Текст книги "Берега светлых людей"

Автор книги: Александр Кутыков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц)

Готы у дверей в прихожую посторонились. Из темноты прируба в арке дверей возник Вертфаст. Ни на кого не глядя, прошёл наверх и скрылся за одной из дверей второго этажа.

– В нашей земле такой большой дом не выстроить. Как его отопить? Весь лес на дрова порубим! – заметил Роальд, и всем готам, услышавшим его, стало грустно и завидно: сами обстоятельства жизни делали их ущербными дикарями.

– У нас сейчас снег по грудь...

– По утрам накат заиндевелый капает...

– Выходить никуда не хочется. За быком, бывало, гоняешься, а сам думаешь, как нос поскорее к очагу приткнуть...

– Где-то здесь город надобно выстроить, потом пригласить всех этих к себе и тоже похваляться достатком...

В скором времени несколько женщин, девиц и мальчиков стали сносить съестное из кухни на стол. Парок от блюд тут же перемешался – рыбный, мясной, овощной... В нескольких братинах плескалось и пенилось только что налитое в погребке тёмное, непроницаемое фруктово-ягодное питьё. После появления большого глазурованного чана в прихожей густо запахло горохом.

Готы подходили, толпились возле стола и пробовали. Уважительно пропустили к яствам конунга, который тоже что-то отламывал и жевал.

Расторопная полная женщина, подталкивая молодцов боками, кричала на нарушителей. Весь тот дикий скоп подчинялся ей с сочувственным пониманием.

Внесли лавки, поставили, призвав полуголодную братию спокойно сесть. Воины, уделив неспокойным взглядам на молодиц и сочных баб совсем чуть времени, полезли, толкая друг друга, к трапезе. Ещё не усевшись, уже тянулись к лакомым кускам в серёдке.

Роальд с полным ртом прокричал своим гвардейцам: «Меняйтесь идите, и будьте настороже!»

Никто его не услышал. Входившие бойцы без обиняков наседали на плечи сидевшим и тащили в рот всё, до чего могли дотянуться. Вскоре остался лишь полный чан с распаренным в бараньем жиру горохом. Самые скромные – последние, устроившись поудобнее, черпали его, хвалили город.

– Поел – душой подобрел!.. Они-то так быстро, небось, и не едят? – отошёл от стола и повалился на лавку Сарос. – А вдруг она смотрела где-то в щёлку?! Карл, ты, если живы будем, устрой мне как-то трапезу с ними. Я посмотрю, как они пищу уедают... Эх!

Так хорошо Сарос давно себя не чувствовал.

– Не думай – так же едят, только их за столом поменьше нашего, – успокоил Карл.

– Все одинаковые – правильно... Где ж хозяева? Надо бы отблагодарить! – спохватился Сарос.

– Вертфасту лучшей благодарностью будет, если мы уйдём отсюда прямо сейчас, а завтра – от города.

– Эх! Не порти, Карл, настроения!

Бойцы, потыкав клинки и финки в разгромленный стол, вызвали обслугу, спросили-потребовали пива и медов. Роальду стоило немалых усилий спровадить за двери отъевшуюся вольницу. Оставшиеся малым числом готы терпеливо ожидали чьего-нибудь прихода. Мальцы с расторопной полной женщиной принялись за уборку места стихийной трапезы. Женщина всё время громко охала над разбитыми черепками. Целые горшки и кружки споласкивали в корыте с чистой водой и выставляли на воронцы.

Неожиданно в подклет спустился Вертфаст и, опять ни на кого не глядя, произнёс:

– Иди, она тебя ждёт.

Сарос встал, обернулся к Карлу, подумал, посмотрел на боярина и пошёл наверх. Давешняя молодая девка отворяла двери, кланялась и проходила за гостем следом.

Скоро Сарос попал в чисто убранную светёлку, где сидели три одинаковые девицы, в коих знакомую синеокую красавицу так сразу было и не узнать.

Её выдал немигающий взор. Большущий мужичина заслонил собою весь дверной проём и, наверное, только поэтому девицы на миг присмирели, чего-то ожидая.

