Текст книги "Берега светлых людей"

Автор книги: Александр Кутыков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)

Носильщики тоже стояли. Сопровождающий воин устрашающе посматривал на толпящихся зевак.

Лана забеспокоилась: отчего-то римлянка меч не брала, мало того – глазами старшей подруги, превосходящей во всём младшую и несмышлёную, откровенно пялилась на пышногрудую степнячку.

– Я выйду, – решила сойти на землю Бореас, но Клавдия замахала руками – мол, сидите-сидите. Она взяла меч, искательно глядя на обеих подруг, и ахнула.

Доброе оружие, конечно, было тяжеловато для неё, изнеженной.

– Ах! – ещё раз слабо вскрикнула римлянка, пытаясь удержать меч за рукоять, и зажмурилась, когда остриё с глухим звоном брякнуло о камни мостовой. Она рассмеялась, силясь поднять ратную снасть, лицо её выражало восхищение новыми знакомыми.

Бореас и Лана никогда не видели столь хилую бабу – даром, что дородна телом! Дрожащие пальчики Клавдии никак не могли справиться с рукоятью. Куда уж ей было поднять снасть да размахнуться ею! Амазонки выскочили из паланкина, всполошённые и пленённые угловатыми движениями неумехи, принялись показывать ей приёмы искусного обращения с оружием.

Бореас крутила и вертела клинок над головой, колола и секла им воздух. Лана, хохоча над чернявой римлянкой, подняла свой не раз проверенный в деле меч одной рукой вертикально, стала перебрасывать его из руки в руку, отступая, рубила наотмашь. Остриё свистело близко от Клавдии.

Сопровождавший римлянку воин поспешил на помощь своей госпоже, но та успокоила его. Варварки, продолжавшие тренировку, сообразили, что их заподозрили в неком злом умысле, и обе покраснели.

Лана смотрела на Бореас, а та, уязвлённая домыслом, от возмущения завелась не на шутку. Осмотрев коротенький мечишко ратника, его самого, загородившего плечом госпожу, Бореас ткнула ему в лицо клинком и указательным пальцем провела себе по шее – мол, голову снесу.

Римлянин такого развития событий, прямо сказать, не ожидал. Госпожа его не на шутку испугалась, оттого что мощная дикарка так вдруг содеялась невменяемой. Клавдия опасливо качнулась в сторону, а когда безучастные носильщики поставили носилки, отошла за них.

Растерянный римский воитель не знал, что и делать. В толпе смеялись, посвистывали и подначивали. Клавдия крикнула ему уйти – к окаменевшим рыжим незнакомкам обращаться, право, было бесполезно.

Бореас, вне сомнений, ждала боя. Оглядев улицу, мечом плашмя коснулась юбки потерявшего прыть визави.

Толпа густела – зрелище не рядовое: оборванка вызывает доблестного воителя на бой!.. Ну и Клавдия – любовница, наверное, всех приближённых к цезарям, да и редкий цезарь прошёл мимо неё... Всё это – сразу, и бесплатно, и доступно, и стена Колизея тому свидетельница.

Короткому римскому мечу полагается в придачу щит, а такового у охранника не было: для ходьбы по городу он ни к чему; к тому же, не случалось пока, чтобы понадобился и меч!.. Защитник высокопоставленной потаскухи стоял, как вкопанный, а толпа свистела всё громче и завывала.

– Лана, дай ему твой меч и отойди!

Лана обменялась с вздрогнувшим римлянином оружием и потихоньку отстранилась.

Набравшись храбрости, Клавдия поспешила к своему защитнику и, что-то говоря ему в спину, за плечи увела к паланкину. Получив команду, носильщики подняли свой груз и двинулись дальше. Клавдия продолжала подталкивать телохранителя, торопясь поскорее убраться отсюда подальше.

Бореас гордо вскинула меч над головой и громко прокричала толпе: «Марха!..»

Клавдия оглянулась. Лана с недоверием и смехом изучала трофейный мечишко. К удивительным варваркам подходили что-то открывшие для себя люди и на языке вечного города в изысканных речениях выражали им своё восхищение. Теперь и смерды городских захолустий получили представление о варварской удали...

