Текст книги "Россия и Запад"
Автор книги: Александр Лавров
Соавторы: Михаил Безродный,Николай Богомолов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 39 страниц)
Судя по письму от 12 января 1949 года, Азадовский просил присылать ему все, что выходит по интересующей его тематике на Северном Кавказе. «Относительно краеведческих изданий напишу в Нальчик и Грозный о высылке Вам некоторых изданий со статьями по литературе и фольклору» (л. 11), – обещал ему Семенов. В открытке от 1 марта 1949 года он сообщал о результате своих переговоров: «По моей просьбе Грозненский Н<аучно>-И<сследовательский> Инст<итут> и Кабардинский Н<аучно>-И<сследовательский> Институт выслали Вам некоторые свои издания. У нас тоже печатаются новые сборники со статьями по вопросам культуры. Когда они выйдут в свет, вышлю их» (л. 16). Было ли выполнено это обещание, нам неизвестно.
Письма к Азадовскому менее информативны, чем, например, письма к Гершензону или И. Н. Розанову. Это обусловлено не только менее близким и менее длительным общением (с Розановым Семенов познакомился в 1924 году в московском Доме ученых[1055]1055
Письмо от 3 ноября 1953 г. РО РГБ. Ф. 653 (И. Н. Розанов). Карт. 40. Ед. хр. 5. Л. 20.
[Закрыть]), не только иным, уже не дореволюционным дискурсом с его открытостью и исповедальностью (как в письмах к Гершензону), но и рядом объективных обстоятельств другого рода. Тут и военная цензура, действовавшая еще летом 1945 года (на письме от 7 июля 1945-го стоит штамп «просмотрено военной цензурой»). Тут и тяжелая болезнь сердца, начавшаяся у Семенова в конце 1940-х и заставившая его в 1951 году оставить преподавательскую деятельность. Недаром в 1949-м он сетовал:
Слабость здоровья – наша общая участь. Когда были помоложе, не думали о нем, а теперь недомогание само о себе напоминает. Нельзя порой не задуматься о том, что мы – «последние из могикан»; коллег старше нас уже почти нет! Между тем хотелось бы поработать в излюбленной области, сделать еще кое-что пока хватит сил… (л. 11).
Тут и еще более существенная причина – развернувшаяся в конце 1940-х борьба с космополитизмом. В феврале 1949 года Азадовский был изгнан со всех мест его работы, а Семенову как криминал начинали вменять сравнения, к примеру, тех же нартских сказаний с мировыми фольклорными образцами.
Однако и по этим, достаточно лаконичным, письмам можно представить главное: какая именно научная проблематика объединяла двух ученых.
____________________
Елена Тахо-Годи
К биографии Н. С. Гумилева
Такой титул носила наша с К.М. публикация, спешившая вослед снятию цензурного запрета на имя расстрелянного поэта[1056]1056
Русская литература. 1988. № 2. С. 171–186.
[Закрыть], но дательный падеж заглавий, знаменующий незавершенность приближения к искомому предмету, все еще не теряет в уместности два с лишним десятилетия спустя.
Вот, например. Несмотря на сравнительно давно введенную в иных изданиях поэта[1057]1057
Гумилев Н. Письма о русской поэзии. М., 1990. С. 361–362; Он же. Собр. соч.: В Зт. Т. 3. М., 1991. С. 333.
[Закрыть] ссылку на воспоминания «Н.Д.» о нем, напечатанные к трехлетию его гибели, новейший комментированный жизнеописательный компендиум, хоть и вобрал эту ссылку в библиографию[1058]1058
Лукницкий П. Н. Труды и дни Н. С. Гумилева. СПб., 2010. С. 839.
[Закрыть], никак содержанием этих воспоминаний не попользовался. Таким образом, приложить их к биографии Н. С. Гумилева становится нашей обязанностью, и ее мы ныне исполняем:
Встреча с Н. С. Гумилевым
На пароход, где-то около фабрики Торнтона[1059]1059
Суконная и одеяльная фабрика в восточной части Петербурга, на набережной правого берега Невы, к югу от Малой Охты, открытая Джеймсом Торнтоном в 1841 г. (ныне – «Невская мануфактура»).
[Закрыть] мы все еще пересаживаемся черствыми раздраженными эгоистами. Наши обиды слишком тяжелы и в то же время слишком повседневны, чтобы их могла излечить природа.Нева – река меланхолическая. Здесь она течет мимо бревенчатых, смиренных домиков, которые на фоне революции выглядят вовсе не патриархально.
Мы сходим на берег и идем по длинной, знойной дороге. Нам встречаются пыльные, серые овцы и дети из той породы, которые молча глядят на вас в упор, прикрывшись ладонью от солнца, когда вы спрашиваете у них дорогу.
Наконец, ворота, на которых вывеска «Домот».
