволил убраться восвояси, а малышка Соня, устав от аморфности старших коллег, решилась на очередное детское озорство!

Иринка сделала обеими руками «окей», вывернула кисти запястьями вверх, прислонила кругляки «океев» к глазам, обхватив остальными пальчиками скулы, – вышел этакий удивлённый инопланетянин в очках, точнее инопланетянка. Женя невольно рассмеялась мелкой в лицо: думается, любой здравомыслящий гуманоид пришёл бы в замешательство от созерцания её всклокоченного вида, тем более в столь ранний час, когда ещё мысли набекрень!

Ирка засмеялась в ответ, подмигивая.

– Женька, привет! – Димка схватил сестру за пучок волос, оттянул прочь от стола и вздрагивающей от нездорового смеха Жени. – Выкрутасничает, непоседа. Не обращай внимания.

– Здравствуй, Дим, – кивнула Женя, давясь смешинками. – Вы так внезапно, что даже смешно.

Димка улыбнулся каламбуру, а мелкая требовала сок и с трубочкой, попутно носясь по комнате и касаясь различных предметов, будто играла с ними в салочки.

Целтин пришёл в замешательство: не было у него сока с трубочкой. В холодильнике остался апельсиновый, но без трубочки, а уверенность, что Ирка не прочухает подвох так же отсутствовала. Не велась девчушка на разводы, а обычный сок, был тем ещё подвохом.

– Ты ж дома графин высадила! – подивился Димка. – Да и неприлично так в гости заявляться, как попрошайка.

– Я не попрошайка! – Иринка остановилась, чтобы сверкнуть глазёнками. – Папка сказал, что у Сергея Сергеевича для меня что-то интересное! А я сок хочу – он очень интересный!

– Ну, Самохин... – Целтину оставалось только покачать головой.

– Сергей Сергеевич, я схожу, – подорвалась Женя, но Димка встал на пути.

– Жень, давай я сам?

– А что такое? – Женя машинально коснулась ладонями лица, принялась испуганно ощупывать кожу.

Димка загадочно улыбнулся.

– Да всё хорошо. Просто я не один. Там ребята во дворе ждут. И некоторым на глаза лучше не попадаться. То есть... Они, вообще, нормальные, просто... зануды такие, – Димка поёжился, давая понять, что и сам бы бежал от таких друзей без оглядки, только долг дружбы – он превыше всего, нужно стойко терпеть все тяготы и невзгоды.

Последнее Женя нафантазировала уже сама, а потому прыснула в кулачок, не заметив две тени, промелькнувшие по противоположной стене.

– Кто это тут зануда? – прозвучало с хрипотцой.

– Ничего себе... Так это настоящая лаборатория?! – Старшеклассница с кудряшками, средненького роста в платьице и сандалетах на босу ногу озиралась по сторонам, явно пребывая в замешательстве от увиденного. – Прям как в сериале.

– А вы чего припёрлись? – Димка покрутил пальцем у виска. – Вы себя в зеркале-то видели? Вами только светский бомонд пугать. Черти.

Ирка с разбегу бухнулась Мати в живот, отчего девочка охнула.

– Ирка, балда! Я рожу сейчас!

Мелкая заливалась, сидя на пятой точке, бухая пятками по полу. Волосы облепили лицо, платье шиворот-навыворот, руки вертикально вверх, как у ныряльщика, – ей богу, с потолка свалился барабашка и теперь не знает, как укатиться под кровать, потому что кровати, как таковой, попросту нет, а все углы просматриваются.

Женя облокотилась о стол, положила подбородок на ладонь, прикрыла пальцами лицо, силясь не заржать, как идиотка, – было что-то яркое в этих подростках... некое завуалированное проявление человечности; взбалмошность, присущая только здравомыслящим индивидам, не обременённым ворохом повседневных проблем, которые пеленают по рукам и ногам, не позволяя просто радоваться жизни, не потому что так надо априори, а потому что – и впрямь хочется!

