Текст книги "Россия и Запад"

Автор книги: Александр Лавров

Соавторы: Михаил Безродный,Николай Богомолов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 39 страниц)

Межъязыковые каламбуры

В моем петербургско-тартуском филологическом окружении в письмах и разговорах довольно часто использовались шуточные «переводы» с одного языка на другой. Так, видный немецкий славист Герхард Цигенгайст (во времена ГДР он занимал крупные научно-административные посты) в нашем быту прочно именовался «Козлиный дух» (а иногда и «Цыганский дух»). Первое – это буквальный перевод с немецкого Ziegengeist, а второе – легкий каламбур: цыган по звучанию (der Ziegener) близок к козе (die Ziege). Следует учесть, что некоторая каламбурность содержится внутри самой немецкой фамилии Цигенгайст: Geist это дух в философском, возвышенном значении, а материальный запах, что куда естественнее прилагать к козе, по-немецки – der Geruch.

Возможны смешанные межъязыковые каламбуры, особенно действенные благодаря частичному «переводу». Была известна дружеская шутка Н. Я. Берковского, назвавшего выдающегося питерского филолога и искусствоведа А. А. Гозенпуда за его энциклопедические познания и отменную работоспособность – «пуд штанов» (штаны по-немецки – die Hosen).

Редки, но тем более эффектны каламбуры, придуманные целиком на материале «чужого» языка. Ю. М. Лотман в письме к Б. А. Успенскому от 26 августа 1980 года ворчит на адресата, что безуспешно звонил ему, и излагает неудачу французскими фразами, грубо записанными кириллицей: «Жё сонь – персонь, жё ресонь – реперсонь» (латиницей было бы: «Je sonne – personne, je resonne – repersonne», т. е. «Я звоню – никого, снова звоню – опять никого»), Реперсонь (repersonne) – слово, придуманное самим автором письма[288]288
  См.: Лотман Ю. М. Письма 1940–1993. М.: Школа «Языки русской культуры», 1997. С. 605.


[Закрыть].

Такие каламбуры очень характерны для Ю. М. Лотмана; см. в другом письме к Б. А. Успенскому (от 8 ноября 1974 года) сообщение, что в английском University of Keele прошла интересная Neoformalist conference, т. е. конференция о нео-формализме, и там был informal talk, т. е. неформальные разговоры[289]289
  Там же. С. 555.


[Закрыть].

Серьезная и сложная тема – перевод каламбуров на другой язык. Ясно, переводчик должен быть блистательным знатоком обоих языков. Чрезвычайно интересный пример такого рода – каламбуры Н. С. Лескова. Казалось бы, знаменитую повесть о Левше («Левша. Сказ о тульском косом левше и о стальной блохе», 1881), наполненную изумительными каламбурами, невозможно перевести ни на какой язык (разве что на близкие украинский и белорусский). Но нашелся отличный переводчик на английский язык – известный специалист по творчеству Лескова, американский профессор Вильям Эджертон, издавший немало произведений русского писателя. Для данной статьи я пользовался сборником «Satirical Stories of Nikolai Leskov. Translated and Edited by William Edgerton» (New York: Pegasus, 1969). «Левшу» переводчик назвал «The Steel Flea», т. е. «Стальная блоха» (см. с. 25–53 этой книги), а текст сказа предварил небольшим предисловием, где прежде всего подчеркнута трудность перевода лесковских каламбуров. Любопытно, что в англо-американском стилеведении употребляется не французский термин каламбур, а собственный – малапропизм, произведенный от имени миссис Малапроп (Malaprop), героини пьесы Ричарда Шеридана (1751–1816) «Соперники» («The Rivals», 1775); впрочем, фамилия героини сочинена из французских слов таl à propos (т. е. плохо подходяще – как бы ироническое обозначение каламбура).

В. Эджертон нашел аналогичные лесковским английские каламбуры (малапропизмы) в подавляющем большинстве случаев.

Часто встречающиеся в «Левше» «мыльно-пильные заводы» преобразованы в «soupy-rope factories», т. е. в «мыльно-канатные заводы»: и по национальной характерности производства, и по рифмующемуся сходству слов каламбуры очень адекватны. Еще более остроумен перевод частого «буреметра», т. е. барометра – «whether-meter»; по звучанию, подобно сходству «буреметра» и барометра, это выражение очень похоже на weather-meter (т. е. погодный измеритель), но все-таки whether не погода, а союз ли: возникает комическая бессмыслица.

В качестве виртуозных выдумок переводчика приведу начало 2-й главы «Левши»: «…В самом главном зале разные огромадные бюстры, и посередине под Балдахином стоит Аболон полведерский». «Огромадные» переведено как «tremendulous»: это слово слито из tremendous – громадный, tremulous – дрожащий, pendulous – подвешенный. «Бюстры», по Эджертону, следует понимать скорее как бюсты, чем как люстры, так как в переводе стоит слово «estuaries» (буквально – устье реки, впадающей в море), каламбурно переделывающее statuaries. Но, с другой стороны, явные намеки на дрожание и подвешенность ведут нас от бюста к люстре, что и сплавлено у Лескова. «Балдахин» представлен как сочиненное слово «canoply» (canopy – навес из ткани плюс panoply – доспехи). Аполлона (т. е. лесковского Аболона) Эджертон не стал переделывать, он просто Apollo, а Бельведерский-полведерский замечательно представлен сходным по звучанию Velvet Ear – т. е. смешным по смыслу Бархатным ухом.

Переводчик оказался мастером на нелепо-смешные прозвища: Бонапарт (Наполеон) у него в главе 2 звучит как Bony Part (т. е. Костлявая часть), граф Нессельроде в главе 14 (у Лескова – Кисельвроде) – Nestlebroad (это словосочетание можно перевести как гнездящееся широко). Наполеона Бонапарта у Лескова нет вообще, в «Левше» описательно говорится о том, как русские «дванадесять язык прогнали», здесь Эджертон хорошо придумал персональное уточнение.

Вообще, некоторые вольности перевода очень удачны. В 15-й главе Лесков сообщает, что англичане, рассмотрев подкованную блоху, послали «в публицейские ведомости описание, чтобы завтра же на всеобщее известие клеветой вышел». Эджертон блистательно варьирует: «…Sent a description right off to a calumnist on the Daily Telegraft, so that he could tell everybody about it the very next day». Переводчик справедливо заменил «Публицейские ведомости» знакомым англичанам и американцам названием газеты «Daily Telegraph», но какой великолепный каламбур он внес во второе слово: вместо знакомого окончания поставил – graft – взяточничество! А самый блестящий каламбур (может быть, самый блестящий во всем переводе «Левши», тем более что он не имеет аналогии в русском языке: «клеветой» лишь слабый собрат этого каламбурного слова) это – «calumnist», где соединены два корня: column – газетная колонка и calumny – клевета. Columnist – человек, пишущий определенные по жанру колонки в газете или ответственный за них, а придуманное calumnist связывает этого газетчика с calumniator’ом – клеветником.

В. Эджертон не стал придумывать смешные аналогии к египетским пирамидам (у Лескова они «керамиды»), а выбрал сходное понятие египетские обелиски и скаламбурил последнее слово как «hobble lists» (т. е. стреноженные, хромые списки). И тут же кадриль (у Лескова «кавриль») Эджертон перевел каламбурно более точно и более смешно: cod drill – тресковое сверло!

Удачна стихотворная находка Эджертона в переводе поговорки Лескова «Небо тучится, брюхо пучится» (глава 16): «Dark skies, bellies rise» («Небеса темные, животы разбухают»),

А «Твердиземное» (море) в той же главе Эджертон перевел не сходно, но выразительно: вместо «Mediterrannean» – «Militerrannean».

Достойна похвалы выдумка переводчика (тоже глава 16), как назвать лесковского «полшкипера» (шкипер – капитан торгового судна, а «полшкипер» – его первый помощник). Вместо рангового слова в звании (первый помощник – first mate) Эджертон использует сходно звучащее слово thirst (жаждущий), памятуя, что «полшкипер» описывается как изрядный выпивоха.

Единичные каламбурные переводы Эджертона менее удачны. Неудачен по всему тексту рассыпанный перевод остроумного лесковского каламбура «мелкоскоп» вместо микроскопа: «nitroscop». «Долбица умножения» (глава 16) переведена как «stultification table». «Stultification» неплохо замещает буквальную multiplication, но главное – то, что каламбурится у Лескова: ученикам приходится «долбить» трудную таблицу, – здесь совсем исчезает.

Поразительна ориентация В. Эджертона в церковном словаре (не забудем, что он – один из руководителей квакерского движения в Америке). У Лескова имеется неясная и для русского человека запутанная фраза (глава 15): «…У нас есть и Боготворные иконы и гроботочивые главы и мощи» (конечно, лучше бы сказать чудотворные иконы и мирроточивые головы и мощи) – здесь он слегка насмехается над «чудесами». Но переводчик использовал именно понятие, обозначающее мирру – кризм (Crism), каламбурно преобразовав его в призму. «…We’ve got God-wondering icons and prism-working relics».

И в другой раз Эджертон, хорошо знакомый с описываемым Лесковым сюжетом, проявил некоторую добавочную самостоятельность. В 15-й главе Левше, находящемуся в Англии, преподносят «горячий студинг в огне». В переводе это звучит «hot glum pudding in flames». Лескову хотелось показать яркий контраст как бы застывшей массы пудинга с охватившим ее пламенем (пудинг поливали ромом и поджигали), поэтому писатель придумал великолепный каламбур «студинг». Эджертон пожелал сохранить пудинг без изменения, а для каламбура ввел отсутствующее у Лескова слово glum (грустный), явно заместивший здесь слово plum (сливовый).

Несколько каламбуров Лескова Эджертон не стал переводить каламбурно же, ограничился буквальным переводом первозданного смысла: преламут (перламутр), часы с трепетиром (с репетиром, особым звуковым устройством), буфта (бухта), парей (пари), рысь (рис).

Эти слова еще ждут своих каламбурных интерпретаторов. Отмечу колоритный пример. Сын моего покойного товарища В. Р. Шагинян, ныне почтенный профессор-физик, недавно предложил английский каламбур на «рысь-рис». У Лескова фраза в 18-й главе звучит: «курицу с рысью съел» (ведь рис в тогдашней России еще не был широко распространен и именовался сарацинским пшеном). Эджертон не стал изобретать свой каламбур и просто перевел: «ate… chicken and rice». А В. P. Шагинян предложил chicken and lice (т. е. курицу со вшами), имея в виду не только созвучие, но и внешнее сходство рисинок и вшей.

Надеюсь, что замечательные каламбуры В. Эджертона найдут продолжателей.

Выражаю глубокую благодарность родственной мне семье Миллер, Татьяне и Джеймсу, за англоязычные консультации.

____________________

Б. Ф. Егоров

Из швейцарских впечатлений Д. П. Ознобишина

Даровитый поэт, прозаик и переводчик с западноевропейских и восточных языков Дмитрий Петрович Ознобишин (1804–1877) не был особенно знаменит при жизни; сравнительно редко вспоминали о нем и в дальнейшем. Однако значительная часть им созданного все же выявлена и издана[290]290
  См.: Ознобишин Д. П. Стихотворения. Проза: В 2 кн. / Изд. подгот. Т. М. Гольц, А. Л. Гришунин, Н. Н. Холмухамедова. М., 2001 (сер. «Литературные памятники»).


[Закрыть], его разнообразная деятельность прослежена и изучена[291]291
  См.: Русские писатели. 1800–1917. Биографический словарь. Т. 4. М., 1999. С. 411–415 (автор статьи – Т. М. Гольц).


[Закрыть], а обширный архив, находящийся в Пушкинском Доме, тщательно разобран и описан[292]292
  См.: Хохлова Н. А. Обзор архива Д. П. Ознобишина // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1991 год. СПб., 1994. С. 3–28.


[Закрыть].

Среди наиболее интересных материалов этого весьма ценного собрания составитель описания отметила записную книжку Ознобишина. В ней он вел дневник заграничного путешествия, совершенного (вместе с десятилетним сыном Иваном и в сопровождении слуги Василия) в 1847–1848 годах. Путешествие это было предпринято Ознобишиным вскоре после смерти горячо любимой жены – в надежде обрести душевное равновесие, а также с оздоровительной и образовательной целями. Большую часть времени они прожили в Германии и Швейцарии, побывали во Франции и Италии и – проездом – на Мальте, в Смирне и Константинополе[293]293
  Там же. С. 11–12.


[Закрыть].

Впервые путевой дневник Ознобишина был тщательно прочитан и осмыслен И. Я. Заславским, который в своей статье привел и сравнительно большое количество важных, с его точки зрения, фрагментов текста[294]294
  См.: Заславский И. Я. Путевой дневник Д. П. Ознобишина // Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник. 1987. М., 1988. С. 40–53.


[Закрыть]. Однако в целом дневник все еще остается неопубликованным, включая и тот раздел швейцарской его части, в котором освещена двухдневная поездка отца и сына Ознобишиных из Веве, где они обосновались 22 августа (3 сентября) 1847 года, в Женеву.

Раздел этот содержит ряд колоритных зарисовок и тонких наблюдений, но особенно интересен тем, что в нем отразилось – и притом весьма отчетливо – отношение Ознобишина к двум великим мыслителям предшествующего века – Руссо и Вольтеру, чьи памятные места он не преминул посетить. Суждения в данной связи этого образованного и думающего русского путешественника, явно предпочитавшего фернейской философии руссоистский культ природы и чувства, не отличаются особой оригинальностью, но, пусть и в небольшой степени, дополняют и расцвечивают картину восприятия у нас в это время просветительских идей.

Публикуемый фрагмент путевого дневника Д. П. Ознобишина печатается по автографу: РО ИРЛИ. Ф. 213. № 54. Л. 111–117 об. В комментарии использовано его письмо от 31 августа / 12 сентября 1847 года из Веве к И.Ф. и В. П. Базилевским, почти полностью посвященное той же поездке (Там же. № 226. Л. 17 об. – 18).

27 [августа] / 8 [сентября] – 28 [августа] / 9 [сентября]. Оба дня сии довольно скучно провели мы в Веве. В четверток 9-го сентября сели мы на пароход «L’Aigle», чтоб взглянуть на Женеву.

28 августа / 9 сентября. День был чудный, когда мы, я и Ваня (Василия мы оставили вместе с кладью нашей в гостинице «Fleur de Lys») сели на пароход, который кокетливо качался на изумрудных волнах Женевского озера. Пассажиров было множество; дорогою присоединились к нам целые отряды солдат, которые на лодках приставали к пароходу. Они большею частию были все молодые люди. Шумно расхоживали они по палубе между сидящими зрителями, курили сигары и громко говорили. Явился бродящий музыкант в синей блузе со скрипкою в руках. Заиграл знакомый швейцарцам голос и запел под оный романс, сочиненный на случай, где, как само собою разумеется, была брань на иезуитов, хвала свободе, гибель тирании и проч.[295]295
  Первая из этих тем приобрела в то время особую актуальность ввиду крайней неприязни швейцарского общества к иезуитам, что привело к изгнанию их в 1847 г. со всей территории конфедерации; две другие темы вполне традиционны для страны, в течение нескольких веков боровшейся за свою независимость.


[Закрыть] Солдаты вокруг него столпились; на касках многих из них были приколоты поддельные цветы, вероятно, подарок любезной; после песни повели бедного музыканта в каюту и напоили его вином при общей солдатской пирушке. Перед нами мелькнула в отдалении Лозанна и некоторые другие селения, где солдаты снова высаживались на лодки и с многими ружейными выстрелами на воздух оставляли пароход. – Около одного из этих селений, которые близ Моржа (пароход пять раз останавливался на пути), воздвигнут памятник генералу Лагарпу – воспитателю Благословенного. Просто, но хорошо[296]296
  Этот 13-метровый обелиск был воздвигнут на островке близ г. Ролль, в котором родился Фредерик-Сезар Лагаргг (Laharpe, 1754–1838), швейцарский общественный и политический деятель, ученый и публицист, в 1783–1794 гг. являвшийся воспитателем будущего императора Александра I. Во время зарубежного похода русских войск, при встрече в 1814 г. со своим бывшим наставником, император присвоил ему чин генерал-лейтенанта, наградил орденом Андрея Первозванного и назначил своим секретарем. Благословенным Александр I стал именоваться в память о победоносном завершении Отечественной войны 1812 г.


[Закрыть]. Еще не доезжая до Женевы, явилась одна певица с мальчиком, играющим на скрипке. И та, и тот хорошо выполнили свое дело. Певица была уже женщина немолодая, и на лице ее видны были следы горя; но голос ее был чист, звучен и приятен. Слова песни выражали измену в любви. Она пела ее с чувством; может быть, душа ее высказывалась в этой песне. Мальчик лет 16 играл на скрипке прекрасно, с большой силою, верностию и чувством. После этого походного концерта женщина пошла с чашечкою по зрителям; но незначительный сбор получила она. Вот наконец перед нами и Женева. Вид ее с озера недурен, но я не нашел тут ничего в особенности живописного, кроме разве богатых гостиниц, расположенных вдоль набережной, и Роны, шумно вырывающейся из озера, в котором ей как будто было тесно. Островок Руссо, о котором я буду иметь еще случай говорить после, представляется при входе в пристань; но жаль, что Жан-Жак обращен спиною к озеру, которое он так прославлял в «Новой Элоизе»[297]297
  См., например: Julie, ou La Nouvelle Hélonse, ou Lettres de deux amants, habitants d‘une petite ville au fond des Alpes. Pt. IV, lettre XVII; pt. VI, lettre VII.


[Закрыть]; может быть, с намерением поставлен он лицом к Женеве, чтобы после смерти быть поучительным для тех, которые во время жизни так сурово его преследовали и даже публично чрез палача сожгли на площади лучшие его сочинения[298]298
  11 июня 1762 г. по постановлению Судебной палаты Женевского парламента был сожжен вскоре после выхода в свет трактат Руссо «Эмиль, или О воспитании» («Emile, ou De l’éducation»).


[Закрыть].

Мы остановились в какой-то жалкой гостинице «Près de la Poste», и за это жестоко были наказаны. Нечистота поразительная, обед изрядный. Но комната для спанья и самые постели дурны. Однажды навсегда всякой путешественник должен поставить себе правилом останавливаться только в лучших гостиницах. Если и платить там дороже, то за это выигрываешь комфортом – необходимым для здоровья.

Вечером были мы на концерте, который давали на острове Руссо из добровольных приношений. Тарелка была доверху наполнена серебряными и медными бацами[299]299
  Бац – сокращение от Бацен (Batzen), как называлась монета, имевшая тогда хождение в Швейцарии и Южной Германии.


[Закрыть]; публики было множество: дамы в костюмах французских, как некогда предсказал это Руссо[300]300
  См.: Julie, ou La Nouvelle Hélonse. Pt. VI, lettre V.


[Закрыть].

Обращусь к самому памятнику. Он работы женевского скульптора Г. Прадие[301]301
  Памятник сооружен в 1835 г. по проекту женевского скульптора Джемса Прадье (Pradier, 1792–1852).


