Текст книги "Берега светлых людей"

Автор книги: Александр Кутыков

ГЛАВА 5

Карл с отрядом более приключений в Риме не искал. Не дожидаясь похода неизвестно куда, по твёрдой апеннинской дорожке подались к прохладным дебрям центра материка. Они не волокли с собой горы награбленного, не улепётывали от возмездия – они ехали достойно.

Преспокойно проезжали мимо частых селений италийских крестьян. Встречались по дороге и разбойники. Намётанным глазом записные тати оценивали варварскую кавалькаду, потом главарь в богатом одеянии или в римском доспехе командовал отбой своей голытьбе: не трогать – брать у них нечего... С дерева, правда, интересовались – куда-де путь-дорожку держите? Готы хором отвечали – домой! И звали с собою.

У Карла собратья спрашивали – не потревожить ли и нам городки встречные?.. Не соглашался смелый воин. Никого не уговаривал – просто уезжал вперёд. Не догнать командира – равно предательству.

Воровать-то здесь скоро будет кому – даже тесновато станется! Один из итогов любой военной кампании, любого переворота государственного – воровские шайки...

Септимий Север объявил об уравнении легионеров и преторианцев в правах – недовольство обещало быть грандиозным!.. По воцарении новый император практически сразу же вместо сената создал императорский совет, тем самым порушив частую и вязкую сеть патрициев... Для всех без исключения слоёв общества, невзирая на статус, ввёл наказание в виде принудительной воинской повинности... Всё то не могло не подвигнуть лишённых былых привилегий и кормлений людей искать себе новые занятия.

Параллельно со своего рода демократизацией-уравнением сословий происходила милитаризация общества – прежде всего это коснулось аристократии... Мода на варварство то самое варварство в римскую гражданственную структуру и втянуло... Законодательно вернулись так называемые нормы прямого действия. Сговоры лиц, приближённых к августейшей персоне, временно прекратились...

Всё перечисленное привело к болезненным для государства последствиям, избавиться от коих так быстро, как того хотелось бы инициаторам реформ, не представлялось возможным. Жестокие преступные группы промышляли грабежом на море и на реках, в городах и портах. Тысячи шаек орудовали на суше, всячески притесняя население, парализуя транспортные артерии. Не брезговали и мерзкими заказами конкурирующих торговцев, политических и государственных деятелей.

Как было понять варварам такую жизнь? Северный народ – непритязательный, суровый, могущий довольствоваться малым. Отличался он и от того же самого азийства. Нравы северян почти не изменялись: если кому-то не нравился кто-то, он мог прямо сказать об этом, мог обличить недостатки другого, мог врага своего и убить – открыто, встав лицом к лицу. Зачем при таком положении плести интриги, чинить коварные козни?.. Потому и не умели этого всего северяне. На дурные домыслы, на действия, недостойные настоящего мужчины, веками налагалось табу. Отсюда – незыблемое спокойствие и внутренняя сила сообщества. Северянин – сух, умерен, строг, и в мире, составленном из людей изворотливых, льстивых, играющих каждый эпизод своей жизни, не было пока ему места...

Вот чуткий Карл и увёл свою братию подальше от той отравы, кою если вкусить всю, не имея противоядия, можно и погибнуть... Русс таков, что всё переймёт с избытком! Нужно время осмыслить увиденное новое в родных пенатах. Тем более с севера к руссу никто и никогда не ходил...

Южанин по возвращении домой не может наговориться, наслаждаясь общением. Северянин возвращается к полю... Карлу, сколько бы он ни пропадал, всегда желалось вернуться – словно отдышаться.

...Тиклепия там, на ложе, ахала и билась, царапалась, вцеплялась в волосы. Он же вскоре остыл, опять превратился в бездушную змею с холодными глазами. «Она не может быть ею... – думал он. – Она ведь жмётся, она играет, а когда играет, становится другой. Она не живёт – она ищет, теребя и разрывая невидимые связи, коими все люди густо и непонятно соединены. Есть движение, но нет смысла».

