Текст книги "В краю молчаливого эха"

Автор книги: Александр Меньшов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 28 страниц)

15

…В этот вечер даже отец отчего-то выглядел обеспокоенным. Молчаливый, углублённый в свои думы, он долго-долго курил трубку.

Мать управлялась по дому, пытаясь тем отвлечь и себя, да и дочку. Агнюшка закончила мести и, поставив в угол веник, устало села на лавку, прямо у широкого окошка.

Вечерело. Где-то за печкой затянул свою тоскливую песню сверчок.

– А дальше что? – спросила дочка у мамы.

Так хотелось дослушать сказку. Хоть та и страшная, но неимоверно интересная. Правда, мать не очень-то любила её рассказывать. А сегодня вот уступила.

– А на дворе уж ночь, – продолжила мама. Она вытянула ухватом тяжелый кипящий горшок, вытерла руки о передник и повернулась к дочери. – И темно так, что хоть глаз выколи. Страшно девочке, но делать-то нечего.

Мать присела рядом с Агнией, поправила ей волосики. Рука была холодной, однако приятной на ощупь. Дочка прильнула к ладони, глаза прикрыла.

– Пошла девчушка тропкой кривой. И пришла, значит, в лес. Долго ли, близко ли, видит она – тын высокий. А на нём черепа насажены. А дальше, за тыном-то, изба виднеется, да не простая…

Скрипнула входная дверь. Было слышно, что в сенцы кто-то зашёл.

Отец тут же выпрямился, а мать испуганно встала.

Тут отворилась внутренняя дверь, и на пороге показалась высокая темноволосая незнакомка.

– Доброго здоровья, хозяева! – улыбнулась она, делая шаг вперёд.

– И тебе здоровья да благополучия! – пробасил со вздохом отец, откладывая трубку.

Агнюшка выглянула из-за матери. Глаза любопытные, блестят, как новёхонькие медные монетки.

Незнакомка, молодая женщина, сразу уставилась на девочку.

– Это и есть Агния? – улыбнулась женщина, обращаясь к матери. – Красивая… Наверное, и умница. А?

Последнее уже относилось к дочке.

– А я Нада, – представилась незнакомка…

Агния открыла глаза. Сон? Или явь?… Нет, сон! Слава, Сарну! Только сон… Вернее воспоминания… старые, недобрые в воспоминания…

Это все из-за того разговора с Семёном.

А, кстати, что он там? Спит…. да, кажется, спит.

Агния осторожно, чтобы не разбудить, стал поглаживать Прутика по головке. Полуночные забавы вдруг показались каким-то нереальным видением… сладким маревом. И тут вновь внутри живота защекотало.

А потом стало чуть-чуть стыдно. Уши у Агнии вспыхнули невидимым огнём. Жар спустился до самых пяток.

«О, Тенсес! – зашептал девушка. – Я понимаю, что нарушаю «домострой», но… но…»

В горле от лишних слов запершило. Агния нервно заёрзалась. Тут тихо простонал Прутик. Он прижался к телу Агнии, опять что-то сонно проговорил и затих.

– Спи… спи, мой хороший, – прошептала девушка, сама закрывая глаза.

…А на тыне – черепа. И глаза у них светятся. Нада подхватила обомлевшую испуганную шестилетнюю девочку под руку и живо затолкнула во двор…

Агния испуганно дёрнулась, но не проснулась.

…Всего женщин было одиннадцать. Они сгрудились перед малышкой, рассматривали так, как мужик оглядывает тягловую лошадь на рынке.

– Н-да! – буркнула одна из них. Агния потом узнала, что это старшая из всех учениц Слепой Перехты. Звали её Полина. – С Ядвигой не сравнить…

– Да полно тебе! – улыбнулась Нада. – Все мы такие были, вспомни. Агния себя ещё покажет. Верно?

Девочка быстро-быстро закивала. Сама прижала к груди мамину куколку, глазками клипает, озирается.

– Перехта скоро явится, – сказала Полина. – Надо бы нашу новую сестрицу в порядок привести…

Снаружи по стенам да крыше громко забарабанили капли дождя. Они стучали даже в окно. Но стук это убаюкивал, успокаивал. Вот где-то недалеко громыхнула гроза.

Агния на какое-то мгновение «выплыла» из бурной ткани сна-воспоминания. Снова огляделась… Где? Что? Как?