«Они же всего лишь дети... – Женя вздрогнула, ловя себя на том, что наблюдает процесс поведенческих взаимоотношений. – А я дура, не могу даже на минуту отвлечься, пытаюсь отыскать всюду закономерности. Те самые, которых попросту нет, поскольку предо мной биологические нейросети, поведение которых не может быть запрограммировано. Они такие, какие есть. Пока ещё они далеки от того шаблона, под который мы хотим подогнать их сами. Или всё так и задумано где-то там, а программа всё же существует?»

Стараясь не совершать суматошных движений, Женя кое-как поправила монитор, глянула, как там Соня, – девочка молчала, по всей видимости, испытывая неловкость. Женя посмотрела на закатывающуюся Иринку, на Димку, пытающегося поднять сестру за шхибот, на девочку Мати, обнимающую себя за живот, на стоящего чуть в стороне коренастого паренька в кожанке, рваных джинсах и сланцах, исподлобья наблюдающего за сценой бедлама, наконец, на Целтина, застывшего посреди всей этой вакханалии, точно оглушённый спозаранку бравым маршем филин, над дуплом которого кто-то чересчур самодеятельный повесил репродуктор. Всё жило и кипело, не смотря на раздутый сыр-бор. И этому всему не было дела до частностей. До тех, кто несчастен, здесь и сейчас, вынужденный грустить в одиночестве. Вселенная оказалась жестокой – но Женя знала, что мироздание таково. С момента сотворения и по сей день, будто предвестником всего сущего явилось насилие.

– Стоп!

Женя не расслышала собственного голоса; на глазах разыгралась пантомима из мультика про Карлсона, когда вернулись родители, трезвонит дверной звонок, а все персонажи застыли на своих местах, даже которые до этого летали в воздухе! Ситуация была комична до невозможности, и Женя бы наверняка рассмеялась, позабыв свои недавние мысли, если бы не одно «но» – она могла поклясться, что секундой ранее в углу на стене, где стык с потолком, и впрямь что-то висело... затаилось... наблюдало...

Женя моргнула, тряхнула головой. Когда заново открыла глаза, все смотрели на неё родную в явном замешательстве.

– Сколько вы тут уже сидите? – просипел парень в кожанке, поглядывая с каким-то чрезмерным недоверием. – Что-то мне подсказывает, одной ночёвкой тут и не пахнет.

– Заткнись, Гнус! – осадил Димка, оттаскивая разинувшую рот Иринку от охающей Мати. – Ты тут вообще никаким боком не встрял! Чего припёрся?

– А ты хаботник на меня не разевай, деятель. Вот в бомбаре окажемся, там и посмотрим, что ты за фрукт или овощ...

– В бомбаре? – Женя на всякий случай ещё раз глянула в угол, но не обнаружив там ничего интересного, смерила взглядом ощетинившихся подростков. – Хотите сказать, в бомбоубежище?

Ребята оглянулись, оба раскрыли рты, видимо намереваясь послать встрявшую поперёк девушку каждый по своему маршруту – так, по крайней мере, показалось самой Жене, – однако, не достигнув компромисса по поводу того, чья тропа с ухабами круче, вновь сцепились между собой.

Ирка заныла, принялась раскачиваться, как припадочная, чуть было не угодила головой в дверной косяк, благо Мати подоспела и подставила руку.

Целтин кое-как поборол ступор, всё же прогулялся до холодильника – в первую очередь для того, чтобы собраться с мыслями. Мимоходом заметил на барной стойке позабытую кем-то «Упсу» с лимонным вкусом. Наверняка Женя страдала головой, но выпить забыла, по традиции заглушив спазм изрядной порцией кофеина, – кому, как ни Целтину знать, ведь и сам устраивал организму подобную встряску, после которой шестерни в голове вертелись сутки напролёт, большей частью по инерции. Колесо оказалось большим, точь-в-точь, как показывали в рекламе. Целтину сделалось интересно, зашипит ли, если добавить воды? В найденном возле ржавой раковины стакане и впрямь зашипело. Пахнуло лимоном, прозрачная поверхность вмиг сделалась мутной, таблетка плясала на дне, быстро уменьшаясь в размерах. Дальше Целтина потянули за подол халата. Не дав опомниться, выхватили стакан. И почти уже выпили, благо не оказалось той самой трубочки, из-за которой и разразился недавний сыр-бор.

