355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Лавров » Россия и Запад » Текст книги (страница 32)
Россия и Запад
  • Текст добавлен: 15 октября 2016, 06:22

Текст книги "Россия и Запад"


Автор книги: Александр Лавров


Соавторы: Михаил Безродный,Николай Богомолов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 39 страниц)

Помимо собственно переводческих А. Элиасберг выполнял культурно-посреднические функции между русскими писателями и немецкими издателями[1183]1183
  Так, к его помощи прибегал, например, Б. В. Савинков, известный террорист, но и не менее известный писатель. В архиве Особого отдела Департамента полиции сохранилось его письмо к Элиасбергу, перехваченное и перлюстрированное зарубежными агентами охранки, ведшими неусыпное наблюдение за одним из самых опасных российских революционеров (ГА РФ Ф. ДП ОО. Дело о террористе Борисе Викторовиче Савинкове. Оп. 1906. Ед. хр. 115. Л. 86). В письме, однако, шла речь о вполне безобидных с точки зрения революционной угрозы властям издательских делах:
  <Отпечатано на машинке>
  13. VII. 1912
МногоуважаемыйАлександр Самойлович.  Я ознакомился с проектом договора, присланным мне Rütten und Loening и имею сделать следующие замечания:
  1) я согласен уступить право издания этой фирме, но не за 1000 марок, а за 1000 марок за первые 3000 экземпляров. Если книга пойдет более чем в 3000 экземпляров, то за каждый проданный свыше этой нормы экземпляр я получаю по тому же расчету, т. е. 1 марку за 3 экземпляра.
  Поэтому я бы просил в пункте 7-ом вычеркнуть слово «einmaliges» и прибавить: «за каждые 3000 экземпляров», 500 марок я получаю при подписании контракта, 500 – по выходе в свет первого издания (3000 экз.), остальные деньги по мере продажи.
  2) В пункте 2-ом забыто очень важное слово «Zahlen». Я бы редактировал этот пункт так: «Der Übersetzer hut der Verlag zu bestimmen und zu honorieren (zahlen). Als solcher etc…»
  В остальном я с Rütten und Loening согласен.
  He откажите сообщить мне, приемлемы ли эти условия.
  Прилагаю копию с договора (для Вашего ознакомления).
  С совершенным уважением
В. Ропшин  После перлюстрации копия этого письма была переправлена в Департамент полиции, куда поступила 23 августа 1912 г. В препроводительной записке «чиновник особых поручений» при российском посольстве во Франции А. А. Красильников, по существу возглавлявший заграничный отдел полицейской агентуры, сообщал в Петербург:
  Имею честь представить при сем Вашему Превосходительству доставленную наружным наблюдением копию проекта письма Бориса Савинкова за подписью «В. Ропшин» (литературный псевдоним Савинкова) к проживающему в Herzberg am Chiemsee, в Баварии, А. Элиасбергу по делу продажи Савинковым Германской книгоиздательской фирме Rütten und Loening права издания немецкого перевода какого-то его сочинения.
  Речь идет, по-видимому, о новом романе Савинкова, печатаемом в «Заветах».
Чиновник Особых ПорученийКрасильников

[Закрыть]
. В задуманном, но, к сожалению, не осуществленном проекте «немецкого выпуска» «Аполлона» ему принадлежала одна из ключевых ролей[1184]1184
  См.: Азадовский К. М., Лавров А. В. К истории издания «Аполлона»: неосуществленный «немецкий» выпуск // Россия. Запад. Восток: Встречные течения: К 100-летию со дня рождения акад. М. П. Алексеева. СПб.: Наука, 1996.


[Закрыть]
.

Два переведенных Элиасбергом рассказа Дымова были напечатаны в немецком сатирическом журнале «Simplicissimus»: «Ihr Leib» (12. Jg. 1907/1908. № 30. S. 465) и «Die Formel» (12. Jg. 1907/ 1908. № 45. S. 736–737). Вместе с К. Руте ром он осуществил перевод на немецкий язык лучшей драмы Дымова «Ню. Трагедия каждого дня», который вышел в свет в издательстве И. Ладыжникова[1185]1185
  Dymow О. Nju. Eine Alltagstragödie. Deutsch von A. Eliasberg und C. Rutter. Berlin: J. Ladyschnikow Verlag, 1908. Существует еще один перевод «Ню» на немецкий язык, принадлежащий Генри фон Гейзелеру (Heiselers) (1917) и долгие годы остававшийся неизвестным; опубликован в кн.: Poljakov F. B., Sippl С. Dramen der russischen Moderne in unbekannten Übersetzungen Henry von Heiselers. München: Verlag Otto Sagner, 2000.