Сознание обволокло, потянуло. Несколько секунд и снова оно погрузилось в тяжёлый сон.

…Это была огромная скукоженная сухопарая старуха. Длинные космы закрывали её сморщенное лицо. Виден был только рот.

Слепая Перехта – это была она, точь-в-точь похожая на «лесную ягу» из зуреньских сказок.

Колдунья подобралась поближе к девочке, взяла её за руку. Цепко, словно ворона, уносившая ветку в гнездо. Притянула ладонь к своему крупному носу. Нюхала её так, будто хотела втянуть в ноздри целиком.

Из беззубого рта, напоминавшего больше вонючую яму, высунулся длинный язык. Он живо облизал пальцы, ладонь, отставляя блестящую широкую полосу желтоватой слюны.

– Та-ак! – просипела старуха. – Чую, слаба она ещё.

– Да уж не Ядвига! – недовольно хмыкнула Полина.

– Цыц мне! Раскудахтались! Ясно дело, что не Ядвига!

Старуха обернулась на девушек и те тут же потупили взор.

– А ты, дочка, не бойся, – уже более мягким тоном сказала Перехта. – Тут тебя никто не обидит.

Старуха попыталась ласково погладить девочку по голове. Но вышло так, что она её неуклюже потрепала, как собачонку.

– Небось, сказок-то наслушалась, будто я детей в печи жарю да ем, – продолжила Перехта.

– Мне бы домой, – жалобно пролепетала Агнушка, еле сдерживая слёзы.

– Теперь это твой дом!

– Навсегда? – испугано пискнула девочка.

– Как боги распорядятся.

Она вдруг убрала свои спутанные волосы с лица, и Агния поняла, отчего её прозывают Слепой: в глазницах было пусто. И это было так жутко, что Агния ненароком обмочилась…

Громыхнуло. И потом ещё. Аж изба затряслась.

Агния вскочила.

«Что со мной? Откуда этот дурацкий сон? Чего он меня преследует?» – девушка огляделась, присела.

Было слышно, что снаружи льёт вовсю. Поднялся ветер. Он печально подвывал в печной трубе, скрёб по крыше.

Сон отступил. Его место заняли мысли о том откровенном разговоре, произошедшем пару часов назад с Семёном…

– Я… я… тебя люблю, – банальные, простые по сути слова, но как только Прутик их произнёс, Агния вдруг поняла, сколько тут скрывается смысла, которого она никогда раннее не видела. Не замечала.

Агния тут вскочила, повернувшись к Прутику спиной. А он испуганно присел, потянулся погладить, успокоить. Его пальцы тронули тонкую полоску меха, пробегающего вдоль спины.

– Я тебя люблю, – повторил Семён, уже громче и увереннее.

– Ты… ты… Так сразу и любишь? – Агния испугалась. Ей казалось, что она ослышалась. – Ты… ты… ты не знаешь меня… вовсе не знаешь…

Голос Агнии стал хриплым, взволнованным.

– Мне достаточно того, что я уже знаю…

– Любишь, говоришь? – перебила Прутика Агния. – Кого? Таки се мерзоту? (Эдакого уродца?) Ктуры покрыяе всички се вады? (Который скрывает от всех свои уродства?)

– Оно пра каж се вам? (О чём ты?)

Агния резко протянула руки, показывая остренькие коготки на пальцах, тонкий слой серебрящегося меха на запястьях и предплечьях… Потом махнула головой на пепельный волчий хвостик.

– Се мало с това? (Этого мало?) – голос Агнии совсем упал.

– И какво от това? (И что с того?) – присел рядом Прутик. – У меня вот на колене шрам… В детстве о косу порезался…

– Ты издеваешься? – всхлипнула Агния.

– Нет, – тряхнул головой Семён. – Меня не волнуют и не пугают эти… эти… вады…

«Уродства» Прутик не рискнул сказать, уж слишком грубоватым показалось слово.

– Меня за то волнуют и…

Агния вдруг расплакалась.

– Я все равно тебя люблю, – упрямо повторил Прутик, прижимая к себе ведунью.

Ветер негромко зашуршал в крыше, теребя солому. За окном мелькнула зарница, предвещая скорую грозу.

Агния долго не могла успокоиться. В душе бушевало смятение, даже хотелось завыть.

А Прутик поглаживал, нежно целовал в шею.

– Всё эта Ядвига… Крамольская, – грустно сказала Агния, едва чуть успокоилась.

– Что? – не понял Семён.

Агния вытерла слезы. Её голос хоть и стал глуше, но в нём уже пропали истерические нотки.

– Это было давно… Очень давно. Я ведь, коли помнишь, сама из Чарово. С шести лет меня отдали в услужение… к Слепой Перехте. До сих пор не знаю, почему мои родители так поступили.

– А ты их давно видела? – спросил Прутик, поглаживая Агнию по плечу, затем дотрагиваясь пушка загривка. Тут же захотелось припасть губами к теплой шелковистой коже.

– С тех самых пор, как оказалась в самых непроходимых дебрях Тёмной пущи. Мне теперь в Чарово и возвращаться не хочется… Кому я там теперь такая нужна?

Агния вздохнула и чуток помолчала, видно собираясь с мыслями. Продолжила с некоторой неохотой:

– Лет десять я обучалась у этой Перехты… Хотя, обучалась – слишком громкое слово. Была на побегушках. Она, то отправляла меня за жабьей слизью, то за травой какой. Убирала в избе, есть готовила на всех…

Агния горько посмеялась и, склонив голову продолжила:

– Одно благо с той уборки было: выходило так, что мне единственной разрешалось в комнату Перехты заходить. Я там много чего удивительного видала…

Агния чуток улыбнулась.

– Нас было двенадцать дочерей… Так мы прозывались меж людей. Да и меж собой порой… Я была самой младшей. Пришла на место иной девушки… Её звали Ядвига… Ядвига Крамольская. Старшие ученицы рассказывали, что она была очень способной колдуньей. Перехта прочила её своей преемницей. А Ядвига, что тут утаивать, от природы была весьма сильной чародейкой…

– А что с ней стало? – спросил Прутик, обнимая сзади Агнию.

– На тот момент Ядвига разругалась с Перехтой и уже ушла…

– Разругалась?

– Полина, одна из сестёр, как-то мне сказала, что Ядвига мнила себя достойной более лучшей участи, чем быть «лесной ягой».

– А кто это такие?

– О! Ты никогда не слышал о них?

– Не припомню… Слово знакомое…

– Так у нас звали могучих колдуний… Это не зельщицы, не травницы. А действительно сильные колдуньи. С Великими магами им, конечно, не тягаться, но всё же…

– И много таких колдуний бывает?

– Раньше, говорят, в предгорьях Глухомани их было много. Даже в нашем Чарове лет сто назад жила некая Бефана. Про неё много хорошего помнят… А вот Ядвига же… Слободкинские её не очень жаловали. Она твердо решила бросить учение у Перехты и прислуживать князю.

– Какому князю?

– Адриану… последнему из Валиров. Если это правда, то его вместе с дочерью прокляли эльфы лет эдак… двадцать с хвостиком… тому назад…

– А-а, кое-что вспомнил, – Семён закивал головой. – Слыхал, слыхал.

– Так вот, после того, как в замке произошло несчастье, Ядвига Крамольская куда-то убралась. Один раз она заезжала к Слепой Перехте. Они долго о чём-то спорили, заперевшись в комнате.

– И что было дальше?

– Ну… знаю, что Ядвига вышла оттуда очень рассерженная. А Перехта молча ушла в лес почти на неделю. Мы поняли, что они меж собой сильно-сильно повздорили. Кажется, Ядвига хотела заполучить какую-то книгу заклинаний, но Перехта отказала… А потом, через некоторое время мы узнали, что Ядвига выходит замуж за некого Глеба Мудрова из Старой слободки. Она переехала к нему вместе со своим сынком.

– Сынком?

– Угу… Мы тоже удивились…

Агния замолчала. Было такое ощущение, что она заснула. Прутик постарался заглянуть в глаза ведуньи, и только потом понял, что она тихо плачет.

– Той ночью… той ночью, – проглотив слезы, попыталась продолжит рассказ Агния, – на дом напали. Я не видела их лиц, одно знаю, среди нападавших были эльфы.

– Эльфы!

– Да, они. Некроманты. У них ещё такие крылья за спиной… как у летучих мышей… Одного помню звали Арманд… Он был за главного. А ещё Арсен… Арсен ди Дюсер… Я запомнила его, поскольку он уж очень был красив… А вот глаза злые-презлые.

В некотором роде мне просто повезло. Кто-то из нападавших или пожалел тощую девчонку, или ещё по какой причине, но, в общем, меня бросили в подпол, а остальных, вместе с Перехтой жестоко убили, а тела сожгли.

Потом приехала Ядвига. Её люди перерыли всю избу сверху донизу. Собрали все книги, все записи, что были в доме.

– Меня на следующий день вытянули, приказали прислуживать гостям, – тут Агния нахмурила лобик. Лицо её стало похожим на мышиную мордочку. – Я подчинилась… жить-то хотелось…

– Так что искала Ядвига? – поинтересовался Прутик.

– Могу только предположить из обрывков разговоров между ней и теми эльфами, что они хотели выяснить тайны «оборотничества». Перехта, говорят, сильно на том зналась. А Ядвига из-за того, что желала лишь обогатиться (иначе зачем отправилась к князю да потом замуж за Мудрова вышла), так и не узнала всех секретов старой колдуньи. А ещё Ядвига упоминала как-то, что хочет уразуметь язык призраков.

Прутик напрягся, стал более собранным. Он даже дышать стали тише, лишь бы расслышать рассказ Агнии.

– Гости на следующий день уехали. Остались я да Ядвига.

– А Мудров? Её муж?

– Когда я поселилась тут, в Старой слободке, то узнала, что Глеб Мудров умер, причём очень странно умер. А его дети пропали… Люди во всём обвинили Ядвигу и она со своим сыном бежала. Где-то скиталась… Это она уже потом у нас в Темной чаще объявилась… Связалась с какими-то людишками да эльфами-некромантами.

А защитить нас было некому. Ведь в Глухомани почти никто не живёт. Места там заповедные, дремучие. Даже охотники не лазят. Боятся…

И не помогли ни заборы с черепами, ни Зубатые ворота. Магия тех эльфов была сильной. Слепая Перехта ничего не смогла поделать.

Меня по-прежнему Ядвига держала в подполе. А сама запиралась в комнате Перехты. Наверное, колдовала. Или варила зелья… И вот как-то ночью заявилась за мной. Говорит, мол, сейчас снова гости приедут. Живо накрой на стол, а потом спрячься, да так, будто и нет тебя тут вовсе. Я все сделала, ушла в соседнюю комнатушку. А там, видишь ли, было неприметное окошко. Через него всё слышно.

Нихаз меня тогда дёрнул! Эх, коли б вернуть то время! Проклятое любопытство… Да ты сам понимаешь, когда говорят, что нельзя, сразу хочется попробовать.

В общем, после полуночи заявились гости. Первым вошёл её сынок – Мстислав. Дородный такой, видный. За ним несколько эльфов. Я спряталась, жду, да слушаю…

Если судить по тону, то разговор у них был очень серьёзный. Они даже порой громко спорили. Повышали голос… Но вот говорили они в основном по-эльфийски. Лишь изредка забывались… Правда, в такие минуты разговор был о чём-то несущественном… Хотя… хотя, был один момент. Сейчас вот вспомнила. Кто-то из эльфов давал советы по поводу какого-то зелья. И после этого они все направились в комнату Перехты. Я обождала… потом решила подойти к дверям, подслушать.

Наивная дура! Вот дура! Чем думала! – Агния горько вздохнула.

– За дверями, – продолжала она рассказ, – доносилось слабое бормотание. Только прислонила ухо, а тут меня кто-то хвать за шиворот! Тут и сердце в пятки ушло. Даже взвизгнула от испуга.

Это был Мстислав – сын Ядвиги. Отворил он дверь и зашвырнул меня в комнату.

– Помню, как все вокруг сгрудились: и эльфы, и Ядвига… Глаза злые, будто я им что недоброго сделала.

Агния вдруг закрыла лицо руками и вновь заплакала. Так горько, так по-детски, что Первосвет вдруг поёжился, ощутив себя бессильным великаном. Его уши запылали «огнём», ноздри расширились, засопели. А далеко внутри загорелась яростная злоба… на Ядвигу, на Мстислава… на эльфов… Заскрипели нервно сжатые кулаки.

– Меня чем-то опоили, – проговорила Агния, сквозь слёзы. – Заставили проглотить всё до капли… А потом снова швырнули в подпол.

Я думала, это яд. Стали ныть кости, чесалась кожа… и даже волосы на голове болели… Вот только тронешь и болят!

Так плохо мне не было никогда!

А эльфы и Ядвига периодически приходили, смотрели. Качали головами, что-то друг другу рассказывали.

– Не знаю, сколько дней я провалялась там на земле. Может сутки, может и двое… Просто наступил такой момент, когда я вдруг очнулась… Гляжу, а тут… тут… тут это…

Агния показала руки.

– Погляди на пальцы, на спину… на хвост… Я и не человек, и не зверь. Уродина! У них, понимаешь, что-то не вышло… я так это поняла… И теперь… теперь я вынуждена скрывать от всех…

– Тихо… тихо… тихо…

Прутик прижал Агнию к себе и успокаивающе шептал на ухо одну и ту же фразу. А у самого мысли скачут, будто взбешённые кони.

– Я не знаю, каким образом выбралась оттуда… как сбежала… Просто очнулась уже аж на берегу Малиновки. Было утро. Гляжу в отражение в воде… на вот это всё… И понимаю: жизнь кончилась. Куда идти? Что делать? Кто поможет-то?

– Тс-с-с! Тихо… тихо… успокойся…

Прутик гладит по голове, успокаивает. Снаружи поднимается ветер. Снова блистает зарница надвигающейся грозы.

И Агния всхлипнула, закрыла отяжелевшие веки. Уставший разум потянул ко сну… На ухо убаюкивающе бормотал Семён… что-то про любовь… И Агния начала быстро-быстро тонуть в липкой ткани дремоты.

И снится ей неясный полузабытый родительский дом… отец, курящий трубку, сидя за столом… мать, которая ловко управляется у печи… где-то мурлычит кошка… в воздухе пахнет свежей сдобой…

– А дальше что? – спрашивает Агнюшка у матери, глядя в темнеющее окно.

– И пошла девчушка тропкой кривой…

16

В пепельно-сером предрассветном небе зыбились тусклые звезды. Из леса медленно-медленно выползал туман. Он тихо опускался на траву, на кусты, на дома, оплетая их тончайшим ожерельем прозрачных капелек росы.

Слободка спала. В окнах домов было темно. Кое – где лениво потявкивали дворовые собаки.

Дышалось как-то глубоко и свободно. Весна уже давно и полностью вступила в свои права. Чувствовалась её властная рука.

Прутик поёжился от всепроникающей сырости и ускорил шаг. Ночью лил сильный дождь, оставивший после себя глубокие лужи и непроходимую грязь.

Мысли в голове возвращались к ночным воспоминаниям. Перед внутренним взором вставал тихий образ спящей Агнии… её горячее обнажённое, в чём-то даже целомудренное, девичье тело… распущенные густые волосы, пахнущие отчего-то ромашкой…

Семён тряхнул головой, отгоняя мысли. А они всё одно назойливо теребили душу.

Паренёк, скукожившись, быстро-быстро засеменил в сторону трактира, словно опасаясь чьих-то случайный глаз. В этот миг подумалось, что лишь только стоит кому-то окинуть взглядом Прутика, то он сразу сообразит, чем тот ночью занимался.

Надо придти раньше, чем пробудится Бор. Не хочется, чтобы он расспрашивал где был, что делал…

Сегодняшнее пробуждение было сладким. Рядом любимая… её глаза заглядывают в само нутро парня… в саму душу… словно ищут ответы на свои несказанные вслух вопросы…

Потом был долгий-долгий поцелуй. Ласковый шёпот… Прутик вновь признаётся в любви… Агния опять говорит про его добрые глаза.

– Таких не ни у кого… ни у кого…

Прутик смущенно улыбнулся. Слова приятные, но слишком уж хвалебные.

– Останься на минутку… на одну минутку, – шепчет в ухо Агния.

Одеяло сползло вниз, обнажив её плечи и грудь. Семён вдруг оробел, его лицо покрылось стыдливыми пунцовыми пятнами.

А, может, ну его всё в болото? Может, остаться? И не на минутку?

– Мне с тобой хорошо, – признался Семён, зарываясь лицом в волосы Агнии…

Тут Прутик споткнулся, чуть не шлёпнулся в грязь.

– Да что б тебя! – тихо выругался парень. – Так торопишься, что под ноги не смотришь.

Семён огляделся и снова продолжил свой путь. В этот раз он уже внимательно глядел вниз.

Мысли сосредоточены… участок трудный: густая трава, слева глубокая лужа, справа гнилой покосившийся забор с зарослями крапивы…

Прутик осторожен, ведь упасть ему совсем не хочется. И из-за этого он не увидел невесть откуда возникшие на его пути людские фигуры. Только получив сильный тычок в бок, и свалившись при этом в ту грязь, которую так старался обойти, он понял, что произошло нападение.

«И Бор же предупреждал!» – мелькнуло в голове.

И тут снова удар. И в этот раз в ухо.

Зашумело… засвистело… мир перед глазами закружился… Потом, кажется, Прутика куда-то поволокли… Чужие голоса пытались прорваться сквозь тугую пелену…

– … мешок… на голову одень! – Семён еле-еле разобрал слова нападавших.

– Угу!

И тут громогласное: «Ка-а-ар!»

Все вздрогнули. Даже Прутик. Его голова с трудом повернулась, и глаза выхватили на ветке огромную ворону. Она недовольно глядела на людей внизу.

– Жирная, тварюка! – прошепелявил кто-то слева.

– Ка-а-ар! – гаркнула птица, вытянув шею.

И тут же ещё: «Ка-ар-х-х! Ка-ар-х-х!» Это вторили ещё две вороны. Одна примостилась на заборе, другая на крыше дома.

– Вот суки! Развелось же гадин!

– Ага, – согласился другой голос. – На Битом тракте, говорят, половина деревьев в их гнёздах. Как едешь, орут благим матом.

– Ты глянь, какие страшные! Народит же Сарн таких тварей!

– Сарн… или Нихаз… кто его поймёт.

– Чо спим? Мешок ему на голову! – воскликнул третий человек. – И ходу отсюда!

Мир тут же погрузился в темноту. Кажется, действительно натянули мешок. Но перед этим, Семёну вдруг показалось, что из тумана вырвалась огромная крылатая тень.

Прутик получил увесистый удар под рёбра. Из головы всё мигом вылетело: и тени, и вороны… Удар был такой, что воздух из лёгких тут же улетучился. Семён стал задыхаться, всё закружилось… и кружилось… и кружилось…

Лишь спустя какое-то время, Прутик понял, что просто валяется на земле. Никто его не несёт. Никто не тащит. Не бьёт.

Издалека слышится характерный лязг железа, тонкие людские вскрики, хрип… И снова громогласное «кар», а спустя мгновение темень прошла. Мешок был сдёрнут с глаз.

– Цел? – голос принадлежал Бору.

– Ч-что? – просипел Семён, крутя головой по сторонам. – Что произошло?

– Что да что! Цел, тебя спрашиваю? Хорошо ночку провёл? Вижу, что неплохо.

Бор поднялся. В его руках тускло блеснули окровавленные клинки.

Северянин небрежно смахнул с них кровь и подошёл к каким-то телам.

– Кто это? – непонимающе, спрашивал Прутик.

– Друзья! – ухмыльнулся Бор.

Судя по всему, это и были те самые незнакомцы, что напали на Семёна. Только двое из них всё ещё подавали признаки жизни. Один полусидел, прижимая руки к животу и судорожно глотая воздух. Второй – здоровенный толстяк, скорее всего, уже кончался.

Бор убрал клинки и с довольной улыбкой подошёл поближе. В его руке будто сам собой вырос нож.

– Ну, здравствуй, Сом! – гаденьким тоном проговорил северянин.

Толстый громила повернул голову и застонал.

– Узнал? – всё тем же тоном спрашивал Бор.

Он резко опустился вниз, и одним коленом надавил на грудь полуживому Сому.

– Вот, Прутик, изволь познакомится. Это Часлав Северский! На Новой Земле он со своими дружками хотел отправить и меня, и мою жену в чистилище. А я, как видишь, ещё живой.

Толстяк захрипел. Он попытался скинуть давившую в грудь коленку, но сил уже не было.

– Видно у вас, Северских, судьба такая, – захохотал Бор. – Вот что, братец! Коли скажешь, кто вас послал, умрёшь легкой смертью.

Прутик сразу понял, что Часлав ничего не скажет. В его глазах было столько презрения, столько ненависти, сколько бывает у человека, которому уж нечего терять.

– Жа-аль, – прохрипел Сом, – что я-я… тогда… не вспорол пузо… твое-ей сучке…

И Северский хотел ещё плюнуть.

Но Бор вдруг поднёс нож и, как Прутику показалось, медленно-медленно, совсем неторопливо принялся резать горло. Семён вздрогнул и даже ойкнул.

Ноги толстяка странно дёрнулись и затряслись в нервной пляске.

Что-то лопнуло, захрустело… во все стороны била кровь… А Бор продолжал резать, второй рукой держа голову Часлава за волосы.

Прутику казалось, что прошло около часа, хотя на самом деле несколько минут. Парень закрыл руками рот, не в силах ни сказать, ни вскрикнуть.

Даже когда голова была полностью отделена, ноги Северского всё ещё продолжали дрожать. Бор поднёс к своему лицу нож и демонстративно облизал его кончик. Прутик даже крякнул от неожиданности и поморщился, мол, как можно подобное делать… Как можно вообще пробовать человеческую кровь! Это же кощунство! Грех! Варварство! Сарн такого никогда не простит!

Или у северян, живущих на далёком Ингосе, так принято? Вот уж точно потомки каторжников! У них у всех, наверное, такая жестокость в крови!

А Бор сощурился, словно смаковал, а потом снова облизал лезвие. Кажется, ему понравилось.

Затем он несколько небрежно вытер лезвие о штаны зарезанного Северского и неторопливо, вернее как-то вальяжно, с тонкой ухмылкой на губах, приблизился к другому бандиту, раненному в живот.

– Кто ты такой? – от тона, которым был задан вопрос, даже Прутик похолодел.

– Я-я… Я-яков… Качалов, – прохрипел бледный незнакомец.

Он глядел на голову Часлава, из которой всё ещё вытекали тонкие струйки крови.

– Я – Бор Головорез.

Раненный скривился и хрипло прошептал:

– А-а… йа про тобе слышал… кх-х-х…

Яков не выглядел особо испуганным, даже не смотря на отрезанную голову его товарища. А бледность его лица, скорее всего, была вызвана ранением.

– Кто приказал? – задал прямой вопрос Бор.

Яков отвернулся в сторону. Отвечать он не хотел. И судя по всему, настраивался на то, что его сейчас будут к тому принуждать.

По лицу раненого читалась лишь одна мысль – досада.

– Мне повторить вопрос? – наседал Бор.

Говорил он негромко, спокойно. Качалов сплюнул кровь с губ и вдруг ответил:

– Белый Витязь… он приказал…

– Та-ак. Кто он такой? Где его искать?

– А ен-то я тобе не скажу… кх-х… Хошь режь меня, хошь топчи…

– Это я могу. А ещё могу отрезать башку, и больше ты в Сарнаут не попадёшь.

– Не надо, – подал сзади голос испугавшийся Прутик.

Он подскочил к северянину и схватил его под локоть. Бор резко отдёрнул руку и влепил пареньку затрещину.

– Да-а пошёл ты! – просипел Яков. – Белый Витязь ить тобя ещё найдёт!

Глаза Бора стали злыми. Он отшвырнул башку Северского и схватил Качалова за грудки.

– Не стоит меня пугать, – свирепо прошипел он. – Ты не в том положении. Зачем напали на парня?

Качалов промолчал. Его бледные губы сжались в тонкую полоску, глаза опустились к долу.

Бор разжал кулак. Его пальцы потянулись к шее Якова, нащупали тонкую серебряную цепочку, и тут же резко выдернули на свет небольшой кулончик в виде головы волка.

– Наследники Валира, – усмехнулся северянин. – И что же? В жилах вашего Белого Витязя действительно течёт кровь древних императоров?

– Смейся, смейся… твоя сейчас взяла…

– А если я серьёзно?

– Рано или поздно, но мы победим. Восторжествует правда…

– Какая правда? – нахмурился Бор. Он почувствовал, что где-то упустил нить беседы. – Ты что несёшь?

– Пёс безродный! – скулы Качалова заходили, словно кузнечные меха. – Мало вас выгоняли на Ингос! Жаль что все там не сдохли!

Он попытался плюнуть в лицо северянину, но слюны не хватало и ничего толком не вышло.

Бор сжал кулак. Он был готов ударить Якова, но тут же сам себя осадил. Подобное действие выдавало бы его слабость.

– Ладно… ладно… Мне говорить ты не хочешь… и я догадываюсь почему… Боишься Голубя? Расторгуева?

Качалов вздрогнул и испуганно поглядел на Бора.

– Вот что: передам-ка я тебя командору Никитову, – ледяным тоном проговорил северянин. – Пусть он с тобой по-свойски и потолкует. Ему тоже хотелось бы узнать про Белого Витязя да про его делишки. Или знаешь что? Пошлю-ка я весточку в Новоград, в Сыскной приказ. Пусть пришлют заплечных дел мастеров.

Качалов напрягся и вдруг резким неожиданным движением схватился за кисть северянина, за ту руку, что сжимала нож. В следующее мгновение холодное лезвие вошло в горло Якова.

– Твою-то мать! – воскликнул Бор, брезгливо разжимая пальцы. – Вот же…

Северянин выругался, кажется, на гибберлингском. Потом резко развернулся к Прутику. Семён испугано попятился, глядя на побледневшее лицо Якова. Изо рта последнего потянулась густая тёмная пузырящаяся жижа.

– Кровь? Это кровь? – ойкнул Прутик.

Бор от досады пнул ногой хрипящего Качалова.

– Нет, это свекольный сок! – бросил северянин, в душе продолжая ругаться последними словами.

Через пару минут он кое-как успокоился, вернулся к убитому и вытянул нож.

– Нихаз вас всех подери! – бормотал северянин, вытирая лезвие о куртку Качалова. – Не захотели рассказывать… Но да я и так догадливый.

Бор повернулся к бледному перепуганному Прутику и сердито бросил:

– Кстати! Я тебе говорил, чтобы ты сам не шастал по слободке?

Семён быстро-быстро закивал головой.

– Какого же ты… ты… ты…

Глаза северянина сердито засверкали. Он захлебнулся в словах и громко засопел.

– Извините… извините… я не думал… даже не полагал…

– Не думал он! Да и я хорош!

– А зачем они вообще на меня набросились?

– Зачем? Наверное, хотели выпотрошить из тебя всё, что нам ведомо про них… про Белого Витязя…

– Но а что нам известно?

Бор не ответил. Он всё ещё оглядывал место стычки, покусывая губы.

– Пожалуй, – с неохотой сказал Бор, – я догадываюсь, кто скрывается под маской Белого Витязя.

– Догадываетесь? И кто?

– Один мой знакомец… Мы с ним повстречались на Новой Земле.

– Это… это Голубь?

– А ты, вижу, не глухой. Вот что… идём-ка к Никитову, – приказным тоном сказал северянин. – Надо бы его сюда позвать да показать.

– А как вы узнали, что меня схватили? Следили за мной? – нельзя было сказать, что Прутик пришёл в себя.

Перед его глазами всё ещё стояли жуткие картины жестокого убийства Бором Часлава Северского. Но мозг сам собой отделил эти воспоминания от текущей реальности, как бы пряча в далёкий сундук. Словно это всё происходило не в присутствии Семёна. Или же было во сне… Или вообще не было…

«Да-да, этого не было… не могло быть! – Прутик держался из последних сил. – А если и было, то так надо! Всё правильно… всё верно».

– Как я узнал? – Бор нахмурился и даже улыбнулся.

Перед Семёном стоял привычный его взгляду северянин. Простой… открытый… немного суровый… И не было никаких убийств. Не было!

– Вороны рассказали, – отвечал Бор, похлопывая Прутика по плечу своей окровавленной ладонью.

– Какие вороны? – не понял парень.

Северянин как-то странно усмехнулся и погладил рукоять фальшиона.

– Да есть тут одни… Я их отправил приглядывать за тобой.

– Птицы? Вы говорите о птицах?

– О друзьях, – с каким-то подвохом отвечал Бор. И тут же сменил тему: – Вот что, друг мой, ты ведь спрашивал когда нам в путь?

– А-а… – Прутик впал в лёгкий ступор.

– Будь готов к тому, что мы в скором времени кое-куда пойдём… У нас с тобой ещё куча всяких дел.

После этих слов северянин скорчил хитроватую мину и пошёл к дому командора…