Текст книги "Мерецков. Мерцающий луч славы"

Автор книги: Александр Золототрубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 35 страниц)

   – Маркиан Михайлович, ты меня порадовал, – весело произнёс Мерецков. – Командиры действовали на учениях по-боевому и поставленные задачи решили правильно. Хочу посоветовать наладить более тесное взаимодействие с Балтийским флотом. Флот здесь большой, и флот сильный. Пехота хоть и царица полей, но без боевых кораблей и судов ей водные преграды не преодолеть.

Попов был не робкого десятка, но человек самокритичный.

   – Перед учениями я собирался побывать в штабе у адмирала Трибуца, но не смог и теперь сожалею, – признался он. На его скуластом лице появилась печаль. – Надо было на учениях высадить пару морских десантов, да не выгорело. – Он огорчённо вздохнул. – Тут вы правы на все сто процентов, и я не смею возражать. Учту на будущее.

   – А сам Трибуц на тебя не выходил?

   – Нет.

   – Я поговорю с наркомом Военно-Морского Флота адмиралом Кузнецовым, – пообещал Мерецков. – Человек он молодой, но моряк отменный и найдёт что посоветовать Трибуцу. – Кирилл Афанасьевич помолчал. – Скажи, Маркиан Михайлович, какова ситуация на границе, тихая?

   – Никак нет, – передёрнул плечами генерал. – Немецкие самолёты часто нарушают наше воздушное пространство, а сбивать их нам категорически запрещено. Отчего вдруг так?

   – Товарищ Сталин считает, что из-за этого могут возникнуть трения с Германией, с которой, как тебе известно, мы заключили Пакт о ненападении, – пояснил Мерецков.

Попов не сдержался и заявил, что дело идёт к войне, неужели там, наверху, этого не видят?

   – Поверьте, Кирилл Афанасьевич, у меня душа болит...

   – У тебя ли одного, Маркиан Михайлович? – В голосе Мерецкова прозвучал укор, и у генерала недобро заныло сердце.

Мерецков стал собираться в дорогу. Он даже не принял приглашения командующего поужинать, сославшись на то, что его ждут в Киевском Особом военном округе.

Перелёт на «кукурузнике», как называли в войсках небольшой самолёт, занял всего час. Командующий Округом генерал Кирпонос в это время был во Львове, и обстановку Кириллу Афанасьевичу доложил начальник оперативного отдела штаба генерал Баграмян. Обобщая сказанное, Иван Христофорович заявил:

   – Немцы сосредоточивают свои войска у нашей границы, товарищ замнаркома. Полагаю, это не к добру. Вчера я был у пограничников и всё это видел.

   – Тогда и я хочу всё это увидеть, – улыбнулся Мерецков.

   – Сомневаетесь? – усмехнулся в усы Баграмян. Он сто ял перед Кириллом Афанасьевичем высокий, его скуластое лицо было напряжённым, такое же напряжение читалось в лучистых глазах.

   – Нет, но коль мне надлежит проинформировать руководство, я должен сам посмотреть и оценить ситуацию. Такое у меня правило.

   – Хорошее правило! – вырвалось у Баграмяна. – Придётся и себе взять его на вооружение.

17

Утром, едва забрезжил рассвет, Мерецков на машине выехал во Львов. Он побывал в армиях округа, побеседовал с командармами, которые не скрывали своего беспокойства и в один голос заявляли, что немцы скапливают свои войска у границы. Кирилл Афанасьевич лично провёл длительное наблюдение с передовых пограничных постов и убедился, что немецкие офицеры ведут себя чрезвычайно активно, то и дело разглядывая в бинокль, что делается на сопредельной стороне.

«Да, крепко запахло порохом на границе», – подумал Кирилл Афанасьевич. Отсюда, не заезжая в Киев, он направился в Одессу, где его встретил начальник штаба округа генерал Захаров, давний друг и соратник по службе в Белорусском военном округе. Матвей Васильевич был так рад приезду Мерецкова, что подскочил к нему и, не соблюдая субординацию, обнял его за плечи.

   – Вы уж извините, Кирилл Афанасьевич, расчувствовался, увидев вас, – произнёс он. – Я часто вспоминаю Белоруссию, где служил под вашим началом. Хорошо мы там работали!

Следом за ним Мерецков вошёл в штаб округа.

