Текст книги "Мерецков. Мерцающий луч славы"

Автор книги: Александр Золототрубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 35 страниц)

4

Уезжал Мерецков из госпиталя утром. Оно выдалось ясным, солнечным. Кирилл Афанасьевич вышел во двор и увидел своего врача.

   – Вы всю ночь дежурили, Игорь Денисович, почему не отдыхаете? – удивился Мерецков.

   – Хотелось вас проводить, да и не спится мне в последнее время. – Голос у врача был тих, на лице не дрогнул ни один мускул, только почему-то он отвёл глаза в сторону. – Вы прямиком в Москву?

Мерецков сказал, что на два-три дня заедет домой, чтобы повидать родителей, взять кое-какие вещи.

   – А что, Игорь Денисович? – спросил он.

Костюк отчего-то покраснел.

   – Я бы желал, чтобы вы навестили в Москве мою дочь Татьяну и кое-что ей передали. Сможете?

   – Пожалуйста, Игорь Денисович, рад буду вам услужить! – улыбнулся Кирилл Афанасьевич.

   – Вот письмо к дочери, а это... – Костюк вынул из кармана маленький свёрток, развернул, и на его ладони засияло кольцо с бриллиантом. – Его носила моя жена. В прошлом году её не стало. Она завещала мне передать это кольцо Татьяне. Только, очень прошу, не потеряйте его, хорошо?

Мерецков заверил хирурга, что вручит кольцо лично Татьяне.

   – Вас на санитарной машине отвезёт к поезду мой коллега, молодой хирург Альберт Кречет, – сказал Костюк. – Кстати, он мне ассистировал, когда я делал вам операцию...

   – Душенный человек, – в который раз подумал Мерецков о своём лечащем враче. – Угнетает его, видно, что сын примкнул к белым».

Доехали они до вокзала быстро. Мерецков вышел из машины, за ним – Кречет. Он был совсем молодой, с вихрастым чёрным чубом и такими же чёрными глазами, над которыми как живые двигались брови. Он ни о чём не спрашивал Мерецкова, а перед самой посадкой на поезд, следовавший в Москву, кивнул на его ногу.

   – Не болит?

   – Ничуть! Я боялся, что её в госпитале отрежут.

   – Вам повезло...

   – Не понял? – насторожился Кирилл Афанасьевич.

   – Когда вас привезли в госпиталь и положили на операцию, потребовалась кровь, иначе вы не перенесли бы её. А крови вашей группы у нас, к сожалению, не оказалось. Что делать? Три часа ночи... Куда пойдёшь, у кого возьмёшь нужную кровь? И тогда Игорь Денисович дал свою... – Альберт умолк, и лицо его стало серьёзным. Объявили посадку на поезд. – Ну, товарищ академик, быть вам полководцем! – Он подал руку. – Мой отец плавает на военном корабле в Севастополе, скажу его словами: «Семь футов нам под килем!»

«А мне Игорь Денисович насчёт крови ничего не сказал, – подумал Мерецков, укладываясь в вагоне. – Только бы никто не ограбил меня в поезде, кольцо с бриллиантом, видно, очень дорогое...»

В Москву Мерецков приехал утром, но в академию не пошёл. Решил сходить к дочери Костюка, отдать ей письмо и кольцо с бриллиантом: вещь дорогая и носить её в кармане небезопасно. А уж после этого он отправится домой, недалеко от Москвы его деревня. «Погощу дома два-три дня, отдохну малость с дороги и поеду на учёбу», – решил Кирилл Афанасьевич.

Дом на Арбате, где жила дочь его лечащего врача, он нашёл быстро. Её квартира находилась на втором этаже. Мерецков робко постучался и сразу услышал звонкий женский голос:

   – Кто там?

   – Свои, – весело отозвался он. – Я приехал к вам с поручением от вашего отца, Игоря Денисовича.

Ему открыли дверь, и на пороге он увидел девушку. Её живые карие глаза под чёрными бровями смотрели на Мерецкова в упор, не мигая.

«Красивая, ничего не скажешь! – усмехнулся в душе Кирилл Афанасьевич. – Но трусиха, не сразу открыла».

   – Вы и есть Татьяна Костюк? – улыбнулся он, не смея шагнуть в прихожую.

   – Да. – Девушка тоже слегка улыбнулась. На ней была голубая кофта с белым отложным воротничком, оттенявшим её смугловатое лицо, в ушах качались золотые серёжки в виде тонких колец.

