Текст книги "Берега светлых людей"

Автор книги: Александр Кутыков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц)

Пленённые в боях, похищенные в налётах несчастные приводились в Керкинитиду. Здесь, на заброшенных причалах, к коим ещё помнили дорожки средиземноморские коммивояжёры, рабы менялись на ткани, украшения, диковинные специи, оружие. Сам тархан ожирел и совсем оскотинился в своём безопасном логове, никогда не упуская случая похвастать кому-либо, что умён и могуч. Правда, свою персону людям являл редко. Перепродажей, временным содержанием, связанными с риском делами занимались совсем другие, ушлые и неустрашимые в дерзости и наглости его приспешники...

Разбойники, ожидая возвращения высланных на поиски беглецов разъездов, немного поутихли. Вновь послышались звуки ремонта покорёженной стихийным бунтом живого товара деревянной пристани. Охранявшие составленных спинами друг к дружке пленниц отворачивали головы от места утреннего побоища, когда пришлось отбиваться от напиравшей толпы, спасаться, звать на помощь, потом гоняться за беглецами и добивать тех, кто лишился товарного вида.

Да, тяжёлое выдалось утро. Разбойники глядели на женщин как на товар, радуясь, что те не в крови, свежи...

Броккен с готами прошли мимо лежавших Карла и Орска. Броккен приблизился к открывшим рты и забывшим про оружие представителям разухабистой вольницы. Вид его был неагрессивным, безобидным. Он оглядел деловую суету на причале, мелодично присвистнул. Готы рассаживались-устраивались возле костров, тоже ни на кого не обращая внимания, шутили, смеялись. На всё это – уже стоя – смотрели Карл с Орском. Женщины, привязанные спина к спине, требовательно торопили себя освободить.

Разбойник с мечом наголо, оценив обстановку, разрезал путы и вместе с подельниками стал пробираться к переходу через канаву. Готы не желали никого отпускать. Вялыми жестами рук предложили подойти. На другой стороне канавы выросли Карл и Орск. Хозяевам их лица были незнакомы. Они остановились в растерянности, сложили под ноги оружие. «Кто вы такие?» – с налётом возмущения спрашивали они, сделавшись неуверенными и тщедушными. Гости, добродушно отвечали – мол, гости.

Один из разбойничьих разъездов подлетел к полянке – хотел оповестить об угрозе, но, увидев незнакомцев и в навал складированное оружие сотоварищей, помчался, не теряя времени, прочь.

Вскоре прискакала и та часть отряда Карла, что по всем правилам внезапного боя разобралась с дозорами, изрядно подзабывшими здесь, в пустыне, о противодействии и умевшими хорошо управляться лишь с несчастными, измождёнными, безоружными невольниками.

Карлу шепнули о потерях, о числе утёкших в степь. Командир заторопился, пошёл к причалу, чтобы осмотреть посудины. Когда шествовали по улице к баракам, появились, судя по всему, мирные жители Керкинитиды. Они вылезали из своих щелей и глазели на пришельцев.

– Помогали нам – в тех камнями бросали, – проговорил кто-то в спину Карлу, который запуганным горожанам указал в сторону, куда рванули отпущенные с миром разбойники, и советовал для пользы мирной жизни догнать их, трусливых. Его слова, видимо, поняты не были – горожане, с радостью обнаружив, что до них у пришельцев дела нет, одобрительные гомонили.

Готы вскрыли бараки – они были пусты. Внутренне их пространство сильно напоминало конюшни Ас-града. От порога одного из бараков и далее внутрь, докуда простирался свет улицы, всё было залито кровью. Готы покричали в темноту – никто не отозвался.

После все заботы переключились на подготовку кораблей, обязанных вывезти отряд в море.

* * *

Высокопоставленные херсонесцы в коротких плащах с красными полосами поверх брони требовали для важного слова парламентёра. Но толпа как стояла вокруг них, так и продолжала стоять, наотрез отказываясь что-либо оговаривать. Многие из окружённых узнали Лехрафса – как никогда облачённого в богатый золотой доспех. Халанский царь не спешил с переговорами.