   – Хочу посмотреть, Матвей Васильевич, как вы тут с генералом Чибисовым укрепляете округ. Кстати, где командующий?

   – Никандр Евлампиевич убыл к авиаторам. Если он нужен, я могу ему позвонить.

   – Не надо. – Мерецков сел на стул, снял фуражку. – Ты, наверное, помнишь, что во время войны с белофиннами я был командующим 7-й армией, а Чибисов возглавлял штаб. Хорошо он работал. Есть у него и чутьё военное... Ты с ним ладишь?

   – Живём душа в душу! – улыбнулся Захаров.

Мерецков встал, подошёл к карте. Он что-то долго разглядывал на ней, потом обернулся и спросил:

   – Где у тебя находится механизированный корпус генерала Малиновского? Почему-то я его не вижу...

   – Вот его дислокация! – Захаров показал расположение корпуса на карте.

   – Далековато от границы, – заметил Кирилл Афанасьевич. – Выведи его поближе к границе и сделай это во время учений. Понял?

   – Сообразил...

   – Как служит у тебя Родион Яковлевич? В Испании он крепко бил франкистов, я восхищался им.

Захаров сказал, что на генерала Малиновского можно положиться, своё дело он знает, люди у него подготовлены.

   – Правда, есть одно «но»... – Матвей Васильевич замялся.

   – Случилось ЧП?

Захаров повёл плечами, словно сбросил с себя оцепенение, на его простодушном лице появилась улыбка.

   – Никаких ЧП! – Генерал глубоко вздохнул. – У Малиновского лишь на бумаге числится мехкорпус, а по сути у него только одна дивизия. Нужны танки, а их пока нет.

   – Да, с танками у нас худо дело, пока промышленность не может дать нам больше, – грустно произнёс Кирилл Афанасьевич. – Начальник Генштаба Жуков запланировал сформировать до двух десятков мехкорпусов, а танков для них нет. Теперь уже и товарищ Сталин занялся этим вопросом. Сам ты небось видишь, какая заваруха на границе? Всё идёт к тому, что вот-вот грянет гром.

   – У самого на сердце тревожно, – признался Захаров.

Провожая Мерецкова на аэродром, откуда тот собирался вылететь в Москву, Матвей Васильевич, ничуть не смущаясь, спросил, знают ли нарком обороны маршал Тимошенко и товарищ Сталин, как сейчас тревожно на границе.

   – Знают, – горячо ответил Кирилл Афанасьевич.

А чтобы знать больше, они послали меня в приграничные округа. Приеду и изложу им все подробности. Ну а если ты хочешь знать моё мнение, изволь: мы накануне большой войны! Да, Матвей Васильевич, большой! Война с белофиннами – это были цветочки, а нам предстоят ещё ягодки...

Утром Мерецков прибыл в Москву. Майский день выдался тёплым и солнечным, и, пока он ехал на «эмке» в наркомат, ему стало жарко. В кабинете было душно. Кирилл Афанасьевич открыл форточку, чтобы проветрить помещение, и уж потом разделся. Но, прежде чем идти к наркому, он позвонил домой. Трубку взяла жена.

   – Дуняша, привет! Это я, твой Кирюша...

   – Ты в Москве?! – воскликнула жена. – Приезжай домой, я так по тебе соскучилась!

   – Не могу, Дуняша. Иду на доклад к наркому. Я только что прилетел из Одессы.

«В Москве вместе с С. К. Тимошенко я побывал у И. В. Сталина, – отмечал Кирилл Афанасьевич, – и рассказал обо всём увиденном. Оба они отнеслись к докладу очень внимательно. В частности, мне было приказано дополнительно проверить состояние авиации, а если удастся – провести боевую тревогу. Я немедленно вылетел в Западный Особый военный округ. Шло последнее предвоенное воскресенье...»

Там Мерецков увидел то, чего увидеть никак не ожидал. По прибытии к авиаторам он объявил боевую тревогу и вместе с командующим военным округом генералом армии Павловым наблюдал, как действуют лётчики, поднимая одну машину за другой в весеннее небо. Учения были в самом разгаре. Вдруг на аэродром, где находились замнаркома и командующий округом, совершил посадку немецкий самолёт. Из него вышли немцы и стали наблюдать за тем, что происходит на военном аэродроме. Мерецкова увиденное едва ли не шокировало.