Целтин стоял, ничего не понимая, глядел на шмыгающую носом Иринку и какой-то частью мозга всё же понимал, что малявка на харде компа ничем не отличается от этой, готовящейся зареветь напротив. Действительно, не хватает только тела, а всё остальное – мысли, желания, эмоции – точнейшая копия! Женя права, больше не нужны бестолковые тесты и тренинги, а те расчёты, которые он выполнил сегодня ночью – гроша ломанного не стоят. Истина в Воротнем, рядом с апаллической девочкой, а может быть, внутри неё! Здесь же и без того всё ясно – случилось нечто, отчего система дала сбой. Впервые с момента сотворения, и прямо сейчас Целтин, как никогда почувствовал себя истинно верующим человеком.

От последовавшей догадки его аж повело. Иринка с писком отскочила, грохнула стакан и была такова, мышью прошмыгнув в неприкрытую дверь.

– Что тут у вас ещё? – Женя массировала виски, шарила взглядом по полу, пытаясь определить, чему принадлежат осколки, и что за лужа растекается по полу, источая едкий лимонный запах.

– Блин, вот непутёвая, – Димка махнул рукой в сторону Гнуса. – Из-за тебя всё!

– Да ну...

– Я её приведу сейчас! – Димка умчался вслед за сестрой, грохнул дверью об притолоку. – Я мигом!

Женя поморщилась, глядя на трущего подбородок Целтина.

– Что-то не так? – Мати смотрела поочерёдно на оставшихся в помещении. – Мы же только посмотреть. Гнус сказал, что в этом нет ничего такого...

– А весело учёный люд поживает, – усмехнулся Гнус. – Никогда бы не подумал, что тут столько примочек бывает. Это вам не по коллектору шкуротёриться с болторезом в руках.

– Так это ж романтика, – отвесила подзатыльник Мати. – Ты чего на святое клешни поднимаешь, нечисть болотная!

Гнус загыгыкал; Женя поняла, что перестаёт понимать подростков – те стремились в свой собственный астрал, подальше от живого и адекватного. Ещё бы, так легче оправдать совершённый поступок, когда мало кто понимает причину и следствие.

Целтин сорвался с места, выбежал в «предбанник», принялся там чем-то грохотать. Женя продолжала созерцать осколки разбитого стакана – как-то снова навалилось кошмарное утро и безумная ночь чёрт-те-где. Опомнившись, Женя спросила:

– А что за бомбарь, о котором вы говорили?

Гнус с Мати переглянулись; Жене показалось, что не смотри она так пристально на ребят, те бы по очереди покрутили пальцем у виска – и оказались бы правы.

Гнус наморщился, явно не желая вдаваться в подробности.

– Ну была тема... А чего?

– Вы туда сейчас едете? – Слова не лезли из горла, и Жене приходилось их буквально отхаркивать; со стороны выглядело жутко. Так, по крайней мере, казалось.

Гнус с Мати стояли, непрошибаемые. Такое ощущение, каждый день общались в подобной манере с незнакомыми людьми, точнее с учёными-психами.

– Хм... – Гнус включил гиену: пошёл по кругу, не спуская пристального взора с Жениной фигуры. – А что это мы вдруг так заинтересовались?

Женя медленно поворачивала голову, стараясь не потерять из виду подростка. Не сказать, чтобы она опасалась чего-то конкретного – хотя мелочь, подобная Гнусу, как правило, оказывается наиболее опасной: так, по крайней мере, говорят по телику, – просто это незатейливое кружение напоминало ритуал. Так делятся сокровенным, прежде чем что-то решить или принять кого-то в компанию. Дашь на дашь – так кажется это называется, – и Женя решилась. На продолжавшего грохотать Целтина она не обращала внимания.

