Текст книги "Мерецков. Мерцающий луч славы"

Автор книги: Александр Золототрубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 35 страниц)

И в октябре 1929 года Уборевич сделал это на заседании Реввоенсовета СССР.

   – Красная Армия – детище народа, – горячо говорил он. – А коль это бесспорная истина, то народ даст нам деньги, чтобы наши вооружённые силы стали более сильными, готовыми дать отпор любому агрессору!

Мерецкова восхищало то, как остро Иероним Петрович находил проблемы, которые нужно было решать и которые не давали расслабляться. Сам Кирилл Афанасьевич в эти дни трудился рядом с командующим допоздна, приходил домой усталый, порой даже не ужинал, а сразу ложился отдыхать. Жене это не нравилось...

Весь день Мерецков пробыл в поле на учениях. В то время в округе они шли непрерывно. В марте 1929 года Кирилл Афанасьевич проводил двусторонние тактические учения, в мае под его руководством проходила двухстепенная оперативно-тактическая игра, в сентябре – окружные манёвры. Шла техническая реконструкция армии – пехота получала модернизированные винтовки и другое оружие. Стали выделяться в самостоятельный род автобронетанковые войска. А вскоре на парадах на Красной площади в Москве по брусчатке загрохотали советские танки.

   – Прямо дух захватывает от всего, что делается сейчас в Красной Армии! – довольно произнёс Мерецков, представив Уборевичу рапорт о проделанной за полгода работе штаба. – Армия растёт на глазах, из карлика – первых отрядов красных бойцов – она выросла в великана!

   – Не скажи, Кирилл Афанасьевич, – заулыбался Уборевич. – Но этому великану надо дать в руки автоматическое оружие, посадить его на танк, придать ему авиацию, тогда, наверное, его никакая сила не сокрушит! – Иероним Петрович вернул документ и попросил передать его начальнику политуправления округа Володину, наказав, чтобы тот в шесть часов вечера прибыл к нему.

Мерецков шагнул к двери, но Уборевич задержал его.

   – Давно хочу попросить вас вот о чём. – Он на минуту задумался. – Когда бываете в войсках, присматривайтесь к людям. Надо отбирать для службы в Центральном военном округе талантливых, мыслящих бойцов и командиров. В минувшем году вы как первый заместитель начальника штаба ездили в город Торжок, в 148-ю стрелковую дивизию, где инспектировали 143-й стрелковый полк, которым командует Александр Василевский. Вы дали ему высокую оценку, говорили мне, что этот командир полка мыслит категорией начальника дивизии. Я тогда усомнился в вашей оценке и позже, когда сам поехал в Торжок, решил посмотреть этот 143-й полк.

   – А заодно решили и меня проверить, не завысил ли я полку оценку? – съязвил Мерецков, на что Уборевич ответил:

   – На то я и командующий, чтобы строго контролировать своих подопечных. Так вот зря я перестраховался, наши инспектора дали высокую оценку полку Василевского. Потом я объявил ему благодарность. Так что ваши акции, Кирилл Афанасьевич, поднялись в цене, – шутливо добавил Иероним Петрович. – Кстати, о Василевском. Тогда, вернувшись в штаб округа, я издал приказ назначить его командиром отстающего полка. Василевский и этот полк вывел в передовые! Таких вот командиров, как Василевский, нам бы побольше, – резюмировал Уборевич.

День выдался холодным и ветреным, и хотя шёл дождь, Мерецков проводил испытания нового танка. Лишь к вечеру он приехал домой. Принял душ, поужинал, прилёг на диван отдохнуть. Ночью его вызвали на службу по боевой тревоге. Начинались летние учения.

В этот раз он провёл артиллерийскую оперативную игру с руководящим начсоставом, и, когда закончил её, его вызвал к себе командующий округом. Обычно, когда Кирилл Афанасьевич заходил к нему, тот был весел, шутил, здоровался за руку. Теперь Уборевич был хмур. На приветствие Мерецкова «Здравия желаю!» Иероним Петрович даже не глянул в его сторону, сосредоточенно думал о чём-то своём, затем сухо бросил:

   – Садитесь, Кирилл Афанасьевич! – Уборевич тоже сел. Он заговорил о проведённом учении, отметив, что Мерецков в основном правильно руководил войсками, умело и энергично навязал свою волю противнику и нанёс по нему чувствительный удар. – Но вы допустили серьёзную ошибку в ходе учения, в боевой обстановке это привело бы к большим потерям, если не к поражению.