[Закрыть]
. Жена Элиасберга, художница Зинаида Николаевна Васильева, близкая к санкт-петербургским писательско-журналистским кругам и входившая в ремизовский Обезвелволпал, оформляла обложку сборника дымовских рассказов «Земля цветет» (1908).

В бумагах Дымова сохранилась адресованная ему почтовая открытка от Элиасберга (датирована 25 сентября 1908 года). Написана открытка в Terlan (Tirol), Hôtel «Streindlhof», где переводчик проводил осенние вакации вместе с женой и годовалым сыном Павлом, будущим художником (1907–1983):

Дорогой друг, наконец нам удалось выбраться на поправку. Находимся здесь всего 5 дней, но уже мы все выздоровели до неузнаваемости. Собираемся остаться здесь еще недели три. Здесь земной рай. Тепло, солнечно и тихо. Особенно цветет наш ребенок. Пшиб<ышевский> мне сообщил, что Вы ему предлагаете сбыть роман некоему Руссову (кто это такой? В Серпухов?)[1186]1186
  Николай Николаевич Русов (1884 – не ранее 1942), прозаик, публицист, поэт, литературный и театральный критик.


[Закрыть]
. Если у Вас есть влияние на эту операцию, то не откажите мне в следующей просьбе: попросите издателя пригласить в качестве переводчика моего хорошего друга и прекрасного переводчика с польского – Вацлава Воровского, Одесса, Французский бульв. 47[1187]1187
  Вацлав Вацлавович Воровский (1871–1923), журналист, переводчик, критик-марксист, в будущем советский партийный и государственный деятель и дипломат; убит во время Лозаннской конференции русским офицером-эмигрантом М. М. Конради.


[Закрыть]
. Если предложите и поддержите кандидатуру этого переводчика, окажете мне огромную услугу. Пшибышевский блаженствует: деньги ему очень кстати. Прощайте, пишите, что в Петербурге.

Весь Ваш Александр Элиасберг
З<инаида> Н<иколаевна> кланяется[1188]1188
  РГАЛИ. Ф. 181. Оп. 2. Ед. хр. 5.


[Закрыть]
.

Летом 1909 года Дымов гостил у Элиасбергов, снимавших квартиру в баварской деревушке Фрошхаузен[1189]1189
  4 августа 1909 г. он писал оттуда С. К. Маковскому: «Дорогой Сергей Константинович, я гощу у Элиасберга в Froschhausen, – деревня, коровы, поля, сонные дни» (ОР РНБ. Ф. 124. Ед. хр. 1599).


[Закрыть]
. По-видимому, оттуда он писал Бурдесу, который находился в это время на излечении в санатории «Grünewald». Письмо (письма?) это разыскать не удалось, зато известен сохранившийся в дымовском архиве ответ Бурдеса, написанный на почтовой бумаге Sanatorium «Grünewald» и датированный августом 1909 года (дата проставлена, по всей видимости, рукой Дымова):

Дыминка, дорогой мой, бесценный и единственный брат мой, я все еще очень слаб, как видишь, но поправляюсь очень заметно. Дня через три смогу ответить на все письма Ваши, и тогда убедитесь, что я с Вами, что вижу многое, если не все. Сейчас читать еще трудно.

О Петербурге я и не думаю. Совсем другое у меня на душе. Однако чуткость великая у Тебя, Дыминка. Груне[1190]1190
  Жена Дымова Ирина (Груня) Наумовна Городецкая (ум. 1924).


[Закрыть]
скажи, что я и с ней всегда почти не расстаюсь.

Элиасбергам скажите, что мне очень хочется повидать их. Долго ли Вы у них останетесь? Черкните мне хоть пару слов. Я же во вторник Вам целое послание отправлю.

Брат Ваш давно перестал навещать меня. Не болен ли он?[1191]1191
  См. прим. 23 /В файле – примечание № 1149 – прим. верст./.


[Закрыть]

Крепко Тебя обнимаю, Дыминка мой. Передайте мой горячий привет Элиасбергам.

Всегда Ваш Б. Бурдес[1192]1192
  РГАЛИ. Ф. 181. Оп. 1. Ед. хр. 6. Л. 2–2 об.