Мерецков назвал себя, объяснив, что лечился в госпитале и Игорь Денисович, её отец, оперировал его. Татьяна пригласила его войти в квартиру.

   – Я так волнуюсь за папу, как он там? – Она пододвинула стул. – Садитесь, пожалуйста. Я собралась завтракать, и тут появились вы. Куда вы едете?

Мерецков ответил ей, что он слушатель Академии Генерального штаба, был ранен на фронте, попал в госпиталь, поправился и приехал продолжать учёбу.

   – Академия здесь, в Москве?

   – Да, но у меня в запасе ещё три дня, и я решил проведать своих родителей, они живут недалеко от Москвы.

Мерецков достал из сумки письмо и вручил его Татьяне.

   – Игорь Денисович написал вам...

Она присела на кушетку и прочла отцовское послание. Должно быть, оно было коротким, так как хозяйка через минуту свернула листок и вскинула на гостя свои чарующие глаза.

   – Теперь я верю, что у моего отца всё в порядке, – сказала она и, боясь, что Мерецков поймёт её превратно, добавила: – На юге сейчас большая война, и всё может случиться. Но отец пишет, что у него проблем нет, только скучает по мне.

   – Все родители скучают по своему чаду, – заметил не без улыбки Кирилл Афанасьевич. – Мои тоже пекутся обо мне. Он взглянул на Татьяну. – В письме ничего нет касающегося меня?

   – Есть... – Татьяна отчего-то зарделась. – Папа пишет, что на вокзал к поезду вас отвезёт его помощник, студент-хирург Альберт Кречет. Игорь Денисович не хотел, чтобы вы дали большую нагрузку больной ноге. Альберт вас отвёз? – Её щёки стали пунцовыми.

«Что с ней? – недоумевал Кирилл Афанасьевич. – Неужели она так стесняется меня, что её бросает в краску?»

   – А вообще-то Альберт странный парень, – усмехнулась Татьяна.

   – В каком смысле? – не понял её Мерецков.

Она отреагировала сразу, заметив, что Кречет учится на последнем курсе, практикуется у её отца. Когда делал с ним первую операцию, то едва не потерял сознание, увидев бойца, раненного в живот. Кровь, громкие стоны, крики от сильной боли... Она тогда подумала: зачем Альберт пошёл учиться на врача, если при виде крови ему становится плохо?

   – Вы наивны, Татьяна, – усмехнулся Кирилл Афанасьевич. – Я на фронте увидел бойца, раненного в грудь, и мне тоже стало не по себе. Затошнило... А потом всё прошло. Так, наверное, случается едва ли не с каждым. Теперь, видимо, Альберт уже привык? Ваш отец сказал, что, когда он делал мне операцию на ноге, ему ассистировал Альберт. Мне нравится этот парень.

Наступила пауза. Кажется, хозяйка о чём-то задумалась.

   – Обо мне вам больше ничего не написал ваш отец? – спросил Мерецков.

   – Нет. А что должно быть?

«Странно. Передал для дочери кольцо с бриллиантом и далее не предупредил её», – подумал Мерецков. Он вынул из бокового кармана шинели свёрточек и развернул его.

   – Вот эту чудесную вещь он просил передать вам!

Лицо хозяйки засияло, казалось, она схватит кольцо с ладони Мерецкова, но Татьяна не торопясь, осторожно взяла его, словно боялась, что оно разобьётся, и стала разглядывать.

   – Правда, стоящая вещь?

   – Целое состояние! – воскликнул Кирилл Афанасьевич.

   – Это чудо носила моя мама, но её уже нет, и папа решил передать кольцо с бриллиантом мне. Я буду его беречь как память о маме.

Потом они ели бутерброды с колбасой из конины и пили горячий чай. Кирилл Афанасьевич спросил, работает ли она.

   – Я стоматолог, – весело произнесла Татьяна. – Мне двадцать три года, я не замужем. Что вас ещё интересует? – Она засмеялась, блестя белыми как снег зубами. – На кусок хлеба я всегда себе заработаю. На фабрике «Красный Октябрь» есть медпункт, и в нём лечу рабочим зубы. Если вдруг заболеете – приходите! Кстати, вы женаты?

   – Нет, но невеста у меня есть, Дуняшей зовут. – Кирилл Афанасьевич слегка зарделся. – Вот кончится война, и я женюсь...

Приехал он в деревню Назарьево, где жили родные, под вечер. Осень в этих краях выдалась хмурой и дождливой. Но в этот день небо было чистым, ярко-голубым, слегка припекало солнце. Уже когда Мерецков подходил к дому, оранжевый диск наполовину опустился за горизонт. Лес вдали вмиг почернел, а берёзы вдоль опушки, заросшей кустами можжевельника, потускнели, как будто им стало грустно, что вот-вот наступит тёмная ночь.

Мать Кирилл Афанасьевич увидел ещё издали. Во дворе она вилами брала из копны сено для коровы. Он заложил в рот четыре пальца, как не раз делал в детстве, и резко свистнул. Мать поглядела в его сторону, бросила вилы и метнулась к нему навстречу. Уткнулась головой ему в грудь и, плача, запричитала:

   – Наконец-то мой сыночек дома, живой и невредимый! Уж так я по тебе, Кирюша, тосковала, так грустила, что порой не могла сдержать слёз. А ты? – Она взглянула ему в лицо. – За всё время прислал одно письмо! Чёрствость тебя одолела, что ли?

Кирилл Афанасьевич поцеловал её в шершавую щёку, своим платком вытер ей слёзы и, улыбаясь, произнёс:

   – Думаешь, мне легко было там без тебя? А когда лежал в госпитале после ранения, едва ли не каждый день видел тебя во сне.

   – Тебя всё же ужалила пуля? – встрепенулась мать.

   – Было такое, но прошло. Ладно, пойдём в дом.

Дверь отворилась, и в комнату вошёл Афанасий Павлович.

   – Сынок, ты ли? – воскликнул он, обнимая и целуя сыпи. – Вот не знает Дуняша, не то в один миг прикатила бы пода! Я только что у её родных гостил. Хорошие они люди, Кирилл, тоже, как и мы, не из богатых. А Дуня просто чудная. Нашла где-то твою фотокарточку, увеличила её у какого-то немца-фотографа и поставила в своей комнате на комод. И всё тобой любуется! – Отец разделся и присел к столу. – Рассказывай, как на фронте беляков рубал...

5

   – К вам можно, товарищ?

Услышав чей-то голос, Мерецков обернулся. К нему подходил Вацетис[9]9
  Вацетис Иоаким Иоакимович (1873-1938) – командарм 2-го ранга. В Красной Армии с 1918 г. Окончил академию Генштаба (1909). В апреле 1918 г. командовал Латышской стрелковой дивизией, в июле-сентябре Восточным фронтом, затем главком Вооружённых сил Советской Республики. С 1921 г. на преподавательской работе в Военной академии РККА.


[Закрыть]. Ещё недавно он был Главнокомандующим Вооружёнными силами Советской Республики, а теперь преподавал в Академии Генерального штаба. На днях Вацетис встречался со слушателями, побывавшими на разных фронтах, и рассказал им о том, как в июле 1918 года, будучи одним из военных руководителей, он участвовал в ликвидации мятежа левых эсеров в Москве.

   – Я Вацетис, – представился Иоаким Иоакимович, здороваясь с Мерецковым за руку.

Мерецков улыбнулся.

   – Я вас знаю, на прошлой неделе вы беседовали со слушателями академии, и я был среди них.

   – Да? – Вацетис качнул головой. – У меня к вам просьба. У начальника академии Андрея Евгеньевича Снесарёва я забыл на столе свою записную книжку. Принесите, пожалуйста, её мне!

   – Слушаюсь!

«Славный парень, я где-то видел его, – подумал Вацетис. – Так это же он на встрече со слушателями спросил, не я ли командовал красными бойцами в январе прошлого года, когда мы подавляли мятеж польского корпуса Довбор-Мусницкого». Появился Мерецков. Он отдал Вацетису записную книжку. Тот, положив её в карман, взглянул из-под седых бровей на слушателя.

   – До встречи на следующей неделе! Я прочту вам лекцию о битве при Бородино. Кстати, вы были на Южном фронте?

   – Так точно! У нас там произошло ЧП. Командующий 9-й армией бывший царский полковник Всеволодов переметнулся к белогвардейцам.

   – Вот сукин сын! – выругался Вацетис. – Предательство – это самое худшее, что случается на фронте. Такие, как Всеволодов, бросают тень на всех офицеров царской армии, которые ныне честно служат советской власти.

   – Факт неоспоримый, но что было, то было, – неспешно произнёс Кирилл Афанасьевич и добавил: – А я поклонник вашего таланта, у меня есть ваши труды по стратегии и военной истории.

   – Я польщён! – то ли серьёзно, то ли в шутку сказал Вацетис. – Мы своё дело сделали, теперь вам, молодым, буревестникам революции творить военную историю Советского государства. – Он протянул свою жилистую руку. – Желаю вам успешной учёбы!

Мерецков жадно «грыз» науки, на лекциях всё схватывал на лету, старательно вёл конспекты. А когда весной 1920 года начались занятия по общей тактике в поле, на Ходынке, он, казалось, не знал устали. Немало времени уделял разведке и глазомерной съёмке местности. Вот и в это утро слушатели должны были выехать на Ходынское поле, но выезд вдруг отменили, а слушателей собрали в главной аудитории и объявили, что над Советской Республикой вновь сгущаются чёрные тучи. В Крыму провозгласил себя «главнокомандующим вооружёнными силами юга России» барон Врангель, ставленник Антанты, а на западе войска польского «стратега» Пилсудского[10]10
  Пилсудский Юзеф (1867-1935) – польский политический и военный деятель. В мае 1926 г. организовал военный переворот, маршал. В 1920 г. вёл военные действия против Советской России. С 1926 г. военный министр и генеральный инспектор вооружённых сил.


[Закрыть] захватили Киев. Буржуазно-помещичья Польша не хочет идти на мир, а расширяет агрессию против России. Поэтому советское правительство срочно принимает меры для укрепления Красной Армии. Западный фронт возглавил Михаил Тухачевский, Юго-Западный – Александр Егоров. С юга в район боевых действий спешно перебрасывается Первая конная армия Семёна Будённого. Пролетарские центры страны посылают на фронт свои рабочие полки. Сворачивается учёба на всех командирских курсах, молодых красных офицеров направим ют в действующую армию. Не осталась в стороне и Академия Генерального штаба, о чём говорил своим слушателям начальник академии генерал Снесарёв. Первая партия «академиков» отправлялась на Юго-Западный фронт, штаб которого находился в Харькове.

«Худо дело, как бы не сорвалась учёба из-за белополяков», – подумал Мерецков. К отъезду он собрался быстро, но оставалось ещё время, и он решил проведать Татьяну Костюк. Кирилл Афанасьевич давно у неё не был, возможно, она уехала на юг. Предупредив старшего группы слушателей, отправлявшихся в Харьков, что отлучается на час, Мерецков поспешил на Арбат.

Ему открыла Татьяна.

   – Наконец-то вы изволили явиться! – шутливо воскликнула она, впуская его в квартиру. – Вас так давно не было, что я грешным делом подумала, не перевели ли моего друга служить в другой город. Садитесь, пожалуйста!..

Мерецков, глядя на неё, смутился.

   – Уезжаю я, Татьяна Игоревна, потому и зашёл проститься.

   – Куда, Кирилл, если не секрет?

   – Секрета нет – на Юго-Западный фронт. Вы разве не читаете газет? Белополяки пошли на нас войной. Они уже захватили Киев.

   – Едете на фронт, не закончив военную академию? – удивилась Татьяна.

   – Я прошёл два курса, – улыбнулся Мерецков. Но тут же его лицо посерьёзнело. – Как только разобьём поляков, я снова вернусь на учёбу.

Помолчали. Кирилл Афанасьевич спросил, как поживает Игорь Денисович.

   – Он всё ещё в Ростове?

   – Да. Правда, пишет мне редко. Наверное, потому что недавно побывал у меня в гостях. Он приезжал в Москву по своим медицинским делам и заходил ко мне. И знаете с кем? С Брусиловым!

   – Жаль, что я об этом не знал, не то бы пришёл. – У Мерецкова голос был тихий, словно он боялся, что его услышит кто-то другой.

   – Папа был с ним на фронте, лечил его, и они так подружились, что скучают друг по другу. – Она помолчала. – Ну а что нового у вас? Не женились?

   – Нет. Женюсь, как и говорил вам, после войны.

В дверь постучали. Татьяна пошла открывать гостю.

   – Здравствуй, Танюша, я так по тебе соскучился... – услышал Мерецков чей-то голос. Кто это? Наверное, её ухажёр, она ведь не замужем...

В комнату вошёл молодой человек. У него были зелёные глаза, спокойное лицо.

   – Это мой кузен, зовут его Аркадием. – Хозяйка взглянула на гостя. – А это Кирилл Мерецков, слушатель Академии Генерального штаба. В прошлом году на фронте его ранило, и вылечил этого симпатичного молодого «академика» мой отец – хирург Игорь Денисович Костюк.

   – Рад с вами познакомиться. – Аркадий протянул руку, и Мерецков подал свою. – В прошлом году летом я тоже воевал на Северном Кавказе.

   – Вы сражались против белых? – спросил Мерецков.

Аркадий закатал рукав рубашки, Кирилл Афанасьевич увидел косой шрам.

   – Удар шашкой – и я получил отметину на всю оставшуюся жизнь! – Он произнёс это весело, с улыбкой, словно рад был получить рану. – А вы где воевали?

«У хирурга Костюка сына тоже зовут Аркадием», – почему-то в голове Мерецкова возникла эта мысль.

   – Под Казанью мы громили белочехов и белоказаков, – сказал Кирилл Афанасьевич. – А сейчас еду в Харьков в штаб Юго-Западного фронта. Там меня определят в какую-то армию. В этот раз мы будем воевать против белополяков.

   – Удастся ли сломить их войска? – спросил Аркадий. – Пилсудский заявил, что Красная Армия ему не страшна и что его солдаты преподнесут красным урок! – Гость засмеялся.

   – Пилсудский – хвастун, и я уверен, что мы его попьём! – горячо возразил Мерецков. Он встал. – Спасибо вам, Таня, за гостеприимство, мне пора на вокзал. Вы уж извините...

«А на мой вопрос, на чьей стороне воевал Аркадий, он мне так и не ответил», – подумал Мерецков, спеша в академию.

   – Ты был в городе? – увидев Мерецкова, спросил его коллега по учёбе. – Можешь ещё пойти погулять.

   – Почему? Ведь отъезд был намечен на пять вечера, – удивился Кирилл Афанасьевич.

   – Отъезд перенесли на утро.

«Ну что ж, есть ещё время написать отцу и Дуняше», – решил Мерецков.

Уединившись в кабинете, где у них обычно проходили занятия по тактике современного боя, он написал отцу короткое письмо. «Батя, нас, слушателей академии, снова отправляют на фронт. Ты, наверное, уже знаешь, что польские паны во главе с Пилсудским, этим матерым врагом советской власти, начали против нас войну. Так что надо им преподнести урок. А урок им будет, в это я верю, как и в то, что утром всходит солнце, а вечером оно заходит. Воевать я буду на Юго-Западном фронте, которым сейчас командует Александр Егоров. Ты, помнится, очень его хвалил за военный талант. Вот и поглядим, как он развернёт свои войска против белополяков.

Как там мама? Скажи, что я целую её.

Ну всё, батя. Береги себя!

Р. S. Если увидишь секретаря у кома РКП( б) моего друга Малкова, скажи, что я на фронте. Обнимаю тебя, батя. Кирилл. 15 мая 1920 г.».

«Дуняша, моя дорогая...» Слово «дорогая» он зачеркнул и вместо него написал «милая», потом скомкал листок и взял другой. «Дуняша, моя милая, если бы ты знала, как грустно мне без тебя! Ты всё упрекала, почему я редко пишу. А писать-то, дорогуша, у меня вовсе нет времени! Человек я в учёбе дотошный, всё мне хочется знать, до всего дойти своим умом, и потому времени для тебя совсем не остаётся. А теперь и подавно ты не скоро получишь от меня весточку: я ухожу на фронт, а там на уме одна мысль – как уничтожить врага, а самому живым остаться. Буду воевать против белополяков. Завтра уезжаю поездом в Харьков, там получу назначение в какую-то нашу армию.

Привет твоим родным, сёстрам. Целую тебя в щёчку. Береги себя. До встречи!

Р. S. У меня есть предложение, Дуняша. После войны, когда мне дадут отпуск, я проведу его в Судогде, где у меня немало боевых друзей. Там мы с тобой сыграем нашу свадьбу. Ты как, не против?

Твой Кирилл. 15 мая 1920 г.».

   – Вы здесь, а я вас ищу! – К Мерецкову подошёл преподаватель академии Лукин, читавший курс истории. Он был влюблён в свою профессию. Мерецкову особенно понравилось, как Николай Михайлович рассказывал о Французской буржуазной революции конца XVIII века, он очень образно характеризовал её видных представителей – Марата, Робеспьера и Дантона. Сам Лукин вступил в партию большевиков ещё в начале века и активно участвовал в работе Московской партийной организации.

   – У меня к вам дело, Кирилл Афанасьевич. – Лукин сел рядом. – Я случайно узнал от своего давнего друга, что вы в девятьсот тринадцатом году тайно распространяли большевистскую газету «Наш путь». Это правда?

Мерецкову было приятно услышать добрые слова из уст ветерана-большевика, каким был Лукин, но ответил ему сдержанно.

   – Да, я это делал, – подтвердил он. – Но делал это не за деньги, а по велению собственного сердца. Однажды меня едва не сцапали царские ищейки и хотя я, честно скажу вам, испугался, но дело своё не бросил.

   – А я участвовал в создании этой газеты, – улыбнулся Лукин. – Вчера приятель рассказал мне о вашей семье, о вас, Кирилл. И вот что я желаю вам предложить: идите учиться ко мне, в Московский университет, на факультет общественных наук. Я руковожу этим факультетом и окажу вам всяческую поддержку. Уверен, что из вас выйдет достойный историк и политик. Ну как, согласны?

   – Нет, Николай Михайлович, ваше предложение принять не могу, – возразил Мерецков. – Я давно решил посвятить свою жизнь службе в Красной Армии, а особенно после того, как стал слушателем Академии Генерального штаба.

   – Жаль! – грустно произнёс Лукин. – Хотя вы меня и огорчили, но мне нравится ваше стремление быть военачальником, чтобы защищать своё Отечество. Но если вдруг передумаете, приходите ко мне в университет...

Во время ужина случилось то, чего Мерецков боялся больше всего. Едва он уселся за стол, как к нему подошёл товарищ по учёбе и сообщил новость, от которой Кириллу Афанасьевичу стало не по себе.

   – Знаешь, дружок, хоть ты лучше меня успеваешь на занятиях, но в списке тех, кто отправляется на Юго-Западный фронт, тебя нет.

У Мерецкова ёкнуло сердце.

   – Ты что, с неба свалился? – едва не крикнул он.

   – Нет, туда ещё не летал, – съехидничал приятель, – но в списке уходящих на фронт тебя всё-таки нет. Я сам держал в руках этот список, когда получал оружие. Кстати, ты наган получил?

   – Нет... – растерянно заморгал Кирилл Афанасьевич.

   – Ну вот ещё одно доказательство того, что с нами ты не едешь.

«Что же могло случиться? – недоумевал Мерецков. – Не мог же медик задержать меня из-за того, что я на фронте получил тяжёлое ранение! К тому же рана моя зажила, нога не болит, я даже могу плясать!..»

   – Хорошо, что ты мне об этом сказал, – поблагодарил он товарища. – Я сейчас пойду к начальству и всё выясню. 11а фронт я в любом случае поеду, – твёрдо добавил он.

«Пойду к медику, он наверняка знает, почему меня нет в списке», – решил Мерецков.

Тот сидел в медпункте и что-то писал в журнале. Это был врач, имевший большую практику хирурга; он не раз сам бывал на фронте, с первой группой слушателей в прошлом году воевал на юге.

   – Что у вас? – спросил он Мерецкова, когда Кирилл Афанасьевич вошёл к нему.

Мерецков объяснил, что его нет в списке отъезжающих на Юго-Западный фронт.

   – Вас в ногу тяжело ранило, когда вы были в прошлом году осенью на фронте? – спросил в упор врач.

   – Ну, ранило...

   – Вы лежали почти два месяца в госпитале?

   – Ну, лежал...

   – Стало быть, остаётесь в академии в качестве обслуживающего персонала, будете нести караульную службу и на фронт не поедете. Такое распоряжение дал мне начальник академии товарищ Снесарёв.

   – Сразу бы и сказали, – рассердился Мерецков. – Я пойду к генералу...

В приёмной Мерецков увидел людей, которые тоже пришли на приём к начальнику академии по различным вопросам. Но его обида была столь велика, что он сразу же направился к двери и хотел было её открыть, как секретарь генерала, молодая черноглазая девушка, вскочила со своего стула и подбежала к нему.

   – Куда вы? Андрей Евгеньевич занят. К тому же не ваша очередь...

   – У меня срочное дело! – воскликнул Мерецков и сам удивился, до чего резко прозвучал его голос.

Секретарь растерялась. В это время из кабинета вышел генерал.

   – Что за шум? – строго спросил он, глядя то на Мерецкова, то на свою секретаршу.

   – Вот этот слушатель прорывался войти к вам, а я сказала, что не его очередь.

Снесарёв взглянул на Мерецкова.

   – Что у вас? Срочное дело и очень важное?

   – Так точно, срочное и очень важное, – подтвердил Кирилл Афанасьевич. – Я хотел бы лично изложить свою просьбу вам.

   – Хорошо, заходите в кабинет... – Снесарёв сел за стол, а Мерецков, закрыв за собой дверь, остался стоять. – Ну, что у нас, молодой человек, выкладывайте!

Мерецков доложил о том, что его почему-то не внесли в список отправляющихся вечером на фронт.

   – Узнал я буквально сейчас, перед отъездом на вокзал нашей группы слушателей, и очень возмущён. Да, я был в прошлом году ранен на фронте, но я здоров и готов снова сражаться с врагами. А наш медик заявил, что меня не и несли в список по вашему, Андрей Евгеньевич, распоряжению. Я этому не поверил.

   – И зря не поверили, – усмехнулся Снесарёв. – Из всех, кто был на фронте, вы один были тяжело ранены, и я счёл нужным больше не посылать вас на фронт, дать вам возможность укрепить своё здоровье. – Он вынул из пачки папиросу и закурил. – А знаете, мне это нравится, – небрежно бросил он, попыхивая папиросой.

   – Что? – не понял Мерецков.

   – Ваша горячность, возмущение тем, что вас не посылают на фронт. Я отдал такой приказ из благих побуждений, чтобы вы смогли больше не болеть от полученной раны и успешно закончить академию. И потом, вам ведь всю жизнь надо служить в войсках, да ещё в роли штабного работника, и не просто какого-то штаба, а Генерального! Надо иметь крепкое здоровье, чтобы успешно исполнять важную и весьма ответственную должность. Что, разве я не прав?

Лицо Мерецкова не выражало ни удивления, ни обиды, пи равнодушия, но пылало. Кирилл Афанасьевич почувствовал, как кровь прилила к щекам, и скрыть своё волнение он никак не мог.

   – Я задал вам вопрос, товарищ Мерецков, – сухо напомнил генерал, всё ещё жадно затягиваясь папиросой.

   – Вы правы, Андрей Евгеньевич, – наконец заговорил Мерецков. – Ранение у меня было тяжёлое, и я ещё не знаю, как оно скажется в дальнейшем на моём здоровье. Но это меня не пугает. Сейчас я совершенно здоров и прошу вас разрешить мне убыть на фронт. Я уже и отцу написал, что ухожу воевать с белополяками, а учёбу продолжу после окончания войны. И невесте своей написал. И вдруг я остаюсь в академии и буду нести караульную службу... Извините, товарищ генерал, но такое не по мне. Очень вас прошу разрешить мне уехать на Юго-Западный фронт со своей группой.

   – А если вдруг там вас снова ранят?

   – Значит, такая у меня судьба... И потом, я такой же настырный, как и вы, товарищ генерал...

   – Что-то я вас не понял, товарищ слушатель... – насупил брови Снесарёв. – О чём вы?

   – О том, Андрей Евгеньевич, что в мае 1918 года ЦК нашей партии и Совнарком приняли решение о создании на территории страны нескольких военных округов и одним из них, Северо-Кавказским, назначили командовать вас. А округа-то ещё не было, его следовало организовать. Вы тогда находились в своём родном городе Острогожске Воронежской губернии, но, получив телеграмму военного руководителя Высшего военного совета Республики Бонч-Бруевича, прибыли в Москву, а затем в Царицын и организовали его оборону. Вам было очень трудно, но вы не отказались от назначения и действовали решительно. Ведь так?

   – Да вы просто мой биограф! – воскликнул Снесарёв. От волнения он встал и прошёлся по кабинету.

   – Я много о вас читал, Андрей Евгеньевич, – смутился Мерецков.

   – Вы правы, – вздохнул генерал, – мне действительно было очень тяжело. В Ростове и Новочеркасске советская власть пала от ударов контрреволюции. Отряды красных бойцов отступали от Царицына. Вся Кубанская область была захвачена Добровольческой армией Деникина, а в Сальском округе хозяйничала Донская армия белых. На Царицын наступала сорокатысячная армия генерала Краснова, вооружённая до зубов... Потому-то Царицыну и суждено было стать центром борьбы с контрреволюцией.

