Текст книги "Мерецков. Мерцающий луч славы"

Автор книги: Александр Золототрубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 35 страниц)

8

   – Кирилл, ты куда? – спросил Василий Соколовский, будущий Маршал Советского Союза, вытирая мокрое лицо полотенцем.

   – Хочу быстрее позавтракать и бежать на экзамен, – отозвался Мерецков.

В этот день в Академии Генерального штаба было торжественно – слушатели сдавали государственные экзамены. Мерецков так разволновался, что едва не уронил на пол экзаменационный билет, вручённый ему председателем экзаменационной комиссии профессором Новицким. Но едва Мерецков прочёл вопрос, который ему надлежало раскрыть, как волнение вмиг покинуло его, появилась решимость тщательно подготовить ответы, и это ему удалось. Теперь он и Соколовский курили, оживлённо обмениваясь мыслями. К ним подошёл Иван Тюленев, с которым Мерецков познакомился, когда сражался в рядах Первой конной армии.

   – Ну что, ребята, сдали экзамен? – спросил он, закуривая. – А мне ещё год учиться!

   – Поздновато ты, брат, поступил, – заметил Соколовский.

   – Я хотел уехать в Москву раньше, но командарм Будённый задержал, сказал: «Разобьём беляков, тогда и поедешь в академию». Я так и сделал. – Тюленев взглянул на Мерецкова. – А ты, Кирилл, уехал в академию в августе двадцатого года, когда ещё шли бои?

   – Вызов мне пришёл, и командарм Будённый меня отпустил, – пояснил Мерецков.

   – На кого тебя аттестовали, Кирилл? – спросил Соколовский.

   – На должность командира бригады, и я доволен. А ты какую должность получил?

   – Меня ещё не вызывали, – тихо произнёс Соколовский. – Знаешь, я поеду в любой округ, кроме Средней Азии. Там чертовски жарко: положишь в песок куриное яйцо, и через десять минут оно изжарится. Так сказать, яичница на песке!

К ним приблизился Леонид Петровский, с которым Мерецков подружился ещё на первом курсе. К осени они вместе вернулись на учёбу в академию.

   – Кирилл, стало быть, ты едешь служить в Петроград? – спросил он.

   – Ага! Мне дьявольски повезло, Леонид! Москву я знаю хорошо, потому как ещё до революции в ней работал, стал революционером. Тайно распространял большевистскую газету «Новый путь», и меня жандармы однажды чуть не схватили. А вот в Питере я ещё не бывал. А ты куда едешь?

   – В Белоруссию, – улыбнулся Петровский, – хотя мне хотелось послужить в Москве или в Питере. Понимаешь, я чуть не засыпался на экзаменах. Мне надо было раскрыть оперативное мышление Наполеона, когда он пошёл войной на Россию. Я сказал, что плохое у Наполеона было мышление, если он рискнул напасть на Россию. И знаешь, кто меня подрезал?

   – Наверное, профессор Александр Андреевич Свечин?

   – Не угадал, – усмехнулся Петровский. – Профессор Новицкий. Видно, это и повлияло на моё назначение.

   – Меня тоже чуть не засыпал Василий Фёдорович Новицкий, – признался Мерецков. – Первое задание, которое мне дали на экзаменах, касалось одной из существенных проблем военного искусства – единства мысли и воли в стратегии и тактике. На доклад мне отвели сорок пять минут, каждая лишняя минута снижала оценку. Но я уложился в тридцать минут. Оценка – «отлично»! У меня душа пела, и я подумал, что вторую тему решу ещё быстрее. Не тут-то было! Мне досталось два сражения: Лютценское и Бауценское. Ты же помнишь, что в апреле 1813 года под саксонским городом Лютценом Наполеон нанёс поражение русско-прусской союзнической армии под командованием Витгенштейна...

   – Бездарный вояка, – хихикнул Соколовский. – Не ему надо было руководить боевыми операциями после кончины Кутузова, а кому-то другому.

   – Согласен, Васёк, – усмехнулся Мерецков. – Но ты послушай, что было дальше. Под Бауценом на Шпрее в мае 1813 года Наполеон снова разбил союзническую армию. Я должен был дать анализ этих сражений, а главное – сопоставить оперативное мышление обоих полководцев. Я поспешил с анализом и кое-что упустил, и мне поставили «хорошо», хотя я стремился сдать на «отлично».

   – Так в чём же дело? – спросил Петровский.

   – Снизил мне оценку профессор Новицкий, и снизил не за «мелочи», которые я упустил, а за другое. Машинистка сделала опечатку в тексте, а я этого не заметил, и профессор строго отчитал меня за небрежность. «Это непозволительно для офицера Генерального штаба», – произнёс он повышенным тоном. Ну а третью тему я тоже сдал на «хорошо». Речь шла об одной операции в масштабе армии.

   – Академия – это ещё не всё, главное, как у тебя пойдут дела в войсках на практике, – глубокомысленно изрёк Василий Соколовский. – Хорошо рассуждать на бумаге, с точки зрения теории, а на практике выиграет сражение тот, кто больше проявит сообразительности, смётки. Не знаю, как думаешь ты, но я на это рассчитываю.

Друзья засмеялись, а Иван Тюленев заявил:

   – Моя стихия – кавалерия, мой учитель – Семён Будённый! Если вдруг снова начнётся война, я сразу же попрошусь на фронт и мой клинок не заржавеет.

Мерецков заметил, что, может, к тому времени, когда начнётся новая война, главную роль будет играть уже не кавалерия, а танки.

   – Как тогда будешь воевать?

Тюленев не растерялся:

   – Выпрыгну из седла прямо на танк!

Однако с назначением Мерецкову не повезло. По окончании академии его аттестовали на должность командира бригады. Месяц он провёл в отпуске в своём родном краю, вместе с женой Дуняшей помогал убирать в поле урожай. Отдохнул хорошо, и думалось ему, что приедет в Петроград и с новыми силами возьмётся за работу. А жене он сказал, когда она провожала его на станцию, что, как только в Питере ему дадут квартиру, он сразу же заберёт её к себе.

   – Приедешь в Питер, и я тебя лично встречу на вокзале!

   – Я бы хотела поехать вместе с тобой, – грустно произнесла Дуня. В её глазах он увидел тоску. – Что мне тут одной делать?

   – Поможешь моим родным по хозяйству, – ответил Кирилл Афанасьевич. – Я бы взял тебя с собой, но где жить будешь?

   – А если поселиться в гостинице?

   – Так будет дороговато, а с деньгами у нас, Дуняша, негусто.

   – Ладно, ты меня убедил, – улыбнулась жена, а когда поезд дал продолжительный гудок к отправлению, прильнула к мужу и поцеловала его. – Не шали там, Кирилл, с нашим племенем, знай, что у тебя есть жена. Девушек-то в Питере пруд пруди, а ты у меня красивый. – Голос у неё дрогнул.

Он успокоил её.

   – Мысли у тебя, Дуняша, вредные. Человек я серьёзный, и никакая красавица меня не очарует, потому как краше тебя на всей Руси никого нет!

   – Я тебе верю, Кирюша... – шепнула она.

   – А без веры какая же любовь?..

Петроград встретил Мерецкова дождём и сильным ветром. Нева ходила ходуном, казалось, её серо-зелёные волны вот-вот выплеснутся на берег и затопят всё вокруг. Пока добрался до Отдельной учебной бригады, командование которой ему надлежало принять, весь промок.

   – Вы бы с дороги отдохнули, подсушили свою форму, а завтра с утра приняли бригаду, – посоветовал ему старший начальник.

   – Если не возражаете, я переоденусь и займусь делами.

   – Пожалуйста, если есть желание, – пожал плечами старший начальник.

