Текст книги "Мерецков. Мерцающий луч славы"

Автор книги: Александр Золототрубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 35 страниц)

Мерецков понял, что доклад Жукова обрадовал Сталина.

   – Так на чём мы с вами остановились? – спросил он Кирилла Афанасьевича.

   – О задачах Карельского фронта по разгрому врага в Заполярье.

   – Вот-вот, разгромить немцев на мурманском направлении. Как, по-вашему, операция будет трудной?

Оба некоторое время обсуждали проблему подготовки операции на Крайнем Севере. Судя по тому, что Верховный то и дело бросал реплики по ходу беседы, приводил на память изречения Суворова и Наполеона, он был доволен и все предложения Кирилла Афанасьевича одобрил. Теперь ему следовало всё обобщить и свой вариант прислать в Ставку.

   – Беритесь за это дело серьёзно, с учётом политического фактора, – подчеркнул Сталин. – Знаете, я очень устал, – неожиданно сказал он. – Приглашаю вас отобедать со мной, там мы продолжим нашу беседу. Не возражаете?

   – Я согласен.

Улетал Мерецков в Беломорск, где всё ещё находился штаб фронта, поздним вечером. Осенний день угасал, солнце убежало за горизонт, чтобы хоть немного отдохнуть, а наутро снова взойти на небосклон и всех одарить своими живительными лучами. У Кирилла Афанасьевича было хорошее настроение. Впервые ему довелось так долго, с глазу на глаз, беседовать с вождём по многим военным проблемам, и отрадно, что ни один из его тезисов по стратегии и тактике нынешней войны тот не только не опроверг, но даже не поставил под сомнение. Казалось, что наконец-то он нашёл общий язык с Верховным. Но его ждало разочарование.

7 сентября на КП фронта позвонил командарм 26-й генерал Сквирский и сообщил, что 18-й горнострелковый корпус немцев начал отходить с ухтимского направления.

   – Немедленно преследуйте врага! – приказал генералу Мерецков, выслушав его.

Днём раньше командарму 19-й генералу Козлову был отдан приказ: «Приступить к выдвижению основных сил обходящей группировки в тыл З6-го вражеского армейского корпуса». За это время войска генерала Козлова совершили почти стокилометровый марш-бросок на пересечённой местности, и в ночь на 12 сентября 19-я армия внезапно для противника, далеко обойдя его укреплённые позиции, перерезала его коммуникации. В пять утра на рассвете генерал Козлов доложил об этом Мерецкову.

   – Мои войска оседлали дорогу в районе Кайралы и вышли в тыл немецкому корпусу! – весело прозвучал в трубке голос генерала.

Не теряя времени, Мерецков тут же сообщил об этом в Генштаб генералу Антонову. Тот, уточнив некоторые детали окружения немецкого 36-го корпуса, сказал:

   – Вас понял, ждите распоряжения.

Мерецков стоял растерянный. Ему было непонятно, почему Антонов не отдал приказ уничтожить окружённого противника? Что его смутило? «Ждите распоряжения...» Уже прошёл почти час, а Антонов не давал о себе знать. Начальник штаба генерал Крутиков, назначенный недавно на эту должность по предложению Мерецкова, заметил, как волнуется комфронтом, как ему не терпится услышать звонок телефона, от которого тот не отходит, всё время о чём-то размышляя. Увидев немой вопрос в глазах Крутикова, Кирилл Афанасьевич вдруг признался ему:

   – У меня сосёт под ложечкой, Алексей Николаевич, я так и не понял, почему нужно ждать каких-то указаний, когда окружённого врага надо уничтожать, тем более если он не сдаётся?

В разговор вступил член Военного совета генерал Штыков. Он заявил комфронтом, что не следовало информировать Генштаб об окружении вражеского корпуса, надо было уничтожить его, а уж потом рапортовать.

Мерецков опешил.

   – Как это не следовало информировать Генштаб? Ты, Терентий Фомич, партизанщину мне не навязывай. Мы же не полк окружили, а целый корпус! На его уничтожение потребуется не менее двух армий, а без ведома Ставки я не могу взять их из состава моего фронта. Эти две армии должна дать Ставка.

Генерал Штыков заметно смутился, даже опустил глаза, но вновь заявил, что, будь он командующим фронтом, так бы и поступил. Кирилл Афанасьевич хотел было ему возразить, но в это время связист принёс телеграмму из Ставки за подписью генерала Антонова. Мерецков прочёл её вслух:

   – «Ни в коем случае не ввязываться в тяжёлые бои с отходящим противником и не изнурять войска фронта глубокими обходами; уничтожать фашистов в основном огневыми средствами, расставленными вдоль дороги, по которой отходит противник. Антонов». Что скажешь, генерал Крутиков?

Начальник штаба растерянно пожал плечами, посмотрел на генерала Шлыкова и едва не выругался.

   – Это какой-то ребус, а точнее – головоломка!

   – Мне эта депеша тоже не совсем понятна, – признался Кирилл Афанасьевич. – Я буду звонить в Ставку!

13

Мерецков думал. Во дворе завывал ветер, в окно Кирилл Афанасьевич видел клочок неба, и такая грусть овладела им, хоть в петлю лезь. Как бы то ни было, а приказ Генштаба необходимо выполнить, а не вступать в полемику. Кирилл Афанасьевич был уверен, что своё распоряжение Антонов согласовал с Верховным. Смутно всплыли в памяти слова Сталина, сказанные им в Ставке на недавнем приёме: «Не стремитесь, товарищ Мерецков, распылять силы фронта, надёжней, когда бьёшь врага сильным кулаком, а не растопыренными пальцами!» Не с этим ли связаны указания Генштаба? «Нет, я ему снова позвоню, – загорелся Мерецков. – Что он из меня дурачка делает? Сказал бы, мол, так и так, это распоряжение Верховного, а не моё... Нет же, помалкивает».

Связь с Генштабом дали быстро. Генерал Антонов, кажется, рассердился, выслушав Мерецкова: повысил голос, в нём звучала твёрдость, какая бывает, когда отдают приказ.

   – Что вам дался этот немецкий корпус? – спросил Антонов. – Чтобы разбить его, нужны резервы, а дать их вам мы не можем! Если же вы бросите на этот корпус свои силы, чем тогда будете воевать с врагом в Заполярье?

   – Обидно, Алексей Иннокентьевич, что мы теряем богатую добычу, но ставить под сомнение ваше распоряжение я не могу, – ответил Кирилл Афанасьевич.

Генерал Крутиков смотрел на него внимательно, ему даже стало жаль комфронтом. Тот прочёл в его глазах сочувствие, но сделал вид, что этого не заметил, и хмуро приказал срочно соединить его с генералом Козловым.

Не успел комфронтом выпить стакан чаю, как генерал Козлов вышел на связь. Разговор был коротким. Мерецков объяснил ему ситуацию, похвалил за быстрые и решительные действия по преследованию немецкого корпуса и приказал:

   – Операцию по окружению немецкого стрелкового корпуса прекратить!

   – Исполняю, товарищ командующий, но делаю это скрепя сердце, – невозмутимо заявил генерал.

С этого момента преследование врага без трудных и длинных обходов приняло мобильный характер. К 17 сентября армия генерала Сквирского вышла на довоенную границу с Финляндией, а к концу сентября очистила от врага советскую территорию и 19-я армия генерала Козлова.

Мерецков испытывал удовлетворение. Теперь почти вся граница СССР – от гранитных скал Лапландии до Ладожской низменности – восстановлена!

По этому случаю устроили маленький сабантуй. Посмеялись, посудачили, потом разговор коснулся предстоящей операции в Заполярье. Побить немцев на Крайнем Севере нелегко, подчеркнул Мерецков. Три года они возводили там мощные железобетонные укрепления, не расшибить бы о них головы.

«Бог войны», как называли в штабе начальника артиллерии фронта генерала Дегтярёва, сидевший рядом с начальником связи, весело произнёс: мол, есть над чем поломать голову, но мы эти укрепления разобьём в пух и прах, в своё время была на нашем пути линия Маннергейма, а где она теперь?

   – А вот орудия крупного калибра, которые нам нужны для разрушения железобетонных сооружений, мы, товарищ командующий, пока не получили, – констатировал Дегтярёв.

   – На днях получим эти орудия, мне звонил генерал Воронов, – успокоил его Кирилл Афанасьевич, – так что, Георгий Ермолович, не паникуйте.

В полдень сентябрьское солнце выкатилось из-за серо-бурых туч, его лучи щедро брызнули в окно штаба, ярко осветили оперативную карту на стене. Мерецков собрался с Дегтярёвым побывать в соседней армии, но на КП фронта позвонил генерал Антонов. Он поинтересовался обстановкой на фронте, задал несколько вопросов по дислокации войск, затем спросил:

   – Сегодня воскресенье, вы случайно по грибы в лес не ходили, Кирилл Афанасьевич?

   – Мне не до грибов, Алексей Иннокентьевич! – басовито отозвался Мерецков. – Гадаю, хватит ли армиям боезапаса, который мы получили, и даст ли мне резервы Ставка, когда буду наносить удары по врагу в Заполярье? Сейчас поеду в 14-ю армию генерала Щербакова. Она будет у меня играть первую скрипку, а коль так, надо, чтобы её музыка звучала звонко. А что вас беспокоит?

Антонов сообщил, что Хозяин потребовал скорее закончить разработку операции на Крайнем Севере. Через неделю документ уже должны отправить в Ставку.

Переговорив с Генштабом, Кирилл Афанасьевич пригласил к себе генерала Крутикова и предупредил, чтобы завтра с утра он неотлучно находился в штабе.

   – Начнём разработку плана проведения операции на мурманском направлении, – сказал ему Мерецков.

Крутиков ответил, что у него есть на этот счёт некоторые соображения.

   – Вот и выложишь их на бумаге! – усмехнулся Кирилл Афанасьевич. – Я тоже кое-что набросал. Мы же с тобой, Алексей Николаевич, штабники со стажем и сочиним документ по всем правилам военного искусства...

Петсамо-Киркенесская наступательная операция была одной из самых сложных и, наверное, самых интересных по замыслу, и осуществить её предстояло неимоверно трудно с учётом природных условий Заполярья. К октябрю немцы удерживали незначительную часть советской территории западнее Мурманска. Линия фронта проходила от губы Малая Волоковая по перешейку полуострова Средний, далее от губы Большая Западная к озёрам Чапр и Кошкаявр. Свою оборону гитлеровцы, образно говоря, одели в железобетон. Три года взрывали камни, делали в них ниши, строили огневые точки, бетонировали их, накрывали бетонными нишами. Их оборона была в глубину на 150 километров! По всей линии фронта – доты, дзоты, минные заграждения, хитрые ловушки, вся оборона – трёхполосная. В этом районе оборону держал 19-й горнострелковый корпус (55 тысяч человек, свыше 750 орудий и миномётов) 20-й немецкой горной армии, его поддерживала авиация 5-го воздушного флота и значительные силы военно-морского флота, которые базировались в портах Северной Норвегии. А что противопоставил этим вражеским силам Карельский фронт? Главная роль отводилась 14-й армии генерала Щербакова (97 тысяч человек, 2100 орудий и миномётов, 120 танков и самоходных орудий, а из состава Северного флота отряды кораблей: 6 эсминцев, 8 подводных лодок, 20 торпедных катеров, 23 охотника, 2 бригады морской пехоты). Войска поддерживала авиация 7-й воздушной армии и Северного флота.

Замысел советского командования, предложенный Мерецковым, – окружить и уничтожить основные силы врага путём глубокого обхода их с юга и одновременно ударом с севера, затем овладеть Петсамо (Печенга) и развить далее наступление к советско-норвежской границе. Главный удар наносился левым флангом 14-й армии южнее озера Чапр в общем направлении на Луостари и Петсамо. А на правом фланге специально созданная оперативная группа должна была сковать вражеские войска, потом совместно с бригадами морской пехоты наступать на Петсамо. Северному флоту предстояло высадить морской десант в тыл немцев, нарушить их морские перевозки и блокировать порты Петсамо и Киркенес.

Как бы то ни было, замысел операции одно, а когда начнётся наступление, может многое измениться, как бывало не раз, и Мерецков был к этому готов. Пока же он решил нанести главный удар по наиболее слабому участку обороны противника с выходом в тыл его основной группировки. Прорыв обороны сочетался с одновременным обходом вражеских укреплений силами лёгких стрелковых корпусов. По сведениям фронтовой разведки, наиболее прочные укрепления в центре обороны занимала 2-я горнострелковая дивизия немцев. Она удерживала своими силами направление на Луостари и Петсамо. Кириллу Афанасьевичу было ясно, что, если разгромить эту дивизию, на которую опирались все остальные силы немецкой обороны, открывалась дорога к этим двум важнейшим населённым пунктам и базам фашистов на Севере.

   – Алексей Николаевич, после долгих раздумий я решил главный удар обрушить на 2-ю горнострелковую дивизию гитлеровцев, – сказал начальнику штаба Крутикову Мерецков. – Прорвать оборону на узком участке фронта, к югу от озера Чапр, развить успех на всю глубину оперативного построения противника и захватить Петсамо.

   – А что будет в период прорыва на остальном фронте? – спросил генерал Крутиков.

   – Сам не сообразишь? – насмешливо покосился Мерецков на своего помощника.

Этот взгляд смутил генерала, но он был не из робких и вмиг понял что к чему.

   – Я бы предложил обороняться слабыми силами 45-й стрелковой дивизии и 3-й мотострелковой бригады.

   – Ты угадал мои мысли, Алексей Николаевич, – добродушно улыбнулся комфронтом. – Посмотри, – он кивнул на карту, где были помечены позиции открытого фланга немецкой обороны. – Сюда бросим в обход два лёгких стрелковых корпуса – 126-й и 127-й. Последний войдёт в район Салмиярви с большим отрывом от главных сил...

   – Вы хотите изолировать вражеский гарнизон в районе Никеля от путей отхода в Норвегию? – поднял брови Крутиков. – Но из района Салмиярви немцы могут атаковать наш корпус!

   – Верно, но тут нам надо прикрыться, а главные силы повернуть на северо-восток, чтобы ликвидировать немцев по реке Титовке, где они держат оборону, – пояснил Мерецков. – В этот момент войска 45-й дивизии и 3-й мотострелковой бригады перейдут в наступление и ударят по вражеской обороне с фронта! Ну, что скажешь?

Генерал Крутиков понял командующего и поддержал его, заметив, однако, что на участке прорыва надо создать как можно большую плотность орудий и миномётов на километр фронта, а также обеспечить превосходство фронтовой авиации в воздухе.

   – Само собой, Алексей Николаевич. – Мерецков вновь бросил цепкий взгляд на карту. – Значит, решено: главный удар на Луостари наносит 14-я армия генерала Щербакова, в частности 99-й и 131-й корпуса. Они совершат глубокий обходной манёвр по тундре и перережут вражеские коммуникации, а с рубежа Луостари введём в бой в направлении на Петсамо 7-ю гвардейскую танковую бригаду. Она не позволит немцам отойти в Норвегию. Согласен, Алексей Николаевич?

   – В основном – да, но кое-что уточним по ходу работы над документом.

   – Тогда займись этим, – распорядился комфронтом, – а я съезжу к танкистам: у меня родилась идея использовать в боях тяжёлые танки КВ.

   – Но у нас таких машин нет!

   – Я попрошу Ставку дать их нам, – улыбнулся Мерецков. – Ты же знаешь, что оборонительные позиции врага построены с учётом поражения их лёгкими и средними танками. Т-34 эти укрепления не разрушат, нужны тяжёлые танки.

«Пожалуй, комфронтом прав, тяжёлые танки могут сыграть важную, если не главную роль», – подумал начальник штаба.

Вернулся в штаб Мерецков весёлый: танкисты поддержали его, попросили дать им танки КВ.

«Любопытно отметить, что моя просьба вызвала удивление, – писал позднее Кирилл Афанасьевич. – Мне даже попытались объяснить, что средние танки Т-34 лучше, чем КВ, что они обладают более высокой манёвренностью и проходимостью и имеют достаточно прочную броню. КВ считались уже устаревшими. Наконец Ставка согласилась, и мы получили полк тяжёлых танков. Скажу, что они сыграли огромную роль».

Кирилл Афанасьевич присел к столу, на котором генерал Крутиков, разложив карты, делал на них разные пометки и чертил схемы. Постепенно всё то, о чём они говорили при обсуждении различных вариантов проведения операции, теперь воплощалось на бумаге в план, по которому многочисленные войска Карельского фронта начнут наступление. Мерецкову нравилось, как начальник штаба оформлял документы. Почерк у него был красивый и чёткий. Он понаблюдал за работой Крутикова, закурил и, сидя в кресле, неожиданно заговорил о своём сыне.

   – У него нет проблем? – спросил Крутиков. – Вы же знаете, что недавно он стал заместителем начальника штаба 7-й гвардейской танковой бригады. Не трудно ему?

   – У него в руках всё горит! – воскликнул Кирилл Афанасьевич. – Комбриг им доволен. Володя обрадовался, когда меня увидел. Сказал, что я редко его навещаю. Попросил меня пригласить в танковую бригаду из санитарного управления Евдокию Петровну, чтобы мы втроём сфотографировались. Жена, естественно, согласилась, и нас там сняли. Через неделю обещали дать фотокарточки. Да, я тебе говорил, что, когда в этот раз был в Ставке, Калинин вручил мне второй орден Суворова за разгром немцев под Новгородом и Ленинградом? Знаешь, что он сказал мне?

   – Что же? – улыбнулся Крутиков.

   – Говорил: «У вас, Кирилл Афанасьевич, есть элементы почерка Александра Суворова, вы бьёте врага не числом, а умением, ваши удары по врагу, как сказал мне Сталин, нередко внезапны и стремительны». Вот чудак, а? «Почерк Александра Суворова...» Разве сравнишь нынешнюю войну с войной суворовских времён?

   – Они различаются, как небо и земля! – засмеялся генерал Крутиков. – Что же касается ордена, то его вам дали заслуженно. – И, чтобы комфронтом ему не возразил, он торопливо добавил: – Утром документ на операцию будет у вас на столе!

Поработал начальник штаба с усердием. Мерецков прочёл план, подписал его и отправил в Ставку. Там его оперативно рассмотрели и одобрили, внеся некоторые поправки, что было вполне естественно, в основном они касались взаимодействия 14-й армии генерала Щербакова с Северным флотом. В период боевых действий флот мог бы высадить десанты в районе полуострова Средний, а также в других пунктах морского побережья. А вот манёвр на Титовку Ставка не одобрила, признав его весьма сложным. Теперь же, когда моряки Северного флота атаковали немцев на полуострове Средний, он был не нужен. Ставка также предложила командующему фронтом «не распылять свои силы для действий на северо-восток вдоль реки Титовка, а главные усилия направить на быстрейшее овладение Петсамо». Генштаб рекомендовал не выбрасывать 127-й лёгкий стрелковый корпус далеко вперёд на Салмиярви с рискованным отрывом от главных сил, а «вести уступом за левым флангом наступательной группы войск».

Рассмотрев предложения и замечания Ставки и Генштаба, Военный совет Карельского фронта согласился с ними. Мерецков поручил начальнику штаба внести в документ все поправки.

   – С военным флотом нам надлежит держать более тесную связь, – подчеркнул Мерецков. – Я сегодня же переговорю с адмиралом Головко по всем вопросам.

С командующим Северным флотом у Кирилла Афанасьевича были давние и добрые связи. Ещё в апреле адмирал Головко пригласил Мерецкова с группой генералов штаба фронта осмотреть прибывший на Северный флот линкор, который прислали англичане. Гостей Головко принял на линкоре. День, как по заказу, выдался солнечный, слегка морозный. Над бухтой гранитным картузом нависали скалы, тёмно-голубое море было спокойным, казалось, после недавних штормов оно отдыхало. Кирилл Афанасьевич и его соратники с интересом осматривали линкор. От одной орудийной башни они подходили к другой. Головко объяснял гостям, какие это пушки и какова их роль в морском бою.

   – Корабль что надо, но есть одна беда, – адмирал Головко передохнул. – Выходит линкор в море, и дюжина кораблей должна его охранять от нападения вражеских подводных лодок, а с воздуха над ним должны барражировать самолёты. А у меня и так мало кораблей, вот и гадаешь, как выйти из положения.

   – Сочувствую тебе, Арсений Григорьевич, но помочь не могу, – развёл руками Мерецков и шутливо добавил: – Жаль, что такая громадина стоит среди моря и не приносит нужной пользы, а сколько бы танков вышло из его брони!

Когда Мерецков проинформировал адмирала Головко о предстоящей Петсамо-Киркенесской операции и участии в ней Северного флота, Головко спросил, может ли он прибыть на КП фронта, чтобы на месте обсудить все детали.

   – Не сейчас, Арсений Григорьевич, я дам вам знать, – ответил Мерецков. – А вы пока определите силы флота для участия в этой операции и начните подготовку. Вчера я был в Ставке, – продолжал он, – виделся с наркомом ВМФ Кузнецовым. Он заявил, что у вас достаточно сил, чтобы атаковать немцев со стороны полуострова Средний. Сможете?

   – Ещё как сможем! – громко засмеялся в трубку Головко. – Мы назвали свою операцию «Вест». Жду вашего звонка!

Через неделю Мерецков позвонил ему и предложил приехать в штаб фронта. Утром адмирал Головко и член Военного совета адмирал Николаев прибыли на КП Карельского фронта.

Кирилл Афанасьевич принял их тепло, как давних друзей, и сразу же заговорил о предстоящих боях. На Севере очень тяжело воевать, отметил он, совсем иная тактика, иная стратегия. А некоторые военачальники утверждают, что манёвр крупных войск и тяжёлой боевой техники в Заполярье невозможен. Однако война отвергла это понятие: немцам меньше чем где бы то ни было удалось вклиниться на нашу территорию именно в районе Мурманска. И хотя главную роль сыграли люди, их мужество и отвага, вряд ли стоит отрицать значение климатических условий в срыве фашистского напора.

   – Так что нам придётся ломать оборону противника в тяжелейших условиях, – подчеркнул Мерецков. – А вы, Арсений Григорьевич, не забудьте бросить в прорыв свой линкор, – весело добавил он.

   – Подумаем, Кирилл Афанасьевич, – в тон ему ответил комфлотом.

По ходу обсуждения плана операции, одобренного Ставкой, адмирал Головко заметил, что очень важно прижать группировку врага к морю. Комфронтом возразил: мол, не только прижать к морю, но и отсечь её от норвежских портов. Сделать это будет тяжело, но надо!

   – Вот смотрите, – указка Мерецкова вонзилась в чёрный крестик на карте, – на Петсамо-Печенгу, исконно русскую землю, ведут четыре дороги, одна из них, с юга, соединяет Петсамо с Луостари узлом ряда других дорог. Что могут сделать моряки? – генерал армии вскинул глаза на адмирала. – Прорваться в район Луостари, зайти в тыл немцам и комбинированным ударом пехоты и морских десантников с трёх сторон сокрушить их оборону. А тем временем идти из Луостари на Петсамо, в сторону норвежской границы и на Никель-Наутси, где находится промышленная база гитлеровцев.

   – Я понял так, что главный удар будет на Луостари? – уточнил комфлотом.

Да, подтвердил Мерецков. Что следует сделать Северному флоту? Блокировать побережье, занятое немцами, и изолировать петсамскую группировку врага со стороны моря, а также помочь 14-й армии генерала Щербакова расчленить вражескую оборону.

   – Я доложу вам, как мы намерены это сделать...

По словам Головко, бригада морской пехоты Северного оборонительного района дерзкой атакой прорвёт оборону немцев на перешейке полуострова Средний, отрежет им пути отхода с основных рубежей на реке Западная Лица и станет наступать на Петсамо.

   – Но лишь после того, как армия генерала Щербакова прорвёт главную полосу обороны врага, – подчеркнул комфлотом.

В окно блеснул луч солнца и озарил лицо адмирала. Оно, как заметил Мерецков, было суровым, губы плотно сжаты. Наконец Головко заговорил:

   – Что касается кораблей, то они не только обеспечат высадку десанта, но и перевезут прибывшие резервы и осуществят снабжение армии генерала Щербакова. Перед флотом поставлена серьёзная задача, но мы, Кирилл Афанасьевич, армейцев не подведём, – заверил комфлотом. – Это слово адмирала и просто моряка!