Да, Тиклепия походила на возлюбленную Карла, но взгляд римлянки, при всей схожести лица и фигуры, выдавал личину иной женщины. Чёрные глаза при пристальном смотрении ещё сильнее наливались чернотой. Края верхних век едва приметно подрагивали, выдавая неуёмную похотливость. Переизбыток её в Тиклепии быстро угнетал подстроенное сходство и духовное расположение. Даже привлекательность телодвижений улетучивалась, пока она думала, чего бы ей ещё пожелать... Тоска сковала сердце Карла. Уже в который раз он убедился в тщетности усилий вернуть неизбывное-пропавшее...

Пройдя благословенную Италию, северяне с попутчиками принялись искать притоки Истра. С первыми расстались со славянами – их путь лежал в Восточную Галлию, Рецию, за степи Паннонии; по достижении Истра откололись герулы. Готы остались с немногочисленным язигами и даками. Карл объявил, что желает наведаться к другу своему давнему Верженю, – крюк не велик, а реку всё равно переходить надо вместе... После, на переправе, отряд покинули даки.

Возвратившись в свой мир, заметили бравые вояки – успокоился варварский котёл! Не от кого стало отмахиваться... Когда и какой ещё умник с горячей кровью в жилах соберёт северян для южного похода? Африканец Септимий Север стал на той стезе первопроходчиком... А великая цель во всей ойкумене одна – Рим. Бои за него ведутся на далёких подступах!

Легат Альбин, как подобает истинному северянину, готовится долго...

А полководец Нигер с войском из азиатов и африканцев уже подчинил себе Египет и Сирию. Этот соискатель высокого трона нетерпелив – без раскачки направился в Европу. Захватил город-колонию Византий, вторгся в Грецию...

Что станется с Севером – не столь важно для благословенных просторов, попавших под гнёт очередной волны извечного афро-азиатского приступа. Мужчины тех народов, что хлебнули ещё одну порцию из отравленной чаши и изменились от сгущения перемешавшихся традиций, станут дружнее. Почувствовав плечо единомышленников, ввергнутся в очередной этап борьбы. Имея предостаточно прагматического ума, мужчины быстро додумаются, что для сладкой жизни вовсе не стоит лить кровь на полях брани, – безопаснее вести борьбу в собственном окружении. Объектов, дожидавшихся пересмотра уставов, вполне хватало...

* * *

На тот период времени, когда Сарос без сознания полусидел-полулежал в маленькой и неудобной повозке, когда Карл на лодках держался левобережья Истра, а Север готовил силы для отпора по всем фронтам, женщина в передней Азии уже практически лишилась своего «я» в развивающемся обществе. В давней и премного славной балканской и малоазиатской земле амазонок – Кибелы, Деметры – женщина теперь видна лишь как актриса театра, танцовщица. Литература греков начала мало-помалу унижать, а после – откровенно издеваться над женской половиной человечества, ставя в упрёк ей хитрость, кокетство, чувственность.

Уже Гесиод отождествлял роль женщины в обществе с коварством и бесстыдством. Говорил он так: «Всем несчастьям своего положения затравленного животного человек обязан именно женщине». И арабы, в отличие от халдеев, и греки – не эллины – с такими вот откровениями были вполне согласны. Но не всем женщинам нравился Мир, который запутали мужчины.

Многовековую борьбу сильная половина человечества выиграла. Женщины стали персонами второго плана, в лучшем случае – управляли из-за кулис. Восток сделал из женщины-деятеля красивую куклу, что на том этапе польстило ей – прежде всего матери, думающей о потомстве. Но при естественной нехватке женской красоты на всех пошло деление мужчин, сильные – закрепляли свои права. Женщина порабощалась, уничтожался природный смысл её присутствия в человеческом обществе. Жена – лишь первая среди слуг; красавица – лучший подарок... Возмездие за унижение женщины ещё придёт...

* * *

Вержень не столько был рад тому, что Карл послушался его и отыскал-таки истринского командира, сколь оттого, что почувствовал успокоение от зыбкости римской власти. Вержень всегда придерживался принципа: нашего – не тронь, а постылые упрямцы всё шли и шли. Чуткий Вержень всё видел, всё чувствовал остро, многое знал наперёд. Он нисколько не удивился, что другу Карлу не понравилось в Риме.