[Закрыть]

Конец Бурдеса был драматичным: он медленно умирал от рака печени. В конце лета 1911 года Дымов сообщал А. А. Измайлову из Цюриха:

Должен сообщить Вам для Вас печальное известие: Бор<ис> Пав<лович> Бурдес умирает. Осталось ему жить 1½-2 месяца. Так сообщили берлинские врачи. У него рак печени и теперь рак перешел на кишки. Операция бесполезна, ее не будут делать. Он очень слаб, не ходит, говорит тихим задыхающимся голосом. Думаю, что Вы его больше не увидите. Я – возможно еще[1193]1193
  ОР ИРЛИ. Ф. 115. Оп. 3. Ед. хр. 241. Л. 29.


[Закрыть]
.

Несколько позднее, 12 сентября 1911 года, он вновь пишет Измайлову о Бурдесе:

Дорогой Александр Алексеевич,

Вам, конечно, интересно знать о Бурдесе. Пишу Вам подробно. Сейчас только я вернулся из Territet (около Montreux), куда отвез его в Sanatorium (Адрес: Territet-Montreux, Sanatorium L’Abri). Б<орис> Павл<ович> приехал ко мне 7-го в Zurich из Берлина. По предварительным его письмам, я вынес убеждение (скорее впечатление), что он поправился, болезнь пересилена и т. п. Вероятно, в этом роде и Вы теперь настроены. Это неверно. Уже один его вид на Цюрихском вокзале (я, разумеется, его встречал) внушал самые серьезные опасения. На другой день я с ним отправился к здешнему светилу профессору Mtiller’y. Профессор, улучив момент, вызвал меня и шепнул: «Этому человеку нельзя разъезжать. Он смертельно болен». Профессор намекал Б<орису> П<авлович>у и даже слишком ясно о серьезности его положения, но Б<орис> П<авлович> не понял (или притворился). Потом профессор сказал моей жене (его ученице), что это рак и что роковой исход неминуем – приблизительно месяца через 2. Через два дня я отвез Б<ориса> П<авловича> в Territet. Тамошний доктор также находит рак печени. Печень страшно увеличена. Опухоль огромная, это видно по фигуре. Б<орис> П<авлович> очень слаб, говорит все время прерывисто, стонет, легко плачет. Но он не сознает своего положения. Я переночевал в Sanatorium’e, доктор его успокоил, я тоже «делал приятное лицо», он думает, что через месяц-полтора поправится. Действительно, после Берлина он поправился, но это не существенно. Однако директор санатория в Territet dr. Loy говорит, что совершенно точно, клятвенно точно нельзя сказать, что рак. Быть может – есть тень тени возможности – что и выживет: сердце здоровое, легкие тоже. Сейчас у него маленький процесс воспаления в легком (правом). Это может быть и пустяк, а может, и серьезно очень.

Говорит он о пустяках, иногда остроумно, шутит, жалуется, что будет скучно одному. Я попрощался с ним – нет, уже не увидим мы его…

Все это грустно, тяжело. Еще грустнее, что вовсе не зрел он для смерти. Он ее испугался, как ребенок черной фигуры, и отмахивается. Страх смерти есть смерть.

Я через неделю буду в Петерб<урге> и расскажу подробнее, сейчас же считаю долгом Вам, его другу, и в Вашем лице редакции сообщить, как обстоит это грустное дело.

Обнимаю Вас, дорогой Александр Алексеевич, и жму дружески Вашу руку.

Привет общим друзьям.

О. Дымов[1194]1194
  OP ИРЛИ. Ф. 115. Оп. 3. Ед. хр. 241. Л. 9–10 об.


[Закрыть]

В некрологе Бурдеса, напечатанном в «Историческом вестнике», говорилось:

Умер после тяжких и долгих страданий (злокачественная опухоль печени) журналист, корреспондент и переводчик Борис Павлович Бурдес. Покойный, после ряда лет газетной работы по политическому отделу в некоторых провинциальных изданиях, в «Луче» (ред. Чуйко) и «С.-Петербургских Ведомостях», вступил десять лет тому назад в состав редакции «Биржевых Ведомостей»; здесь он написал множество передовых статей, преимущественно по вопросам иностранной политики, в которой он считался специалистом. Хорошо знакомый с жизнью на Западе, говоривший на нескольких иностранных языках, Б. П. Бурдес около двух лет прожил в Берлине в качестве корреспондента «Биржевых Ведомостей» и в этой роли показал себя очень отзывчивым и искусным журналистом. В Петербурге покойный всегда вращался в среде людей искусства, литературы, религии и философии. <…> В последние годы энергия этого не старого еще человека – ему было около пятидесяти лет – очень ослабла, последние же месяцы были как бы длительной агонией, мучительными и беспрерывными страданиями[1195]1195
  Исторический вестник. 1911. Октябрь. С. 393.