«Кажется, сейчас он мне даст прикурить...» – передёрнул плечами Мерецков, но виду не подал, даже улыбнулся, хотя улыбка получилась кислой. Уборевич между тем угрюмо свёл брови. По его настроению Мерецков понял – что-то случилось. Впечатление было такое, что командующему вовсе не хотелось говорить. А ведь разбор учений он всегда проводил энергично, за удачные действия хвалил, за ошибки журил, но не так жёстко, как в этот раз. Что вызвало у него такое настроение?

   – Я вам уже говорил, что правильно руководить боем – значит прежде самому продумать всю динамику событий. – Уборевич взял папиросу, закурил и продолжал: – Решить, где сосредоточить артиллерию, куда бросить танки, какую задачу поставить авиации. Словом, каждый должен знать, что ему надлежит делать в бою. А как получилось у нас? Пехота пошла на штурм укреплений противника, но атака захлебнулась – враг открыл сильный огонь из пулемётов, а с флангов по вашим войскам ударили миномёты и орудия. Что сделали вы?

   – Я бросил танки на позиции противника, – смутился Мерецков. – Правда, не сразу, но смял его оборону.

   – Какой ценой смяли? – насмешливо спросил командующий и добавил: – Большими потерями пехоты! А следовало перед атакой обработать передний край неприятеля артогнём, потом бросить вперёд танки, а за ними – пехоту!

   – Я не знал, что противник создал прочную оборону, – объяснил Кирилл Афанасьевич.

   – А где ваша разведка, почему она не выявила характер переднего края? – спросил Уборевич. – И ещё одна деталь. Когда противник открыл огонь из орудий, командир танкового полка связался с вами по телефону и предложил бросить танки на их подавление. Однако вы не разрешили ему это сделать, сославшись на то, что этим займётся авиация. Пока вы ставили задачу командиру эскадрильи бомбардировщиков, было потеряно драгоценное время. Так ли надо было поступать? Нет, Кирилл Афанасьевич! Во-первых, вы «зарубили» в зародыше инициативу командира танкового полка, а её следовало не гасить волевым решением, а всячески поддержать. Во-вторых, вы забыли, что время на войне дорого и его не следует зря терять.

Выслушав замечания командующего, Мерецков с трудом сказал:

   – Не могу возразить, Иероним Петрович. Разнос, который вы учинили мне, поделом. Я так уверовал в свои силы, что силы противника недооценил. Но скоро у нас пройдут новые учения под вашим руководством, и я обещаю вам действовать рационально.

Уборевич горько улыбнулся, поправив на носу очки.

   – Не получится, Кирилл Афанасьевич.

   – Почему? – удивился Мерецков.

   – Я ухожу со своего поста, – грустно произнёс Уборевич. – Новым командующим войсками Московского военного округа назначен Август Иванович Корк[12]12
  Корк Август Иванович (1887-1037) – командарм 2-го ранга. В Красной Армии с 1918 г. Окончил академию Генштаба (1914). В Гражданскую войну начальник оперативного отдела штаба 9-й армии, командующий 15-й и 6-й армиями. С 1921 г. командующий войсками Харьковского военного округа, с 1922 г. командующий Туркестанским фронтом, в 1929-1935 гг. командующий войсками Московского военного округа, с 1935 г. начальник Военной академии имени М. В. Фрунзе.


[Закрыть]. Сегодня я сдаю свои дела, а вечером у меня будет прощальный ужин. Приглашаю и вас к семи вечера. Можете прийти с женой.

11

Мерецкову было жаль расставаться с Уборевичем: слишком много тот для него значил. «Этот человек сыграл в моей жизни огромную роль, – отмечал Кирилл Афанасьевич. – Я проработал вместе с ним около пяти лет, и годы эти – целый новый период в моей службе. Я занимал довольно высокую военную должность и мог считаться сложившимся человеком. И всё же ни один военачальник раньше (да, пожалуй, и позже) не дал мне так много, как Иероним Петрович».