– Хоть посмотрел, как срамные наглецы живут! – ответил он, выслушав рассказ Карла...

* * *

Язиги на Тисе с подозрением отнеслись к готам, когда узнали, что те возвращаются полным составом: их делегаты вернулись домой только малой частью. Правда, это не помешало доброхотству Густава: взамен лодочек, что были забраны у рыбаков Савы, он выделил подержанную, но зато весьма добротную ладью. Что ему, владыке? Каждый мужчина окрестного населения – корабел!..

Не так давно пришли сюда язиги – руссы очередной волны. Не будучи ветреными кочевниками, сие тысячелетнее племя асов, изгнанное с насиженных мест степняками, при смещении стало язами; славяне и рыже-белёсые кельты переиначили название на свой лад – язиги. Они помогли обустроить заповедный уголок с выгодой и мерой, а потомки их, оставив после себя названия местностей, от продолжавшегося давления сородичей с востока веками поднимались по Тисе – пока не растворились в древней этнической среде...

Отсмотрев трогательное прощание Ланы с полюбившимся ей язигом, отряд Карла поднялся по той же самой реке и по притокам добрался до Вислы. Далее по знакомому Нареву пошёл себе к дому.

Хотелось путешественникам хоть краткой передышки. Члены ломила усталость. Даже думать о чём-то римском, о Севере, о его противниках не моглось. Также и о варварском мире, какой скитальцы оставляли вместе с конями на тропах и полянах, и принимали вновь, поскольку принадлежали этому миру сами.

* * *

– Что с тобой?

– Всё хорошо – я нашёл её!

– А вот посмотри на мою.

– Так ты её искал?

– Конечно! – Карл представил Саросу Бореас, а сам разглядывал Ргею.

Ргея смотрела на Карла – он нравился ей. Дева была приятно удивлена, уверившись, что пришла не на край всех земель. Она попала в страну красивых людей. Это радовало!

Бореас захватили незнакомые ранее ощущения. Её новая роль в отряде и в судьбе ближайших людей приятно будоражила душу.

Бойцы подходили к привставшему Саросу, склонялись, а после все до единого скупыми кивками голов благодарили Ргею. Та поначалу улыбалась, затем принялась всех рассматривать. Бореас устранилась от той церемонии, отойдя к сникшей подруге.

– Зря я сюда пришла, – пожаловалась Лана.

– Я всегда с тобой. Мало ли мы ещё куда сходим! – утешала Бореас.

– А как же Карл? Ты ведь с ним теперь. А он никуда не пойдёт наверно.

– Пойдёт. Позовём – и пойдёт! – убеждённо сказала Бореас, обнимая подругу.

Та с завистью произнесла:

– Карл – хороший.

– Он для нас обеих хорош!

Бореас напомнила ей о том, что лишь в последние дни их тройственные отношения стали обстоять как-то иначе, чем прежде.

Лана ничего не ответила. Она думала ранее, что их жизнь неизменно будет течь в одном русле. Теперь требовалось изменить что-то, но она так привыкла к устоявшемуся ходу жизни, какой без Бореас немыслим. Лана просто не знала, что делать, а извечный советчик её – лучшая подруга – более вроде не помощница. Лана словно лишилась самое основы своей...

Когда среди карпатских гор затерялась Тиса, Лана освободилась от пленительного образа милого язига, и все отношения её с близкими людьми вошли в обычные рамки. Но вдруг она обнаружила необычное поведение Бореас и Карла. Подруга её выглядела напряжённой, стала нелюдима и как будто неоткровенна. На вопросы – самые простые – отвечала рассеянно.

Всё стало окончательно ясно, когда в Карпатах в один из вечеров отряд подошёл к ярко горящим кострам. В селении шёл праздник. Через высокое пламя прыгали мужчины, юноши, бойкие девицы, подростки. Когда сила огня стихла, по головням прошлись женщины, а за ними пустили скот.

Тогда-то в сторонке от действа, в которое с радостью включились и готы, Лана увидела Карла и Бореас. Они стояли, обнявшись, уткнувшись лицами друг в друга... У неё будто земля ушла из-под ног! Она отбежала в заросли и заплакала.

Нет, после того случая меж ними не появились какие-то неодолимые преграды, а всё же болезненные препоны не замечать стало трудно. Лана старалась быть прежней, но влюблённости двоих не могла не чувствовать постоянно. Они поглотились друг другом, будто бы терпели общество всех – и даже её! Не гнали, не отвергали – просто забывали о ней...

После встречи с конунгом, после такого представления ему Бореас, Лана окончательно всё уяснила и... растерялась.

– Что он мне теперь? – печалилась она. – Он теперь только твой.

Бореас молчала: ну да, милый язиг с Ланой – одно дело, а если Бореас похитила Карла – это невыносимо!..

– Мы можем остаться в лесу и пожить несколько дней только втроём! – Карл, оставив всех, вдруг обнял обеих подруг.

Лана недоверчиво глянула ему в лицо и жарко припала к широкой его груди.

– Будьте внимательны. Давно мы не были дома... – предупредил он обеих, и они, заметив серьёзность его тона, поняли, что снова вместе.

Разведчики долго не отходили от повозки Сароса: слушали его размышления, высказывали собственные мнения. Но никакого решения по поводу дальнейших действий так и не приняли.

Оружие не имело в сих местах определяющего значения. Нужно было среди множественных посёлков, рассредоточенных на бескрайних лесных просторах, отыскать кого-то, кто бы помог разобраться в тутошней ситуации... Хорошо бы отыскать Стемида!

Всё дело в том, что явившиеся с разведки люди Карла донесли: отсутствовавший пока Кромвит решил свергнуть Сароса. До возвращения конунга Дзинта сделать сего не позволила – она удалила соперника из главного стойбища, а сама пока взяла бразды правления в свои руки... Возвращавшийся после долгой отлучки отряд ждала неведомая участь. Сунувшись сразу к родным очагам, они могли быть если не порубленными, то изгнанными. А земля вдали от дома так коварна!

* * *

Обиталище этого северного народа до такой степени заросло лесом, что не засадить овощами и злаками поля, не разогнаться на коне, не увидеть иноземцев на едва заметной дороге.

Сарматские и халанские племена, надеясь найти себе применение, разведывали здешние урочища, шарили по округе, призрачно напоминавшей их прежние места обитания. За неимением степей, искали взгорий, плешек, откуда можно было бы оглядеться вокруг. Лесники-финны окружали пришельцев плотным, тишайшим и чутким кольцом наблюдения.

Со временем, ходом обыкновенной человеческой жизни, вследствие смешанных браков и перенимания традиций и хозяйственных навыков, южане изменились; обособились от сородичей и многие финны. Так народился новый народ. С наречием-языком, взявшим немало и от финнов, и от иранцев. С внешностью – при преимуществе древнего населения – близкой финну. И с духовностью ископаемого населения Евразии...

* * *

Сарос сумел встать. Голова не переставала кружиться, ноги плохо держали сильно исхудавшее тело. Ргея была рядом, поддерживала его. После того, что пришлось вынести ей, добираясь с нелёгкой ношей до Немана, никто и не собирался сменить деву возле поправлявшегося конунга. Все догадывались, как трудно было им в пути. Но никто не знал, что Ргея, отказавшись сменить повозку на предложенную им лодку, пробиралась краями полян и берегов, как, еле-еле спасшись от волков, они с Саросом искали людных троп среди финских прибежищ на Припяти и Немане...

Оставив соратников в лесу, Сарос и Ргея под пытливыми взорами воинов-сторожей вышли к центральному стойбищу. Оно в одночасье обезлюдело. Конунг с суровым лицом осмотрел огромную, увитую дымами поляну. Всё вроде бы, как и прежде, но настороженность и холод встречи были такими, будто в стан ворвался чужак, или заявился изгнанный ранее предатель.