Некоторые из присутствовавших ребятишек, повзрослев, на арене Колизея когда-то станут лицезреть гипербореев, дерущихся с неравными неприятельскими силами. Особый шик привнесут в те зрелища многочисленные женщины...

Но что это?.. Клавдия издали подзывала к себе славных дикарок...

Из толпы предостерегали и настоятельно убеждали, что треклятых патрициев надо поостеречься, тем более – после такого-то инцидента! Возможна подлая расправа!..

Бореас и Лана, даже если бы и поняли, о чём дружная речь людей, всё равно бы решили продолжить приключение. И знакомство: их немыслимым тяготением влекло к римлянке – ослепительной, обаятельной.

Клавдия высказала сожаление о случившемся, разводила руками, виноватила лицо – простите, мол, девушки, что обидели вас подозрением...

Сердиться Бореас и Лана не собирались – очень хотелось им пойти с роскошной женщиной!.. Последняя указала на перед ними бьющий фонтан. Амазонки заинтересовались, но более косились на воина, отказавшегося драться, а теперь преспокойно стоявшего невдалеке.

– Идите, купайтесь – я посмотрю... – Римлянка повела их к воде.

Большой фонтан в виде лилии изливал прохладу, серебрил воздух, рисовал-проявлял кусочки радуги над неспокойными струйками. Детвора дружно и крикливо плескалась в каменном ложе. Отцы, зайдя по колено в прогретую жарким солнышком купель, окунали в неё своих малышей. Скользкое дно не единожды валило пап в воду. Мамы у парапета смеялись и, счастливо голося, мочили по локотки руки.

Поодаль в уединении девочки-подростки и девушки окропляли друг дружку водицей, тихонечко хихикали, присаживались, макая задницы и застенчиво охая, после осматривали свою одёжу – не пожелтели ли светлые полы?.. Проверяя чистоту намокших туник, девицы отмечали, что мокрая материя слишком плотно облепляет их телеса, пальчиками одёргивали полы, выбирались на плиты бережка. Мимо проходили воины с загорелыми бёдрами, похотливо косились на хрупкие девичьи тела, а юницы мечтали: «Какой-то бы из них полюбил меня и увёз в дальние земли, содеял бы соправительницею, одарил бы изумрудами и золотом...»

Клавдии занятно было наблюдать за своими спутницами. Те, немного расстроенные, вглядывались во всю эту радостную возню на мелководье, вспоминая лазоревую, качавшуюся толщу солёных Таврических вод, за коими и берега не видно... В памяти их ещё свеж был случай, когда Север, хоть и спешивший к лавровому венцу, кой ему уже прочили и встречные гонцы, и сопровождающие, разрешил легионам остановиться на всю ночь возле реки – привести себя в порядок, освежиться, выспаться.

Северу очень нравилась варварская троица: по-детски непосредственная, без хитринки, не прятавшая живых, совершенно прозрачных глаз. Они были и зоркие ученики-наблюдатели, и самые благодарные слушатели. Карл не ленился и всегда старательно переводил для подруг. Север терпеливо, ждал, пока его рассказ поймут дикарки, внимая грубой речи Карла... Север называл ту ночную реку Рено, говорил, что течёт она из Тосканы и оканчивается на востоке каким-то озером. Полководец обещал усталым соратникам, что больших переправ теперь не предвидится. Это весьма радовало всех...

В ночной тишине будущий властитель империи был спокоен. Приглушённый бас делал Севера в тот миг похожим на пожилого дядьку, которого приходят послушать и парни, и девицы. Он, помнится даже, усмотрев всё подступавших и подступавших слушателей, повысил голос, говорил отчётливее, что-то повторял, ничуть не стесняясь выглядеть в глазах бойцов открыто и просто... Бореас и Лана тогда потихоньку покинули замершую аудиторию, долго-долго плавали в Рено.

...На этой убогой римской сценке если и было на что посмотреть, то разве на струившийся источник, да отчасти на девушек, скромно плескавшихся на краешке купели.

– Купайтесь, – вкрадчиво предложила Клавдия, но подружки лишь ухмыльнулись и руками показали, что желают поплавать. – Я отведу вас на море завтра, а сегодня будьте моими гостями, – проговорила римлянка, страшно сожалея, что слова её не могут быть поняты.

Но дикаркам слова и не требовались: лишь мани их пальчиком – они готовы узнавать, открывать, постигать чужой мир, круживший им головы. Бореас и Лана без лишних объяснений поняли, чего хочет Клавдия, и закивали, проявляя готовность следовать за ней дальше.

Римлянка повлекла их за собой. Камешки, набивавшиеся в открытую обувь, мешали ей шагать. Она много раз останавливалась, вытрясала их, потом, извинившись, воссела на носилки. Вскоре подошли к дому Клавдии. Паланкин исчез, воин отправился куда-то с каким-то наказом или поручением.

Дом был скорее мал, чем велик. Бореас и Лана имели, с чем сравнивать: прежний сенаторский дворец, высившийся особняком, куда превосходил размерами сие зданьице – пускай аккуратное и чистенькое. Домик дивы сжимали с обеих сторон боковые стены других домов. Все они вместе – довольно красивые, изящные – создавали вдоль протяжённой улицы цельную стену приятного цвета.

– Моё жилище, – сообщила римлянка, умышленно для этого представления замявшись у входа. Варварки посмотрели влево и вправо от себя, не зная, что тут, собственно, дом Клавдии. Римлянке открыли дверь, и они вошли все вместе в тёмный, прохладный портал.

Ничего похожего на просторную прихожую тут не было – лестница сразу вела наверх. Хозяйка, не давая рассмотреть бедлам первого этажа, быстро увлекла гостей по всходу. Впрочем, успела приказать прибраться внизу. Удивлённое появлением госпожи неопределённого рода существо нехотя взялось за пузатый тюк.

Наверху навстречу выбежал мальчик лет пяти-шести. Клавдия погладила его по голове, любя, улыбнулась ему.

Поспешно вышел мужчина, очень схожий с Клавдией лицом. Нетрудно было догадаться, что это её брат. Он, видимо, с нетерпением дожидался сестрицу. Недоверчиво взирая на дикарок, принялся что-то выговаривать ей, торопить, а когда та отрывисто рыкнула в ответ, стал настаивать.

Бореас и Лана осуждающе смотрели на него. Степнячки мгновенно почувствовали отвратные черты его натуры – раздражительность, необходительность, злобность...

Клавдия, не поворачиваясь к сородичу, тем не менее внимательно выслушала всё, что тот скороговоркой сообщил. Затем, отчего-то потемнев ликом и через силу сохраняя спокойствие, провела гостий в комнату и усадила. Она вспомнила, что у братца есть девка родом из Реции: с её помощью хоть как-то можно было бы поговорить с дикарками.

По счастью, девка та в данный момент находилась в доме. Она, с интересом взглянув на соплеменниц, многословно затараторила на своём родном наречии. Некоторые её словеса были понятны. В конце концов всё, что желала передать Клавдия, кое-как дошло до понимания гостий. Большую роль, конечно, сыграла говорливость девки, нежели сходство близких языков.

Клавдия попросила воительниц переодеться, а перед тем ополоснуться в ванной комнате, расположенной внизу. Бореас и Лана направились было туда в сопровождении служанок, но, сообразив, что сама хозяйка куда-то собралась, встали в проходе, не поддаваясь на уговоры: дом – незнакомый, положиться на каких-то вороватых бабёнок гордые степнячки не могли... Клавдия широко улыбнулась, успокаивая их, и повела-таки заартачившихся подруг на помывку самолично...

Не так уж и давно Клавдия живала в более комфортабельных условиях: бассейн посреди огромного атриума, дорогие масла в кувшинах и модиях для натирания, термальные ключи из недр, подведённые прямо в ванну, помощницы, мозаика на сводах...

Когда купальня наполнилась шумно ниспадающей с черепичного желоба водопроводной водой, щедрая хозяюшка вытряхнула в пенящуюся пучину содержимое небольшого флакончика – для аромата. Показала на шайки – для начала-де надо обмыться в сторонке, избавиться перед основным омовением от многодневной грязищи. Чистая и духмяная водица огромной ванной на троих-четверых моющихся сверкала искорками хрусталя, играла пузырьками, звала скорее к себе. Гостьи, пропустившие из-за творившейся суматохи осмотр ванных апартаментов сенаторского дворца и впервые видевшие такие удобства, поторопились с подготовкой, недовольно поглядывая на распорядительниц. Не забывая об оружии и следя за реакцией посерьезневшей Клавдии, они стали поспешно раздеваться.

Лана была озабочена более Бореас – не потому что Клавдия и две прислужницы пристальнее разглядывали её роскошные и крепкие телеса, а потому что выделения окрасили исподники. Времени заняться собой ни у кого в последние два дня не было: Север спешил ввести своих людей в Рим – вот и неслись, сломя голову... В сенаторском доме тоже было не до того.

Клавдия, заметив вполне понятную всем женщинам заминку, распорядилась подать дикарке тазик с чистой водой, отдельное полотенце, а сама из шкафчика достала хлопчатобумажные прямоугольной формы лоскуты, положила их рядышком с омывавшейся Ланой на скамью и понимающе указала на них. Лана хотела было сказать, что уже в общем-то и не нужно ничего, но внимательное рачение к себе отвергнуть не смогла, потому промолчала не без признательности на разомлевшем лице.

Бореас, ещё раз проверив в уголке оружие (доверяй, но проверяй!), бултыхнулась в воду, подняв множество брызг и восхищённо издав бессвязный гортанный возглас. Попыталась поплыть – маловато места, нырнула, вынырнула, улыбнулась уголком рта и до подбородка в воде распласталась на гладком противоположном краю каменной ванны.

Присоединилась к ней и Лана. Сверкнув над устоявшейся гладью белоснежными телесами, плашмя плюхнулась к ногам Бореас. Волны покатились во все стороны, плеснув за борта. Бореас зажмурилась от обильного прибоя, а Лана с открытым ртом устроилась рядышком. Рыжие волосы амазонок разом потемнели. Толща воды, насколько могла, сокрыла оба женских тела, лишь широкие плечи и прозрачные очи выдавали с любопытством наблюдающим римлянкам, что в гостях у них люди иной земли.

Клавдия, мило улыбаясь, тем поощряя все связанные с приятным времяпрепровождением процедуры, не сказав никому ни слова, отправилась по своим делам.

Бореас и Лана нежились в прохладной купели, рассуждали о терпком аромате воды, плескали в двух оставшихся с ними служанок – манили к себе. Те – угрюмые и вдруг замолчавшие, отошли в сторонку, там закопошились с бельём, размышляя, для кого госпожа приваживает дикарок и кому их продаст, иногда косились на оружие.

– Здесь нет женщин с оружием? – поинтересовалась Бореас у Ланы. Та, вспомнив немногое, что довелось увидеть, ответила:

– Я не видала ни одной. Здесь, наверное, так заведено – с оружием лишь мужчины.

– Женщины – все носастые больше. Несчастные какие-то с вида, а глядят и орут... даже мне, медузка, страшновато!

– Не называй меня медузкой!

– Ха-ха! А как же? – взвеселилась Бореас.

– Волной.

– А ты нырни – волосы твои и расплывутся, как медуза.

– Я уже ныряла, и была волна – тебя аж захлестнуло! Нет ли?

– Да-да, – согласилась Бореас, – захлестнуло... Хорошо как! И почему у нас такого не сделают? – задалась она внезапно вопросом.

– Потому что у нас все мужчины – дураки! – быстро нашлась Лана.

– Для такого строительства, – Бореас оглядывала всё, что над головой и по сторонам, разводила руками, – надо, чтоб мужики единились, учились чему ни то, а они у нас какие-то бестолковые!

– Тише рукой-то! – отмахнулась Лана. – У нас столько камня нет... Где они таких ровных глыбин набрали? Весь город каменный – будто из скалы рождён!

– Нет, его эдак ровно кололи, – догадалась Бореас.

– Так ровно ни за что не отколешь! Здесь – чудо! – была уверена Лана. – А готы дураки?

– Нет – они хорошие, очень добрые... Есть там...

– Те двое... те – точно дураки! – Лана из сотни знакомых готов отыскала двух непорядочных и вредных пареньков. Бореас была солидарна с ней в этом.

– А у готов есть камни такие... или похожие? – привстала над Бореас Лана. Та захлопала в затруднении мокрыми ресницами.

– Я думаю – обязательно есть. Только готы хоть и хорошие, но живут низко на дне, и там холодно... Спросим у Карла! – пообещала она.

– Карл нас, наверно, ищет... Чего римлянка привела нас к себе домой? – Лана зорко посмотрела подруге в глаза.

– Мы же сами хотели, а она, наверно, догадалась.

– Ведьма? – по-детски уточнила Лана.

– Чернавка обязательно может быть ведьмой! – настораживала и себя, и подругу Бореас.

Совершенно переменившиеся Бореас и Лана покинули ванну. Блаженство перекрашивает души. Отстранив поданные им служанками атласные сорочки, наперво взяли оружие и осмотрели выход. Накинув затем новое римское бельё, в растерянности задумались: как же на него надевать свою родную одёжу? Старое исподнее и вовсе не нужно...

Теперь, когда с плеч рухнул груз усталости, женщинам не терпелось присоединиться к добродетельной особе. Привыкшие к лишениям и признававшие только черно-белый мир, амазонки своё подозрение о колдовской сущности хозяюшки готовы были в сей же миг признать за пустую мороку.

Не так уж были не правы степнячки, сомневаясь в ведьмачестве Клавдии... С другой стороны, откуда им было догадаться, что поднаторевшая в интригах римлянка готовилась использовать мало о том заботившихся провинциалок в своих всегда корыстных целях?

Пустив прислужниц вперёд, Бореас и Лана проследовали в комнату, им любезно отведённую, размышляя, что же их ждёт далее. Пока Клавдия отсутствовала, занимать странниц взялся разбойного вида братец её. Откуда-то так внезапно почерпнувший недюжинный заряд радушия и расположения, он со своей любовницей – по совместительству и служанкой – старательно подбирал самые мягкие тюфяки для гостий, предлагал испробовать угощения. Лопаточкой в полупрозрачной чашке игрался манной, ссыпал её тонкой струйкой, липким пальцем собирал мелкие гранулы со стола и нёс в свой рот.

Девка-рецианка с пышным зачёсом на голове выглядела теперь немного сникшей. Расставляя вазочки и чаши на подносе, прятала глаза.

Бореас и Лана на приглашение братца Клавдии устраиваться поудобнее, несмотря на его обходительность, впрочем, едва понятную из-за скованности служанки, ответили отказом. Спросили о хозяйке, им ответили, что она совсем уже скоро объявится.

Объяснение не понравилось женщинам. Они собрались поблагодарить за купание и уйти, пообещав обязательно наведаться завтра, но хозяин, почувствовав это, изломил брови – очень жаль-де, и Клавдия будет расстроена. Потом всплеснул руками и виновато обмяк... Сердобольные женщины переглянулись, неуклюже примостились рядом – на короткое время. А вкусное мясо на тоненьких косточках оказалось совсем рядом...

Кушать начали одновременно. Гостьи брали то, что вкушали инициаторы сего, несмотря на все старания, заунывного застолья. Амазонки основательно обдумывали своё положение за столом, а также что они станут делать по возвращении в сенаторский дворец. Брат Клавдии с заметным нетерпением ждал прихода сестры... Понаблюдав из специального местечка купание, теперь он разглядывал-изучал занятных дикарок – глупеньких и вредных.

Ничего не ладилось в искусственно созданной компании. Вино, выпитое гостьями, не сделало их раскованными. Правда, его подали разбавленным, сдобренным для вкуса и запаха тмином и кориандром...

– Мы пойдём. Нас ждут, – встала наконец Бореас.

Благодарная ей за окончание мучения Лана сверкнула жутко расстроенными глазами на тех двоих напротив, кои имели в сей миг весьма мутный и несобранный вид. Тельная степнячка, спеша и стараясь покинуть комнату впереди Бореас, поправила на поясе римский меч.

– Буду рад видеть тебя и быть с тобой, – лоснящимися губами проговорил римлянин спине и мелькающей щеке Ланы. Чопорная латынь не для варварок, зато рецианка презрительно сморгнула, уставившись на потёртые одеяния сестёр степного горячего ветра. В дверях полногрудая дикарка остановилась, ладонью хлопнула по мечу – имела к римлянам вопрос. Но обратилась по обыкновению к Бореас:

– А тот провожатый куда подевался? Что мне с этим обрубком делать?..

Никто насильно их не удерживал, слов никаких больше сказано не было. Никто не повстречался и по дороге к дверям, но Бореас и Лана почувствовали неясное волнение. Оно усилилось ещё, когда за входной дверью послышался командный голос Клавдии. В щёлку чуть приоткрытой двери было хорошо видно, как дородная матрона чему-то научала троих на славу разодетых солдат, указывала им на что-то, самолично поправляла на них амуницию. Один из солдат – тот самый, у коего должен был остаться меч Ланы.

Амазонки быстро выскользнули из двери на улицу, отступили на достаточное расстояние и окрикнули Клавдию.

ГЛАВА 4

Ополчившиеся непонятно против кого люди шастали по городу. Потому ночью некоторым из законопослушных граждан было не до сна – к ним ломились, искали виновников переполоха, не веря ответам, врывались и рыскали в покоях и во дворах.

Утром чуть свет, сквозь напускную хмарь лиц, довольные поручением дружинники без оснований налетали, шарили во всех углах едва проснувшихся домов, приглядываясь, стояли кучками в переулках.

Новый воевода собственной персоной обошёл все малые, ещё ни разу не открывавшиеся со времени возведения ворота крепости – залитые мягкой смолой щели показали, что створы не распахивались.

Во дворах и проулках отцветали темно-красные, похожие на крепкие метёлки, яблочные дерева, опавший белый и розовый цвет разносился сапогами, каликами, верзнями. Простой горожанин ещё вчера радовался своей маленькой жизни. Для него сегодняшние поиски какой-то незнакомой парочки – дело замысловатое, далёкое, чужое. Своих дел столько, что лучше и не думать обо всех сразу, а делать постепенно. Вот и толклись у захлопнутых врат люди сердитые, возмущённые. Воротчики толк в житейских делах понимали, но ослушаться приказа высокого никак не смели.

Лодочник подошёл к знакомому парню с копьём в руках, попросил его пропустить – тот извинился и отвернулся... Торгаш скотом подсовывал незаметно лоскут мягкого плиса, умоляя старшину приоткрыть хоть малую щёлку ворот, чтоб с сынком своим в неё улизнуть... Винодел, размахивая ручищами, с воодушевлением описывал прелесть каменной глыбы, целиком и полностью пригодной для нижней плиты тарапана – приспособления для отжимки ягод... Зеленщик уговаривал пройдоху-вояку провести его к боковым пожарным воротцам – там воевода уже проверял – и выпроводить к травам, камешкам, солям, лишаям, корешкам, цветкам. Но шустрый кметь был несговорчив... Гундели-брюзжали дубильщики, бортники, сваты, жрецы, гончары, доносчики, кудесники, охотники и перебежчики. Но запертой оставалась по-прежнему дорога в степь.

У ворот портовых провожали-выпроваживали гостей. Те оглядывались злобно – не по чину, не по закону гостевому, не по старине поступает Ас-град... Перебирали мысли в головах своих отъезжающие и умным рассуждением меж собою делились: «Только не в Фанагорию нам надо, а в Тма-тарху. А то и дальше – за море иль на запад...» Да грозили громко руссам: «Ах, не жить вам рядом с Полем! Степные соседушки ваши о том позаботятся!..»

– Захотите погостить – милости просим, а за сегодняшний денёк на нас не обижайтесь, – зычно оглашал решение Ас-града Спор.

– Ты-то, жид, ещё поклонишься! – обещал Пётр.

– А мы гостям всегда кланяемся! – веселил публику Спор.

Иегуды притормозил от удалых прощальных речей, для слова веского вышел из вереницы понурых уезжающих. Русский ратник не дал ему прохода. Перс с силой убрал от себя плетёнку супротивного щита и дерзко отпихнул ратника. Последний вжикнул мечом в ножнах, но встал как вкопанный – увидел вдруг жуткие большие глазищи решительного купца. Нижняя губа Иегуды будто онемела и потеряла способность шевелиться. Он, расставив ноги и набычившись, проговорил руссам, ничего не желая таить напоследок:

– Коня купить – дело нехитрое; купить хорошего коня – сложней; пользоваться таким конём – большое умение должно быть у обладателя его; а выгнать хорошего коня – глупость! Конь хороший не останется без хозяина, и лишь глупец с потерей той помыслит, что лишился богатства, которое монетами не исчислишь. Да поздно всё... Найду охотников на вас... А наперво всех дев и баб ваших дёгтем перемажу, чтоб не хихикали вперёд мужиков! – Иегуды по-кошачьи растопыренной дланью погрозил толпе. – Дайте срок – все под замком очутятся, а вы, ослы вьючные, в конях добра не находящие... землю таскать станете! – Перс отдышался, успокоившись немного речью своей. – У огня пощады попросите! – И зло сплюнул.

Ему не ответили, его знали не первый год, ему – иступленному и ярому – выходку простили: езжай-де и прощай!..

К настилу никто близко не подошёл. Заморские купцы попрыгали в свежеструганую ладейку, оттолкнулись вёслами и копьями и подняли серый треугольный парус.

Хлюпали весёлки по гребешкам синих волн, чайки летали над парусом, ладейка качалась и гремела. Иегуды с кормы почерневшим от сырости лесным истуканом смотрел на Ас-град.

Никто на берегу не жалел о размолвке и этом отъезде – у всех дела, а купцы, сподобят боги, прибудут и другие. Эти – плохие были, пускай едут...

Не только на купцов взирали из толпы – в её чреве хватало нарочных, присматривавших в оба за всеми тут. Сыск смутьянов был в самом разгаре...

Не спеша стали расходиться. Архонты изучали толпу; толпа ждала от бояр своих какого-то большого дела теперь. Заживём лучше ль прежнего – неизвестно, но доподлинно сделаемся отныне чуть смелей, вольней, оборотистей – примерно так думали руссы о своём будущем.

Не было среди народа только Вертфаста. Он, плюнув на всенародные проводы, поспешил к рыскающим по домам и подворотням отрядам.

Найти непременно и вернуть! – обещал себе властный боярин, до конца не отдавая отчёта – зачем? На что теперь годна Ргея?..

Он сам, чуя, что упускает, теряет безвозвратно девку, зверея и намеренно всё всем портя, может быть, последний раз наслаждаясь любимым телом, не давал ей приготовить её бабские уловки и снадобья. А после утех, целуя и нашёптывая, держал под собой в объятьях, не давал ни встать, ни шелохнуться, ни даже вздохнуть...

Она молчала, иногда поддакивала безразлично – ей всё равно было, что теперь с ней случится – смотрела в неуёмные от собственнической алчбы глаза хозяина. Под гнетом всеобъемлющего ужаса будущей жизни кротко плакала и леденела...

Вертфасту важно было её вернуть... А там можно посмотреть, как поступить дальше. Что с ней делать, уже пойманной, он решит по усмотрению своему.

Боярин остнем торчал на главной площади возле Полянских ворот. Рядом с ним – воевода, ставленник смуты. Шустрые людишки сновали с докладами и сообщениями. О том, что Ргея с её похитителем уже покинули город, Вертфаст и думать не желал. Он терпеливо ждал, когда в подвластном ему хозяйстве клочка-уголочка не останется необшаренного. В пекле и дым сгорает без остатка – всё в Ас-граде должно урядиться по его воле, и всякой мелочи после неизбежной поимки беглецов предстоит подчиниться его власти...

По складочному месту шныряли уже давно. На мукосее громыхали жестяными воронками, дощатыми коробами. Работники, кому положено было по службе и делу находиться здесь, заприметив обыск, считали для себя более безопасным покорно переждать на улице и не мешать. Дружинники, упарившиеся от всевозможных перестановок, разгребаний, разборов, присаживались на корточки, в минуту тишины бдели всякий шорох, скрип, дуновение ветерка на верехе.

Ратник со шлемом в руке, ползая на коленках, высматривал меж поддонов и грохотов. Не обнаружив ничего, от досады неизвестно на кого ругнулся, потряс весь решетчатый штабель, не надеясь ни на что, прислушался. Возле стены почудилось тихое шарканье. Отступив от непролазных рядов, через частокол коих проползёт разве что змея, ратник отыскал сбоку небольшую лазейку – там ходик. Призывный клич разнёсся по сумрачным помещениям обширного строения и аукнулся со второго этажа. Обнадеженные кмети стянулись к бдительному бирючу. Тот, не зная, куда пристроить шлем, топтался возле лаза.

Ещё разок сверху осмотрев завал, бравые дружинники, шутя и приговаривая, подтолкнули вперёд низкорослого, ушлого паренька, потом, кряхтя, полезли и сами. Переспрашивали друг друга, кто и что видит, назад кричали, чтобы оставшиеся оцепили всё большущее нагромождение.

Окружив завал, дружинники следили за внутренними лабиринтами. Оттуда слышалась брань – мешала ратникам собственная неповоротливость, обилие щекотливой пыли, расстраивала безлюдная пустота и безуспешные усилия. Вылезшие трое, отыскав сносно освещённое место, обратились к находкам четвёртого лазутчика. Тот хвастал серебряной драхмой, но больше внимания привлекла чёрная, с обшарпанной лакировкой аграфа...

– Они здесь! – торжественно рыкнул Вертфаст, в кулаке возле лица сжимая вожделенную брошь. – Что ещё? Искать! – глядя куда-то себе подмышку, рявкнул он.

* * *

Беглецы, с ужасом слушая приближающиеся задорные голоса ловцов, поняв, что очень скоро усердные дружинники сунутся и к ним, стали выбираться из убежища. Искатели обложили их отовсюду, и всё равно Сарос и Ргея поползли из завала, не тщась особыми надеждами на спасение.

Один досужий кметь старался больше всех – сейчас он ходил прямо над их головами. На счастье он не прекращал разговаривать с приятелями и шорох снизу, издаваемый полами длинной накидки Ргеи при их соприкосновении с песком и камешками, мог и не услышать.

Гот с обнажённым мечом близился к открытому месту, готовый к столкновению. Но, выбравшись, Сарос и Ргея поняли, что искатели в сей миг все отошли куда-то в противоположный конец, откуда их голосов и слышно не было. Туда друзьям кричал досужий кметь, ему отвечали, он обижался и оговаривался ещё злее и громче... Беглецы встали в полный рост и вышли из здания – временного пристанища, где всю осень от снующих людей не было проходу.

Счастливый случай! Будто провидение богов отвело на этот раз лапы поимщиков, и преследуемая парочка, склонив лица, удалилась в полный народа переулок. Спокойствие и неспешная ходьба двух вполне обычных людей мало у кого вызвали подозрение. Кто-то, слышавший разговоры об укрывающихся мужчине и женщине, был готов указать на них, но на него шикнули, и он осёкся. Вовсе не потому, что не хотел помочь дружинникам – просто лица мужчины и женщины были благородны и красивы, волосы белы, одежды богаты: таких не ловят, такие не проказничают...

Но идти беднягам было некуда. Задержись они хоть немного времени на улице, и их узнают ловцы и схватят...

Дома вокруг стояли солидные, говоря о достатке владельцев. Людишки тут хорошо информированы о последних новостях... Всё равно Ргея, пошатываясь от страха и усталости, потянула Сароса к подъезду одного из строений.

Риск? Несомненно... Но выбора не оставалось.

Покинув увлечённую своими заботами толпу, Ргея и Сарос вошли в калитку, размеренно, будто гости какие, пересекли реденький палисадник, открыли скрипучую входную дверь. Подросток, встретивший незнакомцев, вызвал мать. Та долго всматривалась в них, потом со строгостью спросила:

– Кто вы? – И сообразила: они! – те, кого ищут!