[Закрыть]
.

Возвращаясь к провокаторской теме, следует подчеркнуть, что в окружении Бориса Павловича знали или по крайней мере догадывались о его связях с охранкой. В упомянутых идишских воспоминаниях Дымов, рассказывая о Бурдесе, пишет:

Мне приходилось в жизни встречать многих выкрестов, даже чаще, чем я того хотел, но с более трагической фигурой, чем Борис Павлович Бурдес из Вильно, встречаться не приходилось. Это был человек с обгоревшей, изломанной душой. С сердцем, которое не стучало, как у других людей, но дрожало, – странный, интересный и гротескный человек. Он был паяц и мученик одновременно. Человек, который смотрел на себя как на жертву и кого другие считали предателем.

Уже несколько дней спустя после того, как я начал работать в «Биржевых ведомостях», наш литературный критик Измайлов, видя, что я сдружился с Бурдесом, сказал мне:

– Будьте осторожны с этим человеком, не водите с ним дружбу[1196]1196
  Dymov O. Wosichgedenk. Band II. S. 75. Сохранилась запись Бурдеса, оставленная в альбоме А. А. Измайлова (РГАЛИ. Ф. 227. Оп. 1. Ед. хр. 188. Л. 111):
Дорогой Александр Алексеевич,  Бог дал Вам большие, говорю по совести, неистощимые моральные и духовные ресурсы. Вот почему, на мой взгляд, Вы богаты. В этих же ресурсах я вижу закон Вашего долголетия. Да будут они, те же ресурсы Ваши, источником новых богатств для обожаемой нами русской литературы. Вот горячее, искреннее желание умиравшего, но не умершего, любящего Вас Б. Бурдеса.
Петербургв декабре 1909 г.

[Закрыть]
.

Однако помимо этих глухих намеков и слухов, которые доходили до автора «Wos ich gedenk», прямых указаний на какие-то известные ему случаи замешанности Бурдеса в деятельности охранного отделения в тексте нет. Судя по всему, в те годы, когда Дымов знал Бурдеса, его контакты с полицейским ведомством или прекратились вовсе, или были сведены к минимуму. Дымов однозначно указывает на это:

Должен сказать, что ни я, ни Измайлов и никто вокруг Бурдеса не чувствовал руку охранки, разве что только за такие дела, в которых мы сами были виновны. Бурдес, если бы он только захотел, мог легко принести мне много вреда, но никто от него не пострадал. Что ж за служитель тайной полиции тогда он был? И тем не менее, что-то было в этих упрямых слухах, – может, когда-то, много лет раньше, не в мое время, до того как я подружился с этой обожженной, надломленной, больной душой[1197]1197
  Dymov О. Wos ich gedenk. Band II. S. 76.


[Закрыть]

Поэтому «двойная жизнь» Бориса Павловича ассоциировалась для Дымова не столько с провокаторством, сколько с христиано-иудейской межеумочностью и связанной с этим рискованной попыткой усидеть на двух стульях: утвердиться и как сервильному выкресту, и как воинствующему еврею. В то же время трогательная нелепость и душевная деформированность этого человека вызывали у людей, близко его знавших (и Дымов здесь не исключение), помимо вольной или невольной иронической насмешки, сердобольное чувство: слишком уж ощутимой была дистанция между природными талантами Бурдеса и тем гротескным впечатлением, которое он зачастую производил.

Хорошо знакомый с Бурдесом известный журналист Абрам Евгеньевич Кауфман свидетельствовал, что он противоречил

себе на каждом шагу, опрокидывая то, что сам утверждал несколькими минутами раньше. Это была какая-то двойственная надломанная натура, как и вся его жизнь. На цепочке его часов красовался брелок с портретом сиониста Герцля, а за жилеткой усмотрели у него однажды крестик. В углу в его квартире висела икона, а в письменном столе находился пожелтевший еврейский молитвенник и молитвенное покрывало[1198]1198
  Кауфман A. E. За кулисами печати (Отрывки воспоминаний старого журналиста) // Исторический вестник. 1913. Т. 133. Июль. С. 119.


[Закрыть]
.

