Текст книги "Берега светлых людей"
Автор книги: Александр Кутыков
Жанр:
Исторические приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 29 страниц)
Как назло, наверху никого из слуг не было. Карл, держась стены, пошёл в женскую половину к хозяевам, постоянно оглядываясь, держа в уме несколько ответов на любой случай.
Без происшествий добрался до цели, толканул дверь, но та оказалась запертой. Пришлось постучаться – тихо, потом громче. Кто-то оттуда дерзко вопросил, чего надобно. Карл в сердцах довольно громко на готском рыкнул бранью, и его впустили.
Карл редко замечал за собой приступы ярости, а в положении хитроватого шкоды вообще никогда не бывал!.. Закрыв глаза, подперев собою дверь, глубоко вздохнул, стараясь успокоиться.
Поза его сильно переполошила хозяев на другом краю залы. Услышав давно ожидаемый с трепетом стук, увидев ввалившегося человека, лишённого обычной невозмутимости, сенатор и вся его семья сильно перепугались и за один миг передумали многое.
Гот, пересекая залу, узнал многих слуг, кои к ночи все собрались возле господ. Один из них и был ему сейчас чрезвычайно нужен... Теперь было бы неприлично не подойти к сенатору и супруге его, не успокоить. Да и испросить вина у владельцев требовалось.
Петроний Лай вышел навстречу.
– Что ж девок своих ещё не отправили? – в запарке забыв гонор победителя, вкрапив в фразу пару готских слов, спросил Карл о вовсе сейчас не интересующих его девицах.
Сенатор тем не менее уразумел, о чём речь, и тоже задал вопрос:
– Но вы, я думаю, не станете безобразничать? Я хотел было их отправить, да в городе неспокойно – много разных людей на улицах. Я могу надеяться на вас лично?
– Если вино запрячете подальше... – Карл волновался, и это хозяева видели, ничего не понимая. – Мне нужен кувшин вина. Можете незаметно ни для кого мне его дать?
– Скажите куда, и вам принесут, – с весёлыми искорками в глазах проговорил величавый римлянин.
– Вторая дверь отсюда, комната с люстрой и ложем. И ещё пусть принесут сладкого.
– Идите, вам всё подадут... Лезо! – нетерпеливо позвал слугу Петроний. – В мою комнату снесёшь незаметно для варваров кувшин розового вина, сыр, орехи, яблоки, сласти. Быстро!
Карл поблагодарил сенатора за участие и вышел. Вслед за ним, получив ответственное поручение, выскочил Лезо. Дверь была сразу же заперта на ключ.
Петроний Лай стоял перед ней и в смятенных чувствах, полный досады, размышлял: «До чего докатился Рим! Где теперь сыскать союзников против Севера, всех его бирюков, его вояк и всех этих чёртовых варваров? О, их непонятный язык!.. На улицах... да даже здесь – в кварталах важных людей! – царит разгул... Вот и заседание Сената пришлось пропустить... Хорошо ещё, что не знает гот тайный вход в мою комнату. Лезо пройдёт, где надо... От кого он прячется?.. Варвар, грязь, смерд! Вино ему потребовалось!.. Не помощник я ему, нет!..»
Если бы слуга пронёс яства с вином чёрным ходом, пусть даже выдав его Карлу, события бы развивались несколько иным образом...
– Вот сюда принесёшь! И чтоб тебя никто с вином не видел – вспорю! – вновь латынь мешая с готским, внушил Карл слуге и ушёл к заждавшимся его римлянкам.
– Где ж вино? Да сними же свой панцирь! – встретили его разбитные горожанки, успевшие поправить свои причёски и туалеты.
Карл освободился от римского доспеха, но рассеянное внимание его никак не могло сосредоточиться на выбранных им пассиях. Те в свою очередь видя непонятную остуду диковинного длинного и бледнолицего воина, многозначительно переглядывались между собой и поведением своим, верно, показывали, что ежели так всё бесстрастно будет проистекать, то они подыщут себе кавалеров повеселее... Карл, понимая их, смотрел на дверь и ждал, когда она наконец откроется. Фривольные дамы, окончательно избавившись от остатков хмеля, демонстративно отошли и стали тихо о чём-то шептаться. Нехорошие предчувствия одолевали Карла и не давали, пусть через силу, занять римлянок каким-нибудь шутливым разговором.
Карл нетерпеливо выглянул за дверь. В одной из ближних комнат слышался шум – там, видимо, собралось много народа... Лишь возле убежища Карла – полнейшая тишина.
– Иди, воин, сюда – мы тебя хоть бы пощупаем, – со вздохом произнесла Песцения, прерывая затянувшееся молчание, и в подтверждение своей снисходительной благосклонности нежной ладошкой вывалила поверх туники аппетитную персь с маленьким тёмным соском. Рукой провела по своей шее, изящными пальчиками колыхнула студенистую мякоть оголённой женской прелести, побудительно посмотрела на подругу и промурлыкала:
– Тиклепия, влеки его к нам...
Оглянувшись, призывно поплыла, покачивая будто точёными телесами к ложу.
Тиклепии рассеянный гот очень понравился. Она подошла к нему, положила руку на его плечо. Немигающие, чуть усталые глаза её требовательно искали его взора. Он вскользь взглянул на неё, на Песцению, на злополучную дверь. Тиклепия взяла его голову руками, жарко приоткрыла пахшие недавним пиршеством губы свои, ища уста его...
Карлу вдруг стало не по себе. Он мягко отстранился от неё.
Тиклепия не на шутку осерчала. Хмыкнув, встала в позу, полную негодования и презрения. И Песцения на пышном ложе прекратила гладить дебелые ляжки.
Карл не спешил объясняться, то есть исправляться и вести дело к логическому продолжению.
– И где ж твоё вино, варвар? – издевательски напоминала ему Тиклепия.
– Прошу извинить меня, дамы. Сегодня ничего не выйдет... – куда-то в сторону проговорил несостоявшийся кавалер. – Я дам вам денег – чтобы не было обиды...
Из кошеля на поясе, оставшегося от старой готской формы, Карл достал две красно-жёлтые монетки.
– Два асса? Не слишком щедро для таких, как мы! Ха-ха! Где ж твои денарии, центурион?.. Лучше я возьму вот этот меч со стены. Сирийский, наверное? – заискивающе глянула на Карла Песцения, пользуясь моментом, искавшая достойной платы за крайне неудачный вечер.
– Бери, – скрепя сердце согласился Карл.
– И Тиклепию одари.
– Да, да...
– Она возьмёт вот это... – Песцения указала на настольный ансамбль эротов из зеленоватого оникса. Карл ничего не видел.
– Да, да... – проговорил он.
– Мы пойдём? Проводи нас, воин.
– Да, конечно... Буду рад увидеть вас в другой раз. Поверьте, я собирался побыть с вами... – потупил взор Карл – идти к выходу с женщинами не хотелось. Он взмахом руки отослал их вперёд, а сам из комнаты вышел позже.
– Открывай поживей!.. – после латыни северянин произнёс готское ругательство, прибавившее старому слуге быстроты.
Гот ещё раз извинился перед женщинами, просил понять его и не сердиться. Женщины с сирийским мечом и изваянием из оникса в руках вовсе не выглядели расстроенными или обиженными. Старый слуга, узрев трофеи ушлых охотниц за приключениями, недовольно сопел, но молчал, мысля поскорее затвориться от расшумевшейся, вспыхивавшей огнями факелов улицы.
– Мы ещё свидимся... – произнёс Карл, готовый расстаться с горожанками навсегда.
– От тебя зависит, воин... – Тиклепия одной рукой подхватила тяжеловатый сувенир за головы мужчинок, другую протянула к груди унылого великана, тонким пальчиком поводила по ней, нашла дырочку в грубой вязке готского свитера, коснулась гладкой кожи, в темноте бесовски сверкая угольными зеницами. Карл ощутил прилив мужской силы, но, поцеловав Тиклепию в носик, вытолкнул её на улицу. Слуга не медля закрыл за ней дверь.
Карл потоптался возле пожелтевшей статуи античной лучницы: в подсвеченной многоязычными огоньками светильников фигуре и лице обнаруживалось сходство с мужественной Бореас – и ничего общего с двумя только что ушедшими чаровницами. Не похожа статуя и на сенаторских дочурок с неопределённым норовом, и на их мать... «Бореас? Лана? – Где они?! Вот вопрос... Почему нет никого в переходах, на лестницах? Что же там такое?» Карл прыжками преодолел воскового оттенка беломраморный подъём.
За дверьми трапезницы было шумно. Ни одного часового!..
Карл огляделся – снизу на него смотрели старый сторож и немая мужиковатая в свете свечей дива, и оба они напряжённо молчали.
Вошедший к развесёлой компании командир оторопел от увиденного. Плачущий, насильно удерживаемый при добрых молодцах пожилой лакей Лезо виновато и обречённо ждал от Карла расправы. Вино из малых кувшинчиков и амфор лилось в гогочущие глотки, плескалось на лица и пол, распространяло в помещении отвратный хмельной дух.
«Когда всё перевернулось, ведь времени прошло чуть?..»
Обескураженный командир прошёл в гущу подчинённых, попытался мельком посчитать количество ёмкостей с бесовским питьём. Лица с блещущими глазами окружали его. Ему протянули чары, фиалы, кубки: друзья просили и требовали присоединиться к торжеству. Карл резко отмахивался, через силу улыбался, после пробрался к лакею и крикнул оробевшему злодею:
– Иди, тебя господин зовёт!
Лакей попятился к дверям, беспрестанно кланяясь.
– Ты только попробуй!.. Что за чудо!
– Не то, что зелено вино! Эге!
– А ведь днём встречали нас дрянным пойлом!
– Смотри же, Карл, отливает в кубке всеми цветами радуги! Ах!
– Пей – устроим себе римский пир! Не зря шли сюда! Всем покажем удаль свою!
– Сейчас всех баб сюда соберём! И служанок... А дочки там – ух, какие!
– А то и на улице насобираем!.. Карл, развеселись глотком и веди нас на улицу!..
Дружественный хор вокруг командира составили приятели детства и соратники Сфен, Олаф, Броккен, Орск, два Ярла, три Эльгаста, Фрид, Раген, Ивор...
– Где взяли вино?..
– Принесли! Старый глазастый заяц показал нам место! Там много вина...
– Я к сенатору схожу. Вы тут гуляйте...
– А на улицу, командир?
– Тут пока будьте – я к сенатору! – Карл, не тратя больше времени на пустые разговоры, заторопился к благочестивой семейке. Постучал в дверь, сказал, что это он, между делом наблюдая, как бойцы высыпали из трапезницы, кричали непотребное неживой статуе, взбирались на периллы и балансировали над пропастью, стремились к Карлу, предлагали свою помощь...
Карл вошёл к несчастным хозяевам, прогнав прочь друзей...
Ни сенатора, ни супруги его, ни дочек уже не было. По бессмысленному лепету прислуги только и можно было догадаться, что вельможные особы куда-то скрылись.
Карл тому был рад. Он немедленно вышел из залы, поискал Броккена – намереваясь встать неприступным охранником при вратах где-то сущего гнусного погребка.
– Где Бореас с Ланой? – допытывался он у Броккена.
Тот силился что-то припомнить, не вспомнив, ненадолго озаботился, потом радостно принялся высказываться о гостеприимном Риме, потом смешался с суматошной толпой.
Двери дворца открылись. Вооружённая братия высыпала на улицу. Бросая вызов ночному Риму, бряцая клинками, запели боевые гимны, выкрикивая кого-нибудь на поединок. Роняя глиняные баклажки с зельем на мостовую и бранясь оттого, готы бесшабашной ватагой пошли на поиски приключений.
Оставшийся во дворце Карл обнаружил лежавшего на полу воина и спросил о местонахождении питейных кладезей. Прыгнувший со второго этажа вниз и, верно, сломавший или отбивший ноги вояка, корчась от боли, в угаре чего-то недопонимая, указал-таки направление. Командир в сердцах ругнулся, подхватил на руки даром покалеченного и, отложив на потом сыск погребка, понёс дружка наверх. Там вверил бедолагу слугам и поспешил опять вниз...
По влажной и липкой дорожке отыскал узенький спуск, впотьмах по ступеням двинулся навстречу холодку, наполненному ароматами италийских виноградников, несущих тревогу, разлад и крах. Карл знал о пагубном действии вина: в северных широтах вино – напиток достаточно редкий, и местные люди органически его не воспринимают.
В истринских легионах Севера, большей своею частью состоявших из варваров, поддерживался сухой закон. Полководец на своём горьком опыте познал неуправляемость подвыпивших подразделений.
Дубовая, кованная бронзовыми пластинами дверь винного погреба была закрыта на замок... Что это? Видимо, Лезо запер её уходя. А может быть ключ забрал кто-то из готов?
Карл поспешил наверх. Заприметил трёх соратников с одуревшим Орском во главе – они, как приведения, бежали к кладези. Карл, отступив в темноту одной из декоративных ниш, постоял, понаблюдал за соплеменниками – ключей у них не оказалось, и потому раздалась непристойная брань.
Карл побежал к Лезо. Найти того не удалось: или скрылся вместе с господами, или, боясь Карла, где-то спрятался от обещанной кары за открытие секрета винного хранилища... Так или иначе, встревоженному происшествием командиру пришлось расспрашивать других слуг, выискивая того, кто мог иметь доступ к ключу. Из мычания оставшейся прислуги Карл понял, что ключа нет ни у кого. Можно было надеяться, что своротить увесистый замок или крепкую дверь его пьяным друзьям в голову не придёт. Так в общем-то оно и случилось.
Пошумев, поплясав, готы возвратились за подпиткой, но, не сумев найти ни Лезо, ни ключика от заветной дверцы, постояв в недоумении перед преградой, лихие воины вновь подались на улицу. Там их ждали друзья – язиги, геты, герулы, сериваны. С ними порешив, что весь этот перепуганный город в их власти, пошли на промысел в похожие на сенаторский дворцы.
Добытчики делились на кучки, разбредались по беспросветным в сию ночь улицам. Не зная меры силе своей, не сознавая своих поступков, не имея и представления об устоявшихся хитросплетениях общественных городских законов, сводная лесная братия стучалась в тяжёлые врата. Хозяева отворять не желали, и вольница крушила всё подряд. В тёмных коридорах и замерших от страха комнатах искали любого, кто бы смог им помочь в пустячном, на взгляд варваров, деле. Домочадцев выволакивали на свет и, не зная, как объясниться, под нос опешившим римлянам тыкали порожние сосуды из-под зелья, хранившие запах искомого продукта.
Ещё вчера высокомерные римляне, воспитанные в превосходстве над тупым и безмозглым варварством, на ватных от ужаса ногах, в исподниках и ночных колпаках бежали открывать запасники. В некоторых домах и двух матёрых дикарей хватало, чтоб устроить грандиозный переполох. Многолетние и более молодые вина вперемешку сливались в амфоры с отколотыми в сутолоке ручками и горловинами, в шайки, во впервые встреченные северянами жестянки... Лесной народ, не забыв поблагодарить оцепеневших от постигшего бедствия, неразбавленное и густое вино пил тут же, выносил, убирался...
Утром Карл во дворце обнаружил немногих. Кто-то припёрся отсыпаться, кто-то слёг на месте попойки, кого-то занесло «в гости».
Бореас и Лана, гулявшие под утро на мосту через Тибр, узнавая в мертвецки пьяных вояках некоторых своих однополчан, вставали у них на пути. Те, будто толкаемые дьяволом, не имея в головах и капли соображения, готовы были измерить глубину знаменитой римской реки...
* * *
Обе подруги, стыдливо посчитав чрезмерным тот переполох, кой подняли они во дворце, возложив отчасти на себя ответственность за смерть преданных семье охранников, за обморок взволнованной матери, за пленение сына её, удалились на обнаруженный ранее балкон. Оттуда – когда разобрались, что за странный вид открылся перед ними, – не долго размышляя, отыскав внизу достаточное количество подходящих выступов, спустились вниз – и были таковы.
Где-то шумел народ, где-то разбирались в последствиях переполоха, откуда-то тянуло чертовски приятными ароматами, где-то возвышались, видимые только что сверху башенки, шпили, купола, скаты и разноцветные венцы... Дневные улочки поблизости были тихи, и Бореас с Ланой, поправив амуницию, проверив готовность оружия, отправились в путь. Каким он будет – долгим ли, опасным ли – женщины не обсуждали. Их манил сей город, обязанный предстать самыми интересными и увлекательными сторонами. Другого развития заманчивого предприятия они не допускали.
Для начала амазонки направились к кипящей народом центральной площади. По мере приближения к ней улицы наполнялись досужим городским народцем. Но женщин было мало – лишь немолодого возраста уличные торговки, бросившие на время свои лотки и перевесы. Мужчины же, не могущие упустить случая побыть сегодня свидетелями, а завтра – рассказчиками, устремлялись к эпицентру судьбоносного для многих события – и многолюдными компаниями, и группками весьма невеликими, и поодиночке.
В центре торговой площади на возвышении видны были две курчавые головы – Севера и Юлии Домны, его жены. Сыновей их – Каракаллы и Геты – рядом не было. Невзирая на собравшуюся публику, это был праздник Севера. Его одного...
Перед самой целью, увлечённые спешащим потоком Бореас и Лана, усмотрев, как они обе не похожи на всё и вся здесь, поспешили отодвинуться в сторонку – чтобы, не привлекая ничьего внимания, всё рассмотреть из скрытного местечка. Глазастые, сверх меры внимательные римляне на сборище, где уже не было простых прохожих, вперились на нарушивших-де субординацию представительниц слабой половины мира. Казалось, в этой куче-мале каждый имеет своё положение...
Люди в белом, в крылатых сандалиях – вышагивали гусаками. На амазонок – в национальной боевой униформе и с фрагментами доспехов, чью принадлежность довольно трудно было понять, с допотопными мечами и ножами на поясах – они оборачивались. Даже отвлекались от пересказчиков, доносивших хвалебные тирады далёких ораторов, и беззастенчиво разглядывали пристальными взорами, а потом демонстративными позами осуждали.
Зеваки, идущие к сугубо мужскому собранию, шипели воительницам вослед укоряюще.
Две подруги, противостоя враждебной массе, жёстко выставив плечи и локти, ринулись в бок общему движению. Римляне – приходившие или наликовавшиеся вдоволь в грандиозном хоре и уходившие – громко и едко бранили женщин. Называли русачек грязнулями, неряхами, Барбарами. Не нужно было никакого переводчика, чтобы понять: властные в общественном месте мужчины гонят невоспитанных воительниц...
Недовольные, угрожающие взгляды Бореас и Ланы, как реакция на то гонение, на ревущие выкрики и на зацепки, – римлянами воспринимались свидетельством ненормальности чужачек. Стушевавшимся, гонимым женщинам уже более ничего не желалось в грубом, себялюбивом и крикливом столпотворении, кое непонятно отчего вдруг посчитало не тупящих взоры прекрасных, светлооких див персонами, на сем торжестве неуместными... Нехорошее впечатление осталось бы у бедняг, если б городская сущность вся состояла из этой неуступчивой к слабости толпы.
Когда-то воинственные предки сих людей разнесли славу и доблесть Рима во все уголки ойкумены. Когда-то прадеды-строители возвели величественные здания и коммуникации для своих так полюбивших позже комфорт потомков. И пока мудрейшие хранители великого искали возможность для продолжения политики присоединения и созидания, народ римский менялся. И хранители те оказались перед искажённой и незаметной в повседневности миграцией вознёсшихся над миром кукушат из порушенных собственных гнёзд...
Поджав тонкие губы, женщины-парии брели к сияющим багряным заревом красотам. Долгое время молчали. Дома с раскалёнными крышами уже не занимали их взоры, восторг от вида сего града истаял под палящим солнцем. Только узенькие переулки, прожилинами пересекавшие испепелённые лучами главные улицы, хранили на своей брусчатке подобие свежести и вселяли надежду на призрачное отдохновение в бесконечно растревоженные души колоссального Рима...
Бореас и Лана чуть успокоились. Тому способствовало появление на улицах людей скромных – занятых трудом и мыслями. Объявились и женщины – в серых и каштановых накидках, с кувшинами, вазами, сумами, плетёнками для фруктов. Амазонки зорко вглядывались в их лица, пытались для себя уяснить, что они делают в этом городе, как живут, чем дышат.
Римлянки – те, что подмечали внимание к себе, – сверкали очами, а в уголках их губ появлялось подобие улыбок. Бореас и Лана в который раз осмотрели друг дружку и догадались о причине их ухмылок: с мечами здесь – да и то с короткими – расхаживали исключительно мужчины в белых тогах – отдыхавшие легионеры-воины и преторианцы. Эти-то последние и повстречались таврическим воительницам возле пропахшего конским духом почтового двора.
– Город большой, а никто не ездит по нему на лошадях! Только носилки таскают... – успела перед встречей с имперскими гвардейцами высказать удивление Лана.
Напористые, крепкие воины, размахивавшие снятыми с кучерявых голов шлемами, завидев дикарок, окружили их и громко заговорили на непонятной иноземкам латыни.
– Рыжие – как хвост кобылы, которая была у меня в Иберии...
– У твоей кобылы лишь одно достоинство и имелось – ела плохо! Оттого и сдохла, ха-ха-ха!
Смешок шутника был поддержан нарочито громко. Амазонки угрожающе потянулись к мечам. Римляне соблюли дистанцию.
– Что ж, коль Север вас привёл из-за Борея – будьте вольны в своих похождениях. Пока! – низко кланялся и отступал, предлагая дорогу, симпатичный, словно девица смуглявый, преторианец.
– Как они в походах не носят и не рожают? – задал кто-то всем непростой вопрос.
Женщины, прижавшись друг к другу, вышли из кольца, ничего не понимая.
– Как только Север позабудет о вас, иное облачение получите!
– И мечи, и ножи, так и быть, будут при вас – для большего нашего удовольствия. Только выплетать их будете из цветочков!
– А можно и наши мечи навесить на них – прямо на нагие тела! Ах! Ах! – веселились, хлопали в ладоши и гнали чужеземок прочь развязные гвардейцы, продолжая язвить издали и не думая утихать.
Услыхав несколько раз имя «Север», Бореас и Лана поняли, что величие человека, приведшего их сюда, распространяется и на них. Пока слышался шум площади, гуляки не смели и пальцем до них дотронуться. Ощутив невидимое, но действенное покровительство, северянки воспряли духом и, дотошно исследуя достопримечательности и прохожих, зашагали намного бодрей. Даже мысль о переоблачении в коренных горожанок перестала занимать их. Наоборот – так, как есть, видимо, безопасней.
В ряду меняльных лавок, тоже в сей час обезлюдевшем, встретили мужчину и женщину, нёсшую в амфоре с узким горлышком горное масло. Мужчина её ругал – должно, за то, что надо было отнести треклятый сосуд уже давным-давно. Он хотел поправить пробку, чтобы масло не сочилось, а она уворачивалась от его рук вместе с тяжёлым вместилищем ценного продукта... Они были так заняты собой и делом своим невероятно важным, что и глаз не повернули в сторону осмелевших гостий.
Когда оживавшие улочки показали занятость свою многочисленными делами, участницы триумфальных легионов, привыкая к своей неприметности, принялись снова и снова любоваться корпусами базилик, храмов, театров, портиков, даже складов. Не опуская голов, прошли вдоль арочного моста. Потом, осмотревшись, обнаружили перед собой бурого цвета кварталы многоэтажных домов-инсул и поворотили назад. Не позарились ни на полукружье рынка Траяна, ни на храмину какой-то невзрачного вида школы...
Незаметно для себя сместившись на самую середину улицы и зашлёпав подошвами сапожек по глянцу затяжного спуска, молодые женщины подошли к стене, загородившей солнце... Хорошо! Постояли, отдышались...
Белыми кочками на буром поле каменной улицы смотрелись кучки озабоченных какими-то проблемами мужчин. Они о чём-то негромко самозабвенно судачили. Позади них виднелись термы, возможно, и являвшиеся темой разговора... Не отвлекаясь, странницы решили обойти неимоверных размеров здание.
Спереди четверо крепких мужчин несли паланкин, меж створок занавесей коего можно было рассмотреть женскую головку с красивыми чёрными и вьющимися локонами. Бореас и Лана заинтересовались замечательным зрелищем, где главным лицом выступала надменная, с восковым будто ликом куколка. Ускорив шаг, ещё раз заглянули внутрь украшенного кисточками паланкина. Мужчина, шедший впереди упруго раскачивавшегося экипажа, обернулся и сделал замечание приставшим дикаркам. Чопорная красавица выглянула из-за шторки, мельком бросила пристальный взгляд на преследовательниц и редких прохожих, что-то громко крикнула своему сателлиту и скрылась внутри. Зазор между занавесями сузился до щёлки.
– Это какая-то властительница едет домой, вокруг – её слуги, – озвучила догадку Бореас.
– Так пойдём за ней и дальше!
– И увидим, где она живёт... – пристраиваясь сзади к носилкам, решила Бореас. Лана не противилась.
– Я вся взмокла, – призналась Лана и ослабила кожаные тесёмки на кожухе. Полные груди её развалились – стало легче дышать и приятнее идти. Она рукой ещё немного растянула получившееся декольте, сунула ладошку в разрез между свободно колыхавшимися прелестями и возмечтала:
– Искупаться бы сейчас!..
Вдоль Колизея тек ручеёк. Водица, правда, в нём была грязна. Не рискуя умыться водой той, амазонки пошли по ручейку, блаженно запрокидывали головы, не сдерживая радости, громко делились ею между собой и с миром.
Город, вчера вечером переживший настоящее нашествие, – благо хоть коней оставили в неоглядных конюшнях на ближайшем к Риму форпосте Фламиниевой дороги, – ныне был тих и относительно немноголюден. От жизнеутверждающих возгласов дикарок прохожие вздрагивали, замедляли шаги, поправляли паллы, откликаясь непосредственности чужого поведения, чуть оживали. Замечая внимание к себе, Бореас и Лана без надежды на взаимопонимание пытались общаться с ними.
– Для такого жаркого города можно было ручеёк и пошире прокопать.
– Эй, подруга унылая, дай из кувшинчика попить! Куда спешишь, милая?
– Где питья набрала, злюка? Ворон с камня не так грозно глядит!..
Юная горожанка с кувшином, дёрнувшись, резко отвернула в проулок, откуда терпко попахивало печёным хлебом. Паланкин со знатной римлянкой уплывал далеко впереди.
Поток воды под ногами замедлял движение, но покидать его ох как не хотелось! Не желая всё же упустить экипаж, понеслись по мутной жиже вскачь, до пояса мокрые штаны придерживая руками. Горожане улыбались рыжим, разрезвившимся затейницам – уж не малым девочкам. А детвора большим озорным скопом окружила необычных гостей. Сорванцы с римских улиц скалились, светя белыми и щербатыми улыбочками, кидали под ноги камешки, прыгали перед гостьями в ручей... Когда те выбрались на мостовую и, потрясая яркими волосами, обогнали махом всю ватагу, мальчишки принялись бросать камешки им в спины. Воительницы оборачивались и грозились, это забавляло ребятню, которая гримасничала и оговаривалась.
Паланкин остановился. Выкрики дикарок очень понравились римлянке. Слыша из кабинки, что забавная речь отдаляется, она приказала носильщикам остановиться. Сопровождавший её воин подошёл к гостьям, прогнал прочь детвору, оглядев крепкие и соблазнительные под мокрыми портами женские ляжки, сказал:
– Прекрасная Клавдия просит вас подойти к ней.
Дикарки сразу поняли, о чём речь: поставленный на землю паланкин ждал неспроста... Бореас и Лана, держа руки на поясе, подошли к окошечку и нагнулись. Оттуда вслед за милой улыбкой появилась глиняная бутылочка, пробочку которой откупорили уверенные пальчики.
Женщины отпрянули от непонятного подаяния и поглядели друг на друга. Незнакомка, надо признать – очаровательная женщина! – понимая настороженность, малиновыми губками отпила чуть и повторила свой жест.
Бореас взяла бутыль, отпила, поморщилась – это была прохладная вода, подкислённая уксусом. Лана отпила побольше и утёрлась.
– Здесь есть вода и почище – возле храма моего тезоименинника Клавдия имеются фонтан и пруд... – Незнакомка забрала посудину.
Солнце, выглядывавшее из-за Колизея, мешало разговору, Клавдия взвизгнула на носильщиков и нетерпеливо повела рукой – носилки плавно переместились в тенёк. Усердный воин встал поодаль, не давая никому приблизиться ближе положенного для экипажа такого ранга расстояния. Прохожие и так, зная цену персоне, обходили роскошный фаэтон стороной.
Высокопоставленная незнакомка с упорством дознавателя разглядывала подруг, отмечая независимые и неприступные взоры их, складную стать Бореас, красивую полноту приоткрытой груди Ланы.
– В пруду возле храма многие купаются. Я вас провожу и погляжу на вас.
Но латынь была недоступна пониманию степнячек. Тогда римлянка плавным жестом показала подругам следовать за ней, а носильщикам повелительно крикнула отправляться. Амазонки, заинтригованные вниманием к себе, пошли рядом.
Кабинка плыла себе. Бореас и Лана глаз не отрывали от важной персоны, без конца заглядывая внутрь и оценивая пышное убранство переносного кузовка. Было невероятно интересно ощутить, как это – сидя, двигаться, покачиваясь на жердях.
– Царица ли?
– Нет – царица разъезжает с воинством... Может, старшая рода, матка иль ведьма?
– На ведьму очень похожая – чёрная.
– Тут много чёрных... А как смотрит ластиво.
– А на лбу её начертано, что обманывает люд всю жизнь. Добрая-то добрая, а на мужичков слышала как покрикивает?
Не поворачивая головы, Клавдия слушала этот обмен мнениями, снисходительно в сторонку улыбалась, по ноткам голосов что-то определяя для себя.
– А давайте, подружки, договоримся так: вы сядете внутрь, а я выйду, и кто-нибудь из вас даст мне свой меч – с ним пойду по улице, размахивая!
Впередиидущий воин-сателлес недоверчиво оглянулся. Госпожа, не дожидаясь ответа всё равно ничего не понявших дикарок, остановила носилки и вышла. С заговорщицким видом стала подталкивать нечаянных знакомых в паланкин. Когда те, переговариваясь и волнуясь, не розыгрыш ли это, уселись в нём напротив друг друга, Клавдия пальцем постучала по пересечке меча, прося на время доверить клинок ей. На то был резкий отказ.
– Точно – какая-то обманщица!
– Нам без оружия нельзя! Мы можем и вылезти!
Но римлянка удержала строптивых подружек на местах и, о чём-то весело сообщив небесам, зашагала рядом.
Немного освоившись с качкой – не морской, а идущей от напряжения сильных мужских тел – амазонки почувствовали сладко-мучительную негу внутри себя. Рядом запросто шествовала богатая римлянка. Чуть склонившись вперёд, она красиво несла свою грудь. На удивление рельефные ягодицы её и бёдра ходуном ходили под тонкой материей. Талия, перехваченная золотистым пояском, подчёркивала гладкость телес. Задница походила на два больших налитых яблочка.
Клавдия косилась на пленённых её очарованием и обаянием дикарок, тепло улыбалась им. Синенький носовой платочек её непрерывно мелькал на уровне коленей, другая рука придерживала полы.
На всё это отрешённо взирали подруги. Народ – и стар, и млад – останавливался, любуясь шествием красавицы. Клавдия действительно, являла собой верх природного совершенства и страстной мечты. Не прилагая к тому особых усилий, она немедленно овладела всем и всеми.
Бореас и Лана, открыв рты, сгорбились и не дышали.
– Эй, возьми меч... – Лана протянула красавице тяжеленную железяку.
Та, услышав окрик, остановилась, вытряхнула из сандалий камешки, изумлённо осмотрела меч, потом томно взглянула на Лану, не решалась взять страшную штуковину.