– Чего они хотят, Лехрафс? – Сарос отметил для себя странную вещь, которой никак не находил объяснения: халаны расправиться с южанами не спешили, а последние, в свою очередь, настойчиво звали его, гота, и упоминали в своих выкриках какие-то условия.

– Чего хотят? Возмущены, что не тем помог, – в словах царя сквозили нотки укоризны, только было понять, кому она адресована.

– Раздень их, да гони прочь – чтоб не галдели, – посоветовал он.

Но халан, покинув Сароса, сделал знак своей свите, что ждёт к себе переговорщиков Херсонеса. Встречу устроили незамедлительно.

Сарос, выбрав коня получше, решил быть в этот любопытный миг рядом со спасителем своей армии. Лехрафс, увидав Сароса рядом, ничего не сказал...

Горячая словесная перепалка между сторонами велась на греческом языке. Гот, конечно, не уразумел ни полслова, но, наблюдая за склокой, пытался постичь, пропустить каждую фразу, каждую обозначенную голосами интонацию через своё наитие. Всё сводилось здесь к тому, что Лехрафс что-то нарушил, и последствия этого будут плачевными более для него, чем для южан.

Лехрафс в конце разговора помрачнел, на минуту погрузился в тяжёлое раздумье, а после выдал то, на что херсонесцы оскорбились, взъярились – это был разрыв чего-то большого. В сей миг никто и не догадывался, что через пару десятков лет халаны жестоко поплатятся за этот конфликт, за произошедшее сейчас великое расторжение миров, которое зрело, нарывом нагнаивалось уже давно. И сыновья, и младшие братья бойцов оборванной, в стоптанной обувке скисшей армии первыми пожнут блага свершившейся благодаря им чужой размолвки. А халаны Приазовья с этого момента остались один на один с бескрайними степями за Танаисом...

Херсонесцев не выпустили из кольца, пока каждый из них не отдал коня и не воткнул меч в землю. Халаны и готы долго провожали смехом и издёвками ряды пеших южан...

* * *

– Цессий Лонг, призываю тебя, как легат, как старший товарищ, не надо больше крестов. Никак не могу избавиться от мысли, что не надо этих демонстраций... Ты же знаешь, кто теперь костяк нашего воинства.

Официальный дух сквозил в том обращении, и это было так непохоже на Септимия Севера. Но сегодня он призывал сподвижников и приближённых стать много лояльнее к мирным жителям этих заистринских чащоб.

– Нам не справиться с ними, – говорил один из предводителей огромного римского полчища.

– Это, Цессий Лонг, я уже знаю и без тебя... Могу удовлетвориться, и на данный момент – вполне, что Комод в Риме уже располагает информацией, что нет у нас хода другого, кроме попятного, – полководец поёжился недолго – надо было по положенному войсковому этикету воодушевлять, опять вести, преисполнять. Он распрямлял стать. – И всё это, несмотря на многое содеянное!.. Мы врубались и врубались в этот чёртов бурелом! – Энергичный Север подсел и ошалело гаркнул мохнатой пастью. Через слёзы ярости он наблюдал, как ухмылявшиеся соратники отворачивались от него. – Кто-то из вас, быть может... – Север осклабился улыбочкой. – Мм, Эмилий Папиниан, хочу сказать тебе только одному – остальные пускай отворачиваются, пускай идут себе! – по большому секрету, который снедает меня изнутри...

– Не таись, прославленный легат, не то он сгложет тебя совсем, – подбодрил застрявшее изъяснение командора Эмилий Папиниан. Север отвёл опрысканные волосы бороды и усов от готовивших речь уст.

– В моём городе – Лептисмагны, – он отгородил моложавого Эмилия от других советчиков и только как бы ему одному принялся исповедоваться, – любому перевозчику... гм, даже жрецу, даже глиняному амуру дай горсть серебряников, и будь уверен, друг мой Эмилий, они останутся без суждений и мнений своих совершенно. Они, с серебром оделяясь покорностью, затушат взоры глаз и станут искать покровительства и благоволения твоего. Верней – новой порции подаяния. А вот те, кто сейчас ехидно хмыкает за моею спиной, – они-то встретили здесь хотя бы одного человека, кой бы позарился на презенты!?