Бригаду Мерецков принял и был очень доволен. Со свойственной ему пылкостью он взялся за новое для него дело. Понять истину можно лишь тогда, когда приложишь к своей работе ум и энергию, ибо любая истина командира – это его первый шаг в неведомое, шаг к сердцам солдат, чтобы потом научить их тому, что потребуется на войне. Мерецков мечтал о том, когда в Отдельной учебной бригаде он поставит обучение и воспитание бойцов так, как это делается в академии, где он недавно учился. Вечером, уединившись в своём кабинете, он написал письмо жене.

После ужина Мерецков вышел из казармы и на почте опустил письмо в ящик. Дней через пять Дуня получит его и успокоится. Вернулся в бригаду весёлый. Дежурный доложил, что ему звонил из Военной академии Тухачевский.

   – Вот его телефон, он просил позвонить в десять вечера. – Дежурный отдал Кириллу Афанасьевичу клочок бумаги с номером телефона.

Мерецков задумался: отчего вдруг ему звонил начальник Военной академии? «Не такая уж я персона, чтобы со мной имел дело видный военный деятель, – усмехнулся Кирилл Афанасьевич. – И всё же... Не вспомнил ли он, как и спрашивал его о неудачах Западного фронта при наступлении на Варшаву?..» Мерецков терпеливо ждал, когда наступит десять часов. День таял медленно, минуты казались вечностью. Наконец совсем стемнело. Сняв трубку оперативной связи, Кирилл Афанасьевич попросил дежурного телефониста соединить его в Москве с Военной академией и назвал номер телефона. «Наверное, придётся ждать долго», – огорчился Кирилл Афанасьевич. Но, к его удивлению, связь дали быстро.

   – Тухачевский слушает! – зазвучал в трубке голос начальника Военной академии.

   – Докладывает из Петрограда командир Отдельной учебной бригады комбриг Мерецков!

   – Вы-то мне и нужны, – отозвался Тухачевский.

Его строгий голос не предвещал ничего хорошего. Так оно и случилось. Он заявил, что не согласен с назначением Мерецкова в Отдельную учебную бригаду и уже переговорил с главнокомандующим РККА Сергеем Каменевым, и тот дал своё согласие перевести комбрига в Западный – Белорусский – военный округ.

   – Вы же боевой кавалерист, – звенел голос Тухачевского на другом конце провода. – Воевали в Гражданскую, даже были у товарища Будённого в Первой конной армии. И вдруг вас, бывалого конника, направили в учебную бригаду! – сыпал упрёками Тухачевский, хотя Кирилл Афанасьевич ни словом ему не возразил. – Так вы поедете в Белоруссию? Нам надо укреплять западную границу опытными людьми, а вы и есть такой командир.

Мерецков ответил, что назначение в Западный военный округ считает очень важным и готов ехать туда немедленно.

   – Но как мне оформить документы? – спросил Мерецков.

   – Будьте в Петрограде, вам утром вышлют документы спецпочтой. А пока сдайте дела своему заместителю, если им их уже приняли.

   – Я принял бригаду и провёл учение! – ответил Кирилл Афанасьевич.

«Наверное, Дуняша обидится, когда узнает, что меня назначили в Белоруссию, – грустно подумал Мерецков. – Зато с квартирами там будет легче». Не зря говорят, что военные дороги порой загадочны и суровы, на них можно не только споткнуться, но и сломать себе шею.

В Западный военный округ Мерецков прибыл без приключений. Его принял для беседы командующий. Перед этим он полистал личное дело комбрига и сказал, что у него, Мерецкова, богатая боевая биография.

   – «Академикам» я не очень доверяю, – напрямую заявил ему командующий. – Порой человеку напишут такую характеристику, что хоть назначай его командующим округом, а на худой конец – начальником штаба. А он, этот самый «академик», не может сесть в кавалерийское седло!

Мерецков засмеялся.

   – Что-то я в этом сомневаюсь, – заявил он. – По своему опыту знаю, что в Военной академии садиться на лошадь не учат. Там учат знать, о чём думает всадник, сидя на лошади.

Теперь уже засмеялся командующий – громко, с надрывом.

   – А вы шутник! – Улыбка на лице военачальника стаяла, оно посерьёзнело. – Вы мне подходите по всем статьям, товарищ Мерецков. У вас боевой опыт, вы не раз были на фронте. И потом, я хорошо знаю Михаила Николаевича Тухачевского, он строго отбирает кадры, и уж если он направил вас в войска Западного военного округа, для меня, как командующего округом, это лучшая вам аттестация. Не скрою, служба у нас не сахар, так что вам придётся нелегко. Для вас уже есть задание.

   – Так быстро? – удивился Кирилл Афанасьевич. – А где я буду жить? В казарме?

   – Дадим вам квартиру, – обнадёжил его командующий. – Ведь вы женаты, не так ли?

   – Женат. Дуняша, моя избранница, пока живёт с родителями в деревне, – пояснил Кирилл Афанасьевич. Я обещал ей, что, как только получу жильё, сразу же запору её.

   – Разумное решение, – одобрил командующий. – Когда жена рядом, то и служба у мужа идёт без изъянов. – Он метал, налил из бутылки боржоми. – Хотите?

   – Если можно... Жарковато тут у вас.

   – Так вот о задании, – продолжал между тем командующий. – Вам ставится задача сформировать и возглавить штаб кавалерийского корпуса. Дело это нелёгкое, в войсках надо отобрать опытных и знающих штабную работу людей. Вам приходилось этим заниматься?

   – И не раз, так что подобная работа мне не в новинку, с ней я хорошо знаком.

Два месяца Мерецков подбирал нужных ему людей. Дважды командующий военным округом интересовался, как у него идёт работа, и, выслушав Кирилла Афанасьевича, говорил:

   – Не затягивайте это важное дело...

Однако через неделю он вдруг вызвал к себе Мерецкова и сухо, с какой-то обидой в голосе сказал:

   – Работу по формированию штаба корпуса прекратить!

   – То есть как прекратить? – едва не возмутился Мерецков. – Для меня ваш приказ как снег на голову!

   – К нам на днях прибывает штаб кавалерийского корпуса, который возглавляет герой Гражданской войны Николай Каширин, – объяснил командующий. – Мне об этом сообщили из штаба РККА лишь сейчас.

В сущности, Мерецков не был сильно огорчён случившимся. О братьях Кашириных он был наслышан, среди них особо выделялся Николай, и Мерецкову захотелось послужить под его началом. Только какую должность ему дадут теперь? Об этом он и спросил командующего. Тот ответил сразу:

   – Вы, Кирилл Афанасьевич, назначаетесь начальником штаба 1-й Томской Сибирской кавдивизии. Не возражаете?

   – Я согласен! – коротко ответил Мерецков, а про себя отметил, что поработает в дивизии, а корпус от него не уйдёт, главное – набраться побольше опыта...

В первый же день пребывания в округе новый начальник штаба подошёл к Мерецкову и просто сказал:

   – Давай знакомиться. Я Николай Каширин, друг и боевой соратник Василия Блюхера... А как тебя величать?

   – Мерецков я, Кирилл Афанасьевич. Прибыл сюда недавно после окончания Академии Генштаба. Мне поручили сформировать штаб кавкорпуса и возглавить его, и вдруг прибыли вы со своим штабом.

   – Выходит, я подрезал тебе крылья? – добродушно улыбнулся Каширин.

Новый начальник штаба поведал подробности о себе. Один из предков Кашириных был в XVIII веке участником крестьянской войны во главе с Пугачёвым. Отец Николая служил казачьим атаманом в одной уральской станице. Власти его недолюбливали за то, что он хорошо относился к рядовым казакам, не давал их в обиду. А в марте 1918 года Николай с братом Иваном создали первую советскую казачью сотню на Южном Урале и выступили против дутовцев. Летом того же года Оренбургский отряд Николая, партизанская бригада Ивана и 1-й Уральский полк Василия Блюхера объединились в Южно-Уральскую армию.

   – Командовать ею поручили мне, – подчеркнул Николай Каширин. – Мы тогда пробились с боями через белогвардейско-чехословацкий фронт и соединились с войсками Красной Армии. Потом освобождали Урал и Сибирь от колчаковцев. Словом, Кирилл, мне тоже пришлось хлебнуть лиха на фронтах. Будем дружить, согласен?

Мерецков приложил немало сил, пока не восстановил боеспособность 1-й Томской дивизии, которая была самой слабой в округе. После этого его откомандировали в Москву, в Главное управление кадров Красной Армии. ЦК РКП(б) потребовал от Наркомвоенмора выделить в распоряжение Главного управления рабоче-крестьянской милиции несколько «способных инспекторов» для проверки её состояния. В состав инспекторов включили и Мерецкова, выделив ему для проверки сразу шесть местных управлений милиции – Мурманское, Кандалакшское, Петрозаводское, Тихвинское, Вологодское и Архангельское. «Так состоялось моё первое знакомство с районом, в котором я позднее служил как командующий Ленинградским военным округом, потом, в годы войны, как командующий фронтами и после неё как командующий Северным (Беломорским) военным округом», – записал в своём дневнике Мерецков. Полгода Кирилл Афанасьевич работал в северных губерниях, инспектируя работу советской милиции. Поездка по Северу расширила его кругозор и обогатила наблюдениями, которые позже очень помогли ему.

Однажды, возвращаясь из Мурманска в Москву, Мерецков встретил начальника штаба 15-го стрелкового корпуса Михаила Ольшанского, с которым ему довелось вместе служить. Ольшанский возвращался из отпуска и был рад встрече с товарищем.

   – Как ты живёшь, Кирилл, где служишь? – спросил Ольшанский. – Слышал, что ты был в Западном военном округе. Так ли это?

Мерецков поведал ему о себе, о том, как оказался в роли инспектора милиции. Признался, что эта работа ему не по душе. Но надо ли возражать, если сделано это было с ведома ЦК партии?

   – Я, как и ты, Михаил, член партии большевиков, и, коль по партийной линии дано задание, надо его выполнить как положено, – усмехнулся Кирилл Афанасьевич.

   – Послушай, Кирилл, у меня нет помощника, – загорелся Ольшанский. – Ты же дока в штабном деле, иди ко мне на эту должность!

   – Кто меня отпустит? – хмуро спросил Мерецков.

   – Это не проблема! – воскликнул Ольшанский. – Если ты согласен, я напишу записку Шапошникову, ты зайдёшь к нему в Генеральный штаб и отдашь. Кстати, у меня был разговор с Борисом Михайловичем. Я просил подобрать мне в штаб хорошего человека, и он обещал помочь. Ты уже изъездил весь Север, теперь тебе надо изучить Северо-Кавказский военный округ.

   – Пиши записку, я завтра пойду в Генштаб к Борису Михайловичу, – обрадовался Мерецков. – Думаю, мне он не откажет. Я узнал его в Гражданскую войну, когда он был помощником начальника Оперативного управления штаба Высшего военного совета.

Ольшанский достал из портупеи блокнот, вырвал из него лист и написал записку.

   – Бери, Кирилл, и до встречи в Ростове-на-Дону, в штабе Северо-Кавказского военного округа!

«А вдруг мне Шапошников откажет?» – думал Мерецков, направляясь в Наркомат по военным и морским делам.

   – Ах, это вы, голубчик! – воскликнул Шапошников, едва Мерецков вошёл к нему в кабинет. – Давненько я вас не видал. Вас что, из Западного военного округа перевели? Где вы теперь служите? Да вы садитесь, пожалуйста...

Кирилл Афанасьевич доложил ему о своей службе, о том, как он попал в распоряжение Главного управления рабоче-крестьянской милиции, инспектирует не работу воинских соединений и частей, а милиции.

   – Не по душе мне это дело, Борис Михайлович, вот и пришёл к вам с просьбой...

   – Понимаю вас, голубчик, – сочувственно произнёс Борис Михайлович. – Не для этого вы окончили академию. – Он встал, заходил по комнате. А Мерецков ждал, когда он снова сядет за стол, чтобы вручить ему записку. – Так что у вас за просьба?

Мерецков смутился, отчего-то залился краской.

   – Есть у меня записка для вас... – Он, не глядя Шапошникову в лицо, отдал её.

Тот сел за стол и стал читать про себя. Потом вскинул голову и, глядя на Кирилла Афанасьевича, проговорил:

   – Я дам вам направление в штаб 15-го стрелкового корпуса. – Шапошников взял ручку и на углу письма Ольшанского написал резолюцию. Затем вызвал своего помощника и отдал ему листок. – Срочно подготовьте документ, а вы, Кирилл Афанасьевич, подождите. Вы, наверное, хотите сегодня же уехать в Ростов?

   – Так точно, если вы не возражаете.

   – Поезжайте, голубчик, принимайте дела и трудитесь в полную силу, – одобрил его намерение Шапошников. – У Михаила Ольшанского есть чему поучиться, да и вы не лыком шиты. У меня как-то был профессор Новицкий, он рассказывал о своих выпускниках. Вас очень хвалил. Говорил, что на экзаменах вы в пух и прах разнесли полководца Наполеона за то, как он мыслил, готовясь к нападению на Россию, однако же проиграл войну, Кутузов утёр ему нос. Что, так всё и было, как говорил мне Василий Фёдорович? Или он это придумал?

   – Всё правда, – бодро ответил Мерецков. – Лекции профессора Новицкого я очень любил слушать, в них содержались глубокие мысли. Из этих лекций я понял, что, если хочешь взять верх над врагом, избегай в бою шаблона, стремись творчески осмысливать ситуацию на фронте и принимай решение, исходя из конкретной обстановки.

   – Что верно, то верно, люди такой породы, как профессор Новицкий или его коллега Свечин, всегда находят, чем удивить слушателей, как доходчиво преподнести им самую сложную истину. – Шапошников закурил. В это время помощник принёс ему документ. Он подписал его и вручил Мерецкову. – Успехов вам, голубчик! Служба на Кавказе пойдёт вам на пользу. Будете в Москве – заходите к нам в Генштаб. У вас всегда есть что сказать штабистам.

   – Понял, Борис Михайлович. – Мерецков встал. – Спасибо вам за доброту и внимание...

Ростов – город, Ростов – Дон. Словно исполин раскинулся он на берегу батюшки Дона, ворота Северного Кавказа. Утреннее солнце купалось в иссиня-голубой воде, юркие буксиры бегали от одного причала к другому, и во всём этом чувствовался слаженный ритм работы большого города.

«Ладно, хватит любоваться Доном, надо скорее идти в штаб Северо-Кавказского военного округа», – решил Кирилл Афанасьевич, вдыхая пряный запах ветра, дующего на город со стороны степей.

На душе у Мерецкова было грустно, но, когда его принял начальник штаба 15-го стрелкового корпуса Ольшанский, он сразу повеселел.

   – Не возражал Шапошников? – спросил Ольшанский, здороваясь с ним за руку.

   – Нет. Похвалил ваш корпус, тепло отозвался о тебе, потом выписал мне направление...

Ольшанский был невысок ростом, лобаст, с мохнатыми бровями, из-под которых весело поблескивали чёрные глаза. Он производил впечатление сурового человека, на деле, однако, был прост и улыбчив. Он пригласил Мерецкова в свой кабинет и, когда они туда вошли, сказал:

   – Ты прибыл ко мне на должность помощника начальника штаба корпуса, а я хочу предложить тебе другой пост, более высокий. Ты же закончил Военную академию!

Кирилл Афанасьевич насторожился.

   – Какой пост, Михаил?

   – Пойдёшь начальником штаба 9-й Донской стрелковой дивизии, в её составе более десяти тысяч бойцов и командиров. Это тебе подходит?

«Так это же здорово – дивизия, там генеральская должность!» – обрадовался Мерецков.

   – Ты же ещё в Гражданскую войну был помощником начальника штаба дивизии, не так ли? – Ольшанский в упор обжёг его своим цепким взглядом.

   – Верно.

   – А эта должность на ступень выше! Что тебя смущает?

Мерецков тронул его за плечо:

   – Да ничего не смущает! Просто всё так неожиданно... Короче, я согласен и готов немедленно принять эту дивизию!

   – Давай решим так, – Ольшанский смотрел на своего коллегу с мягкой улыбкой на загорелом лице. – Я поведу тебя к командиру корпуса, он познакомится с тобой, а затем вместе поедем в дивизию, и я представлю тебя бойцам. Сейчас у нас в округе началась военная реформа, и ты с ходу включайся в неё. Важно решить, какая должна быть армия в социалистическом обществе.

Мерецков передёрнул плечами.

   – Ведь план военной реформы в общем виде уже принят?

   – Да, но теперь этот план частично изменяется, – пояснил Ольшанский. – Одни ратуют за всевобуч, как, например, Подвойский, другие предлагают милиционную систему, третьи отстаивают кадровую армию: она, мол, хорошо обучена и сможет постоять за Родину. Я за то, чтобы сочетать и то и другое. А что скажешь ты, Кирилл?

   – Я согласен с тобой, Михаил, за такую реформу и я готов бороться.

Ольшанский сообщил, что сейчас на Северном Кавказе работает специальная комиссия ЦК РКП(б), возглавляемая секретарём ЦКК Гусевым. Она проверяет состояние Красной Армии, и все с интересом ждут её выводов.

   – Скажу тебе откровенно, Кирилл, эта комиссия вскрыла в войсках серьёзные недостатки в обучении и воспитании бойцов и командиров, так что следует ожидать худшего, – грустно констатировал Ольшанский.

   – Меня это тоже настораживает, – заметил Мерецков.

На второй день после приезда в Ростов он вступил в свою должность и с жаром взялся за работу. Раньше с регулярными пехотными частями Мерецков дела не имел. Под Казанью в 1918 году, где он воевал, такие соединения только формировались. А на Южном фронте в 1919 году 14-я стрелковая дивизия, где он служил, оказалась громоздкой, плохо поддавалась управлению и не имела современной техники. Фактически эта дивизия представляла собой скопление людей с винтовками и орудиями, в малой степени обученных. «И когда перед нами встала задача превратить Донскую дивизию в так называемое опорное соединение Северо-Кавказского военного округа, – отмечал Мерецков, – я использовал то, что видел и чему научился прежде всего в Конармии, дивизии которой были лучше обучены, сплочены и вооружены».

   – Я хочу сделать Донскую дивизию такой, каким соединение должно быть, – сказал Ольшанскому Мерецков, – хотя у меня ещё нет опыта штабной работы в масштабе военного округа и я не участвовал в крупных организационных мероприятиях.

   – Но не сидеть же сложа руки и ждать у моря погоды! – насмешливо молвил комкор. – Думаешь, у меня всё получается? Как бы не так! Нам с тобой, как штабным чинам, остаётся одно – искать лучшее в воспитании и обучении воинов, внедрять это лучшее на практике!

В эти осенне-зимние дни комиссия ЦК партии во главе с Гусевым наконец-то закончила проверку состояния РККА и пришла к неутешительному выводу: в существующем виде Красная Армия небоеспособна.

   – Что я тебе говорил, Кирилл? – хмуро взглянул на него комкор Ольшанский. – Плохи дела в Красной Армии, а стало быть, они плохи и у нас с тобой.

   – Выходит, что так, – грустно отозвался Мерецков. – И всё же нам не следует вешать нос, Михаил. Я, к примеру, уже добился того, что в моей 9-й Донской дивизии все бойцы метко поражают цели из своего личного оружия. А вот орудийные расчёты надо ещё учить и учить... Теперь и у нас с тобой будет возможность улучшить обучение бойцов, если комиссия ЦК предложит ряд мер для ускорения реформы в Красной Армии.

(Так оно и было. В феврале 1924 года Пленум ЦК партии принял решение форсировать уже начавшуюся реформу, а в марте, чтобы оперативно провести это решение в жизнь, был утверждён новый состав Реввоенсовета СССР. – А 3.).

Помолчали. Потом Мерецков поведал Ольшанскому, что к нему приехала жена Дуня, квартира ей понравилась.

Вечером, когда солнце скатилось за горизонт, Мерецков возвращался домой. Неожиданно он вспомнил о Татьяне Игоревне Кречет, дочери хирурга Костюка. После приезда в Ростов он уже дважды приходил к ней, но соседка говорила, что Татьяна ещё не приехала. Гостила она в семье матери своего мужа в пятидесяти километрах от Ростова. Может, уже вернулась? Надо сходить, но сначала он позвонит жене и предупредит её, что домой придёт позже. Напротив в каменном доме на первом этаже находилась милиция, он зашёл туда и попросил у дежурного разрешения позвонить домой. Мерецкова сразу соединили с квартирой.

   – Дуняша, это я, Кирилл. Как ты себя чувствуешь? Хорошо?.. Я рад. Задержусь в городе ещё на часок, не возражаешь?

«И всё же кто у меня родится? – в который раз спросил он себя. – Вот если бы мальчик! Вырос бы он и пошёл по моей дороге в жизнь...» Мерецков сел в трамвай, доехал до рынка и минут через десять уже постучал в знакомую дверь. Ему открыла Татьяна. Она обрадовалась.

   – Проходите в комнату, садитесь. Я приехала под утро. Сегодня исполнилось три года, как я похоронила отца.

   – Игоря Денисовича мне жаль, – грустно молвил Кирилл Афанасьевич. Он подошёл к столу и сел. – Его убили?

   – Да, это случилось вскоре после того, как вы побывали у меня в Москве. – Татьяна глубоко вздохнула и тоже сена. Она подробно рассказала о гибели отца.

   – Вы, наверное, знали людей, окружавших Игоря Денисовича. Никто из них не мог совершить такое гнусное преступление? – спросил Мерецков.

   – Нет, у папы были очень порядочные друзья, они скорее дали бы обидеть себя, чем подвели бы его.

   – И всё же, кто мог это сделать?

   – Я подозреваю одного близкого мне человека, – несмело заговорила Татьяна.

   – И кто же это такой?

   – Мне кажется, что это сделал его сын, а мой родной брат Аркадий. Он не простил отцу того, что тот после революции пошёл добровольно служить в Красную Армию, как это сделал его кумир генерал Брусилов. Папа к тому же долгое время был лечащим врачом Алексея Алексеевича, которого агенты Деникина пытались убить за то, что он перешёл на сторону большевиков, но это им, к счастью, не удалось... – Она с минуту помолчала, о чём-то размышляя, потом вдруг добавила: – Я перед вами виновата. Помните, когда вы были у меня в Москве, ко мне приходил молодой человек?

   – Да, вы ещё сказали, что это ваш кузен.

   – То был мой брат Аркадий. – Татьяна заметила, как гость наморщил широкий лоб. – Он уезжал в Новороссийск, оттуда на пароходе должен был уйти за границу, и я боялась, что в Москве его могут арестовать. Отец предупреждал меня, что Аркадий может приехать в Москву и напакостить мне. Но брат предложил мне отправиться с ним за границу, потому что семью Костюк, мол, всё равно будет преследовать советская власть. Но я с ним не поехала.

   – Где он теперь?

   – То ли в Германии, то ли во Франции. Я с ним связь не поддерживаю.

   – Если вдруг Аркадий объявится, дайте мне знать. – Мерецков протянул Татьяне листок, на котором был записан номер его телефона.