– Там у одной из шахт вы спрятали болторез. Ржавый, заедает постоянно, чтобы перекусить проволоку нужно усилие всего тела... – Женя понаблюдала, как Гнус остановился; ехидная улыбочка слетела с губ, лицо выражало недоумение, а где-то в глубине зрачков брезжил страх.

Мати, не мигая, смотрела на Гнуса; губки трепетали, но слов не было.

Тогда Женя выложила второй козырь:

– Если подниматься на верхний уровень, нужно предварительно закрутить болты в горизонтальных стяжках, иначе они обвалятся – вы специально так сделали, чтобы никто посторонний не пролез.

– Лобанов, сука! А ведь так ничего и не сказал, паскуда, – Гнус сжал кулаки, весь скукожился, готовый детонировать на манер сверхновой. – Башку тем самым болторезом перекушу и крысам скормлю.

Женя невольно вздрогнула – действительно, мал клоп, да вонюч, с таким нужно быть начеку.

– Мы же на прошлой неделе без него собирались в залаз, – Мати перевела испуганный взор с трясущегося от негодования Гнуса на Женю. – А он даже словом не обмолвился. Стил какой-то дряни обкурился, а Гнуса мусора, как всегда повязали – потому и отбой дали, не вдвоём же с Самохой тащиться, он даже темноты боится; а в коллектор его и вовсе под дулом автомата не затащить.

– Заткнись! – взвился Гнус, и Жене пришлось отступить. – Не видишь, дамочка нас за нос водит! Откуда ты знаешь про болторез? Была на объекте?

– Я понятия не имею, где он находится, – Женя отвечала спокойно, тщательно выговаривая каждое слово, понимая, что только так сможет получить доверие. – Но я знаю там каждый бетонный шов, потому что видела не раз и не два. Сейчас я не могу объяснить, как такое возможно, хотя... Прежде чем очутиться там, я засыпала.

После последних слов Гнус перестал теснить к окну. Снова сощурился, подпёр руками бока, сказал с улыбочкой, которую Женя соотнесла с примирительной:

– С завязанными глазами, что ли, ездила?

– Типа того, – на полном серьёзе ответила Женя и вдруг поняла, что Гнус боится её. Боится, потому что не понимает, откуда знает она.

«А ведь и впрямь, у кого информация, тот правит миром!» – Только сейчас на секунду Жене показалось, что двадцать первый век не так уж и плох – есть в нём свои минусы, есть свои плюсы, в итоге получается не так и не сяк, но если заставить себя не обращать внимания на мерзопакостные частности, то жить вполне себе можно. Скорее всего, все именно так и делают: закрывают на опостылевшую канитель глаза, окружают себя бытом – последний заменяет смысл, – а о грядущем просто не думают. Живут, смеются друг над другом, умирают. Безумие прёт со всех сторон, а сворачивать некуда. Жизнь – это прямая, соединяющая два конца. Свернуть с неё невозможно. Можно соскочить, но во что при этом выльется путь – доподлинно неизвестно, потому что отсутствует информация, основа бытия.

«Ну вот, вернулась к тому, с чего начала!» – Женя подавила улыбку, опасаясь, что мрачная атмосфера безумия развеется, а в этом случае, вся их недолгая беседа сойдёт за обыкновенную шутку – ведь Гнус так и ждёт, когда она улыбнётся, чтобы перехватить инициативу, и верёвки из неё вить! Современная молодёжь жестока, она не будет сомневаться, прежде чем отвесить пощёчину. Поэтому нужно держать парня в узде, на крючке, просто не дать повода поверить, что всё это фарс, и по сути, Женя нигде не была, а её фантомная память – лишь опостылевший ночной ужас, психопатия и членовредительство. И ничего разумного.

Но Гнус оказался прозорливее. Женя повелась на специфический внешний вид – то бишь, на оболочку, – однако под лобной костью у парня работал самый настоящий детектор человеческих чувств. О наличии последнего не знали даже друзья, хотя наверняка догадывались, просто не говорили вслух. Не фига Гнус не боялся, а если чего и опасался, то уж никак не Женю, а раскинувшегося за её плечами тёмного шельфа, который явно заинтересовал паренька – отсюда и все его выкрутасы, направленные на то, чтобы надорвать психологически.

