Текст книги "Мерецков. Мерцающий луч славы"

Автор книги: Александр Золототрубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 35 страниц)

3

Прибыл Мерецков на учёбу в Академию Генерального штаба в начале ноября 1918 года. (Сейчас это высшее учебное заведение называется иначе – Военная академия имени М. В. Фрунзе, а современная Академия Генштаба была создана позже, в 1936 году. – А. 3.) Проучился Кирилл в ней полгода, а в мае 1919 года в связи с обострившейся обстановкой на фронтах Гражданской войны группу слушателей первого года обучения, уже побывавших в боях, снова направили на фронт. Майским днём, когда всё вокруг цвело и благоухало, Мерецков прибыл в штаб Южного фронта, которым командовал Владимир Михайлович Гиттис[7]7
  Гиттис Владимир Михайлович (1881-1938) – командир корпуса. В Красной Армии с 1918 г. В Гражданскую войну командовал 6-й и 8-й армиями, Южным, Западным и Кавказским фронтами. После войны командующий войсками Заволжского, затем Петроградского военного округа, состоял при РВС СССР для особо важных поручений.


[Закрыть]. Мерецков слышал о нём немало добрых слов. Будущий советский военачальник, командир корпуса в Гражданскую войну, он недавно принял под свою опеку Южный фронт. Гиттис произвёл на Мерецкова хорошее впечатление. Однако, когда его провели к командующему в кабинет, он вначале смутился, увидев перед собой видного военачальника. А Гиттис улыбнулся и спросил:

   – Кто вы? Я слушаю! – Он подошёл к Мерецкову так близко, что тот увидел в его карих глазах лучики. От них веяло теплотой.

Уже не смущаясь, Кирилл Афанасьевич доложил, что он слушатель Академии Генерального штаба первого года обучения, прибыл на Южный фронт в распоряжение командующего 9-й армией.

   – Слушатель Генштаба? – переспросил Гиттис. Был он высок ростом, строен, смуглолиц, смотрел доверчиво и скромно. – В боях бывали?

   – Бывал, товарищ командующий, и не раз. Имел ранение...

   – Такие люди нам нужны, особенно сейчас, когда на фронте сложилась трудная ситуация...

Из его слов Мерецков узнал, что ещё в начале мая генерал Деникин, которого Антанта обеспечила боевой техникой и оружием, в том числе английскими танками, перешёл в наступление. Добровольческая армия генерала Май-Маевского двинулась через Донбасс на Украину, где, к радости Деникина, поднимались украинские бандитские атаманы западнее и севернее Донбасса; Кавказская армия генерала Врангеля наступала через Сальские степи на Царицын, а Донская армия генерала Сидорина нанесла ощутимый удар по 9-й Красной Армии, куда и направлялся Мерецков, и 25 мая прорвала фронт.

   – Почему генерал Сидорин добился успеха? – спросил Гиттис и сам же объяснил: – У командарма 9-й в наличии всего лишь пятнадцать тысяч штыков и сабель, и разбросаны они отдельными группами от станицы Константиновской до Каменской. Вот здесь. – Командующий показал эти места на оперативной карте. – А тут, как на грех, 3-й Донской казачий корпус потеснил нашего соседа справа – 8-ю армию – и вышел в район Миллерово. В это время казаки станицы Вёшенской подняли в нашем тылу мятеж, на помощь им поспешил генерал Секретев. Как видите, товарищ Мерецков, повсюду полыхает огонь, так что сегодня же отправляйтесь в распоряжение командарма 9-й. Ему сейчас горячо. Мятеж-то в Вёшенской вспыхнул у него в тылу! Я бросил часть войск ему на помощь, теперь там идёт такая рубка шашками, что видеть её я бы вам не желал. Да, а вы с дороги обедали?

   – Ещё не успел, – смутился Мерецков.

Гиттис вызвал дежурного по штабу и, когда тот прибыл, распорядился:

   – Накормите нашего гостя и окажите ему помощь в отправке в 9-ю армию!

   – Слушаюсь, товарищ командующий!..

На другой день в ночь Мерецков прибыл в штаб 14-й стрелковой дивизии, куда его направили из штаба 9-й армии. Добираться до нового места службы ему было нелегко: происходили боевые стычки с белоказаками и мятежниками, – но он успешно преодолел все кордоны белых. Начальник 14-й стрелковой дивизии бывший офицер царской армии Степинь принял Мерецкова тепло, счёл нужным коротко рассказать о себе:

   – Зовут меня Александр Карлович. По национальности я латыш. Большевик! – Он кивнул на сидевшего за столом мужчину лет тридцати. – Это мой комиссар дивизии Рожков, а у карты – начальник штаба Киселёв. Перед вашим приходом мы обсуждали ситуацию на фронте. – Начдив сел. – А теперь хотя бы коротко расскажи о себе. Сам-то ты большевик?

Мерецков сказал, что стал им ещё в семнадцатом году.

   – В Судогде работал военным комиссаром, – объяснил Кирилл Афанасьевич. – Участвовал в боях под Казанью, был ранен...

   – Подходишь нам по всем статьям, – улыбнулся Степинь. – Будешь назначен помощником начальника штаба дивизии вот у него, Киселёва.

   – Ясно, товарищ начдив! – Мерецков встал. – Готов приступить к работе!

Киселёв, обрисовав обстановку на фронте, вручил Мерецкову карту и сказал:

   – Твоя задача – вести эту карту. Станешь наносить на неё расположение наших войск и войск противника. Ясно?..

Такое задание несколько озадачило Мерецкова, и он спросил начальника штаба, как добывать сведения о расположении войск, если радиосвязи у него нет, телеграфом в степи не воспользуешься, а телефонную связь бойцы во время боя быстро развернуть не сумеют. События развиваются стремительно, за ними не успеешь.

   – По-моему, лучше собирать информацию непосредственно в войсках, там, где происходят все события.

   – У меня для этой цели нет транспорта! – отрезал Киселёв.

Мерецкову показалось, что начальник штаба обиделся, и больше задавать ему вопросы не стал. «Придётся обратиться за помощью к начдиву», – решил он. Но Степинь, собираясь ехать в бригаду, сам увидел помощника начальника штаба и спросил, как идут дела.

   – Плохо! – едва не выругался Мерецков и рассказал о своём предложении и отказе Киселёва.

   – А почему сразу мне не доложил? – упрекнул его начдив. – Ну так вот: даю в твоё распоряжение коня, скачи в войска и узнавай обо всём, что требуется. Отныне ты в моём распоряжении!

Дело враз пошло на лад. Мерецков скакал на лошади из одного полка в другой, наносил на карту все изменения и мигом возвращался в штаб. Киселёв теперь и сам стал пользоваться его картой, хотя раньше этого не делал.

   – Молодец, Кирилл, у тебя хорошо получается! – похвалил он Мерецкова.

Начдив Степинь тоже одобрял всё, что делал Мерецков, и даже поручил ему временно исполнять обязанности начальника штаба 1-й стрелковой бригады. А это было как раз то, о чём мечтал Кирилл Афанасьевич.

Вскоре бои приняли ещё более ожесточённый характер. В начале июня командующего 9-й армией Княгницкого сменил начальник штаба этой армии бывший царский полковник Всеволодов, и дела пошли ещё хуже. Это объяснялось не только тем, что Южный фронт уступал деникинцам по численности конницы примерно в два с половиной раза, но и тем, что, как отмечал позднее сам Мерецков, «приказы по 9-й армии отдавались непродуманно, без учёта на том или другом участке вражеских сил». К тому же не хватало боеприпасов, тылы перемешались с войсками первого эшелона, и, как результат, по всей линии фронта войска Красной Армии отступали. Надеяться на помощь соседей Степиню не приходилось: 10-я армия, оборонявшая Царицын, сама с трудом отбивалась от конницы генерала Врангеля, а находившийся при 10-й армии конный корпус Семёна Будённого перебросили в полосу 9-й армии позднее. Арьергард 14-й дивизии отбивался от наседавших белоказаков в районе станицы Серебряково. Тут же был начдив Степинь. В разгар ожесточённого сражения «противник видел нас как на ладони, – вспоминал Мерецков. – Снаряды рвались совсем рядом. В момент одного из разрывов я был контужен. Степинь, заметив моё состояние, начал что-то говорить мне, но я его не слышал. Тогда он показал рукой на ближайший населённый пункт и потянул повод моей лошади в ту сторону, чтобы показать направление. Пришлось ехать туда. Я еле держался в седле».

А бой всё не утихал. Кое-как Мерецков добрался до села, спрыгнул с коня и зашёл в ближайший дом. В горнице на постели лежала больная женщина, у неё был сыпняк, и она показала жестом, чтобы он не подходил к ней. Но Мерецкову страшно хотелось пить. В сенях он нашёл чистую воду и, когда напился, совсем ослаб. В село же каждую минуту могли ворваться белоказаки. Всё это время Мерецков ничего не слышал: от контузии он оглох, – а когда поспешил на станцию, слух к нему вернулся. У полустанка остановился поезд, из его вагонов высыпали красноармейцы.

   – Кто такие, куда и зачем прибыли? – спросил Мерецков вихрастого мужика с маузером на боку. Это и был командир батальона.

   – Мы из Царицына, – сказал он. – Нашему пехотному батальону велено охранять железную дорогу в сторону Поворино!

Мерецков представился ему, сообщил, какие войска ведут оборонительные бои на этом участке, потом отрывисто произнёс:

   – Слушай, комбат, мой приказ! Немедленно занимай оборону вон на том кургане, – он указал рукой в ту сторону, где группами отступала пехота. – Будешь со своими пехотинцами прикрывать полустанок с юга. И стоять насмерть, комбат,– иначе, если прорвутся белоказаки, всех вас изрубят шашками! О твоём батальоне я доложу начдиву Степиню. Действуй, сейчас каждый час на вес золота!

   – Дальше кургана ни один белоказак не пройдёт, – заявил, комбат. – У меня пулемётов в достатке, будем косить врагов, если они попрут сюда!

Чего остерегался Мерецков, то и случилось – вдали показались белоказаки. Они плотной стеной навалились на оборонявших курган, но их атаку батальон отбил. Однако, получив подкрепление, белоказаки вновь ринулись на курган, и эта атака у врага захлебнулась. Но у пехотинцев кончились патроны, стрелять им больше было нечем. А на флангах замаячили белоказаки. Комбат подскочил к Мерецкову.

   – Что будем делать? – загорячился он. Гимнастёрка у него была порвана, из правого плеча сочилась кровь.

   – Вы ранены, комбат? – забеспокоился Кирилл Афанасьевич.

   – Пуля, стерва, чиркнула, – усмехнулся комбат. – Так что будем делать?

   – Спасать твоих людей! – приказал Мерецков. – Сажайте их в вагоны и двигайтесь на север. Там наши люди.

   – Вы тоже с нами поедете?

   – Нет. Я проверю этот район, тут, видимо, есть наши бойцы из 14-й дивизии. Они отступают, и моя помощь им крайне нужна. А ты поспешай, комбат, пока белоказаки не добрались до кургана...

Когда поезд дал пронзительный свисток и тронулся, набирая скорость, Мерецков оседлал лошадь и поскакал в сторону далёкой балки. Там его едва не схватил казачий разъезд. Спас густой кустарник, где Мерецков успел спрятаться. Выхватив из кобуры наган, он решил отбиваться до конца: если казаки, окружившие балку, обнаружат его и попытаются взять в плен, последнюю пулю он пошлёт себе в грудь. Но казаки побоялись спускаться в балку, они покрутились вокруг и ускакали. Мерецков вышел из кустарника, поднялся наверх и увидел красноармейцев, отступающих на север, куда ушёл поезд с батальоном пехоты. Силы совсем покинули Кирилла Афанасьевича, и он упал. Бойцы положили его на повозку и повезли...

Очнулся Мерецков на станции Серебряково. Он облился холодной водой и стал выяснять обстановку. Вдоль железной дороги на Панфилово отходила бригада дивизии, в которой находился комиссар штаба Петров. Увидев Мерецкова, он обрадовался.

   – Кирилл, срочно отправь начдиву Степиню повозку со снарядами, а потом попробуй прорваться в хутор Сенное, где должна быть ещё одна наша бригада, – распорядился Петров, смахивая с раскрасневшегося лица липкий пот. – Мы едва пробились к станции. Кругом рыскают разъезды казаков, так что не попадись им в руки. А я пока буду с бригадой на станции. – Он резко поднял голову и взглянул на Мерецкова. – Если что – в плен не сдавайся!

   – Это само собой понятно, – серьёзно промолвил Кирилл Афанасьевич. – Я же красный командир!

Повозку со снарядами он отправил сразу же, наказав бойцу пробиться к начдиву Степиню во что бы то ни стало.

Оседлав коня, Мерецков взял с места в карьер. В степи было жарко, солнце палило нещадно, то и дело где-то на северной стороне раздавались глухие взрывы снарядов. Уже показались дома в Сенном, и вдруг из-за бугра выехал казачий разъезд. Мерецков осадил коня, ещё не решив, как ему поступить. Белоказаки – их было с полсотни – ехали неторопливо, без охраны, видимо полагая, что красных вблизи села нет. Что делать? Какое-то время Кирилл Афанасьевич размышлял. Потом сказал себе: «Надо пробиваться!» – и пустил коня в галоп. Пока ехал вдоль деревьев, казаки его не видели, а когда он выскочил на дорогу, они заметили его, но почему-то не стреляли, наверно, приняли за своего казака из соседнего разъезда. На полном скаку Мерецков, согнувшись в седле, проскочил мимо казаков, стреляя из нагана. Трое бросились ему наперерез, кто-то из них зацепил его шашкой по руке. Но Мерецков с ходу сшиб с ног одного казака, другого уложил из нагана, а третий что-то замешкался, потом вскинул карабин и стал стрелять. Но Мерецков уже был далеко. В хутор казаки за ним не поскакали.

«Наверное, там и находится наша бригада», – рассудил Кирилл Афанасьевич. Так оно и было. У здания исполкома он увидел командующего 9-й армией полковника Всеволодова и двух членов Реввоенсовета армии. Все трое стояли у автомобиля и о чём-то беседовали. Мерецков, спешившись, подошёл к ним.

   – Вы кто? – спросил его Всеволодов, насупив лохматые брони. Он явно был чем-то недоволен, хотя пытался это скрыть.

Мерецков представился.

   – Что здесь делаете?

Мерецков объяснил, что ищет свою бригаду, а прибыл он со станции Серебряково. Вся местность запружена белоказачьими разъездами, и он сам едва не попал в их руки.

   – Вдали я видел крупные кавалерийские отряды белых, – сказал Мерецков командарму, – будьте осторожны!

   – Не может быть, вы врёте! – чуть ли не закричал на него командарм, даже покраснел. Смотрел он на Кирилла Афанасьевича зло.

   – Как вру? – возмутился Мерецков. – Я только что дрался с разъездом белоказаков, мне руку ранили, – он протянул левую руку с рукавом гимнастёрки, надрезанным шашкой, – так что ехать вам туда нельзя, иначе попадёте к белым в плен. А вот в Серебряково стоят наши части.

   – Вы трус! – грубо бросил командарм. – Сейчас я поеду на автомобиле и лично всё проверю. Тогда пеняйте на себя, отдам под трибунал!

Но командарм Всеволодов и не думал воевать против белоказаков. Он переметнулся к ним! Наутро об этом узнал Мерецков. Теперь ему стало ясно, почему командарм так подозрительно вёл себя. Видимо, он давно замыслил измену, иначе 9-я армия воевала бы с врагом по-другому.

Мерецков принял дела начальника штаба 1-й стрелковой бригады. Став им, он с головой окунулся в работу. Теперь он знал, что и как делать, чтобы бригада была боеспособна и успешно громила врага. Себя, однако, он не собирался ставить под вражеские пули. Но, когда конники, выхватив шашки, ринулись в атаку на белоказаков, чтобы по приказу Степиня отбить у них хутор Чумаковский, Мерецков был впереди всех.

Во время боя лошадь Мерецкова понесла. Стреляя на ходу из нагана, Кирилл Афанасьевич увёртывался от вражеских пик. Но один из казаков вскинул карабин и почти в упор выстрелил в него. Пуля больно обожгла голень, держать ногу в стремени было невмоготу. Мерецков сполз с седла на землю, чувствуя, как закружилась голова и тошнота подступила к горлу. Два бойца подхватили его на руки, отнесли в сторону, затем разрезали сапог и перевязали рану.

   – Крепко вас зацепило, – качнул головой боец, покручивая рыжие, как пшеничный колос, усы. – Вас бы надо отправить в лазарет, не то как бы хуже не было.

   – До свадьбы заживёт! – отшутился Кирилл Афанасьевич, хотя острее ощущал боль.

Под ударами красных бойцов белоказаки отступили, и 14-я дивизия вошла в Поворино. Радоваться бы, но рана давала о себе знать, и Мерецкову стало совсем плохо. Он лежал на деревянном топчане, ощущая, как занемела нога, появилась тупая, гнетущая боль. Бойцы нашли в хуторе фельдшера и привели его в штаб. Он осмотрел рану Кирилла Афанасьевича и, теребя куцую бородку, хмуро свёл брови.

   – Плохи твои дела, товарищ начальник штаба, – изрёк он. – У тебя в голени сидит пуля и, если её не убрать, гангрена неизбежна и придётся отнять ногу.

   – А ты сможешь вытащить пулю? – тяжело дыша, спросил Мерецков.

   – Смог бы, но у меня нет хирургических инструментов. Вот ежели попробовать извлечь пулю другим способом... – Фельдшер замялся, пощипывая бородку. – Но я боюсь, что боли ты не вынесешь...

   – Делай что надо, кричать от боли не стану, – хрипя, молвил Кирилл Афанасьевич.

Фельдшер прокалил на огне стальной крючок, на который обычно ловят щук, попросил бойцов покрепче прижать больного к топчану, чтобы не дёргался от боли во время операции, глубоко вонзил крючок в воспалившуюся рану и рывком извлёк пулю.

   – Вот она, стерва, возьми её себе на память! – улыбнулся фельдшер. – А ты мужик крепкий, я ждал, что станешь орать во всю глотку, а ты даже не пикнул. Сейчас перевяжу тебя, ты поспишь, а там видно будет, что делать дальше. Но, ежели желаешь сохранить ногу, надо тебя срочно отправить в госпиталь.

Фельдшер наложил свежую повязку, и боль немного утихла. Мерецков вскоре уснул. К утру рана вновь воспалилась, появилась острая боль. В девятом часу его навестил Степинь.

   – Что же ты, Кирилл Мерецков, подставил себя вражьей пуле? – добродушно улыбнулся он, тепло пожимая ему руку.

Мерецков с трудом поднялся с топчана.

   – Товарищ начдив, – начал было он, но гость мягко прервал его:

   – Я не начдив, а командующий 9-й армией! – В его голосе, однако, не было суровости или обиды, он даже улыбался.

   – Рад я до слёз, – выдавил из себя Кирилл Афанасьевич. – Вы достойны быть командармом!

   – Знаешь, Мерецков, мне не хочется тебя терять, а тем более видеть инвалидом. – Степинь подозвал своего адъютанта. – Срочно сажай его в мою машину и в госпиталь. Возьми с собой охрану: в степи всё ещё попадаются казачьи разъезды.

Степинь нагнулся к Мерецкову и поцеловал его в щёку.

   – Сделают тебе операцию и будешь свежим, как огурчик! Ну, прощай, слушатель Генерального штаба. Мы ещё с тобой увидимся. Человек ты надёжный, а таких я уважаю!..

(В 9-ю армию Кирилл Афанасьевич больше не вернулся. Находясь на лечении, он узнал, что за разгром белоказаков под Екатерининской его 14-ю стрелковую дивизию наградили орденом Красного Знамени и вручал его комиссару дивизии перед строем бойцов М. И. Калинин. – А. 3.).

Машина командующего вихрем неслась по ночной степи, выхватывая фарами кусты можжевельника, росшего но обочинам дороги. Вот она въехала в город и вскоре замерла у подъезда военного госпиталя. Было два часа ночи. Адъютант вылез из машины и поспешил в приёмный покой. Сидевшие за столом дежурный врач и медсестра вскочили со своих мест. Не обращая внимания на их испуганные лица, адъютант громко объявил:

   – У меня в машине умирает комиссар, ему нужна ваша помощь!

Мерецков потерял сознание, когда машина уже подъезжала к госпиталю, и очнулся, когда его внесли в палату.

   – Где я, что со мной и кто вы такие? – подал он голос, глядя на людей в белых халатах.

   – Мы ваши друзья, так что не волнуйтесь, – успокоил его хирург Игорь Денисович Костюк. – А находитесь вы в военном госпитале Ростова...

Когда хирург снял повязку с голени, он увидел, что вокруг раны уже проступили чёрные пятна: похоже, ткань стала отмирать. Костюк распорядился, чтобы санитары немедленно отнесли раненого в операционную.

После тяжёлой операции Мерецков трое суток лежал в реанимационном отделении, а на четвёртые сутки его перевели в палату.

   – Нога болит? – спросил Игорь Денисович.

   – Маленько ноет, а боли как таковой не ощущаю.

   – Далее не верится... – обронил хирург.

   – Что? – не понял Мерецков.

   – Это я о своём деле, – смутился Игорь Денисович.

Находясь в госпитале, Мерецков подружился со своим лечащим врачом, узнал его ближе. Костюк был из бывших царских офицеров. Невысокого роста, с куцей чёрной бородкой и серыми глазами, он производил впечатление человека, в чём-то обиженного судьбой. Лечил он Кирилла Афанасьевича хорошо, но, сколько бы раз ни заходил в его палату, никогда не улыбался, словно ему это было неведомо. В его пытливых глазах всегда была грусть. Как-то, осмотрев рану, он неторопливо смазал её лекарством, потом задумчиво сказал:

   – Рана в голени весьма опасная штука, молодой человек! Да-с, весьма опасная. И лечить её тяжело, могут возникнуть осложнения. Я много лет практикую, но такой раны, как у вас, ещё не лечил. Обычно, если пуля или осколок остаётся в голени хотя бы несколько дней, у бойца начинается гангрена. А вам фельдшер, о котором вы рассказывали, в тот же день, когда вас ранило, извлёк пулю. Казалось бы, рана будет затягиваться, но нет, она всё ещё воспалена. – Костюк поднял брови, продолжая перевязку, и тихо, но с горечью добавил: – Я бы советовал вам уйти из армии. С больной ногой шутки плохи.

Мерецкову стало зябко. Хотя острой боли у него не было, но лицо оставалось по-прежнему бледным, неживым.

   – Армия – моя жизнь, Игорь Денисович, и пока я жив, Руду в ней служить! – сказал он твёрдо, словно вбил в стенку гвоздь. – Человек я молодой, и мой организм выдюжит.

   – Дай-то Бог, Кирилл!..

Впервые хирург назвал Мерецкова по имени, и от этого и его душе растаял ледок.

   – Вы служили в царской армии, Игорь Денисович? – спросил он.

   – Естественно, и чин у меня – подполковник. В Первую мировую войну служил под началом генерала Брусилова[8]8
  Брусилов Алексей Алексеевич (1853-1926) – русский военный деятель. В Первую мировую войну командовал 8-й армией, с 1916 г. главком Юго-Западного фронта, а мае-июле 1917 г. верховный главнокомандующий. В 1920 г. вступил в Красную Армию, с 1924 г. состоял при РВС СССР для особо важных поручений.


[Закрыть], лечил его.

   – Это правда? – удивлённо вскинул брови Мерецков. Он даже приподнялся слегка на локтях, глядя на врача.

   – Правда, Кирилл. – Игорь Денисович на минуту задумался. – Алексей Алексеевич Брусилов – «известный военный деятель, генерал от кавалерии. Когда началась Первая мировая война, он командовал 8-й армией. Уже тогда я служил в его штабе. А в марте шестнадцатого года Брусилов возглавил Юго-Западный фронт. Талант необыкновенный! – Костюк взглянул на Мерецкова. – Надеюсь, вы слышали о Брусиловском прорыве? – Не дождавшись ответа, Игорь Денисович продолжил энергично и с веселинкой в голосе: – Это он, Алексей Алексеевич, в мае – августе осуществил крупнейший стратегический прорыв австро-германского фронта. Это, по существу, подвиг, о котором благородные потомки Российского государства должны помнить.

Когда хирург умолк, Мерецков сказал, что Брусиловский прорыв он изучал в Академии Генерального штаба и тоже восхищался военным талантом русского генерала.

   – Я завидую вам, вы были с ним рядом...

Игорь Денисович усмехнулся, отчего его борода слегка качнулась.

   – Зависть, Кирилл, плохое чувство, – подчеркнул хирург, – она присуща людям с карьеристскими замашками. Но я не думаю, что вас можно отнести к таковым.

