Текст книги "Свобода в широких пределах, или Современная амазонка"
Автор книги: Александр Бирюков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 35 страниц)
– Ты? – Вера Васильевна понимала, что нехорошо сейчас над Тонькой смеяться, ей и так досталось, глаз совсем заплыл, но попробуй тут удержись, если она такую глупость вывезла. – Может, и за границу тебя посылали?
– Меня, – согласилась Тоня, – и виллу дали. И рояль мой. И шампанское в погребе тоже мое.
– Грузинского разлива?
– Точно.
И так они расхохотались обе, что Петя выглянул, тоже синяк показал. Ленка где-нибудь шлялась, наверное, а то бы она уже давно тут была.
– Добрый вечер! – говорит Петя, – Что у вас тут за веселье?
А они как дурочки: одна на другую посмотрит – и заливаются.
– Ой, умора! – Тонька хохочет, а Вера Васильевна уже взвизгивает, лет, может, двадцать так не смеялась, никакой Райкин так не насмешит.
– Да что случилось? – Петя спрашивает, но они только руками машут, слова сказать не могут. Петя, человек вежливый, улыбнулся и к себе ушел – что с ненормальными разговаривать.
– Ладно, – сказала Тоня, насмеявшись. Вера Васильевна все еще всхлипывала. – Может, чаю выпьешь?
– Побегу. А то Виктор там наберется, свалится где-нибудь. Скажу Сергею, что зовешь.
– Вещи только забери.
– Ты опять? – спросила Вера Васильевна, надевая полушубок.
– Да вон они раскиданы, – Тоня открыла дверь в комнату, – посмотри. Не узнаешь? Или давай я отнесу. Мне-то перед Сергеем оправдаться нужно.
– А уж это я не знаю, – отрезала Вера Васильевна, – Умела гулять – умей и ответ держать. А меня ты в это дело не впутывай.
– Да твои вещи-то! – крикнула Тоня, но Вера Васильевна уже по лестнице бежала. Правильно говорят, что от смеха человек молодеет, – словно десять лег скинула. Ну, Тонька, насмешила! Хоть и за дело ее Сергей лупил, а все-таки жалко. Но пусть сама выкручивается, а ее в это дело не вмешивает.
Вовремя Вера Васильевна вернулась: Виктор Степанович уже спал, положив голову на стол. Сергей его чего-то тормошил, все говорил: «Слышь, механик!» Вдвоем они переложили Виктора Степановича на кушетку.
– Выпей со мной, – сказал Сергей, снова усаживаясь. – Слыхала, горе у меня?
– Выдумываешь ты все, – Вера Васильевна не стала даже стопку в руки брать, а то сядь с ним – и не выгонишь. – Мало ли как бывает? Может, она что-нибудь продала и эти вещи купила. Ты откуда знаешь? Иди домой. И трогать ее не смей.
Сергей выпил, стукнул стопкой об стол.
– Все вы одинаковые! – И еще нехорошее слово прибавил, но послушался и ушел.
Ну и денек выдался! Вера Васильевна еле до кровати добралась. Шутка ли, при ее здоровье после ночной смены столько волнений пережить! Попробуйте такое выдержать. Но она еще нашла в себе силы позаботиться о Викторе Степановиче, который скорчился, – как обычно, на кушетке, – набросила на него свое старое пальто. А то замерзнет к утру, жалко все-таки. Интересно, наставил бы он ей фонарей, если бы она себя как Тонька вела? Нет, наверное. У него выдержка больше. Пьет, правда, много. Но кто не пьет? Разве уж совсем больные, вроде нее.
Утром она не слыхала, как он ушел. Чувствовал, наверное, что провинился. Моду взял – за столом спать! Он и Белочку покормил, она не вякала. А разбудил Веру Васильевну звонок. Она хоть и встрепенулась, но привыкла уже за последнее время ко всяким неожиданностям, поэтому не очень испугалась, халатик накинула и пошла. Может, письмо от Антона Бельяминовича. А это Петя. Ему же на работе надо быть. Или он хочет свою американскую пластинку с утра слушать? Знала бы, что он, и не открыла бы. А Петя, говорит:
– Извините, пожалуйста, но Антонина Петровна сказала, что один мой лист у вас оказался. А я его три недели ищу. Вы его случайно не выкинули?
– Да вы что? – удивилась Вера Васильевна. – Какой лист? Нет у меня ничего.
– Ну, чертеж, другими словами. Антонина Петровна сказала, что она его в больницу вам по ошибке отнесла.
– А почему это она вашими бумагами распоряжается? Как он к ней попал?
А он даже не смутился, только руками развел.
– Не знаю, – говорит, – случайно, наверное.
Знаем мы эти случаи. Видно, не зря Вера Васильевна про них думала, раз Тонька у него уже всем командует. Только тут ошибочка вышла. Этот чертеж ей Антон Бельяминович прислал с указанием хранить изо всех сил. Чего это она будет секретный документ посторонним показывать? Разве это можно? А с другой стороны, надо и Тонькину ложь разоблачить. Это ведь она Петю послала, ясное дело, чтобы сбить ее с толку. Вот пусть он сам и убедится, как его разлюбезная брехать умеет.
Достала она чертеж, Петя в него сразу и вцепился.
– Вот он, – говорит, – мой замечательный. А я его три недели искал. Спасибо вам большое, что не выкинули.
– Ну, – говорит Вера Васильевна. – выкинуть-то я его никак не могла. А благодарить вам меня тоже не стоит, потому что к вам этот чертеж не может иметь никакого отношения.
– Как же – не может, когда это мой чертеж? Вот, смотрите, штамп нашего института. Вот подпись начальника отдела. А вот даже мои пометки карандашом.
– Это всякий может сказать, что начеркал. А еще чем докажете?
Тут Пете и сказать нечего. А Вера Васильевна осторожненько этот лист у него из рук вынула, сложила и говорит:
– Зря вы ее слушаете. У вас впереди еще такая жизнь может быть, а вы с ней связались и глупые ее поручения выполняете. Нехорошо это. А насчет пластинки не беспокойтесь, получите в свое время. Тут-то уже без обмана будет.
Петя покраснел как рак – видно, в точку попала.
– Я не знал, – говорит, – что вам этот лист так дорог. Можете его себе оставить, как-нибудь обойдусь.
Ну и хорошо, обойдись, пожалуйста. Но Тонька какова! Так и хочет та ее спине в рай въехать. Как это она еще Ленку не прислала с какой-нибудь парашей? Она и Павлика может послать. Ну как человеку не стыдно? Другая бы на глаза показаться стеснялась, замаралась – и лежи. А эта права качает. Она, значит, хорошая, ни в чем перед Сергеем не виновата, а Вера Васильевна – полная идиотка, Антона от Антонины не отличила. Ну, шкура!
Не хотелось Вере Васильевне ругаться, не уважала она эту привычку, хотя за долгую колымскую жизнь чего только не наслушалась. Но тут уж подперло, как говорится, к горлу – вот ведь шкура какая, тьфу!
Вышла Вера Васильевна с Белочкой погулять, а сама никак успокоиться не может. И ничего не радует: ни ясный солнечный денек (а такие и в марте не часто бывают – наслаждайся, пока есть), ни забавные прыжки собачки, ни то, что у нее целый день впереди, на работу только завтра идти. Кипит у нее в груди обида на Тоньку. Ну как же можно так поступать? Это даже в голове не умещается. А она ей еще туфли подарила.
Нет, она это так не оставит, благо время есть и Тонькин дом вон он, рядом. Подхватила Вера Васильевна Белочку – и к Тоньке. А у них дверь опять не закрыта. Значит, Сергей дома. Это даже к лучшему, пусть разговор при Сергее будет, не хотела она вчера Тоньку подводить, все могла бы вечером Сергею сказать, но раз уж она так себя повела, то ничего другого не остается. Пусть еще повоет немножко, ничего, не убьет, может на пользу пойдет.
Они вдвоем пили чай на кухне, и Павлик тут же крутился.
– А, профессорша пожаловала! – сказала Тоня.
Это при Сергее, а? А впрочем, ладно. Вере Васильевне скрывать нечего, она этим званием гордиться может, на нее такой человек обратил внимание, и она ему помогает в важных делах!
– И профессорша. А ты кто?
– Ты представляешь, – говорит Тоня Сергею, – она Ленку хотела на двадцатку обставить. Антон Бельяминович, говорит, вам жевательную резинку пришлет, всему магазину. Хорошо, я узнала, взяла у нее, конечно, эти деньги.
– Интересно, – сказал Сергей, – и много он подарков из-за границы прислал?
– Все мои! – Вера Васильевна понять не может, чего это он к ней привязался.
– И машина, говорят, у тебя уже есть? – продолжает Сергей.
– Две, – Тонька встряла, – одна там, а другая здесь, которую Аркадий разбил.
– Может, продашь? – Сергей спрашивает. – Две-то тебе зачем? Или своему благоверному оставишь?
Ах, Тонька-змея! Все, значит, разболтала. Вон в каком свете Веру Васильевну представила. Как будто она на машины и подарки соблазнилась, а то, что это, может, такой редчайший случай человеческих отношений, что их на земле и не бывает почти, этого ей не понять. Где же понять, если сама из грязи не вылезает.
– Ты, – говорит Вера Васильевна Сергею, на Тоньку ей глядеть противно, – в чужой огород нос не суй. Ты лучше за своей подругой гляди.
– Вот оно как! – говорит Сергей. – Ты, значит, с американцем любовь крутишь, а моя жена – бэ? Ты это хотела сказать?
– А хотя бы и так!
– Эх, твое счастье, что ты женщина. Но ничего, механик тебя поучит.
– Барахло свое забери, американка! – это Тонька опять.
– Вещи возьми, – говорит Сергей. – Чего им тут валяться?
И сидят оба такие довольные, счастливые даже, как молодожены. Очень жалко, что у Веры Васильевны собачка совсем маленькая, ей бы сейчас овчарку поздоровее, бульдога – спустила бы она сейчас собаку с поводка: фас их, фас! Вот бы они повизжали!
– Спасибо вам большое, – говорит Вера Васильевна. – Только моих вещей в этом доме нет. А если у вас какие чужие есть, так это у хозяйки узнавать нужно. Она мне сама говорила, что к Восьмому марта подарков на двести рублей сделали. Вот и узнай.
– Так это я прислал, – Сергей говорит, и Тонька хохочет, словно она какую-то глупость сказала.
Тьфу на вас! Выскочила Вера Васильевна на улицу. Белочка у нее из рук вывернулась, плюхнулась в снег, взвизгнула и понеслась с лаем. Вере бы Васильевне сейчас куда-нибудь помчаться – такое у нее настроение, внутри все кипит. Мелькнул в памяти тот, уже давний сон, как они бежали с Белочкой каким-то парком, пока не оказались на берегу, а машины с рупорами всех спрашивали: «Где Сапрыкина? Вы не видели Сапрыкину?», а Сапрыкина – ее девичья фамилия. Как все хорошо начиналось! И надо же, теперь эта паразитка ее жизнь переиначить хочет, хочет ее лучшие чувства в грязь втоптать и чтобы над ней, Верой Васильевной, весь город смеялся, потому что, конечно, через Ленку про эту историю вся торговая сеть знать будет, знает уже, хоть в магазин не заходи ни в какой. Ах, шкура!
Вера Васильевна как раз мимо развешанного белья проходила. И видно, что Тонькино, – у нее одной белье в цветочках. Когда она только постирать успела? И Павликовы рубашки висят. И Сергея кальсоны. Ночь, может, целую стирала, Сергею показать хотела, какая она хорошая хозяйка, а все остальные – дерьмо.
И тут же мелькнула в голове Веры Васильевны одна мысль, и не мысль даже, а воспоминание, как она Анне Ивановне вещи предлагала и та спросила, нет ли детских вещей, и Вера Васильевна ответила, что пока нет. Пока нет. Значит, надеялась, что появятся у нее детские вещи. И Антон Бельяминович в письме упомянул, что надеется на сына. А теперь, значит, все прахом? Ни Антона Бельяминовича, ни сына? Ах, чтоб вы…
Шагнула Вера Васильевна к веревке и давай все сдирать – Пашкины рубашки, простыни, кальсоны Сергея. И валенками их в снег уминает. Вот вам! За то что над человеком издеваетесь. Думаете, только вам счастья хочется? А Вера Васильевна уже и на капельку рассчитывать не может?
Она обернулась и увидела, что Тонька и Сергей смотрят на нее в окно кухни. Если бы они ей что-нибудь крикнули, или пригрозили, или выскочили на улицу и кинулись с кулаками – Вера Васильевна не отступила бы. Она бы им тут дала бой, и тогда бы уже никто не посмел усомниться ни в ее чувствах к Антону Бельяминовичу, ни в его существовании, ни в их общем будущем счастье.
Но Тонька с Сергеем хохотали. Они глядели на нее сверху, стоя плечом к плечу, и закатывались от смеха, словно она последняя дура или такая уродка, что хуже клоуна. И стало Вере Васильевне так тоскливо, так жалко себя, что даже слез не нашлось, – пусто в душе, нету ничего, как ночью на улице в большом городе, когда ни прохожих, ни машин, ни огоньков в окнах, пусто, никого нет, страшно. Видела Вера Васильевна один раз такую улицу, когда в отпуске была, – ночью в универмаге «Москва» очередь за французскими сапогами занимала, только ей ничего не досталось.
Весь день она пролежала. И не то чтобы печень болела – нет, слава богу, ничего, и не то чтобы дел не было – дела всегда есть. А одно и вовсе неотложное – достать деньги. Эта мысль не выходила из головы. И когда время шло уже к обеду, Вера Васильевна подумала, что, может, продать кое-что из тех вещей, что в чемоданах. Конечно, сегодня четверг, толкучка закрыта, а в комиссионный нести – проценты сдерут и ждать неизвестно сколько, лучше пойти в «Восход», встать там на втором этаже, около лестницы, а вещи в руках держать – обязательно кто-нибудь подойдет, поинтересуется. Правда, вещи не очень модные, но для пожилого человека в самый раз, они как раз и покупают. А у свиристелок вроде Ленки откуда деньги? Много она там не наторгует, но хоть сколько. В ее положении, когда и рубля нет, любая сумма пригодится.
Надо бы выбрать что-нибудь и пойти, надо это сделать, ведь никто, кроме нее, Антону Бельяминовичу не поможет, а ему сейчас очень тяжело, но сил нет, словно оборвалось у нее все внутри, и даже странно представить, как это она вчера, после ночного дежурства, опять побежала на базу – как девочка. А сегодня совсем сил нет. И думать ни о чем не хочется, так и лежала бы всю оставшуюся жизнь, и ничего ей больше не надо. То есть так много надо, а сил совсем нет, и ничего она сделать не может, даже встать и до «Восхода» дойти. Поэтому и думать ни о чем не надо. Вот так лежать, и все. И никакой оставшейся жизни ей не надо. Сейчас бы уснуть и больше не просыпаться. Нужно только сначала Белочку покормить, а то начнет визжать, и не уснешь. Хотелось бы и Анне Ивановне долг прежде отдать. Но ей там по больничному листу причитается. Сообразит она, наверное, эти деньги взять. Или постесняется? А если немного меньше будет, так уж ладно, простит, наверное. Или пусть за это не сдает деньги, когда все Вере Васильевне на венок или что там еще собирать будут. Так Виктор и не узнает, куда она эти пятьсот рублей истратила. Но это тоже ладно, другие жены куда больше тратят в неизвестном направлении. А тут за пятнадцать лет только пятьсот рублей выманила. Это, если на годы разделить, по сколько получится? По тридцать три рубля тридцать три копейки в год, меньше, чем по три рубля в месяц. Такой расход он выдержит. Еще жаль, что Игорю так деньги и не перевела. Тут уж ничем оправдаться нельзя. Верно все-таки про мачех говорят. Был бы родной сын, не истратила бы. Но раньше-то она ему всегда посылала, сама, без подсказок Виктора Степановича. А тут соблазнилась на эти двадцать рублей. Стыдно, конечно. Но ничего, он молодой, он себе еще какие угодно часы купит, хоть золотые, хоть квадратные. И правильно Виктор Степанович говорит – зачем солдату часы? У него и так все по распорядку идет.
Обиднее всего, что столько писем и открыток от Антона Бельяминовича пропало. Теперь их где искать? И даже неизвестно, на кого думать. Злые люди все-таки, ох какие злые!
Но после обеда Вера Васильевна пересилила себя, сходила в магазин, купила мяса, и к приходу Виктора Степановича обед был готов. Виктор, конечно, разулыбался (готовился, наверное, к худшему), пошли в ход приемы сложные и попроще. В таком настроении разве будешь про какие-то деньги вспоминать? Один раз живем (колымчане тоже так иногда думают)! И Вера Васильевна о деньгах забыла – эти, уже, истрачены, новые нужно доставать. А так все нормально – тихо, уважительно, как в лучших домах.
И тут звонок. Вера Васильевна даже вздрогнула – несет кого-то. Ясное дело, не к добру. Она уже даже писем Антона Бельяминовича боялась – подождите, дайте это задание выполнить.
А это Сергей с Тонькой, Виктор как их увидел, там и вовсе расплылся. Еще бы, собутыльник идет, хороший вечер будет!
– Правильно, – говорит, – а то мы вчера и не поговорили. Бабскими делами занялись. А это у тебя что?
А у Сергея в руках магнитофон, та самая «Вега-305», триста тридцать пять рублей. Вера Васильевна ее в «Восходе» купила, можно и паспорт не смотреть, по коробке видно, с одного бока немного порвано. А Тонька узел держит.
– Подарочки, – говорит Сергей, – тут еще бутылка спирта была. Мы выпили, извини, механик. Она мне вчера очень под настроение пришлась. Но ты не бойся, я две «Экстры» принес.
– Ладно, – Виктор говорит, – у меня тоже найдется. А подарки кому?
– Да это же твои пятьсот рублей. Ты вчера говорил, что Вера их куда-то пристроила. Вот и получай обратно. Нам чужого не надо.
– Я ей говорю, возьми, – Тонька вступила, – а она убегает. Как дурочка, честное слово. И еще все белье потоптала.
– Стойте, – говорит Виктор Степанович, они сгрудились все четверо в узком коридорчике, Вера Васильевна из-за спины Виктора выглядывает. – Ничего не пойму. Это Вера все купила? А как они к вам попали?
– Да ты не волнуйся, механик. Бабья дурь, и больше ничего. Тонька обиделась что твоя жена ей под Восьмое марта деньги не заняла, и решила подшутить. Написала ей открытку от одного человека.
– Неправда, – сказала Вера Васильевна, – врет он все.
– Не вякай! – оборвал ее Виктор.
– А потом письма стала за того человека слать, подарки требовала. Вера покупала и к Тоньке их относила, чтобы та отправляла.
– Она думала, что уже профессоршей стала. Уй, я не могу!
– Цыц! – сказал Сергей. – Понял?
– А зачем она эти вещи покупала?
– Ну, влюбилась, что ли. Приятное сделать хотела этому человеку.
– Она в Америку к тему бежать собралась, ее там на вилле говорящие попугайчики дожидаются.
– Так, – сказал Виктор Степанович, – а твоя жена, выходит, ни при чем?
– Да как же! Она все это и придумала.
– А если она это придумала, ты зачем ее брехне веришь? Зачем вещи принес? Мало ли, что она придумает.
– Так ваши вещи-то.
– Чем докажешь? Я этот ящик первый раз вижу.
– Спроси жену, покупала она магнитофон или нет?
– Ну да, конечно. Моя жена, значит, кому-то подарки делала, а твоя, святая, все на Верку переложить хочет. Так, да?
– Это очень смешно, – сказала Тоня. – Чего ты с ними разговариваешь? Клади магнитофон, и пошли.
– Нет, – сказал Виктор Степанович, – вы уж, пожалуйста, вещи с собой забирайте. А своей скажи, пусть что-нибудь другое придумает.
– Да ты что, механик, чокнулся?
– Вы очень умные! С чего это моя Верка будет кому-то подарки слать? Америка ей зачем?
– Да ты спроси ее. Пусть сама скажет.
– Нет, – твердо сказал Виктор Степанович, – ты лучше свою хорошо расспроси. Может, что-нибудь новенькое узнаешь.
– Ты на что это намекаешь? – завелась Тоня. – Постыдился бы, старый уже. А ты тоже хорош! – это она на Сергея кинулась. – При тебе жену оскорбляют, а ты молчишь!
– Да ну вас всех к хрену! – сказал Сергей обиженно. – Погостить, называется, приехал. А вы тут бардак развели. С водкой-то мне теперь как?
– В другой раз, – сказал Виктор Степанович, – пусть постоит пока.
– Ты ее корочками заправь, – посоветовала Вера Васильевна, – или хочешь, кусочек лимонника дам, нам Игорь из Хабаровска прислал.
– Да ну вас! – сказал Сергей. – Счастливо оставаться.
Вот ведь какой, оказывается, Виктор Степанович. Наверное, все мы, и Вера Васильевна в том числе, его недооценивали, чуть ли не за растение какое принимали – живет, мол, простейшими интересами и больше ничего знать не хочет. А он такое благородство проявил – жену защитил, все обвинения отверг, даже вникать не стал, идите, мол, и все, и даже от выпивки отказался, хотя вот она, у порога стояла. А казалось, что дороже выпивки у него ничего на свете нет. Видно, правильно говорят, что в трудную минуту человек способен преобразиться, какие-то неведомые силы поднимаются из глубины его души и позволяют совершать прекрасные поступки.
Начни сейчас Виктор Степанович на глазах посторонних вникать в это дело, потребуй от жены отчет – и развалилась бы их семья, как карточный домик, потому что едва ли Вера Васильевна сумела бы соврать. Но он твердо сказал: «Вы это оставьте. Ты лучше в своей семье шлюху поищи, а моей жены не касайся. И нет вопроса – стухли гости с мешками, отступили перед этой твердостью и, не побоюсь этого слова, благородством.
И вот итог – сидят Вера Васильевна и Виктор Степанович та кухне перед плитой, продолжают прерванный ужин, все тихо и мирно, только Виктор Степанович нет-нет да и вскочит, словно посмотреть, что в комнате телевизор показывает, а на самом деле, конечно, стопки с серванта опрокидывает. Но можно ли его осуждать после всего случившегося?
И дальше вечер шел тихо и спокойно. И только уже перед тем как ложиться спать, Вера Васильевна присела к Виктору Степановичу на кушетку и сказала:
– Виктор, нам бы поговорить!
– Что еще?
– Да вот Сергей и Тонька приходили.
– Ну и что?
– Сергей про одного человека говорил.
– Ну!
– Что ты все заладил – ну да ну! Может, последний раз говорим. Или в первый. Я уж и не знаю.
– А не знаешь, так чего лезешь? Мне вставать рано.
– Так ведь был этот человек!
– Ну и ладно. Мало ли какие гадики бывают.
– И письма писал.
– Слышал. Ты думаешь, я глухой?
– Так как же, Витя?
– А никак. Я тебе сказал, что мне вставать рано.
– Ладно, – сказала Вера Васильевна, поднимаясь, – спи. Утром щи разогрей.
А на другой день Вере Васильевне тоже на работу с утра. Так быстро два выходных пролетели, что она и не заметила. Виктор, конечно, раньше встал, он всегда чуть свет поднимается. Но с Белочкой гулять, не пошел. Пришлось Вере Васильевне выскакивать. А уже начало девятого. Такая суета, что некогда о вчерашнем разговоре вспоминать. – только-только успеть собраться. Тем более что сменять Вере Васильевне эту толстую дурищу, а уж она-то и минутку не подождет, сразу ворчать начнет. Как же, бригадирша!
– Деньги принесла? – сразу спросила Анна Ивановна. Вера Васильевна только успела порог переступить.
– Подождешь. Горит у тебя, что ли?
– А Шульга тебе по больничному не заплатит, пока не отдашь.
– Ну и не надо. Я все равно увольняюсь.
– В Америку поедешь?
– А тебе-то что?
– Ничего. Над тобой уже вся база смеется.
– Кто это смеется? Мне официально выступить предлагали, рассказать.
– Вот ты и выступила. Бывают ведь такие кукушки!
– А ты-то кто? – рассердилась Вера Васильевна. – Только и умеешь каркать. Правильно тебя сын из дома гонит.
– А ты откуда знаешь? Тебе мало свою семью разрушить? Ты и на чужую покушаешься?
– Эх ты! Я ведь тебе правда собиралась детские вещи из Америки прислать. Если бы ты мне еще триста дала, я бы тебе целый вагон отправила.
– Очень нужно! Ты деньги отдай.
На том и расстались. Вера Васильевна и не рассчитывала у нее занять, так, к слову пришлось. Ну не дала – и не надо. Все равно уже ничего не поправишь.
К обеду, когда стало потише, Вера Васильевна принялась за письмо. А то можно подумать, что она сама, без Тоньки, ничего не сделает. Адрес-то у нее есть. Пускай обычной почтой идет, без военных летчиков доберется. Бумага вот только плохая, из журнала дежурств пришлось лист вырвать, но и это ладно, обойдется, не бежать же сейчас на почту, а просить ни у кого не хочется, если Анна Ивановна говорит, что смеются. Разве в бумаге дело?
Здравствуйте, Антон Бельяминович!..
Мне давно уже пора написать вам, но так все получалось, что времени в обрез, только успею посылку Антонине Петровне принести, и она уже бежит, потому что ваше доверенное лицо или летчик дожидается. А писать некогда. Да и негде, потому что дома неудобно, и на работе мешают, надо открывать ворота, считать места и расписываться, а это все на улице, и холодно все время бегать…
Но ведь я уже привыкла. В Атке какие морозы были! С этими не сравнишь. А я там даже гриппом не болела. Может, потому что совсем молоденькая была, организм был посильнее. А теперь вот холецистит и часто бывает общее недомогание.
Но я думаю, что то временное. Съезжу в отпуск, погреюсь в теплых местах, водичку хорошую попью, а то наша «Тальская» плохо помогает. И станет полегче. На работе мне, наверное, путевку в санаторий дадут. В нашей стране, как вы знаете, заботе о здоровье трудящихся уделяют первостепенное внимание.
А вот приехать к вам насовсем я, наверное, не смогу. Вы не подумайте, что я ваши письма не читала или поняла неправильно. Напротив, я во всем разобралась и очень признательна вам за дорогие слова и подарки. Наверное, во всей моей прошлой жизни не было у меня более радостных минут, чем те, когда я читала, как вы пишете.
Но только знайте, что есть такие слова: не судьба. И подходят вроде друг другу люди, и будущее перед ними открывается, а вместе им быть нельзя. Мне вот тоже, наверное, нельзя уезжать с Севера – организм привык. У нас тут часто бывает, что выйдет человек на пенсию, уедет на материк, а через месяц или два в газете объявление, что скончался. А если бы не уехал, то, наверное, жил бы еще да жил. У нас ведь тут кислородная недостаточность, кислорода в воздухе на двадцать процентов меньше, чем на материке, от этого, наверное, все и происходит. Вы это как ученый должны знать.
И другая причина есть тому, что нельзя нам быть вместе. Как же я своего супруга оставлю? Конечно, он далеко не идеальный спутник жизни, многое человеческое ему не чужое, но ведь человек. Да еще с такой трудной судьбой. Другой бы уже давно зачерствел и озверел совсем, а он все-таки сумел человечество сохранить и на производстве благодарности имеет. Надо мне о его старости позаботиться, ему ведь уже пятьдесят с лишним. А то кому он на старости лет нужен? Нет у него никого. Вы мою собачку хвалили, значит, добрый человек. Это я еще могу заключить по тому, какие вы прекрасные подарки мне купили. Спасибо вам за них огромное. А если добрый, то поймете меня правильно. Всякий человек заслуживает внимания, и нельзя свое счастье строить на горе или гибели другого.
Вы даже не представляете, как мой супруг поступил, когда узнал о нашей переписке. Он мне ни слова упрека не сказал, словно и не было ничего. Не стал меня перед посторонними позорить, а выдворил их вежливо и с достоинством. Разве такого человека нельзя уважать?
Еще я должна попросить у вас прощения за одну вещь. Как теперь выяснилось, все мои к вам посылки остались неотправленными и всеми этими вещами завладела низкая женщина Антонина Петровна. А вы еще предлагали ей подарки дарить. Вы не думайте, что я вас за это упрекаю. Я одна во всем виновата. И мне горько думать, что вы считаете меня жадной и неблагодарной.
Теперь, когда все решилось, я могу вам спокойно сказать, что всерьез собиралась ехать к вам и покупать что-либо для вас и ваших слуг мне было только приятно. Но, видно, не судьба, как я уже сказала.
На этом я заканчиваю свое письмо. Передайте мои горячие приветы вашей дочери, ее мужу и дочке Риточке. Извинитесь за меня, что их просьба осталась невыполненной. Еще раз спасибо вам за ваши письма. Только дальше нам переписываться уже не надо, не надо нам душу разрывать, если не оказалось у нас будущего. Так будет правильнее. Извините, что отняла у вас так много драгоценного времени.!
Желаю большого успеха нашей советской выставке золотых изделий. А наши горняки, как вы знаете, не подведут и добудут драгоценного металла столько, сколько нужно, и еще немного.
Остаюсь с уважением к Вам Вера…
Обратный адрес Вера Васильевна писать не стала – незачем, если решили переписку кончать. А если он через год или два вспомнит о ней, то ведь он адрес знает, и она никуда не денется.
По дороге домой бросила Вера Васильевна это письмо в ящик. И сразу спокойно стало у нее на душе – как будто и не было трех сумасшедших недель, когда она куда-то рвалась, болела, покупала, переживала, – и грустно. Словно вышла она из агентства Аэрофлота и тут же, у дверей, разорвала только что купленный билет на материк – жалко денег, но приятно. Что лететь никуда не нужно, а то и намучаешься по дороге, да и вообще летать страшно. А люди все на нее смотрят как на ненормальную – чокнулась тетка, билет рвет. А ей и жалко и смешно. И грустно, конечно, что так все кончилось и что теперь возвращаться ей домой, к немудрящим коммунальным удобствам, Белочке и гадикам. И, странное дело, стоило ей подумать об этих нехитрых и немногих оставшихся у нее радостях, как все это ей стало ближе и роднее. И так захотелось скорее домой, скорее очутиться в своей квартире, почувствовать, что ничего не случилось и все осталось, как было, – так захотелось, что она чуть не побежала. Шла и улыбалась – чего это я, как дурочка?
Хорошо еще, что уже темно было. А то и правда люди подумали бы: чокнулась тетка – идет и улыбается.
Она думала, что Виктор уже спит, – может быть, пьяненький. Но, подходя к дому, увидела свет во всех окнах и удивилась – чего это он иллюминацию устроил? Дальше – больше, сплошные сюрпризы. Квартира запахами полна – значит, Виктор что-то готовил. В большой комнате стол выдвинут на середину, скатерть постелена, тарелки расставлены. И – Вера Васильевой сначала подумала, что ей чудится, – в центре стола в стопочке маленький букетик подснежников. Ай да Виктор Степанович!
А он спрятался где-то, не спешит в коридор, ждет, когда Вера Васильевна все сама увидит. Надо же, а? Праздник, что ли, сегодня?
– Вить, – спросила Вера Васильевна, он в кухне филе кальмара строгал, – я чего-то не пойму. Праздник сегодня?
– Не нравится?
– Да почему все это?
– Захотелось. – говорит, а сам в карман лезет и достает маленькую овальную коробочку. – На!
А там колечко. Да Вера Васильевна и не мечтала о таком – бриллиантик довольно крупный и длинненький, а само золотое с платиной. Это же сколько стоит!
– Ладно, – сказал Виктор Степанович, когда Вера Васильевна, совершенно пораженная, заохала. – День рождения у тебя сегодня. Забыла, что ли?
Это был удивительный вечер. Таких в жизни, может, и бывает два или три. Вера Васильевна выпила шампанского. Ей было легко и радостно. А когда Виктор Степанович запел свою любимую песню, ей не сделалось смешно или противно оттого, что голова дрожит. Она даже подпевала мужу, удивляясь только тому, что слова такие нескладные: «…а за то, а за то ты отдай мне жену!» Как это – жену отдать? Это вам что – стул или телевизор? Чурка несмышленая?
И ни она, ни он не вспоминали о всей этой истории в письмах и посылках. Только раз, заглядевшись на кольцо, Вера Васильевна сказала:
– Вещи у них все-таки забрать нужно.
– Ладно, еще заработаем. Ты ведь его и не видела никогда?
– Нет. Он мне только письма писал.
– А ты ему теперь напиши – так, мол, и так, и пусть больше не беспокоит. Напишешь?
– Да я уже написала. Сейчас в ящик бросила. Честное слово.
«А деньги я Пете отдавать не буду, – подумала при этом Вера Васильевна. – Пускай Тонька с ним сама рассчитывается».
…Вот и все. И как мне ни жалко расставаться с героями, момент этот настал, потому что история подошла к концу. Может, те, кто ожидал каких-нибудь драматических последствий, сильно теперь разочарованы. А я очень доволен. Я доволен, что все кончилось так мирно и полюбовно, И если порок в лице Антонины Петровны оказался ненаказанным, так: уж ладно, как говорится, шут с ней. Сергей ведь ей некоторую выволочку устроил – и хватит, не будем кровожадными. А то, что Вера Васильевна кое-каких вещей лишилась, представляется мне до известной степени справедливым: за удовольствия надо платить, тем более такие. Нельзя же ее полностью оправдывать?