– Отмерь срок, легат скоро и эти станутся, как даки, и тоже, испробовав выгод, будут искать дружб и римского смысла, – резкий глас Авла Цессия Лонга заставил воителя круто развернуться.

– Нет же! Ты мне о даках не молвь ни слова! И тем более – на непорочной латыни! Те готовы и язык свой забывать, лишь бы только угодить, лишь бы только стяжать! – Легат сжимал корявые пальца на опояске. – Но сие никак не значит, что каждый дак не мыслит заговор, что каждый дак не вонзит тебе острого кинжала в спину!

– Повремени с доводом, командор пройдёт столько же времени, сколь прошло с поры Траяновых побед, и герулы, и костобоки взмахнут хвостами, – уверял Папиниан.

На лице Севера промелькнула мелкая дрожь, чёрные глаза его стали непослушны, словно поплыли там, в глубоких глазницах. Вот такого командира не любили его сподвижники.

– А мне такие и не нужны, – прошипел Север. – Приведите ко мне хоть одного варвара, у коего в очах отродясь не бывало ни капли страха, какой, Эмилий Папиниан, соизволит со мной – облечённым римской властью, поговорить. А я почту за честь с ним беседовать и день, и ночь!.. Целый месяц – от календы до календы. – Премного растревоженный Север справлялся с порывом. – Но восхочет ли он-то со мной разговаривать – вот вопрос!? – Легат призвал всех в тот миг отшатнувшихся к ответу.

– В твоём воинстве полно варваров...

– Они уже с наживкой во чреве... И потому-то они здесь... – страшно расстроился Север, настала очередь отворачиваться ему.

– Ты сам давал им лучшее оружие, ты назначил плату каждому.

– И потому они уже не истые варвары – они на пути к гадливому Риму, – сник легат. – И они, каждый из них, я уверен, с тлетворной мыслью о планах своих. Они будут более слушать и внимать – к какой кормушке я подведу их завтра.

– Так нет же других людей в ойкумене!

– ...Нет, – замотал головой Септимий Север. – Нет. Ты прав, Цессий Лонг, – кудри не открывали лица полководца – он сник. Отойдя чуть, он стал взирать в пустые небеса и поводить губами.

Цессий Лонг, ждавший случая, подошёл к уединённому командиру, нависнув над плечом, доложил.

– С Тавра прибыли посыльные – они приближаются опять.

– Воюют ли?

– Их прогнали и разбили.

Севера сообщение отчасти успокоило, он сменил тон.

– Ну и ладно – в моей душе уж нету места драке.

– Ой ли, Септимий?

– Раньше плод в руке своей крошил – теперь о ножичек секу.

– Речёшь стихами – не пора ли править в Рим?.. – буркнул, таясь от прямого взгляда, подступивший Папиниан.

– Ай, не томи, обращённый перст всех замыслов моих, – Север поворачивал всего себя Эмилию Папиниану. – Куда позвать меня ты ныне обещался? Ведь в Рим попав, ты, праздный волокита, на старика не взглянешь в тот же миг, – придерживаясь выбранного тона, вновь спрашивал чтящий мелодичный слог командор.

– Нет нам причин за солнце не над нами сбивать стопы и влечься в никуда, – Папиниан был изощрён в такой манере слога.

– Я отчего-то – и в том твоя вина – стал чувствовать страдание от рифм и слов таких... и смысла непростого?..

– Не мучь себя, ища понятной доли. Судьба как нить – имеет два конца, узор из нитей – это паутина.

– Где ж тот паук, что всё так хитро сплёл?

– И полчище паучьих брюх не выплетут такого хаоса рисунок! Нужна здесь голова, чтоб всё так путано устроить. Паук же сам слуга своих шагов и устремлений злобных...

– Все, кто злобны, – они всесильны и словно спрут манят всё, что вокруг, к своей бездонной пасти.

– Ты ж всё твердишь о пасти и о власти... Когда ж ты был бы не такой – когда б не влёк ты нас к той заповедной сласти!.. То нас с собой ты рядом не увидел.