   – Слышал, Василий Иванович? – Мерецков взглянул на генерала Щербакова.

Тот встал. Он был высок ростом, смугловат, из-под бровей озорно поблескивали настороженные глаза.

   – Я, товарищ командующий, ещё до этой встречи обговорил с Арсением Григорьевичем все узловые моменты взаимодействия моих войск с флотом. У нас с адмиралом будет прямая связь, и, если ситуация осложнится, мы вмиг найдём нужное решение.

Головко улыбнулся.

   – Иначе и быть не может. Я же казак, а слово казака, если даже он адмирал и не носит казачью форму, – кремень!

Провожая моряков, Кирилл Афанасьевич строго-настрого предупредил, чтобы они точно и чётко следовали замыслу операции.

   – По-другому поступить мы не можем! – заверил его член Военного совета адмирал Николаев.

И всё же в ходе боевых действий адмирал Головко «нарушил» указания командующего фронтом. Случилось это утром 10 октября в разгар сражения. Из Москвы поступила срочная телеграмма. Головко прочёл: «Нарком ВМФ считает весьма желательным участие флота в занятии нашей будущей военно-морской базы и крупнейшего населённого пункта на Севере Петсамо. Адмирал Алафузов». Как позже выяснилось, начальник Главного морского штаба не случайно употребил не совсем приказное выражение, ибо Северный флот в оперативном отношении подчинялся Карельскому фронту, потому-то нарком ВМФ адмирал Кузнецов счёл нужным дать комфлотом совет, а не приказание. А Головко стало ясно, что нарком ВМФ подчёркивает его идею высадить морской десант в Линахамари с целью скорейшего захвата Петсамо. Не теряя времени, он вышел на прямую связь с Мерецковым и, когда услышал его басовитый голос в трубке, доложил о десанте в Линахамари.

   – Так это здорово! – воскликнул комфронтом. – Действуй, морской казак! Только берите в десант добровольцев, это будет надёжнее.

   – У меня, товарищ генерал армии, почти все добровольцы! – гулко отозвался адмирал Головко.

3 октября, совершив переход на оленях, а затем и на лыжах, Мерецков переселился в тундру, поближе к войскам. Сюда же перешло Полевое управление фронта. Вместе с членом Военного совета Штыковым Мерецков побывал в 131-м стрелковом корпусе, которому предстояло вести бои на главном направлении; в корпус входили две стрелковые дивизии – 10-я гвардейская и 14-я, осенью сорок первого года они преградили путь немецким войскам на Мурманск, и Кирилл Афанасьевич возлагал на них большие надежды. Мерецков и Штыков побывали в этих дивизиях, поговорили с бойцами «по душам».

В приподнятом настроении вернулся Мерецков в Полевое управление фронта. В это время ему позвонил начальник разведки фронта и доложил, что нашим бойцам в районе Петсамо сдался в плен немецкий офицер.

   – Ну и что? – съязвил Кирилл Афанасьевич. – Сейчас немцы уже не те, что были в сорок первом, потому и сдаются в плен пачками. Боевой пыл у них поугас. Разберись сам с этим офицером.

   – Не могу, товарищ командующий! – прогремело в трубке.

   – Почему? – сурово спросил Мерецков.

   – Пленный просит доставить его лично к вам, – пояснил начальник разведки фронта. – Он назвал вашу фамилию, имя, отчество. Говорит, у него для вас есть ценные сведения.

   – Даже так? – усмехнулся в трубку Кирилл Афанасьевич. – Тогда привози его ко мне. Посмотрим, что это за птица.

Солдат-автоматчик ввёл в штаб пленного офицера. Это был мужчина сорока пяти лет, с широким лбом, шрамом над правой бровью и настороженными глазами. Мерецков попросил своего адъютанта привести переводчика, но немец вдруг улыбнулся и сказал на чистом русском языке:

   – Не надо, господин командующий, я свободно говорю по-русски.

   – Да? – Мерецков свёл брови. – Мне доложили, что вы офицер, но почему на вас форма рядового немецкого солдата?

   – Для маскировки, – объяснил пленный. – Так мне было легче добраться до ваших бойцов, и я счастлив, что оказался среди вас.

Начальник разведки вручил Мерецкову небольшой свёрток.

   – Это пленный принёс вам.

В свёртке была немецкая карта с нанесёнными на неё обозначениями на немецком языке.

   – Что это? – Мерецков взглянул на пленного.

   – Схема немецких оборонительных укреплений Петсамо и Киркенеса, – пояснил пленный. – Я хочу помочь вам сокрушить немецкие рубежи без большой крови.

Мерецков в упор посмотрел на пленного. Что-то до боли знакомое почудилось ему в этом землистого цвета лице со шрамом над бровью. Широкий лоб, зелёные большие глаза... Где же он видел это лицо и когда? Пленный, однако, не спускал с него глаз и насмешливо улыбнулся.

   – Кто вы? – спросил Мерецков. – Вы немец?

   – Нет! – качнул головой пленный. – Я русский!

   – Русский? – Мерецков зачем-то встал, прошёлся вдоль стола, снова сел. – А почему воевали против своих же, русских?

Лицо пленного помрачнело.

   – Так сложились обстоятельства... – Он произнёс эти слова твёрдо, словно заранее их отрепетировал, но глаз в сторону не отвёл, смотрел на генерала армии прямо, не мигая. – Раньше я был молод, неопытен, мне хотелось сделать что-то особенное...

   – И вы перебежали в стан врагов, – прервал его генерал Штыков.

Пленный повернулся к нему, глаза у него блеснули.

   – Да, я перебежал в стан врагов, хотя мой отец, офицер старой русской армии, после революции принял советскую власть и добровольно вступил в Красную Армию.

   – Я вас видел, но никак не припомню где, – тихо произнёс Мерецков.

   – Я тоже вас видел, – отрывисто бросил пленный. – В двадцатом году в Москве, вы тогда приходили к моей родной сестре Татьяне.

   – Вы Аркадий? – вырвалось у Мерецкова.

   – Да! Я сын врача-хирурга, который лечил вас в военном госпитале. Мой отец Игорь Денисович Костюк спас немало красных бойцов, за что его убили деникинцы...

   – Верно, я видел вас на квартире у вашей сестры, – подтвердил Мерецков. – Но когда потом я спросил у неё, кто вы, она назвала вас своим двоюродным братом. По существу, Татьяна сказала мне неправду.

   – Она боялась, что меня могут арестовать, – усмехнулся Костюк. – Теперь фамилия у меня другая – Винтёр. Когда женился в Берлине на немке, я взял её фамилию...

   – Испугались, что и там кто-либо из русских мог вас разоблачить? – спросил Мерецков.

   – Естественно! Кому охота идти на виселицу или в лагерь?

Какое-то время все молчали, затем Мерецков продолжил допрос:

   – Как вы оказались за границей?

Костюк-Винтер рассказал, как он вместе с другими русскими офицерами бежал за границу на корабле из Новороссийска в 1920 году, как очутился в Германии, как вступил в бундесвер, окончил военное инженерное училище и стал офицером. А когда началась война, он попал на фронт.

   – В бойцов Красной Армии я не стрелял, и на моей совести нет ни одной жизни! – заявил Костюк-Винтер.

   – Чем же вы занимались на фронте? – спросил генерал Штыков.

Пленный сказал, что, как только началась война, его направили в Петсамо и он отвечал за доставку никелевой руды морским путём. Однажды транспорт, на котором везли никель, атаковала советская подводная лодка Северного флота. Две торпеды угодили в транспорт, и он стал тонуть. Костюк-Винтер оказался в воде, и его подобрали немецкие корабли, охранявшие судно.

   – Не знаю почему, но я завидовал командиру лодки, который дерзко атаковал нас, – произнёс Костюк-Винтер. – Лодку обнаружили корабли охранения, но она перехитрила их, нырнула под транспорт и всадила в него торпеду. Я даже смеялся, когда видел, как немцы с перепуганными лицами бегали по палубе тонущего судна. Ну а когда сам очутился в воде, мне было не до смеха. – Без всякого перехода пленный вдруг спросил: – Меня расстреляют?