[Закрыть]. Руссо представлен сидящим и погруженным в думу. На коленях его лежит книга, в которой он пишет. И тут помещены замечательные слова из его «Contrat social»: «Si le Christ n’était qu’un homme, il est mort comme un Dieu»[302]302
  Таких слов в этом трактате нет; близкая по смыслу фраза имеется в «Эмиле» (Ч. IV): «Si la vie et la mort de Socrate sont d‘un sage, la vie et la mort de Jésus sont d‘un Dieu» («Если Сократ жил и умер как мудрец, Иисус жил и умер как Бог»).


[Закрыть]. У ног его лежат разные книги. Музыка была изрядная. Мы воротились домой уже довольно поздно. Подле самого острова Руссо от женевского правительства поставлена была лодка с двумя лодочниками для спасения неосторожных пловцов по одному несчастному случаю, бывшему с одним молодым англичанином, погибшим во время утренней прогулки.

29 августа / 10 сентября. Так как вчерашний день по случаю какого-то церковного праздника[303]303
  Это был праздник Женевского поста, отмечавшийся в кантоне с XV в.


[Закрыть] все лавки были заперты и ничего нельзя было купить, я употребил нынешнее утро на прогулку по городу; но прежде всего озаботился перейти в гостиницу «La Couronne», потому что пребывание в гостинице «А la Poste» было для меня невыносимо, невзирая на прелестную картину à la Greuze[304]304
  Имеются в виду женские головки кисти Жан-Батиста Грёза (Greuze, 1725–1809).


[Закрыть] гризеток, которые видны были из окна моего.

Мы отправились взглянуть на Музеум генерала Рата[305]305
  Первый по времени создания художественный музей Швейцарии, открытый в 1825 г. по завещанию русского генерала, уроженца Женевы Симона Рата (Rath, 1766–1819); позднее превращен в музей временных выставок.


[Закрыть]. Кроме некоторых статуй и одной прекрасной картины, изображающей одну сцену из жизни Карла Смелого[306]306
  Карл Смелый (Charles le Téméraire, 1433–1477), последний герцог Бургундии; погиб в неудачном сражении бургундского войска с объединенным швейцарско-лотарингским. В вестибюле Музея Рата находился барельеф Жана-Этьена (Джона) Шапоньера (Chaponnière, 1801–1835) «Карл Смелый в Йельской церкви», выполненный по рисунку Эдуарда-Александра Одье (Odier, 1800–1887).


[Закрыть], все прочее было вынесено и замещено новыми картинами, присланными для выставки. Много было весьма замечательных картин по части портретной живописи, много было прекрасных пейзажей, из которых замечательные: Г. Delapeine «Un coup de vent au pied de Salève»[307]307
  «Порыв ветра у подножья Салева» Шарля Самюэля Делапена (1826–1894).


[Закрыть], еще неизвестного «Le plus têtu de trois n’est pas celui qu’on pense»[308]308
  «Самый упрямый из трех не тот, о ком так думают» – картина Жозефа Орнена (Hornung, 1791–1870).


[Закрыть], Lacomb’a «Marché sur la place du Molard»[309]309
  «Рынок на площади Молар в 1843 г.» – картина Анри-Жермена Лакомба (1812–1893).


[Закрыть]. Из скульптурных вещей замечательные «Corbeille avec groupe représentant les trois âges» и «Coupe avec groupe représentant les saisons», par Dorcière Louis[310]310
  Луи Дорсьер (1805–1879), женевский скульптор.


[Закрыть].

Картин вообще было немного, но они были выбраны и расположены со вкусом, я забыл упомянуть еще о картине Г. Hornung (Joseph) «Christophe Colomb au couvent de la Ravida en Andalousie». Лицо Жуана Перетца де Маркена исполнено выразительности. Это тип веселого и умного монаха[311]311
  На картине Жозефа Орнена «Христофор Колумб в монастыре Ла-Рабида, в Андалузии» изображен в числе других францисканский монах и приор этого монастыря Хуан Перес, оказывавший Колумбу гостеприимство и покровительство; Ознобишин ошибочно отождествляет его с другим монахом этого монастыря, игравшим аналогичную роль, – Антонио де Марчена.


[Закрыть].

Из Музеума отправились мы в ближайший ботанический сад[312]312
  Женевский Ботанический сад был основан в 1816 г. швейцарским ботаником Огюстеном-Пирамюсом де Кандолем (Candolle,1778–1841).


[Закрыть]. Далеко не стоит он своей славы. По крайней мере то, что мы там нашли, не заслуживает особого внимания. Хороша снаружи галерея, украшенная бюстами знаменитых ботанистов Швейцарии, между которыми с удовольствием видишь Ж.-Ж. Руссо[313]313
  О ботанических интересах Руссо см.: Jansen A. Jean Jacques Rousseau als Botaniker. Berlin, 1885.


[Закрыть], Боннета[314]314
  Шарль Бонне (Bonnet, 1720–1893), швейцарский философ и натуралист.


[Закрыть] и некоторых других. Хороши густые аллеи, окружающие сад; водоем, наполненный рыбками; памятник Декандолю; но жалко собрание тропических растений, и невольно улыбнешься, увидя репейник, который красуется как редкое растение в грядке.

Магазейны в Женеве прекрасные, богато и хорошо расположены. Книжных лавок много, и они снабжены всеми вновь выходящими изделиями французских книгопечатен. В лавки часовщиков я не заходил, оставя это до будущего времени. Мне хотелось видеть Ферней, знаменитый воспоминаниями и в последнее время род мекского поклонения для всех туристов. – За пять франков наняли мы маленькую колясочку и взяли с собою Г. Горвица[315]315
  Знакомый Ознобишина по Веве; ранее в записной книжке шла речь о прогулке «с г<оспода>ми Горвицами» (л. 108 об.).


[Закрыть]. – Шоссе, ведущее в Ферней, как и вообще все швейцарские шоссе, виденные нами доселе, прекрасны. Мы проезжали многие незамечательные деревушки, наконец прибыли в самый Ферней. Отсюда мы отправились пешком в замок, который находится в некотором отдалении от селения.

В близком расстоянии от замка увидели мы бедную хижину, из которой вышел на зов наш старик в поношенном и изорванном фраке табашного цвета, в панталонах с заплатами, седой, полуслепой и беззубый, одним словом это были развалины человека. К удивлению нашему узнали мы, что он был в числе прислуги Вольтера, когда сей последний проводил последние дни свои в Фернее, отяжелевший от старости и лавровых венков, которыми повили его современники[316]316
  Неточность: свои последние дни Вольтер провел не в Фернее, а в Париже, где был действительно восторженно встречен и увенчан лавровым венком во Французском театре на шестом представлении его трагедии «Ирина».


[Закрыть]. Старик наш был нам живою или, лучше сказать, глухою легендою минувшего. Из полуслов его, которые разобрать было трудно, узнали мы, что ему было 15 лет, когда он служил Вольтеру, носил ему письма, которые фернейский жилец получал во множестве, что мудрец сей ходил весьма редко в церковь, воздвигнутую им с такою тщеславною надписью: Deo erexit Volter[317]317
  Богу воздвиг Вольтер (лат.); надпись приведена неточно.


[Закрыть]. Надпись эту сорвали во время революции, да и церковь в самом жалком виде; не говоря об архитектуре, которая, как и дом Вольтеров, носят отпечаток безобразия. – У ворот замка или, лучше сказать, дома Вольтерова, встретила нас привратница дома, который, как и все селение Ферней, недавно перешли к новому владельцу, заплатившему большие деньги, но, к несчастию, вошедшему в компанию акционеров какой-то железной дороги во Франции и от этого сделавшегося несостоятельным[318]318
  Вскоре после смерти Вольтера его племянница и наследница г-жа Дени продала не любимый ею Ферней; в дальнейшем он неоднократно переходил из рук в руки, что продолжалось вплоть до 1999 г., когда его наконец приобрело государство. Очередной владелец поместья, о котором пишет Ознобишин, назван им в письме к Базилевским – Г<осподин> Гриоле.


[Закрыть]. По желанию нашему привратница повела нас во внутренние покои, где мы видели одни голые стены, остатки камина, некогда позолоченного, на котором стоял еще бюст Вольтера. Вот и все, что осталось от этой знаменитости. В прочих комнатах печи и полы взломаны. Новый владелец хотел все возобновить и привести в лучший порядок, когда постигло его банкрутство, – и дом Вольтера представляет ныне картину совершенного разрушения, на котором время как бы в поучение другим современным знаменитостям ярко начертало слово: fuit[319]319
  Первая часть латинского крылатого выражения «fuit Ilium» («Нет больше Трои»).


[Закрыть].

Прошедши ряды комнат, которым привратница наша давала название спальни, библиотеки, театра и проч., чему мы должны были слепо верить, видя одни голые стены, мы поднялись во второй этаж, из которого вид на Монблан удивительный. Он вознаградил нас вполне за поездку нашу. Сад перед домом разрос прекрасно, часть его некогда была регулярная, а другая в английском вкусе. В первой замечательный бассейн, наполненный рыбками, которых кормил Ваня хлебом, и оне всплывали к нему в множестве. Вторая, английская часть сада, еще более замечательна деревом (hêtre), посаженным рукою Вольтера[320]320
  Порода этого дерева (бук) в письме к Базилевским обозначена иначе: вяз (orme), с уточнением, что буря сломала его в 1824 г.


[Закрыть], корень его так толст, что три человека только что разве обнять его могут. Одна из огромных ветвей его обломана бурею; но страшнее бури были для этого дерева нападки английских туристов, из которых каждый хотел оставить себе частичку коры этого замечательного дерева. К счастию, что владелец замка благовременно догадался окружить дерево колючим хворостом, так что ручки прелестных мисс и леди и ножи англичанов не могли уже к оному прикасаться.

И так одно дерево оставалось как живущий памятник – от всего живущего в Фернее!

Странная судьба постигла двух современников! Ж.-Ж. Руссо, во всем противоположный мнениями мудрецу фернейскому, был при жизни изгнан из Женевы и умер в изгнании; сочинения его сожжены палачом публично на площади в Женеве; и теперь тому же самому Руссо потомки воздвигли памятник в самой Женеве! Вольтер при жизни возвеличенный и прославленный, которому не один народ, но и цари воскуривали фимиам лести; Вольтер, некогда водивший общественным мнением в Европе, посягавший на все святое, надругавшийся над всем достойным уважения; Вольтер ныне предан забвению. Сочинения его получили надлежащую оценку, и самое имя его, некогда начертанное на страсбургской колокольне, истреблено молниею, так что осталось одно слово taire, которое я даже не мог и отыскать; а дерево, им насажденное, обломало бурею. Точно, как будто люди и стихии соединились в одной мысли изгладить все то, что осталось от этого замечательного, но вредного для блага человечества мыслителя![321]321
  Ср. более «спокойное» упоминание Руссо и Вольтера в стихотворении «Леман»:
Здесь был Руссо <…>Здесь жил, тревогой скучась шумной,Мудрец Фернея остроумный.(Ознобишин Д. П. Стихотворения. Проза. Т. I. С. 369)

[Закрыть]

Обед в гостинице «La Couronne» прекрасный! Он нам особенно показался вкусен после прогулки. Хороши в Женеве и кафе, в которых всегда найдешь множество народа, читающего журналы за чашечкою кофе, шоколада и рюмкою мороженого.

Пробыв два дня в Женеве, мы возвратились на пароходе «Helvetia», при холодной погоде. Особенного ничего не случилось![322]322
  Позднее Ознобишин побывал в Женеве еще раз – с 3 (15) по 9 (21) октября 1847 г. См. в его записной книжке л. 139–141 об.


[Закрыть]

____________________

П. Р. Заборов