Текст книги "Мерецков. Мерцающий луч славы"

Автор книги: Александр Золототрубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 35 страниц)

Много чего штабу фронта удалось сделать, и 13 января рано утром наступление Волховского фронта началось. Как и следовало ожидать, враг оказал упорное сопротивление, и на участке 4-й армии продвижение наших войск застопорилось. Мерецков спросил по телефону генерала Гореленко, что случилось, тот пояснил: немецкие танки прорвались на левом фланге.

   – Мы уже подбросили туда орудия, и ребята с танками управятся! – прокричал в трубку полевого телефона командарм.

Прошло ещё три дня кровавых боев. Наконец 2-й ударной армии генерала Клыкова удалось овладеть Мясным Бором и прорвать главную полосу обороны.

Мерецков взглянул на карту.

   – Григорий Давидович, прикажи генералу Гусеву, чтобы вводил в образовавшуюся брешь кавалерийский корпус! – повеселевшим голосом велел Мерецков.

Стельмах тут же вышел на связь с Гусевым и отдал приказ.

   – С ходу рубите фашистов, старайтесь расширить коридор! Ты понял, Гусев? Тогда действуй!..

Следом за кавалеристами ринулись в прорыв войска 2-й ударной армии. За неделю боев они углубились в расположение врага на 40 километров, перерезав железную дорогу Ленинград – Новгород. Но едва генерал Гусев повернул кавалерийские дивизии на Любань, как немцы оказали упорное сопротивление. Он тут же позвонил в штаб фронта.

   – Что у тебя, Николай Иванович? – Мерецков слышал, как тяжело и нервно дышал генерал. – Ты ранен?

   – Нет, товарищ комфронтом, – басовито ответил Гусев. – Немцы, как кроты, зарылись в землю, никак не можем их выкурить. Пришлось занять круговую оборону.

   – Ну, спасибо, Николай Иванович! – мрачно ответил Мерецков. – Но ты, дружище, носа не вешай, держись! Пошлём тебе подкрепление.

Тяжёлое положение сложилось и в полосе наступления 2-й ударной армии, о чём генерал Клыков информировал Мерецкова, и это огорчило Кирилла Афанасьевича. Армия завязла в лесах и болотах, ей тоже была нужна помощь. Комфронтом решил выехать в штаб армии, но прежде позвонил, чтобы командарм был на месте. Ему ответил начальник штаба: у генерала Клыкова случился сердечный приступ.

   – Он лежит в соседней комнате, я сейчас передам ему трубку...

   – Не надо, – резко оборвал начальника штаба Мерецков. – Через час я буду у вас.

Мерецков подумал о том, что генерала Клыкова необходимо кем-то заменить, он часто болеет, а дело от этого страдает. «Вернусь от него и переговорю со Ставкой», – ре шил Кирилл Афанасьевич, надевая полушубок.

Вездеход прытко бежал по просёлочной дороге, разбрасывая по обе стороны шапки снега. Сугробы он подминал под себя стальными траками, казалось, снегу не будет конца. Вдали показалась чёрная точка. Что это? Подошли ближе. В снегу застряло орудие, вокруг суетились бойцы и никак не могли вытащить его из снега. Вездеход остановился, и Мерецков выпрыгнул на дорогу.

   – Кто такие? – спросил он полного, как бочонок, сержанта в сером полушубке. – Докладывайте, сержант, и командующий фронтом.

Бойцы были из 4-й армии, перебрасывали орудия на другой рубеж, все ушли далеко вперёд, а они возятся со своим орудием.

   – Наши лошадки угодили в яму и никак не могут выбраться, а тут ещё орудие, – пояснил сержант. Лицо его от сильного мороза покраснело, из-под шапки-ушанки выбился рыжий чуб. – Разрешите воспользоваться вашим вездеходом?

   – Давай, сынок, вытащи эту пушку! – кивнул своему водителю Мерецков. – Да поживее, я тороплюсь.

Вездеход загудел, трос натянулся, как стальная пружина. Рывок – и орудие вытащили из ямы.

   – Твоя пушка, сержант, свободна! – улыбнулся Кирилл Афанасьевич. – Тащи её на боевую позицию. А лошадки что-то приуныли. Ты их кормил?