Ничего не поделаешь, Жене оставалось лишь признать, что первый раунд, она сама того не ведая, проиграла.

– И что же такое вы тут разработали, чтобы так просто влезать в человеческие головы? – Воспользовавшись Жениным замешательством, Гнус задал тот самый вопрос.

– Гнус, ты чего? – испугалась Мати, но Гнус даже бровью не повёл, словно рядом с ним бубнило старое радио.

– С чего ты взял? – отступила Женя, готовя себя к очередной словесной партии.

– У Лобзика нет никаких шансов с тобой, да и ты не набитая дура, чтобы водиться с этим шизиком, ждущим конца света. Тем не менее, тебе многое известно. Вопрос: каким образом? Если только вы не научились телепортироваться или читать чужие мысли на расстоянии... – Гнус открыл первую карту и принялся терпеливо ждать.

Женя ощутила жар. Душный. Нестерпимый. Как тогда, на крыше бункера, когда прогремел последний взрыв, уничтожив несущуюся на неё адскую тварь. Поджарив заживо её саму. Обесцветив окровавленный мир, раскинувшийся под ногами чертогами самой настоящей преисподней. Грудную клетку сдавило – будто обдало пламенем. Явственно почувствовался запах гари. На глаза выступили едкие слёзы.

«Нет, с этим нужно что-то делать! Прямо сейчас, пока подвернулся шанс – ведь всё не случайно. Как пить-дать предначертано, не то судьбой, не то злым роком, не то ещё чем, что и представить не получится!»

Женя решилась. Не стала крыть карту Гнуса. Скинула свою рубашкой вверх, не желая светить очередной козырь. Хотя какие козыри... Самый настоящий блеф!

– Вы как раз туда едете? – спросила Женя, несмотря на внутренний жар, пряча руки под мышками.

– Куда туда? – усмехнулся Гнус.

Женя облизала пересохшие губы.

– Ну, как там у вас называется на сленге... Залаз. Запил. Или, может быть, закидон.

Гнус аж пополам согнулся от смеха.

Мати тоже прыснула, но лишь по инерции, как-то нервно, на грани истерии.

Только Женя осталась невозмутимой – вроде как получилось. Сленг делает своё дело. Хотя и без того понятно: чего не продолбить интеллигентным, вычурным языком, легко пропилить, прибегнув к самому действенному в подростковой среде средству – манере общения, так называемой, языковой культуре!

Гнус оторжался, покачал головой, изобразил руками знак «тайм-аут».

– Ну ты отливаешь, подруга! Закидон ты сейчас сама устроила, не скупясь на девайсы.

Женя улыбнулась в ответ.

– Да расскажи ты ей, – попросила Мати. – Видишь, человек интересуется. Тебе жалко, что ли? Или думаешь, она нас сразу гебне сдаст? Оно ей надо, не мамка же... и не красная шапка.

Мати заглянула в глаза Жене, словно спрашивая: ты ведь так просто интересуешься, как мы вашими катакомбами?

– Я бы хотела посмотреть, – сказала Женя, быстро переводя взгляд с вздрогнувшей Мати на прищурившегося Гнуса.

Да, легче и, что самое главное, логичнее было попросить Димку, но что-то внутреннее, осторожное, намекало Жене, что Димка в этой компании ничего не решает– препроводить к знакомому профессору сестру вместе со всеми – не в счёт. Порядок вещей определяет коренастый, ничем не примечательный тип, по кличке Гнус, который, при более близком рассмотрении, как оказалось, совсем не похож на обычное быдло, которого кругом пруд-пруди. Напротив, стоявший перед Женей подросток был тонким психологом, предводителем группы и, что самое главное, с ним можно было договориться, при этом не лишившись кошелька, сумочки или мобильного телефона. Его можно взять на интерес и, думается, Гнус заинтересовался, ведь Димка по пути наверняка что-нибудь рассказывал об нейросетях. Про Соню сын дружка патрона не знает, так что опасаться нечего. А интерес... Женя знает много чего занимательного... Например, какое количество времени в среднем за жизнь каждый из нас проводит во сне, употребляя пищу или сидя на стульчаке унитаза...