   – Но вы были решительны, ничто вас не испугало, не так ли?

   – У меня, голубчик, был в кармане мандат номер двенадцать восемьдесят два, и подписал его Председатель Совета Народных Комиссаров Владимир Ульянов-Ленин! Мне, бывшему царскому генералу, дал все полномочия вождь Советского государства! Как тут не напрячь свои силы? И я сделал, казалось бы, невозможное... – Снесарёв помолчал. – А теперь вот возглавил Академию Генерального штаба. От таких высоких должностей и голова может пойти кругом, но не пошла, голубчик, и не пойдёт! – Генерал но прямому телефону вызвал к себе медика академии, и тот сразу прибыл. – Включите в список убывающих на Юго-Западный фронт слушателя Мерецкова, – приказал он. Подошёл к Кириллу Афанасьевичу и пожал ему руку. – Желаю вам успехов на фронте! Возвращайтесь в академию полноценным красным командиром!..

   – Я так рад, товарищ генерал, что и слов нужных не могу подыскать, – твёрдо заявил Мерецков. – Но в одном могу вас заверить: буду сражаться до последнего дыхания. Мели уж что случится, то последнюю пулю для себя поберегу...

   – Фёдор Достоевский писал, что жизнь задыхается без цели. А у нас с вами есть цель – беречь наше Советское государство от посягательств врагов! Так что и последнюю нулю берегите для врага.

   – Сделаем, товарищ генерал, как велите, – весело улыбнулся Кирилл Афанасьевич.

На рассвете группа слушателей села в вагон, который затем прицепили к поезду члена Реввоенсовета фронта Сталина. Но, пока ехали, Иосифа Виссарионовича Мерецков так и не увидел. На другой день к вечеру поезд прибыл и Харьков, а уже через час группу «академиков», как в шутку называли слушателей, принял начальник штаба фронта Петин. Он был рад прибывшему пополнению красных офицеров, то и дело шутил с ними, задавал вопросы.

   – Я вижу, что все вы успели подышать пороховой гарью, бывали в боях, а кое-кто получил ранение, – сказал Петин. Он прошёлся по кабинету, его лицо приняло озабоченное выражение. – Все ли умеете ездить верхом на лошади?

   – Все, товарищ начальник штаба, – ответил старший группы.

   – Это хорошо, – одобрительно произнёс Петин. – Тогда всех вас пошлём служить в Первую конную армию. А командует ею Семён Будённый. Небось изучали в академии, как небольшой отряд кавалеристов во главе с Будённым вырос в целую армию? – Петин подошёл к Мерецкову. – Вот вы хоть раз видели Будённого?

   – Никак нет, товарищ начштаба, я воевал в основном в пехоте...

   – Скоро, совсем скоро вы увидите Семёна Будённого, – вновь заговорил Петин. – Его армия тоже будет сражаться на польском фронте. У конармейцев есть боевой опыт, они успешно громили войска генералов Краснова, Богаевского, Мамонтова, Шатилова, Шкуро, Сидорина, Улагая, Покровского и других белоказачьих атаманов... Вопросы есть? Нет? Тогда я представлю вас командующему фронтом.

Александр Егоров тепло принял группу генштабистов. Коротко изложил им ситуацию на фронте.

   – Вот-вот мы начнём боевые действия, – сказал командующий. – Я бы хотел видеть всех вас на переднем крае. Враг лют и коварен, бьётся до последнего патрона. Но я уверен, что вы не из робких и сможете проявить себя в сражении.

В штаб вошёл член Реввоенсовета фронта латыш Рейнгольд Берзин. Поздоровавшись с красными офицерами, он обратился к Егорову:

   – Александр Ильич, товарищ Сталин желает встретиться с генштабистами. После беседы с ними проводите их к Иосифу Виссарионовичу.

   – Я готов это сделать, Рейнгольд Иосифович...

Мерецков впервые так близко увидел Сталина. Был тот невысокого роста, коренастый, на худощавом лице заметны оспины. Говорил он с «академиками» просто, хотя и занимал высокую должность. Беседуя со слушателями, он медленно ходил по комнате, покуривая трубку, то и дело задавал красным офицерам вопросы, выслушивал их ответы и снова спрашивал: