Текст книги "Россия и Запад"

Автор книги: Александр Лавров

Соавторы: Михаил Безродный,Николай Богомолов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 39 страниц)

А. Н. Лаврентьев (сопостановщик спектакля)

извлекли старенькое «Дело» и преподнесли его в довольно-таки скучных и нудных тонах. Не чувствовалось жути от драмы Муромских <…> [режиссерам] не удалось выявить весь трагический ужас, как бы висящий над пьесой с самого начала и сгущающийся по мере ее развития. Тона гг. режиссеры не нашли[978]978
  Ом <Трозинер Ф. В.> Театральное эхо. Михайловский театр // Петроградская Газета. 1917. № 284. 31 августа. С. 13.


[Закрыть].

Если Ф. В. Трозинеру ужаса на сцене было маловато, то П. М. Ярцеву, напротив, спектакль показался чересчур жестоким и мрачным. По очень странному его суждению,

общий характер исполнения должен быть более светлым и чувствительным (не серым и жестоким, какой вышел) без подчеркиваний, без сатиры, без зловещих теней, проступающих в представлении (ни мало не задевая) в некоторых гримах и в линиях, и красках декораций «апартаментов какого ни есть ведомства». В «Деле» нет и не должно быть ничего от Гоголя, никаких «свиных рыл» за лицом человеческим, ни намека на них. Это милое «отжитое время», горестная история, задушевно и остроумно по-старинному рассказанная[979]979
  П.Я. <Ярцев П.М.> Михайловский театр // Речь. 1917. № 205. 1 (14) сентября. С. 5.


[Закрыть].

Да уж не Островского ли советует критик играть артистам?

В том же номере газеты конституционных демократов была опубликована яркая публицистическая статья Николая Чернова «Веселые расплюевские дни». В статье нет ни слова ни о «Деле», ни о подготовке в Александринском театре «Смерти Тарелкина» («Веселых расплюевских дней» – вариант заглавия пьесы со времени ее первой постановки в 1900 году в театре А. С. Суворина), ни о самом Сухово-Кобылине. Статья Николая Чернова не о театре, а о политической шумихе, поднятой рядом левых газет, в том числе эсеровскими, после выступления Лавра Георгиевича Корнилова. Не смолкают призывы «вырвать „кадетское жало“», заняться «охотой на кадетов». Публицист проницательно замечает:

Щегловитовы не понимали, что они-то и творят революцию. Черновы не понимают, что они именно и делают «контрреволюцию» <…>И не видя и не понимая происходящего, селянка Чернова прыгает, скачет и пляшет… Веселые расплюевские дни![980]980
  Чернов Ник. Веселые расплюевские дни // Речь. (Пг.) 1917. № 205. 1 (14) сентября. С. 2. Курсив наш.


[Закрыть]

Пророческие слова! Только слушать их было уже некому.

Н. Н. Долгов в самом начале своей рецензии явно намекает на разыгранное в эти же дни дело Л. Г. Корнилова:

Грустный спектакль! Тревожное волнение зрителей, далеко не полный театр и беспросветно-мрачная пьеса – все это создавало то настроение, с которым когда-нибудь открывался новый сезон. Особенно неудачен выбор пьесы.

Однако, вопреки столь скептическому зачину, отзыв критика о спектакле – одобрительный. По его мнению, «роли пьесы были распределены очень удачно»; «пьеса, изобилующая признаниями вслух и „словами в сторону“, была сыграна с той простой mise en scène, на которую рассчитывал автор»[981]981
  Долгов Н. Михайловский театр. Открытие русских драматических спектаклей – «Дело» А. В. Сухово-Кобылина // Биржевые Ведомости. 1917. № 16 419. 1 сентября. Утренний вып. С. 5. Перепеч.: Мейерхольд в русской театральной критике. 1892–1918. С. 364–365.


[Закрыть].

Писатель и журналист Б. П. Никонов (отмечая, что «самый театр был далеко не полон»; что «и в публике и артистической среде не чувствовалось праздничного подъема. Да и откуда ему взяться в наше беспокойное время?») приветствовал возобновление «Дела»:

Пьеса эта, хотя она и монотонна в своем развитии и лишена острого сценического действия и растянута, и в конце излишне мелодраматизирована, а местами чуть-чуть шаржирована, все-таки она произведение большого таланта и острого ума и наболевшего сердца.

Считая, что «в общем, спектакль безусловно достойный внимания и похвалы», Б. П. Никонов не может принять «обычный тон исполнения – сильно вялый и блеклый. Артисты паузят – это уже обратилось в какую-то привычку на нашей образцовой сцене». Сцены у Муромских велись артистами «в вялых и нудных тонах. Зато сцены чиновнические удались»[982]982
  Никонов Б. Михайловский театр (Открытие сезона. «Дело») // Обозрение Театров. 1917. № 3529. 1 сентября. С. 7–8.


[Закрыть].

С этим была согласна и критик Б. И. Витвицкая, полагавшая, что в спектакле характерно сыграны все чиновники и слабее передана «сентиментальная линия»[983]983
  Витвицкая Б. Открытие драматического государственного театра // Театр и Искусство. 1917. № 36. 3 сентября. С. 616.


[Закрыть].

Б. П. Никонов советует «нынче же дать всю трилогию Сухово-Кобылина, в ее прямой последовательности, т. е. поставить одну за другой все три пьесы: „Свадьбу Кречинского“, „Дело“ и „Смерть Тарелкина“»[984]984
  Никонов Б. Брачный репертуар // Обозрение Театров. 1917. № 3531. 2 сентября. С. 7.


[Закрыть].

24 сентября раздался голос неустанного глашатая великого русского писателя, того самого глашатая, давно пророчествовавшего:

Я высказывался уже печатно и теперь снова повторяю с полным убеждением: сатиры Сухово-Кобылина еще не поставлены на свое место: это пьесы будущего[985]985
  Гнедич П. Пьеса-сатира // Театр и Искусство. 1914. № 5. 2 февраля. С. 113.


[Закрыть].

По мнению П. П. Гнедича – критика, драматурга, прозаика, автора трехтомной «Истории искусств с древнейших времен», «Смерть Тарелкина» – «это гротеск, и его надо играть гротеском»[986]986
  Гнедич П. Последние орлы (Силуэты конца XIX века) // Исторический Вестник. 1911. № 1. С. 62. Позднее он с гордостью скажет в своих мемуарах: «Мое пророчество оправдалось: „Смерть Тарелкина“, поставленная гротеском, имела большой успех в Петербурге и Москве в XX веке» (Гнедич П. П. Книга жизни. Воспоминания. 1855–1918. Л.: Прибой. 1929. С. 178. Новое издание: М.: Аграф, 2000. С. 158). Конечно, автор подразумевает спектакли Всеволода Мейерхольда.


[Закрыть]. Критик «очень рад, что Александринский театр приступил наконец к постановке „Смерти Тарелкина“. Давно пора! Это чудный гротеск, и давно должен был быть включен в основной репертуар образцовой сцены. <…> Я бы желал долгой жизни этой „Смерти“»[987]987
  Гнедич П. Из дневника. Еще о Сухово-Кобылине // Петроградская Газета. 1917. № 225. 24 сентября.


[Закрыть].

Накануне премьеры «Смерти Тарелкина» – бунт в Александринском театре. Ошалевший от ультрарадикальной демагогии артист Н. Н. Ходотов мечет громы и молнии против попавших под его горячую руку Сухово-Кобылина и Островского:

Кому нужна сейчас оплеванная жизнь и проделки жалкого дореформенного чиновничества в лице Тарелкина, в самой неудачной из неудачных пьес в трилогии Сухово-Кобылина «Смерть Тарелкина»?[988]988
  Ходотов Н. Письмо в общее собр. труппы Александринск. театра // Театр и Искусство. 1917. № 42. 15 октября. С. 729–730.


[Закрыть]

А за четыре дня до премьеры театральный критик журнала «Артист и Зритель», напомнив, в какой ужас пришел министр внутренних дел П. А. Валуев, когда прочитал «Смерть Тарелкина», предугадывает:

…Кто знает, может в эти дни величайших неожиданностей и нелепостей отголоски прошлого сольются с современностью в стройный аккорд и обеспечат пьесе успех!..[989]989
  Кир. «Смерть Тарелкина» (по поводу столетия со дня рождения автора) // Артист и Зритель. 1917. № 3. 19 октября. С. 36.


[Закрыть]

За два дня до легендарно-мифического залпа «Авроры» в Александринском театре впервые играют «Смерть Тарелкина». А рецензии на спектакль выходят уже 25 октября под аккомпанемент пальбы на петербургских улицах. События на сцене и за сценой как бы аукаются и перекликаются, создавая едва ли предусмотренный режиссером эффект взаимовлияния пьесы – предтечи театра абсурда – и уличных безумств.

По свидетельству Б. А. Горина-Горяйнова, игравшего Тарелкина,

спектакль неожиданно оказался необычайно злободневным. В пьесе Сухово-Кобылина дана жестокая, беспощадная сатира на быт далекого дореформенного прошлого. Но созвучность моменту была достигнута интерпретацией пьесы, характером ее постановки, в которой показанный в пьесе частный случай вырастал до обобщения. Полуфантастические гофмановские фигуры, скользящие в призрачном освещении сцены, чем-то напоминали деятелей текущего момента.

Зритель чувствовал это с первого момента. Беспокойный, жуткий, гнетущий кошмар, царивший на подмостках сцены, казался продолжением кошмара и сумбура, угнетавшего жизнь всех и каждого. Терялось ощущение сценической игры и чудовищно-искривленный гротеск воспринимался как частица жуткой действительности. Все казалось примерещившимся в каком-то горячечно-бредовом чаду. «Смерть Тарелкина» имела ошеломляющий успех[990]990
  Горин-Горяйнов Б. А. Актеры (из воспоминаний). Л.; М.: Искусство, 1947. С. 138. По понятным причинам в книге не названо имя Мейерхольда.


[Закрыть].

Если Ефим Зозуля, автор первого отклика на постановку, мечтавший «смотреть пьесы светлые», «видеть не карикатуры, а людей», не принял ни пьесы, ни спектакля («В самом деле, какие люди, какие голоса, какие лица, слова, поступки! Правда, это комедия, „комическая шутка“, но сколько яду, сколько желчи в этой комической „шутке“!»[991]991
  З<озуля> Еф<им>. У рампы. Александринский театр. «Расплюевские веселые дни» – А. В. Сухово-Кобылин // Биржевые Ведомости. 1917. № 16 510. 24 октября (6 ноября). Вечерний вып. С. 3–4.


[Закрыть]), то большинство критиков на этот раз были восхищены мейерхольдовским спектаклем.

В. Я. Гликман (псевдоним В. Ирецкий):

Шутку Сухово-Кобылина поставили как гротеск, и это не лишено самого изобретательного остроумия: фантастически-ужасную русскую действительность николаевской эпохи, с квартальными, хожалами, мушкетерами и пытками в участках только в сущности и можно теперь изображать гротеском. Так эта буффонада, сочетающаяся с сатирой, на фоне причудливо прыгающих теней и наивного суемудрия приближает нас к тому миру, откуда увлекательно легкими призраками вышли Гоцци, Бекфорд и Гофман, а у нас Гоголь с его «Невским проспектом» и «Носом»… В таком гротескном толковании «Смерти Тарелкина» самое опасное было не заслонить автора и не затенить его лица. Режиссер благополучно обошел эту опасность, и спектакль получился содержательно-интересный[992]992
  Ирецкий В. <Гликман В. Я.> Театр и музыка. Александринский театр, «Смерть Тарелкина», пьеса Сухово-Кобылина // Речь. 1917. № 251. 25 октября (7 ноября). С. 4.


[Закрыть].

Критик К. С. Гогель (псевдоним К. Острожский):

[Горин-Горяйнов] создал на этот раз превосходный по силе, экспрессии и жуткой трагической правде образ. Может быть, это был не столько Сухово-Кобылин, сколько Достоевский, и не столько Тарелкин, сколько амальгама из Мити Карамазова и Петра Верховенского, но это было ярко, художественно закончено, глубоко пережито и выношено <…> Он вычеканил такого Тарелкина, который не скоро изгладится из памяти тех, кто его видел <…> А в общем, удивительно, на редкость удачный и интересный спектакль, на котором тем радостнее было сидеть, что за последнее время «автономная» Александринка не баловала нас художественными представлениями[993]993
  Острожский К. <Гогель К. С.> Александринский театр («Расплюевские веселые дни» («Смерть Тарелкина»), комедия-шутка А. В. Сухово-Кобылина) // Новое Время. 1917. № 14 906. 25 октября. С. 5. Перепеч.: Мейерхольд в русской театральной критике. 1892–1918. С. 367–370.


[Закрыть].

В статье В. Н. Соловьева, давнего сторонника Мейерхольда, было впервые сказано о трактовке режиссером пьес Сухово-Кобылина:

Веселые тона театрального анекдота из «Свадьбы Кречинского» сменяются в «Деле» тягостным настроением и обостренной мелодраматичностью основных сценических положений. В «Смерти Тарелкина» видимая реальность уступает место кажущейся, комические персонажи пьесы, возникшие у Сухово-Кобылина не без влияния рассказов Гофмана и романов Жана Поля, принимают очертания кошмарных образов русской фантастики. В постановке обеих пьес и в декорациях художника Альмедингена была сознательно проведена мысль о последовательном нарастании элементов сценического гротеска[994]994
  Вл. С. <Соловьев В. Н.У Петроградские театры // Аполлон. 1917. № 8–10. С. 56. Перепеч. (фрагмент о последних спектаклях Мейерхольда на Александринской сцене): Мейерхольд в русской театральной критике. 1892–1918. С. 375–377.


[Закрыть].

Критик А. Р. Кугель, напрочь отвергая и сатиру Сухово-Кобылина, и спектакль Мейерхольда как несозвучные переживаемому моменту, советует театру переключиться на новых грабителей и убийц, нынче орудующих на улицах столицы: «Нет, что же теперь воевать с произволами надзирателей доброго старого времени! Для сатиры нужно поискать какой-нибудь поближе закоулок». Надобно перенестись «в иные, более близкие к нам чертоги, где орудуют „орлы“ Кречинские и их фактотумы Расплюевы. И что прежние в сравнении с новейшими!»[995]995
  Homo novus <Кугель А.Р.>. Заметки // Театр и Искусство. 1917. № 44–46. 12 ноября. С. 768. Перепеч.: Мейерхольд в русской театральной критике.1892–1918. С. 370–374. Главный советский академический специалист по Сухово-Кобылину и Мейерхольду уверен, что в 1917 г. «бурная политическая жизнь страны вытеснила со страниц газет и журналов театральные рецензии» и «поэтому мы располагаем весьма скудными данными о каждом из трех спектаклей» по пьесам Сухово-Кобылина (Рудницкий K. Л. Режиссер Мейерхольд. М.: Наука, 1969. С. 215). Это открытие слово в слово повторено в другой книге того же автора: «Мейерхольд» (М.: Искусство, 1981. С. 228).


[Закрыть]

Трагические события на петербургских улицах отзываются на судьбе необычного спектакля, на судьбе театра, на судьбах актеров. Кошмар, воссозданный на сцене, врывается в жизнь самих александринцев.

Едва дорвавшись до Зимнего дворца, большевики мгновенно начинают командовать театрами. Через три дня после захвата власти назначенный вместо комиссара Временного правительства Ф. А. Головина бывший помощник режиссера в Суворинском театре М. П. Муравьев прислал всем государственным и частным театрам, в том числе и труппе Александринки, циркулярное письмо с категорическим требованием к актерам и служащим «оставаться на своих местах, дабы не разрушать деятельности театров». Большевистский комиссар нагло пригрозил, что «всякое уклонение от выполнения своих обязанностей будет считаться противодействием новой власти и повлечет за собой заслуженную кару»[996]996
  События и театры // Театр и Искусство. 1917. № 44–46. 12 ноября. С. 763.


[Закрыть].

Как записала 28 октября в своем дневнике писательница

С. И. Смирнова-Сазонова, никто раньше в Александринском театре и не думал о забастовке, «но, получив в дерзк<ой> форме так<ой> приказ, труппа взяла, да и отменила нынешний спектакль. До приказания большевиков вечером должна б<ыла> идти „Смерть Тарелкина“, а после их повеления спектакль отменили»[997]997
  Запись в дневнике писательницы С. И. Смирновой-Сазоновой // Советский театр: Документы и материалы. Русский советский театр. Л.: Искусство, 1968. С. 227.


[Закрыть].

Так 28 октября началась забастовка в театре. Подавляющее большинство александринцев отказались признать власть большевистских самозванцев. Дирекция театра во главе с главноуполномоченным Временного правительства Ф. Д. Батюшковым превратилась в штаб антибольшевистского сопротивления. Лозунг забастовщиков: «Никакого примирения с захватчиками власти! Вся власть Учредительному собранию!»[998]998
  Горин-Горяйнов Б. А. Актеры (из воспоминаний). С. 141.


[Закрыть] 5 ноября актеры продолжили забастовку, протестуя против варварского обстрела большевиками Московского Кремля, продолжили и солидарный бойкот новых властителей, вопреки свирепым угрозам Лениных – Луначарских.

В самом конце 1917-го александринские актеры, протестовавшие против узурпаторов, сняли на Каменноостровском проспекте пустовавшее помещение театра «Аквариум»; там шли спектакли «Свадьба Кречинского», «Волки и овцы», «На всякого мудреца довольно простоты», «Коварство и любовь». Зрители снова увидели на сцене своего любимца В. Н. Давыдова, с которым дружил и которого неизменно почитал Сухово-Кобылин[999]999
  См.: Золотницкий Д. И. Академические театры на путях Октября. Л.: Искусство, 1982. С. 36. По устным воспоминаниям дочери актера, Давыдов, узнав о смерти самозваного вождя мирового пролетариата, к которому он, понятно, не питал ни малейшей симпатии, сказал: «А все-таки жалко».


[Закрыть].

А после рокового для России года миллионы русских бежали за границу, спасаясь от зверств чека, от идейного и культурного удушья. Первой покинула страну – уже в октябре 1917-го! – графиня Луиза Александровна де Фальтан, дочь великого русского писателя и философа. Отец отлично ей объяснил, что Россия не устоит без самодержавия, предупредил, чем кончаются бунты русской черни. При этом монархист Сухово-Кобылин, не в пример многим своим современникам, нисколько не идеализировал сложившуюся в России систему правления. 26 декабря 1894 года он посылал своему другу B. C. Кривенко историко-философский трактат, распространявшийся в списках:

Конечно, надо согласиться, что вообще Самодержавие иррационально; но приданное к Иррациональности русского Племени дает в этом Синтезисе Рациональность, по той же Причине, по которой Минус на Минус дает Плюс…

По печальному предсказанию Сухово-Кобылина, «исчезнет Самодержавие – исчезнет и Россия»[1000]1000
  РГАЛИ. Ф. 785. Оп. I. Ед. хр. 39. Л. 2 об.


[Закрыть].

Конечно, великая страна не может сгинуть даже после великой катастрофы, но та Россия, которую так любил и так проклинал Сухово-Кобылин, навсегда ушла от нас в 1917 году.

 
Когда скоты, добычу чуя,
Толпою рвутся во дворец,
Тогда конец, всему конец!
 

* * *

Так писатель отметил свой столетний юбилей. Так реализовалась главная идея всей его жизни – «дать на сцене в „Картинах прошедшего“ трилогию»[1001]1001
  С.К. <Кегульский C. Л.> У автора «Свадьбы Кречинского» // Семья. 1894. № 8. 20 февраля. С. 7. Перепеч.: Дело Сухово-Кобылина. М., 2002. С. 409–414.


[Закрыть], да еще на сцене своего любимого Александринского театра. Так впервые в едином художественном стиле были сыграны «Свадьба Кречинского», «Дело» и «Смерть Тарелкина». Так был найден новый сценический ключ к трилогии «Картины прошедшего» великого Сухово-Кобылина.

____________________

Виктор Селезнёв, Елена Селезнёва

«Шлю Вам дружеский привет»

О письмах Л. П. Семенова к М. К. Азадовскому

Среди многочисленных корреспондентов Марка Константиновича Азадовского[1002]1002
  Наиболее значимая публикация эпистолярного наследия ученого: Марк Азадовский. Юлиан Оксман. Переписка, 1944–1954 гг. / Вступ. ст., сост., коммент. КМ. Азадовского. М., 1998.


[Закрыть] – лермонтовед и этнограф профессор Леонид Петрович Семенов (1886–1959)[1003]1003
  О Л. П. Семенове см.: Л. П. Семенов. От музея «Домик Лермонтова» (Некролог) // М. Ю. Лермонтов: Сборник статей и материалов. Ставрополь, 1960. С. 315–316; Мануйлов В. А. Семенов Л. П. // Краткая литературная энциклопедия. Т. 6. М., 1971. С. 743; Фризман Л. Г. Кавказ о Лермонтове (Из неопубликованного наследия Л. П. Семенова) // Проблемы литературы и эстетики: Сборник, посвященный памяти профессора Л. П. Семенова. Орджоникидзе, 1976. С. 19–21; Фризман Л. Г. Л. П. Семенов – исследователь Льва Толстого // Вопросы литературы. 1979. № 4. С. 309–311; Л. П. Семенов – историк и критик русской литературы. Учебное пособие. Орджоникидзе, 1986; Научное наследие Л. П. Семенова и проблемы комплексного изучения литературы и культуры Северного Кавказа. Орджоникидзе, 1988. Тахо-Годи М. А. Л. П. Семенов (1886–1959): (Штрихи к портрету ученого). Научная мысль Кавказа: Научный и общественно-теоретический журнал (Ростов-на-Дону). 1998. № 2 (14). С. 86–90; а также в книгах и воспоминаниях А. А. Тахо-Годи: Тахо-Годи А. А. Лосев. М., 2007 (Сер. ЖЗЛ, им. указ.); Она же. Жизнь и судьба. Воспоминания. М., 2009. С. 11–14, 174–189, 193–202, 218–221, 307–310, 524–525; и др.


[Закрыть]. В 1960 году его называли «одним из крупнейших советских лермонтоведов»[1004]1004
  Л. П. Семенов. От музея «Домик Лермонтова». С. 316.


[Закрыть]. В 1976 году на его доме во Владикавказе установили мемориальную доску. В 1981 году в предисловии «К читателю», открывающем «Лермонтовскую энциклопедию», о Семенове сказано как об известном исследователе творчества Лермонтова, инициаторе создания самой этой энциклопедии[1005]1005
  Лермонтовская энциклопедия. М., 1981. С. 5.


[Закрыть]. Но к настоящему времени его постепенно забывают: первые, еще дореволюционные работы («Лермонтов и Лев Толстой. К столетию со дня рождения Лермонтова», М., 1914, «Лермонтов. Статьи и заметки», М., 1915, привлекшие внимание С. Дурылина[1006]1006
  Дурылин С. Н. Л. Семенов. Лермонтов и Лев Толстой. М., 1914// Путь. 1914. № 3. С. 70.


[Закрыть] и Н. Бродского[1007]1007
  Рецензия Н. Бродского на книгу «М. Ю. Лермонтов. Статьи и заметки» появилась 2 сентября 1915 г. в «Русских ведомостях» (№ 202).


[Закрыть]) в электронном каталоге РГБ атрибутируются ныне как сочинения поэта и прозаика Леонида Дмитриевича Семенова (Семенова-Тян-Шанского, 1880–1917), а мемориальная доска в его честь едва держится на стене полуразрушенного дома, хотя статьи о нем еще продолжают публиковаться[1008]1008
  Хозиев Б. Проповедник дружбы народов // Северная Осетия. 1989. 17 ноября; Цаллагова Т. Дидактические воззрения Л. П. Семенова// История и философия культуры. Актуальные проблемы: Сб. науч. трудов. Вып. 6. Владикавказ, 2003. С. 259–272; Виноградов В. Б. Леонид Петрович Семенов (1886–1959) // Материалы и исследования по археологии Северного Кавказа. Вып. 2. Армавир, 2003. С. 265–268; Нарожный Е. И. Библиография Л. П. Семенова// Там же. С. 269–270; Ученый, ставший гордостью Осетии: о выдающемся ученом-гуманитарии, литературоведе, искусствоведе Леониде Петровиче Семенове // Северная Осетия. 2004. 2 апреля; Хайманова И. Леонид Петрович Семенов //Человек и книга: страницы истории Национальной научной библиотеки РСО – А (1985–2005). Владикавказ, 2005. С. 140–141; Захаров В. А. Л. П. Семенов и его вклад в изучение кавказского периода жизни и творчества М. Ю. Лермонтова // Кавказоведение: опыт исследований: Мат-лы междунар. науч. конф. (Владикавказ, 13–14 октября 2005 г.). Владикавказ, 2006. С. 160–164.


[Закрыть]. В этом нет ничего необычного – так проявляется общая для науки закономерность: память о человеке хранится до тех пор, пока живы его близкие, а об ученом – пока преподают его ученики, пока цитируются его работы, т. е. в лучшем случае в течение одного-двух поколений. И лишь для великих быстротекущее время делает исключение.

В 1920–1950-х годах, когда Семенов был активным участником культурной и научной жизни, все обстояло иначе.

Свой путь в науку Семенов начал в стенах Харьковского университета, куда поступил в 1908 году, после Владикавказского реального училища. Рассказывая в 1953 году И. Н. Розанову о годах учебы, он писал:

Моими ближайшими учителями были – Н. Ф. Сумцов[1009]1009
  Николай Федорович Сумцов (1854–1922) – фольклорист, историк русской литературы и этнограф. Член-корр. АН по Отделению русского языка и словесности (с 1905 г.).


[Закрыть], С. В. Соловьев[1010]1010
  Сергей Викторович Соловьев (1862–1916?) – специалист по всеобщей литературе. Его памяти посвящен очерк Семенова «Из воспоминаний о профессоре С. В. Соловьеве» (Вестник Харьковского историко-филологического общества. Харьков, 1916. Вып. VI. С. 3–12).


[Закрыть], А. П. Кадлубовский[1011]1011
  Арсений Петрович Кадлубовский (1867–1921) – специалист по древнерусской литературе, занимался также фольклорными и этнографическими изысканиями; с 1916 по 1917 г. – декан историко-филологического факультета Пермского университета; в 1919–1920 гг. – профессор Таврического университета, где сблизился с С. Булгаковым и Г. Вернадским. Эмигрировал, умер близ Константинополя. См. о нем на сайте Пермского университета: http://www.psu.ru/?mode=profsàid=66.


[Закрыть], Д. И. Багалей[1012]1012
  Дмитрий Иванович Багалей (1857–1932) – историк и археолог, профессор и ректор (с 1906 г.) Харьковского университета, академик АН Украины (с 1919 г.).


[Закрыть], В. П. Бузескул[1013]1013
  Владислав Петрович Бузескул (1858–1931) – специалист по древнегреческой истории, профессор Харьковского университета (с 1890 г.), академик АН СССР (с 1922 г.).


[Закрыть] и некоторые другие. К сожалению, одни из них скончались еще в то время, когда я был студентом (С. В. Соловьев, М. Г. Халанский[1014]1014
  Михаил Георгиевич Халанский (1857–1910) – историк литературы и фольклорист, член-корреспондент Императорской Санкт-Петербургской академии наук (1909).


[Закрыть]…), с другими я расстался, хотя и поддерживал переписку (с Н. Ф. Сумцовым, В. П. Бузескулом)[1015]1015
  Письмо от 3 ноября 1953 г. – РО РГБ. Ф. 653 (И. Н. Розанов). Карт. 40. Ед. хр. 5. Л. 19 об.


[Закрыть] <…> я, будучи студентом, уже не застал профессоров Кирпичникова и Овс<янико>-Куликовского; ничего интересного из рассказов современников о них я не слышал. Зато была жива память о Потебне; о нем профессора языка и литературы постоянно говорили и в беседах и на лекциях. Он как будто бы и не покидал университета[1016]1016
  Письмо от 14 ноября 1953 г. Там же. Л. 21 об.


[Закрыть].

В трудах Харьковского историко-филологического общества появилась первая работа Семенова о Лермонтове – о стихотворении «Ангел»[1017]1017
  Семенов Л. П. «Ангел»: Очерк поэзии Лермонтова // Сборник Харьковского историко-филологического общества. Т. XIX. Памяти проф. Е. К. Редина. Харьков, 1913. С. 263–298.


[Закрыть]. Однако из-за болезни ему пришлось прервать учебу и вернуться во Владикавказ, где в тишине и покое родного дома он закончит две первые монографии о Лермонтове и Толстом, которые будут изданы в Москве. Но диплом о высшем образовании официально он получит лишь в 1926 году.

В том же 1926 году при его личном содействии, а также при содействии его зятя Алибека Тахо-Годи во Владикавказе увидел свет сборник «Золотая Зурна» – единственное печатное издание кружка «Вертеп», возникшего вокруг поэтессы Веры Меркурьевой. Недаром на подаренном ему 3 ноября 1926 года экземпляре авторы написали: «Нашему сотруднику и со-мученику – уважаемому Леониду Петровичу Семенову»[1018]1018
  Подробнее об этом см.: Тахо-Годи Е.А «Поэт под инженерным кэпи…» (О Сергее Аргашеве, Валерии Брюсове, Вере Меркурьевой и некоторых других, а также о пользе семейных преданий и архивов) // Тахо-Годи Е. А. Великие и безвестные: Очерки по русской литературе и культуре XIX–XX вв. СПб., 2008. С. 625–652.


[Закрыть]. В этом сборнике принимал участие его младший брат Сергей, скрывшийся под псевдонимом Сергей Аргашев[1019]1019
  Письмо С. П. Семенова к Вяч. Иванову о В. А. Меркурьевой и сборнике «Золотая Зурна» см.: Тахо-Годи Е. А. Вяч. Иванов и его бакинские корреспонденты – А. М. Евлахов и С. П. Семенов (Аргашев) // Donum homini universalis: Сборник к 70-летию Н. В. Котрелева. М., 2011. С. 359–372.


[Закрыть]. Сам Леонид Петрович предпочел остаться в тени, хотя писал стихи с детства и в юности, как признавался 1 мая 1916 года в письме М. О. Гершензону, пытался поместить их «в больших журналах, но успеха, разумеется, не было»[1020]1020
  Письмо от 1 мая 1916 г. РГБ. Ф. 746 (М. О. Гершензон). Кар. 41. Ед. хр. 19. Л. 5 об. Полностью письма Л. П. Семенова к М. О. Гершензону будут опубликованы в сборнике «Русское литературоведение XX века: имена, школы, концепции» (в печати).


[Закрыть]. В 1916 году он уверял Гершензона: «[К]ак только закончится война, и минет книжный кризис, издам в Москве сборник своих стихов»[1021]1021
  Письмо от 11 апреля 1916 г. Там же. Л. 3–3 об.


[Закрыть]. Но после империалистической наступили революция и гражданская война. С приходом советской власти он уже не пытался осуществить эту мечту, вполне отдавая себе отчет, что его неторопливый, глубоко интимный поэтический голос окажется чужд наступившей эпохе.

Из-за социально-политических катаклизмов не реализовался также его замысел издания «больш[ой] книг[и] о Лермонтове, которая будет носить уже обобщающий характер». В сравнении с ней, писал он тому же Гершензону, «все, что я о нем [Лермонтове] напечатал до сих пор, – лишь отдельные экскурсы, полусырой материал, который накопляется в изобилии, если усердно занимаешься интересующими тебя вопросами»[1022]1022
  Там же. Л. 3 об.


[Закрыть].

Накануне революции Семенов вынашивал идею о переселении на постоянное жительство в Москву. Он делился с Гершензоном:

В будущем надеюсь поселиться в Москве, которую очень люблю, и которая так необходима для литер<атурных> занятий; будь я более обеспечен, давно поселился бы в Москве, но пока бываю в ней только наездами. Разумеется, я очень много теряю, не имея возможности постоянно жить в Москве: легко представить, как трудно жить вдали от людей и книг[1023]1023
  Там же. Л. 4.


[Закрыть].

Но план так и остался планом. К тому же пришлось отказаться от привычки к уединенным занятиям и постепенно включиться в общественно-научную жизнь. В 1921 году Семенов становится ученым секретарем Северо-Кавказского института краеведения и его научного музея, с 1923-го преподает в Северо-Осетинском государственном педагогическом институте и заведует кафедрой литературы (с начала 1930-х), с 1935-го одновременно работает нештатным сотрудником Северо-Осетинского научно-исследовательского института. Зато начиная с середины 1920-х и до конца 1930-х годов у него появилась возможность практически ежегодно выезжать в командировки в Москву и Ленинград. Тут приобретаются по букинистическим магазинам издания, которые составили затем уникальную лермонтовскую коллекцию, включающую около 5000 единиц и переданную им в 1951 году в музей «Домик Лермонтова» в Пятигорске[1024]1024
  Тер-Габриэлянц И. Г. Лермонтовед Л. П. Семенов и его коллекция в фондах Государственного музея-заповедника М. Ю. Лермонтова // Научное наследие Л. П. Семенова и проблемы комплексного изучения литературы и культуры Северного Кавказа. С. 44–51.


[Закрыть]. Тут завязываются контакты с видными филологами; общение с ними упраздняет отдаленность Владикавказа[1025]1025
  Переименован в советское время: с начала 1940-х гг. Дзауджикау, с середины 1950-х и до начала 1990-х гг. – Орджоникидзе.


[Закрыть] от столичных научных центров. В письмах к Гершензону 1916 года Семенов жаловался на ничтожное число знакомых коллег-филологов:

Круг моих литературных знакомств очень невелик. Помимо харьков<ских> профессоров, знаком с В. В. Калашом и Н. А. Янчуком[1026]1026
  Основатель и редактор журнала «Этнографическое обозрение», профессор Московского университета, автор трудов по фольклору, литературе и этнографии восточных славян.


[Закрыть]. Заочно немного знаком с Н. О. Лернером и Н. К. Пиксановым. Многолетние дружеские отношения связывают меня с проф<ессором> Варшав<ского> университ<ета> А. М. Евлаховым[1027]1027
  Письмо от 11 апреля 1916 г. РГБ. Ф. 746 (М. О. Гершензон). Кар. 41. Ед. хр. 19. Л. 4.


[Закрыть].

Теперь же переписка объединяет его с теми, кто определял пути науки в первой половине XX века. Среди его адресатов М. П. Алексеев, А. И. Белецкий, Л. П. Гроссман, Н. К. Гудзий, В. А. Мануйлов, Б. Л. Модзалевский, Б. Б. Пиотровский[1028]1028
  Об уважительном отношении к Семенову академиков Б. Б. Пиотровского и Б. А. Рыбакова см.: Тахо-Годи А. А. А. Ф. Лосев и Т. Б. Князевская // Бюллетень Библиотеки «Дом А. Ф. Лосева». М., 2009. С. 67.


[Закрыть], А. И. Соболевский, Б. М. Эйхенбаум[1029]1029
  В 1940 г. появился отклик Б. М. Эйхенбаума на книгу Семенова «Лермонтов на Кавказе» (1939) в журнале «Звезда» (№ 12).


[Закрыть].

Интерес к фольклору, зародившийся еще в детстве под влиянием отца, Петра Хрисанфовича Семенова (он занимался сбором песен и сказок терских казаков[1030]1030
  См.: Тахо-Годи Е. А. Семенов П. Х. // Русские писатели: 1800–1917. Биографический словарь. М., 2007. Т. 5. С. 560–561.


[Закрыть]), способствовал установлению научных связей Семенова и с фольклористами, в числе которых прежде всего следует назвать М. К. Азадовского и Ю. М. Соколова[1031]1031
  Судя по письму Л. П. Семенова к И. Н. Розанову от 2 июля 1939 г. (РО РГБ. Ф. 653 (И. Н. Розанов). Карт. 40. Ед. хр. 5. Л. 7), им была опубликована рецензия на учебник Ю. М. Соколова «Русский фольклор» (1938) в выходящей в Тбилиси газете «Заря Востока». В библиографии работ Л. П. Семенова эта рецензия не учтена (см.: Список печатных работ Л. П. Семенова и литературы о нем // Л. П. Семенов – историк и критик русской литературы. С. 88–98).


[Закрыть].

Не имея возможности из-за политической ситуации заниматься родным ему казачьим фольклором, который он в юности записывал[1032]1032
  Более тридцати обрядовых, любовных и исторических песен было записано им у собственной тетушки, Анастасии Хрисанфовны Жаденовой, в 1914 г., см.: Габисова С. З. Л. П. Семенов и фольклор //Л. П. Семенов – историк и критик русской литературы. С. 63.


[Закрыть] и влияние которого ощутимо в его собственных стихах[1033]1033
  Семенов Л. Из цикла казачьих песен // Новый журнал – The New Review. 1994. № 195. С. 127–131. Включены стихотворения «Пленник», 1917; «Сон», 1917; «Коршун», 1917; «Лермонтов у гадалки», 1922. «Пленник» – кажется, единственное напечатанное при жизни стихотворение, появившееся в 1917 г. во владикавказской газете «Вперед» (№ 159). Стихи Л. П. Семенова хранятся в семейном архиве и частично в архиве «Домика М. Ю. Лермонтова» в Пятигорске (см.: Л. П. Семенов – историк и критик русской литературы. С. 8).


[Закрыть], Семенов сосредоточился на изучении связей литературы и фольклора. Отсюда такие его работы, как «Лермонтов и фольклор Кавказа»[1034]1034
  Семенов Л. П. Лермонтов и фольклор Кавказа. Пятигорск, 1941.


[Закрыть], «Мотивы горского фольклора в поэме Лермонтова „Хаджи-Абрек“»[1035]1035
  Семенов Л. П. Мотивы горского фольклора в поэме Лермонтова «Хаджи-Абрек» // М. Ю. Лермонтов: Сб. статей и материалов. Ставрополь, 1960. С. 7–28.


[Закрыть], где, по мнению В. Э. Вацуро, «определилась особая область – изучение иноязычных, прежде всего кавказских, фольклорных источников лермонтовских стихотворений и поэм»[1036]1036
  Вацуро В. Э. М. Ю. Лермонтов // Русская литература и фольклор. Первая половина XIX века. Л., 1976. С. 211.


[Закрыть].

Другой объект его внимания – фольклор самих горцев[1037]1037
  Семенов Л. П. Ингушская и чеченская народная словесность. Владикавказ, 1928; Семенов Л. П. Нартские памятники в фольклоре ингушей и осетин // Сборник научного общества этнографии, языка и литературы при Горском педагогическом институте. Владикавказ, 1930. С. 3–20; Семенов Л. П. К вопросу о мировых мотивах в фольклоре ингушей и чеченцев // Академия наук СССР – академику Н. Я. Марру. М., 1935. С. 549–564. См. также: Белецкая Е. М. Наследие Л. П. Семенова и русская фольклористика // Научное наследие Л. П. Семенова и проблемы комплексного изучения литературы и культуры Северного Кавказа. С. 64–71.


[Закрыть], в первую очередь осетин, ингушей и чеченцев, хотя после выселения этих народов Сталиным в 1944 году ему и от этой тематики пришлось временно отказаться. Обратившись к изучению нартского эпоса, Семенов провел как этнограф и археолог сорок четыре экспедиции в Осетии, Чечне и Ингушетии. Он исходил из убеждения, что при анализе фольклорного текста необходимо учитывать и сохранившиеся памятники материальной культуры Кавказа. С его точки зрения, это позволяло хотя бы приблизительно датировать сюжеты нартских сказаний, а также вычленять в них определенные исторические пласты[1038]1038
  См.: Габисова С. З. Л. П. Семенов и фольклор. С. 63–79.


[Закрыть].

Такой комплексный подход к описанию быта, культуры и творчества обитателей Кавказа должен был предопределить его особый интерес к трудам М. К. Азадовского, отдавшего немало сил для создания целостной картины народной жизни другого региона России – Сибири. В то же время деятельность Семенова могла быть привлекательна и для Азадовского в связи с разработкой им вопросов литературного краеведения. Нельзя не учитывать и самого очевидного: оба преподавали фольклор в студенческих аудиториях. Семенов читал лекционный курс по фольклору в СОГПИ, Азадовский – в Ленинградском университете, где с 1934 года заведовал кафедрой фольклора.

В настоящее время мы не можем точно сказать, когда и при каких обстоятельствах произошла личная встреча двух ученых. Возможно, сведения об этом хранят ответные письма М. К. Азадовского в личном фонде Л. П. Семенова в ЦГА Северной Осетии в городе Владикавказе[1039]1039
  Краткое описание архива см.: Метревели О. Г. Научное наследие проф. Л. П. Семенова в ЦГА СО АССР// Научное наследие Л. П. Семенова и проблемы комплексного изучения литературы и культуры Северного Кавказа. С. 147–151.


[Закрыть], но они, к сожалению, не были нам доступны при подготовке этой публикации. В фонде М. К. Азадовского в Рукописном отделе РГБ сохранилось девять писем Семенова с 1939-го по 1949 год[1040]1040
  РО РГБ. Ф. 542 (М. К. Азадовский). Кар. 70. Ед. хр. 12. Листы указаны в тексте в скобках.


[Закрыть]. Как можно предположить, с Азадовским, обосновавшимся в Ленинграде в 1930-м, отношения установились, скорее всего, во второй половине 1930-х годов, о чем косвенно свидетельствует форма обращения в первой из дошедших до нас открытке от 26 апреля 1939 года. В ней Семенов, посылая свой «дружеский привет», именует Марка Константиновича вполне официально – «глубокоуважаемым» – и подписывается «с искренним уважением» (в следующем письме, от 7 июля 1945 года, возникает уже обращение «дорогой», просьба передать поклон «супруге» и подпись «искренне Ваш»), В этой открытке Семенов сообщает, что недавно вернулся из командировки (возможно, как раз из Ленинграда) и высылает ему заказной бандеролью две свои работы о Пушкине (л. 1). Всего вероятнее, что речь идет о книге Семенова «Пушкин на Кавказе»[1041]1041
  Семенов Л. П. Пушкин на Кавказе. Пятигорск, 1937.


[Закрыть] и подготовленном им сборнике «А. С. Пушкин о Кавказе»[1042]1042
  А. С. Пушкин о Кавказе / Предисл. и коммент. проф. Л. П. Семенова. Пятигорск, 1937.


[Закрыть], вышедших за два года до этого к 100-летней годовщине смерти поэта.

Однако все контакты вскоре были прерваны войной и возобновились лишь летом 1945-го. Семенов, узнав, видимо, из газет о получении Азадовским ордена Трудового Красного Знамени (через год ту же награду получит и сам Семенов[1043]1043
  Указ о присуждении Л. П. Семенову ордена Трудового Красного Знамени был опубликован в газете «Правда» 21 августа 1946 г.


[Закрыть]), попытался восстановить прерванную связь и 7 июля 1945 года отправил на доблокадный адрес (ул. Герцена, 14, кв. 19) краткое письмо, где главными, помимо поздравлений с наградой, были вопросы: «Как Вы поживаете? Как идет Ваша работа? Что у Вас нового?» Он прибавлял о себе: «После <19>41 г. новых работ пока не опубликовано, но в рукописи их набралось порядочное количество» (л. 2). Из письма от 24 октября 1945 года (на нем помета Азадовского: «Отв<ечено> 5 – XII») явствует, что на отправленное летом письмо был получен ответ, в котором Азадовский сообщал, что «возвратился на прежнюю квартиру и продолжает свою любимую работу», и интересовался, получил ли Семенов письмо, посланное им из эвакуации, т. е. из Иркутска, где с 1942 года и до возвращения в 1945-м в Ленинград он был профессором Иркутского государственного университета. «Письмо же Ваше, посланное во время войны, до меня не дошло», – писал Семенов, но вспоминал: «…когда пришлось быть в Сталинире[1044]1044
  Ныне город Цхинвал в Южной Осетии, куда Семенов был эвакуирован в числе преподавателей педагогического института.


[Закрыть], то один из научных сотрудников, приезжавших из Тбилиси, передал мне привет от Вас, сообщив, что этот привет передала ему одна из его знакомых, работавшая в Тбилисском университете» (л. 3).

Судя по этому письму, в последнюю встречу в Ленинграде, которая могла состояться в апреле 1940 года (18-м апреля 1940-го датировано письмо Семенова И. Н. Розанову, отправленное из Ленинграда, где говорится о предстоящем выступлении на заседании Лермонтовской комиссии, намеченном на 27 апреля[1045]1045
  РО РГБ. Ф. 653 (И. Н. Розанов). Карт. 40. Ед. хр. 5. Л. 10.


[Закрыть]), Азадовский делился с Семеновым планами систематизации изучения фольклора. Речь могла идти или о проекте издания «Свода фольклора народов СССР», редакционная коллегия которого (Ю. М. Соколов, М. К. Азадовский, Н. П. Андреев, Э. В. Гофман (Померанцева), А. Н. Нечаев, Н. В. Рыбакова и др.) была утверждена в декабре 1940 года[1046]1046
  См. об этом: Богданов К. Наука в эпическую эпоху: классика фольклора, классическая филология и классовая солидарность // Новое литературное обозрение. 2006. № 78; Аникин В. П. «Свод» или областные сборники? //Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2004. № 3 (17). С. 110–119.


[Закрыть] и о котором Азадовский писал в «Известиях АН СССР»[1047]1047
  [Азадовский М. К.] Свод фольклора народов СССР // Известия АН СССР. Отделение литературы и языка. 1941. № 2. Хроника. С 129–130.


[Закрыть], или о подготовке опубликованной уже после смерти Азадовского «Истории русской фольклористики»[1048]1048
  Азадовский М. К. История русской фольклористики. Т. 1–2. М., 1956–1963.


[Закрыть]. «Меня очень интересует, какова судьба Вашего труда по историографии фольклора, о котором Вы говорили при нашей последней встрече? Вышел ли он в свет? Если еще не вышел, то когда может появиться в печати?» – спрашивал Семенов и одновременно предлагал: «Я могу прислать статью о нартском эпосе; когда она будет готова, пришлю Вам; одновременно пришлю и материал для хроники[1049]1049
  Возможно, речь идет о разделе «Хроника» в журнале «Известия Академии наук СССР. Отделение литературы и языка».


[Закрыть]» (л. 3).

Поздравляя Азадовского с наступающим Новым годом, Семенов в открытке от 30 декабря 1945-го выражал надежду, что после завершения занятий и экзаменационной сессии закончит «обещанную статью о нартском эпосе» (л. 4). Выполнить это обещание в задуманный срок ему не удалось. В открытке от 7 февраля 1946 года Семенов не только выражает сочувствие Азадовскому в связи с только что миновавшей болезнью, но и сообщает, что тоже болен – «обнаружилась болезнь сердца»; он прибавляет: «Когда поправлюсь, закончу статью о нартском эпосе» (л. 5). Однако и это намерение не реализовалось. В письме, датированном 24 июля 1946 года, Семенов просит извинения за то, что давно не писал из-за болезни и большой нагрузки. Возможно, итогом этой затянувшейся и многократно отложенной работы стала статья «Нартские памятники Северной Осетии», появившаяся лишь в 1949 году[1050]1050
  Семенов Л. П. Нартские памятники Северной Осетии // Нартский эпос: Сборник статей. Дзауджикау, 1949.


[Закрыть].

Еще в октябре 1945 года Семенов пообещал снабжать Азадовского местными публикациями, не доходившими до Ленинграда: «Если здесь выйдет что-нибудь интересное для Вас, тоже вышлю» (л. 3). На исходе года он информировал, что «в скором времени должна выйти из печати лингвистическая работа В. И. Абаева, посвященная нартскому эпосу», и заверял: «Когда она появится в свет, пришлю ее Вам» (л. 4). В письме от 24 июля 1946 года Семенов сообщал, что выслал Азадовскому «новую работу об осетинском нартском эпосе В. И. Абаева» (л. 7), и прилагал написанную на нее рецензию «Новый труд об осетинском нартовском эпосе» из газеты «Социалистическая Осетия»[1051]1051
  Семенов Л. П. Новый труд об осетинском нартовском эпосе // Социалистическая Осетия. 1946. 21 июля. № 145 (3781). В библиографии работ Л. П. Семенова эта рецензия также не учтена (см.: Список печатных работ Л. П. Семенова и литературы о нем. С. 88–98).


[Закрыть]. В рецензии он называет выход книги профессора В. И. Абаева «Нартовский эпос»[1052]1052
  Абаев В. И. Нартовский эпос // Известия Северо-Осетинского научно-исследовательского института. Т. X. Вып. 1. Дзауджикау, 1945.


[Закрыть] «крупным событием в советской фольклористике», а ее автора – «вдумчивым, смелым, пытливым ученым», который «известен в научном мире, как превосходный лингвист, знаток фольклора и быта осетин» (л. 8). В письме к Азадовскому он одновременно выражает надежду, что некоторые из накопившихся работ, которые «по условиям военного времени <…> лежали без движения», ему удастся напечатать в той же газете. И действительно, в 1946 году на страницах этой газеты появилось несколько его популярных публикаций, в том числе об А. Н. Островском, А. Блоке, Данте, Шекспире и Сервантесе.

Письмо от 24 июля 1946 года интересно и тем, что в нем Семенов благодарит Азадовского за заочное участие в праздновании его юбилея:

22 июня наша общественность отмечала 60-летие со дня моего рождения и 35-летие моей научно-педагогической деятельности. В числе приветствий, присланных по телеграфу, было и приветствие от Филологического факультета Ленинградского университета, очень тронувшее меня; в этом поздравлении упомянуты фамилии профессоров – Алексеева, Беркова и еще чья-то, дошедшая в совершенно искаженном виде (сохранились только буквы «зд»). Полагаю что присылкой этой телеграммы я обязан Вам, т. к. наша юбилейная комиссия посылала извещение на Ваше имя, и думаю, что недостающая третья фамилия – Ваша. Прошу подтвердить это. Глубоко признателен за то, что Вы и Ваши коллеги тепло отнеслись к моему скромному празднику. Такое дружеское отношение особенно ценно для нас, провинциальных работников, ведущих свою педагогическую и исследовательскую деятельность вдали от академических центров страны. Прошу Вас передать Вашим коллегам привет от меня и благодарность за присланное мне поздравление (л. 6–7).

Следующее сохранившееся в фонде Азадовского письмо написано через полтора года (датировано 23 декабря 1948-го). В качестве новогоднего подарка Семенов высылает своему корреспонденту «новую книгу, вышедшую здесь, – „Осетинские нартские сказания“», подчеркивая, что «принимал в ее подготовке близкое участие» (л. 10)[1053]1053
  Осетинские нартские сказания. Дзауджикау, 1949. Семенов был членом редакционной коллегии.


[Закрыть]. Азадовский не остался в долгу и отправил в ответ оттиск своей работы о Радищеве. В письме от 12 января 1949 года Семенов писал: «Получил Ваше дружеское письмо. Благодарю за присылку Вашей интересной статьи о фольклорной теме в „Путешествии“ Радищева; статья очень содержательна. Только Вы не отметили, в каком сборнике напечатана она?» (л. II)[1054]1054
  Статья «Фольклорная тема в „Путешествии…“ Радищева» затем вошла в посмертный сборник Азадовского: Азадовский М. К. Статьи о литературе и фольклоре. М. – Л., 1960. С. 175–184.


[Закрыть]