– Ты же понимаешь, что просто так ничего не бывает?

Женя кивнула – именно этого она и ждала.

– Я расскажу, как узнала о том месте.

– Лады, – Гнус поклонился, сама манерность; Мати аж всю перекрутило.

Женя испытала в груди лёгкий трепет. Она сроду не верила, что все её полубредовые ночные похождения выльются во что-то реальное. Пару раз она даже зарекалась постричься наголо, если вдруг что-нибудь всё же свершится. Однако неслись дни, сменялись года, а знаки судьбы так и оставались знаками, зашифрованными на неведомых уровнях в глубинах подсознания. Со временем надежды таяли, страх притуплялся, а в один прекрасный день, проснувшись, Женя толком и не вспомнила, что же ей снилось. В то утро она испытала разочарование – так человек, посветивший жизнь какому-то великому делу, вдруг понимает, что все его предыдущие труды пусты и легковесны – идея изжила себя, так и не проникнувшись чем-то сторонним, она не обросла смыслом, как ожидалось, поблекла на стыке эпох, просто оказалась никому не нужной. В горячке писатели жгут книги, скульпторы уничтожают красивейшие памятники архитектуры, а просто мыслители – сходят с ума. Вот и Женя решила, что спятила, – а кому понравится считать себя сумасшедшим?

Сейчас с души камень свалился. Женя чувствовала страх. Страх неизвестности.

– Гнус, ты сдурел, мы ж в машине не поместимся! – Мати крутила пальцем у виска, мельком поглядывая на Женю – вдруг та рассмеётся, всё же обозначив конец игры.

Женя мысленно состроила фигу: не дождётесь!

– Так где это место? – просто спросила она.

– Первая вводная, – серьёзно сказал Гнус. – Малинищи.

Женя поняла: всё это время ад был совсем близко.

Глава 8. ПЕРЕВЁРНУТЫЙ МИР.

Целтин поёжился, стряхнул капли с зонтика, поплотнее укутался в плащ. Воротнее встретило нудной изморосью. Низкие тучи обрели твердь. Казалось, если вскарабкаться на ближайшее дерево и постучать – зазвенят, как садовая лейка. Если когда-то они и были мягкими и тучными, то давным-давно, на заре эпох. Потом что-то пошло не так – катаклизм или вмешательство извне, – небосвод затвердел, стал жёстким, как земля под ногами. Скорее всего, из-за того, что человек пожелал встать вровень с богом и поселиться на небесах, куда путь ему был заказан, как дикому, необузданному в своих желаниях существу. Так или иначе, сфера над головой сменила свойства, и солнце здесь больше не светило. На смену погожим денькам пришла унылая промозглость, которая воцарилась повсюду. Дождик сделался чем-то обыденным. Слякоть под ногами – сама собой разумеющейся. Садовые культуры ещё как-то плодоносили, а вот скот весь повымер... Мор пришёл с непогодой, а может, и ещё с чем.

Целтин остановился на обочине. Из грязи в придорожной канаве торчали коровьи рога, копыта и ещё что-то меньшего размера, какая-то изодранная шкура. Целтин пригляделся и чуть не выронил чемодан – наполовину разложившаяся туша коровы и маленький телёнок источали смрадные миазмы, от восприятия которых становилось совсем невмоготу. Почему скот забили посреди улицы, да так и бросили на обочине – оставалось загадкой. Разве что и впрямь не случился мор. Тогда почему не сожгли или не закопали, как принято в нормальном человеческом обществе? Ведь явно же видно: останки не первой свежести. Может с месяц пролежали, а то и того больше. Сколько люду прошло мимо? Стоп! А есть ли тут вообще хоть кто-то живой?