Здесь многое поражает, и прежде всего – вежливость. Входишь, по привычке, готовый дать отпор. Ведь все права отняты – это делает человека сильным… И вдруг замечаешь, что все вокруг ласковое – вещи, люди. Кто из нас в состоянии сразу взять и этому поверить.
Как? Гонг, мирно призывающий к обеду и ужину? Лужайки, на которых можно лежать закинув руки и смотреть в небо. Как – настоящее небо, а не, как в городе, просто деловая покрышка?
Впрочем, мы все еще не доверяем. Как же! проведешь нас так скоро, стреляных!
И все ищем в столовой, где-нибудь на стене, плакат – «Не трудящийся да не ест».
В комнате у нас уютно и много разговоров о Гумилеве – как он выглядит, как ходит и как играет в пятнашки.
Маленькая дочь актрисы, Люся[1060]1060
Несомненно, имеется в виду «Люся» Дарская. Ср.: «1921. Н. Берберова, Л. Дарская, Н. Грушко» (Лукницкий П. Н. Труды и дни Н. С. Гумилева. С. 722; ср. также: С. 681, 711). См. о ней: Одоевцева И. На берегах Невы. М., 1989. С. 237–238.
[Закрыть], раскачивается между кроватями, держась за спинки, и говорит, говорит.– Он спросил меня, хочу ли я с ним ехать в Индию, знаете?
– Ну и что же ты?
– Вот еще! Я сказала, что уже обещала Жоржику из Дома Литераторов. Жоржик лучше, потому что он молодой.
Еще бы – 13-летний мужчина! Вот болтушка! А с Жоржиком куда же – тоже в Индию?
– Ах нет, в Париж, когда наладится сообщение.
Мы лежим, разговариваем, читаем стародавние «Осколки» и «Будильник», в которых имя Антоши Чехонте и грубоватые и мирные карикатуры на новогодних визитеров, на неверных жен.
В соседней с нашей «дамской» комнатой зале кто-то что-то репетирует. Слышатся «Норвежские танцы» Грига, шум, смех. В нашу комнату заглядывает взволнованный молодой человек. Он слышал, что в числе прибывших артистка Д. Он просит всех желающих и могущих способствовать разнообразию развлечений не пожалеть своих сил. Лоб его блестит. В голосе хрипота переутомления.
Артистка Д., мать Люси, подымается на своей койке более чем в недоумении.
– Играть? Да что вы! Артистка Д.! Эк, вспомнили! Да я с самой революции не выступаю. В квартире дым, холод. Я не выхожу из катара горла. Вы слышите, как я говорю?
– Ну тогда, может быть, какой-нибудь танец. И, кстати, нет ли здесь дамы, знающей ту-степ?[1061]1061
Two-step – танец двудольного метра, упрощенная полька, предшественник фокстрота. К 1920 г. в Европе и Америке был уже анахронизмом, вытесненный уанстепом. Виктор Типот, брат студистки Гумилева Лидии Гинзбург, в либретто оперетты «Свадьба в Малиновке» ввел для него приобретшее некоторую популярность русифицированное имя «в ту степь».
[Закрыть]– Да что вы! Да мы полумертвые! Мы с самого обеда лежим пластами. Нет и нет! Ах, придти смотреть? Смотреть с удовольствием.
Молодой человек скрывается. Люся визжит от восторга. После ужина звуки гонга сзывают нас веселиться.
Николай Степанович Гумилев. Все его разглядывают. Он этим видимо недоволен. Прячется в части залы, отведенной под сцену за аркой. Публика больше рабочие и полуинтеллигенты. Интеллигенты, кроме новеньких, все заправилы. Кто режиссирует, кто аккомпанирует, а кто и просто из первого ряда дает советы, пока публика не расселась.
Едва мальчик Боря, не то сын актера, не то сам начинающий актер, прочел замогильным голосом поэму Робин Гуда и две сестры, под аккомпанемент третьей, пропели неизбежные «Крики чайки»[1062]1062
Романс на слова Зои Бухаровой: «Крики чайки белоснежной, / Запах моря и сосны…».
[Закрыть], как раздались голоса:– Просим Гумилева.
Он не показывается. Голоса делаются настойчивее. Хлопки. Топанье ног. Тогда слышится его глухой, несколько монотонный голос.
– Я не хочу! Я приехал сюда отдыхать!
Но просьбы неотвязнее, и наконец показывается его сероватое, бледное лицо, обводящее зал взглядом ироническим и недовольным.
…Хорошо, он прочтет… Публика – кто подпирает подбородки, кто откидывается на спинки стульев. Приготовляются слушать.
– И девушка с газельими глазами
Выходит замуж за американца.
Ах, зачем Колумб Америку открыл?[1063]1063
Это «Хокку», здесь цитируемое по памяти и впервые опубликованное в 1922 г. в «Посмертных стихотворениях» Гумилева, автор любил предъявлять в ответ на просьбу о стихах – он вписал его в альбомы Н. Э. Радлова (Тименчик Р. Неизвестные экспромты Николая Гумилева // Даугава. 1987. № 6. С. 114), Э. Ф. Голлербаха (ОР РНБ. Ф. 207. № 105) и др.
[Закрыть]Поклон. Все. Несколько секунд молчания, во время которых Гумилев скрывается на свое место. Затем буря аплодисментов. Крики:
– Это вы сейчас сочинили?
– Просим еще!
– Немножко подлиннее!
Ему приходится выйти снова, и между публикой и этим медлительным спокойным человеком уже завязывается неуловимая симпатия.
И вот Гумилев – почти постоянный участник каждодневных увеселений. То он собирает слушателей на лужайке и рассказывает им о своих путешествиях, об опасной охоте на бегемота, на леопардов, и о том, как он вез в поезде шкуру убитой им гиены и как от запаха, свойственного этому животному, все пассажиры сбежали из его вагона, совсем как в джером-джеромовской истории с сыром[1064]1064
Не откажу себе в удовольствии под предлогом комментария напомнить сюжет из 4-й главы книги «Трое в одной лодке, не считая собаки». Друг рассказчика просит его отвезти из Ливерпуля в Лондон пару сыров с запахом в двести лошадиных сил, который за двести ярдов валил человека с ног. В поезде старая дама сказала, что стыдно так обращаться с почтенной замужней женщиной, а сумрачный господин, принадлежавший, судя по внешнему облику, к классу гробовщиков, сказал, что ему невольно вспомнились мертвые дети. Когда входил новый пассажир, он сейчас же, шатаясь, падал на руки соседа, остальные, потянув носом, тут же соскакивали и втискивались в другие вагоны.
[Закрыть], – то в зале, читая свои стихи.А раз чуть не разыгралась буря.
Гумилев прочел свою неоконченную поэму «Дракон». Поэма грандиозна. Она охватывает несколько периодов жизни человечества и освещает власть в различных ее формах.
Он увлекается и досказывает прозой. Не все еще написано, но вот главная мысль… вот план…
В древние времена власть принадлежала духовенству – жрецам; затем, вплоть до наших дней – войску. Сейчас же на наших глазах начинается период власти пролетарской. Ясно каждому, что и он ложен, как и предыдущие. И только когда власть перейдет к мудрецам, к людям высшего разума – словом, к человеческому гению, только тогда… о тогда…
Увлекшись, он не слышит, что рассказ его уже давно прерывается возгласами недовольства. Лишь только речь зашла о власти пролетарской.
– Ага, не нравится!
– Довольно вы нами поправили!
Грозный гул негодования не дает ему договорить.
– Вот пускают тут таких! Донести бы кому следует!
Кое-кто угрожающе подымается с места.
Бледный, раздосадованный и несколько потерявшийся Гумилев пробует возражать, доказывать. Он – привыкший к «своему» составу слушателей, студистам, умеющим слушать объективно, – отойдя от своего «я», не рассчитал эффекта, который произведут его слова на аудиторию, слушающую ушами минуты и личных переживаний. И только благодаря вмешательству одного из подоспевших литераторов, сумевшего с присущим ему тактом уверить разбушевавшихся слушателей, что они просто не так поняли – удалось потушить разгоравшиеся страсти.
…И вот снова осень. Дом Литераторов. Столики без скатертей, тарелки коммунального супа, напуганные, втихомолку что-то продающие интеллигенты, и фигура Гумилева, медленно шествующая через первые две комнаты в третью – поменьше, поуютнее, тоже занятую столиками, так называемую «гобеленовую». Здесь небольшая группа, центром которой он являлся, за тарелками такого же супа, как у всех, запуганная и затравленная, как и все, ухитрялась говорить почти исключительно о стихах и часто даже… стихами. Посетители привыкли к раздающемуся подолгу, тягучему, словесному напеву, невольно прислушивались, и часто темы разговоров, как-то сами собой, сбивались с повседневного, с «продуктов питания», с продаж и комбинаций на «гумилевскую манеру читать стихи», на институт Живого Слова, на то, что «теперь устроены какие-то классы стихосложения, куда всякий, и вы и я, можем поступить и по прошествии какого-то срока сделаться поэтами».
Обратно девизу прошлого столетия – «поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан», – в наше время, когда все российские обыватели оказались переделанными в граждан, хотя бы и механически, Гумилев как-то особенно полно сумел оградить свою поэтическую личность от искажения – остаться поэтом.
Через месяц или два по возвращении из Дома Отдыха, Гумилев был арестован и вскоре мы узнали о его трагической гибели.
Эпизод относится к 1920 году:
С 1 по 14 августа. В доме отдыха на даче Чернова, на правом берегу Невы, против фарфорового завода живет в одной комнате с В. А. Пястом. Редактирует переводы, несколько раз выступил перед рабочей аудиторией с докладами и чтением стихотворений, участвовал в концертах. Играет в шахматы. В. Пяст. Примечание. Одновременно с Н. Гумилевым в доме отдыха жили Волковыский, Б. А. Гидони, Браудо и др.[1066]1066
Лукницкий П. Н. Труды и дни Н. С. Гумилева. СПб., 2010. С. 619.
[Закрыть]
Имя автора воспоминаний и некоторые сопутствующие рассказанному сюжету детали становятся понятнее из повести Н. Яблоновской «Двадцать первый», напечатанной спустя почти тридцать лет в парижском журнале «Возрождение»[1067]1067
Возрождение. 1953. № 30. С. 44–66.
[Закрыть]. В состав повести с небольшими изменениями вошла эта газетная заметка, и соответственно этот эпизод перенесен в заглавный для повести год (впрочем, уже и три года спустя мемуаристка ошибалась в хронологии), характеристикой которого она открывается:
В тот год был урожай на яблоки и на поэтов. Яблоки были спелые, румяные, наполняли собою пустые до того кооперативы. Радостно становилось глазу от яркого, веселого, неожиданного среди хмурой петербургской осени, и дух захватывало от запаха, крепкого, свежего, чуть с кислотцей. Поэты были зеленые.
Гумилев и злая пресса
Не находят во мне таланта.
Я – маленькая поэтесса
С огромным бантом.
Чьи это строчки? Не все ли равно: одной из них[1068]1068
Цитируется (неточно) стихотворение И. Одоевцевой 1918 г.
[Закрыть].А вот другая:
Я вполне олитературена,
Хотя мне всего пятнадцать весен.
Как Александр Блок несносен:
Я им и день, и ночь одурена.
Это девушки. У них и в стихах кокетство, желание задеть, понравиться. Юноши солиднее; у них тоже желание понравиться, но не кокетством, – оригинальностью, глубокомыслием.
Замечено: если сидеть, думать, грызть ногти, зачастую ничего не вытанцовывается. А иногда стоишь за хлебом час, другой, третий: хлеб не везут, мерзнут ноги, а в душе поется:
Синяя ласточка в розовом небе…
И пойдет, и пойдет. И оттого, что как будто вытанцовывается, сейчас и другое дальше само подворачивается, только лови.
Герой повести, Юрий Быстрицкий, автор строчки о синей ласточке – вероятно, alter ego автора.
Автор – Наталья Ивановна Потресова-Яблоновская (1897?– 1978), член эмигрантского Союза русских писателей и журналистов, печаталась в журналах «Новоселье», «Новый журнал», в газете «Русская мысль»[1069]1069
Русская мысль. (Париж). 1978. 9 ноября; Российское зарубежье во Франции. 1919–2000: Биографический словарь. Т. 3. М., 2010. С. 634.
[Закрыть], и до того, как в 1945 году вышла замуж за известного журналиста и театрального критика Сергея Яблоновского-Потресова (1870–1953)[1070]1070
Переписка Тэффи с И.А. и В. Н. Буниными: 1939–1948 / Публ. Р. Дэвиса и Э. Хейбер // Диаспора: Новые материалы. Вып. II. СПб., 2001. С. 520.
[Закрыть], носила фамилию Давыдова. Она появилась на Западе, вероятно, в 1922–1923 годах (два ее рассказа из петроградского быта напечатаны в рижской газете «Сегодня» во второй половине 1923)[1071]1071
Давыдова Н. Пе-Пе-Ка // Сегодня. 1923. 5 августа; Давыдова Н. Медуза // Сегодня. 1923. 9 декабря. В 1920-х годах она сотрудничала в редакции газеты «Руль». Об одном эпизоде этого периода, связанном с попыткой вербовки ее советским агентом И. С. Коноплиным, см.: Арбатов З. «Ноллендорф-платцкафе» // Грани. 1959. № 41. С. 111.
[Закрыть].
Мать ее, Лидия Михайловна Давыдова, урожденная Мамчич (1865–1943)[1072]1072
Потресов В. А. Бунин и Яблоновский. История их доброго знакомства и разрыва // Московский журнал. 2010. № 9 (237). С. 51.
[Закрыть], была издавна знакома с А. Ф. Кони, дружившим еще с ее матерью, переводчицей Марией Александровной Мамчич (1842–1872), и с ее теткой В. А. Даниловой[1073]1073
Ср. в дневнике К. Чуковского за 1914 г. о тетке Давыдовой: «Кони с увлечением рассказывает о письмах Некрасова, к-рые ему подарила наследница Ераковых – Данилова» (Чуковский К. Собр. соч.: В 15 т. Т. 11. М., 2006. С. 196).
[Закрыть]. Она оставила мемуарные записки, несколько фрагментов из которых цитировала Н. Яблоновская, например:
В тяжелые 1918–1922 годы приходилось видеть А.Ф. довольно часто. Бывая на его лекциях, мы с дочерью, в числе других, не раз провожали его по темным обледенелым улицам до его дома, на Надеждинскую 3. На восьмом десятке лет, совсем сгорбленный, он с трудом передвигался, опираясь на две палки. <…> Перед отъездом за границу (кто думал, что навсегда?) зашли к нему проститься. <…> – Уезжаете? – обратился он ко мне. – Что ж, в добрый час!.. Я? Нет, я никуда не поеду.
И, помолчав, добавил мягко и просто:
– Мне кажется, что в это тяжкое время я еще и здесь могу быть сколько-нибудь полезен. Внимание, с каким слушает меня молодежь, мне огромная награда. А лично мне уж больше ничего не нужно[1074]1074
Яблоновская Н. Анатолий Федорович Кони. К 25-летию дня смерти // Русская мысль. 1952. 19 декабря. Ранее, за подписью «Л. Мамчич» очерк Л. М. Давыдовой «Встречи с А. Ф. Кони» был опубликован в «Руле» (1927. 6 ноября). За той же подписью в той же газете были перепечатаны ее воспоминания о Н. А. Некрасове в застолье у Ераковых – «Дом прежних времен» (1926. 15, 20 августа).
[Закрыть]…
Видимо, именно через А. Ф. Кони мать и дочь Давыдовы были связаны с Домом литераторов. Адрес Дома (Бассейная, 11) указывает в июле 1920 года как свой личный Л. М. Давыдова в заявлении о приеме во Всероссийский профессиональный союз писателей (из своих работ называет вышедшие под псевдонимом «А. Дуссек» книжки «Игры и занятия для детей всех возрастов», «Пир на весь мир. Подарок юным поварам и поварихам»). Тогда как Н. И. Давыдова указала адрес Кирочная, 3 (она перечисляет свои рассказы, напечатанные в «Огоньке», «Светлом луче», «Сцене и жизни»)[1075]1075
ИРЛИ. Ф. 291. Оп. 1. № 419. Л. 28 и 29. Этой справкой я обязан любезности Т. М. Двинятиной. Ср. письмо Давыдовой председателю правления Общества взаимопомощи литераторов и ученых А. Е. Кауфману от 7 июля 1921 г.: «Состоя членом Общества Взаимопомощи Л. и Уч., не имея никакого пайка, прошу о разрешении выдачи мне из присланных продуктов. <…> Состояла переводч<ицей> в Вест<нике> Иностр<анной> лит<ературы> и Н<овом> Вест<нике> Иностр<анной> лит<ературы> под редакцией <Ф.И.> Булгакова» (РГАЛИ. Ф. 252. Оп. 1. Ед. хр. 43).
[Закрыть]. В журнале, издававшемся Домом литераторов, напечатаны мемуарные очерки Л. М. Давыдовой о семье Н. А. Некрасова[1076]1076
Давыдова Л. Сестра поэта // Вестник литературы. 1920. № 6(18). С. 3–4; Она же. Культ Некрасова (Памяти старого дома) // Вестник литературы. 1921. № 11 (35). С. 3–4. В сводном указателе мемуаров (Зайончковский П. А. История дореволюционной России в дневниках и воспоминаниях: Аннотированный указатель книг и публикаций в журналах. Т. 3. Ч. 4. М., 1982. С. 102) автор идентифицирован неверно и снабжен неверным вторым инициалом.
[Закрыть]. В связи с некрасоведческими штудиями с ней в Доме литераторов встречался в 1921 году К. Чуковский:
20 марта 1922 года он записывает:
Быт этого заведения, не столь легендарного, как Дом искусств, но несомненно нуждающегося в исторической реконструкции его трудов и дней[1079]1079
См. основополагающую публикацию: Мартынов И. Ф., Клейн Т. П. К истории литературных объединений первых лет советской власти (Петроградский дом литераторов. 1918–1922) // Русская литература. 1971. № 1. С. 125–134).
[Закрыть], в общих чертах обрисован в известном, неоднократно публиковавшемся очерке Александра Амфитеатрова «Дом Литераторов в Петрограде 1919–1921 годов». Мемуарист, в частности, объясняет феномен сравнительно продолжительного существования такого скопища недовольных новым режимом интеллигентов:
Обед литературной столовки стоил вдвое дороже советского, но был впятеро питательнее. Надбавка стоимости как бы заменяла былой членский и кооперативный взнос и содействовала образованию оборотного фонда. Клиентура литературной столовки выросла в несколько сот душ. Конечно, она не имела права профессионального подбора едоков, но он сделался сам собою. Простою записью сложилось и замкнулось крепкое писательское кольцо, настолько значительное численно, что обвело едва ли не весь петроградский литературный мир. Расторгнуть это кольцо советская власть, хотя и очень им недовольная, почла неловким и невыгодным. Ведь продовольственный кризис все обострялся, коммунистическое хозяйство фатально стремилось к краху, разрушение кооперативов уже обнаружило свою вреднейшую нелепость. Организацию с претензиями автономной самопитаемости коммуна могла отрицать и гнать по принципу, но должна была бы, собственно говоря, приветствовать ее по существу, как избавление шеи своей от обузы в несколько сот голодных ртов. К тому же Комиссариат народного просвещения в лице Луначарского и его петроградского заместителя, фамилию которого я, к сожалению, сейчас не вспоминаю, – кажется <З.Г.> Гринберг, – был бесконечно сконфужен дикостью коммунистического гонения на литературу, и если не помогал ей, то, по крайней мере, и не распинал ее, умывая руки, как Пилат. Таким образом, Дому литераторов удалось найти, правда, зыбкое, но все же равновесие – в состоянии «незамечаемости». В тени ее он и начал развиваться[1080]1080
Встречи с прошлым. Вып. 8. М., 1996. С. 150.
[Закрыть].
Некоторые живые картины домлитовской[1081]1081
Словечко, бытовавшее уже тогда. См.: Одоевцева И. На берегах Невы. Passim.
[Закрыть] повседневности рисовала эмигрировавшая в 1921 году Татьяна Сергеевна Варшер:
Я оказалась богачкой: принесла с собой восковую свечу «трехкопеечную».
– Смотрите, смотрите, Т.С. буржуйка.
– Ради Бога, где Вы свечку достали? В церквах не дают «на вынос»…
Вокруг моей свечки собирается компания… в руках мисочки с варевом или стаканы с кофеем.
– Мне кажется, что это кофе из голубиного помета, – говорит поэт.
– А вам раньше приходилось есть голубиный помет?..
– «Лопай, что дают». Чехов еще сказал.
– Позвольте, да ведь это же порция для воробья, и то для несовершеннолетнего воробья, – кипятится <А.А.> Измайлов. Бедный, не удалось ему дожить до лучших дней…
– Представьте, – говорит ему молодой поэт, – обещали мои стихи напечатать, а цензор – бывший боцман, надписал: «Оные стихи не могут быть напечатаны, так как содержание оных не соответствует мировой гармонии…» <…>
– По-моему – хуже всего темнота.
– А – по-моему – так холод.
– Голод – тоже ничего себе[1082]1082
Варшер Т. Дом литераторов (советские миниатюры) // Сегодня. (Рига). 1922. 14 февраля.
[Закрыть].
В том же очерке выведена неназванная М. В. Ватсон, с которой Гумилев сталкивался в Доме литераторов и к которой относился весьма уважительно[1083]1083
Гильдебрандт-Арбенино О. Н. Девочка, катящая серсо…: мемуарные записи, дневники. М., 2007. С. 117, 121.
[Закрыть], – одна из самых активных деятельниц Литературного фонда, жившая под лозунгом «мы писательницы, а не дамы!» и «исполненная боевого задора»[1084]1084
Фидлер Ф. Ф. Из мира литераторов: Характеры и суждения / Изд. подгот. К. Азадовский. М., 2008. С. 195, 364, 429.
[Закрыть]:
Т.С.! Т.С.! Скорее ко мне со свечкой!
– Ну, что еще случилось?
Зовет меня старая писательница. Даже в «Всемирную литературу» не пошла работать – там Горький, «лакей большевиков». Голова трясется, руки немытые, на ногах тряпки, рваная вязаная кофта…
«Не подкупишь меня» – это не фраза! Отказалась от академического пайка – «не хочу от них подачки»… Подхожу со свечкой.
– Что?
– Скажите, – тычет пальцем на благообразного старика с длинными седыми волосами. – Это Ясинский?
– Ясинский.
– Иероним Ясинский?
– Наверное.
Подходит ближе.
– Тьфу! А я в темноте не разобралась, а он мне руку опоганил… взял да поцеловал…
– Слушайте, ведь это же неделикатно, ведь он же тоже старик…
– Ну что же, что старик… большевикам продался, так тьфу, – еще с большим азартом.
Больше Ясинский не появлялся в «Доме литераторов».
Гумилева на заднем плане при выходе М. В. Ватсон мы видим в «Двадцать первом»:
В прихожей Дома Литераторов в этот час пусто, гулко хлопает за Юрием входная дверь. Пусто и во второй прихожей. Этот реквизированный особняк, как и Гукасовский[1085]1085
Герой повести служит в бывшем особняке нефтепромышленника Павла Гукасова (Литейный пр-т, 46-а), где находился Театральный отдел (Тео) под руководством М. Ф. Андреевой, комиссара театров и зрелищ Союза коммун Северной области.
[Закрыть], раскидистый, комфортабельный. Дальше в зале слышится оживленное щебетанье контрольных барышень и еще взволнованный, убеждающий голос Марии Валентиновны Ватсон, друга Надсона, свято берегущей память поэта.Ватсон пропагандирует. Это обычная картина. Стоя перед группой поэтов, с Гумилевым во главе, маленькая, седая, стриженая старушка продолжает возбужденную речь:
– Надо идти на улицу!.. Кричать! Слово – сила!.. Я останавливаю встречных солдат, – ведь это же младшие братья наши. Я говорю им: опомнитесь! Что вы делаете?!
Поэты – их два-три – в подражание Гумилеву бесстрастны. Только поводят глазами на нее, на него. А он – прямой, важный, в своей сибирской дохе, слушает с высоты своего роста. Ничего не прочесть в бледном, сером лице, в убегающем, косящем взгляде. Он некрасив, и в этой некрасивости тоже обаяние. Другим, красивым, хотелось бы быть такими, как он – некрасивыми и значительными[1086]1086
Возрождение. 1953. № 30. С. 48–49.
[Закрыть].
Не исключено, что по редкому совпадению мемуаристка наблюдала ту же сцену, что и заезжий гость:
В последний раз я видел Гумилева в самом конце ноября или в начале декабря 1920 г. в Ленинграде, куда приезжал из Одессы. Это было в столовой Дома литераторов – на Бассейной. Гумилев уже у выходной двери разговаривал с М. В. Ватсон, которая, как всегда, была очень разгорячена и в чем-то изобличала кого-то из молодых поэтов. Увидя меня, Марья Валент<иновна> стала жаловаться на Гумилева за его равнодушие к политическому поведению его учеников. Н.С. смущенно улыбался[1087]1087
Оксман Ю. Г. Записи о Н. С. Гумилеве // Жизнь Николая Гумилева. Воспоминания современников. Л., 1991. С.175.
[Закрыть].
В повести «Двадцать первый» есть и другие сцены из жизни Дома литераторов. Например, походит на нефикциональное воспоминание такая сцена сезона 1921–1922 годов:
Кузмин со своим завитком на лбу, скромно сидевший за тарелкой крапивного супа, – крапивы много росло в саду – глянул вдруг, при солнечном освещении, маленьким, несчастным старичком.
Неожиданно пришла Ахматова, обычно не бывавшая в Доме Литераторов, с грубым, серым мешком в руках за получением посылки «Ара» для сына своего, Льва Гумилева.
Кто же еще мог родиться у Гумилева, как не львенок:
…Звери дикие – слова мои…
или:
…Под покровом ярко-огненной листвы
Великаны жили, карлики и львы…
или еще:
…Как вино впивал он воздух сладкий
Белому неведомой страны…
Контрольные барышни то и дело бегали через залу посмотреть на Ахматову. Ссорились:
– Не иди сразу: она заметит.
– А ты-то чего? Ты уже видела[1088]1088
Возрождение. 1953. № 30. С. 65. Ара – ARA American Relief Administration – организация, помогавшая голодающим в России (1919–1923). Ср. шутку Ахматовой о ее строках 1917 г. «И сразу вспомнит, как поклялся он беречь свою восточную подругу»: «„Когда о горькой гибели моей…“ – Б<орис> А<нреп>. (отметка: посылки АРА (шутка)») (Лукницкий П. Н. Acumiana Встречи с Анной Ахматовой. Т. И. 1926–1927. Париж; М., 1997. С. 43).
[Закрыть]…
В эпизодах в доме отдыха, куда отправлял своих членов Дом литераторов (и куда попадает наш герой), возникают некоторые мелкие подробности к рассказанному в газетной публикации. Из обитателей Дачи Чернова (напротив нынешнего Речного вокзала, в советское время – центр глушения зарубежного вещания) в повести появляется Николай Моисеевич Волковыский[1089]1089
Последние наши сведения о нем относятся к февралю 1941 г., когда он писал Б. М. Эйхенбауму из города Кременец (РГАЛИ. Ф. 1527. Оп. 1. Ед. хр. 371). Ранее, 27 июня 1940 г., он объяснял в письме к Л. Я. Гуревич: «Среди разных бурь, по волнам которых меня несло в жизни, я уцелел и… преподаю русский язык и р<усскую> литературу в Кременце (Зап<адная> Украина, в десятилетке с польским языком обучения. <…> Личная ненависть ко мне двух негодяев (всесильных в то время) – Зиновьева и Троцкого – привела к моему вынужденному отъезду заграницу, где я и сам всегда жил мечтою о возвращении на родину и готовил сына к работе и жизни в отечестве. Начало германо-польской войны занесло меня из Варшавы, где я жил с конца 1933-го года в Кременец (б<ывшая> Волынь). От предложения польского правительства бежать вместе с ним в Румынию я отказался: для меня было ясно, по картине панического бегства, что „угроза“ не с запада, а с востока. Бежать от советов? Я не безумец: жизнь сама вкладывала мне в руки осуществление давнишней мечты» (РГАЛИ. Ф. 131. Оп. 1. Ед. хр. 134. Л. 1).
[Закрыть] (названный здесь Григорием Моисеевичем, впрочем, так звали его брата, и, возможно, именно о последнем идет речь в повести), один из отцов-основателей Дома литераторов. Он вспоминал:
На низком берегу Невы, возле самой волны, бесшумно целовавшей прибрежный песок, вдали от суеты едва-едва возрождавшегося Петербурга, сидели мы долгие вечерние часы и слушали Гумилева, читавшего свои стихи. Монотонное, с однообразным повышением и понижением, с холодным, почти бездушным пафосом, чтение. Порой становилось скучно. Стихи были знакомые, читал Гумилев с незажигающей, неволнующей четкостью, но поэт любил читать себя, а слушательницы требовали еще и еще.
Мы жили в советском доме отдыха – и все были рады уйти от вялых будней коммунизированной жизни. Странные были дни: в двух шагах от нас – огромный, советски-прозябавший завод с комячейками, комиссарами, лозунгами, резолюциями, а мы сидим на безмятежном берегу Невы без комиссаров, без лозунгов, без кожаных курток и «партийной дисциплины» и слушаем стихи о дикой Африке, о женщине с огненными волосами, об обезьяне, пять дней правившей страной. И разве только эта обезьяна возвращала усталую от казарменной жизни мысль к окружавшей действительности, нелепой, изуродованной, обнищавшей[1090]1090
Волковыский Н. Н. С. Гумилев // Дни. 1923. 22 июля; Час пик. 1994. 18 мая; Н. С. Гумилев: pro et contra СПб., 2000. С. 336. Ср. более поздние его воспоминания: «Я позволю себе лишь вспомнить разговор, который я имел летом 1921-го года с Гумилевым, на берегу Невы, далеко от Петербурга, где мы вместе жили в Доме Отдыха. Это был наш единственный разговор на политические темы. Трудно представить себе человека, для которого политика была бы более чуждой стихией, чем Гумилев. По-настоящему его интересовала только поэзия – и здесь не было равного ему собеседника» (Волковыский Н. На вечере воспоминаний об угасшем Блоке и расстрелянном Гумилеве // Сегодня. (Рига). 1931. 15 сентября).
[Закрыть].
Аллюзию на российскую реальность 1920 года слушатели находили в гротескной гумилевской Либерии, где большой шимпанзе в президентском доме размахивал палкой, бил посуду, шатался, как пьяный, и управлял страной. Надежду внушало, что только «целых пять дней».
Волковыский, попечитель группы домлитовцев, в которую входили Гумилев и Н. Давыдова, возникает в эпизоде с гумилевским выступлением, когда
бледный и потерявшийся Григорий Моисеевич [объясняет пролетариям,] что они просто не так поняли. Это – поэтическое произведение, метафора… Может быть, не всем знакомо это слово. Вы разрешите вам пояснить…
Он и сам не знает, что скажет в следующую минуту, но только говорить, отвлечь внимание.
Его оттесняют два комика, вылетающие на эстраду с быстрым, бойким и не всегда цензурным диалогом. Кажется, инцидент улажен. В публике первых рядов начинают раскатываться довольные смешки. «Чистая» публика незаметно, по одному, по двое, покидает зал[1091]1091
Возрождение. 1953. № 30. С. 63.
[Закрыть].
Рыжей Зои Ольхиной, у которой, по словам Ольги Арбениной, в Доме отдыха был роман с Гумилевым, да и приезда самой Арбениной[1092]1092
Гильдебрандт-Арбенина О. Н. Девочка, катящая серсо… С. 160.
[Закрыть] в Домот мемуаристка не заметила. Мемуаристы, в отличие от рассказчиков-хроникеров в романах, не обладают всеведением, и это порой парадоксальным образом придает ореол достоверности подсмотренным и подслушанным мизансценам, репликам, взглядам, жестам.
____________________
Роман Тименчик
![Книга Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 2] автора авторов Коллектив](http://itexts.net/files/books/110/oblozhka-knigi-shef-sysknoy-policii-sankt-peterburga-i.d.putilin.-v-2-h-tt.-t.-2-107265.jpg)