Именно эти «две системы ценностей» Бурдеса воплотились в образе приват-доцента Михаила Иосифовича Слязкина, героя романа Дымова «Бегущие креста» (1911)[1199]1199
  «Бегущие креста (Великий человек)» – единственный роман, который Дымов написал в свой российский период (исключения составляют два случая его участия в коллективном творчестве: первый – роман «Камень богов»; печатался с продолжением в журнале «Бум!», однако, как и любому другому из его авторов, Дымову принадлежит лишь крохотная главка, напечатанная в № 4 за 1911 (с. 11); второй случай – написание неопубликованного пародического романа «Томление тела», в котором, кроме Дымова, участвовали Р. В. Иванов-Разумник и приват-доцент М. М. Исаев, см.: ОР ИРЛИ. Ф. 79. Оп. 1. Ед. хр. 138. Л. 1–21 об.). Роман первоначально вышел в берлинском издательстве И. Ладыжникова в 1911 г. На следующий год он был напечатан в России, в 17-й книжке альманаха «Шиповник», и получил название «Томление духа». (Заметим, между прочим, что этому роману суждено было еще раз поменять название: изданный в 1919 г. в Лейпциге в переводе на немецкий язык, он был назван «Haschen nach dem Wind» («Ловящие ветер»); перевод осуществил бывший петербургский немец, давнишний дымовский знакомый Артур Лютер (1876–1955).) Изменение названия произошло, по всей видимости, на самом последнем этапе издания. В письме Дымова к А. А. Измайлову от 8 января 1912 г., написанном, как это из него вытекает, когда роман находился уже в типографии, он носил еще прежнее название «Бегущие креста»:
Дорогой мой Александр Алексеевич,  спасибо за добрые слова и внимание к моим трудам. Мой роман (12 печ<атных> листов) уже набирается в типографии изд<ательства> «Шиповник» и войдет в 17 альманах, который появится в самом начале февраля. Он называется «Бегущие креста». Люди, которые читали его (и весьма неглупые – Андреевич, Руманов, др.) говорят мне много «лестностей». Я внутренне чувствую, что кое-что мне удалось.
(ОР РНБ. Ф. 124. Ед. хр. 1597)

[Закрыть]
: крещеный еврей, он постоянно собирался посетить Святую землю, но так никогда и не осуществил свое намерение. Под влиянием минутной исповедальной ажитации Слязкин приводит в свою спальню одного из персонажей романа – еврея Липшица, где «по случаю воскресенья» прислуга «зажгла у барина лампадку перед запыленным образом, и красноватый задумчивый свет освещал комнату». Слязкин, однако же, ведет себя не под стать обстановке:

Торопливыми движениями рылся он, присев на корточки, в платяном шкафу, выгружая старые платья, узлы, тряпки и всякий хлам. Наконец он выпрямился, удовлетворенный и взволнованный. При мягком свете лампады гость рассмотрел, что Слязкин держит в руках большой кусок желтоватого полотна. Михаил Иосифович развернул этот предмет, и Липшиц увидел черные полосы еврейского молитвенного одеяния.

– Мой отец молился в этом… Он был простой честный еврей и если бы он знал… если бы почувствовал, что его сын когда-нибудь… его сын… то убил бы меня. Это моя святыня.

Он мял в руках старое полотно, пахнущее чем-то восточным, и при красноватом свете, льющемся сверху, блеснуло серебряное шитье.

– Я не смею прикоснуться к этому, – продолжал Слязкин, – пока все во мне не очистилось. Но клянусь вам, что я буду похоронен на нашем старом кладбище в моем родном городе рядом с отцом, и этот священный саван будет обвивать мой труп[1200]1200
  Дымов О. Томление духа // Литературно-художественные альманахи изд-ва «Шиповник». Кн. 17. СПб., 1912. С. 91–92.


[Закрыть]
.

Далее талес попадает в чемодан в очередной раз собирающегося в Палестину Слязкина, хотя совершенно ясно, что Земли обетованной ни он, ни его хозяин никогда не достигнут.

К моменту выхода «Бегущих креста» Бурдеса уже не было в живых. А. Измайлов, который в отклике на российское издание – «Томление духа» – отмечал узнаваемость его героев, писал, имея в виду Бурдеса, о «среднем петербургском журналисте, которого уже взяла могила», и упрекал автора:

Он не встанет, не скажет: «<Я> не такой».