Звуки стихли, не было никакого движения, лишь курился в уголке благовонный фимиам. Девка за спиной, дыша ртом, подвинула гостю ослон, поверх его засаленной руками головы состроила рожицу. Девицы скромно прыснули и затаили на лицах едва зримые улыбки. Сарос обернулся, крякнул, но смолчал.

– Еда у вас вкусная... – промолвил он, не зная, что сказать.

Зря надеялся венценосный воздыхатель на продолжение беседы и понимание. Лишь хохоток посмелевших девиц был ему ответом. Сарос хлопнул ладонями по коленям и сказал, что желал бы подойти поближе и остаться наедине. Когда поднял глаза на неё и всмотрелся, то вдруг увидел серые, совсем взрослые и умные глаза молодой женщины – такие часто встречались ему на готских речных торжках.

«Как будто и не она?.. Была бы ближе да в том же одеянии, да повернулась бы гибкой, тонкой спиной...»

Сарос взял ослон, приблизился и сел напротив. Он совершенно не ощутил того пыла, какой был в нём прошлый раз.

Конунг рукой показал, чтобы подружки удалились вместе со своими смешками. Девицы переглянулись между собой, и никто не двинулся с места. Гот при других обстоятельствах рассердился бы, но тут ему отчего-то стало смешно. Сытая еда, сладкий воздух, пахнувший почему-то цветочными ароматами, красавицы, не подвластные ни его рыку, ни жесту... Забавным было и то, что его не понимали.

Сарос занялся высказыванием своих умозаключений вслух:

– Я о тебе думал... Внутри меня из-за тебя всё ныло... Я мог бы взять и город, и тебя, никому ничего не объясняя и не мучась ни дня, но не стал... Девок я много перевидел! Мне и пели, и плясали в покорившихся племенах, и жарко слюнявили моё тело. Даже похожая на тебя была – я от неё отмахнулся наутро... А ты мне люба... Я любил, когда был совсем юным, а потом только дрался... И всегда побеждал!

Глаза девицы были внимательными и неподвижными, она смотрела по крайней мере с чувством. И Сарос узнал свою мечту, потому что синеокая сделалась похожей на себя у ворот. Она чуть вскинула личико и едва заметным движением ресниц показала, что ждёт продолжения.

– Меня зовут Сарос. Я конунг людей многих побережий. Если я позову друзей-конунгов с их людьми, нам всего вашего берега до самого Тираса будет мало! Хочешь, вываренные черепа всех этих нарядных людей вашего города я развешу под твоим окном? – Сарос нахмурился и засопел. – Скажи, как тебя зовут? Вот я – Сарос; твой отец – Вертфаст; а тебя как зовут?

– Ргея, – прозвучал довольно грубоватый голос молодицы.

– Ргея? – переспросил гот. Отчего-то девицы вновь рассмеялись, правда, на этот раз быстро остановились, внимательно глядя на подругу. Та больше не поддерживала их веселье.

Она встала, с загадочным видом прошла к стенному шкафу, украшенному резными волютами наподобие ионических барашков, и сняла с полки небольшую шкатулку. Поворошив содержимое, достала тёмную брошь из твёрдого дерева со светлой керамической сердцевиной и, чуть приклонив одно колено, смотря прямо в глаза Саросу, протянула её. Конунг взял вещицу, не отводя зачарованного взора от лица девы.

– Возьми мою аграфу с цветком, – с участием предложила Ргее одна из сидевших девиц. – Она хоть золотая и со звенящей каймой.

А Сарос уже охватил вместе с деревянной брошкой ладонь возлюбленной, сиял очами, прерывисто дышал, чуть привстав. Ргея высвободила руку, отступила, но на место не пошла. Одарив внимающих девчат загадочным взором, она на мгновение замялась, потом за спинку вытянула из-под Сароса ослон и красноречиво показала уходить.

Конунг подчинился, дошёл до открытых девкой-прислужницей дверей, поворотился и сказал:

– Я ещё приду завтра. И сегодня. Я по вашему закону тебя возьму. А всех, кто к тебе приблизится, убью. Пусть их будет даже несчётное число!

Схватив решительной дланью рукоять сильно качнувшегося меча, Сарос вышел.

* * *

– Надо найти ещё копчёных гостей, – с каменного крыльца объявил конунг. Выходившие следом сподвижники пытались понять его намерения, но ни о чём не спрашивали, чувствуя себя весьма погрузневшими после сытного кушанья.

Найти купцов оказалось делом нелёгким. Гостиный двор возле причала во время пожара заволокло плотным дымом, и заморская гильдия перебралась во дворец одного из греков, постоянно проживавшего в городе уже много лет.

По наитию готы поначалу устремились к приморской стороне. Лишь не обнаружив искомых людей, возвратились обратно в район белых дворцов.

Над улицей, прямо ведущей от причала к дворцам, густо витал рыбный запах. Где-то рядом находился пункт просола мелкой рыбёшки для многочисленных северян. Утренний улов во второй половине дня усилиями работников переместили с берега в закрома большого сусека на одной из улиц, где всё усердно перемешали с солью.

– Солят... Для нас... Закопошились... Надолго загадывают... Все стараются – и овечек ведут, и рыбачат.

– Кабы чего не придумали дурного... Как изменились после нашей угрозы! Жидкие души.

– А нам-то что? Было б куда уйти до поры, и сами себя прокормили бы, да домой воз отволокли.

– Ох, сейчас нечего везти-то.

– Надо всех наших звать сюда – нам на сем море соперников нет! И зима не так люта здесь: даже и не понять – зима ли, осень?..

Наконец узнали, где находится нужный дом. Настороженно взирали северяне на лики страшилищ, висевшие над входными подъездами богатых домов. Эти лепные лики здешних руссов очень напоминали травяные чучела, которые окунали в глиняную болтушку и развешивали после над жилищами сами готы. Варвары замирали, проходя мимо страшных масок, говорили тихо, оглядываясь и вникая каждый в своё.

Большой, оживлённой толпой встали у дома грека, приютившего заморскую, изрядно обнищавшую от последних событий, братию. Из дома появились люди – разведать причину шумного наезда. Несколько раз готы говорили, чтобы позвали хозяев для беседы с готским царём. Наконец, на крыльце, недовольно ёжась, небрежно переговариваясь между собой, объявились купцы. Тучный, широколобый, широколицый пожилой грек и красивый перс выдвинулись на полшага вперёд.

Карл выехал из когорты соратников. Добротная фракийская кольчуга на его плечах и руках отражала красноватый свет уходящего в вечернюю морскую дымку солнца. Карл был представителен, горделив, нарочно выпрямился в седле, чтобы быть не ниже южан на ступенях. Недаром он считался знатоком нюансов поведения купечества этой стороны: изучил некоторые хитрости и тонкости такого рода встреч и переговоров, побывав когда-то с поручениями в Ольвии, на Тавре, в Томах...

А ещё Карл умел смотреть на всех сразу. Уверенность и силу бесстрастного готского народа олицетворял он в себе сейчас, долгой, с оттенком надменности паузой заставив это почувствовать впереди стоявших купчин, ранее заносчивых, а теперь немало зависимых. Южане кожей ощутили изменение своего положения, с удивлением обнаружив знакомые повадки в дикарях. Теперь явно их роли были вторыми.

Купцы заговорили первыми.

– Если приехал готский цесарь, стало быть, это неспроста, – произнёс широколобый грек.

– У царей всякая езда неспроста, – широко улыбнулся Карл.

Аргамак под ним, почувствовав настроение хозяина, изящно загарцевал-заходил. Смирив задор коня, сумев-таки повернуться к публике вполоборота, готский глашатай выразительной мимикой показал – дескать, безобразник и красавчик подо мной, никак не даёт к деловым людям обратиться. Потом веско произнёс:

– Если достойные мужи знают способ, как помочь своему горькому положению, но не находят сил явиться к светлейшему конунгу для дружеской беседы, то и сам он без суетной гордыни понял – вам есть что сказать ему. Потому и приехал... – Речь Карла была по-восточному сочна, и снабжена соответствующим подтекстом. – Хитрый лис оттого и слывёт хитрым, что, в отличие от глупой и слепой мыши, знает весь лес – от колоска на земле до вороны на верхушке самого высокого дерева или злобного пса, только ещё намеревающегося ступить на лесные тропы. Тропы здешние нам незнакомы; лис играет с нами; лес выдаёт нас всему и всем. Но мы не желаем быть мышью с телом тура, которому бросового зерна никак не довольно для сыти!

Купцы прониклись уважением и к речам таким, и к человеку, произнёсшему их. Всякий южный человек, когда он не отъявленный глупец, обязательно оценит интересную беседу. Собеседник, облечённый даром увлекающего слова, без труда завоёвывает их чуткое внимание.

Заморские купцы охотно расступились, чуть поклонились, пригласили войти и откушать хлеб-соль.

Расселись на красно-оранжевые ковры и подушки, недалеко запели нежные струны.

– Этот муж слышал, что туры живут за Петром. Он также спрашивает, а в вашей стороне тоже есть туры? – перевёл готам смысл первой застольной фразы широколобого грека Карл. Сарос, а за ним другие сдержанно посмеялись. Вождь с похвальбою отвечал:

– Мои единоплеменники владеют обширными землями, что от вас за Истром, и Янтарное море тоже наше. Вот насчёт туров... – Вождь повернулся к своим, подбирая слова. – За тем самым Истром люди гоняются за сиротливыми и несчастными быками, а на моей родине мы сами от них бегаем!

Понявшие смысл перевода хозяева громким смехом оценили ладный и весёлый ответ конунга. Азиаты стали сомневаться в диком нраве северян, откровенно бросавшемся в глаза попервоначалу. Заправилы этого приёма – пожилой грек и молодой перс – распорядились подавать лучшее, приговаривая: «Попробуйте это».

Готы были сыты, лишь выпили вина и вкусили сласти.

– Мы многое знаем об этом городе и этой земле, многому можем и вас научить, – проговорил широколобый грек Пётр, подзывая двух чернявых смуглянок разливать гостям вино.

Гостей было немного – вместе с Саросом в дом вошли шестеро, а остальные после обещания, что состоится жёсткий разговор, остались караулить на входе и вокруг дворца. Те немногие, что лицезрели и вкушали часть сладкого восточного мира, подвергшись действу хмельного зелья, неотрывно разглядывали животы жгучих красавиц, подававших блюда.

– Такие только у нас есть! Мы их с собой из-за моря привезли для услады, – переводил единственно трезвый Карл хвастливую и лукавую фразу Иегуды – молодого перса.

– Будто всё лето нежились под солнцем! Загар – как на молодых липках, – брал рог Сарос.

– Если их раздеть и поближе осмотреть, то можно убедиться, что это не загар, а настоящий цвет любви и страсти! – взглянул черноглазый змей-перс на конунга.

Сарос едва мог глотать вино, заворожённо хлопая глазищами. Перс отчеканил ладонями условленный ритм, и в залу вплыли плясуньи. Музыка изменилась, часть хозяев во главе с Петром покинула место несостоявшихся переговоров. Иегуды в такт мелодии поворачивал поднятые кисти нежных, холёных рук. Плясуньи буквально касались бёдрами носов гостей, дозволяли им дотрагиваться до своей цвета печёного яблока кожи.

– Рыжая, не прячься! Сюда иди! – кричал срывающимся пьяным голосом Роальд. Иегуды орлиным взором заставил единственно белёсую танцовщицу приблизиться к зовущему готу.

Карл мягко встал и последовал туда, куда удалился Пётр. Грек изумлённо обернулся, когда ему шепнули, что гот идёт за ними, дабы продолжить разговор. В сей миг грек выглядел совершенно другим человеком: брезгливые чёрточки возникли на его равнодушном к гостю лице, глаза уже не казались заинтересованными, чуть позже в них проявилась печать усталости и раздражения.

– Царь ваш теперь занят и отдыхает, – грубо проговорил Пётр, махнув рукой в сторону празднества.

– Я могу говорить и от своего имени. Недоверие ко мне завтра может выразиться в гневе конунга. Вы удачно подобрали ему любовниц, так пускай эдакая невидаль в женском обличье не отвратит от нашего хозяина доброе расположение духа его переменчивой воли! – Карл подошёл, чтобы быть видней и выше, как господарь, оглядывал настороженных сподвижников Петра...

Через недолгое время на низкой скамье, устланной неброскими, ворсистыми холстинами, расселись переговорщики. Тщедушные и худосочные слуги – молодые мужчины – подносили чаши с чаем и, низко кланяясь, отступали, замирая в позах полной готовности исполнить любое желание. Здесь и сейчас Пётр выглядел полноправным главой всей этой торговой компании. Ни подошедший к уединившимся Иегуды, ни речи высокого, суетливого хозяина этого дома-дворца, который упреждал возможные паузы в беседе, его главенство не уменьшали. Пётр и начал беседу.

– Всё-таки я думаю, что полный состав вашей стороны необходим. Мы собираемся показать вам крупную добычу и научить, как её взять. Вы и ваш царь болезненно восприняли наши предложения. Однако Херсонес и глупые, грязные обезьяны в стране меотов – хороший выход для всех нас.

– Учитывая бесполезное стояние вашей армии в зимней грязи, Херсонес – просто находка! Там нет зимы, там много добра и женщин. Оттуда видно всё море, что делает жителей Херсонеса хозяевами Понтийского мира! – Лицо и голос Иегуды были удивительно спокойны и дружелюбны.

– Вам нужен Херсонес – мы будем там!.. Кто ведает о варварской стороне Понта? – Карл этой своей фразой премного расположил к себе купцов. – Что творится нынче на Истре? Наши корабли были возле устья реки. Там наши конунги ведут войну, и, если бы не обязательство прийти на помощь Лехрафсу, флот остался бы там. Мы званы туда и теперь напряжённо думаем.

– Там – голое место. Рим алчно простёрся над золотыми рудниками... – На скулах Иегуды заиграли желваки. – Даков, карпов и варваров не понять, но Рим дорого платит за вразумление безмозглых дикарей. Нет ничего, что можно было бы здесь противопоставить Риму. А вот с вами мы станем хозяевами везде. Сгоним жадных, продажных греков и римлян – что самые варвары и есть! Мы будем могущественней императоров, на берегах и в проливах приведя дикарей к повиновению, и степь поклонится берегу!

– Степь – это Лехрафс? – прищурился Карл, с трудом соображая, отчего это при недобрых словах о греках далёких рядом сидящие греки и бровью не повели?

– Лехрафс станет на Тавре и поможет нам с теми племенами, какие говорят на языке русалан. Ваш друг ещё и поблагодарит вас! – навис над головами мощный глас Петра.

Разошлись с тем, что всё надо решать вместе, с мудрой расстановкой, но безотлагательно продумать совместную позицию.

Карла проводили в залу.

Оргия, развернувшаяся в месте первоначальных переговоров, остановила его на подходе к ней.

– Ты много думаешь, воин, – проговорил ему на ухо высокий и уже не такой суетливый хозяин дома Иосиф. – Вон та львица ждёт тебя! – Он, не дыша, указал на приближавшуюся смуглянку.

Карл посмотрел на навзничь опрокинутых друзей, пищавших над ними баб, которые ещё успевали размахивать кубками и пританцовывать на голых, грязных, готских телах, резко развернулся, вошёл в опустевшую комнату и под шуршание старательных веников пластом разлёгся на скамье. Вернуться сейчас к подъезду, где ждали соратники, было никак нельзя. Для них всех в сию минуту идут нелёгкие переговоры...

* * *

Вертфасту на следующее же утро донесли в подробностях о визите готов к купцам. Он терялся в догадках о задумках людей, исключивших его, да и весь город из судьбоносных процессов, лишивших голоса настоящих хозяев сих мест.

О чём отдельно толковал Карл с купцами, Вертфаст не знал. Его осведомительница – та самая рыжая плясунья, как бы случайно попавшая во дворец высокого грека, – и раньше могла доносить лишь о людях, но не об их разговорах.

«Может, шепнуть Саросу о своевольном сношении того умника с гречинами?.. Но не ясно, какие у этих странных людей отношения меж собой... Вероятно, Карл сам уже обо всём рассказал своему командиру... Что узнал командир и что замышляет его ловкач, мне поведает Ргея... Только бы не отвадили коварные Гречины своими блудницами цвета кахвы залётного соколика от моей наживки – моей прекрасной девочки!..»

«Девочек» у Вертфаста имелось несколько. Далеко не все они были его дочерьми, нет... Ещё в молодости Вертфаст заметил в южанах сильную тягу к уюту родного дома в местах, где они останавливались погостить. Заморские гости не мыслили себя без молодых, загорелых и нежных женских тел – это русс, ранее много попутешествовавший, тоже запомнил. Вот и собирал планомерно в Ас-граде девиц, отличавшихся исключительной красотой. Бывая в заморье, он обязательно приобретал женщин и девушек; некоторых привозил ему сын.

Пленённые ли, выкупленные у родителей, у племени или на рынке, послушные красавицы всегда служили делу Вертфаста исправно. Сборный немногочисленный женский отряд, сменившийся не один раз и всегда молодой, не очень тяготил, а польза от него была велика! Что происходило на гостином дворе, в теремах видных жителей, в местах расположения войск, даже в среде жреческой касты и в соседнем городе Тма-тарха, – всё немедля или погодя узнавалось Вертфастом и Спором.

Красотки менялись: постаревшие пристраивались боярами где-нибудь; новые обучались многосложному и мудрёному ремеслу.

Ргея была одной из таких красоток. Умная молодая девчонка смогла избежать участи обычных шпионок, более походивших на подчинённых воле Вертфаста потаскух. Великолепие её тела, лица, движений, живой ум, проникновенные слова поразили хитрющее сердце стареющего боярина, и он оставил её в своём доме для собственных утех. С ней можно было говорить обо всём, а в скором времени для него даже стало обыденным делом исполнять её просьбы: интересная собеседница, волевая, всегда спокойная молодица стала подругой двух дочерей Вертфаста.

Был у боярина и сын, купечествовавший в самой Греции. Там у него обреталась и семья. В родные края сыну удавалось выбраться редко... Прошедшей весной сын гостил у отца с матерью, но Вертфаст быстро нашёл вескую причину немедля отправить его за море – из-за Ргеи. Мать ничего не смогла поделать... А всё потому, что Ргея была молода, и цветущий её организм искал развлечений.

Не находя себе иного применения, кроме унизительного обслуживания своего господина, молодая женщина придумала собственный мирок, где она властвовала и вершила добродетель...

Вертфаст общался со Спором, делился кое-какой информацией, взамен получал некоторые дополнительные сведения и комментарии. Вот и сегодня они собрались в его доме.

Вертфаст был напряжён: Сарос обещался быть во второй раз вчера, обещался быть и сегодня, но уже половина дня миновала, а гот и носа не кажет...

Спор говорил, что дурные вести уже, верно, разлетелись по обоим берегам Эвксинского Понта, и купцов теперь ждать придётся долго... Надо избавиться от готского присутствия – и чем скорей, тем лучше для города. Не потому, понятно, что жить народу пока предстоит на рыбе – бывали и раньше лихие годины! – боязно, что торг вообще не вернётся за Боспор! Находящаяся дальше от Поля и ближе к Понту Тма-тарха вновь при выгоде: корабли, идущие из-за моря, все сгружаются-нагружаются там!..

– Удружил змей-Лехрафс! – с ненавистью выдохнул Вертфаст.

– Союзника какого-то неведомого пригласил... И где только взял такого?! Асам с ним не появился! – раздражённо кивал головой Спор.

– Подослал, тьфу, русая морда, степной ветер, пёс, царь хвостов и копыт! – У Вертфаста потемнело в глазах, он встал и отвернулся от собеседника.

«А может зря я сватаю готу Ргею? Пока мила мне... Не надоела... Нет! Десять дней назад и полгорода бы отдал, лишь бы эта вонючая свора мимо прошла. И Ргею бы в придачу спровадил!..»

Вертфаст извинился перед Спором, пояснил, что дела домашние тяготят, проводил друга, с крыльца посмотрел, нет ли ожидаемого гостя, поднялся в комнату Ргеи и закрыл накрепко дверь...

Сарос ближе к вечеру взял два десятка гвардейцев и отправился в город.

Утром, проснувшись у купцов совершенно голым и в окружении баб, всех растолкав, он громко позвал Карла. Затравленно подойдя к разведчику и верному сподвижнику, долго смотрел ему в глаза, будто спрашивая: «Как же так?..» Потом кое-как все оделись и покинули пустую залу, явив измятые лики свои ожидавшим бойцам...

* * *

Конунг прохаживался под домом, заглядывал за изразцы, стоял на сходнях, не входя, – собирался духом, упорядочивал мысли, сапогом растирал песчинки о каменную плиту ступени. Наконец решился.

Покрутившись в безлюдной прихожей, он уселся на лавку. Сарос знал, что замечен, и стал, волнуясь, ждать.

Вертфаст спустился вниз. С ним была его жена – полная, тяжело дышавшая женщина. Судя по всему, боярин хотел придать моменту торжественность, чего-то важного ожидая от предстоящей встречи. Супруг обходительно держал свою половину под руку, пока та строго усаживалась недалеко от гостя.

Сарос решил, что это, наверное, мать Ргеи, и вышла она, чтобы посмотреть на него – искателя её дочки. Как ни старался он подыграть непонятной ему церемонии, не сумел перебороть сущность конунга – одарил хозяйку по-змеиному холодным взглядом. Посмотрел – как царь на просительницу...

Старуха скукожилась, утопила в телесах шею, подняв оплывший подбородок, сморгнула, шмыгнула носом...

Какой мог получиться разговор, если стороны понимали разные языки? Но неожиданно, пускай и с напряжением, истый торговец Вертфаст заговорил на наречии Лехрафса!

Старуха ничего не понимала, но довольно успешно смогла подобрать представительную позу. После приветствия от лица обоих хозяев, после благодарности за визит высокого гостя, русс сказал, что Ргея всю ночь не спала и спрашивала о нём, Саросе. Лицо конунга непроизвольно исказила гримаса, вызванная неожиданностью сообщения, странным звучанием родной речи, интуитивным недоверием и моментальным воспоминанием о сюрпризе прошедшей ночи одновременно.

Довольно ли войско, поинтересовался далее русс. Сарос оставил вопрос без внимания, вытянул ноги и бухнул на них грузный меч.

– Не спала... Думала... Я ночью сплю... Я думал о ней сегодня днём, – проговорил тихо гот.

– Поднимайся к ней, она ждёт тебя, – так же тихо произнёс русс.

Сарос, уяснив смысл и интонацию этого разрешения, вдруг понял, что все они вести себя будут уступчиво, мерзко угождая ему и торгуясь с ним... Он резко встал и медленно, тяжёлыми шагами стал подниматься наверх.

Та же девка-прислужница стояла около дверей. Сарос остановился возле неё, не торопясь входить в светёлку, замялся и отчего-то задумался: «Скромная, а со мной вольна!»

Девка, памятуя о пылком поведении жениха в прошлый раз, вольно заглядывала ему в глаза, рукой показывая проходить в распахнутую дверь, взяла гостя за локоть...

Сарос повернул к наивной тяжёлую голову, выпучил глаза, в кулак собрал на её мгновенно сжавшейся грудке сарафан и одной рукой вздёрнул служку над собой. Девка потерянно запищала и бессильно свесила ручки-ножки. Конунг небрежно отставил её и ввалился в комнату.

Сцена у дверей, вид совершенно другого Сароса заставили трёх лжесестриц сомкнуться и замереть. Конунг ткнул в Ргею указательным пальцем, затем поднял его вверх и угрожающей стойкой приказал лишним побыстрее убраться.

Девицы – обе дочери Вертфаста – некоторое время смятенно ждали хоть какого-то знака от Ргеи. Последняя даже не помышляла предпринимать никаких телодвижений, и попытки не сделала хоть для видимости защиты законного права хозяев на присутствие в любом месте собственного дома... Внутренне возмущённые, но остерегаясь настойчивого Сароса и потому скрывая праведное негодование, сёстры кротко вышли, из протеста всё же оставив дверь открытой.

Сарос лёгким шагом вернулся к двери, аккуратно закрыл её и, не поднимая глаз на Ргею, спросил:

– А ты ведь знаешь язык Лехрафса? – Подождал недолго ответа. – Как же мне с тобой говорить? Ты хоть что-то должна мне сказать.

– Плохо знаю, – на всякий случай привставая, ответила прелестница, и Сарос испытал чувство, похожее на грустное облегчение.

– Много мути в вашем городе... И в степи, открытой как небо... И в людях много тумана... Как вы живёте? Разум вами не позабыт в чёрной куче умных и вредоносных слов?

– Не понимаю... Говори мало – тогда пойму... – Голос молодицы смягчился, в нём послышались нотки некоего смущения, и Ргея стала похожа на настоящую невесту, далёкую от вчерашней дарительницы броши.

«Что за перемена? Иль она дитя Цернобока?..»

Конунг вздохнул опять и постарался разглядеть в глазах красавицы её естество, но они выражали лишь смиренное заискивание...

Саросу это очень не понравилось. С грустью он отметил лживость её поведения и помыслов. Под его спешно разобранными на стороны волосами выломилась грубая борозда морщины. Саросом овладело обессиливающее уныние. Он подобрал губы и выпустил воздух через длинный прямой нос.

«Всё же это не она, которая живёт во мне с той младой поры, когда я только-только научился по крику распознавать мальчика и девочку... Но ведь желанна! Руки мои так и тянутся к ней...»

Ргея заметила на лице гота страдальческую, никак не подходившую к образу полководца и храбреца, гримасу. Ей стало жалко его и невыносимо стыдно оттого, что она участвует в заговоре, обманывает мужественного человека... Как продолжать водить его за нос, коли он люб ей в сей миг и достоин её женского снисхождения?

Сарос увидел, как на лице красавицы боязливо-заискивающее выражение сменило сострадание.

«Это игра, глумление противной девки!»

Он подошёл к ней вплотную, обеими руками больно взял её груди и вперил в очи пронзительный, выжидающий взор. Сильные руки стянули сарафан сборками. Он с настойчивостью дикого вепря смотрел ей прямо в душу.

Ргея, выпрямив напряжённую спину, не мигая уставилась на тонкие губы его рта, не издавая ни звука.

– Кто вы, черти вас паси?! – Он оттолкнул её на топчан.

Она неудобно откинулась, к вогнутой груди подтянула белые ручки, затаилась. Глаза её закрылись, она судорожно дышала, но молчала и ждала ещё чего-то.

– Что со мной? – Он наклонился к ней; брови и ресницы её красиво замерли. – Обманете вы меня... Ты, кошка, обманешь!.. Храни тебя, лукавую, боги! Храни тебя вечно бог огня – свет жизни и успокоитель душ!.. Я сейчас сяду рядом, а ты говори мне – и не вздумай играть! Не то не избавишься от страдания никогда! Говори, кошка, отчего столько ликов у тебя? Жду...

Она продолжала молчать. Он сильно тряхнул её за остренькие плечики. Руки несчастной бессильно упали на одну сторону. Ргея подняла чистые, синие глаза.

– Жду же, – прошипел Сарос, – говори мне правду!

«Что, он знает всё?!.. Стыдно... Тошно... Ненавижу всех, и жизнь свою подначальную!.. Силён... Он ведь совсем зверь безмозглый, и глаза его змеиные! А слёзки чуть блещут в глазах-то... Властный... И вроде люб мне... Открытый такой...»

– Это не твой дом... – Из вертевшихся в голове мыслей непонятным для самой Ргеи образом прозвучала именно эта.

– Я тебе покажу, чей это дом! – зло и предрешённо выдохнул Сарос.

Дальнейшее совсем не трудно было предугадать: его шаги к двери значили плач, вой, визг, смерть, огонь...

– Сарос, стой! – звонко выкрикнула Ргея, вложив в свой крик и страх, и просьбу, и обещание всевластной силе.

Гот замер, пыхтя, изводил в себе буйство, потом обернулся, напрочь уставший и замороченный.

– Город, люди должны жить... Огня не надо... Они будут жить, правда? – тихо сказала она.

– Мне нельзя здесь долго... Войску без боя – смерть... У меня людей не меньше, чем в твоём городе. Они спят с ветром в обнимку. Леса нигде нет...