   – Это что же такое? – обратился он к Павлову.

Тот, ничуть не смутившись, ответил, что по распоряжению начальника гражданской авиации СССР на этом аэродроме разрешено принимать немецкие пассажирские самолёты. Мерецкова это крайне возмутило, и он спросил Павлова, почему об этом распоряжении тот не проинформировал наркома обороны маршала Тимошенко.

   – Я полагал, что, коль начальник гражданской авиации СССР даёт такое разрешение, значит, он в Москве согласовал этот вопрос с высшим начальством, – ответил Павлов.

К ним подошёл командующий ВВС округа Герой Советского Союза генерал Копец.

   – Что у вас тут творится? – спросил его Мерецков.

А если начнётся война и авиация округа не сумеет выйти из-под удара врага, что тогда будете делать?

   – Тогда буду стреляться! – усмехнулся генерал. Увидев, как хмуро сдвинул брови замнаркома, добавил: – Извините, я пошутил.

(Шутка, однако, получилась пророческой. Генерал Копец был хорошим лётчиком, но оказался неспособным командовать авиацией округа. Как только началась война, гитлеровцы в первый же день уничтожили на этом аэродроме почти все самолёты, и генерал Копец покончил с собой. – А. 3.).

Мерецков тут же написал телеграмму на имя Сталина о неправильных действиях начальника гражданской авиации СССР и вручил её Павлову.

   – Срочно передать в Москву! А я хочу ещё побывать у лётчиков истребительного полка.

Едва Мерецков приземлился на аэродроме, как командир истребительного полка доложил ему, что над зоной появился немецкий самолёт.

   – Сбивать нарушителей воздушного пространства нам запрещено. Что делать? – На лице полковника читалось смятение, да он этого и не скрывал.

   – Сажайте чужой самолёт! – приказал Мерецков.

Полковник выскочил из дежурной комнаты, а Кирилл Афанасьевич запросил Москву. Ответ поступил быстро: самолёт не сбивать! Странно, усмехнулся Кирилл Афанасьевич, о посадке умолчали. Он вышел посмотреть, что делается в воздухе. Запыхавшийся командир полка доложил:

   – Товарищ замнаркома, немецкий самолёт мы посади ли. Какие будут распоряжения?..

Возвращаясь в Москву, Мерецков под рёв двигателей самолёта размышлял о том, сообщит ли ему Сталин об этом немецком самолёте. До сих пор он не мог успокоиться: «Отпустить! Надо ли было отпускать? Немцы явно вели разведку в приграничном районе. Интересно, как на всё это посмотрит маршал Тимошенко?»

Чего ожидал Мерецков, то и случилось. Ни слова не утаивая, он доложил обо всём, что видел у авиаторов, наркому Тимошенко. Тот, выслушав его, сказал:

   – Действовал ты, Кирилл Афанасьевич, по-боевому, и претензий к тебе нет. Я сейчас проинформирую товарища Сталина. – Маршал тут же позвонил ему по «кремлёвке».

   – Приезжайте ко мне с Мерецковым! – приказал вождь.

Разговор был короткий. Сталин, как поняли они оба, был не в духе. Выслушав информацию Мерецкова о тревожной ситуации в приграничье, он резко произнёс:

   – На границе порядков не изменять, иначе мы спровоцируем немцев на выступление!

   – А как быть с самолётами-нарушителями? – спросил Тимошенко.

   – Сажать их на наши аэродромы, потом будем разбираться, почему допущено нарушение воздушного пространства. – Вождь взглянул на Мерецкова. – Вы же приказали посадить «юнкере», и наши лётчики это сделали. А теперь расследованием займутся те, кому это положено делать.

«Но немецкий самолёт-нарушитель отпустили, когда я был ещё там!» – едва не воскликнул Кирилл Афанасьевич. Он недовольно поджал губы.

   – Приказание поступило из Москвы!

   – Я разберусь с этим, – тихо обронил Сталин. – У вас есть ещё вопросы? Нет? Тогда оба свободны.

Тимошенко сразу понял, что вождь чем-то расстроен, и не стал оспаривать действия тех, кто распорядился отпустить самолёт. Характер вождя он успел изучить и знал, что своими вопросами можно нарваться на неприятности. Но в разговоре с Мерецковым Сталин проявил выдержку, и нарком был рад за своего заместителя. У себя в кабинете, когда они возвратились из Кремля, Тимошенко сказал не без горечи:

   – У меня такое впечатление, что кому-то выгодно, когда немецкие самолёты резвятся в нашем небе. Что скажешь?