   – Я же по-доброму завидую! – уточнил свою мысль Мерецков и невольно покраснел.

Но Костюк то ли не заметил этого, то ли не обратил внимания и вновь заговорил:

   – Брусилов совершил, как я полагаю, ещё один подвиг.

   – Какой?

Хирург сказал, что в начале Февральской революции 1917 года вместе с другими военачальниками царской армии Брусилов оказывал влияние на Николая II, побуждая его отречься от престола.

   – И всё же есть в жизни моего бывшего пациента Брусилова чёрные дни, – продолжал Игорь Денисович.

   – Что вы имеете в виду? – спросил Кирилл Афанасьевич. – То, что Брусилов стоял за продолжение империалистической войны, или то, что он был военным советником Временного правительства?

   – Ни то и ни другое, Кирилл, – жёстко возразил хирург. – Он подписал приказ о введении на фронте смертной казни. А для чего, скажите? Чтобы в зародыше задушить революционное движение среди солдат и военных моряков. Это его большая ошибка!

   – И вы сказали ему об этом?

   – Да! Не в моём характере было молчать...

   – И что ответил Брусилов? Наверное, признал свою ошибку?

   – Нет, Кирилл. Он ответил, что тот приказ его попросил подписать глава правительства Керенский, и Алексей Алексеевич, по его признанию, не мог ему отказать. Такое вот дело, Кирилл. Я тогда очень за него переживал. Думал, убьют его большевики, коль радеет он за смертную казнь на фронте.

Мерецков напомнил Костюку, что Брусилов отказался выступать против советской власти, когда в России свершилась Октябрьская революция.

   – Этим он искупил свою вину! – резюмировал Мерецков. Голос его прозвучал устало, с надломом, и хирург решил, что беседу надо кончать: его пациент утомился. – Не так ли? Или я что-то напутал?

   – Это правда, – подтвердил Костюк. – Тогда и я поступил но примеру Алексея Алексеевича: перешёл на сторону большевиков. Мы расстались с ним, и я уехал к родным на Дон. У них в Ростове был свой дом, и я с женой в нём поселился, а работать стал в госпитале. Потом, когда началась Гражданская война, я вступил в Красную Армию.

   – У вас есть семья? – поинтересовался Мерецков.

   – Сын Аркадий двадцати трёх лет, дочь Татьяна на год младше его. Она сейчас живёт в Москве. А жену я похоронил в прошлом году. Квартира, в которой проживает моя дочь, принадлежала моему двоюродному брату, но он погиб в семнадцатом на Красной Пресне. – После паузы Костюк спросил: – А вы женаты, Кирилл?

   – Нет. Правда, невеста у меня есть. Женюсь, когда закончится война. – Мерецков взглянул на врача. – Сын Аркадий – военный?

   – Унтер-офицер. – Игорь Денисович вздохнул. – Мы с ним расстались.

   – Даже так? – громче обычного произнёс Мерецков. – Отчего вдруг?

   – Я ушёл служить в Красную Армию, а он остался в армии генерала Деникина. Аркадий заявил мне, что я предал казачество и что меня непременно настигнет суровая кара.

   – Значит, ваш Аркадий сейчас сражается вместе с деникинцами против красных бойцов? – обронил Мерецков. – После ссоры он был у вас в Ростове?

   – У меня он не был, и я этому весьма рад. – Костюк помолчал, потом заговорил о другом: – Хочется мне поехать к Брусилову, но не знаю, где он теперь. Не в Москве ли он, не слышали?

   – Нет, – грустно отозвался Кирилл Афанасьевич.

Неожиданно в палату вошёл начальник госпиталя. Мерецков уже знал, что он тоже из бывших царских офицеров.

   – Ну как, наш больной комиссар поправляется, Игорь Денисович? – спросил он, глядя то на Мерецкова, то на хирурга. – Когда будем его выписывать?

   – Через неделю можно будет выписать, – ответил Костюк. – Голень совершенно чиста и, как говорит пациент, ничуть не болит.

Начальник госпиталя сообщил, что получена телеграмма из центра об откомандировании в Москву слушателей Академии Генерального штаба первого года обучения.

   – А вы, товарищ Мерецков, и есть слушатель, – улыбнулся он. – Полежите ещё недельку – и в Москву!