– Всё хватит, предовольно! Переговорил старания-страдания мои, перемудрил... и правды все святые переврал скверней паучьего бедлама! – отмахнулся Север от остроумного юриста.

– Тебе что, безобразно от меня? Ведь сам ты отдал предпочтение сему приёму, и выбор твой по вкусу твоему...

– Опять же рифма та, и снова бредни без просвета. Прошу тебя, уйми его, дружище Лонг.

– Правь в одночасье манипулы к Истру, – поддержал призыв Эмилия Цессий Лонг и, увлечённо засмеявшись, добавлял. – Гордиевы узлы, не то что эти кружева, – вполне достойно Палатинских сплетен.

Север ото всех отмахивался и уходил. Лонг улыбался и подмигивал всей публике, что слышала конец его с Эмилием и Севером беседы.

– Экрат, скажи херсонесцам, чтоб слали, слали гонцов. Такая армия не может запропасть так бесследно, – наказывал одному из посыльных Лонг.

– Ты прав, – сзади стоял Эмилий, – если Тавр весь восстал, тогда послам бы я поверил. А ещё эскадра!.. Где они её взяли?

– Надо-надо возвращаться на Истр, если они соединятся с герулами... тогда я от души посмеюсь, когда представлю, как заскулит и схватится за пустую голову Коммод, – процедил сквозь зубы Лонг.

– А быть может, те две толпы соединить призывом, ха, и устроить им встречу меж собой, так скажем – варварская случка?! – Усмешка Эмилия Папиниана вызвала у римского военачальника скорее удовлетворение, нежели насторожила его.

Всем хотелось уже выбраться из непролазных предгорий Южных Карпат...

* * *

Халаны подвели весь ратный скоп к редколесью вокруг ручья и начальственно скомандовали привал. Невзрачного вида коней жарили, под открытым небом насыщались: готы – тихо, халаны – с громкими криками, песнями, плясками, хождениями от костра к костру.

Халаны выбирали-делили мечи, меняли коней. Всё, себе непотребное, отбрасывали-отгоняли в сторону готов. И радовались бы готы четвероногим пособникам в переходе, да не было радости в их сердцах – сидели молча, чувствовали себя прескверно, огневая желчь кипела в северной крови, но на лицах внутреннее горение не проявлялось никак. Не до того было. Домой бы поскорее, отогреться под отчими кровлями...

Когда союзническая орава вновь отправилась в путь, Сарос рассказал о злоключениях своей армии. Лехрафс внимательно и сочувственно отнёсся ко всему сказанному. Он так же признался, что людей, заражённых подобными обнаруженным болезнями, изгоняет из войска подальше. Советовал больных бросить прямо здесь, а если станут сопротивляться отстранению, то Сарос вправе обойтись с ними жестоко.

Гот вызвал Лехрафса из строя движущейся армады и откровенно признался, что совершенно теперь не знает, куда идти: войско хочет вернуться домой, а ему самому очень надо быть в Ас-граде... Касательно изгнания больных, он опасался склоки, хотя, разумеется, понимал, что к родным кострам и к кострам друзей их привести никак нельзя.

– Ты попал в сложное положение, друг. На нашем поле растут разные цветы: от запахов одних кружится голова, от вида вторых мрачнеют думы, третьи – любы и цветом, и благовонием, четвёртые – колючи и пугающе уродливы... Вся беда в том, чтобы правильно назвать их... – проговорил царь.

– Цветов и у нас немало, лишь красноты на наших полянах не густо, – поддержал образную речь друга конунг.

– Мои и твои предки одни цветы нюхали, и детям вашим наши просторы не претят. И знамя ваше красно, как мак, как огонь, как праведная страсть! – Лехрафс для большей доходчивости вспомнил и произнёс некоторые слова северян.

...Большая часть армии Сароса настроена была вернуться домой. Те, кто не желал по каким-то причинам возвращаться, решили походить с ордами Лехрафса по городкам и колониям. Они влились отдельным подразделением в халанское войско.

Сарос, не посмевший измотанную армию влачить к Ас-граду, на берегу Сурожского моря пожелал всем доброго пути и благополучной дороги к дому. Напутствовал он и Роальда, шедшего с халанами на Танаис. Сам же, никому не сообщив о своём уходе, ночью совсем один выехал к Пантикапу. В темноте за собой услыхал топот – его догнал Стемид, глаз не спускавший последнее время с командира, храбреца, друга.