   – Вождь заверил нас, что разберётся с этим, – глухо отозвался Кирилл Афанасьевич.

   – Я в этом сомневаюсь, – пожал плечами Тимошенко.

   – Почему?

   – Наверное, сам Сталин распорядился отпустить самолёт из боязни, что Гитлер может за это уцепиться. – Нарком закурил. – А теперь, Кирилл Афанасьевич, давайте вместе обсудим, какие воинские соединения надо срочно передислоцировать к западной границе. Сделать это нужно так, чтобы представить эту переброску в виде учений, как вы это сделали в Одесском военном округе. Мне звонил генерал Чибисов. Он сам хотел это устроить, но без ведома Наркомата обороны не решился.

   – Я готов доложить вам этот вопрос, у меня уже всё спланировано. Но надо ещё согласовать с вождём.

   – Я сам это сделаю. Идите за своим планом, жду вас...

В голосе наркома Кирилл Афанасьевич уловил раздражение, но не упрекать же его за это! У маршала Тимошенко немало важных дел, а когда их решаешь, всякое бывает, не только горечь в душе. Мерецков взял из сейфа документ, написанный им от руки, кое-что дополнил и отнёс в машбюро.

Положив отпечатанный документ в папку, Мерецков отправился к наркому. У него в кабинете был главный интендант Красной Армии Хрулёв. Кирилл Афанасьевич поздоровался с ним, заметил, что вчера звонил ему, но не застал.

   – Я был у Микояна... А я нужен вам?

   – Потом переговорим... – Мерецков сел.

Нарком с кем-то говорил по телефону. Наконец он положил трубку и взглянул на своего заместителя.

   – Вчера Хрулёв был у Анастаса Ивановича, и тот здорово его пошерстил, – усмехнулся Тимошенко. – Оказывается, мы допустили большой перерасход топлива и других материальных резервов. Лимит горючего для танков, например, мы выбрали ещё в ноябре прошлого года.

   – Так ведь в минувшем году мы во всех военных округах провели дополнительные учения с применением боевого оружия! – воскликнул Мерецков. – И кто нам дал такое указание? Товарищ Сталин. Ты бы, Андрей Васильевич, объяснил Анастасу Ивановичу, а не бежал бы сразу к наркому.

   – Я пытался уладить это дело с Микояном, но он ни в какую, говорит, что ему указ только вождь! – обидчиво произнёс Хрулёв.

   – Я вот чего хочу, Кирилл Афанасьевич, – вновь заговорил маршал Тимошенко. – Вместе с Хрулёвым составьте официальную справку по всем этим вопросам. Ты, Кирилл Афанасьевич, свяжись с Микояном, когда он сможет тебя принять. Если же не получится, тогда я доложу Иосифу Виссарионовичу. Кстати, передислокация соединений тоже потребует не одну тонну горючего, и это надо учитывать.

   – Вряд ли Кирилл Афанасьевич чего-то добьётся от Микояна, – вмешался Хрулёв. – Когда я был у него, ему звонил командующий Северным флотом адмирал Головко и тоже просил увеличить лимит топлива для кораблей флота. Все стараются что-то получить у Микояна.

   – Такая у него должность, – усмехнулся нарком. – У тебя всё, Андрей Васильевич? У нас с Кириллом Афанасьевичем есть неотложное дело...

   – Когда мы с вами займёмся составлением справки, Кирилл Афанасьевич? – Хрулёв встал, одёрнул тужурку.

   – Жду вас в пять часов вечера!

...На душе Кирилла Афанасьевича было зябко. Отчего– то плохо спалось ему в эту ночь, потому и встал рано, хотя утро 21 июня ничего плохого не предвещало. Только оделся, как из спальни вышла жена и, зевнув, спросила:

   – Не рано ли уходишь, Кирилл? Ещё и восьми нет.

   – Так надо, Дуняша...

   – Хлопотная у тебя служба, – беззлобно отозвалась жена. – Почти месяц был в командировке и раньше других бежишь на службу.

   – Скажи, кто я по должности? – улыбнулся Кирилл Афанасьевич. – Замнаркома обороны! Соображаешь? Пока Семён Константинович Тимошенко соберётся на службу, я буду на месте. А что тебя беспокоит?

   – Тише говори, не то сына разбудишь! – Дуня присела на стул. – Ты обещал Володе сводить его в кино на «Чапаева».

   – Верно, обещал, – смутился Мерецков.

   – Сходил бы, а? – Дуня смотрела на мужа без упрёка, но с какой-то затаённой грустью. – Посмотришь кинофильм и вспомнишь свою молодость, как в Гражданскую войну рубился шашкой с белогвардейцами, а я, тогда ещё твоя невеста, молила Бога, чтобы не уложила тебя на землю вражеская пуля.

   – А что толку? – усмехнулся Кирилл. – Ты за меня молилась, а я на фронте трижды был ранен! Эх ты, русалочка чернобровая. – Он привлёк её к себе, поцеловал. – Понимаешь, все последние дни мы, военачальники, ходим как угоревшие. Угроза войны очень велика. – Он взял с вешалки фуражку. – Пойду, Дуняша. Если выкрою время, схожу с Володей на «Чапаева». Я ведь с Василием Ивановичем в восемнадцатом году учился в Академии Генштаба на первом курсе. Он не пожелал учиться дальше и ушёл на фронт. Когда его спросили, почему уходит, он ответил: «У Семёна Будённого на груди четыре креста и четыре медали за подвиги на войне, а у меня всего три креста и три медали, надо мне догнать Будённого!»

   – Ты всё это придумал!

   – Истина, Дуняша!..

Мерецков неторопливо поднялся в свой кабинет. Не успел раздеться, как явился дежурный по наркомату и сообщил, что маршал Тимошенко ещё час тому назад прибыл на службу.

«Раньше меня пришёл, почему?» – недоумевал Мерецков. Он спросил дежурного, не прибыл ли начальник Генштаба Жуков.

   – Он тоже рано прибыл, сейчас находится у наркома.

«Наверное, случилось что-то важное». Эта мысль обеспокоила Кирилла Афанасьевича. Разложив на столе документы, он начал работать. Запищала «кремлёвка». Звонил Тимошенко.

   – Зайди ко мне, Кирилл Афанасьевич!

«Даже не поздоровался», – подумал Мерецков.

Он сразу определил, что нарком озадачен. Поздоровавшись с Мерецковым за руку, маршал кивнул ему на кресло и сразу перешёл к делу. Семён Константинович сказал, что в семь утра ему позвонил Сталин и приказал немедленно прибыть к нему.

   – Речь зашла о немецком самолёте, который нарушил наше воздушное пространство и приземлился на аэродроме. Так?

   – Я ещё телеграмму послал вождю, – подтвердил Мерецков.

   – Ему послал, а мне, наркому, ни слова! Странно, однако, ты же мой заместитель!

   – Я хотел, чтобы сразу были приняты меры, – оправдывался Кирилл Афанасьевич. – А эти меры мог принять лишь вождь!

   – Этот эпизод с немецким самолётом возмутил Сталина. Он при мне позвонил в гражданскую авиацию и отчитал её начальника за то, что разрешили посадку немецким пассажирским самолётам на военном аэродроме. Тот стал отказываться: мол, не давал такого распоряжения, жаловался на нас, что мы сами что-то напутали. – Нарком взял белую папку и раскрыл её. – Ладно. Я зачем тебя вызвал? Мне срочно нужна справка о наличии в Красной Армии танков, самолётов и орудий большого калибра. Я буду докладывать эти данные Иосифу Виссарионовичу.

   – Он сам попросил справку?

   – Да. Наверное, не поверил, что у нас всего этого маловато, – пояснил Тимошенко.

В кабинет без стука вошёл начальник Генштаба генерал армии Жуков. Поздоровавшись с Мерецковым, он сказал наркому:

   – Семён Константинович, нам пора в Кремль!

Маршал Тимошенко посмотрел на часы.

   – Ты прав, Георгий Константинович. – Он встал, взглянул на Мерецкова. – Когда документ будет готов, принеси его мне. Я, должно быть, скоро вернусь.

Так сложились дела, что до вечера Мерецков не мог попасть к наркому. Семёна Константиновича задержал вождь, сам Кирилл Афанасьевич побывал в двух наркоматах, а перед самым обедом ему позвонил Анастас Микоян.

   – Где нарком Тимошенко? – спросил он.

   – У товарища Сталина, он там вместе с Жуковым. Видно, что-то серьёзное. Он вам нужен?

   – Вопрос с горючим для нужд Красной Армии я решил, а на всё, что требуется военному флоту, надо «добро» товарища Сталина. Завтра с утра вместе с наркомом Военно– Морского флота Кузнецовым я иду в Кремль. Если Семёну Константиновичу нужно ещё что-либо получить для Красной Армии, пусть к десяти утра подъезжает к товарищу Сталину, я буду там. Хорошо?

   – Я передам наркому. Полагаю, что он приедет в Кремль.

Под вечер Мерецков зашёл к Тимошенко, но его всё ещё не было на месте. Справку о наличии в вооружённых силах боевой техники и оружия Мерецков отдал Жукову и попросил вручить её наркому.

   – Не волнуйся, Кирилл Афанасьевич, я передам Семёну Константиновичу, хотя сейчас ему не до справок, – заметил Георгий Константинович. – Как бы не грянула война...

Мерецков наскоро перекусил в буфете. Его вызвал нарком.

   – У меня, Кирилл Афанасьевич, плохие вести, – глухо произнёс Тимошенко, и Мерецков понял, что дались ему эти слова нелегко.

   – Что-нибудь случилось? – нетерпеливо спросил он.

   – Пока не случилось... – Тимошенко не договорил. – Я только что был у вождя. У него очень плохое настроение, и связано оно с действиями Гитлера. Короче, возможно, завтра начнётся война! Сталин сказал «возможно», но я понял его так, что она неизбежна. Поэтому принято решение срочно направить вас, – нарком перешёл на «вы», – в Ленинградский военный округ в качестве представителя Главного командования. Войска округа вы хорошо знаете и в случае чего сможете оказать штабу необходимую помощь. Главное – не поддаваться на провокации. Опыт у вас есть, и вы всё сделаете как надо.

   – А если вдруг немцы нападут на нас, начнут боевые действия, каковы мои полномочия? – спросил Мерецков.

   – Прежде всего проявите выдержку, – предупредил нарком. – Сумейте отличить реальное нападение от инцидента местного значения, не дайте ему перерасти в войну. Ну а в случае явного нападения фашистов сами знаете, что делать. Кстати, это не моя идея – послать вас в Ленинград – вы мне здесь больше нужны, – а Иосифа Виссарионовича, так что можете выходить прямо на него.

   – Я могу ехать немедленно? – Мерецков встал.

   – Вот именно: немедленно! Если надо будет решать сложные вопросы, можете обращаться к Жданову. Товарищ Сталин на этот счёт дал «добро»...

«Продолжает действовать принятая установка – не поддаваться на провокации, – грустно подумал Кирилл Афанасьевич, уходя от наркома. – Немецкие самолёты то и дело летают в нашем воздушном пространстве, ведут разведку, а мы боимся открывать по ним огонь. Нарком ВМФ адмирал Кузнецов дал на флоты депешу, чтобы сбивали нарушителей, и получил выговор лично от Сталина. Николаю Герасимовичу вождь вмиг подрезал крылья. А ведь Кузнецов прав!..»

Весь день до самого выезда в Ленинград Мерецков чувствовал какое-то внутреннее напряжение. Так бывало с ним только на фронтах, сначала в сражениях в Испании, потом в Финляндии, когда вёл в бой свою 7-ю армию. И теперь он испытывал такое же чувство, словно оно говорило ему: быть войне! Сопровождавший Мерецкова работник Генерального штаба генерал Вечный, которого Кирилл Афанасьевич знал давно, спросил:

   – Вас что-то угнетает, Кирилл Афанасьевич?

   – Война может вспыхнуть в любое время, – глухо отозвался Мерецков. – Нарком предупредил, что, возможно, она начнётся завтра, и, пока есть время, надо помочь командованию округа подготовить армию на случай боевых действий. Я обнаружил в войсках серьёзные пробелы.

   – Недостатки есть везде, Кирилл Афанасьевич, – весело возразил генерал Вечный. – Главное, что есть у советских людей, – это ненависть к фашизму, и они готовы даже пожертвовать собой, чтобы уничтожить его.

   – У меня другая точка зрения, – возразил Мерецков. – Зачем собой жертвовать? Врага надо уничтожать, а самому живым остаться!..

Глубокой ночью Мерецков прилёг отдохнуть, но уснуть никак не мог. Вдруг разом нахлынули воспоминания, будто наяву он увидел лица тех, с кем громил финнов в этих горно-лесистых местах. Именно здесь, на Карельском перешейке, где его 7-я армия наголову разбила финские войска, он стал Героем Советского Союза. Отчётливо отложилось в памяти и то, как Сталин, поздравляя его с успехом, сказал:

   – Ну, вот ещё один военачальник стал Героем. Вы, Кирилл Афанасьевич, не раз рисковали своей жизнью, и страна вас не забудет!..

Под стук и грохот колёс Кирилл Афанасьевич наконец уснул. А когда брызнули лучи солнца, генерал Вечный разбудил его и сообщил, что поезд подходит к Ленинграду, река Волхов, леса и болота остались позади.

   – Ты что, всю ночь не спал? – напустился на него Кирилл Афанасьевич. – А я чуток отдохнул.

   – Что-то у меня на душе неспокойно, а почему и сам понять не могу, – вздохнул генерал. – И утро какое-то чужое, неуютное, будто мы не в Ленинграде, а где-то на Карельском перешейке.

   – Да ты, Пётр Пантелеймонович, совсем духом упал, – упрекнул его Мерецков. – А как ты поведёшь себя, если и впрямь грянет война?

   – Вы всё про войну, – усмехнулся Вечный. – А я вам так скажу: человек силён духом, а силу ему даёт его честь. Она же у меня, эта честь, стопроцентная.

Наконец поезд заскрипел тормозами – показался вокзал. Пассажиры стали собираться к выходу. И вдруг по радио сообщили страшную весть: война! Мерецков вышел из вагона, да так и застыл у столба, на котором висел радиодинамик. Он вслушивался в голос Левитана, говорившего о том, что немецкие самолёты варварски бомбили Ригу, Каунас, Гродно, Брест, Киев, Севастополь. Гитлеровские войска вторглись на территорию Советского Союза.

   – Ну, что я тебе говорил? – Мерецков в упор посмотрел на генерала Вечного.

А тот то ли растерялся, то ли хотел услышать ещё что– то, побелел, в глазах притаилась такая грусть, что хоть тряси его за плечи, чтобы пришёл в себя.

   – Да, теперь нам, Кирилл Афанасьевич, надо сочинять свою песню с учётом обстановки, – вымолвил он.

Они вышли из вокзала. К Мерецкову подскочил молодцеватый капитан и, представившись, доложил, что из штаба округа его направил к поезду генерал Никишев.

   – Ну что ж, капитан, поедем, коль ты приехал за нами. Слыхал, что началась война?

   – В округ из Генштаба час тому назад поступила шифровка, так что мы в курсе дела, – весело ответил капитан и добавил: – Мы этому Гитлеру враз свернём башку! Хотя, если честно, это известие вызвало в штабе округа переполох. Никто ведь этого не ожидал, правда, немало судачили о войне. И вдруг она началась так внезапно...

Приехали в штаб. Мерецкова встретили генерал Никишев и корпусный комиссар Клементьев: оба они на третий день войны были назначены соответственно в качестве начальника штаба и члена Военного совета округа, объявленного позже Северным фронтом.

   – Где командующий округом? – Мерецков снял шинель и бросил её на край стола, где лежала карта дислокации войск округа.

   – Он проводит инспекцию, – пояснил Никишев.

   – А почему он не сообщил об этом в наркомат? – строго спросил замнаркома. – Маршал Тимошенко сказал, что командующий на месте.

   – Там в одном из лётных полков едва не разбился самолёт, вот он и поспешил туда.

   – Связь с ним есть? Немедленно вызвать его в штаб! – распорядился Мерецков. – А пока он едет, мы с вами решим, какие меры надо срочно принять, чтобы гитлеровцы не застали нас врасплох. Но прежде я хочу переговорить с командующим Балтфлотом адмиралом Трибуцем. У вас с ним есть прямая связь?

   – Да.

Слушая адмирала Трибуца, с которым Мерецков был давно знаком и которого уважал как человека весьма строгих порядков на флоте, в этот раз комфлотом оказался на высоте положения: 21 июня в 23 часа 37 минут по приказанию наркома ВМФ адмирала Кузнецова Трибуц объявил по флоту оперативную готовность номер один, а 22 июня в 00 часов 30 минут перевёл береговую оборону Балтийского флота и Кронштадтскую военно-морскую базу на повышенную готовность.

– Как у вас, Владимир Филиппович, с вражескими самолётами? Флот они уже бомбили? – спросил Мерецков.

Оказалось, что в 4 часа двенадцать «юнкерсов» бомбили Кронштадт и сбросили больше десятка мин. А на Красногорском рейде немецкий самолёт атаковал торпедой наш транспорт и обстрелял его из пулемёта. Есть потери в людях.

   – Флот уже отражает налёты воздушных пиратов, – подытожил свою информацию адмирал Трибуц. – Полчаса назад я звонил в Москву наркому ВМФ адмиралу Кузнецову. Николай Герасимович поручил мне прибыть в Смольный и кое-что обсудить со Ждановым. Я бы хотел поначалу увидеться с вами, Кирилл Афанасьевич.

   – Приезжайте в штаб округа, я буду здесь.

Мерецков и генерал Никишев работали с картой. Дислокация войск была такова, что её надо было менять, и как можно скорее. Высказав эту мысль, Кирилл Афанасьевич поручил Никишеву осуществить переброску некоторых соединений на угрожающие участки.

   – Пока из поездки не вернётся командующий округом генерал Попов, постарайтесь отдать командирам соединений необходимые распоряжения...

В открытое окно штаба донёсся гул вражеских самолётов. Мерецков вышел во двор штаба. Он увидел, как два «юнкерса» прорвались сквозь завесу зенитного огня и сбросили бомбы над жилыми кварталами. Зенитчики сбили один «юнкере», и он горящим факелом упал где-то неподалёку от Невы.

   – Вот и начала отсчёт сбитым немецким пиратам противовоздушная оборона города, – произнёс Кирилл Афанасьевич, вернувшись в штаб. – Но в небе почему-то не появились наши истребители. Что скажешь, Никишев?

Тот оторвался от карты, на которой делал пометки карандашом.

   – Наверное, замешкались в авиаполку, – грустно ответил генерал. – Я разберусь, в чём дело, и доложу вам...

Позже, рассказывая о своих действиях в Ленинградском военном округе в начале войны, Мерецков отмечал, что нельзя было терять ни минуты. Но планов врага никто не знал, и поэтому могли ожидать чего угодно: новых воздушных налётов, высадки десантов, особенно в районе Мурманска, массированных ударов со стороны финляндской границы. Помимо развёртывания войск округа, следовало скоординировать действия с работой тыла, наладить тесный контакт с партийными, советскими и хозяйственными органами и как можно быстрее влиться в общие усилия страны, направленные на отпор врагу.

Мерецков подозвал к себе генерала Никишева и приказал ему созвать Военный совет округа.

   – Не будем дожидаться, пока подъедут отдельные его члены, находящиеся сейчас в других местах, сразу начнём работу, – подчеркнул Кирилл Афанасьевич...

Казалось, никогда ещё Мерецков не работал в округе с таким вдохновением и упорством, как в первый день войны. Он прекрасно знал, какие мощные силы бросит фашистское командование на Ленинград, и надо было им противостоять. На Севере немецкая армия «Норвегия», в которую входило немало финских соединений, до зубов вооружённых гитлеровцами. Теперь немцы попытаются атаковать Мурманск. Там наша 14-я армия, в надёжности которой Кирилл Афанасьевич ничуть не сомневался. Взгляд Мерецкова скользнул по карте и упёрся в Карельский перешеек. К северу и западу от Ладожского озера и Карельского перешейка находились карельская и юго-восточная вражеские армии, преимущественно финские части, но ими командовали гитлеровцы. Эти армии могли наступать на Петрозаводск и Ленинград. А что мы имели в этих местах? Петрозаводск прикрывала 7-я армия генерала Гореленко, в советско-финляндскую войну он успешно командовал стрелковым корпусом, тогда же стал Героем Советского Союза. Мерецков знал генерала Гореленко как самого себя и мог на него положиться. Ленинград защищала 23-я армия генерала Петра Пшённикова. Его Кирилл Афанасьевич тоже ценил.