Текст книги "Мерецков. Мерцающий луч славы"

Автор книги: Александр Золототрубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 35 страниц)

   – Товарищ генерал армии! – прервал его раздумья чей– то звонкий голос.

Мерецков обернулся. У обочины дороги стояла чёрная «эмка», из неё выскочил капитан и подбежал к нему.

   – Извините, товарищ командующий, я опоздал к самолёту. «Юнкерсы» бомбили город, пришлось в дороге нам остановиться...

Генерал Говоров, высокий, плечистый, с открытым лицом, встал из-за стола и шагнул навстречу Мерецкову. Пожатие его руки было тёплым и крепким.

   – Ещё вчера ожидал вас, Кирилл Афанасьевич, но ваше сиятельство не смели прибыть, – не без шутки промолвил он. – Что, испугались вьюги?

   – Лучше пусть будет снежная буря, чем свинцовая, – сострил Мерецков. – Я к тебе, Леонид Александрович, собирался, но позвонил Василевскому, и тот заявил, что «добро» на поездку в Ленинград мне нужно брать у Верховного. Потому и задержался. Кстати, – продолжал Кирилл Афанасьевич, – начальник Генштаба потребовал не затягивать с разработкой плана операции, то же самое он поручил мне передать тебе. – Мерецков снял шинель, присел к столу. – Какие силы можешь задействовать в предстоящей операции?

Говоров сказал, что его войска нанесут встречный удар в том месте, где войска Волховского фронта находятся ближе всего к Ленинграду. Он предложил Кириллу Афанасьевичу подойти к карте, которая висела на противоположной стене.

   – Я думаю, что это надо сделать, как ты и говорил, севернее Ладоги. – Это место, обведённое красным кружочком, он показал на карте. – Ну а мой план будет готов к середине ноября, и мы пошлём его в Ставку.

(17 ноября ленинградцы представили в Ставку свои соображения по плану совместной операции обоих фронтов, а также Балтийского флота; большое участие в её разработке принимал Жуков. – А. 3.).

   – Где нам обозначить рубеж встречи двух фронтов? спросил Мерецков. – Может быть, в районе железной дороги, что идёт через Рабочие посёлки номер один и номер пять, вот здесь? – Кирилл Афанасьевич обозначил это место на карте.

   – Согласен! – задорно воскликнул Говоров. – Здесь самое узкое место между нашими фронтами. Да, а как там Сталинград?

   – Пока на улицах города идут ожесточённые бои, – подчеркнул Мерецков. – Чтобы помочь защитникам Сталинграда, 19 октября в наступление перешли войска Донского фронта, немцам тут же пришлось снять со штурма города большую часть авиации, артиллерии и танков и бросить всё это против Донского фронта. По словам Василевского, там идёт упорная и кровавая битва, – проговорил Кирилл Афанасьевич. – Но у Александра Михайловича был бодрый голос, и я понял, что назревают события не в пользу врага.

   – Что конкретно? – насторожился Говоров, разглаживая ладонью колючие усы.

   – Василевский об этом не сказал, лишь намекнул. – Мерецков выдержал паузу. – По его словам, сейчас главная задача сталинградцев – измотать немцев до предела, а уж потом ударить по ним... Да, не будь этих тяжких боев под Сталинградом, мы бы с вами, Леонид Александрович, получили для фронтов солидные резервы, пока же всё идёт в Сталинград.

Работалось обоим командующим быстро и хорошо, они с полуслова понимали друг друга. В шестом часу вечера перекусили, и Мерецков уехал в свой штаб. Провожая его, генерал Говоров был задумчив.

   – Чего вдруг притих? – спросил его Кирилл Афанасьевич.

   – Хотелось бы крепко ударить по немцам, но войск и боевой техники у меня маловато, на глубокую операцию сил не хватит.

   – Не горюй, дружище! – ободрил его Мерецков. – Мы и с теми силами, что есть, дадим фрицам прикурить. Ну, будь здоров, Леонид Александрович! – Они обнялись на ледяном ветру, и Кирилл Афанасьевич поднялся в кабину «Дугласа».

План, который разработали командующие, предусматривал встречный удар двух фронтов, разгром группировки немцев к югу от Ладоги и прорыв блокады Ленинграда в самом узком месте. Мерецков, учитывая трудности Ленинградского фронта, пошёл на то, чтобы в операции участвовало больше дивизий его фронта, нежели Ленинградского. Кирилл Афанасьевич боялся, что Ставка не утвердит его план, но она утвердила его без каких-либо замечаний. Мерецков не смог сдержать своих чувств.

   – Пока всё идёт без сучка, без задоринки, – сказал он, потирая руки и весело глядя на генерала Стельмаха. – Декабрь Ставка нам отводит на подвоз боеприпасов и новой техники, ремонт танков и прочее. Начнём мы боевые действия в начале января сорок третьего. Знаешь, как в Ставке назвали нашу операцию?

   – Не слыхал, – смутился генерал Стельмах.

   – «Искра»! – весело изрёк Кирилл Афанасьевич.

Директива Ставки на прорыв блокады поступила 8 декабря. Руководство Волховского фронта к этому времени претерпело изменения. Членом Военного совета фронта по инициативе Верховного был назначен генерал Мехлис, а начальником штаба – генерал Шарохин. Генерал Стельмах возглавил штаб Юго-Западного фронта. Не знал Кирилл Афанасьевич, что видится с ним в последний раз: 21 декабря Стельмах погиб в бою, об этом Мерецкову в тот же день сообщил командующий фронтом генерал Ватутин. Конечно, генерал Шарохин был более опытный штабист, ещё до войны он окончил Военную академию Генштаба, а в ходе войны был заместителем начальника Генштаба. Против его назначения Мерецков не возражал, хотя ему жаль было отпускать Стельмаха. Но так решил не он, а Сталин, о чём Кирилл Афанасьевич честно заявил Григорию Давидовичу.

   – И Мехлиса, и Шарохина прислала ко мне Ставка, – сказал Мерецков, – так что я не ставил вопроса о твоей замене. Но ты уходишь к моему другу Ватутину, он тебя знает и в обиду не даст. Передай от меня ему привет.

   – Скажу честно, мне не хочется от вас уходить. – Голос у Стельмаха дрогнул. – Я же воевал с вами рядом в самые тяжкие дни...

   – Не переживай, Григорий Давидович, – успокоил его Кирилл Афанасьевич. – Главное ведь не в том, где ты вою ешь, а как ты воюешь.

Интересной была у Мерецкова встреча с генералом Мехлисом. Когда тот прибыл в штаб, Кирилл Афанасьевич, поздоровавшись с ним, спросил:

   – Что, прибыли меня инспектировать?

   – Нет, Кирилл Афанасьевич, – тихо ответил Мехлис, и, как показалось Мерецкову, в его голосе прозвучала неуверенность. – Меня назначили членом Военного совета Волховского фронта.

Мерецков смутился, какое-то время молчал, не зная, что ответить, но вскоре обрёл прежнее спокойствие и, слегка улыбаясь, промолвил:

   – Ну что ж, начальству виднее, куда вас направить, была бы только польза. Ну а коль прибыли ко мне, будем работать вместе. Можете тут располагаться и чувствовать себя как дома!

Мехлис, однако, остался стоять.

   – В мае я был на Крымском фронте как представитель Ставки, – заговорил он негромко, чуть потупив взор, – но я не обеспечил организацию обороны и меня освободили от всех должностей. Вы знаете об этом?

   – Знаю, Лев Захарович, – усмехнулся Кирилл Афанасьевич.

   – И что вы на это скажете?

   – У любого военачальника могут быть неудачи на фронте. Были они и у меня. Лекарство для выздоровления здесь одно – извлечь урок и трудиться в полную силу. Как это говорил Лев Толстой? Думай хорошо, и мысли созреют в добрые поступки!

   – У Льва Толстого есть и другие слова, – улыбнулся Мехлис. – Он говорил, что дело не в том, чтобы знать много, а в том, чтобы знать из всего, что можно знать, самое нужное.

   – Я не Лев Толстой, но коль речь идёт о нашем военном деле, сказал бы так: долг превыше всего, и тот, кто честно исполняет его, герой.

По всем вопросам у Мерецкова была полная ясность, что беспокоило его и даже настораживало: смогут ли бойцы с ходу прорвать блокаду? Должны! В его делах и поступках никогда не просматривалось самодовольство, а тем более бахвальство, хотя он знал, что истинные дела всегда просты и скромны и свидетельствуют если не о таланте тех, кто их совершает, то о большой силе воли, которую они проявляют. Чего-чего, а воли у Кирилла Афанасьевича было столько, что другие могли позавидовать. И всё же, удастся ли прорвать блокаду? Эта мысль преследовала его, хотя волноваться оснований не было. Правда, участок между населёнными пунктами Липки и Мишкино, куда будет наноситься главный удар, обороняла всё та же 18-я армия генерала Линдемана. Он был сильно укреплён, с разветвлённой системой противопехотных и противотанковых заграждений, со сплошными минными полями... Утешало то, что 2-я ударная армия генерала Романовского была ударной группировкой фронта, усиленной танками и артиллерией, а с воздуха прикрытой самолётами 14-й воздушной армии генерала Журавлева. «У нас всё готово, лишь бы непогода нам не помешала», – сказал командарм Журавлев. Сам он был лётчиком высокого класса, когда требовалось, мог сесть в кабину любого самолёта и поднять его в воздух.

Мерецков поручил начальнику штаба генералу Шарохину провести командно-штабную игру и отправился в Ленинград на встречу с командующим фронтом генералом Говоровым. Вернулся он поздно вечером довольный, собрал в штабе своих помощников и заявил:

   – Мы с Говоровым обговорили все вопросы совместных действий в предстоящем наступлении. Определили рубежи встречи фронтов, наметили серию сигналов, чтобы свои войска не принять за войска противника... Словом, я доволен встречей и уверен, что польза от неё будет! А теперь подробно доложу вам, о чём мы договорились...

В первой половине января 1943 года неожиданно на фронт прибыли представители Ставки маршал Ворошилов и генерал армии Жуков. Мерецков узнал об этом в последнюю минуту и не смог встретить их на аэродроме.

   – Ну, добрый день, хитрый ярославец! – Лицо Жукова от мороза раскраснелось, на бровях ещё не растаяли паутинки инея. – Ветер колючий, как игла... Послушай, Кирилл, давно хочу спросить, почему Иосиф Виссарионович называет тебя хитрым ярославцем?

   – У него бы ты и спросил, Георгий, – слукавил Мерецков.

   – А чего спрашивать, и так всё ясно, – упрекнул его Климент Ефремович. – Ты же родом из Ярославля?

   – Истина! – подтвердил Кирилл Афанасьевич.

   – Ну а почему «хитрый», тут секрета нет, – продолжал Ворошилов. – Твои дельные предложения по военным вопросам всегда импонировали Сталину, потому-то он и назвал их «хитрыми».

   – Я рад, что ко мне приехали такие видные военачальники, – улыбнулся Мерецков. – Но хотел бы знать, чем обязан?

Жуков захохотал.

   – Ну ты, Кирилл, даёшь! – воскликнул он. – Мы будем координировать действия ваших фронтов, когда начнётся операция. А теперь за работу!

Он сбросил с себя шинель, фуражку и, глядя на Мерецкова, попросил его разложить на столе рабочую карту, потом развернул свою. Генерал Шарохин мигом всё сделал.

   – Ну-ка, хитрый ярославец, покажи на карте, где вы с Говоровым наметили прорывать блокаду Ленинграда?

   – Вот здесь, севернее Ладоги. – Мерецков ткнул карандашом в красную точку на карте. – Расстояние между нашими фронтами двенадцать километров, вот и получается, что мой фронт должен преодолеть шесть километров вражеской обороны и столько же Ленинградский.

11

Жуков внимательно разглядывал карту. Линия фронта тянулась через буреломы, лесные чащобы и болота и по небольшим холмикам-островкам, возвышавшимся над стылой землёй.

   – Направление сложное, – раздумчиво произнёс он и неожиданно спросил о другом: – А где член Военного совета Мехлис? Я что-то его не вижу.

Мерецков сказал, что фронт скоро начнёт наступление и он послал Мехлиса во 2-ю ударную армию.

   – Лев Захарович нервы тебе не треплет? – усмехнулся Жуков.

   – Пока с Мехлисом у меня мирное сосуществование, – ушёл от прямого ответа Мерецков.

Маршал Ворошилов в это время о чём-то беседовал с начальником артиллерии фронта генералом Дегтярёвым и к их разговору не прислушивался, но Жуков знал, что Климент Ефремович, как и он сам, Мехлиса недолюбливал.

   – Если Мехлис станет тебя поучать, мешать работе, дай знать мне, я поговорю с Верховным, – заметил Жуков. – Я найду что сказать Иосифу Виссарионовичу.

   – Добро, Георгий Константинович.

Жуков в целом одобрил задумку Мерецкова, где и какими силами нанести удар по обороне фашистов, но подчеркнул, что успехов можно добиться, если действия Ленинградского и Волховского фронтов будут строго согласованы.

   – Я говорил по ВЧ с генералом Говоровым и его тоже предупредил на этот счёт, так что имей в виду, – сказал Георгий Константинович, глядя на Кирилла Афанасьевича.

Он хотел закурить, но в портсигаре было пусто, и он попросил папиросу у Ворошилова. Тот достал из кармана пачку папирос и нечаянно уронил на пол фотокарточку, которую перед самым отъездом на Волховский фронт ему вручил фотокорреспондент «Красной Звезды». Жуков поднял её.

   – Кто это? – спросил он, разглядывая лейтенанта в форме лётчика. – Мне знакомо это лицо, где-то я видел его.

   – Это же сын Михаила Фрунзе – Тимур! – Ворошилов взял фотокарточку и спрятал её в карман. – Когда после операции в двадцать пятом Фрунзе умер, я взял на воспитание его детей – сына Тимура и дочь Таню. – Он вздохнул. – Потом Тимур окончил военную авиашколу, в сорок первом стал лётчиком. Участвовал в боях под Москвой...

   – Тимура Фрунзе уже нет, – грустно промолвил Жуков. – Девятнадцатого января сорок второго года в воздушном бою на него напали восемь немецких самолётов, два из них Тимур сбил, но и сам погиб. На имя Верховного мы тогда послали реляцию, чтобы ему присвоили звание Героя Советского Союза посмертно, что и было сделано.

   – Героем Тимур стал, но я зол на авиаторов, которые не уберегли сына легендарного Михаила Фрунзе, – грустно произнёс Ворошилов.

   – Мне говорили, что парень он был горячий, рвался и самое пекло, у него был характер отца. – Жуков помолчал. – Вот что, Кирилл Афанасьевич. Я хотел бы побывать в войсках. Через два дня тут поднимется свинцовая буря, и важно поговорить с бойцами и командирами, какое у них настроение, может, штаб что-то упустил, есть время поправить... Давай вместе съездим, а маршал Ворошилов обговорит некоторые вопросы с начальником штаба. Вы, Климент Ефремович, поедете с нами?

– У меня есть вопросы к начальнику штаба, – улыбнулся маршал, – так что поезжайте...

В ночь на 12 января войска Волховского фронта заняли исходное положение, а сутки спустя 14-я воздушная армия генерала Журавлева нанесла массированный удар по вражеским позициям. Взрывы сотен бомб перепахали землю. Затем заработала артиллерия, более двух часов она обрабатывала передний край врага, потом наши дивизии ринулись вперёд. На участке, где была особенно крепка оборона гитлеровцев, весь день шёл ближний бой, нередко наши бойцы сходились с немцами в рукопашной схватке, наконец гитлеровцы не выдержали и стали сдаваться в плен. Узел сопротивления противника был уничтожен, и 327-я стрелковая дивизия, позже переименованная за мужество и стойкость в 64-ю гвардейскую, с ходу атаковала 207-ю охранную дивизию немцев, обходя её с севера.

В разгар боев на КП фронта поступило донесение о том, что на станцию Мга прибывают немецкие пехотные и танковые части и генерал-фельдмаршал Кюхлер, командуя войсками, бросает их в сражение, стремясь остановить наступление войск Волховского фронта.

Всю ночь не утихали бои. По всей линии фронта горели яркие огни: то взрывались бомбы и снаряды, то в небо взлетали ракеты и тысячи трассирующих пуль, то открывали ураганный огонь по вражеским позициям гвардейские миномёты. Генерал армии Мерецков уверенно руководил боем. Связь действовала непрерывно, и комфронтом по ходу боев постоянно связывался с командармами и комдивами, отдавая необходимые распоряжения. Когда ему сообщили, что генерал-фельдмаршал Кюхлер бросил в бой свежие силы, сняв войска с других участков, Мерецков вызвал на связь комдива 18-й генерала Овчинникова, чья дивизия входила во второй эшелон, и приказал нанести удар по противнику. Поддержанная 98-й танковой бригадой, эта дивизия прорвалась к Рабочему посёлку. Преодолевая сопротивление врага, сюда с запада подходила 186-я дивизия Ленинградского фронта. Вражеская оборона трещала по всем швам, всё уже становилась полоса, отделявшая Волховский фронт от Ленинградского.

   – Товарищ командующий, осталось преодолеть один километр! – необычно громко доложил генерал Шарохин.

На седьмые сутки упорных боев рано утром 18 января волховчане сделали решающий бросок и смяли остатки вражеских войск. В снежной пелене волховчане увидели солдат в белых халатах, приближавшихся к Рабочему посёлку. Как по команде, те подняли автоматы выше плеча. Свои, ленинградцы! Волховчане и ленинградцы обнимали друг друга, и с их горячих губ срывалось одно великое слово – победа!..

К зоне прорыва подъехал на «виллисе» генерал армии Жуков. Он вышел из машины, и бойцы сразу его окружили.

   – Молодцы, ребята! – Громкий голос Георгия Константиновича разорвал морозный воздух. – Так и надо бить фашистов, чтобы не зарились на нашу землю!..

Жукову в этот день, день завершения прорыва блокады, было присвоено звание Маршала Советского Союза.

Мерецков, переговорив по телефону с командармом 2-й ударной, вскинул затуманенные глаза на генерала Шарохина.

   – Блокада Ленинграда снята, Михаил Николаевич. Ты рад? Я тоже... – Голос у комфронтом слегка сорвался, и начальник штаба увидел слезинки на его глазах. – Жуков находится в зоне прорыва, я мигом подскочу туда на машине, посмотрю, что там делается.

Вернулся он на КП через час весь в снегу, раскрасневшийся от мороза, ввалился в комнату штаба, не раздеваясь, порывисто снял трубку с аппарата ВЧ и позвонил в Ставку. Ему ответил знакомый голос. Кирилл Афанасьевич так разволновался, что даже не поздоровался с Верховным, на одном дыхании выпалил:

   – Товарищ Сталин, докладывает генерал армии Мерецков. Мои войска и войска Ленинградского фронта прорвали вражеское кольцо! – Он ощутил толчки сердца.

   – Наконец-то ленинградцы могут вздохнуть полной грудью! – весело отозвался Верховный. – Поздравляю вас с большим успехом, Кирилл Афанасьевич! Я жду доклада от Жукова. Где сейчас представители Ставки?

Мерецков ответил, что генерал армии Жуков находится в месте прорыва блокады, в войсках 2-й ударной армии генерала Романовского, а маршал Ворошилов – на КП Ленинградского фронта.

   – А как у вас работает товарищ Мехлис? – вдруг спросил Верховный.

   – Скажу вам, как на духу: для подготовки операции «Искра» он сделал немало, и я доволен.

   – Теперь товарищ Мехлис, как я понял, признал ваш стиль работы! – усмехнулся в трубку Сталин. – Это уже хорошо. Вечером Москва будет салютовать вам в честь прорыва блокады. Ещё раз поздравляю вас с успехом!..

Положив трубку, Мерецков обернулся и лишь сейчас увидел Мехлиса. Он стоял в двух шагах и слышал весь разговор.

   – Кирилл Афанасьевич, я хочу вам сказать... – Мехлис зарделся и стал похож на провинившегося школьника. – Помните нашу ссору на Северо-Западном фронте? Я тогда был неправ.

   – Я давно об этом забыл. – Мерецков тронул его за плечо. – Почему такой грустный, Лев Захарович? Радуйся, мы же прорвали это дьявольское кольцо, и нам самим стало легче дышать, а уж ленинградцам и подавно! – После паузы он добавил: – А Жуков уже маршал! Мне сообщил об этом Сталин.

   – Надо бы поздравить Георгия Константиновича, – предложил Мехлис.

   – Он уехал в Ленинград к генералу Говорову. – Мерецков подозвал к себе начальника штаба Шарохина и спросил, какова ширина коридора, пробитого между фронтами.

   – Невелика, товарищ командующий, восемь-десять километров. А что вас волнует?

Кирилл Афанасьевич пояснил, что немцы могут снова начать атаки, вряд ли они смирятся с поражением.

Мехлис разделял его тревогу.

   – Если Гитлер надавит на Кюхлера, что тому останется делать? Идти ва-банк!

Случилось именно так, как говорил Мерецков. Интуиция не подвела его и в этот раз. Позже стало известно, что, когда Гитлеру доложили о прорыве блокады Ленинграда, он тут же связался по телефону с генерал-фельдмаршалом Кюхлером и приказал ему бросить в сражение все силы, но взять реванш и вновь замкнуть кольцо осады.

Кюхлер двинул танки на волховчан, но те, отчаянные и закалённые в боях, сдержали их натиск. Как ни пытались немцы прорваться к заветному коридору, им это не удалось: там уже стали прокладывать железнодорожную ветку прямиком на Ленинград, а когда она была готова, Мерецков лично отправил в голодный город первый эшелон с продовольствием. Ставка возложила на Волховский фронт ответственность за доставку всех грузов в город, и Кирилл Афанасьевич за этим строго следил. Здесь уж было где приложить руку «пробивному» Мехлису. Лев Захарович нередко сам «выбивал» из различных наркоматов в Москве всё, что требовалось Ленинграду. Скупой на похвалу Мерецков на Военном совете воздал должное Мехлису и даже сообщил ему, что будет, ходатайствовать перед Верховным о награждении его орденом. Мехлис, хотя ему приятно было это слышать, сдержанно ответил:

   – Я делаю всё, что могу, но не ради наград...

Мерецков понимал, что на отстаивание коридора в пробитом блокадном кольце уйдёт немало времени, и он не ошибся. Весь 1943 год на рубежах Волхова шли упорные бои, они то затухали, то снова вспыхивали. Особенно ожесточённо оборонялись немцы во время Мгинской операции. Гитлеровское командование пыталось часть сил перебросить из-под Ленинграда на Орловско-Курскую дугу, где в те дни шло великое сражение. Но генералы Мерецков и Говоров силами своих фронтов сковали немецкую группировку, и врагу это не удалось.

Вскоре наступил конец и «Северному валу», который был сокрушён в результате проведения Новгородско-Лужской операции, и, когда в Ставке о ней зашла речь, Кирилл Афанасьевич признался, что эта операция стала для него переломной.

   – В каком смысле? – не понял его маршал Василевский (это звание ему присвоили в феврале 1943 года после разгрома немецко-фашистских захватчиков под Сталинградом, где начальник Генштаба курировал фронты).

Мерецков пояснил, что во время проведения Новгородско-Лужской операции он почувствовал, что может диктовать врагу свою волю. Разработал план сражения и полностью провёл его в жизнь!

   – А раньше у вас такой уверенности не было? – спросил Сталин.

Мерецков заметил, что раньше для такой уверенности не было субъективных и объективных условий. Взять, например, Синявинскую операцию осенью сорок второго года. Он горел желанием сломить оборону врага и снять блокаду Ленинграда, но ничего из этого не вышло. Почему? Не хватало войск, боевой техники, боеприпасов, даже снаряды и мины он лично распределял по соединениям. Да и опыта воевать в лесах и болотах было маловато. Теперь со всем этим стало намного легче.

Операцию под Ленинградом и Новгородом проводили силами Ленинградского, Волховского и 2-го Прибалтийского фронтов при поддержке кораблей Балтийского флота и авиации дальнего действия, Волховскому фронту надлежало взломать оборону немцев, которую они укрепляли два года, сделали глубокоэшелонированной, с большим количеством дотов и дзотов, и освободить Новгород. Затем следовало наступать на Лугу, в тесном взаимодействии с войсками Ленинградского фронта разгромить главные силы группы армий «Север» и открыть нашим войскам дорогу в Прибалтику.

У Мерецкова не возникло сомнений в осуществлении на практике директивы Ставки, хотя его коллега генерал Говоров сказал, что предстоящая операция потребует немало сил, а их у него и так недостаточно.

   – Ты уже разработал план операции? – спросил он.

   – Кое-что набросал, а сейчас размышляю, как взять Новгород. В нём немало ценных памятников, и, если начнутся уличные бои, всё превратится в камни. – Кирилл Афанасьевич вздохнул. – Пока картина мне не ясна, но в одном я уверен: брать Новгород в лоб нельзя! Надо идти в обход, в противном случае от города ничего не останется.

   – Да, исторические памятники там на каждом шагу, – грустно произнёс Говоров. – Я не раз бывал в Новгороде и всё видел. Где же ты будешь рвать оборону? Эта оборона фрицев на новгородском направлении имеет в глубину до тридцати километров, если не больше.

   – Глубина обороны там в два раза больше – до шестидесяти километров, – поправил Говорова Кирилл Афанасьевич.

Вернулся к себе Мерецков довольный. Переговорил с Говоровым, и как-то стаяла тревога, хотя Кирилл Афанасьевич не до конца уяснил, где будет прорывать вражескую оборону. Он заверил Леонида Александровича, что, когда решит для себя этот вопрос, позвонит ему. Прошло трое суток, а Мерецков всё ещё размышлял над картой со своими помощниками. Наконец идея созрела, и он поспешил дать знать о ней Говорову. Главный удар волховчане будут наносить с севера, примерно в тридцати километрах от Новгорода. Почему? Отсюда легче развить наступление. Да, но Новгород находится на стыке двух немецких армий, и, как только оборона 18-й немецкой армии будет прорвана, ей поспешат на помощь войска 16-й немецкой армии, которые расположены в районе Старой Руссы.

   – Я боюсь, что немцы могут сковать продвижение твоих войск, – возразил Говоров.

Мерецков невольно усмехнулся в телефонную трубку, сказал, что нанесёт вспомогательный удар через верховье озера Ильмень, чтобы обезопасить себя.

   – А лёд на озере выдержит тяжёлые орудия? – спросил Говоров.

   – Это мы, разумеется, проверим, но морозы здесь стоят до тридцати градусов и вода наверняка промёрзла на большую глубину, – ответил Кирилл Афанасьевич. – А удар со стороны озера очень выгоден, немцам и в голову не придёт, что наши войска могут появиться отсюда.

   – По-моему, ты выработал дерзкий план, и он мне по душе! – весело отозвался Леонид Александрович.

Положив трубку, Мерецков отошёл от стола и выпрямился.

   – Значит, так, Михаил Николаевич. – Он пристально посмотрел на начальника штаба генерала Шарохина. – Атаку через озеро Ильмень проведём глубокой ночью и без артиллерийской поддержки, иначе демаскируем себя. А ставка – на полную внезапность. Уверен, что враг не ждёт атаки со стороны озера, которое далеко просматривается. Если поднимется метель, это нам на руку. А главный удар нанесём с плацдарма севернее Новгорода, но после того как наша артиллерия хорошо обработает своим огнём передний край фрицев.

Мерецков сказал, что главный удар будет наносить 59-я армия генерала Коровникова. Она мобильна, хорошо вооружена, а Коровников – один из лучших командармов. Иван Терентьевич хорошо проявил себя при проведении Любанской операции, был ранен, но подлечился и вернулся на фронт. Начальник Генштаба маршал Василевский, приехав на Волхов, застал Коровникова на КП армии с опухшими ногами, опирающимся на палку. Маршал предложил командарму отправиться на лечение, но тот попросил разрешения продолжать руководство боем.

Утро 14 января выдалось морозным и снежным, а когда 59-я армия генерала Коровникова перешла в наступление, поднялась метель. Из-за плохой погоды авиация 14-й воздушной армии генерала Журавлева, к огорчению Мерецкова, не смогла нанести по врагу бомбовые удары, а сделала это лишь на второй день. Немцы, как и предвидел Кирилл Афанасьевич, оказали упорное сопротивление, главные силы 59-й армии вклинились в их оборону за день на глубину до километра. На вспомогательном направлении войска генерала Коровникова добились большего успеха. Они скрытно переправились по льду через озеро Ильмень и внезапной атакой захватили плацдарм до шести километров по фронту и до четырёх в глубину.

   – Порадовал ты меня, Иван Терентьевич! – выслушав доклад командарма, сказал Мерецков. – У тебя бойцы орлы, им не впервые бить врага. Я уверен, что они больше других получат наград!..

На третьи сутки боев главная полоса вражеской обороны была прорвана. На направлении главного удара прорыв удалось расширить до двадцати километров, что радовало Мерецкова, хотя с виду он был суров и особых эмоций не проявлял. Войска 18-й немецкой армии пятились назад, но всё ещё грозили танками и самолётами. Но когда пошла в наступление 54-я армия генерала Рогинского, немцы в панике побежали, целыми группами сдавались в плен. Многие с поднятыми руками кричали: «Гитлер капут!»

   – Жаль, что у нас нет кинооператора: заснял бы эту сцену «храбрости» гитлеровцев! – усмехнулся Кирилл Афанасьевич.

На шестые сутки войска 59-й армии завершили окружение новгородской группировки немцев и вместе с бойцами 7-го стрелкового корпуса, который был введён из фронтового резерва, уничтожили её и освободили Новгород. Мерецков оставил за себя на КП начальника штаба Шарохина, а сам, сев в «виллис», поехал в освобождённый город. Но прежде он побывал у генерала Свиклина. Это его люди маршем прошли по замерзшим рекам Мета и Перерва, с ходу форсировали озеро Ильмень и ударили по позициям фашистов.

Командующий Ленинградским фронтом генерал Говоров, как и обещал, не подвёл Мерецкова. Войска 2-й удар ной армии, которой теперь командовал генерал Федюнинский и которая по приказу Ставки была переброшена кораблями Балтийского флота на Ораниенбаумский плацдарм, вместе с войсками 42-й армии успешно громи ли врага.

   – Ну вот, Михаил Николаевич, «Северный вал» под ударами двух фронтов рушится! – улыбнулся Мерецков. – А ты сомневался!

   – Я боялся, что озеро Ильмень не выдержит большой нагрузки, – сказал Говоров. – Помните эпизод из кинофильма, когда Александр Невский погнал врагов по льду Чудского озера? Под массой войск и лошадей он треснул и все они вмиг затонули в ледяной воде.

   – Но прежде крепость льда на озере мы проверили танком и убедились, что его толщина приличная – выдержит все нагрузки! – пояснил Кирилл Афанасьевич.

А дальше всё шло, как по накатанной полосе. Войска Волховского фронта, левым крылом наступая на Лугу и частью сил на Шимак, к 30 января отбросили немцев на полсотни километров от Новгорода, а войска правого крыла фронта совместно с войсками 67-й армии генерала Свиридова 1 февраля глубоко охватили с севера вражеские войска, пытавшиеся удержать город. 12 февраля Луга была освобождена.

   – Улов у нас небольшой, и всё же... – не договорил Мерецков.

Начальник штаба Шарохин поднял глаза.

   – Вы имеете в виду потери немцев?

   – Да, нам удалось разгромить восемь пехотных и одну танковую дивизию и нанести тяжёлое поражение четырём немецким дивизиям. Это показали пленные немецкие офицеры, двое из них – штабные крысы. Уж им-то доподлинно известно, какие потери они понесли на этом направлении.

Месяц длилась Новгородско-Лужская операция, и всё это время Мерецков не знал настоящего отдыха. Днём и ночью он руководил боями, спал урывками. Зато победа окрылила его, и когда 27 января Ленинград салютовал в её честь, Кирилл Афанасьевич чувствовал себя именинником.

Итак, «Северный вал» был разрушен в короткий срок, а через неделю, в феврале, Ставка расформировала Волховский фронт. «Что теперь будет, куда меня направят? – невольно подумал Мерецков, когда прочёл телеграмму из Генштаба. – Мне бы хотелось повоевать на западе, там Красной Армии предстоят крупные операции, и я бы мог сказать своё слово...»