Не то чтобы в романе он превратился в какой-нибудь преступный тип. Обыкновенно в памфлетах бывает так и даже, например, такой большой талант, как Лесков, рисовал чудовищ. У Дымова это просто какая-то культурная тля, мразь, слизняк[1201]1201
  Измайлов наверняка играет здесь созвучием «слизняка» с фамилией Слязкин.


[Закрыть]
.

И, однако, этот слизняк во всем такой, как тот, которого, кроме Дымова, знали и мы, и я, который так же был журналист, и так же еврей, и носился с гебраизмом, сионизмом, Толстым, мечтал об Иерусалиме, жаловался на бедных родственников и иногда так смешно и большей частью безобидно фальшивил, вечно попадал впросак перед наблюдательными людьми, как сплошь и жалко фальшивит в романе[1202]1202
  Измайлов А. Обанкротившиеся души (Новый роман О. Дымова «Томление духа») // Русское слово. 1912. № 96. 25 апреля (8 мая). С. 3.


[Закрыть]
.

Почти в то же самое время Бурдес оказался выведен и в романе Ш. Аша «Мэри» (1912) – в образе журналиста-выкреста Феодиуса Осиповича, который mot a mot подобие своего прототипа, что усилено еще чертами разительного внешнего сходства: небольшой рост, писклявый голос, высокопарность, неуравновешенный темперамент. Вот как выглядит появление героя в романе, когда он, «точно вихрь», врывается в гостиную Натальи Михайловны, жены известного адвоката Семена Семеновича Глиценштейна (в образе которого безошибочно угадывается Оскар Осипович Грузенберг)[1203]1203
  Первым, насколько нам известно, о прототипах этого романа Аша заговорил В. Е. Кельнер, см. его статью «Петербургские реалии романа Шолома Аша „Мэри“» (Лехаим. 2007. № 2 (178)), однако на Бурдеса как на прототип Феодиуса Осиповича исследователь не указывает.


[Закрыть]
:

Через минуту вбежал в гостиную маленький вертлявый суетливый еврей с пискливым голоском и принялся целовать руки Наталии Михайловны[1204]1204
  Аш Ш. Мэри. Berlin: J. Ladyschnikow Verlag, 1912. С. 141.


[Закрыть]
.

Феодиус Осипович у Аша —

крещеный еврей, тайно тоскующий по еврейству и постоянно твердящий о своем желании поехать в Иерусалим и там вернуться к старой вере. Феодиус рассказывал, будто он ежегодно перед Судным днем ездит в Вильно помолиться в еврейской синагоге, но никто этому не верил[1205]1205
  Там же. С. 142.


[Закрыть]
.

В сатирическом спектакле, каким предстает мир петербургской интеллигенции в романе Ш. Аша – причем в одинаковой степени и русской, и еврейской – и где достается всем, включая Дымова[1206]1206
  Дымов выведен у Аша в образе писателя Хомова, изображавшего «в обществе шута» и ставившего «себе задачей высмеивать всякий серьезный разговор: Акимов <Е. Н. Чириков> с его мужицкими ухватками был главной мишенью острот Хомова» (Там же. С. 141). Реально-бытовые и творческие отношения между Дымовым и Ашем заслуживают отдельного разговора; ограничимся здесь ссылкой на некрологическую статью первого о втором, которая на фоне бегло-зарисовочного мемуара завершалась так: «Умер Шолом Аш, человек необычайной силы, энергии, большого, широкого ума и таланта, прожив жизнь шумную, бурную» (Дымов О. Шолом Аш (Из воспоминаний) // Новое русское слово. 1957. № 16094. 1 июля. С. 8).


[Закрыть]
, Феодиус-Бурдес по степени гротескной заточенности занимает особое место. Впечатляет изображение его взвинченно-нервного состояния после получения известия о еврейском погроме: внутренний «голос крови» бунтует против экстерьера «официально-фасадной» жизни:

Вернувшись, он запер двери и принялся расхаживать по комнате, а затем вынул из потайного ящика молитвенное облачение, которое брал с собою, ежегодно тайком отправляясь в Вильну – помолиться в Судный день, разложил облачение на стол и сердито покосился на икону, перед которой в углу теплилась лампадка. Лик Петра, иудейского рыбака – Феодиус часто уверял знакомых евреев, что типично еврейское лицо апостола напоминает ему отца и кажется родным, – теперь казался чужим и злым. Он взобрался на стул и занавесил икону полотенцем. Из кухни донесся голос прислуги; Феодиус испугался, чуть не упал со стула и крикнул: – Наташа, Наташа, да замолчите вы хоть на минутку! – принялся заводить граммофон; когда зазвучала мелодия Коль-Нидре[1207]1207
  «Кол нидре» или «Кол нидрей» (дословно «Все обеты», иврит) – еврейская молитва, читаемая в начале вечерней службы в Судный день.


