Текст книги "Мерецков. Мерцающий луч славы"

Автор книги: Александр Золототрубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 35 страниц)

   – Умеете ли вы обращаться с лошадьми?

   – Мы все прошли кавалерийскую подготовку, товарищ член Реввоенсовета, – подал голос Мерецков.

   – Значит, знаете, с какой ноги влезают в седло?

   – А это кому как удобнее, – ответил чернявый слушатель. – Чудаки встречаются повсюду.

Сталин остановился у стола, обвёл сидевших пытливым взглядом.

   – А умеете перед седловкой выбивать кулаком воздух из брюха лошади, чтобы она не надувала живот, не обманывала всадника, затягивающего подпругу?

   – На фронте в девятнадцатом научились это делать! – за всех ответил старший группы.

   – Учтите, товарищи, речь идёт о серьёзных вещах, – строго предупредил Сталин. – Надо срочно укрепить штаны Первой конной армии, для чего вас туда и направляют. Тому, кто не знает, чем пахнет лошадь, в Конармии делать нечего!..

Вот и Умань. С трудом пройдя через многие сторожевые посты, слушатели явились к армейскому командованию. Где-то тут находился полевой штаб Конармии и её начальник Зотов. Но к ним вышел... командарм Семён Будённый! Первое, что бросилось Мерецкову в глаза, – его лихо закрученные усы. Пышные, чёрные и без единого седого волоса.

(Позже Мерецков узнал, что когда Первая конная армия находилась на Кубани, близ Ростова-на-Дону, её посетил председатель ВЦИКа М. И. Калинин. Он-то и посоветовал Будённому сбрить усы, на что Семён Михайлович ответил:

   – Не могу!

   – Почему?

   – Усы принадлежат не мне, они народные. – А. 3.).

Будённый осмотрел прибывших, с каждым поздоровался за руку. Беседуя с ними, он вполне серьёзно заявил:

   – У нас в Конармии есть неписаный закон – рубить беляка до седла, а там он сам развалится!

«Академики» дружно захохотали.

   – Я не шуткую, ребята. – Будённый одёрнул френч. – И ещё у нас живёт в сердце каждого бойца лозунг – биться с врагом до последней возможности, в плен не сдаваться! Надеюсь, что никто из вас не осквернит наши святые традиции, а в сражении приумножит их. Ну а теперь вам скажет несколько слов член Реввоенсовета, мой боевой друг Клим Ворошилов. А вот и он.

«Симпатичный мужик, как и у командарма, у него усы, но небольшие и подстриженные, – подумал Мерецков о Ворошилове. – Наверное, подражает Семёну Михайловичу».

Ворошилов тоже был весел, шутил, ему хотелось знать все: кто такие «академики», откуда они родом, сколько курсов проучились, есть ли среди них бывалые бойцы. Убедившись, что пополнение в Конармию прибыло достойное, он подвёл итог беседы.

   – В почёте у нас храбрецы, – довольно сказал Ворошилов. – Их мы награждаем орденами, медалями. Так что желаю видеть вас в боях смелыми и дерзкими, а за орденами дело не станет. Вот ты как будешь воевать? – Климент Ефремович в упор посмотрел на Мерецкова и ждал, что тот скажет.

Кирилл Афанасьевич за словом в карман не полез:

   – Я раньше разведкой занимался, но если грянет бой, то и шашку могу в руки взять.

   – Разведкой? – переспросил Будённый. – Тогда пойдёшь в 4-ю кавдивизию помощником начальника штаба Косогова по разведке. – Он вызвал начальника разведотдела армии Стройло. – Вот его, Мерецкова, – он кивнул на Кирилла Афанасьевича, – я определил к начдиву Коротчаеву. Растолкуй, чем он будет заниматься, потом отправь в штаб дивизии.

   – Разведчики нам ох как нужны! – заулыбался Стройло. Он поговорил с Мерецковым о задачах разведки, затем поручил своему помощнику отвести красного офицера к начальнику 4-й кавдивизии.

   – Будет исполнено! – отрапортовал помощник и пригласил Мерецкова следовать за ним.

«Видно сразу, что дисциплина в армии суровая», – отметил про себя Кирилл Афанасьевич.

Начдив, однако, встретил его настороженно, хотя генштабист ему понравился. Кряжистый, крутоплечий, взгляд у него с виду суровый, но в глазах теплота, и глядит они доверчиво, с веселинкой. А когда после беседы начдив узнал, что тот уже дважды бывал на фронте и даже успел в бою «схлопотать» пулю в ногу, отчаянно крутнул головой и не то с укором, не то с сожалением промолвил:

   – За то, что ты смело пошёл на вражину, честь тебе и хвала, а то, что себя подставил пуле, не одобряю! – Он закурил. – Садись ближе к столу. Погляди на карту. Видишь, где рассредоточены полки Конармии?

   – По всему району боевых действий, – ответил Мерецков, вмиг оценив плюсы и минусы такого расположения конармейцев.

   – То-то, что по всему району, – усмехнулся недобро начдив, сдвинув к переносице белёсые брови. Глотнув горьковатого дыма, он грустно продолжал: – Твоя задача, товарищ Мерецков, представлять начальнику штаба дивизии, вот ему, – кивнул он в сторону молча сидевшего Косогова, – проект дивизионного донесения в штаб армии. Но чтобы этот проект был правдивый, без прикрас, и силы противника должны быть отражены в нём точно. Что для этого тебе надобно сделать, ну-ка, соображай!

Мерецков почесал пальцами лоб.

   – Что тут соображать-то? Надо собрать разведданные!

   – Верно, но чтобы собрать их, тебе придётся пулей летать из одного полка в другой. Справишься?

   – А то как! – резко произнёс Мерецков. – Этим делом я уже занимался, и получалось вроде неплохо.

   – Где ты раньше этим делом занимался, мне знать не ведомо, – сухо заметил начдив Коротчаев, – а как будешь служить в моей дивизии, поглядим. Сейчас пойдём со мной, я дам в твоё распоряжение доброго коня. – Голос у начдива был строг, но Кирилл Афанасьевич уловил в нём и теплоту, понял, что начдиву он понравился. Теперь бы делом доказать ему, что и сам он не лыком шит.

6

И снова началась у Мерецкова беспокойная жизнь.

В конце мая 4-я кавдивизия прорвала бандитский заслон (белополяки выставили бандитов по всей линии фронта, чтобы защитить себя от внезапной атаки красных) и вступила в бой с войсками Пилсудского. Белополяки оказали упорное сопротивление, и продвижение конников замедлилось. Начальнику штаба дивизии Косогову это не понравилось.

   – Слушай, разведка! – Он посмотрел на Мерецкова и его помощника, высокого чубатого парня из бывших студентов. – Где твои глаза? Мы – конница, наше дело – прорвать оборону врага и ударить по его тылам, атаковать огнём и клинком, применяя манёвр на широком просторе, а не посылать дивизию на проволочные заграждения. Ищи обход, иного выхода у тебя нет!

Мерецков помялся. Искать обход, когда над тобой враг занёс клинок, не очень-то приятное занятие, того и гляди попадёшь под его удар, и поминай как звали! Кирилл Афанасьевич уже был бит и теперь осторожничал, хотя ему до боли хотелось поскорее найти обход, чтобы конники ринулись в бой. Как молодой генштабист, он видел, что Конармия зачастую воюет не по-кавалерийски, всё чаще она спешивается, чтобы пробиться через проволоку и окопы. Но так фронт не прорвёшь! А где найти этот проклятый обход? Разведотряды, куда Мерецков их ни направлял, натыкались на плотный огонь и глубокоэшелонированную оборону. Мерецков полагал, что в таких случаях надо менять тактику боя, искать что-то новое. Сказал об этом командиру 1-й бригады Фёдору Литунову, человеку храброму и дерзкому в рукопашной схватке, но тот едва не выругался.

   – Кто из нас разведка, ты или я? – дерзко спросил он Мерецкова. – Это, дорогой мой «академик», твоё дело – показать мне, где находится противник. А моё дело – ударить по нему так, чтобы сломать его оборону!

   – А по мне, Фёдор, надо нам с тобой действовать вместе, – серьёзно возразил Мерецков, – а не ждать, когда найдём этот самый обход. Разве нельзя ударить по белоказакам там, где у них слабое место?

   – Можно! – согласился Литунов. – Но где у них это слабое место?

   – Фланги! – громко и в сердцах произнёс Кирилл Афанасьевич. – По ним и бить!

   – Надо попробовать, – согласился Литунов.

Для Мерецкова стало ясно и другое: здесь совсем иные условия борьбы, нежели в степях Восточной Украины, Дона и Северного Кавказа. Для него это был полезный урок. Как Южный фронт в 1919 году был не похож на Восточный в 1918 году, где Мерецкову довелось воевать, набираться боевого опыта, так теперь Юго-Западный фронт не похож на Южный. Перед Мерецковым невольно встал вопрос: как надо действовать кавалерии в условиях глубоко– эшелонированной обороны врага? Искать, где она слабее? Вряд ли. Следует отказаться от фронтальных линейных атак, собрать все силы в кулак, прорвать оборону в самом слабом её месте, уйти в рейд и громить вражеские тылы. На совещании в штабе Конармии Мерецков высказал эту мысль, подчеркнув, что белополяков можно привести в чувство лишь мощным ударом. Будённый согласился с ним.

   – Конная армия готова это сделать. – Семён Михайлович деловито крутнул правый ус. – Посему я требую от каждого командира, от начдивов особо тщательно готовить людей к решающим боям. И ещё, товарищи, – продолжал командарм, – хочу остановиться вот на чём: после того как оборона противника будет нами сломлена, надо пробиваться вперёд, а не топтаться на месте. В минувшем году под Батайском с ходу мы не смогли одолеть позиции деникинцев – там оказались сплошные болота. Тогда что мы сделали? Обошли Батайск, ударили в тыл деникинцам, и те бежали. Здесь сделать это нам труднее, но Конармия должна выполнить свою задачу! Ну а теперь что скажете вы, начальники дивизий?

С места поднялся Семён Тимошенко. Он был краток: его 6-я дивизия огнём и клинком сомнёт оборону белополяков!

   – Моя 11-я дивизия готова нанести удар по врагу, – ещё короче высказался Фёдор Морозов.

   – А ты что скажешь, Пархоменко? – Будённый подошёл к начдиву 14-й. Тот вскочил с места как ужаленный.

   – У нас общая задача – пробиться к Бердичеву и разгромить тылы белополяков. Как же мне отставать от своих коллег? Нет уж, товарищ командарм, в хвосте я плестись не стану!

Кажется, высказались все. Будённый вдруг увидел, что вверх взметнулась рука помощника начальника штаба по разведке.

   – Что у тебя, товарищ Мерецков, скажи нам.

Мерецков встал. В штабе было накурено, сквозь белёсый дым он увидел настороженные глаза командарма.

   – Я вот о чём подумал, товарищи, – необычно громко заговорил Кирилл Афанасьевич. – Когда наши дивизии прорвут оборону белополяков – а мы её прорвём, в этом нет ни малейшего сомнения, – по нашим флангам ударит враг. Что будем делать: отбиваться или продвигаться вглубь обороны противника?

   – Интересная мысль, «академик», – усмехнулся в усы Будённый. – Что ты предлагаешь?

   – Я бы не стал отбиваться от противника на флангах, – весело обронил Мерецков. – Если мы это сделаем, то потеряем своё преимущество – подвижность кавалерии. Пехота – другое дело, ей биться с врагом на флангах одно удовольствие.

   – Хорошо, Мерецков, мы прорвём вражескую оборону, не станем отбиваться на флангах – тогда что же нам делать? – спросил Будённый. – Спешиться и занять круговую оборону?

   – Никак нет! – горячо возразил Кирилл Афанасьевич. – Спешиваться в данной ситуации весьма опасно. Надо идти вперёд, а как оградить себя от нападения белополяков с тыла, подскажет сама обстановка.

Семён Михайлович был явно смущён, чего, однако, не скрывал. Мерецков между тем сел. Наступила напряжённая тишина. Командарм молчал – видимо, он что-то обдумывал, это все видели по его сосредоточенному лицу. Мысль, высказанная Мерецковым, явно заинтересовала его.

   – В твоей идее, Мерецков, есть зерно, – наконец заговорил Будённый. – Но как сложится во время боя ситуация, мы не знаем. В одном я твёрдо уверен: надо идти в тыл врага, обороняться на флангах смерти подобно! Это я не приемлю. И ещё об одном, – продолжал Семён Михайлович. – Когда атакуем врага и сокрушим его оборонительные позиции – не терять связь, как между дивизиями, так и со штабом армии. Что касается связи штаба армии со штабом фронта, то иметь её надо в первую очередь. Ясно? Нет вопросов? Тогда прошу разъехаться по своим дивизиям и бригадам, а «академику» велю задержаться.

Когда все ушли, Будённый закурил. По запаху дыма Мерецков понял, что командарм курил трофейные французские папиросы.

   – Хочешь? – Семён Михайлович протянул ему папиросу.

   – Не откажусь! – Кирилл Афанасьевич взял папиросу из рук командарма и прикурил. – Крепкие, до самой печёнки достаёт дымок.

   – Не скажи, «академик», – качнул головой Семён Михайлович. – Всё же наша махорка крепче. – Он пристально посмотрел на генштабиста, и тот уловил в его взгляде чувство досады, хотя внешне командарм оставался спокойным. – У меня к тебе предложение. Хочу, чтобы ты остался в моей армии, – перешёл он на официальный тон.

Мерецков резко вскинул голову.

   – Не могу, товарищ командарм, хотя служить в Конармии почётно – армия не знает поражений!

Семён Михайлович никак не отреагировал на эти слова и продолжал:

   – Дам тебе в подчинение бригаду, можешь возглавить и разведку армии, а Стройло назначу своим помощником. Ну как, согласен?

   – Никак нет, товарищ командарм, – сухо возразил Мерецков. – Судите сами: два курса Академии Генштаба я закончил, остался третий и – выпуск! Зачем же мне бросать учёбу?

   – Ты что же, хочешь умнее всех стать? Ты два курса окончил, я же вообще никаких академий не кончал, а уже разбил войска не одного белогвардейского генерала.

   – У вас, товарищ командарм, есть военный талант, чутьё на врага, что ли, а мне всё это надо ещё в себе выработать. Берите к себе молодых конников, они сочтут за честь сражаться в рядах вашей Конармии.

   – Факт, сочтут за честь, но кто их будет учить? Ты вот не желаешь помочь мне, а? – Лукавая улыбка вспыхнула на смугловатом лице Будённого. – Ладно, я тебя, Мерецков, понял и не осуждаю. Считай, что этого разговора не было!..

   – Понял, товарищ командарм! – Мерецков взял под козырёк. – Разрешите идти?..

Через два дня Конармия пошла в наступление. Удар под Озёрной наносила 4-я дивизия Коротчаева, в которой был и Мерецков. За ней следовала 6-я дивизия, а фланги обеспечивали 11-я и 14-я дивизии. После яростного боя белополяки дрогнули, и 4-я дивизия ворвалась в Ягнетин, с ходу форсировав реку Ростовицу. Справа и слева прорвались 11-я и 14-я дивизии, а в Озёрную вошли конники Семёна Тимошенко.

Мерецков всё это время занимался разведкой, уточняя, где находятся войска противника, каковы они, и, хотя в пылу боя он действовал осмотрительно, у разбитого дома по нему открыл огонь белополяк. Пуля сорвала с головы фуражку. В какое-то мгновение Кирилл Афанасьевич увидел вражеского пулемётчика, его красное, налитое ненавистью лицо, бросил на него коня и с ходу рубанул шашкой.

«Стоило мне замешкаться хотя бы на секунду, и я лежал бы трупом на сырой земле!» – остро кольнула недобрая мысль.

А конармейцы уже лавиной неслись на неприятеля. В воздухе блестели сотни клинков, слышалось громовое «ура». Теперь вся Конармия ворвалась в расположение вражеских войск. Белополяки пытались сжать её с боков. По флангам Конармии с севера ударили пулемёты и орудия генерала Корницкого, с юга – кавбригада Савицкого и пехота. Но командарм Будённый не стал отбиваться на флангах, а повёл свои полки вперёд, в глубокий рейд на северо-запад. Сзади Конармии сомкнулось кольцо войск. Так начался знаменитый бердичевский прорыв.

«Умён, чертовски умён Семён Будённый, – подумал о командарме Мерецков. – На флангах драться не стал, пошёл вперёд, расстроил все боевые порядки белополяков!»

4-я дивизия ушла на Житомир и с ходу овладела им. Потом резко повернула на восток и установила связь неподалёку от местечка Брусилов с Фастовской группой войск, которой командовал Иона Якир...

   – Между Киевом и Винницей мы фактически создали «красный коридор», – сказал на совещании в штабе начдив Коротчаев. – Ныне конники немного отдохнут, мы подучим боезапас, ударим с тыла по Третьей польской армии и освободим Киев!

И тут произошло то, чего никто не ожидал. Идти на Киев получила приказ Фастовская группа войск, а Конармия повернула на запад.

   – Будем продолжать рейд по вражеским тылам, – объявил в штабе дивизии Коротчаев.

Днём, когда нещадно палило солнце и бойцы старались укрыться в тени, в 4-ю дивизию прибыл командарм Будённый. Мерецков как раз готовил разведдонесение в штаб Конармии. Будённый резво соскочил с коня, отдал повод своему адъютанту Петру Зеленскому, человеку храброму и ловкому, не отходившему от Будённого ни на шаг, вошёл в штаб. Увидев за столом Мерецкова, он басовито спросил:

   – Что ты сочинил в мой штаб? – Поздоровался с ним за руку, присел рядом.

   – Плохо дело, товарищ командарм! – выпалил Мерецков. – Польские войска уходят из Киева, надо бы отрезать им пути отступления, а мы чего-то ждём! Бездействие, как отсыревший патрон, отрицательно сказывается на бойцах.

Будённый хмуро повёл бровью.

   – Сам переживаю этот момент, Мерецков! Жду приказа из штаба фронта, а его пока нет, и куда мне двигать свою армию, я не знаю. Связь у вас действует?

   – А как же! – воскликнул Мерецков.

   – Тогда соедини меня со штабом фронта!

Приказ был получен.

Первая конная армия готовилась к новым активным действиям. 6-ю и 11-ю кавдивизии Будённый повёл на юго-запад, чтобы прикрыть зону прорыва от флангового удара противника, – по пятам Конармии следовали польские уланы и пехота. 4-я и 14-я кавдивизии под командованием члена Реввоенсовета Ворошилова двинулись на Родомысль, чтобы оттуда нанести удар по вражеской группировке в районе Коростеня. «Первая конная разделилась надвое, что это даст? – размышлял Мерецков во время привала. – Как бы ночью нашу дивизию не атаковали уланы. Разведка доносит, что они идут прямо за нами. Надо предупредить начдива...» Он доложил свои соображения Коротчаеву. Тот усмехнулся.

   – Не трусь, Мерецков, уланы разбежались кто куда и до утра носа своего не покажут!

Кирилл Афанасьевич, однако, не разделял его оптимизма и серьёзно заметил:

   – Моя разведгруппа только что вернулась в штаб с пленным уланом. Он заявил, что поляки намерены атаковать Коростень. Как бы беды не случилось.

   – Думаешь ты о деле, Мерецков, но не всегда хорошие мысли вызревают в добрые поступки, – философски заметил начдив и резюмировал: – Иди отдыхать, на дворе уже ночь хозяйничает.

   – Не могу, товарищ начдив. Косогов назначил меня дежурным по штабу.

   – Тогда гляди тут в оба, если что – дай знать.

Мерецков вышел во двор перекурить. Ночь была тёплая и безветренная. В тёмном небе ярко горели звёзды, они часто мигали, словно переговаривались с землёй. Изредка где-то далеко стрекотали пулемёты, слышались одиночные выстрелы, а в небо взлетали красные и зелёные ракеты. Мерецков подозвал помощника, молодого кавалериста с копной рыжих волос.

   – Пётр, ну-ка обойди посты: как там наши часовые, не то ещё уснут, – распорядился он. – Ты, наверное, слыхал, как погиб Василий Чапаев? Нет? А я тебе скажу: часовые на постах уснули, белые подкрались к ним, штыками закололи и ударили по спящим бойцам чапаевской дивизии.

   – Чапаев – да, герой, и молва о нём широкая и бурная, как большая река, – заявил боец. – И погиб-то Чапаев в этой самой реке. – Он взглянул на Мерецкова. – Я пойду посмотрю, на местах ли наши часовые...

«Прав боец, молва о Чапаеве в народе широкая, – отмети про себя Кирилл Афанасьевич. – Таких, как он, я ещё не встречал. Хотя нет, Семён Будённый, пожалуй, ему не уступит. О нём тоже в народе, особенно на Дону и Кубани, песни поют, говорят о нём с любовью».

Вернулся Пётр.

   – Ну, что там? – спросил Мерецков.

   – Часовые на постах, так что белополяки к штабу незамеченными не подойдут, – ответил Пётр.

Мерецков отпустил его отдыхать, с полчаса посидел над картой и снова вышел во двор перекурить. Мысли потекли к нему, как ручейки. Сначала он вспомнил своего отца, когда вместе в страду они косили хлеба, потом будто наяву увидел мать: вот она стоит у плетня, а он, Кирилл, верхом на коне машет ей рукой на прощание. Он даже услышал её голос: «Сынок, в огонь не бросайся и головушку спою пуле не подставляй! Как приедешь в Харьков, черкни несколько строк, чтобы мы с батей не волновались».

Мерецков вздохнул. Надо было перед отъездом на фронт и матери написать. А теперь ему не до писем, того и гляди появятся уланы. Когда выйдет на отдых Конармия, тогда он и напишет матери.

Вдруг его раздумья прервали частые винтовочные выстрелы, а где-то неподалёку взорвалась граната, ослепив всё окрест.

   – Уланы наступают! – подскочил к Мерецкову часовой, охранявший штабные машины.

Мерецков объявил боевую тревогу, затем вихрем ворвался в комнату, где на топчане спал Клим Ворошилов. Сгоряча схватил его за руку, потянул к себе, крикнул едва ли не на ухо:

   – Поляки атакуют штаб!

Ворошилов вскочил с топчана и, выхватив из кобуры револьвер, выбежал во двор. А там уже суетились бойцы.

   – Где уланы? – спросил Ворошилов и, не дождавшись ответа, крикнул во всё горло: – Бригады к бою! По копям!..

Схватка в ночи была короткой, но жестокой. Красноармейцам удалось отбросить врага, часть уланов была изрублена шашками. Как потом выяснилось, это были белополяки 7-й пехотной дивизии. Когда ракеты осветили поле, Мерецков увидел Клима Ворошилова, скачущего на своём рысаке. На ходу он стрелял из нагана. Бойцы скакали за ним. В какой-то миг лошадь Мерецкова от взрыва гранаты шарахнулась в сторону, и он ощутил горячий удар в грудь. «Кажется, улан пальнул по мне из карабина», – только и подумал Мерецков. Он как-то сразу обмяк, силы покинули его, и он свалился с коня...

Очнулся Мерецков на рассвете и увидел себя на тачанке. Приподнял голову, чтобы посмотреть, где они едут, и такая боль возникла в груди, что едва не задохнулся.

Пролежал в госпитале Мерецков с неделю, рана стала затягиваться. Врач, лечивший Кирилла Афанасьевича, усмехаясь в рыжие усы, сказал, осмотрев его:

   – Повезло тебе, сынок! Пуля застряла в груди, рядом с сердцем, но этот мотор не задела. Побудешь ещё неделю, и я тебя выпишу.

Мерецков был рад, что дело шло на поправку. Впервые после ранения он улыбнулся. «Факт, повезло мне», – подумал он. Первая рана, когда его лечил хирург Игорь Денисович Костюк, была тяжёлой, тогда он пролежал в госпитале больше двух месяцев. На этот раз рана затягивалась быстро, без каких-либо осложнений, и это вселяло надежду, что скоро он вернётся в Конармию.

Перед самой выпиской из госпиталя Мерецков написал отцу письмо, упомянул о своём ранении. Положил листок в конверт и запечатал. Подумал, подумал, потом взял письмо и изорвал в клочья. Зачем волновать родных? Когда вернётся домой, расскажет им, что с ним приключилось.

Утром в палату вошёл его лечащий врач. Был он весел, от него пахло одеколоном.

   – Я только что побрился, и вам не мешало бы это сделать, – улыбнулся он, глядя на Кирилла Афанасьевича.

   – Почему? – усмехнулся Мерецков. – Куда мне спешить, завтра и побреюсь.

   – Нет, дружище, садитесь и брейтесь, а я оформлю документы. За вами уже прибыла тачанка.

   – Тачанку небось послал начдив Коротчаев? – спросил Мерецков бойца, садясь рядом с ним.

   – Никак нет – Фёдор Литунов! Теперь он командует нашей 4-й дивизией.

   – А куда направили Коротчаева?

   – Не могу знать. В штабе дивизии вам скажут. Моё дело – отвезти вас в часть, а в политике я не игрок!

К месту прибыли ночью. Но Мерецкова ждало разочарование: дивизия ушла в Житомир. Кое-как позавтракав, они с бойцом-ординарцем сели на лошадей и за сутки добрались до Житомира. И снова неудача! Комендант города сказал Мерецкову, что, если он хочет догнать свою дивизию, ему надо седлать коня и скакать в Ровно. Пока там ещё польские паны, но, когда он туда доедет, их уже не будет.

Двое суток езды верхом по просёлочной дороге, и Мерецков с ординарцем прибыли в Ровно. Днём раньше город освободили бойцы Первой конной армии. Белополяки в панике отступили. На дороге темнели побитые и сгоревшие подводы, валялись трупы лошадей, чернели воронки от снарядов и разорвавшихся гранат, наполовину залитые дождевой водой. А вот и штаб армии. Мерецков спешился и, отдав повод ординарцу, вошёл в комнату. У стола он увидел Будённого.

   – Разрешите доложить, товарищ командарм! – начал было он, но Семён Михайлович прервал его:

   – Ты ли, Мерецков?! А Клим Ворошилов доложил мне, что в ночной схватке ты якобы погиб! Я даже хотел помянуть тебя чаркой самогона, но воздержался, потому как начальник штаба, твой командир Косогов, сообщил мне, что ты будто был ранен и где-то в Киеве лечишься. – Будённый взглянул на соседнюю дверь и крикнул: – Клим, иди сюда!

В комнату вошёл Ворошилов и, заметив Мерецкова, попятился было к двери.

   – Ты жив?!

Мерецков улыбнулся.

   – Пуля вышибла меня из седла, очнулся я уже на тачанке. Две недели пролежал к Киеве в госпитале. Теперь вот прибыл в дивизию. А разве Коротчаев не сказал вам, что отправил меня на тачанке в Киев?

   – Я о тебе не спрашивал, а он не счёл нужным докладывать. А вообще-то, Кирилл Афанасьевич, ты тогда ночью спас меня, иначе уланы забросали бы штаб гранатами. Молодчина! Тебе бы следовало за геройское дело вручить орден, но что решит командарм?

   – Я – за! – улыбнулся в усы Будённый. – Пусть Косогов пишет на него реляцию, а пока я сделаю вот что... – Командарм вызвал к себе начдива Тимошенко. – Где твой начальник штаба дивизии? – спросил он.

   – Я послал его в бригаду.

   – Вот этого орла, Кирилла Мерецкова, я назначаю к вам в 6-ю дивизию на должность помначштадива. У Коротчаева он был в этой должности и хорошо себя проявил. Не возражаешь?

   – Разве мне, товарищ командарм, не нужны опытные вояки? К тому же товарищ Мерецков генштабист. Ему бы продолжать учёбу в Академии Генштаба, а он по-прежнему на фронте, да ещё пулю вражью поймал...

   – Ишь ты, заступник какой нашёлся! – усмехнулся Будённый. И тут же его лицо посуровело. – Ты, Семён, подобные разговорчики здесь не веди! Не один Мерецков на фронте, все слушатели сражаются с врагами.

   – А я что, товарищ командарм? – смутился Тимошенко. – Я не против, что «академики» помогают нам бить белополяков.

«Дипломат! – усмехнулся в душе Мерецков. – Но командарма уважает, потому сразу прикусил язык...»

Вскоре Мерецков уже сидел у начальника штаба дивизии Жолнеркевича и слушал его рассказ об обстановке на фронте. Жолнеркевич возложил на Кирилла Афанасьевича обязанности помощника не только по разведке, но и по оперативной работе. (Позднее Мерецков отмечал, что это оказалось «чрезвычайно полезным с точки зрения приобретения необходимых познаний. Вообще, ни 1918, ни 1919 год, вместе взятые, не дали мне столько боевого опыта, сколько получил я в 1920 году, когда служил в Конармии. Долгие годы находился я под впечатлением того, чему научил меня командарм С. М. Будённый». – А.З.).

   – Вы сами попросились в мою дивизию? – спросил Мерецкова начдив Тимошенко.

Кирилл Афанасьевич пояснил, что он вернулся из госпиталя после ранения под Коростенем и первый, кого он увидел, был командарм Будённый. Он-то и направил его в 6-ю кавдивизию.

   – А что вас смущает, товарищ начдив?

   – Я к тому, что у меня экзамен для всех, – небрежно заметил Тимошенко. – Если человек проявил себя в бою, значит, останется в моей дивизии, а не выдержал экзамен – гуляй, парень!

«Строгий начдив, – отметил про себя Мерецков, – но воевать мне не впервой, так что справлюсь».

На другой день Мерецкову стало известно о том, что перед Западным и Юго-Западным фронтами руководство Красной Армии поставило задачу: сходящимися ударами о северо-востока и юго-востока пробиться к Варшаве. Войска Тухачевского, освободив Минск, развернули наступление на Вильно и через Пинск – на Брест. Войска Егорова подтягивались к ним, постепенно поворачивая на северо-запад своим левым флангом и как бы отекая Галицию. 12-я армия Восканова оперировала в районе Сарн, готовясь наступать на Ковель. Первая конная армия нацеливалась на Луцк, затем должна была двинуться по направлению на Владимир-Волынский – Замостье – Люблин. Группа Якира получила полосу Кременец – Броды – Рава-Русская. А со стороны Румынии Юго-Западный фронт прикрывала 14-я армия Молкочанова, действуя в Галиции...

Начальник штаба 6-й дивизии Жолнеркевич вызвал Мерецкова к себе.

   – Твоя задача, Кирилл, как руководителя дивизионной разведки, – сказал он, глядя на карту, – прощупать подходы к Луцку. Это – раз. Второе – продолжать работу по изучению рубежа Цумань – Олыка – Млинов. Так что бери своих разведчиков и в ночь уходи с ними к позициям неприятеля. На рассвете жду твоего возвращения. Успеешь?

   – Пойдём на конях, так что успеем, – заверил начальника штаба Мерецков.

Но едва разведчики собрались в дорогу, как Мерецкова вызвал начдив Тимошенко.

   – Выход на разведку отменяю! – объявил он.

Что же случилось? Оказывается, из штаба фронта поступил приказ о перемене оперативного направления. Весь фронт менял северо-западный курс на юго-западный. Конармия становилась лицом не к Владимир-Волынскому, а ко Львову, Якир – к Стрыю, 14-я армия – к Станиславу. Как позже выяснилось, этот изменённый курс в конечном итоге явился одной из причин неудачи наступления войск Красной Армии в Польше.

А пока Конармия вела тяжёлые бои в четырёхугольнике Здолбунов – Кременец – Броды – Дубно. Кавалеристы перед оборонительными позициями врага спешивались и под ураганным огнём, нередко ползая по-пластунски, действовали как егеря. Прорвут бригады одну полосу обороны – тут же появляется другая, потом третья. По сути, шла позиционная война, которую вела Конармия близ Белой Церкви. Не хватало патронов, продовольствия, фуража. Восполнять потери в боях вовремя не могли, поставка лошадей задерживалась. А бои нарастали с каждым днём. В начале августа 6-я кавдивизия пыталась разгромить войска противника между Козином и верховьями Стыри, но безуспешно. В горячий момент боя в штаб 6-й дивизии прибыл командарм Будённый и с гневом обрушился на начдива Тимошенко:

   – Ты что же, Семён Константинович, слабо атакуешь врага? Почему всё ещё не взял Козин?

Начдив объяснил командарму, что дивизия понесла большие потери как в людях, так и в конном составе, а восполнить их нечем.

   – Я тут кручусь, как загнанный волк, а толку мало, – сокрушался Тимошенко. Высокий, крепкого телосложения, он стоял перед командармом навытяжку, не смея взглянуть ему в глаза.

Рядом с начдивом стоял начальник штаба Жолнеркевич, лицо у него было красное, в глазах читалась растерянность. Будённый и его не пощадил:

   – Какой ты начальник штаба, если люди уже дважды атаковали позиции белополяков, но успеха не добились?

   – Гранаты давно у нас кончились, патроны на исходе, а шишками всех уланов не порубишь!

Будённый недобрым взглядом зацепил Мерецкова.

   – А ты что скажешь?

Мерецков заявил, что штабу дивизии удалось точно определить, какие вражеские части обороняют город, какое у них оружие. Но когда началось наступление, конникам часто приходилось спешиваться, чтобы вести огонь по белополякам. В это время они понесли большие потери.