Текст книги "Мерецков. Мерцающий луч славы"

Автор книги: Александр Золототрубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 35 страниц)

4

Не было исключений и в этот раз. Едва Мерецков вошёл в кабинет, Сталин встал из-за стола и пошёл ему на встречу.

   – Ну, как там дела у генерала Курочкина и недавнего генштабиста генерала Ватутина? – спросил он, здороваясь с Мерецковым за руку. – Садитесь, пожалуйста, рядом с товарищем Мехлисом и докладывайте ситуацию на Северо-Западном фронте. Лев Захарович изложил своё видение обстановки на фронте, но мне важно знать ваше мнение. – Верховный сел за стол. – Да, а почему вы прямо с аэродрома не прибыли в Ставку?

   – Такого указания от вас я не получал, – пояснил Кирилл Афанасьевич. – Я был в Генштабе у генерала Василевского, туда и позвонил мне Поскрёбышев, вот я и при был к вам.

   – Хорошо. Садитесь сюда, ко мне поближе.

С места поднялся Мехлис.

   – Разрешите идти?

   – Посиди, Лев Захарович, – одёрнул его вождь. – Тебе тоже полезно будет послушать.

Мерецков, подойдя к карте, обстоятельно изложил всё то, чем живёт сейчас Северо-Западный фронт. Не умолчал и о тех потерях, которые понесли войска в последних оборонительных боях, не поскупился и на похвалу в адрес руководителей фронта. Тому доказательство – стабилизировалось и есть уверенность в том, что войска, стоящие перед ними задачи выполнят.

   – Хочу ещё добавить, что генералов Курочкина и Ватутина я хорошо знаю и всё же был строг к тем недостаткам, которые вскрыл в армиях фронта, – подчеркнул Кирилл Афанасьевич.

Он ожидал, что Верховный задаст ему вопросы, возможно, заговорит и Мехлис, но ни тот ни другой и слова не обронили. Сталин, судя по его сосредоточенному лиду, что-то обдумывал и вдруг спросил:

   – Не заменить ли нам командующего фронтом генерала Курочкина кем-то другим, более энергичным?

   – С этим согласиться не могу, товарищ Сталин, – сдержанно возразил Мерецков и почувствовал, как засосало под ложечкой. – Командующий, как вы понимаете, не командир полка, дивизии и даже не командарм, и разбрасываться такими людьми нам негоже. К тому же генерал Курочкин хорошо проявил себя в боях с белофиннами. У него есть свой стиль в работе, в основе которого лежит боевой опыт.

   – А если этот фронт возглавит генерал Ватутин? – прервал его Верховный.

   – Я догадываюсь, кто предложил вам эту идею, – добродушно улыбнулся Мерецков. Он боялся, что Сталин рассердится: не любил вождь, когда на его вопросы сразу не отвечали, а высказывали свои контрпредложения. Так бывало не раз и с Кириллом Афанасьевичем.

Однако на усыпанном оспинами лице Сталина вспыхнула улыбка. Он посмотрел на смутившегося Мехлиса, затем перевёл взгляд на Мерецкова.

   – Скажите!

   – Лев Захарович. Он ещё в штабе Северо-Западного фронта предлагал эту идею, но я отнёсся к ней отрицательно и объяснил почему. То же самое могу повторить и вам, Иосиф Виссарионович.

Верховный не вспылил, как обычно, он задумался. В кабинете было так тихо, что с улицы в окна долетали шум проезжавших машин, голоса людей. Наконец Сталин вскинул брови и, глядя на Кирилла Афанасьевича, спросил:

   – Значит, вы уверены, что генерал Курочкин справится с теми задачами, которые возложила на него Ставка?

Мерецков ответил не раздумывая:

   – Уверен, Иосиф Виссарионович. Кстати, у меня был откровенный разговор с генералом Ватутиным. Я спросил, не хотел бы он возглавить фронт. Он сказал, что у генерала Курочкина больше боевого опыта и он, как начальник штаба фронта, это почувствовал, когда войска сдерживали в упорных боях натиск гитлеровцев. В отношении самого Ватутина я согласен с Львом Захаровичем, что Николай Фёдорович весьма талантливый и мыслящий гене рал и у него большое будущее.

   – Даже так? – Сталин насмешливо взглянул на Мерецкова.

Наконец подал голос Мехлис:

   – А я бы уже сейчас дал генералу Ватутину если не Северо-Западный фронт, то какой-либо другой.

Сталин усмехнулся.

   – Лев Захарович, твоими бы устами мёд пить! Кстати, Кирилл Афанасьевич, в чём «отличился» на фронте товарищ Мехлис? Я спрашивал об этом Булганина, когда он вернулся в Москву, но он толком ничего мне не объяснил.

Мерецков смутился.

   – Пусть вам объяснит сам Лев Захарович... – Помолчав, он добавил: – А вообще-то он извинился за свою горячность, и больше претензий друг к другу мы не имеем. Так, Лев Захарович?

   – Не стану отрицать, я действительно тогда погорячился, хотя по-прежнему считаю, что генерал Курочкин дол жён жёстко требовать от командармов учить войска воевать по-современному, а не либеральничать.

   – Мы это дело поправим, – твёрдо произнёс Верховный, и в его глазах блеснули искорки. – Сейчас идёт жестокая, кровавая война, решается вопрос, кто кого: или мы разобьём полчища гитлеровцев, или они сомнут нас. Поэтому биться с врагом надо до последнего, и тому, кто этого не понимает, нельзя доверять высокий пост. Считаю, что мы правильно поступили, сняв генерала Качанова с поста командующего 34-й армией. Давно следовало это сделать.

«Кажется, вождь принял сторону Мехлиса», – грустим подумал Кирилл Афанасьевич и, уже ничуть не смущаясь, заявил Сталину, что готов отвечать головой за всё, что делает на фронтах как представитель Ставки.

   – Я бы не хотел, чтобы мои слова вы, товарищ Сталин, восприняли как риторику или лозунг. – Мерецков произнёс эту фразу сдержанно, но твёрдо. На лбу у него появились глубокие складки. – У меня нет оснований предъявлять серьёзные претензии к командованию Северо-Западного фронта. Если таковые есть у Льва Захаровича, вам решать.

Мехлис поднялся с места, хотел было что-то возразить, но его опередил Верховный.

   – Вам, Кирилл Афанасьевич, я полностью доверяю. – Лицо вождя посветлело, словно осветилось изнутри, усы шевельнулись. – Это хорошо, что обстановка на Северо-Западном фронте стабилизировалась. Вижу, вы там вошли в курс дела, копнули глубоко. У меня для вас есть новое ответственное задание. – Он пригласил Мерецкова к оперативной карте. – Начальник Генштаба маршал Шапошников доложил, что, по данным наших разведчиков, финны рвутся к Волхову, чтобы соединиться с немецкими войсками. Надо любым способом остановить их!

Мерецков знал, что на Ладожско-Онежском перешейке с финнами сражается 7-я армия генерала Филиппа Гореленко, Героя Советского Союза. Военачальник он расчётливый, в огонь с ходу не бросается и войска бережёт.

   – Я же его знаю, товарищ Сталин! – воскликнул Кирилл Афанасьевич. – Героя он заслужил за храбрость в боях с белофиннами и умелое руководство войсками. Я сам подписывал представление на Гореленко.

   – Но его войска отступают на юг, к Свири, вот сюда! – И Сталин ткнул указкой в жирную точку на карте.

   – На фронте и такое случается, – тихо обронил Мерецков.

Однако Верховный никак не отреагировал на его слова.

   – В 7-ю армию горит желанием съездить товарищ Мехлис, – вновь заговорил Сталин. – Но туда лучше ехать вам. Глаз у вас намётан, генерала Гореленко вы знаете ещё по финской кампании, вам легче будет разобраться с ним. Ну а уж если ситуацию вы оцените как критическую, разрешаю вступить в командование 7-й армией. Напишите приказ об отстранении от должности генерала Гореленко и завизируйте его как представитель Ставки Верховного Главнокомандования. Главное, ради чего вас туда направляет Ставка, – продолжал Верховный, – не дать финнам соединиться с немцами. Я не знаю, что там надо сделать в первую очередь: то ли укрепить оборону, то ли выявить слабые рубежи противника и ударить по ним, то ли ещё что-нибудь. Вы уж сами решите, но зря время не теряйте и действуйте железным кулаком!

Мехлис подошёл к Сталину и попросил разрешении ехать в 7-ю армию вместе с Мерецковым.

   – Вдвоём, как мне кажется, мы быстрее решим там все проблемы. Наверняка в армии слабо поставлена партийно-политическая работа, и это отрицательно сказывается на боевых действиях войск.

Сталин чему-то усмехнулся в усы, качнул головой, потом взглянул на Мерецкова, словно ждал, что скажет тот, но Кирилл Афанасьевич молчал. Он открыл свою рабочую папку и, казалось, что-то искал в ней.

   – Я не возражаю, Лев Захарович, но как решит товарищ Мерецков.

Слова Верховного больно отозвались в душе Мерецкова. Неужели он не понимает, что Мехлис в военных вопросах, не говоря уже о тактике и стратегии, мало что смыслит? Да, говорит Лев Захарович хорошо, как искусный оратор, но на фронте чаще всего нужны не слова, а умение действовать самому, если же потребуется, вот как сейчас, то научить других. Слово ещё не есть дело, ибо всякая истина, даже самая простая, закрепляется практикой. Теперь Мехлис посмотрел на Мерецкова, ища у него поддержки.

   – Можно мне с вами, Кирилл Афанасьевич? – спроси и он, нервно теребя в руках блокнот.

Его слова ничуть не тронули Кирилла Афанасьевича, он счёл нужным ответить Верховному:

   – Я хотел бы туда слетать один. Лев Захарович может поехать в другую армию, их на фронтах немало.

   – Пусть так и будет! – Сталин подошёл к Мерецкову и на прощание пожал ему руку. – Жду от вас доклада!..

Мерецков заехал в Генеральный штаб и встретил там командующего Западным фронтом генерал-полковника Конева.

   – Привет, Иван Степанович! Сколько зим, сколько лет, а?

   – Я вас тоже давненько не видел, – небрежно усмехнулся Конев. – Наверное, были у Верховного? – Конев вертел на шинели пуговицу. – Я вот тоже иду к нему. Вы же знаете, Кирилл Афанасьевич, что три наших фронта – Западный, коим я руковожу, Резервный маршала Семёна Будённого и Брянский генерала Ерёменко – держат оборону на дальних подступах к столице. Будённый и Ерёменко были в Ставке вчера, а меня вызвали сегодня. Попутно заскочил в Генштаб к маршалу Шапошникову. Он предупредил меня, что немцы вот-вот начнут наступление, так что на днях у нас будет жарко...

(Наступление немцы начали 30 сентября ударом танковой группы Гудериана[16]16
  Гудериан Хайнц Вильгельм (1888-1954) – генерал-полковник немецко-фашистской армии. Во время Второй мировой войны командовал танковыми корпусом, группой и армией. В декабре 1941 г. после поражения под Москвой снят с должности. В 1944-1945 гг. начальник Генштаба сухопутных войск Германии.


[Закрыть] и 2-й немецкой армии по войскам Брянского фронта в районе Жуковка – Шостка, а 2 октября они атаковали войска Западного и Резервного фронтов. «Горячие деньки», о которых Конев говорил Мерецкову, начались. Немцам удалось прорвать оборону наших войск севернее Духовщины и восточнее Рославля. Ударные группировки врага, не встречая упорного сопротивления, быстро продвигались вперёд, окружая с юга и севера всю вяземскую группировку войск Западного и Резервного фронтов. К югу от Брянска 3-я и 13-я армии Брянского фронта оказались под угрозой окружения. Танки Гудериана устремились к Орлу, и 3 октября в город ворвались гитлеровцы. Брянский фронт был рассечён, его войска с боями отступали на восток. – А. 3.).

Но об этом Мерецков узнал позднее, а сейчас он посетовал на то, что Верховный посылает его в Петрозаводск в штаб 7-й армии генерала Гореленко, хотя он только что вернулся с Северо-Западного фронта.

   – Что-то у моего давнего друга не получается, его войска отступают, немцы рвутся к Волхову, а оттуда рукой подать до Тихвина. Если немцы возьмут его, то Ленинград лишится последней железной дороги к побережью Ладожского озера, по которой через Вологду идёт снабжение Ленинграда.

   – У вас, Кирилл Афанасьевич, тоже будут горячие денёчки! – улыбнулся Конев. – Будем оба надеяться на успех!..

Маршал Шапошников с кем-то говорил по телефону, но, увидев вошедшего Мерецкова, сказал в трубку:

   – Жду вас к пяти вечера, Александр Васильевич, у меня тут важный гость. – Положив трубку, Борис Михайлович кивнул Мерецкову на стул, чтобы тот сел. – Хрулёв мне звонил, мечется в поисках высокооктанового топлива для авиации... – Он вскинул глаза на Кирилла Афанасьевича.

Я уже знаю, куда вы едете, мне звонил Верховный. – Он встал и подошёл к карте. – Войска 7-й армии, к сожалению, отступают. Как бы немцы не захватили Волхов, а там неподалёку и Тихвин. Не завидую вам, голубчик! Если бы раньше вас послали в те края... теперь же, если честно, на успех вам рассчитывать трудно.

   – Но шанс у меня есть? – усмехнувшись, спросил Meрецков.

   – Один из тысячи! – Шапошников вернулся к столу, извлёк из папки документ. – Утром разведчики принесли мне данные о наличии в том районе вражеских сил. На соединение с финнами восточное Ладоги немцы бросили 39-й моторизованный корпус, в котором до пятисот танков, две моторизованные дивизии и несколько отдельных частей плюс авиация. Кроме того, три дивизии 1-го армейскою корпуса гитлеровцев начали наступать по обоим берегам реки Волхов, а части 38-го армейского корпуса врага двигаются в направлении Малой Вишеры. – Начальник Генштаба с минуту помолчал. – Вы хорошо знаете генерала Яковлева, командующего 4-й? Его войска держат оборону на подступах к Тихвину, и у него, как и у генерала Гореленко, что-то не получается.

   – Танков у них кот наплакал! – едва не выругался Мерецков.

   – Верно, голубчик, танков у них маловато, но надо умело распоряжаться теми, которые в наличии, а это под силу лишь умным командармам.

   – Что, Борис Михайлович, генералы Гореленко и Яковлев плохие вояки?

   – Не знаю, голубчик, я с ними на фронте не был, но если войска отходят, значит, командарм что-то делает не так, как надо. Вот поедете и на месте разберётесь. Давайте лучше теперь же обсудим оперативную обстановку на рубежах, куда вы едете. Пойдёмте к карте...

Два часа лета «Дугласа» в иссиня-чёрном небе, и утром самолёт приземлился на аэродроме близ города Петрозаводска. Когда Мерецков ступил на землю, то неподалёку увидел чёрную «эмку», рядом с ней стоял генерал Филипп Гореленко. Сентябрьский день выдался пасмурным, над городом висели тучи, накрапывал дождь.

   – Ну, здравствуй, Филипп Данилович! – Мерецков тепло пожал ему руку. – Как ты узнал, что я приеду? Я же в штаб вам не звонил!

На лице генерала появилась лукавая улыбка. Он сказал, что у него в Генштабе «есть свой человек», он и дал ему знать.

   – Будешь в Москве, пожми и ему руку! – посоветовал Кирилл Афанасьевич. – У вас тут дожди, а я не взял с собой плащ. Ну а чем объяснить, что твои войска отступают? Верховный очень недоволен, потому и послал меня, приказав разобраться на месте, в чём дело, и принять надлежащие меры.

Они прибыли в штаб армии. Начальник штаба армии Крутиков отдал Мерецкову рапорт, как и полагается в подобных случаях, и пригласил его и командарма в другую комнату, где на столах были разложены рабочие карты.

   – Давай, Филипп Данилович, говори, как на духу! – Мерецков снял шинель, причесался и подошёл к столу.

Неудачи у Гореленко были столь очевидны, что, когда тот умолк, стоя у карты, Мерецков грустно заговорил:

   – Как ты мог такое допустить, Филипп Данилович? Финны рассекли часть войска 7-й армии на две группы – южную, прикрывающую устье реки Свирь, и Петрозаводскую. Третью группу финны отрезали от основных сил, и, вместо того чтобы разбить немцев, прорвавшихся к Кондопоге, она отошла на северо-восток.

   – А что я мог сделать, если у меня лишь три стрелковым дивизии, а у противника в четыре раза больше плюс танки? – с горечью спросил Гореленко. – Хорошо ещё, что главком северо-западного направления маршал Вороши лов направил нам в помощь войска 23-й армии и мы нанёс ли по финнам несколько контрударов, не то бы совсем были смяты врагом. Пока финны прекратили свои атаки, но есть сведения, что главком финской армии барон Маннергейм[17]17
  Маннергейм Карл Густав Эмиль (1867-1951) – финляндский государственный и военный деятель, маршал (1933). В 1889-1917 гг. служил в русской армии, генерал-лейтенант. В 1918 г. командовал финской армией. В 1939-1940 гг. и 1941-1944 гг. главком финской армии в войнах против СССР. В 1944-1946 гг. президент, вышел в отставку под давлением демократических сил.


[Закрыть] готовит новое наступление.

   – Куда он намерен нанести свой удар? – спросил Мерецков. – Твои разведчики это выяснили?

   – Маннергейм уже согласовал свои планы с немцами и собирается атаковать 7-ю армию по всей линии фронта, не без огорчения ответил Гореленко. – У него теперь девять стрелковых дивизий и пять бригад.

   – Ты, Филипп Данилович, разочаровал меня, – укорил генерала Кирилл Афанасьевич. – Наверное, растерялся?

«Пицц у Гореленко было бледно-розовым, а серые глаза выражали печаль. Мерецкову даже стало жаль его.

   – Я не из робких, Кирилл Афанасьевич, и военное дело накрепко осело во мне. И воевать я не разучился, воюю, как в финской кампании. Просто у меня недостаточно войск, вооружения и боевой техники. Наступать сеймы моя армия никак не может. Только оборона, и то я не уверен, что нам удастся сдержать натиск врага.

   – И что ты считаешь сейчас главным для армии? – спросил Мерецков.

   – Держать оборону! – угрюмо бросил командарм.

А вот как её держать, мне ещё надо подумать.

   – А ты что скажешь, Алексей Николаевич? – обратился Мерецков к молча сидевшему у карты начальнику штаба Крутикову. Когда на вопросы представителя Ставки отвечал командарм, он, казалось, не обращал внимания на то, что говорил генерал Гореленко, а думал о чём-то весьма серьёзном, шаря пытливым взглядом по карте. Теперь же он заявил Мерецкову, что его крайне беспокоит Петрозаводская группа наших войск. Он показал на карте, где сейчас дислоцируется эта группа. Финны вот-вот выйдут на берег Онежского озера, в район селения Шелтозеро, и сбросят наши войска в воду!

   – Что вы предлагаете? – спросил его Мерецков.

   – Сам ещё не знаю, что делать, – признался Крутиков.

   – А я уже знаю, – усмехнулся Кирилл Афанасьевич. – Надо вывести Петрозаводскую группу войск из-под удара и перебросить её на юг и там по реке Свирь организовать прочную оборону.

   – Интересная мысль! – одобрительно воскликнул Крутиков.

   – Значит, снова отступать? – съязвил генерал Гореленко, глядя то на Мерецкова, то на генерала Крутикова.

   – Да! – ответил Мерецков. – Но отходить организованно. Левый фланг армии своим огнём прикроют корабли Ладожской военной флотилии адмирала Хорошхина, а вот войска правого фланга станут отходить с боями. Чего мы этим достигнем? Выпрямим линию обороны, и будет она проходить от Ошты до Подпорожья.

Генерал Крутиков взял циркуль и линейку и быстро измерил расстояние, которое с боями должны преодолеть войска правого фланга армии.

   – Почти сто пятьдесят километров! – воскликнул он.

   – Это большой риск, мы можем потерять все войска правого фланга армии, – возразил командарм Гореленко. – Нет, такой план я не приемлю. Нужно что-то другое...

   – Согласиться с тобой, Филипп Данилович, я не могу! – жёстко возразил Мерецков. – Мой план – это спасение армии и укрепление обороны. Отводя войска, мы создадим на Свири такую оборону, которая станет броневым щитом от Карельской армии финнов. Вы, Алексей Николаевич, согласны?

Крутиков передёрнул плечами.

   – Ваш план выигрышный, и я не понимаю, почему командарм против.

   – Потому против, что я командарм и мне отвечать за армию! – громко и запальчиво произнёс Гореленко. Взглянув на заметно смутившегося представителя Ставки, он чуть тише добавил: – Я, товарищ генерал армии, ценю вашу заботу, но ваше предложение решительно отвергаю. Оно не сулит нам выигрыша.

Лицо у Кирилла Афанасьевича потемнело, стало каменным. Какое-то время он молчал, затем встал из-за стола и заговорил официально:

   – Данной мне властью, генерал Гореленко, я беру командование 7-й армии на себя.

   – Как «берёте на себя»? – побледнел Гореленко. На его растерянном лице появилась недобрая улыбка. – Вы что, шутите?

   – Ничуть! – Мерецков подошёл к столу, где находился аппарат ВЧ, и позвонил в Ставку. Трубку снял Верховный. – Товарищ Сталин, докладывает генерал армии Мерецков. Я разобрался в обстановке и командование 7-й армией взял на себя.

   – Что, ваш друг по финской кампании оказался не на высоте? – донёсся до Мерецкова голос вождя. – А вы хвалили Гореленко...

Мерецков сказал Верховному, что подробности смены командарма он сообщит в телеграмме по «бодо».

   – Моя задача – остановить финнов на Свири, и я это сделаю!

   – А как быть с генералом Гореленко? – раздалось и трубке.

   – Я ещё не решил. Разрешите позже сообщить вам?

   – Делайте всё так, как считаете нужным, товарищ Мерецков, – ответил Верховный. – Но врага надо обуздать! Это будет большая поддержка сражающемуся Ленинграду.

Некоторое время в штабе стояла напряжённая тишина. Генерал Крутиков, застыв у карты, смотрел то на своего теперь уже бывшего командарма, то на Мерецкова и не знал, как ему быть. А Гореленко, похоже, ещё не совсем пришёл в себя. До него лишь сейчас дошло, что он уже не командарм.

   – Генерал Крутиков, подготовьте приказ о моём вступлении в должность командующего 7-й армией, и я подпишу его как представитель Ставки. Приказ немедленно объявить по войскам. А потом займёмся с вами операм,m и по отводу войск на новую линию обороны.

   – У меня просьба, но боюсь, что вы её отвергните, – тихо обронил Гореленко. – И всё же я скажу... Во-первых, прошу меня извинить за горячность, я был неправ, во-вторых, и это главное, я хотел бы остаться в 7-й армии.

   – В качестве кого?

   – Как вы решите, так и будет, – угрюмо произнёс Гореленко. – Постараюсь оправдать ваше доверие... Да, я допустил много ошибок, армия потеряла ряд боевых позиций и теперь всё ещё отступает. Но я готов умереть, только бы искупить свою вину в боях.

Мерецков подошёл к нему. Генерал смотрел на него честно и открыто.

   – Хорошо, Филипп Данилович, беру вас в свои заместители, вместе будем сражаться с врагом, вместе выполнять приказы Ставки. И без капризов, ясно?..

   – Так оно и будет, товарищ командарм! – слегка повеселел генерал.

Отход и перегруппировка войск на фронте – дело нелёгкое, но Мерецкову уже приходилось этим заниматься. Командарм 7-й действовал энергично, управляя войсками. Его заместитель генерал Гореленко следовал за ним буквально по пятам, впитывая в себя всё, что делал Кирилл Афанасьевич. «Перерождение» генерала не удивило Мерецкова. Он посылал Гореленко на самые опасные участки, где особенно упорно проходили бои, и тот твёрдой рукой наводил порядок.

   – Кажется, я теперь понял, где допускал ошибки, – вдруг сказал Гореленко, когда они сели обедать. – Я старался распределять войска и вооружение равномерно по всему рубежу обороны. Противник этим пользовался, сосредоточивал в нужном месте свои резервы и мощным ударом таранил нашу оборону. Факт?

   – Несомненно, Филипп Данилович!

   – И ещё, – продолжал генерал, – я недооценивал стыки между соединениями и их фланги. Потому-то немцам и удавалось окружать наши войска. Мы ждали их атак в лоб, а они действовали в обход.

   – Ты упустил ещё один важный момент. – Мерецков отложил ложку в сторону и подошёл к карте. Гореленко последовал за ним. – Видишь этот рубеж обороны на широком фронте? Здесь одноэшелонное построение войск. А коль так, тебе следовало иметь значительные резервы и держать их где-то поближе к переднему краю, чтобы при обострении обстановки на каком-либо участке обороны бросить их в бой.

   – Да, в боях на Свири я оказался не на высоте, – огорчённо вздохнул Гореленко. – Сейчас бы я действовал по– другому.

   – Наше военное дело не терпит шаблона, Филипп Данилович, – усмехнулся Мерецков. – Командир тот же педагог, инженер солдатских душ, а уча других, как говорил великий Гоголь, также учишься сам.

С раннего утра Гореленко уехал в дивизию и вернулся на другой день под вечер. Он рассказал об артиллеристах полковника Чернова, отбивших три танковых атаки. Сам Чернов был тяжело ранен.

   – Это мой земляк, – вздохнул Мерецков. – Я сам съезжу в полк, вы остаётесь за меня, – официально заявил он генералу Гореленко. – Отдайте приказ соседнему полку, чтобы послали на помощь Чернову несколько танков.