   – Вчера вечером давал им кукурузные кочаны, а вот сегодня с утра покормить их не удалось: в дороге во время передислокации мы попали под бомбёжку и растеряли запасы овса. Поначалу моё орудие тащили три лошади, потом одну угробил осколок. Насмерть! – Боясь, что командующий накажет его, сержант тут же заверил, что до боевой позиции уже недалеко, за час доберутся и там он сытно накормит лошадей. Сержант сказал, что до войны у него в деревне Назарьево были лучшие рысаки во всём Зарайском районе, а уж с этими двумя лошадками гнедой масти он управится. Мерецков насторожился, слушая его.

   – Ты из деревни Назарьево? – переспросил Кирилл Афанасьевич.

   – Истина, товарищ командующий! – В глазах сержанта вспыхнули искорки, словно они загорелись изнутри. – Милая моему сердцу деревушка.

   – И мне эта деревушка мила, – сказал Мерецков. – Я в ней родился и вырос, сержант. Как твоя фамилия?

   – Из семьи Нестеровых, может, слыхали? Мой дед Егор Нестеров первым в уезде поднял красный флаг над домом купца, когда свершилась революция, а батя мой награду – серебряные часы – из рук Семёна Будённого принял, когда в девятнадцатом году громил под Ростовом деникинцев.

   – Значит, ты мой земляк? – Мерецков подошёл к сержанту ближе и крепко пожал ему руку. – Сражайся с немчурой, как твой батя, сынок! Мы с тобой ещё встретимся.

В штаб 2-й ударной армии Мерецков приехал под вечер. Пурга утихла, но снега намело по самое колено. Кирилла Афанасьевича встретил сам генерал Клыков. Был он среднего роста, крепкий в плечах, в его тёмно-голубых глазах таилась грусть. Он вскинул руку к шапке-ушанке, хотел было отдать рапорт, но Мерецков прервал его жестом.

   – Садись, пожалуйста! – Сам сел рядом. – Болеешь?

   – Что-то мотор у меня забарахлил, пришлось немного полежать. – Клыков натужно улыбнулся. – Ночью приступ случился, теперь уже легче. – Помолчав, добавил: – Зарылся немец в землю, и никак его не опрокинуть. Мне бы штук сто танков, и я бы смял вражью оборону.

   – Ишь чего захотел, – угрюмо произнёс Мерецков. – Сто танков... Ставка и половину этого не может нам дать. Москву надо отстоять. – Кирилл Афанасьевич бегло взглянул на карту, когда оба подошли к столу. – Я бы желал проехать с тобой на правый фланг армии, а потом заглянуть к конникам генерала Гусева. Как ты, сможешь?..

8

Из этой поездки Мерецков вернулся в штаб фронта удручённым. Глубокий снег и бездорожье исключали широкий манёвр. К тому же никак не удавалось наладить взаимодействие с командованием Ленинградского фронта. Трижды порывался поговорить с генералом Хозиным, а ему в штабе отвечали, что генерал уехал в войска.

«Наверное, Хозин сам уклоняется от разговора со мной», – подумал Кирилл Афанасьевич. Позже он писал: «Анализируя ход тогдашних событий, вижу, что и я, и штаб фронта переоценили возможности собственных войск. Не удалось нам найти также правильную форму и верные способы оперативного взаимодействия между армиями Волховского и Ленинградского фронтов. Это можно объяснить отчасти отсутствием контакта между мною и командующим Ленинградским фронтом М. С. Хозиным. В результате удары фронтов пошли по расходящимся направлениям и не совпадали целиком по времени». И всё же ряд мощных атак по немецкой обороне в середине февраля позволил расширить на несколько километров коридор, по которому продвигались наши войска. Теперь уже немцы не могли обстреливать коммуникации 2-й ударной армии.

Ночью, едва Кирилл Афанасьевич уснул, его разбудил полевой телефон. Мерецков дотянулся до стола и снял трубку.

   – Кирилл Афанасьевич, это я, Фёдор Чернов, – забасила трубка хрипловатым голосом. – Тут такое дело... Ты не забыл своего спасителя?

   – Ты о ком, Фёдор? – не понял спросонья Мерецков.

   – О бойце из штрафного батальона рядовом Кречете. Я посылал на него похоронку, а ты написал письмо его матери. Помнишь?

   – Ещё бы не помнить: в бою он прикрыл меня своим огнём, а сам погиб.

   – Жив он, твой спаситель! – громко крикнул Чернов.

   – Ты что, рехнулся, Фёдор? – едва не выругался Кирилл Афанасьевич.

   – Не сгорел он, когда «горючкой» поджигал немецкие танки. Был ранен, добрался до леса, что у самого озера, там его и подобрали моряки военной флотилии, которые взаимодействовали с войсками стрелковой дивизии генерала Князева. В тот день своим артиллерийским, огнём канонерские лодки помогли Князеву отбить атаки противника на участке Вознесенья. Тогда же был высажен отряд бойцов у леса, где твой Кречет бросал бутылки с «горючкой» в танки. Бойцы-то и нашли его у леса и доставили на корабль, а моряки выходили его. Теперь Кречет краснофлотец, плавает на канонерской лодке.

   – Ты видел его?

   – Нет, мне о нём поведал боцман корабля. Его ранило в бою, он лежал в моём полевом лазарете, а его корабль обстреливал огневые точки немцев у Каменной гряды.

   – А почему ты раньше мне о Кречете не сообщил? – спросил Мерецков, плотнее прижимая трубку к уху: на линии появились помехи, и слышимость стала хуже.

   – Я был ранен и почти месяц пролежал в госпитале.

   – А где сейчас этот корабль? Я бы сам побывал на нём!

Фёдор Чернов сказал, что это неосуществимо. Приказом наркома ВМФ адмирала Кузнецова военная флотилия расформирована и передана в состав Волжской военной флотилии. А ещё раньше её корабли были перебазированы в Пермь для зимнего судоремонта. Ныне Кречет уже или в Перми или в Сталинграде, где находятся главная база и штаб Волжской флотилии.

   – Ладно, Фёдор, главное, что парень жив! – чуть громче обычного произнёс в трубку Кирилл Афанасьевич. – Я немедленно сообщу об этом его матери, она сейчас живёт у своей тёти в Москве, на Арбате, неподалёку от моего дома.

   – Как ты это сделаешь?

   – Попрошу свою жену сходить к ней. Теперь о твоём деле, – продолжал Мерецков. – Пока ты лежал в госпитале, обязанности командира полка исполнял твой начштаба, и сразу в полку выявилась слабина, так что наводи там порядок. Сам знаешь, как тяжело нам сражаться с врагом, и тут всем надо стоять насмерть. Ясно?..

С трудом он дозвонился в Москву. Дуня была дома и обрадовалась звонку. В её голосе было столько нежности, что Кириллу Афанасьевичу вдруг захотелось увидеть её, прижать к себе...

   – Как ты, всё хорошо? – едва выдохнул он в трубку. – Я рад... Писем от сына нет? Жаль... Я просил его, чтобы писал тебе. Ладно, постараюсь напомнить ему... Дуняша, помнишь, я рассказывал тебе, как наша машина наскочили на вражеские танки и меня выручил боец Кречет?

   – Тебя он спас, а сам погиб? – отозвалась жена на другом конце провода. – Ну и что, Кирюша?

   – Жив он! – выкрикнул Кирилл Афанасьевич. – Такое, понимаешь, дело. Вроде как с того света боец мой явился. Он рассказал Дуне о чудесном спасении Игоря Кречета и попросил её оповестить об этом Татьяну Игоревну.

Уснуть Дуня уже не могла и долго лежала в постели с открытыми глазами: всё думала о том, как сообщить Татьяне, что её сын жив. Ведь она может разволноваться, а там и до беды недалеко.

Когда наступило утро, Дуня быстро оделась и поспешила на Арбат. Было морозно, снег скрипел у неё под ногами, как сухой хворост. После разгрома немцев под Москвой столица будто заново родилась. Из эвакуации вернулись тысячи беженцев, заработали в полную силу заводы, фабрики и промышленные предприятия. На улицах стало оживлённо, люди спешили на работу, чтобы дать больше военной продукции фронтам: угроза нового наступления врага ещё не была полностью снята.

Арбат был недалеко, и минут через двадцать Дуня вошла в подъезд дома по адресу, который ей оставил муж. Уняв охватившее её волнение, она нажала на кнопку звонка, и ей сразу открыла дверь женщина средних лет. У неё было приятное розовощёкое лицо, живые, с лёгким прищуром глаза.

   – Татьяна Кречет здесь живёт? – спросила Дуня.

   – Да, – улыбнулась женщина. – Это я. – А про себя подумала: «Наверное, пришла лечить зубы».

   – У меня к вам дело...

   – Кто вы?

Дуня назвалась. Лицо у Татьяны вспыхнуло, а глаза забегали.

   – О вас мне Кирилл Афанасьевич рассказывал. Проходите, пожалуйста.

Она закрыла дверь и позвала тётю. Ася Марковна вышла из своей комнаты, на ходу раскручивая бигуди.

   – О, да у нас гости! – воскликнула она, поддерживая рукой копну волос, свисающую на плечи. – Простите, как вас величать?

   – Мерецкова я, Евдокия Петровна.

   – Я Ася Марковна, тётя Татьяны. Вы пришли как раз вовремя, мы сейчас будем пить чай с бубликами.

За чаем Ася Марковна начала говорить о гибели Игоря.

   – Жив он, Ася Марковна! – чуть ли не выкрикнула Дуня.

Хозяйка так и замерла на месте, она смотрела то на гостью, то на свою племянницу.

   – Что вы такое говорите? – едва не закричала Татьяна. – Зачем рвёте мне сердце? Я вся слезами изошла, когда получила похоронку на сына и письмо вашего мужа...

«Кажется, шока с ней, чего я так боялась, не случилось, – подумала Дуня. – Теперь можно до конца раскрыть карты».

   – Вы, Дуняша, не шутите, не то я могу обидеться, – грустно промолвила Татьяна.

Гостья передёрнула узкими плечами, её лицо залилось краской.

   – А я и не шучу! – Она отодвинула пустую чашку. – Ваш сын Игорь Кречет не погиб, как считали раньше. Он жив и плавает на военном корабле «Чапаев» на Волжской военной флотилии. Сегодня ночью мне звонил Кирилл Афанасьевич и сообщил эту новость. По его просьбе я и пришла к вам.

   – Вы не напутали, Евдокия Петровна? – тихо, но твёрдо спросила Татьяна. – «Чапаев» – это старый пароход в ростовском порту, на котором Игорёк плавал до войны рулевым.

   – То пароход, а это боевой корабль! – возразила Дуня. – Муж сказал, что если вы решите ехать к сыну, то прежде побывайте в Наркомате Военно-Морского Флота, моряки точно скажут, где находится этот «Чапаев» – то ли в Перми, то ли в Сталинграде.

   – Кто меня станет слушать в морском наркомате?

Дуня вызвалась ей помочь, заметив, что у Кирилла Афанасьевича есть друг, который работает в Генеральном штабе. Можно прямо сейчас поехать к нему.

   – Генеральный штаб – это уже серьёзно, – попала голос Ася Марковна. – Там люди веников не вяжут...

Добрались они до штаба быстро. В подъезде стояла охрана. К Дуне подошёл усатый капитан.

   – Вам кого? – деловито спросил он.

   – Генерала Василевского!

   – Ого! – улыбнулся капитан. – Вы не ошиблись, именно он вам нужен? А вы-то кто будете?

   – Жена генерала армии Мерецкова.

   – Так, ясно, – смутился капитан. Он подошёл к столику, на котором стоял аппарат, и с кем-то переговорил но телефону. Положив трубку, промолвил: – Сейчас генерал Василевский выйдет к вам.

Всё это время Татьяна молчала. Теперь же она сказала Дуне, что сегодня уедет к сыну, лишь бы ей помогли узнать, где стоит «Чапаев».

Появился Василевский. Он подошёл к ним. Татьяна видела его впервые, он вызвал у неё добрые мысли: «Приятный, но чувствуется, что цену себе знает».

   – Вот уж не ожидал вас здесь увидеть, Дуняша! – улыбнулся Александр Михайлович, здороваясь с женщинами. – Кирилл не заревнует?

   – Ему на фронте сейчас не до ревности, – усмехнулась Дуня. – Ночью звонил мне. У знакомой Кирилла, – она кивнула на Татьяну, – в сорок первом погиб в бою сын. А недавно выяснилось, что он жив, плавает где-то на Волжской военной флотилии. А где – могут сказать только в Наркомате Военно-Морского Флота. У вас там нет знакомых?

   – Есть, Дуняша! – улыбнулся Василевский и взглянул на Татьяну. – Какое счастье для матери узнать, что сын её жив!

Татьяна не выдержала, на её глаза набежали слёзы. Она всхлипнула, но тут же взяла себя в руки.

   – Извините, это слёзы радости...

   – Вот что, милые дамы, пойдёмте со мной и всё, что надо, решим...

Мерецков прилёг, чтобы ещё немного поспать, но сон никак не шёл. Он встал, выглянул в окно. Уже светлело, небо всё в тучах, казалось, вот-вот снова разгуляется метель. В мыслях он перенёсся в дом на улицу Грановского. Как там Дуня? Удалось ли ей переговорить с Татьяной? Он решил позвонить ей, и – о чудо! – Москву ему дали сразу! Жена подняла трубку.

   – Дуняша, это я, Кирилл. Как ты? Всё хорошо... Ну а у Татьяны была?

Она сообщила ему все подробности. Кто помог? Василевский.

   – Я, Кирюша, ходила с ней к Александру Михайловичу. Моряки всё Татьяне растолковали. «Чапаев» стоит в порту Сталинграда, и она уже, наверное, уехала поездом.

   – У меня тоже есть новости, – отозвалась громким голосом трубка. – Я скоро приеду в Москву, а на фронт будем возвращаться вместе, согласно твоей просьбе, так что приготовь всё, что желаешь взять с собой.

   – Ты решил мой вопрос? – весело засмеялась она в трубку. – Спасибо, дорогой. Целую тебя.

   – Я тоже, Дуняша. Значит, писем от сына нет?.. Да, почему-то он молчит. Ну, будь здорова! До встречи!

   – Можно, товарищ командующий? – В комнату вошёл член Военного совета Запорожец. – Поеду в 59-ю армию генерала Галанина.

   – Поезжай, – одобрил Мерецков. – Что-то у Ивана Васильевича иссяк наступательный дух. Всё ещё не создал опергруппу, которую должен возглавить генерал Алфёров. Словом, разберись там, Александр.

   – Добро, я сажусь в вездеход и прямиком в штаб Галанина.

В полдень, когда Мерецков вёл переговоры по телефону с начальником штаба Ленинградского фронта, неожиданно в штаб фронта прибыли маршал Ворошилов, член ГКО Маленков и заместитель командующего ВВС Красной Армии генерал Новиков. Удивило, однако, Кирилла Афанасьевича то, что этим же самолётом Ставка прислала к нему заместителем генерала Власова. Мерецков недоумевал: кто проявил о нём такую заботу, Сталин или Шапошников? А может, Жданов? Власов был высок ростом, сутулый, лицо узкое, цвета серого мрамора. Он стоял рядом с Ворошиловым и не знал, как ему быть: то ли сейчас представиться командующему фронтом, то ли сделать это после заседания Военного совета. Его раздумья нарушил голос Ворошилова:

   – Товарищ Власов, вам бы следовало доложить о себе!

Генерал молча шагнул к Мерецкову.

   – Товарищ генерал армии, генерал-лейтенант Власов прибыл в ваше распоряжение!

«Голос писклявый, как у барышни», – подумал Кирилл Афанасьевич.

   – Ну что ж, нашего полка прибыло. – Он пожал Власову руку. – Правда, если честно, об этом я Ставку не просил. Я просил дать мне ещё хотя бы одну армию, а мне прислали генерала. Но, видно, стоящий генерал, если нм заменили целую армию, – шутливо добавил Мерецков.

Власов покраснел, но ни слова не вымолвил. «Так-то оно лучше, – подумал комфронтом, – важно дело, а вовсе не слова».

   – Ладно, потолкуем после обсуждения насущных вопросов, – сказал Мерецков. – А уж коль вы мой заместитель, прошу сесть рядом.

   – Не знал, что ты такой строгий, Кирилл Афанасьевич. – Ворошилов пожал ему руку и передал «горячий привет от товарища Сталина». – Верховный надеется, что врага на этом направлении вы одолеете.

   – Стараемся, Климент Ефремович, но вы же сами видите, как мало у нас войск и оружия...

   – У кого их больше? – парировал Маленков. Грузный, с полным лицом и круглыми бегающими глазами, словно чего-то искали, он сухо добавил: – Вы, Кирилл Афанасьевич, обещали товарищу Сталину разгромить немцев и этим помочь Ленинграду, так что старайтесь, не то вождь может рассердиться.

«Что вы-то понимаете в нашем военном деле?» – едва не сорвалось с уст Мерецкова, но он сдержал себя, пообещав воевать лучше.

Маленков посмотрел на маршала Ворошилова.

   – Ну что, Климент Ефремович, начнём заседание Военного совета?

Разговор на Военном совете шёл по большому счету. Маленков упрекнул Мерецкова в том, что тот «недостаточно остро» поставил перед Верховным проблему подготовки войск фронта к наступлению. Теперь очевидно, что армии слабо подготовились к боям, они не всем были обеспечены. И что вышло на деле?

   – А на деле вышел конфуз! – констатировал Ворошилов, пощипывая свои жёсткие усы. – Если 2-я ударная армия имела успех, то 4-й и 59-й армиям наступление не удалось. Их атаки раз от разу становились слабее, а это было на руку гитлеровцам. Ваш сосед, 54-я армия, тоже прекратила наступление. Почему?

   – Она израсходовала все свои боеприпасы, – пояснил Мерецков.

   – А куда смотрел командарм? – веско спросил Маленков. – Почему штаб фронта и вы лично упустили это дело?

   – Не могу с вами согласиться, товарищ Маленков, – жёстко возразил Кирилл Афанасьевич. – Я не раз сообщал в Генштаб, что у меня большой недокомплект в боеприпасах, особенно в снарядах и минах.

   – Вы же их получили? – спросил Ворошилов.

   – Нет, – хмуро сдвинул брови Мерецков. – Но на днях мы всё получим, об этом меня уведомил генерал Василевский. – Он добавил: – После моего доклада Ставка разрешила перенести все усилия фронта в направлении Спасской Полисти и Любани. Теперь операция, которую мы проводим, Генштаб назвал Любанской. Поэтому мы создали группировку из трёх армий. Главная цель наступления – взять Любань, и войска фронта это сделают. Но прежде чем подойдут резервы, надо очистить коммуникации 2-й ударной армии...

Поздно вечером представители Кремля улетели в Москву. Вернувшись после их проводов, Мерецков вызвал к себе генерала Стельмаха.

   – Садись, Григорий Давидович. Я хотел бы уточнить, сколько и чего недостаёт в войсках, особенно боезапаса...

Вскоре снова разгорелись бои. Мерецков всё время находился на переднем крае. Оборону немцев удалось смять и отбросить их войска на несколько километров. Во 2-ю ударную армию пошли машины с боеприпасами и продовольствием. Мерецкова окрылил этот успех. Поздно ночью, когда стихла пурга, а молодой месяц повис над лесом и болотами, вездеход въехал во двор штаба фронта. Командующего встретил генерал Стельмах.

   – Как тут у вас? – Мерецков достал папиросу и закурил, вдыхая морозный воздух, пахнущий хвоей. – Генерал Новиков обещал подбросить нам десятка три самолётов. Он не звонил?

   – Нет, но часть машин наши лётчики уже получили. Хочу завтра у них побывать, если вы не возражаете.

   – Нет, дружище, завтра ты мне будешь нужен. – Мерецков помолчал. – Итак, угроза окружения 2-й ударной армии ликвидирована. Теперь все силы нужно направим, на подготовку удара по Любани. – Они вошли в штаб, и Мерецков спросил: – С чего начнём?

Стельмах между тем разложил на столе рабочие карты. Он предложил резервную гвардейскую стрелковую дивизию отдать 4-й армии генерала Гореленко, чтобы укрепить её.

   – На её базе лучше создать 6-й стрелковый корпус, чтобы усилить им 2-ю ударную армию. Как считаешь? – спросил Мерецков.

   – Интересная мысль, я – за!

   – Вот этим и займись, дружище! Главное – не терять время...

Но случилось то, чего Мерецков никак не ожидал. Через несколько дней Ставка ликвидировала Волховский фронт, а его войска были переданы Ленинградскому фронту. У Мерецкова в душе возник холодок, словно туда попала льдинка. Невольно подумал: «Кто же толкнул Сталина на такой неверный шаг?» Вскоре всё выяснилось. В штаб фронта с неожиданным визитом прибыл генерал Хозин, командующий Ленинградским фронтом. Высокий, плечистый, серые глаза настороженно глядят из-под чёрных бровей. Мерецков как ни в чём не бывало пожал ему руку, кивнул на стул.

   – Садись! Наверное, устал с дороги? Как наш родимый Питер?

   – Я к тебе прямиком из Москвы. – Хозин сел. – В Ставку приглашали. – Он вынул из папки документ и протянул его Кириллу Афанасьевичу. – Прочти, тебя касается...

Это была директива Ставки о ликвидации Волховского фронта. Мерецков прочёл её, и тревога появилась в его опечаленных глазах.

   – Твоя работа? – спросил в упор Мерецков.

Хозин подтвердил, что это он предложил передать войска Волховского фронта в состав Ленинградского фронта, чтобы скорее решить задачу по деблокированию Ленинграда, и Сталин с ним согласился.

   – А 6-й стрелковый корпус и одну дивизию из состава Волховского фронта я передам Северо-Западному фронту!

   – Михаил Фёдорович, советую тебе сохранить корпус, иначе ты погубишь 2-ю ударную армию! Её важно укрепить...

Насмешка блеснула в глазах гостя.

   – Я обойдусь и без стрелкового корпуса, – возразил он. ~ Важно не то, сколько у тебя войск, важно то, как ты воюешь! Ещё Суворов завещал нам: воюют не числом, а умением! Надеюсь, Суворова ты опровергать не станешь?

В его голосе было столько цинизма, что Мерецков вспылил.

   – Суворова – нет, а тебя готов опровергнуть! – Кирилл Афанасьевич напрягся, ощущая, как гулко забилось сердце. – Ничего у тебя под Питером не получится! Ты переоценил себя, возомнил, что ты полководец и тебе сам чёрт не брат. Но я молчать не стану! – Он снял с аппарата ВЧ трубку и, когда услышал в ней голос Сталина, заявил: – Мерецков докладывает. Хозин вручил мне директиву...

   – Так что вам неясно? – грубо прервал Верховный.

   – У меня просьба, товарищ Сталин. Прошу 6-й стрелковый корпус оставить во 2-й ударной армии, иначе она погибнет!

   – Вылетайте в Ставку, мы ждём вас! – коротко бросил в трубку Верховный...

С тяжёлыми мыслями Мерецков вошёл в кабинет вождя.

   – Вы что застыли у двери? – усмехнулся Сталин. – Проходите и садитесь за стол. Какова ситуация в районе Любани, доложите нам!

   – Я подойду к карте...

Мерецков говорил веско, убедительно, показывал на карте те рубежи, где проходили особенно тяжёлые бои. Ничуть не смущаясь, он заявил, что Волховский фронт, располагая меньшими силами, чем противник, остановил врага.

Сталин пружинисто повернулся к нему.

   – А Любань так и не взяли!

   – Я старался сдержать натиск врага, потеснить его. А когда угроза окружения 2-й ударной армии отпала, начал готовить наступление на Любань. Освободить этот город я считал делом чести.

   – Свою честь надо воплощать в конкретные дела!

Мерецков помрачнел и, сам того не сознавая, произнёс:

   – У нас плохо обстояло дело с боеприпасами. Дошло до того, что я лично устанавливал норму расхода снарядом один-два выстрела на орудие в сутки! И это в период наступления! Потому-то нам и не удавалось уничтожить систему огня противника, а сами несли потери.

   – Почему не телеграфировали в Ставку? – хмуро спросил Сталин.

   – Я просил начальника Генштаба маршала Шапошникова помочь нам, но он сказал, что такая ситуация с боеприпасами сложилась и под Москвой. Причина – ресурсы нашей страны крайне ограничены и пока не могут удовлетворить потребности войск. – Мерецков умолк, ожидая, возразит ли ему вождь, но тот молчал. – Я, товарищ Сталин, не плачусь и не жалуюсь, я констатирую факты. Как– то я разговаривал с Жуковым – это было вскоре после Нового года, – он тоже сетовал на нехватку боеприпасов. Поэтому-то я и не побеспокоил вас.

Верховный долго молчал, о чём-то размышляя, потом спросил:

   – Скажите, 2-я ударная армия сможет выстоять в боях? Там ведь теперь другой командующий.

   – Не сможет! – горячо возразил Кирилл Афанасьевич. – Её коммуникации находятся под угрозой вражеских ударов, и если не принять мер, то катастрофа неминуема.

   – Что вы предлагаете? – сухо спросил Сталин.

   – Наверное, Кирилл Афанасьевич потребует резервов, – бросил реплику до этого молчавший Маленков. На его лице появилась язвительная улыбка.

Мерецков ожидал реакцию со стороны вождя, но тот промолчал, и тогда он вновь заговорил, отметив, что с командующим армией ему не повезло. Генерал Клыков человек, безусловно, грамотный в военном деле, но он страдает хроническим заболеванием, часто болеет, а это отрицательно сказывается на делах армии.

   – А зачем вы его взяли? – усмехнулся Сталин.

   – Генерала Клыкова назначила Ставка, со мной никто не советовался. Вот и генерала Власова ко мне прислали заместителем...

   – Вы что, недовольны им?– В голосе Сталина прозвучало раздражение. – Говорите честно, как большевик!

   – Недоволен, – прямо заявил Мерецков. – Полтора месяца Власов был моим заместителем, но почти ничего не сделал, чтобы укрепить войска фронта. Теперь он командарм 2-й ударной, но как бы не подвёл нас.

   – Кто писал характеристику на генерала Власова? Жуков? – Вождь напряжённо смотрел на Маленкова, отвечавшего за кадры в ЦК.

   – Он, а маршал Шапошников подписал приказ о назначении его к Мерецкову. Он, очевидно, исходил из того, что Власов хорошо проявил себя в боях под Львовом и Киевом, а также под Москвой, где командовал армией.

   – Продолжайте, товарищ Мерецков, я слушаю вас. – Сталин сел за стол.

Кирилл Афанасьевич отметил, что с резервами, наверное, сейчас трудно, поэтому он предлагает не брать из состава Волховского фронта 6-й кавалерийский корпус, а усилить им 2-ю ударную армию. В противном случае её надо немедленно вывести из лесисто-болотистой местности.

   – Куда вывести? – Сталин заметно шевельнул бровями.

   – На линию железной и шоссейной дорог Чудово – Новгород. Вот сюда. – Мерецков показал район передислокации на карте.

   – У генерала Хозина другое мнение, – возразил Сталин.

   – Оно ошибочно, и я прошу вас...

   – Оставим всё, как есть, – повысил голос Сталин. – Генерал Хозин заверил меня, что фронт выполнив свою задачу. Почему я не должен ему верить?

   – У меня сложилось впечатление, что вы, Кирилл Афанасьевич, завидуете генералу Хозину, человеку решительному и способному организовать отпор врагу, – вновь бросил реплику Маленков.

Сталин, однако, осадил его:

   – Завидовать, товарищ Маленков, будем после победы над врагом. Теперь же надо, чтобы Ленинградский фронт скорее прорвал блокаду города. – Он взглянул на Мерецкова. – Мы тут решили, куда вас направить. Ставка назначила вас заместителем главкома западного направления генерала армии Жукова.

   – Я готов принять новую должность, – сдержанно произнёс Мерецков и вдруг, сам того не желая, добавил: – У меня такое чувство, что я снова вернусь в Ленинград.

Верховный сурово сдвинул брови.

   – Извините, Иосиф Виссарионович, но у меня и вправду появилось такое чувство.

   – Я ценю вашу откровенность. – Сталин взял со стола трубку и закурил. – Если нет вопросов, можете идти.

Во дворе Генштаба Мерецков сощурился. Апрельское солнце выкатилось из-за туч, его яркие лучи дробились на брусчатке. В мыслях он всё ещё был в кабинете вождя. Может, прав Верховный, ликвидировав Волховский фронт, а он, Мерецков, ошибается? Что ж, время покажет, на чьей стороне правда. Кто-то сзади тронул его за плечо. Кирилл Афанасьевич обернулся. Перед ним стоял, улыбаясь, маршал Будённый.

   – Вы? – растерянно обронил Мерецков.

   – Что, разве не похож? Петлицы и нарукавные знаки маршала при мне, усы тоже. – Семён Михайлович привычно покрутил усы. – А ты, Кирилл, чего такой хмурый?

   – Не то слово, Семён Михайлович, – разочарованно промолвил Мерецков. – Я подготовил наступательную операцию, чтобы взять Любань, как вдруг поступила директива Ставки о ликвидации Волховского фронта. Моего фронта, в который я вложил душу. – Он грустно взглянул в лицо маршалу. – Уверен, что вождь принял ошибочное решение, я пытался доказать это, но Верховный принял сторону командующего Ленинградским фронтом генерала Хозина, предложившего передать ему войска Волховского фронта. Нахрапистый этот Хозин, за моей спиной всё обговорил с вождём.

   – Сталина мучит блокада Ленинграда, он хочет скорее прорвать её, вот и мечется, ищет надёжные пути. А поиск, сам знаешь, трудная штука, могут быть и ошибки. Ну а куда тебя назначили?