* * *

– Где Сарос? – спрашивал Роальда Лехрафс.

– А его нет? Наверно, сзади... А может быть, направился к морю, чтобы сообщить о нас Кантелю, – откликнулся бывший гвардеец, размышляя между тем, как бы ему вызволить золото, которое уносили домой возвращенцы. Драгоценный груз был теперь рассован по многим кошелям и сумкам – не собрать его так просто воедино...

* * *

Севернее Пантикапея и Мирмекия Сарос и Стемид обнаружили маячивший на горизонте флот. Зажгли костёр, но белый дым на кораблях не заметили. Запалили несколько больших костров, бросали в них глинистые минералы, ссыпали всю измельчённую солевую крошку из кисетов, сняв одежды, размахивали ими... Наконец их увидели.

Море штормило. Всё же небольшая лодка смогла их забрать. Рассказали морякам обо всём случившемся, сами выслушали флотскую одиссею, засыпая.

Корпус флагмана трещал. Впавшие в глубокий сон богатырские тела раскачивались, переворачивались на койках, но души готов летали-блуждали в призрачном спокойном забвении, и сейчас ничто и никто не могли вернуть их к всегда бодрствующей земной юдоли.

* * *

Море стало приносить тёплые ветра. На улицах Ас-града зачавкала грязь. Народ оживился, открыл чистому синему небу избавившиеся от шапок вертлявые головы – светло-и русоволосые.

Прослышав о загадочном исчезновении армии Сароса на просторах Тавра, горожане вернулись к обыденному распорядку. Бояре вновь сделались важными, женщины и девушки – весёлыми и приятными... Что-то было недавно тревожное, да ангелы небесные добрым норовом своим всё устроили ладно...

Прибыл купеческий поезд из Таматархи. Гости, въехавшие в главные ворота на лошадях, выглядели очень нарядно. Их шик, конечно же, призван был подчеркнуть нынешнее превосходство рядом расположенных русских городов, пребывавших в более выгодных и безопасных местах. Ас-граду предлагалось разглядеть людей по-настоящему умных, предприимчивых, удачливых.

Руссы, персы, евреи, греки тматархи, Фанагории и Заморья старались казаться равнодушными и безразличными. Покачиваясь в глубоких сёдлах, нарочито являли Ас-граду свою тучность, вяло отвечали на приветствия встречавших. «Ваша беда – ваша глупость, отказ от следования добрым советам, слабость...» – такой примерно вывод навязывали своим внешним видом горожанам участники поезда.

Иегуды отверг все приглашения местного боярства посетить их дома. Приватно толкуя о чём-то с заморскими дружками, он направился к гостиному двору. Отъезжая от шумной компании, горбился и по-стариковски клонил голову набок.

За чаепитием сидели шумной компанией. Пётр, имевший в Ас-граде многие торговые интересы и не преминувший в числе первых вернуться обратно, понемногу ходом приятельской беседы избавляясь от налёта показного превосходства, вкладывал всё новые и новые байки-новости, собранные им в благословенной Тма-тархе. Простыми примерами проповедовал мудрость, рождённую и вскормленную лучшими умами за морем.

Иегуды здесь не было. Вертфаст старался находиться поближе к Петру – первым начинал смеяться, поддерживал все высказывания кряжистого, широколобого грека.

Обменявшись мнениями по поводу исчезнувшей готской армады, приступили к делам пушного и икорного промыслов, подняли вопрос о пошедшей некстати на спад работорговле. Обсудили и проблемы власти на Танаисе: все согласились, что причиной уменьшения поставок зерна, пленников из дикарских земель единолично является Лехрафс. Ему вменялось в вину и неумение, в отличие от его предков, справиться с кочевыми племенами, вошедшими на халанской реке Альбе в большую силу. В последней битве за мясо степняки и не подумали разбегаться, а вступили довольно-таки лихо в схватку. И хорошо, что руссам способствовали ратные умения, опыт и порядок, а то бы неизвестно, чем дело кончилось...

Все за столом многозначительно призадумались: чем всё это может грозить в будущем и что возможно сделать ныне?..

На второй день Иегуды всё-таки появился в доме русского грека Иосифа. Пётр приветливо поздоровался с молодым собратом по ремеслу. Вроде бы ничего не значивший факт этот вызвал воспаление зависти и появление досады на лице Вертфаста. Иегуды всё заметил, продолжил на южный манер здороваться с присутствующими – целуясь и коротко спрашивая о делах – вот только к русому, заметно возбуждённому боярину приблизиться не спешил.

Высказав запоздалое, но всеми воспринятое весьма уважительно мнение по поднимавшимся вчера вопросам, Иегуды уединился на краю стола и стал ждать к себе Вертфаста. Градоначальник с чернеющими глазницами подошёл.

– Жив ли, здоров ли сам?.. Как девка?.. Не болела ли?.. Чем занята? – задавал перс вопросы, между ними получая ответы.

У Вертфаста вопросов не было: он вообще не желал этого разговора.

– Привёл бы, показал нам красавицу свою! – и не старался сбавить голос перс.

– На улицах грязь, а её сапожки и юбки – дорогих материй, искусного пошива. Боится запачкать. Да и холодно... Она ведь мне – как дочь.

– Пусть придёт! Я сумею её обогреть! – жалил Вертфаста более молодой Иегуды.

– Занята она – вышивает. Сам видел: золотую ниточку крутит, изумруд вкрапляет.

– Скоро вы будете пошивать платья из конских хвостов и грив! – громко провозгласил Иегуды. Сидевшие рядом поддержали его смешками и киванием голов.

– Боги всё от нас отвели, – не согласился боярин.

– Порадовавшиеся цвету не всегда имеют хороший сбор плодов... Время покажет, на что годен ваш город, – серьёзно проговорил амбициозный перс придвинувшимся слушателям. – Может случиться, что за нами свой товар никто более и не решится сюда везти.

– У нас, не в пример Тма-тархе, всё дешевле... Нет, успокоится всё – не иначе, – попытался донести свою веру до купцов Вертфаст.

– За сохранённую голову я готов заплатить втридорога! – степенно заявлял Пётр.

– Пререкания наши ни о чём, – утишил всех Спор. – Коли возникнет такая надобность, переберёмся в Тма-тарху иль в Фанагорию. Да и здесь, если дружно впряжёмся, тоже как-то всё обустроим. Раньше ведь кормились, не так ли?

– Разбирайтесь сами, – не уступал Иегуды. – Теперь к вам опасно пробираться не только берегом и степью: новые друзья Лехрафса нам недавно многие свои корабли показали, и Лехрафс им вовсе не указ.

– Ну, допустим, по морю до Тма-тархи недалеко, – мудро рассудил Пётр.

– И где сейчас все их корабли? – уместно вопросил Спор.

– Пришедшие раз, придут и ещё, – отрезал обрусевший грек, имевший свои виды на управление Ас-градом и добавил: – Неизвестно ещё, пропали те дикари, али нет... А вот руссы стали непредсказуемы: зовут каких-то друзей, от коих воняет грязной псиной. У Лехрафса есть теперь море, и о чём он думает – неясно. Может ведь преспокойно возить весь свой товар сам.

Замечание показалось всем верным.

– Мы несём сюда свет и науку! – решил оборвать Пётр возникшие сомнения.

Но многие присутствующие поймали себя на мысли, что вопрос не так-то прост: «А что если кто-то возьмётся возить товар через Сурожское море и Боспор прямо с Танаиса?» Ведь когда-то в незапамятные времена во избежание именно такой деятельности и возникли к северу от Киммерийского Боспора военные форпосты – чтобы пресечь не выгодную югу торговую деятельность северян...

Север, оттёртый от цивилизации, с приходом новых восточных племён одикарился, а теперь вот его захлестнула буйная сила степных орд, прикочевавших с Арала и с востока Китайской империи... Всё дело в недальновидной, эгоистичной политике южных торговцев и ими вскормленных ставленников, в высокомерном отношении к людям древних племён, ещё недавно ждавших своего приобщения к торговому братству, а теперь поглощённых азиатской волной...

– Ваш город стал иметь слишком много общего с теми, кто должен с надлежащей благодарностью хранить наш покой и промысел и не вмешиваться в дела мудрецов!

Эту фразу Иегуды сказал негромко, но в установившейся тишине её услышали все. И опять задумались о меняющемся не в лучшую сторону Севере. И снова Пётр, пользуясь репутацией самого уважаемого здесь купчины, высказал общий покамест приговор:

– В нашем мире всем хватает места. Кто желает, всегда может подобрать себе занятие, которое не повредит никому. Мы успеем перебраться на Эвксинский Понт в любой момент. Но, думаю, что отцы Ас-града без всякого промедления должны доказать нам на деле свою принадлежность к лону разумных людей – к нашему лону.

– Удобопонятный мир – и наш мир! – поспешил ответить Спор.

Вертфаст, напрягшись и осмотрев всех, проговорил:

– Все здесь должны понимать, что Ас-град являет собой границу с Полем. Нам трудно держать её одним. Углей наших старых стен хватило бы на остров в море. Без помощи мудрых нам не призвать к ответу разрушителей нашего царства, ибо самим до злоумышленников не докричаться – все там безответны, и нет там власти! – признавая будущие беды, заключил Вертфаст.

– Полагаю, не надо отчаиваться. Следует подождать, пока всё не прояснится, – изменившимся тоном высказался Иегуды.

– Подождём, приглядимся, прислушаемся... – Пётр встал из-за стола, и атмосфера в компании вроде бы возвратилась к тому состоянию, которое было до начала противоборства Иегуды и Вертфаста. Купцы и бояре мигом поделились на пары, группки и принялись судачить о всяких мелких делишках.

– Тут до меня недалеко. Много вкусных блюд к обеду приготовлено. Пожалуй в гости, не побрезгуй, – позвал Вертфаст Иегуды к себе.

Перс пообещал зайти завтра, потому что не отдохнул ещё с дороги – уж не юнец и надоело, мол, мотаться туда-сюда...

Пытаясь избавиться от угнетающей неопределённости, обитатели дома Вертфаста увлечённо занимали себя, кто чем. Когда выбранное для самоуспокоения дело близилось к концу, домашние на миг, требуемый для нового озарения, замирали, и вновь начинали копошиться лишь тогда, когда находилось го, что давно уже ожидало прикосновения домовитых РУ*.

Матушкина фигура была заметна более любой другой. Ощутив роль домашней управительницы, Кламения намётанным на порядок глазом касалась всего и мягким для лучшей доходчивости голосом сетовала на недостатки. Указывала на скрип перил и половиц, на отсутствие зеркального блеска кухонных чанов, въедливо рассыпала укоризну по поводу малости тарелок на полках, грязи в закутках, щелей под окнами, гнилого запаха в углах, сырости внутри дома и дождя на улице.

Рада, не слишком довольная материнскими указками-предложениями, получила разрешение на работы возле дома. Посулив городской детворе плошку халвы, показав её и до поры убрав, Рада с помощниками, вооружёнными щепами и колышками, принялась за очистку зазоров между плитами порога и цоколя дома – чтобы просыпающейся траве не на чем было укорениться.

Конюх поставлял воду: он с торбой несколько раз ездил к морю и привозил солёную жижу – убийственную для ненужной поросли.

Мальчишки-помощники, взмокнув под временами налетавшим дождиком, требовали от работодательницы заветное лакомство. Та отказывала, объясняя, что ещё не срок. Смышлёные пареньки толпились возле неё и просили испробовать-оценить вкус. Сладка ль будет награда за забитые грязью ногти?

Халва под ребячьим давлением на пороге появилась. Рада, взвизгнув, быстро потеряла контроль над плошкой, в растерянности сама взяла леечку и принялась поливать отмостку. Вскоре насытившиеся мальчишки, благодарно облизав сладкие губки, присоединились к ней. Восхищенными глазками заглядывали в прекрасное и чуть печальное лицо девушки, не умея скрыть нетерпения, вопрошали – а нет ли ещё халвы?

Бекума, отвоевав у матери девку-прислужницу, скинув похрустывавший расстегай и нацепив просторную рубу и халанские портки, двигала, ворочала, переставляла громоздкую мебель в своей комнате. Везде у стен были обнаружены грязь и мышиные лазейки. Девушки, принёсшие со двора шлак, очень удивлялись, сколько же его может ссыпаться в узкие, но какие-то бездонные дырочки. Сверху плотно утрамбованные отверстия замазывали глиной. После этого мокрые тряпки шлёпали по стенам, задним стенкам сундуков да комодов, по полу, потом рухлядь стала на новые места.

Решив, что мыши обитают и во всех других комнатах, девчата пошли к Ргее. Та отвернула бледное, заплаканное лицо, накрыла салфеткой прерванное вышивание.

– Отец не приходил ещё? – подняла она прозрачные глаза на Бекуму.

– Так рано он не придёт... А мы тут войну устроили серым лазутчикам!.. Лети за камешками! – приказала Бекума прислужнице, вручая ей тяжёлую, грязную бадейку. – Всё в заботах, а на твоём лице и охоты нет. Да и лица нет тоже... Бедненькая...

– Жить не хочу! Зачем только рождалась?

– Не скули, не трави себя! Давай лучше поглядим, что за сундуками и скарбницами твоими. Вставай, помогай! – Подруга взялась за долговязый шкаф, заглянула за него, поводила там рукой. – Всё и всегда у бабы должно быть чисто! – совершенно по-взрослому изрекла Бекума.

– Пообещай мне сделать одолжение.

– Конечно! Чего это ты?

– Если когда-нибудь сокол мой вернётся, а меня здесь не будет, передай ему вот это... – Ргея застенчиво показывала вышивку, протянула её подруге, всхлипнув, прижала к животу, отбросила на топчан. Затем встала и сухо спросила:

– Что двигать-то?

Бекума, бросив возню со шкафом, дивилась красным и золотым цветам на шитье.

– Бедная ты наша... Все мы бедные... Знать бы, что кто-то с небес взаправду на нас смотрит... – Бекума подошла к Ргее, вгляделась в её лицо.

Наложница была задумчива и черства. Щёки и скулы её стали плоскими, суровыми...

Пришёл Вертфаст. В прихожей наткнулся на возвращавшуюся со шлаком девку. Сжав кулаки, он так вознегодовал на неуклюжую, распустившуюся, позабывшую об уважении и внимании холопку, что даже слово застряло в его натужной глотке. Хотел ударить, но передумал. Стал тяжело подниматься по лестнице – будто все силушки выкипели от бед и неурядиц.

Сверху навстречу пронеслась супруга. Она пыхтела и на него не взглянула. В нос шибануло её старческим, кисловатым духом.

Вертфасту сделалось совсем муторно. Он остановился, потом зачем-то снова пошёл вниз. Сел на лавку и тусклым взглядом вытаращился на входную дверь.

Сидел долго... Видел пол, потолок, шастающих совершенно бесполезно вокруг него слуг... «Остались дочки... А что будет с городом?.. И почему я не отвязанный купец, почему моя семья не в тёплом логове вдали от Дикого Поля?» – сокрушался он.

С приходом хозяина все в доме чуть поутихли. Но глава семейства молчал, был занят своими мыслями, и шумок деловитой деятельности постепенно воскрес. Ездили по полу лавки и тумбы, в кухонном пару девки выслушали громкий нагоняй, матушка, косясь на подавленного чем-то супруга, вслух сетовала на развал в хозяйстве.

– Если не надобно, так снесите на улицу – там вмиг подберут!..

Вертфаст очнулся, потому что старуха пихнула его неловким движением: ей что-то понадобилось за его спиной.

– Давай, выкини всё! – дерзила она, чуть отстранясь. – Тебе же ничего не нужно!.. Чего торг деревянный не устроите для степного народа за городом, как прежде? Разбежались, что ли, все от вас?

– Где Бекума? Отчего сестре на улице не поможет?

– Наверху она. С Ргеей в комнатах дырки конопатят... Встань-ка. Ждёшь кого?