Садясь в «виллис», Мерецков заметил, что за рулём сидит незнакомый водитель. Среднего роста, плечистый, глаза задумчивые. Боец сразу понял, чем обеспокоен командарм, и поспешил объяснить ситуацию:

   – Ваш водитель ходил с ребятами к озеру за водой и подорвался на мине. Вчера мы его похоронили. А меня Чернов перевёл на штабную машину. Обещал вернуть в сапёрную роту, когда подберёт другого водителя.

   – Как вас зовут?

   – Кречет я, Игорь! – Озорно блеснув серыми глазами, он добавил: – От роду двадцать лет, родом из Ростова-на-Дону. До войны плавал рулевым на пароходе «Чапаев». Просился на военный флот, но военком направил меня и пехоту. Отца нет, мать живёт в Ростове-на-Дону в квартире своего отца. Расписаться с любимой девушкой я, к сожалению, не успел.

«Весёлый малый и на язык острый», – беззлобно поду мал Кирилл Афанасьевич. Он велел Кречету сходить и штаб и взять пару гранат, но тот сказал, что они у него есть, лежат в багажнике.

Два автоматчика сели в «виллис», и машина тронулась.

Проскочили опушку леса и выехали на просёлочную дорогу. Сквозь тучи проклюнулось солнце, вода в дождевых лужах заискрилась. Где-то вдали громыхали орудийные залпы.

Проехали ещё километра два, и вдруг вдали у леса что– то блеснуло. Кречет, притормозив, до боли в глазах всмотрелся в лесной массив.

   – Немцы, товарищ командарм! – крикнул он. – Танки! Один, два, три... – Он резко затормозил, и «виллис» застыл.

Мерецков, толкнув плечом дверцу, вышел из машины, за ним поспешили автоматчики. Метрах в пятистах гулко урчали танки. «Наверное, немцы не заметили машину, не то давно бы открыли по ней огонь», – подумал Мерецков. Он вмиг оценил обстановку.

   – Всем в машину! – тихо приказал он. – Надо уходить, на танки с автоматом не пойдёшь!

Кречет круто развернул «виллис». Едва тронулись с места, как немцы заметили машину и открыли по ней огонь. Снаряд разорвался рядом. В лицо Мерецкову дохнуло гарью, дымом. Шум, треск... Очнулся Кирилл Афанасьевич на земле. Он лежал на обочине дороги. Неподалёку горела машина. В ушах у него звенело, он тряхнул головой и ощупал себя: нет, цел и не ранен. Понял, что взрывной волной его отбросило в сторону.

   – Товарищ командарм, идите сюда! – услышал Мерецков чей-то голос.

Это был водитель Кречет. Он укрылся в воронке от разорвавшегося снаряда. Мерецков в два прыжка достиг её.

   – Бойцы-автоматчики погибли, товарищ командарм, – сказал Кречет, – машина разбита. Что будем делать? Позиции полка Чернова за лесом. Я помню, мы там дрова рубили. Метров семьсот надо пройти лесом, а там большая поляна, где и окопались артиллеристы.

   – Будем туда пробиваться, – ответил Мерецков.

Кречет выглянул из воронки, и лицо его посуровело. Вражеский танк ехал в их сторону, к разбитой машине, которая всё ещё горела, изрыгая чёрный густой дым. Вдруг раздался взрыв. Огонь вихрем пронёсся над воронкой, где сидели Мерецков и Кречет.

   – Вот гад, бьёт из орудия метко! – выругался Мерецков.

   – Да нет же, товарищ командарм, – возразил Кречет, – это взорвался бензобак «виллиса». Перед выездом я заполнил его до отказа бензином. Глядите, сюда идёт ещё один танк, на его броне я вижу автоматчиков!

   – Дело швах! – усмехнулся Мерецков. – Гранаты у тебя?

   – Так точно, у меня есть ещё две бутылочки «горючки».

   – Что ещё за «горючка»? – не понял Мерецков.

   – «Коктейль Молотова», как окрестили это наше оружие фрицы, – бутылки с зажигательной смесью. Они в моём вещмешке, я успел его взять, едва загорелась машина. У меня на голове даже волосы чуток обгорели. – Кречет достал из вещмешка бутылку и ласково погладил её. – Эта голубушка спасёт нас: первый танк, что идёт к «виллису», вспыхнет ярким факелом.

   – Смотри, не то сам сгоришь! – предупредил бойца командарм.

   – А мне всё равно, – грустно бросил Кречет.

   – Не понял? – возвысил голос Мерецков.

По лицу Кречета скользнула грустная улыбка.

   – Я прибыл на фронт из штрафного батальона.

   – Ты что, дезертир?

   – Что вы, товарищ командарм! Месяц тому назад нас погрузили в эшелон и направили на фронт. На рассвете эшелон поставили в Ростове на запасной путь, предупредили, что будем стоять часа три, если не больше. Ну, я, значит, и рванул домой к матери. Давно не видел её, хоте лось сказать ей на прощание что-то ласковое. Если бы им знали, товарищ командарм, какой тяжёлой была для меня эта встреча! Мать рыдала, просила, чтобы я поберёг себя... Короче, вернулся я на станцию, а поезд давным-давно ушёл. Там же, на станции, меня задержал военный патруль... Так я оказался в штрафном батальоне. Потом нас бросили на фронт, и я попал в полк Чернова, сейчас вот тут с вами...

   – Так ты и есть, Кречет, дезертир!

   – А я назвал свой поступок «Прощание с мамой»!

«Кречет... Где я слышал эту фамилию? – неожиданно для себя подумал Кирилл Афанасьевич. Слова водителя врезались ему в голову. «Кречет я, Игорь! От роду двадцать лет, родом из Ростова-на-Дону...» Так это же сын Татьяны, дочери хирурга Игоря Денисовича! Татьяна Костюк, а по мужу она Кречет... Неужели это её сын?»

   – О чём задумались, товарищ командарм? – спросил Игорь, наблюдая из воронки за танками. Двигались они медленно, и это его бесило.

   – О тебе думаю... – Мерецков выждал немного. – Теперь я знаю, кто ты. Сын Татьяны Игоревны Кречет, что живёт в Ростове. А её отца, твоего деда, звали Игорем Денисовичем, он был хирургом.

   – А вы не тот ли красный конник, которого оперировал мой дед?

   – Он самый, Игорь, так что нам сам бог велел выжить в этой схватке... Вот что, дружище, будем уходить, – жёстко сказал Кирилл Афанасьевич. – Ты пойдёшь первым, я тебя прикрою огнём.

   – Идите вы, и я вас прикрою огнём, а уж потом пойду сам, – решительно возразил Кречет.

   – Я тебя не брошу!

   – Нет, товарищ командарм! У вас на плечах целая армия таких солдат, как я, тысячи! За всех вы в ответе...

Он умолк. В это время первый танк подошёл к горящей машине и остановился. Трое солдат спрыгнули с брони и, окружив машину, стали громко говорить о чём-то на своём языке. Они смеялись. Открылся люк, и из него вылезли два немца с пистолетами в руках...

И тут случилось то, чему потом не раз удивлялся Мерецков. Он смотрел из укрытия на хохотавших врагов, и нервы у него сдали. Он выхватил из рук Кречета автомат и открыл огонь. Двоих уложил, а трое припали к земле и открыли ответный огонь.

   – Поторопились вы, товарищ командарм! – в сердцах произнёс Кречет. – Извините, но так не воюют. Теперь нам отсюда не уйти. Эти трое возьмут на прицел нашу воронку, а танк даст ход и проутюжит её. – Он схватил Мерецкова за руку. – Уходите! Я вас прикрою, а затем и сам уйду. До леса двадцать шагов, можно и по-пластунски... Сейчас я метну в танк «горючку», он вспыхнет и дымом вас прикроет, ясно?

Бутылка угодила в танк, и он загорелся. Следом за ней Кречет швырнул гранату. Она взорвалась в том месте, где лежали трое немцев. Подул ветер, и клочья дыма накрыли воронку.

   – Я пошёл, Кречет, жду тебя в лесу! – И Мерецков короткими перебежками поспешил к лесу...

Мерецков невредимым добрался до штаба полка. Здесь его ждали с нетерпением. Усталый, весь в грязи, в разорванной гимнастёрке, он вышел из леса, и, когда приблизился к блиндажу, в котором размещался штаб, часовой вскинул винтовку и зычно крикнул:

   – Стой, кто идёт?!

   – Свои, – тяжело дыша, ответил Кирилл Афанасьевич.

   – Кто – свои? Назовите пароль!

   – Командарм Мерецков – вот мой пароль.