«Как сложатся у меня отношения с Корком? – спросил себя Мерецков, когда поздно вечером попрощался с Уборевичем у него дома. – Хочу, чтобы они были честными, как с Иеронимом Петровичем. Ведь начальник штаба округа – это правая рука командующего!»

К огорчению Мерецкова, отношения с Корком у него не сложились. Случилось это не сразу. Когда Корк стал командующим, у Мерецкова наступил срок его очередной стажировки в командирской должности, и он был назначен командиром и комиссаром 14-й стрелковой дивизии. Корк пригласил его на беседу.

– Какие задачи вы поставили перед собой, командуя дивизией? – спросил он.

В его голосе Мерецков уловил сухость, какую-то казёнщину, и от этого ему сделалось не по себе. Но не зря говорит, что командиров, как и отцов, не выбирают. Не выбирал их и Кирилл Афанасьевич. Он словно сбросил с себя это неприятное наваждение и бодро заметил, что поставил перед собой три задачи: довести организацию управления дивизией до высокого уровня, максимально приблизить свою дивизию к тому, что входило в понятие кадрового регулярного соединения, имеющего высокую боевую готовность, и, наконец, активно участвовать во всех окружных учениях.

   – Но вы ещё и комиссар дивизии, что будете делать по этой линии? – В глазах Корка вспыхнула лукавая усмешка.

Мерецков ответил, что будет разъяснять бойцам и командирам политику партии большевиков по проведению в стране коллективизации сельского хозяйства, необходимость борьбы с кулачеством. Это очень важно, так как в дивизии служит немало крестьян из разных областей государства. Опять же во многих деревнях возникли сельские советы, и людям важно объяснить их роль как самой массовой организации...

Корк слушал его и чему-то усмехался. Он прошёлся по кабинету, зачем-то посмотрел на карту, висевшую на стене, подошёл к столу, посмотрел в папке какие-то бумаги и снова приблизился к Мерецкову.

   – Я доволен вашим ответом, Кирилл Афанасьевич. – Он посмотрел на ручные часы. – Однако пока это всего лишь слова, а как будет на деле?

   – Постараюсь всё это осуществить на практике! – заверил командующего Кирилл Афанасьевич. – Во всяком случае, Иероним Петрович Уборевич был мною доволен, и я не подводил его. Штабную работу люблю. Хотел бы дружно работать и с вами, Август Иванович.

   – А что, у вас возникли сомнения? – вскинул брови Корк и чуть поднял подбородок. Он был сейчас похож на поэта, который вышел на сцену и готовился читать свои стихи.

   – У меня – нет, товарищ командующий, а как вы будете ко мне относиться, мне неведомо.

   – Наши судьбы, Кирилл Афанасьевич, плетёт военная служба, а служба – это работа до седьмого пота! – жёстко и, как показалось Мерецкову, назидательно произнёс Корк. – Уходя, Уборевич дал вам высокую оценку как начальнику штаба. Я же дам вам оценку позже, когда узнаю вас больше, кто вы и чего стоите.

«Он дал понять, что сомневается в оценке моей персоны Уборевичем», – грустно подумал Мерецков, уходя от Корка.

К концу года дивизия Мерецкова успешно прошла инспекторскую проверку, которую придирчиво проводил сам Корк, а на осенних манёврах она показала высокую маршевую подготовку, быстро развернулась и стала наносить удары по флангам и в тыл противника. «Для меня командование дивизией явилось важной школой, пригодившейся мне в мирные годы и особенно в годы войны, – отмечал Кирилл Афанасьевич. – Я учился управлять большими массами бойцов,– готовил себя к тому, чтобы вести их к поставленной цели, а на войне – к победе в бою».

Корк остался доволен тем, как Мерецков командовал дивизией, однако то ли из ревности, то ли обиделся, что Кирилл Афанасьевич хвалил Уборевича во время их первого знакомства, прямо не высказал своего удовлетворения, а выразился в общем и целом:

   – Служба у нас такая, что требует постоянно держать палец на курке. – Он сощурился, карие с отливом глаза блестели от ярких лучей солнца, пробивавшихся в окно. – Но мало держать палец на курке, надо ещё и совершенствовать своё мастерство. Военное дело напоминает мне лестницу, у которой есть первая ступенька, но нет последней.

   – Разумеется, в военной науке нет предела, товарищ командующий, и я, смею вас заверить, об этом не забываю.

   – Рад это слышать! – Корк снял очки и положил на стол. – Утром мне звонил наркомвоенмор товарищ Ворошилов. Вам нужно быть у него сегодня к пяти вечера.

   – По какому вопросу? Мне же надо подготовиться.

   – Не знаю, а спрашивать его не стал, да и этика не позволяет мне это делать. Он сам вам скажет. Но, видимо, речь пойдёт о чём-то серьёзном. Вернётесь, мне доложите, что и как...

На обед домой Мерецков не пошёл, о чём предупредил жену, позвонив ей по телефону.

Кирилл Афанасьевич прибыл в Наркомат по военным и морским делам раньше назначенного времени. Его увидел Семён Будённый, возглавлявший в то время инспекцию кавалерии.

   – Кирилл, не ко мне ли пришёл? – Семён Михайлович поздоровался с ним. – Небось возгордился, что служишь у Клима Ворошилова? А меня, старого конника, забыл?

Мерецков покраснел, стал объяснять Будённому, что всё это время по горло был занят: то учения, то поездки в лагеря...

   – Велено быть у Ворошилова к пяти вечера.

Будённый взглянул на часы.

   – У тебя, Кирилл, в резерве минут сорок, так что зайдём ко мне в инспекцию.

Здесь Мерецков увидел тех, с кем познакомился ещё на Гражданской войне, и тех, с кем учился в Военной академии. Первым подал голос Иван Тюленев, помощник инспектора кавалерии.

   – Кирилл, рад тебя видеть! – воскликнул он. – Помнишь, как мы с тобой зубрили в академии военную науку?

   – Как не помнить, Иван Владимирович! – Мерецков крепко пожал ему руку. – Я ещё не забыл, как вы были комбригом в Первой конной армии, как храбро рубили шашкой белогвардейцев.

   – То было жаркое время, оно нет-нет да и саднит мне душу, – признался Тюленев. – Ведь мы теряли в боях друзей и соратников.

   – Но главное, что мы крепко били белых генералов – и Мамонтова, и Шкуро, и Деникина, и Врангеля... Сколько их было? Десятки! А Будённый был и есть один! – и Семён Михайлович заразительно рассмеялся, его пышные усы, о которых в Конармии ходили легенды, вздрагивали, а глаза светились.

Бывшие конармейцы смеялись, шутили, вспоминали разные эпизоды из своей фронтовой жизни. В кабинет вошёл личный секретарь Будённого Павел Белов, прославившийся в годы войны как командир 1-го кавалерийского корпуса.

   – Семён Михайлович, вас приглашает к себе товарищ Ворошилов, он только что звонил.

Будённый плечом толкнул дверь и вышел. Но не успел Мерецков уйти, как он вернулся и сказал Тюленеву, чтобы тот взял папку с документами и что они сейчас пойдут к начальнику штаба. Будённый взглянул на Мерецкова.

   – Кирилл, поспеши к Ворошилову: он собирается ехать в Кремль.

Ворошилов сидел за столом и просматривал документы, когда Мерецков открыл дверь кабинета.

   – Заходите, Кирилл Афанасьевич! – Наркомвоенмор усадил его в кресло, сел рядом с ним. – Как служится?

Мерецков ответил, что всё идёт хорошо, правда, на учениях приходится много работать, нередко домой возвращается глубокой ночью, а то и вовсе остаётся ночевать в лагерях. Ворошилов слушал его молча, не перебивая, но то и дело поглядывал на часы.

   – Я вот зачем вас вызвал, – поднял брови Ворошилов. – Группа командиров Красной Армии едет в служебную командировку в Германию. В её состав включены и вы. Что будете там делать? Знакомиться со службой немецких военных штабов. Немцы покажут вам войсковые учения. Человек вы опытный и знаете, что нас особенно интересует. Всё полезное у немцев нужно взять на вооружение. Они ведь тоже кое-что перехватили у нас, так надо ли нам стесняться? – Он с минуту помолчал. – Почему-то Корк не включил вас в группу отъезжающих, я распорядился внести вас в список. Вы что, не ладите с командующим округом?

   – Ничего такого нет. Видимо, Август Иванович не может обойтись без меня как штабного работника. Других причин не вижу.

Ворошилов необычно строго посмотрел на Мерецкова. В его глазах блеснули искорки и тут же угасли.

   – Очень важно, чтобы вы понимали командующего и во всём ему помогали, – сказал Климент Ефремович. – Корк из числа тех, кому наша армия дорога, и вам с ним делить нечего! – Наркомвоенмор позвонил своему заместителю по разведке. – Сейчас я пошлю к вам Мерецкова, он тоже едет в Германию. Поговорите с ним, что и как ему там делать, а я уезжаю в Кремль к товарищу Сталину. – Положив трубку, Ворошилов взглянул на Кирилла Афанасьевича. – Всё слышали?

   – Так точно! – Мерецков встал. – Разрешите идти?..

   – Идите, но не спотыкайтесь! – Ворошилов хитро прищурил глаза.

«Но не спотыкайтесь... О чём это он? Наверное, обо мне не очень лестно отозвался Корк, – размышлял Мерецков, направляясь в штаб округа. – А вот поездка в Германию мне на руку. Посмотрю, как работают немецкие штабы, что у них появилось нового, что они скажут о деятельности наших штабов и скажут ли». Он вышел из машины и поднялся по ступенькам подъезда штаба. Навстречу ему шёл командующий.

   – Были у наркомвоенмора? – спросил он, остановившись.

   – Вместе с другими командирами я еду в Германию, – коротко объяснил Кирилл Афанасьевич.

   – Странно, однако, мне он об этом не говорил. Когда отъезжаете?

   – Завтра в семь вечера.

   – Тогда передайте дела своему заместителю, а сами идите домой готовиться к командировке. – Помолчав, Корк спросил: – Обо мне шла речь?

   – Да. Ворошилов сказал, что вы из числа тех, кому наша Красная Армия дорога.

Корк усмехнулся, зацепил Мерецкова взглядом.

   – Умеет Климент Ефремович находить для нас нужные слова. – Он пожал Кириллу Афанасьевичу руку. – Успешной вам поездки!..

На Белорусском вокзале, откуда поезд уходил в Германию, было многолюдно. С утра, когда Кирилл Афанасьевич по просьбе жены ходил в магазин за продуктами, накрапывал дождь, а к полудню распогодилось, солнце щедро палило, было по-летнему тепло. Посадку пока не объявили, и Мерецков прошёл в здание вокзала, чтобы взять на дорогу пару бутылок пива. Уже расплатился с продавцом, как вдруг у буфета, в пяти шагах от себя, увидел Татьяну Кречет. У Мерецкова забилось сердце то ли от волнения, то ли от воспоминаний о пребывании в госпитале. Татьяна стояла у буфета и ждала, когда подойдёт её очередь. Глаза у неё были задумчивые. Он хотел было подойти к ней, но в последнюю секунду решил этого не делать. С тех пор, как они виделись в последний раз, прошло восемь лет, но она как будто не изменилась. Татьяна взяла из рук девушки-продавщицы пакет с конфетами и, отходя в сторону, заметила Мерецкова и на мгновение замерла.

«Она узнала меня!» – едва не крикнул он и торопливо шагнул к ней.

   – Вы ли это, Татьяна? – Он улыбнулся.

   – Я, Кирилл. – Она тоже улыбнулась, глаза её заискрились, а взгляд стал добрым, любящим, отчего у Кирилла Афанасьевича снова забилось сердце.

   – Не забыли, как меня звать... – Он взял её за руку и отвёл в сторону. – Как вы оказались на вокзале?

Татьяна ответила, что приехала в Москву к тете, которая перенесла операцию, и две недели провела у неё, пока тётя не поправилась.

   – Вы с мужем приехали? – спросил Мерецков.

   – Мужа у меня теперь нет... – глухо произнесла она, и её лицо вмиг потемнело. Глаза стали чужими и какими-то тусклыми, словно их накрыл туман.

   – Вы разошлись?

   – Нет... Я его похоронила... – Она помолчала. – Машина скорой помощи на полном ходу столкнулась на переезде с грузовиком, и Альберт погиб. Он ударился головой об асфальт на дороге. Это было ужасно, когда я увидела его, потеряла сознание...

   – Давно это произошло?

   – Пять лет назад. – Она вскинула на Мерецкова глаза. – А вы как здесь очутились?

Мерецков грустно усмехнулся, ответил, что едет в Германию в составе делегации командиров Красной Армии.

   – Вы же знаете, Таня, что свою жизнь я посвятил службе в армии. – Он краешком глаза посмотрел на часы – до посадки на поезд оставалось ещё полчаса. – Помню, ваш отец сказал мне, чтобы я уходил из армии, если хочу долго жить. Я тогда заметил, что у меня хватит силы воли побороть свою болезнь. И это мне удалось...

Татьяна какое-то время молчала, затем спросила:

   – Кирилл, вы скоро станете генералом?

   – Я об этом как-то не думал, – смутился Мерецков.

   – Плохо, Кирилл! – воскликнула она. – Ещё Суворов говорил, что плох тот солдат, который не мечтает стать генералом!

   – Я же не рядовой боец, Таня, я – командир! – весело возразил ей Мерецков. – До генерала мне ещё ох как далеко!

Она свела брови.

   – А свою жену Дуняшу вы любите?

   – Люблю. Она мне сына родила, как же её не любить?! Вы, наверное, тоже любили своего Альберта?

   – Да!

   – Наверное, вы его заарканили?

   – Не я, Кирилл, он меня, – улыбнулась Татьяна. – Как– то я пришла к папе в госпиталь, Альберт увидел меня и влюбился. Во время отпуска приехал в Москву, и мы поженились. Родился сын, всё было прекрасно. А потом случилась трагедия...

Оба помолчали. Мерецков спросил, что слышно о её брате Аркадии. Татьяна печально вздохнула.

   – От него нет никаких вестей. И вообще, жив ли он? – Она горько улыбнулась. – Скажите, Кирилл, если мой брат объявится, его арестуют?

   – Вряд ли. С Врангелем ушли за кордон сотни казаков, многие из них уже вернулись на Родину. Они попали за границу случайно, генерал Врангель их обманул, теперь они прозрели. За что же их сажать в тюрьму? – Он взглянул на часы. – Однако мне пора, уже объявили посадку. А ваш поезд когда будет?

   – В десять вечера, так что есть ещё время и я хотела бы побродить по Москве. Мы с вами ещё встретимся, Кирилл?

   – Наверное, встретимся. Во всяком случае, я когда-нибудь заеду к вам в гости, – пообещал Мерецков.

   – Всего вам доброго, Кирилл! – весело произнесла Татьяна, хотя её глаза были грустными. Она волновалась и этого не скрывала. – Я хочу, чтобы вы увидели моего сына.

   – И я хочу, Таня. Он на вас похож?

   – Как две капли воды...

В поездке в Германию Мерецков, как и его коллеги, был разочарован, и об этом он прямо заявил наркомвоенмору Ворошилову, когда докладывал ему. о своих впечатлениях.

   – Германия стоит на распутье, фашистская угроза нарастает с каждым днём, – подвёл итог Мерецков. – Удивило нас и то, что немецкая печать позволила себе ряд выпадов против нас, советских командиров. Между ними и рабочими предприятий на наших глазах происходили кровавые стычки. А что делала полиция? Она помогала нацистам, когда видела, что в стычке берут верх рабочие, усмиряла их.

   – Как на всё это реагировали немецкие офицеры? – спросил Ворошилов.

   – Они заявляли нам, что их армия стоит вне политики!

Немецкой штабной службе, говорил Мерецков, присуща двойственность. С одной стороны, чёткость и высокая организованность сотрудников штабов, особенно при отработке каждой операции, с другой – чрезмерный педантизм, преклонение перед документом. Поступила директива – и, будь добр, строго выполняй её. Никаких отклонений, никакого «новаторства», иначе это будет расценено как неисполнение документа. А как же быть с инициативой подчинённых? Директива директивой, но если у командира родилась какая-то идея, которая позволит выполнить её с большим выигрышем? Вот это-то и не поощряется. Исполнительность у немцев доведена до автоматизма.

   – Для Красной Армии такой автоматизм негож! – заявил Мерецков.

Ворошилов чему-то усмехнулся, пощипывая кончиками пальцев щетинистые усы.

   – Вот в этом я бы с вами не согласился, – произнёс он. – Исполнительность – душа воинской службы!

   – Да, но она не должна быть автоматической, – возразил Мерецков, – я бы сказал, бездумной. А бездумность проявляется тогда, когда человек не вникает в то, что делает, действует автоматически, как пружина.

   – А что вам там особо понравилось?

   – Довольно высокая степень механизации и моторизации немецкой армии, – не раздумывая ответил Мерецков. – В этом деле, товарищ наркомвоенмор, они лет на десять, если не больше, опередили нас.

   – Вы так думаете? – нахмурился Ворошилов. Он резко передёрнул плечами и недоверчиво посмотрел на своего собеседника.

   – Это не только моё мнение, – подчеркнул Мерецков. – Такова точка зрения всех, кто был в группе. Военная техника и оружие у немцев развиты очень высоко. Если в Красной Армии лишь недавно появилось автоматическое оружие, то там его уже давным-давно применяют на практике.

   – Насчёт автоматического оружия нам надо крепко подумать, – согласился Ворошилов.

Они ещё некоторое время обсуждали военные проблемы немецкой армии, сопоставляли увиденное там с тем, что было в войсках Красной Армии.

   – Я понял вас так, Кирилл Афанасьевич, что штабная работа у нас налажена лучше, чем в Германии, а с военной техникой у нас дело швах?

   – Да, товарищ наркомвоенмор.

Ворошилов встал, давая понять, что приём окончен.

   – Всё лучшее, что есть в штабах Германии, следует непременно внедрить в штабах Красной Армии, и вам, Кирилл Афанасьевич, надо вплотную этим заняться. Поручаю вам составить нечто вроде плана и представить мне. Ясно?

   – Слушаюсь, товарищ наркомвоенмор!..

У Мерецкова ещё более обострились отношения с Корком, когда он вернулся из Германии. Временно исполняя обязанности начальника штаба округа, Мерецков был дотошным в работе и никому не прощал ошибок. Но, как он ни старался предельно точно выполнять распоряжения командующего, Корк этого будто не замечал. «Меня раздражала непоследовательность Корка в приказах, порой происходившая от его забывчивости, – признавался Мерецков. – Путаница получалась. Досадовал я и на то, что командующий мог сообщать вышестоящим лицам непроверенные сведения». Один такой эпизод буквально возмутил Кирилла Афанасьевича. Округ готовился к очередному параду в честь Октябрьской революции. Было решено показать на Красной площади танки отечественного производства. Незадолго до праздника Корка и Мерецкова вызвали в ЦК ВКП(б). Сталин поинтересовался, как идёт подготовка к параду, каких и сколько будет танков – показывали их на параде впервые. Отвечая, Корк то и дело посматривал в свою записную книжку, однако говорил что-то не то. Мерецков давно понял, что Сталин заранее всё узнал и теперь решил кое-что уточнить. Наконец он спросил, как будут размещены танки и кто поведёт их на параде; как быть, если одна из машин вдруг заглохнет на Красной площади и потеряет ход. На все эти вопросы Корк дал ответ. Тогда Сталин хмуро бросил:

   – У меня на этот счёт другие сведения. – Он взглянул на Мерецкова. – Что скажете вы?

Мерецкову было неловко перед Корком, но он назвал правдивые цифры, а не дутые. Пришлось ему сказать и о том, что танки поведут на параде не их водители-бойцы, а рабочие-механики, дабы на Красной площади не произошло ЧП.

Лицо у Сталина стало чернее тучи.

   – У меня такие же данные, как у товарища Мерецкова, а вот вы, командующий военным округом Корк, совсем не в курсе дела, – резко произнёс вождь. – Подобное недопустимо! – После паузы он сухо добавил: – Если нет вопросов, вы свободны!

Корк и Мерецков уехали в штаб округа задумчивые и молчаливые. Но едва вошли в кабинет командующего, как Корк заявил:

   – Вы меня зарезали, Кирилл Афанасьевич. Да, я кое-что напутал, назвал не те цифры. Но вы могли бы меня поддержать, а не выставлять на посмешище. Перед кем? – Он посмотрел Мерецкову в лицо. – Перед самым вождём! Если ещё такое повторится, то я не знаю, смогу ли с вами сработаться.

