Текст книги "Мерецков. Мерцающий луч славы"

Автор книги: Александр Золототрубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 35 страниц)

Его встретил полковник... Чернов! Жив-здоров, улыбка на лице.

   – Вы, товарищ командарм? – удивился он. – Какими судьбами? Меня о вашем прибытии в полк никто не информировал.

   – Как? – удивлённо вскинул брови Мерецков. – Мне сказали, что полковник Чернов тяжело ранен.

   – Ранен был не я, а другой Чернов, связист наш, – смутился Чернов. – Меня чуток задело в плечо. Когда на левом фланге финны смяли нашу оборону, я бросил туда не сколько танков, и нам удалось выстоять. Когда возвращался в штаб после боя, меня и зацепил шальной осколок от снаряда.

   – Я тоже попал в переплёт, – едва не выругался Мерецков. – Ехал к вам, «виллис» подбили немецкие там кисты, двоих ребят из моей охраны убило наповал, а я и водитель остались живы. Сидели в воронке от снаряда, на нас шли два танка. Я бросился в лес, боец прикрыл меня своим огнём. Но выбрался ли он оттуда, мне неведомо. Ты бы навёл справки! Понимаешь, этот боец-водитель оказался сыном моей давней знакомой ещё с двадцатых годов. Её отец лечил меня на фронте. Зря, видно, я оставил парня одного, теперь вот душа болит, жив ли он.

   – Как его фамилия? – спросил Чернов.

   – Игорь Кречет. Из штрафбата он к тебе прибыл...

   – Сейчас узнаю о нём у командира батальона. – Чернов позвонил по полевому телефону. – Кто на проводе? Это ты, Сергей Петрович? Да не обо мне речь, я жив-здоров, правда, осколок плечо задел, но всё зарубцуется. Кто держит у тебя оборону в районе озера, что у лесной поляны? Сам туда ездил с танкистами? Ну и что? Уничтожены три немецких танка, которые пытались зайти батальону в тыл? Так вот там, где ты увидел сгоревший «виллис», едва не погиб командарм Мерецков. Это была его штабная машина, а вёл её рядовой Игорь Кречет... Да-да, он прибыл к нам из штрафбата. Знаешь такого?.. Он поджёг два танка и сам погиб? Жаль парня... Ну, будь здоров, Сергей Петрович... Да, я слушаю... Батальону помогли танки соседнего полка? Это же здорово, так сказать, взаимная выручка... Враг готовит под утро новую атаку? А ты сам атакуй его, но ни шагу назад!

   – Узнал что-нибудь? – спросил Мерецков, когда увидел, что Чернов положил трубку.

   – Плохие вести, Кирилл Афанасьевич. – Рука Чернова потянулась к столу, где лежала карта. Он нагнулся к ней и показал то место, где противник обстрелял машину командарма. – Неподалёку наши люди увидели два сгоревших танка...

   – Это Кречет поджёг их «горючкой»: в один танк он бросил бутылку при мне, а вторую машину запалил, когда я уже ушёл в лес. Но где он сам, жив ли?

   – Комбат объявил мне, что рядовой Кречет погиб. Его обгоревшее тело нашли рядом с воронкой от снаряда.

Чернов увидел, как изменилось выражение лица командарма, оно словно окаменело. Он поспешно заговорил о том, что традиция «сам погибай, а командира выручай» живёт в армии.

   – Я считаю, что рядового Игоря Кречета надо наградить орденом посмертно, и этот орден выслать его матери: хоть какое-то ей будет утешение... – произнёс Мерецков. Что скажешь?

   – Я сам хотел вас об этом попросить, – вздохнул Чернов. – Парень уничтожил два танка, вас спасал...

   – Тогда оформи это приказом, и я подпишу, – распорядился командарм. – Узнай у комбата, похоронены ли бойцы, погибшие в машине.

   – Хорошо, Кирилл Афанасьевич, я всё сделаю, – заверил его Чернов.

   – Родом Кречет из Ростова, – грустно продолжал Мерецков. – У меня есть адрес его матери. После войны обязательно съезжу к ней и поведаю, как погиб её сын. А сейчас напишу ей короткое письмо, дай мне листок бумаги...

Пока Мерецков писал, полковник Чернов вместе с начальником штаба уточнили рубежи обороны и нанесли на карту все данные. К тому же разведчики полка побывали в тылу у врага и добыли ценные сведения. Теперь Чернов был готов проинформировать командарма.

   – Одну минуту. – Кирилл Афанасьевич заклеил конверт и отдал его Чернову. – Отправь это письмо вместе с похоронкой. Ну, я тебя слушаю...

Чернов разложил на столе свою рабочую карту и заговорил о том, что есть информация о пополнении войск немцев, чтобы попытаться смять оборону полка.

   – Я доложу вам, что мы с новым начальником штаба ре шили сделать...

   – Фёдор, – прервал его Мерецков, – задача у всех нас одна – остановить врага у Свири. Мы это сделали, правда, вражеские клещи сомкнулись у Петрозаводска, и второго октября противник ворвался в город. Удалось ему также захватить небольшой плацдарм в районе Булаевской. Кирилл Афанасьевич указал этот район на карте. – На твоём участке враг продвинулся на полтора-два километра, не так ли?

   – Если бы немцы не бросили в бой танки, я бы не отдал им и метра своей обороны, – огорчённо вздохнул Чернов. – Теперь же мы тут накрепко окопались и никакие силы не сдвинут нас с передовых позиций. Это я вам, товарищ командарм, обещаю!

Помолчали. Как-то вышло само собой, что Чернов заговорил о родных краях, признался, что скучает по ним. Его мать болеет, и, хотя часто пишет, ему бы хотелось съездить домой, проведать её, но никак не получается. Разве до поездок, если тут такая заваруха!

   – Я тоже давно не был в родных краях, – вздохнул Мерецков. – Но что поделаешь!

Чернов всё порывался спросить у Кирилла Афанасьевича, правда ли, что тот был арестован на второй день войны, но так и не решился. Мерецков, однако, заметил это и, улыбнувшись, спросил:

   – Ты мой земляк?

   – А как же! – воскликнул Чернов. – Ещё мой дед учил вас слесарному делу, а моя бабушка была у вас на свадьбе в Судогде, когда вы засватали Дуню Белову...

   – Ну и память у тебя, Фёдор, острая как бритва! – усмехнулся Кирилл Афанасьевич. – А вот человек ты робкий, даже мне боишься открыться!

   – Вы о чём, Кирилл Афанасьевич?

   – Ты всё хотел о чём-то меня спросить, но духа так и не хватило!

Брови у Чернова дрогнули.

   – Ладно уж, когда-нибудь спрошу...

   – Спроси сейчас, другого раза может и не быть: война ведь идёт!

   – Вскоре после начала войны в армии пошёл слух, будто вас арестовали...

   – Это правда, Фёдор, – подтвердил Мерецков. – Но арестовали меня по ложному обвинению, и теперь, как видишь, я сижу рядом с тобой.

   – Я так за вас переживал...

   – Мне, думаешь, легко было сидеть целых три месяца на Лубянке? Как бы не так!.. – Кирилл Афанасьевич облизнул пересохшие губы.

5

Рано утром, едва зажглась заря и небосклон стал оранжевым, Мерецков начал собираться в дорогу. Всю ночь на передовой было тихо, казалось, что вокруг и нет войны. Лишь изредка немцы пускали в небо ракеты, видимо, для острастки. Когда Мерецков пил чай, к нему вошёл Чернов:

   – Бронемашина для вас готова!

   – Не лучше ли поехать на твоём «виллисе»?

   – А если снова вас где-то на дороге обстреляют немцы? Нет уж, дорогой земляк, рисковать я не стану!

   – Не забудь про моё письмо матери Кречета и про похоронку, – напомнил Мерецков.

А через час бронемашина въехала во двор штаба армии. Командарма встретил генерал Крутиков.

   – Вам звонил полчаса назад начальник Генштаба маршал Шапошников, – доложил он. – Я сказал, что вы в войсках. Он просил позвонить ему.

   – Не говорил, зачем ему нужен командарм?

   – Нет. Голос маршала мне показался недовольным.

   – Ну-ну...

Игорь Кречет очнулся на корабле, и краснофлотец фельдшер, приводивший его в чувство, громко крикнул:

   – Товарищ мичман, солдатик ожил!

В кубрик спустился боцман корабля мичман Сердюк кряжистый моряк с чёрными усами и серыми глазами. Цепкими пальцами он крутил правый ус.

   – Ну вот, считай, пулемётный расчёт канонерской лодки будет в полном составе!

   – А что, товарищ мичман, разве солдатик пулемётчик? спросил фельдшер, скосив на боцмана хитроватые глаза. – Может, он наше корабельное оружие и в глаза не видел?

   – Научим, если что не так, главное – в расчёте появилась боевая единица! Ты, фельдшер, помоги ему быстрее поправиться, понимаешь, чтобы рана у него скорее зарубцевалась.

   – Где я нахожусь? – тихо спросил Кречет, глядя на не знакомых ему моряков.

   – Ты у своих, солдатик! – тронул его за плечо мичман. – У моряков Ладожской военной флотилии. А нашли тебя наши ребята в лесу, когда помогали пехоте 7-й армии громить врага у посёлка. Ты лежал без сознания в одной гимнастёрке и брюках. Никаких документов при тебе не значилось. Звать-то тебя как?

   – Игорь я, Кречет, родом из Ростова... – тихо произнёс «солдатик». Лицо у него было белое, словно простыня, на которой он лежал на койке, казалось, в нём нет ни кровинки. – Я, видно, когда был ранен, много крови потерял... – Игорь хотел приподняться на локтях, но вскрикнул от боли и снова лёг на спину. – Голова кружится, дай пить...

Фельдшер налил в стакан воды.

   – Не торопись, солдатик, пей маленькими глотками, не то задохнёшься.

   – Рана-то болит? – спросил его мичман, тронув за плечо.

   – Ноет рана, – также тихо ответил боец. – Нас танки атаковали. Помню, как метнул бутылку с «горючкой» в танк. Он запылал, я тут же бросил гранату... – Кречет передохнул. – Хотел бежать в лес, но появился другой танк, я и его поджёг бутылкой с горючей смесью. Из танка стали выскакивать немцы, ну я, значит, по ним из автомата. Гляжу сквозь дым, а неподалёку появился третий танк. Была ещё граната, бросил её в танк и побежал в лес. У дерева что-то больно кольнуло в плечо. Понял, что пуля задела... С трудом шёл по лесу, а потом упал. Больше ничего не помню...

   – Где воевал? – спросил мичман.

   – Я прикрывал генерала армии, – обронил Кречет.

   – А может, ты спасал маршала? – усмехнулся мичман.

   – Нет, я вёз в машине командарма, когда по нам ударили вражеские танки.

   – Куда же делся твой генерал? – съязвил боцман.

   – Он ушёл в лес, чтобы добраться до полка... Воды, – попросил Кречет, – дайте воды!.. – Голова у него снова закружилась, и он потерял сознание.

«Бредит, какой тут ещё генерал армии, – недоумевал боцман. – Так и есть, бредит».

Фельдшер сделал раненому укол, и Кречет очнулся.

Сердюк поспешил к командиру корабля. Тот сидел и каюте и писал донесение командиру дивизиона кораблей о высадке отряда армейцев в район деревни Сосновка. Там уничтожен склад боеприпасов противника, он выбит из деревни. На борт доставлен раненый солдат-пехотинец...

   – Разрешите? – спросил вошедший боцман. – Товарищ командир, раненый пришёл в себя. Фельдшер заверил, что опасность для жизни миновала и он пойдёт на поправку.

Командир приказал зачислить солдата в экипаж корабля, поставить его на все виды довольствия и подобрать ему морскую форму.

   – В бою мы потеряли наводчика Павла Савельева, пусть этот солдат, а ныне краснофлотец заменит его на автомате. Сам научи его, как наводить на цель, ясно?..

Сердюк спустился в кубрик, где лежал раненый.

   – Мне уже легче, – подал голос Кречет, глядя на мичмана.

   – Вот что, солдатик. Раньше ты служил в пехоте, а теперь будешь служить на флоте. – Мичман улыбнулся. Так решил наш командир. Будешь в расчёте наводчиком. Займёшь место убитого в бою краснофлотца Савельева. Он был отличным наводчиком. Ты вот кем был в пехоте?

   – Сапёром, мины разоружал. Потом шофёра на штаб ной машине убило, и я заменил его...

   – Стрелять из пулемёта умеешь?

   – Ещё как умею, – через силу улыбнулся боец.

   – Будешь на автомате вторым номером!

   – Слушаюсь!

   – Надо отвечать «есть»! – поправил его боцман. – И про свою матушку-пехоту, хоть она и царица полей, забудь! И про генерала армии забудь! У нас на флоте не генералы, а адмиралы, и один из них – адмирал Кузнецов Николай Герасимович, наш нарком Военно-Морского Флота. А сам-то ты желаешь служить на корабле?

   – Я люблю море, – вздохнул Кречет. – В десятом классе мы ставили спектакль, в нём я играл роль адмирала Фёдора Ушакова.

   – Да ты же ценный трофей! – воскликнул мичман. – Отныне станешь служить со мной, где я, там будешь и ты! Родом-то откуда?

   – Из Ростова.

   – А я из Батайска, там совсем рядом. Выходит, земляки мы с тобой. Мой дед в этих краях рубил шашкой беляков в Гражданскую войну. У тебя есть дед?

   – Был дед, но его убили в двадцатом году белогвардейцы за то, что лечил красных бойцов и командиров. Ночью убили, прямо дома, и скрылись. Наши чекисты искали убийц, но те, видно, ушли из Новороссийска, когда оттуда бежала деникинская армия на кораблях.

   – А ты, вижу, парень грамотный, так что, кроме второго номера, назначаю тебя агитатором. Будешь рассказывать краснофлотцам про разные события в стране и за рубежом. Послушаешь радио и всё расскажешь ребятам...

Поправившись, Игорь Кречет надел морскую форму и посмотрел на себя в зеркало. Всё сидело на нём ладно, красиво. «Теперь и мать родная меня не узнает! – взгрустнул он. – Нужно как-нибудь сфотографироваться и послать ей свою карточку».

В кубрик вошёл мичман Сердюк.

   – Ну как, подошла тебе морская форма? – спросил он весело.

   – Как будто на меня шили, – улыбнулся Кречет. – А вот плечо всю ночь ныло.

   – Может, там пуля сидит или осколок?

   – Вряд ли, тогда бы вся рука опухла.

   – Надо показать тебя врачу, – произнёс мичман. – Вернёмся на базу, и я свожу тебя в лазарет. – Он сел. – Игорь, ты сказал, что любишь море?

   – Да. После десятилетки я выучился на рулевого и плавал на пароходе «Чапаев». Когда началась война, меня призвали на военную службу. Просился на военный флот, но определили в пехоту.

   – И ты сразу попал на фронт?

   – Так случилось... – смутился Игорь, а про себя отметил: «Не буду говорить, что был в штрафном батальоне, ещё уберут с корабля».

   – А ты правда спас в бою командарма? – спросил мичман. – Если это так, то я обязан доложить своему начальству. Глядишь, медаль тебе дадут, а может, и орден. Но поначалу надо выяснить, кто этот командарм, чтобы он подтвердил твой подвиг.

«Надо отказаться, не то станут наводить справки и всё про штрафной батальон откроется», – смекнул Игорь.

   – Я пошутил, товарищ мичман, – несмело улыбнулся он. – Боялся, что на корабле меня не оставите...

   – Логично! – Мичман встал. – Тем, как ты тренируешься в автоматном расчёте, я доволен. У тебя неплохо получается. На днях пойдём в ночной поиск, будем обстреливать из орудий укрепления финнов на берегу Свири, так что всем хватит работы. Рука у тебя не дрогнет?

   – Тут уж я постараюсь, товарищ мичман!..

Татьяна, получив похоронку на сына, изошла слезами.

В эту ночь она никак не могла уснуть. Дважды вставала, подходила к окну. Во дворе было темным-темно, в небе холодно и зловеще мерцали звёзды. «Ваш сын геройски погиб в бою...» – эти слова из похоронки весь день стучали в её голове, и ей было очень больно: она потеряла единственного сына. А уж как она любила его!

«Закончится война, и я поеду в те края, где погиб мой Игорёк, – грустно подумала она. – И повезу на его могилу горстку донской земли. А может, удастся и памятник ему поставить, надо только денег собрать...»

Уснула Татьяна на рассвете. Проснулась от стука в дверь: соседка принесла ей письмо. Татьяна торопливо надорвала конверт и, вынув из него листок, стала про себя читать: «Уважаемая Татьяна Игоревна! Прошло девять лет после нашей встречи на Белорусском вокзале в Москве. Я обещал навестить вас в Ростове, однако не смог. Зато судьбе было угодно, чтобы я встретил вашего сына Игоря на фронте. В тот день враг бросил в атаку танки, они прорвали нашу оборону, и я срочно выехал в полк, что бы помочь отбить натиск противника. За рулём сидел ваш сын. Когда нас атаковали, «виллис» загорелся, а мы с Игорем оказались в воронке от взрыва снаряда. Завязался неравный бой. Игорь бутылкой с зажигательной смесью поджёг один танк. Показался второй, и тогда ваш сын сказал, чтобы я уходил в лес, а он прикроет меня своим огнём...

После боя, когда враг был отброшен, стало ясно, что Игорь уничтожил и второй танк, но и сам погиб.

Я горжусь вашим сыном! Это был смелый и отчаянный парень. Пусть земля будет ему пухом!.. Пользуясь правом командарма, я наградил вашего сына орденом Красной Звезды (посмертно) и распорядился, чтобы командир полка, где он служил, переслал вам этот орден. Вы, наверное, скоро его получите. Я понимаю, что сердце матери наградой не успокоить, и всё же... Ваша боль, Татьяна Игоревна, это и моя боль. Вы потеряли сына, а мы – бесстрашного бойца Красной Армии. В бою он прикрыл меня, и до конца своих дней я буду это помнить.

Позвольте пожелать вам, Татьяна Игоревна, всяческого благополучия. Надеюсь, мы с вами ещё встретимся. Искренне ваш – генерал армии Мерецков.

Р. S. Не отыскался ли ваш брат Аркадий? Где он теперь и жив ли? Пишите мне по адресу: Москва, Наркомат обороны, Мерецкову Кириллу Афанасьевичу. 2.10.41 г.».

   – Колдуешь у карты? – спросил Мерецков генерала Крутикова, когда вошёл в штаб. Он был с генералом Дягтерёвым в соседней армии. На переднем крае пока было тихо, лишь местами противник «пощипал» нашу оборону, но на дальнейшие действия не решился. – Что нового?

Крутиков сказал, что час тому назад звонил маршал Шапошников. Ставка недовольна действиями 4-й армии генерала Яковлева на тихвинском направлении.

   – Он просил вас, Кирилл Афанасьевич, войти в контакт с Яковлевым и узнать, сможет ли его армия остановить продвижение немецких войск к Тихвину, свою оценку создавшейся ситуации сообщить в Ставку.

   – Плохо дело, – вздохнул Мерецков. – Алексей Николаевич, немедленно поезжай в штаб к генералу Яковлеву и узнай, нужна ли ему помощь. Ты же понимаешь, что если он не остановит наступление фашистов, то появится реальная угроза нашей 7-й армии с тыла!

Генерал Крутиков убыл в армию Яковлева в девять утра, а вечером из этой армии приехал секретарь Ленинградского обкома партии Штыков, занимавшийся обеспечением Ленинграда продовольствием.

   – Генерал Яковлев подавлен и растерян, его армия отступает. – Штыков сел, ладонью провёл по усталому лицу. – С дивизиями у него связи нет. Считаю, что об этом надо доложить в Ставку!

Мерецков сказал, что по просьбе маршала Шапошникова он послал к Яковлеву генерала Крутикова и, когда тот вернётся, будут решать, что делать.

Через сутки Крутиков вернулся, и его доклад свёлся к одному:

   – Сдержать натиск гитлеровцев Яковлев не сможет! Нужно срочно принимать меры. Звоните в Ставку маршалу Шапошникову.

   – Уже поздно, сделаю это утром, – выдохнул Мерецков.

Ночь для него выдалась тревожной и не в меру долгой.

Утром он позвонил Верховному и объяснил ситуацию, которая сложилась для войск 4-й армии на тихвинском направлении. Выслушав его, Сталин какое-то время молчал, видимо, размышлял, как ему поступить, потом приказал Мерецкову срочно отправиться в 4-ю армию и вступить во временное командование ею.

   – Обязанности командующего 7-й армией с вас не снимаются, – жёстко предупредил Сталин. – Разрешаю вам часть её сил использовать для помощи 4-й армии. Ваша задача, – всё так же жёстко продолжал Сталин, – удерживая финнов на Свири, остановить наступление немцев в районе Тихвина и разгромить их!..

Сталин, переговорив по телефону с Мерецковым, вскинул глаза на маршала Шапошникова и спросил, уверен ли он в том, что Мерецкову удастся освободить Тихвин, захваченный немцами через два дня после разговора.

   – Я в это не верю! – сказал Молотов, положив в папку документы, подписанные Сталиным.

У Верховного сердито блеснули глаза. «Кажется, сейчас он взорвётся!» – невольно подумал начальник Генштаба. К его удивлению, Сталин промолчал, словно бы и не слышал, что сказал его ближайший соратник.

   – Я хочу знать ваше мнение, Борис Михайлович, – вновь заговорил Сталин. – Вы не любите делать прогнозы, и эта черта вашего характера мне импонирует. И всё же, Мерецков сделает то, что ему приказано?

   – Сделает, Иосиф Виссарионович, он из тех, кто слов на ветер не бросает.

   – Хотелось бы в это верить, – грустно произнёс Верховный. – Не скрою, я был очень огорчён, когда восьмого ноября немцам удалось захватить Тихвин и перерезать единственную железнодорожную линию, по которой шли грузы к Ладожскому озеру для снабжения Ленинграда. Теперь надо не только выбить немцев из Тихвина, но и разгромить всю тихвинскую группировку, восстановить железнодорожное сообщение на участке Тихвин – Волхов, а также сковать силы врага и не допустить их переброску на московское направление. – Сталин помолчал, собираясь с мыслями. – Хватит ли у Мерецкова сил? Может, Генштабу следует выделить ему хотя бы одну армию?

   – А где её взять, Иосиф Виссарионович? – усмехнулся Шапошников. – Все резервы брошены под Москву. Вот и Жуков просит дать ему ещё войска...

Шапошников вновь повторил, что Тихвин Мерецков возьмёт, но, как дальше сложится обстановка, ему неведомо. Сил и боевых средств у Кирилла Афанасьевича крайне недостаточно.

   – Тогда придётся что-то взять из состава Ленинградского фронта, – твёрдо заявил Верховный.

   – Надо ли сейчас это делать? – озабоченно спросил маршал Шапошников. – Давайте подождём, пока Мерецков не отобьёт у врага Тихвин, а потом будет видно.

   – Хорошо, сделаем так, как просит начальник Генштаба, – согласился Сталин.

Разговор с Верховным оставил в душе Кирилла Афанасьевича неприятный осадок. Но что поделаешь? Сталин прав: нужно воевать лучше, действовать с умом, сражаться до последней возможности!

   – Сталин очень недоволен генералом Яковлевым, – сказал Мерецков, едва генерал Крутиков вошёл к нему. – Хотел было отозвать его в Ставку, но я попросил пока этого не делать. И знаешь, что он мне ответил? «Бездарей надо убирать из армии, они воевать не умеют, а лишь губят солдат. Дорогу, мол, надо давать способным генералам!» Кирилл Афанасьевич усмехнулся. – А где их взять, этих способных генералов? Легче всего снять человека с должности, куда труднее научить его воевать.

   – Странно как-то получается с Яковлевым, – озадаченно промолвил Крутиков. – Всеволод Фёдорович, сколько его знаю, в военном деле собаку съел. Хорошо проявил себя на советско-финляндской войне, в конце июня сорок первого командовал Киевским особым военным округом, в ходе войны – начальник тыла Юго-Западного фронта, был заместителем начальника Генерального штаба, а уж потом принял 4-ю армию, и вдруг осечка. И что же делать?

Мерецков сообщил Крутикову, что Сталин приказал ему срочно отправиться в 4-ю армию и взять командование ею на себя, оставаясь при этом командармом 7-й.

   – Мне разрешено также часть сил 7-й армии использовать для помощи 4-й армии, – пояснил Кирилл Афанасьевич. – Задача двух армий не только удержать финнов на Свири, но и разгромить гитлеровскую группу войск на тихвинском направлении.

   – Ого! – воскликнул Крутиков. – Эту задачу нужно решать фронту, а не двум армиям.

   – Ты недалёк от истины, Алексей Николаевич, у врага втрое больше сил, чем у нас, – согласился Кирилл Афанасьевич. – Но не мог же я просить Верховного срочно создать фронт? – Он глубоко вздохнул. – Приказ есть приказ, и наше дело – достойно его выполнить! – Мерецков снял фуражку, положил её на край стола. – Не пора ли нам поесть? Я проголодался.

   – Я сейчас распоряжусь, Кирилл Афанасьевич!

Они плотно позавтракали, затем Мерецков поручни Крутикову подобрать резервы для 4-й армии, а сам с труп пой командиров решил поехать к генералу Яковлеву.

   – Но прежде позвоню ему, чтобы был на месте. Приму от него армию и сразу же окунусь в её дела, – подчеркнул Мерецков.

Пока он пытался связаться с командармом, Крутиков наметил, что можно дать 4-й армии.

   – Ну-ка, скажи, герой боев на Свири, – пошутил Кирилл Афанасьевич, хотя был огорчён тем, что не дозвонился до генерала Яковлева.

Крутиков перечислил: стрелковый полк, два миномётных и два сапёрных батальона, десять походных кухонь и запасы продовольствия.

   – И это всё? – удивился командарм. – Жадный ты, Алексей Николаевич! Прибавь к тому, что ты сказал, танковую бригаду и ещё два миномётных батальона и всё это немедленно отправляй в район Тихвина.

   – Отдать наши скромные резервы... – начал было начальник штаба, но Мерецков осадил его: – Хватит базарить, Алексей Николаевич. Верховный потребовал немедленно освободить Тихвин, и грош нам цена, если мы с тобой этого не сделаем! – Кирилл Афанасьевич не без улыбки взглянул на Крутикова. – Ты ещё не был на ковре у Верховного? То-то, дружище. Я тоже пока не был, но другие были. Слышал про командующего Западным фронтом генерала армии Павлова?

   – Дошёл и сюда слух, что его будто расстреляли за беспечность.

   – Не только одного Павлова, едва ли не всё руководство фронта!..

Оставив за себя генерала Крутикова, Мерецков к вечеру вместе с дивизионным комиссаром Зеленковым, генералом Павловичем, комбригом Стельмахом и другими убыл на машине в Сарожу, которая была в двадцати километрах от Тихвина, где хозяйничали гитлеровцы, наводя «железный порядок». В сумерках прибыли в Сарожу. Мерецкова встретил командир батальона – плечистый майор в полевой форме. На вопрос, где находится командарм Яковлев, майор ответил:

   – Не могу знать, товарищ генерал армии! Войска 4-й армии отходят, свой батальон я уже приготовил.

Глаза у майора были большие, тёмно-голубые, в них сквозила настороженность.

   – Как сдали врагу Тихвин? – спросил Мерецков.

   – Немцы ворвались в город внезапно, – пояснил майор. Он рассказал, как всё произошло и где теперь наступают гитлеровцы.

   – А где располагается штаб армии?

   – Не могу знать, – передёрнул плечами майор. – С утра я посылал своих людей в разведку, но они так и не выяснили, где штаб.

   – Что будем делать, товарищ командарм? – спросил комбриг Стельмах, когда комбат организовал им ужин и солдатской столовой.

Мерецков сказал, что Стельмах останется с батальоном, а он вместе с генералом Павловичем и адъютантом капитаном Бородой выедет на основные направления, по которым отходили войска, и разыщет командиров соединений и частей. Сейчас важно объединить разрозненные подразделения в отряды и организовать управление ими.

   – Я хочу увидеть на месте, где находятся войска 4-й армии. Да и генерала Яковлева надо найти!

Кирилл Афанасьевич был тих и краток, хотя в душе у него бушевала буря. По существу, войска 4-й армии разобщены, они в беспорядке отходят, между ними нет связи. «Если об этом станет известно Сталину, Яковлеву может выпасть судьба генерала армии Павлова, – подумал Мерецков. – Необходимо скорее его найти и принять у него армию».

Мерецков выехал из Сарожи и на пятом километре просёлочной дороги в селе Бор встретил командира 44-й стрелковой дивизии полковника Артюшенко и командира 191-й стрелковой дивизии полковника Виноградова. Представившись, Кирилл Афанасьевич спросил, не знают ли они, где находится штаб армии.

   – У нас связи со штабом армии нет, – удручённо ответил Артюшенко, а Виноградов добавил, что обстановка на этом направлении сложилась не в нашу пользу, сдерживать натиск фашистов почти нечем, численность двух дивизий не превышает численности полка.

   – А в моей сорок 44-й дивизии всего человек семьсот. – пожаловался Артюшенко. – У нас нет ни артиллерии, ни миномётов, ни танков, нет и транспорта.

   – Да вы что, полковник, шутите? – едва не вспылил Мерецков. Выражение его лица стало жёстким, а на бугристых скулах заходили желваки. – Где же ваша боевая техника? В боях растеряли?

Артюшенко глухо, не без раздражения сказал:

   – Мою дивизию перебросили с Ленинградского фронта самолётами, мы взяли с собой лишь стрелковое оружие. А с автоматом или винтовкой на вражеский танк не пойдёшь! Потому и отступаем.

   – Вот что, полковник. Теперь я командующий 4-й армией, меня назначила Ставка, – сухо и неторопливо заговорил Мерецков. – Приказываю вашим войскам к десятому ноября занять оборону вот здесь! – Кирилл Афанасьевич указал район на карте. – По северному берегу реки Шомушка. Что вам надлежит сделать? Перерезать дорогу на Лодейное Поле, преградить путь танкам противника на север. В помощь вам я направляю резервные войска и боевую технику из своей 7-й армии...

   – Танки будут? – прервал командарма Артюшенко.

   – Дадим вам танковую бригаду, больше у меня танков нет.

   – А нельзя ли выкроить хотя бы два десятка орудий? Как же нам бить танки?

   – Постараюсь это сделать. – Мерецков подошёл к столу, на котором адъютант капитан Борода разложил рабочую карту командарма. – Хочу ещё раз показать вам, где и когда войска ваших двух дивизий должны занять и оборудовать оборонительные позиции... На них вы обязаны стоять насмерть! – Голос у Мерецкова был твёрд и решителен, глаза блестели. – То, что недавно вы, как морские крабы, пятились назад, забудьте! Тот, кто без приказа сделает шаг назад, будет тут же расстрелян!

   – Станем биться до последнего, куда уж нам теперь отступать, – ответил за двоих Виноградов. Его спокойные чёрные глаза смотрели на командарма доверчиво, в них выражалась готовность выполнить только что отданный командармом приказ.

   – Ну-ну, покажите, комдивы, на что вы способны! – Добродушная улыбка скользнула по лицу командарма.

В селе Бор Мерецков оставил генерала Павловича, на которого возложил общее руководство по сбору отступающих войск, организацию обороны и последующего наступления, а сам поспешил в другое село – Большой Двор. Здесь и находился штаб 4-й армии, и первым, кого увидел Мерецков, был генерал Яковлев. Он вышел из штаба и, когда машина командарма въехала во двор, подошёл к ней.

   – Рад вас видеть, Кирилл Афанасьевич! – Он протянул руку, чтобы поздороваться с Мерецковым, но тот сделал вид, что занят, закрыл дверцу, а затем сурово взглянул на генерала.

   – Я сомневаюсь, Всеволод Фёдорович, что ты рад моему приезду, а вот я рад. Что случилось, почему твоя армия буквально рассыпалась, разбежалась, едва появились вражеские танки? Как ты мог допустить это? Тебя надо за такое руководство армией отдать под трибунал!

Генерал побледнел.

   – Не утрируй, Кирилл, – начал было он, но у Мерецкова вмиг окаменело лицо, а пальцы невольно сжались в кулаки.

   – Какой я вам Кирилл, – с ожесточением выговорил он.

Я генерал армии, представитель Ставки, а не тот генерал, который растерял свою армию и не имеет связи ни с одной стрелковой дивизией!

Яковлев стоял перед ним навытяжку, опустив руки по швам. Лицо его залилось краской. А Мерецков, ничуть не щадя его, сурово продолжал:

   – Ставка отстранила вас от руководства армией, мне приказано временно вступить в командование ею. Я остаюсь также и командармом 7-й.

Генералу Яковлеву следовало бы принять это сообщение к сведению, но он, не смущаясь, заявил:

   – Приказа о снятии меня с должности командующего 4-й армией я не получал!

   – Сейчас вы его получите! – Мерецков кликнул своего адъютанта и распорядился: – Садитесь за стол и пишите приказ по войскам 4-й армии о моём вступлении в командование ею...