[Закрыть]
, он забегал по комнате, увлеченный этой музыкой, временами напевая: Ко-л, нид-р-е… И в глазах его стояли слезы еврейской скорби, быть может, единственные искренние слезы, какими он умел плакать[1208]1208
  Аш Ш. Мэри. С. 195.


[Закрыть]
.

Трудно, читая Аша, отделаться от ощущения, что за этим «тайным бунтом» романного героя, внешне нелепым и комичным, скрыта неоднозначная и противоречивая жизненная драма прототипа – журналиста Бориса Павловича Бурдеса. Драма, которую по-разному, но с неизменной настойчивостью, в широком диапазоне – от шутовского колпака до трагических нот – воспринимали современники этого человека.

____________________
Владимир Хазан

Еще раз о рукописях Михаила Кузмина в Германии:
по материалам архива В.Маркова

Рассказ эмигрантского поэта и критика, а также американского профессора славистики В. Ф. Маркова (р. 1920)[1209]1209
  О литературоведе Владимире Федоровиче Маркове см.: Марков Вл. Поэзия и одностроки. München, 1983; Он же. О свободе в поэзии. Статьи, эссе, разное. СПб., 1994; «Ваш Глеб Струве». Письма Г. П. Струве к В. Ф. Маркову / Публ. и коммент. Ж. Шерона// Новое литературное обозрение. 1995. № 12. С. 118–152; Марков Вл. Гурилевские романсы. СПб., 2000.


[Закрыть]
о судьбе рукописей поэта М. А. Кузмина в Германии кочует из одной биографии поэта в другую[1210]1210
  Malmstad J. E. Mixail Kuzmin: A Chronicle of his life and times 11 Кузмин M. A. Собрание стихов III. München, 1977. P. 298; Богомолов H., Малмстад Дж. Михаил Кузмин: искусство, жизнь, эпоха. М., 1996. С. 274; Они же. Михаил Кузмин: искусство, жизнь, эпоха. М., 2007. С. 472.


[Закрыть]
. Рассказ о рукописях Кузмина представляется в анекдотической форме, что несколько снижает достоверность приводимых фактов. История «анекдота» является удачным результатом эпистолярной цепочки, ведущей к источнику рассказа.

В шестидесятых годах прошлого столетия Марков тщательно собирал материал для первого собрания стихов Михаила Кузмина[1211]1211
  Издание вышло только в 1977 г. в 3-х томах в Мюнхене в издательстве «Wilhelm Fink Verlag».


[Закрыть]
. В связи с этим немецкий дипломат Эрих Франц Зоммер (Erich Franz Sommer, 1912–1996), который в это время был атташе по культурным делам при немецком консульстве в Сан-Франциско, написал в декабре 1969 года Владимиру Федоровичу письмо. В нем Зоммер сообщил, что, отсидев после войны десять лет в советских концлагерях, в 1955 году он вернулся домой, в Германию:

[Я находился] в 1946–1947 гг. в концентрационном лагере Переборы (недалеко от Щербакова[1212]1212
  С 1946 по 1957 г. город Рыбинск назывался Щербаков.


[Закрыть]
), где я больше одного года работал в лагерном театре в качестве помощника режиссера Сергея Эрнестовича Радлова[1213]1213
  Сергей Эрнестович Радлов (1892–1958) и его жена Анна Дмитриевна Радлова (1891–1949) оказались на территории, захваченной немцами. Немцы послали Радловых и остатки радловского театра Ленсовета на юг Франции, где они выступали до конца войны. После войны за «сотрудничество» Радловы получили лагерный срок. Радлов выжил и был освобожден после смерти Сталина, его жена погибла в лагере. Анна Радлова была большим другом Кузмина. См.: Zolotnitsky D. Sergei Radlov. The Shakespearian Fate of a Soviet Director. Amsterdam, 1995. P. 215–230.


[Закрыть]
. Его супруга – поэтесса Анна Дмитриевна, сообщила мне о том, что при отъезде из Берлина в 1944 году, она оставила у мужа Ады Чеховой[1214]1214
  Ада Константиновна Книппер (1895–1985) – актриса, педагог. Так как она была сестрой O. K. Чеховой, то Зоммер ошибочно называет ее «Чеховой».


[Закрыть]
, немецкого актера Рудольфа Платте[1215]1215
  Rudolf Antonius Heinrich Platte (1904–1984) – немецкий актер театра и кино.


[Закрыть]
, чемодан с рукописями М. А. Кузмина. После <моего> возвращения из сибирского плена в 1955 году, Ольга Чехова[1216]1216
  Ольга Константиновна Чехова (1897–1980, урожд. Книппер) – выдающаяся актриса немецкого кино. Во время войны якобы работала на советскую разведку; см. Книппер Вл. Пора галлюцинаций. М., 1995. С. 181–208; Beevor А. The Mystery of Olga Chekhova New York, 2004.


[Закрыть]
, которую я посетил в Мюнхене, на мои расспросы о судьбе этих пропавших рукописей сообщила мне, что они якобы сгорели во время бомбежки при падении Берлина[1217]1217
  Архив В. Ф. Маркова.


[Закрыть]
.

Получив эти важные сведения, Марков попросил Ксению Карловну Чехову (1897–1970), вдову великого актера Михаила Чехова (1891–1955), связаться с Адой Книппер через ее сестру, Ольгу Чехову, которая была первой женой Михаила Чехова. (Марков и его жена состояли в дружеских отношениях с Михаилом Чеховым в последние годы его жизни в Лос-Анджелесе.) Ответ от Ады Книппер Ксения Карловна передала Маркову. Вот откуда происходит много цитированный рассказ!

Письмо Ады Книппер проливает свет не только на те материалы Кузмина, которые пропали, но и на те, которые сохранились. Письмо печатается по оригиналу из архива Маркова, который находится в распоряжении публикатора.

____________________
Жорж Шерон
ПИСЬМО АДЫ КНИППЕР

15.4.70. Мюнхен.[1218]1218
  Письмо написано на фирменном бланке косметической фирмы Ольги Чеховой: «Olga Tschechowa Kosmetik».


[Закрыть]

Дорогая Ксения Карловна!

Ольга переслала мне Ваше письмо еще осенью. Но я живу под Берлином в Герм<анской> Демократической> Республике, и оттуда не могу Вам обо всем писать.

Скажу только, что два чемодана, которые Радловы оставили у нас, постигла та же участь, как и наши чемоданы, которые мы спрятали в гараже, думая, что там они лучше сохранятся. Линия фронта проходила как раз у нас – мы все выжили, но пережили много, много тяжелого. Если бы я знала, что в одном из чемоданов хранятся книги и манускрипты, я бы наверное взяла их в наш книжный шкаф, но м<ожет> б<ыть> как раз то, что я этого не знала избавило нас от более опасных последствий. С. Э. Радл<ов.>, ведь, был объявлен вне закона и – что я узнала немного позднее, после окончания войны. Потом кажется все уладилось, выяснилось и он даже вернулся обратно! 1945 г. в мае, мне говорили, что в деревне, в двух – трех верстах от меня валяются печатные листы (на тонкой бумаге). Солдаты из них крутят папиросы с махоркой и текст русский. Я не могла себе представить, что эти листы «из чемодана Радловых». После окончания боёв в соседнем лесу лежало бесконечно много всяких предметов домашнего обихода, среди которых я нашла 5 книг с «ex libris» Радлова (писателя Кузьмина <так!>) – они у меня до сих пор есть, но переслать их Вам опять таки не могу. Я тогда страницу с ex libris вырвала из каждой книги – из-за Р<адлова>. Чемоданы наши и Р<адловых> были все вскрыты, вернее взломаны и все просто растащено или разбросано всюду – а любителей «поживиться» всегда бывало достаточно среди деревенских жителей. Как видите, к сожалению, не могу я ничем помочь Вашему знакомому.

Каждый год я получаю возможность 4 недели провести в Зап<адной> Герм<ании>. И теперь я была у Марины (моей дочери), которая замужем (вторым браком) за режиссером телевидения в Гамбурге и сама актриса, – и на 3 дня приехала навестить сестру. Сама я живу в 28 клм. от Берлина, одна с маленьким пуделем, в лесу в 2–3 клм. от деревни. Работаю со студентами, доценткой, по русск<ому> яз<ыку> в Ин<ститу>те, в Берлине.

Желаю Вам от души всего хорошего. Главное здоровье. Сердечный привет также от сестры.

Ваша,

Ада.

    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю