Текст книги "Омут памяти"

Автор книги: Александр Яковлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 45 страниц)

«Отправляли их в ужасные морозы – грудных детей, беременных женщин, которые ехали в телячьих вагонах друг на друге, и тут же женщины рожали своих детей…; потом выкидывали их из вагонов, как собак, а затем разместили в церквах и грязных, холодных сараях, во вшах, холоде и голоде, и здесь находятся тысячи брошенных на произвол судьбы, как собаки, на которых никто не хочет обращать внимания…»

Имеются тысячи свидетельств того, как жили сосланные семьи. Алданский район, спецпоселок «Бушуйка», 1930–1931 годы. В поселке – 3306 человек, из них – 1415 детей в возрасте до 14 лет. В течение восьми месяцев умерло 184 малыша в возрасте до 5 лет. Поселок перенес эпидемию сыпного и брюшного тифа. Умерли еще сотни детей и взрослых.

В мою комиссию поступают письма, в которых рассказывается о трагической судьбе малолетних "членов крестьянских дворов". Вот что пишет Мария Базих:

«В 1931 г. 12 апреля арестовали моего мужа… 14 мая меня выслали… Ничего не дали с собою. Голых и босых, голодных, с детьми малыми. Отправили в Нарым – 6 ребятишек и беременная сама 8 месяцев. На север, Нарымский край, Нововосюганский район, по Восюгану на баржах. Выгрузили в болото, не было никакой постройки. Там дети и люди гибли как мухи от голода и холода. Там и мои дети погибли. За что, кто даст на этот вопрос ответ… Какие муки мы перенесли и кары».

Таких писем тысячи, их авторы – живые свидетели произвола. Одним из поводов к очередному ужесточению уголовного законодательства в отношении детей стало письмо Ворошилова от 19 марта 1935 года, направленное на имя Сталина, Молотова и Калинина. Девятилетний подросток напал с ножом на сына заместителя прокурора Москвы Кобленца. Ворошилов недоумевал: почему бы «подобных мерзавцев» не расстреливать? Неужели нужно ждать, пока они вырастут в еще больших разбойников?

Откликаясь на просьбу о расстреле "подобных мерзавцев", ЦИК и СНК СССР 7 апреля 1935 года издают постановление "О мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних". В нем сказано: "Несовершеннолетних, начиная с 12-летнего возраста, привлекать к уголовному суду с применением всех мер уголовного наказания". В связи с этим на местах возник вопрос о возможности применения высшей меры наказания. Разъяснение Политбюро от 20 апреля 1935 года подтверждало, что к числу мер уголовного наказания относится также и высшая мера (расстрел).

В годы Отечественной войны гитлеровцы гнали детей в одну сторону – в Германию, а сталинцы в другую – в Среднюю Азию, Казахстан, на восток. В дальние края поехали дети немцев, чеченцев, калмыков, ингушей, карачаевцев, балкарцев, крымских татар, болгар, греков, армян, турок-месхетинцев, курдов, а после войны – украинцев, эстонцев, латышей, литовцев. В первые годы жизни на новых местах смертность среди переселенцев достигала 27 процентов в год, в основном это были дети.

Горькую чашу переселенца пришлось испить калмыцкому поэту Кугультинову. Он был определен в счетоводы. Однажды получил задание провести инвентаризацию в Доме младенца Норильского лагеря.

"Переступил порог, – вспоминает Кугультинов, – дети. Огромное количество детей до 6 лет. В маленьких телогреечках, в маленьких ватных брючках. И номера – на спине и на груди. Как у заключенных. Это номера их матерей. Они привыкли видеть возле себя только женщин, но слышали, что есть папы, мужчины. И вот подбежали ко мне, голосят: «Папа, папочка». Это самое страшное – когда дети с номерами. А на бараках: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство».

Закончилась война с фашизмом, но Сталин продолжал выселять жен и детей «врагов народа» из Ленинграда, Москвы, Прибалтики и других регионов. Снова «выселенцы» и «спецпереселенцы». В соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 ноября 1948 года спецпоселенцы становились вечными – без права возврата на прежние места жительства. В совместной директиве МВД СССР и Прокуратуры СССР от 16 мая 1949 года говорилось, что все дети спецпоселенцев, проживающие в спецпоселении вместе с родителями (родственниками), подлежат зачислению на вечное поселение.

В марте 1954 года (через год после смерти Сталина) МВД СССР сообщает Маленкову и Хрущеву: на спецпоселении в настоящее время находится 2 819 776 человек, в том числе детей, не достигших 16-летнего возраста, – 884 057 человек. Почти миллион детей!

Война с социалистическим инакомыслием

Ленин не успел довести до конца уничтожение своих "социалистических союзников".

В 1930-е годы охранка вновь стала "обнаруживать глубоко законспирированные" (конечно же, несуществующие) центры эсеровского и меньшевистского "подполья": в 1933 году – в Москве, Ленинграде, Севастополе, Харькове, Донбассе, Киеве, Днепропетровске; в 1934 – в Иваново, Ярославле; в 1935 – в Казани, Ульяновске, Саратове, Калинине; в 1936–1937 годах – в Свердловской, Воронежской, Куйбышевской, Московской и других областях.

Вторая половина 1937 – начало 1938 года прошли под знаком новой волны "обезвреживания" никогда не существовавших организаций типа "Всесоюзный эсеровский центр" или "Бюро ПСР Восточной Сибири". Были сфабрикованы "заговоры" эсеров в блоке с меньшевиками, "правыми" (бухаринцами), троцкистами и белогвардейцами, замышлявшими свержение советской власти и террористические акты против "вождей".

Социалисты не давали покоя режиму даже в послевоенное время. Постановлением Совета Министров СССР от 21 февраля 1948 года за № 416-159сс условия лагерного содержания особо опасных преступников, включая социалистов, были ужесточены до предела. Их использовали исключительно на тяжелых физических работах, для них были установлены 10-часовой рабочий день и особая форма с номерами на спине и головном уборе. После отбытия срока наказания заключенные особых лагерей направлялись в пожизненную ссылку в отдаленные районы под надзор органов МВД.

Характерно, что последовавшие в августе 1953 года, то есть уже после смерти Сталина, "частичные изменения" в постановлении 1948 года сохранили за меньшевиками и эсерами статус "особо опасных государственных преступников". К концу 1953 года в особых лагерях и тюрьмах (Владимирской, Верхне-Уральской и Александровской) троцкистов, "правых", меньшевиков и эсеров оставалось менее 2 тысяч. Но и эти несколько сот инвалидов и стариков продолжали вызывать патологическую ненависть режима.

Война с крестьянской Россией

Повстанческое движение в стране было подавлено еще при Ленине. Быстро подошли годы коллективизации и раскулачивания. Этой политико-полицейской кампанией режим нанес колоссальный урон России, ее народному хозяйству, насильственно разрушил многовековые традиции и устои российской деревни, создал по существу крепостнический "колхозно-совхозный строй". Крестьянство добили окончательно. Добили жестоко, кроваво. Народ на долгие годы встал в очередь за хлебом.

Начало новой трагедии положил ноябрьский 1929 года пленум ЦК ВКП(б), принявший решение проводить курс на "выкорчевывание корней капитализма в сельском хозяйстве". В середине января 1930 года Политбюро приняло решение образовать специальную Комиссию для разработки форм и методов раскулачивания, которую возглавил Молотов. Комиссия незамедлительно приступила к подготовке постановления. В нем, в частности, предусматривалось:

«При проведении в течение ближайших двух месяцев (февраль – март) мероприятий, обеспечивающих выселение в отдаленные районы Союза, заключение в концентрационные лагеря, ОГПУ исходить из приблизительного расчета заключить в концентрационные лагеря 60 тыс. человек и подвергнуть выселению 150 тыс. хозяйств. В отношении наиболее злостных к. р. элементов не останавливаться перед применением высшей меры репрессии… Местом высылки наметить в округах Северного Края (до 70 тыс. семейств), Сибири (50 тыс. семейств), Урала (20–25 тыс. семейств) и Казахстана (20–25 тыс. семейств) необжитые или мало обжитые местности для использования высылаемых или на сельскохозяйственных работах, или на промыслах (лес, рыба и пр.)… Высылаемые кулаки расселяются поселками, управляемыми назначаемыми комендантами».

30 января того же года ЦК принял постановление «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации». Против крестьянских хозяйств, отнесенных к кулацким, предусматривалось применять следующие меры:

«а) первая категория – контрреволюционный кулацкий актив немедленно ликвидировать путем заключения в концлагеря, не останавливаясь в отношении организаторов террористических актов, контрреволюционных выступлений и повстанческих организаций перед применением высшей меры репрессии; б) вторую категорию должны составить остальные элементы кулацкого актива, особенно из наиболее богатых кулаков и полупомещиков, которые подлежат высылке в отдаленные местности Союза ССР и в пределах данного края и в отдаленные районы края; в) в третью категорию входят оставляемые в пределах района кулаки, которые подлежат расселению на новых отводимых им за пределами колхозных хозяйств участках».

Пока комиссия Молотова еще только составляла эти планы, ОГПУ приступило к действиям. Уже 18 января был отдан приказ, в котором, в частности, говорилось:

«1) Создать при ПП ОГПУ оперативную группу для объединения всей работы по предстоящей операции, немедленно разработать и представить в ОГПУ подробный план операции, с учетом всех вопросов оперативных, личного состава, войсковых, технических… 6) Установить места – жел. дор. пункты, где будут концентрироваться выселяемые перед отправкой и рассчитать количество перевозочных средств и жел. дор. составы, которые должны быть поданы на эти места. 7) Строго учесть обстановку в районах и возможность вспышек с тем, чтобы таковые могли быть пресечены без малейшего промедления. Обеспечить бесперебойную информационно-агентурную работу в районах операции. 8) Строго рассчитать расположение и использование наличных сил войск ОГПУ и РККА. Наметить пункты расположения резервов».

20 февраля 1930 года ЦК ВКП(б) принял постановление «О коллективизации и борьбе с кулачеством в национальных экономически отсталых районах». На север и восток пошли товарные составы, набитые людьми, в санях и пешком потянулись бесконечные колонны бородатых мужиков, стариков и старух, баб с ребятишками. Для переброски «кулацких семей» в некоторых районах была объявлена гужевая повинность населения.

Раскулачивание проводили, как правило, уполномоченные, возглавлявшие актив бедноты. Их неограниченная власть, помноженная на энтузиазм голытьбы, вела к безграничному произволу.

Количество репрессированных "кулаков" намного превышало запланированные уровни. Местные власти старались вовсю, лезли из кожи вон. Так, в Центрально-Черноземной области число раскулаченных достигло 15 % всех крестьянских хозяйств. В некоторых районах Нижегородского края – 37 %. Массовое раскулачивание сверх квот происходило на Украине, в Московской области, Татарской и Башкирской АССР. Значительную часть раскулаченных выслали в самые отдаленные районы страны, на стройки Сибири и Крайнего Севера – около 1 200 000 крестьян. Миллионы людей оказались без крова, без средств к существованию, травимы одураченной толпой. Десятки тысяч переселенцев погибли в пути от пуль конвоиров, голода и холода.

Новая волна уничтожения крестьян пришлась на начало 1931 года. Теперь она была направлена против тех кулаков, которые якобы срывали хлебозаготовки и другие хозяйственно-политические кампании. Решения о новом выселении кулаков стали приниматься уже с января 1931 года. А в марте началась вторая массовая акция по "ликвидации кулачества как класса". Она охватила все регионы страны.

На заседании 18 марта 1931 года специальная комиссия ЦК приняла решение переселить в течение мая – июля 1931 года в северные районы Западно-Сибирского края 40 000 кулацких хозяйств, в Казахстан – 150 000. Люди расселялись по принципу исправительно-трудовых лагерей, "отдельными поселками по 100 семей в каждом". Административное управление осуществлялось комендантом, в помощь ему придавались стрелки охраны.

Крестьяне-переселенцы вовсе не были безропотными. Протесты против произвола и рабских условий труда проявлялись в самых разных формах, в том числе выливались в массовые волнения. Приведу один пример – Нарымский край, где в лесистой и болотистой местности было собрано свыше 200 тысяч спецпереселенцев. Две трети из них – крестьяне-сибиряки, высланные из Южной Сибири в необжитые районы края как "кулацкие элементы". Волнения начались на территории Парбигской комендатуры, где жило более 33 тысяч крестьян.

Все трудоспособные мужчины работали на лесозаготовках в тайге за десятки километров от места поселения, а их жены и дети ютились в землянках и шалашах. Приближалась зима. Спецпереселенцы самовольно бросили работу и отправились к семьям. Охрану разоружили. Против крестьян были брошены войска ОГПУ. Оставшиеся в живых ушли в тайгу, где их еще долго вылавливали отряды чекистов и милиции. Схваченные в тайге спецпереселенцы расстреливались на месте.

Особую жестокость проявляли боевые группы, созданные из местных партийных активистов. Некоторые из них под предлогом борьбы с мятежниками стали убивать не только спецпереселенцев, но и местных жителей в целях мародерства. Например, боевой партийной группой в селе Тунгусово было расстреляно 15 человек местных жителей. После расстрелов – мародерство и групповое пьянство.

Новый приступ бешенства начался в 1937 году. 2 июля этого года Политбюро дает указание секретарям областных и краевых организаций и представителям НКВД взять на строгий учет всех осевших в местах ссылки кулаков и тех, кто по истечении срока высылки вернулся на родину. Наиболее "враждебных" следовало немедленно арестовать и расстрелять. На следующем заседании были утверждены составы троек в республиках, краях и областях по репрессиям в отношении кулацкого элемента и примерное число тех, кто должен быть осужден по первой категории, то есть расстрелян, и по второй – подлежал заключению в лагеря на срок от 8 до 10 лет или заключен в тюрьму на те же сроки. Эта очередная операция началась 5 августа 1937 года, на нее отводилось четыре месяца. Только по России в эти сроки планировалось репрессировать 186 100 человек и 47 450 из них – расстрелять.

Никуда не денешься, государственное планирование даже расстрелов.

Местные партийные и карательные органы приступили к этой акции. Местные органы ВКП(б) постоянно просили увеличить плановые цифры репрессий. Из Горького, например, просили лично Сталина (февраль 1938 года), вместо намеченных 4500 человек репрессировать 9600. Но и этого оказалось мало. Обком партии попросил установить дополнительный лимит в 5000 человек, из которых 3000 планировал расстрелять.

В августе 1932 года был издан закон, написанный Сталиным собственноручно, по которому за колоски, собранные на скошенном поле, предусматривались тюрьма, лагерь – вплоть до расстрела. Карали даже за зерно, которое крестьяне откапывали в мышиных норках.

Обычно раскулачивание связывают только с 30-ми годами. Это неверно. 10 февраля 1948 года Политбюро обсудило вопрос о высылке из Украины "вредных элементов в деревне". Докладывал Хрущев. Высылке подлежали все, кого подозревали, что они могут "подорвать трудовую дисциплину в сельском хозяйстве" или "угрожать своим пребыванием в селе благосостоянию колхоза".

Крестьянская Россия была добита окончательно.

Война с интеллигенцией

К концу 20-х годов сложилась система тотального, всеохватывающего контроля за жизнью интеллигенции. Как и при Ленине, подвергаются преследованиям самые известные деятели науки и культуры. Наиболее заметным стало "академическое дело". По нему проходили 115 человек, среди них такие ученые, как Платонов, Тарле, Лихачев, Пресняков, Рождественский, Любавский, Готье и другие. Им предъявили стандартное обвинение в подозрительных связях с представителями эмиграции, иностранными общественными деятелями. Жизнь многих из них оборвалась в лагерях и ссылках.

В архивах КГБ скопилось столько бесценных рукописей выдающихся российских интеллектуалов, что такому "запаснику" мог бы позавидовать любой музей или архив мира. Дорога к вызволению арестованных рукописей оказалась очень непростой. Я помню, как несколько лет назад литераторы попросили меня оказать содействие в розыске и возвращении читателям из архивов Лубянки рукописей репрессированных писателей. Назывались имена Бабеля, Артема Веселого, Пильняка, Кольцова, Чаянова и других. Я обратился в Генеральную прокуратуру. Генпрокурор СССР сообщил, что, согласно имеющимся документам, изъятая при аресте Михаила Кольцова переписка с Ильей Эренбургом и другие материалы были направлены в январе 1965 года в Институт мировой литературы имени Горького для постоянного хранения. Однако что касается личных записей, рукописей, писем Бабеля, Пильняка, Веселого, Чаянова и других литераторов и ученых, то установить их судьбу, утверждал генпрокурор, не представляется возможным.

Как потом выяснилось, у генпрокурора были далеко не полные, мягко говоря, сведения о том, что хранилось в КГБ. Или он тоже лукавил. Потом многие из рукописей этих и других писателей нашлись. Но я думаю, еще не все.

Усилиями 4-го отделения секретно-политического отдела ОГПУ в среде творческой интеллигенции была создана широкая сеть осведомителей, сообщавших в органы буквально о каждом шаге мало-мальски значимого писателя, артиста, музыканта, художника, кинематографиста. Многие осведомители являлись близкими товарищами собратьев по профессии, сами писали романы, ставили спектакли и фильмы, создавали полотна и в то же время регулярно занимались доносительским промыслом. О стихах Мандельштама о Сталине "Мы живем, под собою не чуя страны" или о неопубликованной поэме Клюева "Песнь о Гамаюне" (поэты читали их лишь узкому кругу друзей) чекисты узнали незамедлительно.

В августе 1934 года в дни работы 1 Всесоюзного съезда писателей была распространена листовка, в которой авторы взывали к иностранным гостям. Вот она:

«Все, что услышите и чему вы будете свидетелями на Всесоюзном писательском съезде, будет отражением величайшей лжи, которую вам выдают за правду. Не исключается возможность, что многие из нас, принявших участие в составлении этого письма или полностью его одобривших, будут на съезде или даже в частной беседе с вами говорить совершенно иначе. Для того чтобы уяснить это, вы должны… понять, что страна вот уже 17 лет находится в состоянии, абсолютно исключающем какую-либо возможность свободного высказывания. Мы, русские писатели, напоминаем собой проституток публичного дома с той лишь разницей, что они торгуют своим телом, а мы душой; как для них нет выхода из публичного дома, кроме голодной смерти, так и для нас. Больше того, за наше поведение отвечают наши семьи и близкие нам люди».

Органы ОГПУ – НКВД добились, чтобы в состав каждой делегации на съезде входили «творческие деятели», секретно сотрудничающие с органами. Во время съезда, используя агентурную сеть, они организовали регулярное (через день) информирование высшего руководства о планах и настроениях в писательской среде. Стенографический отчет этого съезда вскоре был тоже «арестован» и содержался в спецхране почти пять десятилетий.

Так же как и съезд писателей, чекистами "обеспечивались" все более или менее крупные мероприятия художественной и научной элиты. Более того, в отдельных случаях органы ОГПУ – НКВД выступали "инициаторами" антисоветских произведений, то есть провокаторами. Через своих агентов они подзуживали "политически неблагонадежных" написать "что-нибудь этакое", а затем арестовывали авторов. Например, поэту Ганину сотрудник ОГПУ заказал произведение антибольшевистской направленности. Получив его, органы ОГПУ сфабриковали обвинение в том, что автор создал из представителей интеллигенции террористическую организацию "Орден русских фашистов". По этому делу были арестованы и в марте 1925 года расстреляны Ганин, Никитин, братья Чекрыгины, Галанов.

Своеобразным филиалом спецслужб, как это ни прискорбно, стали созданные после известного постановления ЦК ВКП(б) от 23 апреля 1932 года "О перестройке литературно-художественных организаций" общественные союзы деятелей творческой интеллигенции, в первую очередь Союз писателей. Многие его руководящие работники теснейшим образом сотрудничали с органами ОГПУ – НКВД, получая денежное вознаграждение, а немало было и таких, что работали штатными сотрудниками спецслужб.

Политбюро, Оргбюро и Секретариат ЦК, по представлению спецслужб, приняли до ста прямых "запретительно-директивных" постановлений политературе и искусству. В этом позорном перечне – постановления о пьесах Булгакова ("Дни Турбиных", "Зойкина квартира", "Багровый остров", "Бег"), Славина ("Интервенция"), Бедного ("Богатырь"), Сельвинского ("Умка – Белый Медведь"), Леонова ("Метель"), Глебова ("Начистоту"), Катаева ("Домик"); о ликвидации театров 2-го МХАТ и имени Мейерхольда; о запрете и конфискации произведений Пильняка, Сельвинского, Ахматовой, Зощенко; о кинофильмах "Бежин луг" (режиссер Эйзенштейн), "Адмирал Нахимов" (режиссер Пудовкин), "Большая жизнь" (режиссер Луков); о журналах "Октябрь", "Театр", "Звезда" и "Ленинград", "Знамя"; об опере Мурадели "Великая дружба"; о закрытии альманахов на еврейском языке.

В начале 1935 года Московский союз художников организовал обсуждение картины Михайлова на тему убийства Кирова. Единогласно, как докладывал в Политбюро заведующий отделом культуры и пропаганды ЦК Стецкий, правление МОСХ потребовало принятия соответствующих мер. "Считаю, – заключал докладную записку Стецкий, – что ввиду выяснившихся обстоятельств дела Михайлова его необходимо арестовать и провести у него тщательный обыск. Прошу дать соответствующие указания НКВНудел". «За арест» – наложили резолюцию Сталин, Молотов и Ворошилов.

Вскоре последовал новый донос. 13 именитых литераторов обратились в Союз писателей с письмом, которое явило собой один из ярких примеров того, как писатели и поэты пожирали писателей и поэтов. В нем говорилось, что поэт Васильев "совершенно безвозбранно делает все для того, чтобы своим поведением дискредитировать звание советского писателя", "стимулирует рост реакционных и хулигански богемских настроений среди определенного слоя литературной молодежи". Подписанты заключают свое письмо следующей просьбой к властям принять к поэту эффективные меры: «…к искоренению „васильевщины“ в нашей литературной жизни, показав тем, что в условиях советской действительности оголтелое хулиганство, определенно антисоветски заостренное, не может ни для кого сходить безнаказанно».

Письмо подписали: Алексей Сурков, Михаил Голодный, Джек Алтаузен, Михаил Светлов, Вера Инбер, Бела Иллеш, Николай Асеев, Семен Кирсанов, Борис Агапов, Александр Жаров, Иосиф Уткин, Владимир Луговской, Александр Безыменский.

По указанию Сталина 24 мая это письмо было опубликовано в "Правде". Органы НКВД отреагировали, как всегда, оперативно. В июне Васильева вместе Ярославом Смеляковым арестовали и осудили к 3 годам заключения в лагерь. В 1937 году Васильев, только что выпущенный на свободу, повторно арестован и в июле расстрелян вместе с группой писателей так называемого "крестьянского направления".

Друзей и соратников покойного Есенина, писателей и поэтов "крестьянского направления" Макарова, Васильева, Орешина, Кириллова, Герасимова, Клычкова (Лешенкова) и других, приговорили к расстрелу за участие в литературной группе, сочувствовавшей противникам колхозного строя, членам "разоблаченной" в конце 1920-х годов Трудовой крестьянской партии. Писателей – выходцев из Сибири – Зазубрина (Зубцова), Правдухина, Наседкина и Пермитина обвинили в троцкистских взглядах и стремлении добиться автономии Сибирского края. Первых троих осудили к высшей мере наказания, последнего – к ссылке.

"Верным солдатам партии" – бывшим руководителям РАППа и литературного сектора Коммунистической академии Авербаху, Киршону, Макарьеву, Динамову, Кирпотину, Чумандрину, Селива-новскому, Мазнину, Пикелю и другим вменили в вину организацию террористических актов против лидеров партии и государства. В Ленинграде "обнаружили" очередную писательскую "троцкистскую террористическую организацию". За участие в ней арестовали и приговорили к высшей мере наказания или различным срокам заключения поэтов Корнилова, Калитина, Лившица, Дагаева, Заболоцкого, Берггольц, десятки писателей, переводчиков. В январе 1940 года был расстрелян по обвинению в шпионаже и участии в террористической организации писатель Бабель. Такая же участь постигла известного литературного критика, бывшего эмигранта, вернувшегося в 1932 году в СССР Мирского (Святополк-Мирского).

Печально известны идеологические кампании в 1940 году вокруг имен Авдеенко, Леонова, Глебова, Катаева, Ахматовой и других, в 1943 году – Довженко, Асеева, Зощенко, Сельвинского, в 1948–1950 годах – борьба с "космополитизмом", закрытие Камерного театра.

В августе 1941 года был приговорен к 20 годам лагерей и погиб в заключении академик Луппол. В 1943 году умер в тюрьме академик Вавилов – выдающийся ученый-генетик. В годы войны репрессировали писателя Овалова, искусствоведа Сахновского, солиста оперы Большого театра Головина, руководителя Государственного джаз-оркестра СССР Варламова. По указанию Сталина в марте 1943 года арестовали и осудили к пяти годам лагерей кинодраматурга Каплера, поскольку в него влюбилась дочь "вождя" Светлана. В Литературном институте "выявили" антисоветскую группу студентов – приверженцев "необарокко". В числе осужденных к заключению в лагерь оказался будущий литературовед Белинков, написавший, по мнению следствия, подозрительную дипломную работу.

После войны на четыре года угодила в лагерь актриса Московского Театра сатиры Токарская как бывшая военнопленная (в начале войны, будучи в составе фронтовой концертной бригады, попала в плен). Была арестована и приговорена к 25 годам тюремного заключения актриса того же театра Зоя Федорова, посадили трубача Рознера. Оказались в концлагере архитектор Мержанов, артистка Добржанская. Сталин дал санкцию на арест актрисы Окуневс-кой, певицы Руслановой (действительной причиной ареста которой была дружба с семьей опального маршала Жукова), своей племянницы актрисы Аллилуевой.

14 августа 1946 года появляется постановление ЦК ВКП(б) о журналах "Звезда" и "Ленинград". Их обвинили в том, что они публиковали произведения Ахматовой и Зощенко. И постановление, и особенно доклад Жданова на собрании партийного актива Ленинграда отличались базарным хамством. "Подонок литературы", "мещанин и пошляк" – это о Зощенко. "Полумонахиня-полублудница" – это об Ахматовой. Через несколько дней Ахматова и Зощенко были исключены из Союза писателей. В мае 1948 года Жданов взялся за композиторов Мурадели, Прокофьева, Шостаковича, Хачатуряна, Шебалина, Мясковского и других, которые были отнесены к представителям "антинародного, формалистического направления".

Преследования генетиков и биологов начались еще накануне войны. В 50-е годы они возобновились с удвоенной энергией. В 1947–1948 годах академики Жебрак, Жуковский, Орбели, Сперанский, Шмальгаузен и их ученики, буквально сотни исследователей, были изгнаны из Академии, со своих кафедр и факультетов. Оказались запрещенными генетика и другие отрасли знаний: квантовая механика, теория вероятностей, статистический анализ в социологии.

В послевоенный период для наказания "непослушных" чаще стали использоваться средства морального давления и административного произвола (запрет на публикацию новых и переиздание старых произведений, ограничение выездов за границу, включая гастрольные поездки), а также разнообразные методы публичного осуждения (статьи в печати, проработка в творческих союзах, препятствия, чинимые детям при поступлении в высшие учебные заведения, и т. д.).

В ходе реабилитационных дел лично мне постоянно приходится отвечать на вопрос: знал ли Сталин о планомерном уничтожении интеллигенции, понимал ли он, что, уничтожая интеллигенцию, он подрубает корни интеллектуальной силы России? Отвечаю: конечно, знал. Больше того, был инициатором этих преступлений.

На мой взгляд, "Открытое письмо Сталину" Федора Раскольникова от 17 августа 1939 года точно отражает суть событий тех лет. Я не буду его цитировать полностью. Оно опубликовано. Приведу лишь последнюю фразу письма: «…Рано или поздно народ посадит Вас на скамью подсудимых как главного вредителя, подлинного врага народа, организатора голода и судебных подлогов». Гневные строки Раскольникова примечательны тем, что реестр политических преступлений Сталину предъявляет его бывший единомышленник и соратник, который сумел посмотреть на политику большевизма глазами протрезвевшего и кающегося человека.

В ходе изучения документов открываются невероятные факты пыток людей с мировыми именами в специальных пыточных на Лубянке и в Лефортово. Наивный Мейерхольд решил по этому поводу пожаловаться Молотову. Нельзя без содрогания читать этот документ. Следователи били Мейерхольда резиновым жгутом по пяткам и спине, потом сажали на стул и били по ногам. В следующие дни били по этим же местам, ставшим, по словам Мейерхольда, красно-сине-желтыми кровоподтеками. Казалось, что на больные места лили кипятком. "Лежа на полу лицом вниз, я обнаруживал способность извиваться и корчиться, и визжать, как собака, которую бьет плетью ее хозяин…"

"Оттепель", связанная с XX съездом 1956 года, открыла ка-кую-то возможность освобождения от духовной тирании. Общество в определенной мере обрело новое качество, появилась надежда, что власти откажутся от практики массовых расправ за инакомыслие. Не тут-то было. Снова возобновились политические судилища, инакомыслящих лишали работы, травили в средствах массовой информации. Особенно отличалась газета "Правда".

В начале 1957 года критике был подвергнут роман Дудинцева "Не хлебом единым". Автора обвинили в том, что под флагом борьбы против культа личности он пытается перечеркнуть достижения советской власти. Я учился в это время в Академии общественных наук. Когда в газетах появились разгромные статьи, аспиранты бросились на поиски журнала. Зачитывали до дыр. Развернулись острые дискуссии. Спорили все, и мало кто оказался на официальной стороне.

Ярчайшим примером политического террора, а одновременно и вульгарного невежества стало дело Бориса Пастернака. Началось, как и всегда, с записки КГБ. Сообщалось, что Пастернак написал идеологически вредный роман, собирается опубликовать его на Западе. После кагэбистской записки ЦК поручил своим подразделениям заняться Пастернаком и его романом.