   – Меня, Август Иванович, волнует вовсе не это, – сдерживая вдруг охватившее его волнение, сказал Мерецков, – а то, как воспринимаете вы мои доклады. Возьмём тот же парад. Я ведь всё-всё докладывал вам, вы сделали пометки в своей записной книжке. И что же? Всё перепутали! Так порой у вас бывает и с приказами. Это что, ваша забывчивость? Но это лишь часть проблемы, товарищ командующий. Большая проблема в другом: я докладываю вам по округу конкретно любой вопрос, с указанием фактов, а в ЦК партии вы говорите совершенно иное. Опять путаница получается. Может быть, действовать так: прежде чем вам идти к высокому начальству, сверим факты и согласуем наши действия?

Однако Корк отверг предложение:

   – Я – командующий, и мне дано право оценивать обстановку в округе, проводить то или иное мероприятие, а ваше дело, Кирилл Афанасьевич, исполнять!

   – Я ничуть не покушаюсь на ваши права, товарищ командующий, но и вы не лишайте меня права говорить начальству правду и только правду! – сдержанно заявил Мерецков.

Возвращаясь к себе в штаб, он подумал, что хороших отношений с Корком у него теперь и вовсе не будет. Надо куда– то уходить. Эту мысль он высказал своему другу, комкору Белову. Иван Панфилович всю Гражданскую войну провёл в Средней Азии, был активным участником ташкентских событий (частично их описал Дмитрий Фурманов в повести «Мятеж»), и его рассказы нравились Мерецкову. Выслушав Кирилла Афанасьевича, Белов коротко обобщил:

   – Да, тебе надо уходить от Корка. Я давно заметил, что ты ему чем-то не люб... – Он помолчал. – Жизнь нашего брата сложная, как паутина, не всегда знаешь, где конец, а где начало. Я вот долго состоял в партии левых эсеров и, если бы не порвал с этой партией, себя бы потерял...

«И мне бы себя не потерять», – грустно вздохнул Мерецков. Вдруг он подумал о Будённом: не посоветоваться ли с ним? Пожалуй, он может помочь. Семён Михайлович – друг и соратник Климента Ефремовича, в любое время вхож к нему и мог бы замолвить словечко о нём, Мерецкове, тем более что Семён Михайлович – его бывший командарм по службе в Конной армии. Кириллу Афанасьевичу эта мысль показалась заманчивой, и он тут же позвонил в инспекцию кавалерии. Трубку взял Будённый.

   – У меня к вам есть дело, Семён Михайлович. Вы сможете меня принять?

   – Дел тут у меня под завязку, – усмехнулся в трубку Будённый, – но как не принять бывшего своего подчинённого! Приходи к семи вечера, сможешь?

   – Конечно!

   – Что-то ты, Кирилл, похудел, а? – спросил Будённый, едва Мерецков вошёл к нему в кабинет.

   – Много езжу, Семён Михайлович, к тому же часто проводим учения. Как тут не похудеть!

В его глазах Будённый уловил лукавый блеск.

   – Ну, выкладывай, что у тебя?..

Мерецков доложил ему все подробности о своих взаимоотношениях с Корком, поведал, чем болела душа, и закончил так:

   – Работы, даже самой сложной, я не боюсь, но, когда её не ценят, пренебрегают твоими советами, стынет романтический порыв, а без него служба кажется сущим адом!

Будённому понравилось, как Мерецков излил душу, и ему захотелось помочь Кириллу Афанасьевичу.

   – Значит, так. Работай в штабе в полную силу, как и работал, – сказал он. – Твоё желание уйти в другой округ я поддерживаю и об этом переговорю с Ворошиловым. Думаю, нас с тобой он поймёт.

Неизвестно, что сыграло свою роль – то ли просьба Будённого, то ли беседа Мерецкова с наркомвоенмором Ворошиловым, который вскоре вызвал его к себе, – но в апреле 1932 года, примерно через две недели, Кирилл Афанасьевич был назначен начальником штаба Белорусского военного округа. Как позже узнал Мерецков, Ворошилов переговорил с командующим округом Уборевичем, и тот согласился взять Мерецкова на столь ответственную должность. И хотя отношения с Корком у Кирилла Афанасьевича были натянутые, уезжая в Минск, он поблагодарил Августа Ивановича за всё хорошее, чему научил его бывалый военачальник.