Текст книги "Мерецков. Мерцающий луч славы"

Автор книги: Александр Золототрубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 35 страниц)

   – Ну вот и договорились. – Сталин взглянул на Шапошникова. – Кого Генштаб предлагает назначить командующим Волховским фронтом?

   – Генерала армии Мерецкова! – Маршал Шапошников помолчал, потом добавил: – Кандидатура достойная.

У Кирилла Афанасьевича ёкнуло сердце. Голос Верховного вернул его к действительности.

   – Товарищ Мерецков, как вам новое назначение?

   – Постараюсь, – с трудом выдохнул тот.

«Постараюсь...» – повторил про себя Сталин, огорчившись, что не услышал ни слов благодарности за доверие, ни заверений в успехе на новом фронте. Словом, сдержанность Мерецкова ему не понравилась. Впрочем, он тут же подумал, что Мерецков не льстец, как Ворошилов, Кулик или Мехлис. Он такой, какой есть. Чем-то даже похож на Жукова, прямой и твёрдый, но не вспыльчив, как тот, и без гонора. Прав был Молотов, когда однажды сказал ему о Мерецкове: «Ты, Иосиф, правильно сделал, что не дал Берии расправиться с ним, он тебя ещё не раз выручит». Сталин поднял голову и только сейчас заметил, что Мерецков стоит у стола, опустив руки по швам.

   – Вы хотите сказать, что оправдаете оказанное вам доверие? – усмехнулся Сталин.

   – Да! – резко отозвался Кирилл Афанасьевич. – Извините, товарищ Сталин, я не привык давать торжественные обещания. Не в моём это характере. Но долгу всегда был и буду верен!

Верховный вскинул глаза на маршала Шапошникова.

   – Теперь давайте согласуем назначения должностных лиц фронта. Товарищ Мерецков, кого вы предлагаете на должность начальника штаба фронта?

Мерецков назвал генерала Стельмаха. Возражений не последовало. Но, когда он предложил назначить командующим 7-й армией генерала Гореленко, Сталин метнул на него недобрый взгляд.

   – Мы же недавно освободили его от командования этой армией! – сердито произнёс он и неприязненно посмотрел на начальника Генштаба маршала Шапошникова. – Борис Михайлович, это похоже на сделку!

   – Ничуть! – мягко возразил маршал. – У командарма могут быть ошибки, будь он хоть семи пядей во лбу. Были срывы и у генерала Гореленко, но он извлёк из них надлежащий урок и в ходе боев на волховском направлении проявил зрелость. Так, Кирилл Афанасьевич?

   – Совершенно верно, Борис Михайлович, – бойко отозвался Мерецков. – Став командармом 7.-й, он нас не подведёт. – Кирилл Афанасьевич перевёл взгляд на Верховного. – Я прошу вас, Иосиф Виссарионович, одобрить это назначение.

   – Два военачальника против одного, – усмехнулся Сталин. – Что мне остаётся делать? Сдаюсь без боя! – весело констатировал он.

   – Разрешите, товарищ Сталин? – В дверях появился Поскрёбышев. – Вам звонит командующий Калининским фронтом генерал Конев.

Верховный снял трубку с аппарата ВЧ.

   – Что у вас, товарищ Конев? – спросил Сталин, услышав бодрый голос комфронтом.

   – Мои войска освободили город Калинин! Я докладываю вам с КП фронта. 9-я немецкая армия имела преимущество в артиллерии и танках, но нам удалось сокрушить её.

   – Трофеи есть? – поинтересовался Верховный.

   – Есть, – гулко прозвучал голос Конева. – Тридцать один танк, девять самолётов, около двухсот орудий и более тысячи автомашин. Остальная вражеская техника подсчитывается.

Генерал Конев, видимо, ожидал, что Сталин его похвалит, но тот вдруг сказал:

   – Отстали вы, товарищ Конев, от Жукова. Он ещё вчера, пятнадцатого декабря, доложил в Ставку, что очистил город Калинин от немцев!

   – Так у него намного больше войск, чем у меня, товарищ Сталин! – Слышно было, как Конев засмеялся в трубку.

   – Оба вы молодцы, так что не теряйте время и продолжайте наступление. Чем дальше отбросите врага от столицы, тем лучше, – произнёс Верховный. – У меня тут находится генерал армии Мерецков, он передаёт вам боевой привет! Что, не понял?.. Да нет, Ставка создала новый Волховский фронт, и Кирилл Афанасьевич его возглавил. Желаю вам, Иван Степанович, новых успехов на фронте!..