Большое здание из длинных жердей, сведённых к центральному столбу – спиленному когда-то до половины кряжистому дереву, куды – внутренние подсобки для всяческих домашних работ – не откликнулись ни единым возгласом. Только заметив на окраине поляны вернувшегося властителя, все обитатели поспешили в рехетубу – главное здание клана. Именно в нём решались основные вопросы по сборам, выступлениям, судам, перевыборам...

Туда после долгого отсутствия и вошли Сарос и Ргея.

Дзинта сидела за большим столом, взглядом показывая, что на сей момент она тут безраздельно главная. Подождала, пока гул соплеменников стихнет, и заговорила. Начала с приведённой женщины:

– Усади свою обременённую дитём спутницу и расскажи о ней.

– Это моя женщина, – согласно обычаю, ответствовал Сарос.

– Что она женщина – мы видим. Также догадались, что твоя, – властно улыбнулась Дзинта. – Чьего племени она?

– Из русского города... – Сарос невозмутимо опёрся на зачехлённый меч.

– Не уверена, что кто-нибудь из нас понял тебя. Ясно одно: ты был очень далеко! – Властительница дала понять, что слова «русский» и «город» им ни о чём не говорят. Первое – чуть походило на исковерканное название их речки Рос, но каков его смысл? – Присядь к столу. Ты был ранен? Кем же?

– В халанских степях предостаточно лихих людей, – уклончиво ответил Сарос.

– Из-за них ты растерял войско?

– Войско – не дитя малое. Войско есть лучшее порождение народа!

– Войско надо вырастить сперва, выкормить! – осерчала Дзинта. – Ты лишил нас многих воинов. Взял с собой тьму, а вернулся только с ней! – Дзинта незлобиво посмотрела на живот Ргеи. – Пускай вас трое – где же остальные, Сарос? Или как нам называть тебя с сего дня?!

– К очагам в конце зимы пошла половина – а то и больше! – моего воинства, – попытался оправдаться Сарос.

– То была не половина – то были ободранные мученики с нехорошими людишками в придачу!

– Я ничего о том не ведаю...

– Потому что тебя не было с войском твоим! – отрезала зло Дзинта.

– Так расскажи мне, где остальные, и о каких людях идёт речь!

– Ты явился узнать это?

– Где бы ни был, я всегда думал обо всех... С кем бы они не остались во главе! – Сарос повысил голос, чтобы Дзинта не прибегала более к несправедливым нападкам. И Дзинта действительно, умерила тон:

– Кромвит увёл их. Сериваны с лемовиями стремятся к морю. Сейчас идёт война за берег.

– Сериваны отступились от нас?

– После таких походов, как твой, мы можем остаться вообще одни! – проговорила Дзинта, но без прежнего раздражения. Всё ею было передумано много раз. К войнам на побережье привыкли давно, и вины Сароса в новой заварухе, конечно, не было никакой.

– В стороне полдня большие моря. Они тёплые, и они ничьи.

– Мы и так остались без мужчин! Чего ты хочешь ещё? – вскричала Дзинта, поднимаясь.

– Мы все можем уйти туда, – тихо предложил Сарос.

– С кем – с ними? – властительница повела вокруг себя рукой. Чумазые дети да старики окружали её. – У нас едва хватает тех, кто бы охранял подступы к нашим осиротелым жилищам!

– Что же Петтолл, Винс, Вергиз, Ильма?

– Стали как чужие. У них дела не лучше наших – опустели кланы.

– Ведь много народа ушло сюда! Где сгинули они? – Сарос обращался к Дзинте и ко всем.

– В ту куду свалили мы их бесполезные побрякушки! – Повелительница рода злилась не только на Сароса, но и на тех, кто возвратился ранее. – Подались куда-то опять, ничего нам не сказав! – поморщилась она.

– Дзинта, скажи мне, сколько их вернулось?

– Нынешние времена – не прежние, когда все стремились к этому очагу.

– Кромвит теперь держит главное кострище? И где оно?