Положив трубку, Сталин сказал:

   – Ну вот, товарищи, ещё один город освободили наши войска – Калинин. Операция «Тайфун», на которую рассчитывали гитлеровцы, терпит крах, и командующий группой войск «Центр» генерал-фельдмаршал фон Бок и его ретивые генералы, особенно Гудериан, с позором провалились. Так что и вы, товарищ Мерецков, подумайте, как скорее прорвать блокаду Ленинграда. Хорошо бы это сделать в новом году. Сможете?

   – Будем стараться, Иосиф Виссарионович, – улыбнулся Мерецков. – Под Ленинградом очень сильна вражеская оборона, и, чтобы её сломить, нужная мощная артиллерия, у нас же таких орудий единицы. А на резервы Ставки нам пока рассчитывать не приходится: всё было отдано на московское направление.

   – Тут вы правы, свои резервы Ставка всё израсходовала, – грустно промолвил Сталин. – Но вы старайтесь бить врага теми силами, которыми располагаете. Со временем вы всё получите...

7

Во дворе Генштаба у чёрной «эмки» Мерецкова ожидал генерал Стельмах.

   – Ты доволен новым назначением? – спросил его Кирилл Афанасьевич.

   – Лучшего нельзя и желать, – слегка смутился генерал. – Фронт есть фронт, не то что армия. Спасибо, Кирилл Афанасьевич, я вас не подведу.

   – Ты себя не подводи, а для этого надо работать в поте лица. И не только работать, но и хорошенько соображать. Ладно, Григорий Давидович, о делах поговорим позже. Вылетаем с тобой на фронт в десять вечера, так что на аэродром не опаздывай.

Во дворе Наркомата обороны Мерецков увидел маршала Будённого. Семён Михайлович вышел из машины, что– то сказал водителю и направился к подъезду.

   – Кирилл, ты ли?! – воскликнул он, увидев Мерецкова.

   – Я, Семён Михайлович, только что из Ставки.

   – Пойдём ко мне в кабинет, кое о чём хочу тебя спросить. Ты не торопишься?

   – Можно и зайти.

В кабинете маршал разделся, снял шинель.

   – Значит, ты был в Ставке? Ну и как прошла встреча с Верховным?

   – Можете меня поздравить, теперь я – командующий Волховским фронтом!

   – Что ни говори, а талантливых людей Сталин ценит, дай пожму тебе руку! – Будённый до боли сжал пальцы Мерецкова. – Я был в Ставке, когда ты по телефону докладывал Верховному об освобождении Тихвина. Ему твой доклад был что бальзам на душу. «Ну вот, – сказал он, – наконец-то и хитрый ярославец – то есть ты, Кирилл, – утёр немцам нос!» – Маршал достал из портсигара папиросу и закурил. Освобождение Тихвина твоя первая крупная операция?

   – Первая, но далась она мне кровью и потом. Ситуация тогда была сложной...

   – Леса, снег по колено, незамёрзшие болота, – прервал Мерецкова Будённый, – а наступать надо! У немцев больше танков и самолётов, а у тебя не хватало снарядов, мин, даже ручных гранат по одной на троих бойцов.

   – Откуда вы знаете, Семён Михайлович? – удивился Мерецков, и в его голосе были скорее горькие, нежели радостные ноты.

   – Я это знаю, Кирилл, давно, с самого начала войны, – глухо произнёс маршал. – У меня сложилась точно такая же ситуация, когда командовал Резервным фронтом под Москвой. Немецкие танки лавиной шли на оборонительные рубежи фронта, а бить их было нечем. Тогда я сам едва не угодил в плен. – Семён Михайлович помолчал. – Ты так и не сказал, что было в Ставке. Сталин тебя не журил? На похвалу он скуп, а шерстить нашего брата умеет.

   – Верховный был сдержан в эмоциях. Я его понимаю: до улыбок ли ему? На всех фронтах обстановка пока не в нашу пользу. Ленинград в блокаде, под Москвой тоже несладко, на Севастополь немцы скоро вновь пойдут штурмом, а там и до Сталинграда рукой подать. Везде трудно, и все просят резервов. А где их взять? Я вот тоже просил, когда немец рвался к Тихвину.

Будённый слушал Мерецкова, шевеля бровями. Казалось, у него на душе было что-то своё, затаённое, и это «что-то» волновало маршала. Когда Кирилл Афанасьевич умолк, он заговорил. Да, Сталину сейчас не до улыбок. Когда войска Резервного фронта отступали под Москвой, Будённый выслушал от него немало упрёков. А вот генералу Коневу крепко досталось. Сталин даже прислал к нему комиссию во главе с Молотовым, чтобы расследовать, почему Конев не смог остановить врага.

   – А был ли он виноват, если у него, как и у меня, не хватало танков и артиллерии! – воскликнул Будённый. – Спас Конева от незаслуженной кары Жуков, не то Ивана Степановича поставили бы к стенке, как это сделали с генералом армии Павловым. А Конев способный вояка, есть у него военный талант.

   – А я слышал вас по радио! – вдруг сказал Мерецков. – Мужественный такой голос, звонкий.

   – Ты что-то напутал, Кирилл, – усмехнулся маршал. – Я давно уже не выступаю по радио. Где ты мог слышать мой голос, да ещё звонкий?

   – Где слышал? – Мерецков хитро подмигнул. – На КП 4-й армии, утром седьмого ноября!

   – Ах вот ты о чём! – спохватился маршал. – Парад на Красной площади в честь двадцать четвёртой годовщины Октября? Командовал парадом генерал Артемьев, а я принимал его.

Мерецков объяснил маршалу, что в те дни он командовал 4-й и 7-й армиями и седьмого ноября позвонил по ВЧ Сталину, чтобы доложить о ситуации на фронте. Трубку взял Поскрёбышев, он-то и сказал, что Верховный находится на военном параде, который проходит на Красной площади. Положив трубку, Кирилл Афанасьевич включил на КП радиоприёмник и настроился на волну Москвы.

   – Землянку наполнил ваш голос, Семён Михайлович, – говорил Мерецков. – Вы как раз объезжали войска и поздравляли бойцов с праздником. Они дружно отвечали вам. Потом произнёс речь товарищ Сталин. Я слушал его, и у меня сразу повеселело на душе. С ещё большей уверенностью я осознал, что мы победим, что разобьём Гитлера и его бандитскую свору!

Будённый признался, что у него тоже было такое чувство, когда он стоял на трибуне Мавзолея.

   – Вы тоже сегодня улетаете? – спросил маршала Кирилл Афанасьевич. – Куда, если не секрет? Не на Западный ли фронт, к Жукову?

   – Нет, Кирилл, – улыбнулся маршал, – На юг, в Тамань лечу. Я был там в октябре. Тогда армия Манштейна[18]18
  Манштейн Эрих фон Левински (1887-1973) – генерал-фельдмаршал немецко-фашистской армии, нацистский военный преступник. На советско-германском фронте командовал группой армий «Дон» и «Юг», в 1944 г. отстранён от командования. В 1950 г. осуждён британским военным трибуналом, в 1953 г. освобождён.


[Закрыть] стремилась захватить Крым, главный удар она наносила через Перекопский перешеек. А Крым обороняла Отдельная армия генерала Фёдора Кузнецова.

   – Там же была и Отдельная приморская армия генерала Петрова! – возразил Мерецков.

   – Да, но она вступила в бой с фашистами лишь в конце октября и была сильно ослаблена боями в Одессе, оттуда на кораблях её эвакуировали в Севастополь. К середине ноября немцам удалось захватить весь Крым, кроме Севастополя. Сталин очень разгневался, потребовал «очистить Крым от немцев». Потому-то на конец декабря и назначена высадка десантов в Керчи и Феодосии. Операция готовится весьма крупная и руководит ею генерал Козлов.

   – Дмитрий Тимофеевич! – воскликнул Мерецков. – Опытный вояка. На год старше меня. В финскую войну он командовал стрелковым корпусом, а я 7-й армией.

   – Теперь он возглавляет Закавказский фронт. А высадку десанта готовят командующий Черноморским флотом адмирал Октябрьский и командующий Азовской флотилией адмирал Горшков. Обоих я хорошо знаю, так что мне с ними будет легче работать.

   – Какова цель десантной операции?

   – Очистить от врага Керченский полуостров!

(В результате Керченско-Феодосийской десантной операции, проведённой с 25 декабря 1941 года по 2 января 1942 года, войска Красной Армии и Военно-Морского Флота нанесли поражение керченской группировке противника, отвлекли часть его сил от Севастополя, предотвратили возможность вторжения немцев на Кавказ через Таманский полуостров, освободили Керчь и Феодосию, а также захватили важный оперативный плацдарм в Крыму. – А 3.).

На том и расстались. Мерецков поспешил на Арбат. Вот и дом, в котором живёт тётя Татьяны Кречет. Давно здесь не был Кирилл Афанасьевич, но во дворе дома ничего не изменилось, лишь берёза у дома разрослась. Она щедро раскинула свои ветки, теперь они едва не упираются в окна четвёртого этажа, а заветная квартира этажом ниже. Он поднялся к ней, ощущая, как забилось сердце. Только постучал, как ему открыли дверь.

   – Вам кого? – На пороге стояла Татьяна. Какое-то время она смотрела на гостя, а тот во все глаза на неё и от такой неожиданной встречи не мог ни слова вымолвить. Она наконец узнала его, слегка вскрикнула: – Боже, так это же вы, Кирилл Афанасьевич! Входите, пожалуйста. Где вы пропадали всё это время?

   – На фронте, Татьяна Игоревна, – улыбнулся Мерецков.

Он шагнул в прихожую, а она, закрыв дверь, дрожащим от волнения голосом позвала тётю. Та вышла из своей комнаты и, увидев Мерецкова, негромко промолвила:

   – Здравствуйте, красивый мужчина! О, да вы уже генерал армии! – Ася Марковна мило улыбнулась. – Снимайте шинель, шапку, будьте как дома!

Мерецков сел на стул и лишь сейчас увидел на тумбочке фотокарточку в рамке. На ней был снят Игорь Кречет, сын Татьяны. Он сидел на палубе теплохода «Чапаев» с гитарой в руках. Внизу ровным ученическим почерком было написано: «Мама, это я перед рейсом в Сталинград. Игорь. 20. 5.41г.». Перехватив задумчивый взгляд гостя, Татьяна пояснила:

   – Из рейса сын вернулся двадцать первого июня, а в ночь на двадцать второе он дежурил на пароходе. Прибежал домой рано утром и сообщил мне, что началась война. А через три дня его уже призвали в армию. – Она передохнула, голос её звучал тихо, и Кирилл Афанасьевич догадался, что ей было нелегко всё это говорить. – Военный эшелон, в котором находился и мой сын, шёл через Ростов, и на станции его на какое-то время поставили на запасной путь. Игорь примчался ко мне днём, он так похудел за эти дни, что мне стало жаль его и я расплакалась. Начала просить его, чтобы поберёг себя, а он попросил меня скорее собрать что-нибудь поесть: «Я, – говорит, – с утра ничего в рот не брал». Потом спросил о Любе, девушке, с которой он дружил. Я ответила, что она у меня не была. «Если придёт, скажи ей, что я ушёл на войну, что люблю её, что буду ей писать». Потом он ушёл и с тех пор не давал о себе знать. А в сентябре я получила на него похоронку и ваше письмо, и мне стало ясно, как он погиб в бою. Это был для меня такой удар, что я слегла и неделю не ходила за город рыть окопы.

   – А я узнал о том, что это ваш сын, перед самой поездкой на передовую, – глухо произнёс Кирилл Афанасьевич и подробно рассказал Татьяне о смерти Игоря.

Татьяна, с трудом шевеля губами, поведала о том, что сын очень хотел попасть на военный флот, со слезами просил военкома направить его на боевые корабли, но тот не внял его просьбе.

   – Может, и не погиб бы Игорёк, если бы попал на флот, грустно промолвила Татьяна. – Значит, не судьба. – Она подняла на Мерецкова глаза и вдруг жёстко, с обидой спросила: – Почему его сразу послали на фронт? Ведь он не был обучен военному делу, никогда не держал в руках винтовку, а его тут же бросили в бой...

«Не стану говорить ей, что Игорь самовольно убежал из эшелона домой, за что и попал в штрафной батальон, – решил Мерецков. – Это может новой болью отозваться в ней».

   – Война, Татьяна Игоревна, началась внезапно, и случилась такая заваруха, что не поймёшь, кто прав, а кто виноват, – печально ответил Кирилл Афанасьевич.

   – Моего отца убили белогвардейцы, но то были наши враги, а Игоря ведь призвали в Красную Армию! – произнесла Татьяна. – Подучили бы парня военному делу, а потом и в бой послали бы.

   – Что поделаешь! – передёрнул плечами Мерецков и, немного помолчав, спросил, получила ли она награду сына.

Татьяна молча прошла в другую комнату и принесла что-то завёрнутое в белый платочек.

   – Вот он, орден Красной Звезды, – тихо сказала она. – Я берегу его как самое святое. Хоть и погиб мой Игорёк, но погиб не трусом, а героем! Вырастет внук и узнает, каким солдатом был его отец.

Мерецков вздрогнул, словно его кольнули.

   – Какой внук? – спросил он напряжённо.

   – Разве я вам не говорила? – Татьяна удивлённо посмотрела ему в лицо и тут же спохватилась. – Извините, это был у меня разговор с военкомом, когда я уезжала из Ростова в Москву к тете. Она тогда приболела, и я приехала пожить у неё... Так вот мой Игорёк встречался с девушкой, но расписаться не успел, а вскоре после его отъезда в армию у него родился сын, которого назвали Васей. Люба живёт неподалёку от Ростова, в селе, где раньше жил и учился в школе мой муж Альберт Кречет. А когда я уезжала к тете, она переселилась с малышом в мою квартиру: всё-таки в городе жить с малым ребёнком легче, чем в селе.

   – Сколько сейчас мальчику?

   – Пошёл второй годик. Забавный малыш, вылитый Игорёк в детстве.

   – Так это же счастье какое, а? – улыбнулся Мерецков. – В сыне течёт отцовская кровь!

   – В малыше я души не чаю, – призналась Татьяна. – Соскучилась по нему, а поехать в Ростов сейчас не могу: там идёт война. Город ещё в конце октября захватили гитлеровцы, через неделю их выбили оттуда, но надолго ли? Немцы рвутся на Кавказ и наверняка снова захватят Ростов. – Татьяна помолчала, потом окликнула хозяйку: Ася Марковна, вы всё приготовили?

   – Стол накрыт, приглашаю вас! – отозвалась хозяйка.

Мерецков вопросительно взглянул на Татьяну. Та догадалась, в чём дело, сказала тихо, но твёрдо:

   – Давайте помянем моего Игорька, я очень вас прошу... – Голос у неё дрогнул, она посмотрела на гостя немигающими глазами. В них, как показалось Кириллу Афанасьевичу, был упрёк, и он не смог смолчать.

   – Татьяна Игоревна, я хочу, чтобы вы знали: вины моей или моих товарищей в гибели вашего сына нет.

   – Бог с вами, Кирилл Афанасьевич, разве я могу вас в чём-то упрекнуть! – едва не крикнула Татьяна. – Такая, видно, судьба выпала на долю сына, тут уж ничего не поделаешь. Помню, отец говорил мне, когда приезжал н Москву, что поначалу думал отрезать вам больную ногу, так как боялся, что начнётся гангрена. Но нога-то у вас осталась! Случай один из тысячи, говорю вам как врач, хотя моя профессия лечить зубы. И всё же...

Время летело, и Мерецков заторопился домой, чтобы собраться в дорогу.

Когда он вошёл в квартиру, жена спросила:

   – Ты, наверное, заходил проведать ростовчан?

   – Только что от них, – снимая шинель, проговорил Кирилл Афанасьевич. – Ты, Дуняша, как в воду глядела. Татьяна Игоревна, мать погибшего солдата, живёт у своей тёти, а приехала к ней задолго до взятия немцами Ростова. Оказывается, у солдата Кречета родился сын уже после отъезда на фронт. Ему второй год. А вот оформить брак со своей девушкой Любой Игорь не успел.

   – Так это же прекрасно, бабушке есть о ком позаботиться!

   – Вот и я ей об этом сказал. – Мерецков грузно сел на диван. – А знаешь, кто я теперь? – вдруг спросил он жену. – Командующий Волховским фронтом!

   – Кирюша, ты это давно заслужил, я тебя поздравляю! – Она подошла к нему и поцеловала.

В ночь он улетел. Когда под самолётом оказался Ленинград, кромешную тьму острыми клинками разрезали ракеты, на переднем крае взрывались снаряды и мины, вихрем неслись трассирующие пули. В иллюминатор самолёта это было отчётливо видно.

   – Бои местного значения, – перехватив взгляд Мерецкова, сказал генерал Стельмах.

Самолёт коснулся земли, немного пробежал и остановился. Мерецков спрыгнул на землю, следом за ним Стельмах.

   – Григорий Давидович, в десять утра проведём совещание командиров, так что распорядись. Теперь ты начальник штаба фронта, моя правая рука. Тихвинскую наступательную операцию надо нам завершить успешно.

   – Слушаюсь, товарищ командующий!

Всякое доброе дело несёт награду в самом себе, и в этом Мерецков не сомневался, как не сомневался и в том, что дыхание фронтовой жизни – бой, где каждый военачальник стремится взять верх над противником. Помня об этом, Кирилл Афанасьевич не знал устали в январские дни 1942 года. В штабе вовсю кипела работа, и ему, командующему фронтом, то или иное решение давалось с трудом. После возвращения из Ставки ему звонил маршал Шапошников, спрашивал, получил ли он директиву и как идёт подготовка к операции. Мерецков ответил, что документ получил, всё руководство фронта трудится «в поте лица», на что начальник Генштаба полушутя сказал:

   – Трудитесь, голубчик, Верховный ждёт от вас подвига!

У Кирилла Афанасьевича сорвалось с губ:

   – Дали бы мне одну армию, Борис Михайлович!

   – Резервов нет, на первом плане у нас московское направление, – раздражённо ответил Шапошников.

«Получил пощёчину, и поделом», – взгрустнул Мерецков.

Он побывал во всех армиях, переговорил с командарма ми, нацеливая их на тщательную подготовку войск к предстоящим боям. А задуматься ему было о чём. Директива Ставки предписывала Волховскому фронту нанести главный удар в центре, в направлении на Грузино, Сиверскую, Волосово, обходя Ленинград с юга. На этом участке фронта надлежало действовать 59-й и 2-й ударным армиям. Правофланговой 4-й следовало наступать на Кириши и Тосно во взаимодействии с 54-й армией Ленинградского фронта, окружить и уничтожить противника, чьи войска выдвинулись севернее станции Мга, к Ладожскому озеру. Левофланговой 52-й армии предписывалось освободить Новгород и наступать на Сольцы, чтобы содействовать продвижению Волховского фронта на северо-запад. При мысли о предстоящих боях у Мерецкова защемило под ложечкой. Было ясно, что с ходу пробить брешь в обороне врага не удастся. Волховский фронт – это леса и болота, горы снега, бездорожье...

   – Товарищ генерал армии, члены Военного совета собрались, – доложил генерал Стельмах.

   – Иду, Григорий Давидович!

На военном совете тщательно обсудили директиву Ставки. Подводя итоги проделанной работы в войсках, Мерецков сказал, что все будут держать суровый экзамен: гитлеровцы так укрепили свои оборонительные рубежи, что сокрушить их не просто. Но другого выхода нет, надо биться с врагом за каждый клочок родной земли...

   – А где член Военного совета Запорожец? – спросил Мерецков начальника штаба фронта после совещания. Он ещё в Ленинграде?

   – Да, он задержался в штабе Ленинградского фронта, приедет завтра утром, – ответил генерал Стельмах.

Армейский комиссар 1-го ранга Александр Иванович Запорожец был назначен членом Военного совета Волховского фронта со дня его образования. Мерецков узнал Запорожца ещё до войны, он был начальником Главного управления политпропаганды Красной Армии, а в марго 1941 года стал заместителем наркома обороны СССР. В характере Запорожца Мерецкову импонировало то, что с людьми Александр Иванович был прост, знал, что сказать им, а главное, умел сплотить людей, направить их усилия на большое дело.

Запорожец приехал ночью. В это время Мерецков и генерал Стельмах всё ещё обсуждали вооружение и дислокацию прибывших войск. Их не хватало, и Мерецков решил переговорить с Верховным и попросить его отложить начало операции на несколько дней.

Но своё намерение он не осуществил. На другой день в штаб фронта прибыл заместитель наркома корпусной комиссар Мехлис. На аэродроме его встретил Запорожец. Лев Захарович сообщил Мерецкову, что привёз послание Иосифа Виссарионовича.

   – Послание? – Кирилл Афанасьевич пожал плечами. – Это даже интересно. И о чём же оно?

Мехлис достал из папки пакет и вручил его Мерецкову. Тот распечатал пакет и не без волнения прочёл. «Уважаемый Кирилл Афанасьевич! - писал Сталин. – Дело, которое поручили вам, является историческим делом. Освобождение Ленинграда, сами понимаете, – великое дело. Я бы хотел, чтобы предстоящее наступление Волховского фронта не разменивалось на мелкие стычки, а вылилось бы в единый мощный удар по врагу. Я не сомневаюсь, что Вы постараетесь превратить это наступление именно в единый и общий удар по врагу, опрокидывающий все расчёты немецких захватчиков. Жму руку и желаю Вам успеха. И. Сталин, 29.12. 41». Мерецков свернул записку и положил её на стол. Он всегда поражался тому, как умел вождь понять настроение человека перед сражением, как тяжело ему порой, как тяжело было в эти дни Кириллу Афанасьевичу. Записка, однако, не вызвала у Мерецкова удовлетворения, только ещё сильнее озадачила его. Уже не скрывая своих чувств, он спросил Мехлиса, как можно осуществить единый и общий удар по врагу, если из четырёх армий фронта две в большом некомплекте, а две ещё не подошли?

Тот лишь пожал плечами.

   – Я не стратег и не тактик, Кирилл Афанасьевич, я политик и о том, что фронт к сражению не готов, не знал. Но просить Сталина дать отсрочку не рекомендую. Он на это не пойдёт. Я знаю Иосифа Виссарионовича лучше вас.

Но произошло ещё одно ЧП. Начальник артиллерии Дегтярёв сообщил Мерецкову, что вся артиллерия 59-й армии не имеет оптических прицелов, орудийных передков и средств связи.

   – Как такое могло быть? – возмутился Кирилл Афанасьевич.

   – Эшелоны с недостающей техникой, наверное, ушли по прежним адресам дислокации армий и разыскать их мне не удалось, – пояснил Дегтярёв.

Мерецков отправил в Ставку срочное донесение. Через два дня на фронт прибыл начальник артиллерии Красной Армии генерал Воронов, с которым Кирилл Афанасьевич сражался в Испании, а позже на финской войне. Везде Воронов проявил себя не только как знаток артиллерийского дела, но и как отчаянный человек и храбрый боец. Он шумно вошёл в штаб фронта.

   – Где тут главный бунтовщик, я желаю его видеть! – воскликнул генерал, снимая с себя тулуп. – Это ты, волонтёр Петрович?

   – Я, волонтёр Вольтер, – улыбнулся Мерецков и подошёл к генералу. – Что, моя депеша наделала в Ставке шуму?

Воронов попросил дать ему горячего чаю.

   – Чего-чего, а чая у нас в достатке, его можно вёдрами пить, – усмехнулся Кирилл Афанасьевич. Он велел своему адъютанту накрыть в его комнате стол. – А где же техника и приборы для артиллерии? – спросил Мерецков.

   – Всё есть, Кирилл, мы же с тобой не в Испании, – успокоил его Воронов. – Посылай своих командиров артчастей на станцию Будогощь, туда уже прибыл эшелон, и они всё получат. А тебя попрошу ознакомить меня с составом артиллерии и уточнить, чего ещё не хватает из вооружения и техники. У меня приказ Верховного помочь вам в этом деле.

   – Благодарю, Николай Николаевич. – Кирилл Афанасьевич улыбнулся. – Наградил бы тебя орденом по ста рой дружбе, но ты не состоишь в штате моего фронта, шутливо добавил он. А про себя подумал: «Ишь, сколько шума наделала в Ставке моя телеграмма, даже главный артиллерист прибыл на фронт!..»

Между тем войска армий всё ещё прибывали в состав Волховского фронта, и Мерецков надеялся, что Ставка отложит наступление из-за неукомплектованности армий фронта. Но по категорическому требованию Сталина оно началось 7 января. Наши войска враг встретил сильным миномётным и пулемётным огнём, и Мерецков был вынужден отдать приказ отойти в исходное положение. Но больше всего его огорчило то, что некоторые командиры соединений во время наступления допускали те же ошибки, что и в недавних боях по освобождению Тихвина. Командиры и штабы не сумели осуществить управление частями и организовать чёткое взаимодействие между ними.

   – Нам надо для подготовки ещё хотя бы пару недель, – огорчённо произнёс начальник штаба Стельмах. – Мы даже весь боезапас не получили.

   – Кто тебе их даст, эти две недели? – усмехнулся Мерецков, глаза его блеснули. – Но я всё же отправлю депешу в Ставку...

Теперь Кирилл Афанасьевич терпеливо ждал, что ему ответят. Он посмотрел в окно. Во дворе бесновалась пурга, наметая и без того большие сугробы. Погода выдалась явно не для наступления, но что поделаешь! С каждым днём блокада Ленинграда коверкала судьбы защитников города, и эта мысль больно отдавалась в душе Мерецкова.

   – Товарищ командующий, на прямом проводе Ставка! – прервал его раздумья генерал Стельмах.

Мерецков подошёл к «бодо», тот выстукивал на ленте текст. Он прочёл: «У аппарата Сталин, Василевский. По всем данным у вас не готово наступление к 11-му числу. Если это верно, надо отложить ещё на день или на два, чтобы наступать и прорвать оборону противника. Ваше мнение?»

«У аппарата Мерецков, Стельмах. Ваше предложение отсрочить наступление на два дня приемлемо. Однако просим дать ещё один день. Боевые действия начнём тринадцатого января...»

Ставка с Военным советом фронта согласилась. И вдруг Мерецков, по натуре человек сдержанный, попросил Сталина дать ему из резерва Ставки общевойсковую армию. Пока телеграфист передавал по «бодо» текст, Мерецков стоял рядом не двигаясь. Он почувствовал, как ледяной холодок окатил его спину, а лицо напряглось. Что ответит Сталин? На какое-то время аппарат умолк, но вот он вновь застучал, и на узкой белой полоске стали появляться маленькие дырочки-буквы. Мерецков, разжав губы, прочёл вслух:

   – «Армию получите к моменту переправы войск фронта на противоположный берег реки Волхов. Желаем вам успеха!»

На лице генерала Стельмаха засияла улыбка.

   – Всё же вам, товарищ командующий, удалось вырвать резерв!

Мерецков выпрямился, отдал ленту телеграфисту, щуплому сероглазому ефрейтору, и небрежно заметил начальнику штаба:

   – Меня это радует и в то же время огорчает.

   – Почему? – спросил подошедший к нему член Военного совета Запорожец, только что вернувшийся из соседней армии, где проверял, как поставлена в соединениях партийно-политическая работа. – Армия ведь не полк и не бригада, и нам она кстати.

   – А вдруг у нас ничего не получится, оборону врага мы не сломим? – усмехнулся Кирилл Афанасьевич. – Если это произойдёт, Верховный снимет с меня шкуру!

   – Нет уж, до этого дело не дойдёт! – весело произнёс начальник штаба генерал Стельмах.

Мерецкову всегда чего-то не хватало, он был жаден ко всему, что его окружало, но проявлял осторожность, особенно на фронте, где в большой цене каждый шаг, и, если он окажется неверным, можно сильно за это поплатиться. Но боялся Мерецков не за себя, а за тех, кто отчаянно рвался в бой. Так он привык жить и командовать, так ом осуществлял свою власть над подчинёнными. Он был умён, горяч в решающей схватке, но действовал расчётливо, хотя и с большим риском. Сейчас, оценивая создавшуюся ситуацию, Мерецков остро почувствовал, что главные усилия надо сосредоточить в направлении шоссейной и железной дороги Москва – Ленинград.

   – А знаешь, почему выгодно? – спросил он Стельмаха, который сидел напротив и время от времени чертил на карте циркулем и делал засечки карандашом.

   – Для фронта это лучшие пути, и выводят они наши войска прямо к Ленинграду, – ничуть не смутившись, ответил начальник штаба.

   – Да, но как быть с рекой Волхов, с её широкими и открытыми поймами? Пока войска переправятся, гитлеровцы накроют их мощным огнём!

В их разговор вмешался начальник артиллерии Дегтярёв. Он заявил, что река уже замёрзла. К тому же ему удалось выявить основные огневые точки противника, и он готов подавить их своим артогнём, даже план нарисовал.

   – Ну-ка, дайте мне ваш листок, я гляну, что вы там нарисовали, – усмехнулся командующий.