– Сарос, нет уже главного кострища, – с сожалением оповестила Дзинта. – А Кромвиту пришлось спасать многие семьи от тех чужаков, что пришли и принялись насиловать девиц.

Сарос склонился над столом.

– Мы вели себя, как подобает настоящим мужчинам! – шипя, объявил он детям и старикам.

– Знаю я, как мужчины воюют... – отмахнулась Дзинта. – Хочу сказать тебе, Сарос, вот что. Завтра же придут к тебе и потребуют ответа за всё.

Не нужно было много ума, чтобы понять, кто придёт и о чём спросит: матери – за сгинувших сыновей, за поруганных дочерей...

– Я и Кромвиту править не дам! – известила стариков и детей Дзинта. – И тебе тут делать нечего – ищи себе пристанище, где хочешь!

– Где же? – криво улыбнулся Сарос.

– Все тебя, несмотря на лживые увещевания некоторых, считают великим! – проговорила отчётливо Дзинта. Ргея в окружении ясноглазых ребятишек сглотнула и замерла. – Но я не могу дозволить твоим разбирательствам с Кромвитом разгореться с новой силой – слишком много бед несёт ваша с ним нелюбовь! Уходи – ты не конунг отныне.

– Со мной полторы сотни людей – они нужны клану!

– Когда вернётся Кромвит, то три раза по столько сгинет народу, а сколько ещё не народится! Уходи. И пусть дети твои придут к моим детям. Если захочет, пусть твоя женщина рожает здесь.

Старики и молодые с жалостью смотрели на Сароса, понимая, что вновь теряют его. Взгляды всех копотливо отнеслись к Дзинте. Но она была непреклонна, хотя и не скрывала, как тяжко ей даётся решение...

– Карл, ты надолго домой-то? – в голосе Сароса не было больше той уверенности, коя была ему присуща всегда. Ргея находилась рядом. Кусала губы, сильно подавленная изгнанием мужа. Она внимательно посмотрела на Карла.

– Я буду с тобой, Сарос, пока не пойму, что тебе ничего не угрожает. Сколь угодно долго.

– Я всегда надеялся на тебя, Карл.

– Не сомневайся во мне, конунг.

– А люди твои о чём думают? – спросил Сарос.

– Они будут с нами, – убеждённо ответил Карл. – Решай, Сарос, куда идти – туда и отправимся...

* * *

Много встречных потоков принимают на себя сильные люди. И, наверное, нет и среди сильных такого, кто не мечтал бы когда-нибудь обрести тихую – для отдохновения – заводь. После опять воспламенятся души и засверкают очи храбрецов. Но нынче сил нет. Всё сложилось так, как повелели всемогущие боги...

С дюжиной лошадей полтораста измождённых воинов ушли на северо-запад. Туда, где не предвидится соперничества, где лишь зверь – главный враг, где успокоится душа, где снова соком нальются телеса...

Самый северный русский клан вторгся в край, в котором после ветряных бурь люди выбредали на поиски поваленных дубов. Найдя один, лесники-финны выбирали крепчайший осколок корня и изготавливали из него длинные ножи. Ходили на медведя только с ними – и неизменно успешно.

Взрослый финн так осторожен, что и зверю застать его врасплох крайне сложно...

Северные скитальцы вторглись в край, в котором эмоции его обитателей не простираются далее чётких границ занимаемого ими урочища. Усердие труда занимало их с утра до вечера, но никому не было неудобств от невероятно насыщенной их жизнедеятельности: не пылал, очищая посевные площади, лес, не обливались слезами соседи от чьего-то разбоя, не вытаптывались меж стойбищ девственные травы... Дорог – и тех не было здесь никогда.

Пришельцам земля сия показалась доступной, не сулившей неприятных сюрпризов. Она виделась более родной, нежели любой клочок простора где-то южнее.

На берегу большой реки заложили дом – наподобие тех, кои стояли в далёком Ас-граде. И стену построили такую же, правда, пониже, чем в том тёплом, овеваемом приморскими ветрами, граде.

Лето пролетело, и вечера уж несли прохладу осенних ненастий. Новый дом получился холодным. Отложив достройку на весну, срочно принялись возводить рехетубы – заглублённые в землю строения, имевшие в венце лишь три бревна над поверхностью земли. На крышу набрасывали шкуры, листопад густо затыкал щели. Летний – верхний – вход сразу заложили мхом, пользовались нижним – глубоким.

Готы шастали на лайбах по реке, уходили за реку, углублялись далеко в леса – присматривали поудобней места на всякий случай. Изучали застенчивых соседей, полонили для себя жён. Нет, по возможности, старались никого не обидеть, а там – как уж получалось...

Боги местные их рассудили: если было за что, то и наказали. Но не слишком – так, только лишь пожурили...

Кто-то заболел, кто-то и умер. Кое-кто, уйдя к землям великанов, там и сгинул. Зверь от шума убрался подальше. Шибко вознёсшийся над землёю дом промёрз – стоял над душами заиндевелым призраком...

Правда, были и радости. Финны, что жили поблизости, в конце зимы стали захаживать в гости. Недавние пленницы пообвыклись, очень старались постичь чужое, всему восринятому находили применение... Лана опять же родила

Шли годы, и ничто в мире не изменялось быстро. Всё ведь является следствием ранее возникших причин, и лишь несведущий может удивляться происходящему в настоящем...

Преторианская гвардия в Риме сопротивлялась долго, а всё же была упразднена окончательно, и руководство военными делами перешло «начальнику войск». Варвары, как хорошие воины, принимались массово во все соединения, включая внутренние, пограничные и дворцовую охрану...

Готы, не устояв на северных морях перед натиском германцев и славян, растворились в их этносах. А дружины готских смельчаков, покинув побережье янтарного моря, продолжали настойчиво искать удобные для проживания места на вотчинах сородичей, имевших тех же предков, что и они сами.

Следом идущие армии теперь не ждали вызова помнящих родство, и всё же тесные связи со степняками в веках сделали своё дело. Готы стали владыками южнорусских берегов, утвердили устав свой в прежнюю халанскую систему взаимоотношений. Вражды между двумя народами так и не возникло – по крайней мере такой, чтобы она оставила след в истории. Тому подтверждением служит вот такой интересный факт: объединённая сила русского Причерноморья повергла все государства Восточной и Южной Европы, остановившись лишь на берегах Атлантики. За Пиренеями возникло самобытное королевство вестготов. Халан тогда узнали и в Северной Африке...

А задолго до того «рывка», после знаменательного почина Септимия Севера, в Римской империи одних готов на военной службе состояло сорок тысяч человек! Назывались они союзниками, что на готском языке звучало как «варанге» – вяряги.

Союзничество с благоустроенным миром – заряд колоссальной энергии пробудившегося варварства. Энергия та овладела массами. Подхваченный воскресшими настроениями, воодушевляемый предыдущими деяниями, новый лидер становился известным и первенствовал долгие лета, приводил к цивилизации толпу, с помощью коей и захватывал блага цивилизации...

Но приметный в веках процесс почти всегда сокрыт тайной... Не оттого ли допущены варвары в цивилизацию, что последняя уже обветшала изнутри? Блага и демократия развращают, производят народец слащавый, мягкий, ленивый... Можно побороть сильного и храброго, но никогда не вытравить из вычерненных душ вкраплений коварства и низменности.

С другой стороны, при несомненной храбрости дикарей духовности и твёрдости в отстаивании своего образа жизни им явно не хватило. Атака на варварство велась через адептов северного мира, которые и создали почву для укоренения чужих ценностей, задвигая всё дальше и дальше ценности целомудренного человечества...

Анты, упустив благоприятный для них момент стать в южнорусских степях первыми, поднялись вверх по течению реки Борисфен, позже – утвердились за порогами Днепра. Не смея претендовать на земли южнее, не имея возможности противостоять усилившемуся союзу халанских кланов, прежние степняки-анты «притихли» на Среднем Днепре, а потом и вовсе откочевали с открытых берегов за границу леса. Но люди из Причерноморья, с Дона, с Волги продолжали идти и идти, всегда будоража север...

* * *

 
Не пойти – гораздо проще,
Обозначенный преградой
Страсть забыть и дальше жить.
Срок, отпущенный ему,
Затвориться и забросить,
Не украшенный наградой,
Не искать, не говорить.
Не утешный потому.
 
 
За преградой из порога
Подвигаясь к начертанью,
И закрытого окна,
Шёл с надеждой, влёк и жил.
Из уютного чертога
К призрачному воздаянью
Также зримы свет и тьма.
Век свой краткий торопил.
 
 
Для чего желать стремлений?
С алтаря судьбы угасшей —
Можно исподволь глазеть.
Счастье тщеты, душу спасшей,
Прямодушие умерить,
Покровительству любви
Мнить, мечтать и замереть.
Он в поклоне до земли...
 

В большом доме было слишком жарко истоплено. Поднявшись по широкому маршу красного крыльца, переступив высокий порог, вошла Ргея и недовольно посмотрела на волоковое окно.

– Рано задвижку закрыл, – совсем не строго сделала она замечание.

– Ну-ну! Не успела войти, а уже ругаешься... – Молодой мужчина своею улыбкой не дал Ргее омрачиться и, подождав, когда та приблизится, под распахнутой шубой обхватил её талию. Она взыскательно посмотрела на него, подняла надменно чуть курносый носик и ласково проговорила:

– С жиру бесишься? Подожди, скоро весна. Чтоб на этот раз до полуденного моря доехал, лентяй! – пожурила она молодца, улыбаясь.

– Доеду, матушка! – Он потянулся к ней второй рукой.

Ргея почти не изменилась, не пополнела ничуть. Став женой конунга наново собранных лесных семеек и разных пришельцев, она очень следила за собой. Нарядно одевалась в привезённые с южных базаров одежды, была энергична, всегда умела красиво улыбаться. Их с Саросом сын уехал куда-то. Две дочери жили неподалёку в городище. А милый молодой человек, встретивший её с улицы, был не кем иным, как возросшим сыном Ланы. Неровно дышал он к повелительнице – жене конунга. Она не гнала его: раз ухаживает – значит, она ещё может нравиться мужчинам. Вокруг ведь столько тельных да молоденьких девок! Пускай помашет крылышками соколик – всё отрада душе увядающей женщины...

Она прошла из курного помещения в уютную горницу, пропахшую смолой и кожами. Посреди неё верхом на лавке сидел старик Сарос. Он пытался закрепить в ручке расшатанное лезье большого обоюдоострого ножа. Но клёпка, выскочив, никак не лезла на место. Сарос поправлял её зубами, подтачивал на оселке, пытался всунуть опять, но сослепу не попадал. Наконец вздохнул и опустил на колени натруженные руки.

Она подошла тихо, села рядышком и двумя руками взяла его тяжёлую, пожелтевшую от времени ладонь. Он повернул к ней лицо, повёл желваками под морщинистыми щеками и дёрнул нижней челюстью, не в силах совладать с тяжкой печалью. Ему хотелось увидеть её, но белые, вспученные бельма плотно застили некогда зоркие глаза. Руки его потянулись к её лицу, дрогнули и возвратились к недоделанному ножу. Снова он надгрызал заклёпку, опять норовил просунуть её в маленькую дырочку.

Ргея не сводила с него широко раскрытых глаз. Он чувствовал это, и оттого мелкая работа на ощупь не желала претворяться в долгожданный итог... Но это был бы не Сарос, если бы отступился от намеченного! Со слезинкой в уголке выболевшего глаза он усердно пыхтел, и маленькая бирюлька поддалась ему... Он снова повёл челюстью – на этот раз победно.

Ргея глядела на его руки, на мосластые плечи перед собой, на красивое и мужественное лицо своего сокровища. Он был её жизнью, он был смыслом и всею судьбою её. Она всхлипнула – совсем неслышно! – поджала губы, изломила брови и мерцающими очами ласкала его почерневшие морщины... Боги, как же она любила его!